***
Когда близится Новый год, состояние Евы не становится лучше, она до сих пор очень подавлена. Настолько, что готова провести праздник в одиночестве дома, потягивая дешёвое Просекко на диване, наблюдая по телевизору за обратным отсчётом до наступления нового года. Поскольку Кенни и Елена уехали из города с семьёй Елены, а Хьюго решил отпраздновать Новый год со старыми друзьями из университета, у Евы остался последний вариант — ежегодная вечеринка, организованная старыми друзьями из бридж-клуба Нико. Даже после развода, несмотря на то, что они были больше друзьями Нико, чем Евы, Энди и Нитеш пригласили Еву на торжество. Ева думает не идти. Но… Неужели она должна просто сидеть и ждать, на случай, если Вилланель появится на пороге её дома, мокрая от дождя? Разве не этого хочет от неё Вилланель? Разве не было бы гораздо лучше продолжать жить полной жизнью, доказывая всем, но особенно Вилланель, что она ошибается? Поход на новогоднюю вечеринку, на которой будут присутствовать её бывший муж и его новая жена, может быть, и не является показателем проживания жизни на полную катушку, но это шаг, определённо, в правильном направлении. Вот почему Ева надевает своё самое красивое платье, действительно сексуальное, Ева уверена, оно заставило бы Вилланель пускать слюни. Сверху она накидывает дорогое новое пальто и выходит на прохладный ночной воздух.***
Когда она подъезжает к дому, видно, что вечеринка в самом разгаре — припаркованные машины вдоль улицы, музыка, доносящаяся из открытого окна, белые и золотые воздушные шары, приклеенные ко входной двери. Ева выходит из такси и делает глубокий вдох, чтобы набраться храбрости, затем подходит к двери и нажимает на звонок. Ей приходится ждать несколько нервных секунд, но когда дверь распахнулась, Еву тут же встречает поцелуями в обе щеки один из хозяев, Нитеш. — Привет, Ева! Ты выглядишь великолепно! Прошу, входи! Ева повинуется, переступая через порог и закрывая за собой входную дверь. Внутри дома Ева слышит бодрую музыку, доносящуюся из комнаты слева, а также оживлённые беседы других гостей. — Давай я повешу пальто, — говорит Нитеш, помогая Еве вынуть руки из рукавов. Он аккуратно перекидывает дорогую вещь через руку и любуется тканью. — Новое? Мне очень нравится. Через дверной проём в конце коридора Ева замечает Джемму, запрокидывающую голову от чего-то смешного, она знает, что Нико тоже должен быть здесь. Не задумываясь, Ева выпаливает: — Это рождественский подарок. От моей, э-э, от моей девушки. Она ожидает, что на лице Нитеша отразится удивление, но этого не происходит. Вместо этого он ухмыляется, будто сплетни подпитывают его. — Нико упомянул, что ты можешь прийти с парой. Щёки Евы слегка порозовели от осознания того, что Нико говорил о ней с их общими друзьями, и она снова осознала, насколько глубоко эта ложь о Вилланель впутана в её жизнь. Пока она не инсценирует фальшивый разрыв, ей так и придётся продолжать играть, даже без Вилланель. — Она не смогла прийти сегодня, — лжёт Ева. — В последнюю минуту её вызвали на работу. — Это с ней ты была на свадьбе Нико? Неплохой улов, судя по тому, что я видел. — Она держит меня в напряжении, — честно призналась Ева. — Я никогда не знаю, как она поступит дальше. — Ах, — вздыхает Нитеш с мечтательной улыбкой. — Конфетно-букетный период. Я помню, как мы с Энди только начали встречаться. Мы всё время хотели сорвать друг с друга одежду. Ева вспоминает ночь, проведённую с Вилланель, и то, что с тех пор она почти ни о чём другом не думала, её лицо вспыхивает. — Примерно так, — выдыхает она с пересохшим, как наждачная бумага, горлом. — Почему бы тебе не пройти и не выпить чего-нибудь? — спрашивает Нитеш. — Я отнесу твоё пальто наверх. Мы используем свободную спальню как гардероб. Когда Нитеш забирает пальто, Ева решает, что следует просто вежливо поздороваться с Нико и Джеммой. Она осторожно заходит на кухню, радуясь, что пара старых друзей замечают её и приветствуют. Ева здоровается с Джеммой обычным поцелуем в щёку, затем неловко кивает Нико, потому что она не совсем уверена, каков этикет для приветствия бывшего мужа в вежливой компании. — Джули нет? — спрашивает Нико, передавая Еве бокал Просекко с подноса сбоку. — Она работает, — лжёт Ева, делая глоток шипучего напитка. Она ненавидит тот факт, что её первой мыслью является то, что Вилланель задрала бы нос от того, что это не шампанское. — Её вызвали в последнюю минуту в Амстердам. — Как жаль, — говорит Нико, и Ева не может сказать, искренен он или нет, потому что она не может представить себе сценарий, в котором Нико хотел бы провести время с новой любовью своей бывшей жены. Весь смысл в найме Вилланель, в первую очередь, заключался в том, чтобы поставить Нико в неловкое положение. — Да, — соглашается Ева. — Думаю, что Порше не заплатит сам за себя. В его голосе слышится намёк на ревность, и Ева задаётся вопросом, не является ли она плохим человеком, если испытывает чувство удовлетворения от этого. Это первая положительная эмоция, которую она испытала с Рождества, и тот факт, что это происходит засчёт Нико, вовсе её не беспокоит. — Да, это так, — соглашается Ева. К своему облегчению, она замечает мужа Нитеша на другом конце кухни, оглядывая комнату в поисках причины закончить этот разговор. — Извините, я пойду поздороваюсь с Энди, — говорит она Нико и Джемме. — Было бы невежливо не поблагодарить его за гостеприимство. Увидимся позже.***
Обслуживать публику очень утомительно. Очень многие люди здесь — друзья Нико, что означает, что они присутствовали на его свадьбе в прошлом месяце. Ева отвечает на одни и те же два, три вопроса снова и снова, ответы на них уже машинально слетают с её языка. (Да, она встречается с женщиной. Нет, сегодня её здесь нет. Да, Ева очень счастлива в своих новых отношениях.) Это становится довольно изнурительным. Странно, но единственный человек, у которого, кажется, нет бесконечных вопросов о зарождающихся отношениях Евы, — это у Джеммы. Это довольно странная причина, чтобы начать сближение с новой женой своего бывшего мужа, но когда Ева выходит в сад за домом, чтобы подышать свежим воздухом, она чувствует облегчение через две минуты, когда стеклянные двери открываются, и выходит только Джемма. — О, привет, Ева, — говорит Джемма, её слова слегка приглушены незажжённой сигаретой между губами. Она лезет в карман куртки и достаёт пачку сигарет, протягивая её Еве и спрашивая: — Будешь? — Оу, я не… — Я тоже, если Нико спрашивает, — говорит Джемма. Ева благодарно берёт одну сигарету из пачки и смотрит, как Джемма зажигает свою сигарету, затем передает зажигалку Еве. Требуется несколько щелчков, чтобы кончик сигареты загорелся, Ева глубоко втягивает дым, а затем выдыхает в темноту сада. — Да, — соглашается Ева. — Нико никогда не любил, когда… — Ева замолкает, вспоминая, с кем разговаривает. — Прости, это было неуместно с моей стороны. — Всё в порядке, — говорит Джемма, отмахиваясь от извинений Евы рукой. — Я рада, что мы можем быть друзьями. Я думаю, всё было бы по-другому, если бы ты всё ещё была безумно влюблена в него, но у тебя есть кое-кто другой. И теперь разговор опасно сворачивает в сторону единственного человека, о котором Ева хотела избежать разговоров, придя сюда. Ева знает, что Вилланель — это, безусловно, самое интересное в ней, но ей хочется, чтобы хоть раз кто-нибудь остановился и спросил о Еве, а не о той женщине, с которой она якобы встречается. — Кстати, — продолжает Джемма, и Ева готовится к неизбежному шквалу вопросов. — Мне показалось, ты сказала, что Джули сегодня не придёт. Ева резко вскидывает голову и хмуро смотрит на Джемму, сбитая с толку её словами. — Её здесь нет. Джемма хмурится, как Ева, зажимая между пальцами сигарету на полпути к губам. — Но я только что видела её внутри. Сердце Евы временно остановилось. Джемма, должно быть, ошиблась, хотя как кто-то мог перепутать Вилланель с кем-то другим — это выше понимания Евы. Вилланель неповторимо уникальна, как в хорошем, так и в плохом смысле, несравненно единственная в своём роде. — Нет, — говорит Ева, качая головой. — Это, должно быть, ошибка. Она не придёт. — Я уверена, что это была она, — настаивает Джемма. — Я не знаю никого более стильного. Ева смутно замечает, что стеклянная дверь дома снова открылась позади неё, но Ева слишком ошеломлена предположением, что Вилланель могла появиться на вечеринке, на которую Ева её не приглашала, чтобы обернуться и посмотреть, кто её открыл. — Но я не… — заикается Ева. — Но она не сказала мне, что приедет. Единственная мозговая клетка, отвечающая за рациональное мышление Евы, пробуждается от глубокого сна и напоминает Еве, что существует довольно много вещей, о которых Вилланель забыла ей рассказать. — Это потому, что я хотела сделать тебе сюрприз, — раздаётся голос за спиной Евы. Первая мысль Евы, когда она поворачивается лицом к обладателю голоса, заключается в том, что у неё, должно быть, галлюцинации. Потому что Вилланель должна быть в Амстердаме или где-то ещё далеко отсюда, а не в саду на заднем дворе Западном Лондоне, принадлежащем двум мужчинам, которые, насколько Еве известно, не встречались с Вилланель раньше, кроме как, возможно, мельком видели на свадьбе Нико. Но Вилланель прямо здесь, во всей своей трёхмерной красе, и она определённо не плод воображения Евы. Она такая же и в то же время так непохожа; как старый друг, которого Ева не видела много лет, хотя на самом деле прошло всего несколько недель. В последний раз, когда Ева видела её, Вилланель была совершенно голой и мокрой после душа и пыталась заманить Еву к себе. Ева до сих пор помнит последние слова, которые Вилланель сказала ей перед тем, как пропасть. Они эхом отдаются в её голове с того дня, как напоминание о том, что Ева упустила. «Я буду думать о тебе всё время, пока мы не вместе.» Ева тогда подумала, что это странный выбор фразы, и просто объяснила это тем, что английский не родной язык Вилланель. Но чем больше Ева думает об этом, чем больше раз она повторяет эти слова снова и снова, тем более зловещими они становятся. Ева поняла, что Вилланель знала, что они не увидятся какое-то время, она знала, что Ева покинет квартиру в тот день, чтобы узнать о смерти коллеги, сотрудника МI6, что обещания, которые она давала об ужине и о проведение больше времени вместе, были чистой ложью, построенной на собственных фантазиях Евы. Когда Вилланель произнесла эти слова, Ева представила, что их разлука продлится не больше нескольких часов, но не пару недель. Всё ещё в шоке от увиденного, Ева роняет наполовину сгоревшую сигарету. Вилланель действительно здесь. Еве хочется дать ей пощечину и поцеловать и… и Джемма стоит прямо здесь, не давая Еве сделать ни то, ни другое, наблюдая, как разворачивается вся эта встреча, не подозревая о том, что здесь на самом деле происходит Вилланель… Что ж, Ева изо всех сил пытается сформировать хоть какую-то связную мысль, когда её взгляд застревает на глубоком вырезе наряда Вилланель. Она одета в изысканно сшитый костюм, и Ева на сто процентов уверена, что решение ничего не надевать под пиджак было принято с единственной целью — полностью дезориентировать Еву. Ева не может смотреть ни на что другое, она не может думать ни о чём другом, кроме огромного участка её обнажённой кожи. Рассеянность Евы позволяет Вилланель приблизиться и положить нежную руку на талию. Она наклоняет голову и целомудренно целует Еву в губы. — Привет, детка, — говорит Вилланель. Когда Ева поворачивает голову в сторону, чтобы остановить Вилланель в новом поцелуе, Вилланель спрашивает: — И это всё? Ева бросает взгляд на Джемму, а потом холодно говорит: — Мы в общественном месте. Вилланель бросает взгляд на Джемму, потом снова на Еву и с ухмылкой отвечает: — Раньше тебя это не останавливало. Лицо Евы горит при воспоминании об их жарком первом поцелуе в баре на свадьбе Нико, и по выражению лица Вилланель Ева понимает, что она думает о том же. Это всего лишь игра, говорит себе Ева, чтобы удержаться от срыва на Вилланель в присутствии Джеммы. Это всего лишь Джули. Ты просто устраиваешь шоу. — Давай не будем делать это странным для Джеммы, — отвечает Ева, поражая даже саму себя тем, как спокойно ей удаётся держать свой голос, несмотря на вихрь эмоций, сеющих хаос в её голове и груди. — Я должна оставить вас вдвоем, чтобы вы могли наверстать упущенное, — говорит Джемма, туша свою сигарету о стену дома, прежде чем исчезнуть в доме через открытую дверь. — Какого хрена ты здесь делаешь? — шипит Ева, как только Джемма оставляет их одних. Вилланель бросает на Еву взгляд, на мгновение скривив лицо в недоверии. — Меня пригласил Нико, — отвечает она. — Нико при… — Ева обрывает себя, закатывая глаза и фыркая. — Брехня. — Ева, — умоляет Вилланель, протягивая руку к руке Евы. — Я хотела тебя увидеть. Ева стряхивает с себя руку Вилланель, как будто её ошпарили, и делает шаг назад, чтобы Вилланель не могла до неё дотронуться. — Ты не должна быть здесь, — говорит Ева, всё ещё не веря своим ушам. Она качает головой и моргает, словно ожидая, что Вилланель исчезнет из поля зрения, но она все еще здесь. — Я не хочу, чтобы ты была здесь. На лице Вилланель мелькает обида. Ева поймала себя на том, что ей на самом деле всё равно. — Уходи, — приказывает Ева. — Я здесь, чтобы хорошо провести время со своими друзьями. Ты не должна быть частью этого. — Не будь такой грубой, Ева. Я прилетела в Лондон ради тебя! Я даже не сказала Константину, что оставляю его! — Я не просила тебя приходить сюда, — восклицает Ева. Она понимает, что дверь в дом всё ещё открыта, так что кто-нибудь может их услышать. Понизив голос, она повторяет: — Ты уедешь, и мы поговорим об этом завтра, — добавляет Ева, как бы запоздало, с горьким привкусом во рту: — Если к тому времени ты не сбежишь из страны. — Я не уйду, — настаивает Вилланель, скрестив руки на груди. — Меня пригласили. — Ну, я тебе не рада. — А как ты объяснишь своим друзьям, если я уйду? — спрашивает Вилланель. — Что ты скажешь Нико? Ева стискивает зубы, не желая признавать, что Вилланель делает очень хороший вывод. Одно дело оправдывать отсутствие Вилланель, когда она вообще не появилась, но Ева знает, что ей будет трудно объяснить, почему «Джули» появилась на вечеринке и быстро ушла без Евы меньше, чем через десять минут. — Мигрень? — пожимает плечами Ева. — Пищевое отравление? Может быть, я скажу им правду! — Ты бы не стала, — говорит Вилланель. — Твоё хрупкое эго не выдержит, если Нико узнает, кто я на самом деле. И я не уйду отсюда без тебя. Ева принимает решение за долю секунды, не давая себе шанса полностью взвесить варианты. — Тогда мы обе уходим. Она хватает Вилланель за руку и ведёт её обратно в дом, прежде чем та успевает что-то сказать в ответ, сжимает пальцы Вилланель сильнее, чем это необходимо, чтобы не было заметно, как сильно дрожит её рука. Ева натягивает на лицо измученную улыбку, проходя через дом, и отпускает её только на лестнице. — Знаешь, — говорит Вилланель, когда они поднимаются по лестнице, всё ещё держась за руки, — будет выглядеть довольно подозрительно, если мы уйдем до полуночи. Ева останавливается на полпути вверх по лестнице, и Вилланель сталкивается с её спиной на неожиданной остановке. Не потрудившись проверить, в порядке ли Вилланель, Ева отпускает руку Вилланель и говорит: — Подозрительно? Знаешь, что подозрительно? Тот факт, что ты исчезла на следующее утро после того, как один из моих коллег умер на рождественской вечеринке! Ева поворачивается и продолжает подниматься по лестнице, на этот раз не утруждая себя тем, чтобы тащить за собой Вилланель. Она слышит шумные шаги Вилланель позади себя, когда она следует за Евой последние несколько ступенек. — Это? — усмехается Вилланель. — Вини Константина. Я хотела остаться, но он сказал, что мы должны… — Мне всё равно, что сказал Константин! — вмешивается Ева, распахивая дверь на верхней площадке лестницы и заглядывая внутрь, чтобы посмотреть, не та ли это спальня для гостей, в которой лежит вся одежда, только чтобы обнаружить, что это хозяйская спальня. — Это была ты? — Что я? — спрашивает Вилланель, притворяясь дурочкой. — Это ты его убила? Ева открывает следующую дверь и находит маленькую ванную комнату — туалет, ванна и раковина втиснуты в комнату настолько крошечную, что там едва хватает места для человека, чтобы передвигаться внутри. Ева снова закрывает за собой дверь и оказывается лицом к лицу с умоляющей Вилланель. — Ева, — говорит она. — Ты правда думаешь, что я способна кого-то убить? — Да, — без колебаний отвечает Ева. Судя по выражению, которое появляется на лице Вилланель, — расширенные глаза, комично раскрытый рот, — это не тот ответ, которого Вилланель ожидает. Ева почти насмехается над высокомерием Вилланель, удивляясь, как она могла думать, что всё ещё обманывала Еву после всего, что произошло. — Правда? — спрашивает Вилланель. Её черты смягчаются, голова склоняется набок, а губы изгибаются в гордой ухмылке, прежде чем она мурлычет: — Ева… Голос у неё гладкий, как жидкое золото, и на Еву он действует мгновенно. Ева чувствует, как у неё слегка кружится голова, когда вся кровь устремляется к тазу, вызывая нежеланную пульсацию между ног. Вилланель вытягивает шею, поднимая подбородок так, что разница в росте между ними усиливается. — Твой босс думает, что это я? — спрашивает Вилланель. — Я… — заикаясь, бормочет Ева, и её взгляд снова устремляется к глубокому V-образному вырезу пиджака Вилланель. — Не думаю, что мне следует говорить о ведущемся расследовании с главным подозреваемым. — А почему бы и нет? — насмехается Вилланель. — Что будет с тобой, если ты заговоришь об этом? Отстранят ли тебя на более длительный срок? Ева открывает рот, чтобы ответить, но её прерывает звук шагов с лестницы. Не желая быть застигнутой на середине спора с Вилланель, Ева делает единственное, что приходит ей в голову, и снова открывает дверь в ванную. Она обхватывает пальцами запястье Вилланель и дёргает её за руку, втягивая их обеих в ванную, чтобы остаться наедине. Приватность казалась хорошей идеей две секунды назад, когда их почти прервал другой гость, но приватность превращается в уединение, которое означает то, что Ева одна в комнате с Вилланель в этом наряде. Она изо всех сил пытается вспомнить, должна ли она кричать на Вилланель или прощать. Ева неохотно переводит взгляд с глубокого декольте Вилланель на её лицо, и именно самодовольство, которое так глубоко укоренилось в каждой черте Вилланель, будто она так уверена, что ей это сойдёт с рук, возвращает ярость Евы на бурлящую поверхность её эмоций. — Я очень зла на тебя сейчас, — говорит Ева сквозь стиснутые зубы, глядя на Вилланель со всей яростью, на какую только способна. Вилланель вздрагивает, когда Ева огрызается на неё, и потом нерешительно спрашивает: — По-хорошему зла или по-плохому зла? — По-плохому, — Ева обрывает себя на полуслове, хмурится, а затем говорит: — Подожди, не существует хорошего гнева. Вилланель делает полшага в сторону Евы, сокращая расстояние между ними в и без того тесном пространстве между туалетом и ванной, и понижает голос, когда спрашивает: — Разве? Ева делает ещё один шаг назад, пока её ноги не сталкиваются с ванной. Вилланель не делает никаких дальнейших шагов, но её присутствия достаточно, чтобы заполнить всю комнату, оставляя Еву чувствовать себя запертой в комнате с бурей эмоций и женщиной, которую она должна ненавидеть. Ева быстро понимает, что противостояние Вилланель не сработает, её, кажется, совершенно не трогает гнев Евы. Вместо этого Ева решила обратиться к более мягкой стороне Вилланель, если та вообще способна испытывать сочувствие и раскаяние. — Как ты могла так поступить со мной? — умоляюще спрашивает Ева. Ухмылка исчезает с лица Вилланель, но её, кажется, не особенно беспокоит страдание Евы, когда она отвечает: — Я просто выполняла свою работу. — Убивая людей? — Ева просит разъяснений. Вилланель молчит. — Я думала, мы достигли взаимопонимания. Мне казалось, что между нами происходит нечто большее. — Происходит, — настаивает Вилланель, беря Еву за руку. — Я же говорила тебе, что ты другая. Я говорила тебе, что ты особенная. Ева в смятении не знает, как реагировать. Потому что Вилланель действительно заставляла Еву чувствовать себя особенной, каждый раз, когда они были вместе, но особенно в ночь рождественской вечеринки. А потом она исчезла и заставила Еву почувствовать себя полным дерьмом, перечеркнув всё, что она чувствовала раньше. — Мне действительно всё равно, что ты убила Диего, — честно говорит Ева Вилланель. — Может быть, это и делает меня психопаткой, но я его не знала, и мне всё равно, жив он или мертв. Что меня беспокоит, так это то, что ты дала все эти обещания, а потом сбежала. — Я же сказала, что не сбегала! Константин… — Ты серьезно хочешь сказать, что, когда мы провели ту ночь вместе, ты понятия не имела, что завтра уедешь из Лондона? Отсутствие ответа у Вилланель говорит само за себя. — Пошла ты, — шипит Ева. — Ты использовала меня и разрушила мою жизнь, а потом у тебя хватило наглости вернуться, как будто ничего не случилось. — О, перестань быть королевой драмы, Ева! Ева переключается. Она даже не замечает быстроты движения, но в одну секунду она ещё стоит рядом с ванной, а в следующую она прижимает Вилланель к двери ванной за горло, пальцы сжимают вытянутую шею. Глаза Вилланель расширяются, почти вылезая из черепа, и обе её руки поднимаются, чтобы обхватить запястье Евы, пальцы хватаются так крепко, что кажется, будто её хватка может сломать Еве кости. Всё тело Евы дрожит от гнева, но она не ослабляет хватку на горле Вилланель. Она чувствует, как слёзы жгут ей глаза, но отказывается отвести взгляд, сохраняя зрительный контакт, когда лицо Вилланель краснеет, когда она напрягает дыхание. Рука Евы недостаточно крепка, чтобы перекрыть Вилланель воздух, но она всё ещё душит её, и Ева чувствует пульс Вилланель под своей ладонью, трепещущее напоминание о хрупкости жизни. Ева ожидает, что Вилланель попытается оторвать пальцы Евы от её шеи, и она почти уверена, что у Вилланель есть сила, чтобы сделать именно это и сменить их позиции так, что Ева будет придушена к двери. Но она этого не делает. Кажется, всё происходит как в замедленной съемке. Глаза Вилланель, только что широко раскрытые от удивления, темнеют, она побеждает Еву в невозможных гляделках. Одна из рук Вилланель вырывается из захвата на запястье Евы и тянется к брюкам. Она ловко расстёгивает пуговицу, затем молнию. Ева едва замечает, что происходит, и только сейчас осознает, что в глазах Вилланель не страх или гнев, а похоть. Когда пальцы Вилланель находят руку, не сжимающую её горло, то направляют её к расстёгнутым брюкам. Когда её пальцы соприкасаются с шёлковым бельём, Ева задаётся вопросом, не узнала ли она случайно об одной из странностей Вилланель. Она должна кричать, причинять ей боль, заставлять её расплачиваться за то, что она сделала с ней, а не… не это. Но Вилланель горяча под её рукой, страстная, тёплая и прямо здесь, подчиняющаяся Еве. Брюнетка держит одну руку на горле Вилланель в напоминании о том, кто здесь главный. Достаточно ли этой боли для полной мести? Ева прикладывает руку так легко к нижнему белью Вилланель, как только может, просто чтобы проверить. Вилланель издаёт стон или, по крайней мере, пытается. Положение руки Евы ограничивает много звуков, исходящих из горла, но Ева может чувствовать вибрацию под ладонью. Она снова сжимает шею на пару секунд, не настолько, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы напомнить, кто здесь главный, а затем позволяет своей руке скользнуть под эластичный пояс нижнего белья, где Вилланель горячая и влажная. Это неудобный угол из-за одежды, и с правой рукой на горле Вилланель, Еве труднее использовать левую, ведь она правша, но она справляется. — Ты этого хотела? Ева подчёркивает свои слова, скользя пальцами, уже мокрыми от возбуждения Вилланель, по чувствительному бугорку её клитора. Голова Вилланель откидывается назад и с тихим стуком ударяется о дверь ванной, а её рот раскрывается от удовольствия. Другая её рука тоже спадает с запястья Евы. Она сжимает её в кулак. Если Ева удивлена тем, как сильно Вилланель получает удовольствие от этого, то ещё больше её удивляет, насколько это влияет на неё. Это так возбуждающе — иметь власть над Вилланель. Ева не помнит, чтобы когда-либо чувствовала себя такой сильной, держа боль Вилланель в одной руке и удовольствие в другой. — Смотри на меня, — приказывает Ева. Вилланель сопротивляется пару секунд, затем снова наклоняет голову вперёд, пока её подбородок не упирается в изгиб большого пальца Евы, когда она открывает глаза. Ева вознаграждает Вилланель, проскальзывая пальцами ещё дальше и глубже, вталкивая первые два пальца до второго сустава и грубо скручивая их. Она знает, что Вилланель хочет снова отвернуться, что она хочет прислониться к двери и издать стон удовольствия, когда Ева входит внутрь. Ресницы Вилланель пытаются сомкнуться, но ей удаётся сопротивляться естественному инстинкту, поддерживая зрительный контакт с настолько чёрными зрачками, что они могли бы проглотить Еву целиком. — Хорошая девочка. Ева даже не пытается быть нежной. Это не то, чего они хотят. Её хватка на шее Вилланель немного ослабевает, но она держит руку на месте, пальцы всё ещё сжимают горло Вилланель. Она смотрит вниз на другую руку, движения видны на фоне штанов Вилланель, когда Ева вводит и вытягивает пальцы, толкая их всё глубже, пока её запястье не начинает болеть от напряжения из-за неудобного угла. Но она не сдаётся. Особенно когда одна из рук Вилланель поднимается, чтобы расстегнуть единственную пуговицу на её пиджаке. Лацканы, едва прикрывающие грудь Вилланель, слегка распахиваются и обнажают всё под пиджаком. Когда Вилланель запускает руку под пиджак и хватается за собственную грудь, Ева задаётся вопросом, было ли это преднамеренное решение надеть этот наряд? Оно основано исключительно на лёгкости доступа в подобной ситуации? Ева пытается сохранять гнев, но с растущим возбуждением Вилланель, покрывающим её руку, ей это очень трудно. Мастурбация пальцами, качание бёдер на кончиках пальцев для поиска собственного удовольствия, пробуждает в Еве желание, которое пульсирует между её собственными ногами. Однако она не поддаётся ему, вместо этого просто сосредотачивается на Вилланель, на постоянном движении пальцев и на том, как блондинка пытается стонать от собственного удовольствия. Часть Евы, садистски настроенная, хочет растянуть это, замедлить или даже вовсе уйти, чтобы задержать кульминационный момент. Но другая её часть так же голодна, так же жаждет увидеть, как Вилланель рассыпается под её прикосновением. Ева нуждается в этом не меньше, а может быть, даже больше, чем Вилланель. Ева удваивает свои усилия, прижимая большой палец к клитору Вилланель, потирая его маленькими круги там, когда её толчки становятся более мелкими и быстрыми. Бедра Вилланель ритмично покачиваются, ища нужное положение, пока… — Ева. Пальцы Евы ослабили хватку на шее Вилланель настолько, что хриплый всхлип, вырвавшийся из её горла, безошибочно стал именем Евы. Она невероятно красива, даже великолепнее, чем была, когда Ева увидела её сегодня вечером. Щёки Вилланель порозовели и раскраснелись, грудь вздымается от напряжения в ожидании оргазма, а глаза, хотя тяжелые и тёмные, почти послушно следуют приказу Евы оставаться открытыми. И тут её охватывает оргазм. Это очевидно. Бедра Вилланель дрожат, но Ева продолжает движения пальцами, пока Вилланель испытывает оргазм. Она наблюдает, как голова Вилланель снова с глухим стуком падает на дверь, рот почти идеально раскрывается, но её тёмные глаза всё ещё смотрят из-под ресниц. Ева заставляет Вилланель дрожать раз за разом, наслаждаясь каждым сдавленным всхлипом, который вырывается изо рта Вилланель. — Слишком, — в конце концов выдыхает Вилланель, её пальцы обхватывают запястье Евы, чтобы успокоить её руку. Это слишком и для Евы, поэтому она вытаскивает пальцы из нижнего белья Вилланель, обхватывает лицо Вилланель руками и притягивает её для поцелуя. Поначалу Вилланель кажется удивлённой. Черт, Ева удивлена, что ей удалось так быстро избавиться от боли, которую причинила ей Вилланель. Потому что одно дело трахнуть Вилланель у двери, быстро и грубо, чтобы преподать ей урок, но совсем другое — ослабить собственную бдительность настолько, чтобы снова поцеловать её. Но Вилланель стонет в рот Еве, и хотя ее мозг знает, что это плохая идея, ужасная идея, возможно, даже худшая идея, которая когда-либо была у Евы, она просто не может перестать целовать Вилланель. Вилланель — это зависимость, а Ева — слабая и поврежденная душа, которая не может не поддаться. — Ты на вкус, как пепельница, — шепчет Вилланель в губы Евы. Это связь с реальностью, которая нужна Еве, чтобы не уплыть в нелепую фантазию о поцелуе с Вилланель. Она отстраняется так же внезапно, как и начала поцелуй, вытирая губы тыльной стороной ладони, все еще липкой от возбуждения Вилланель. Ева бросает один взгляд на девушку, всё ещё прислонённую к двери с раскрасневшимися щеками и приоткрытыми губами, и поворачивается к ней спиной. Она отвлекается на раковину, включает холодную воду и намыливает руки мылом, чтобы занять себя, пока её мозг отстраняется от того, что только что произошло. — Что это? — спрашивает Вилланель из-за спины Евы. — Ты закончила? Разве я не могу отплатить тебе тем же? Ева заканчивает мыть руки и выключает кран, поворачиваясь и проталкиваясь мимо Вилланель, чтобы добраться до полотенца, которое висит на вешалке на противоположной стене. — Да, мы закончили. — Но… Но ты не можешь трахнуть меня вот так, а потом просто уйти! Ева оборачивается и смотрит на Вилланель, чья одежда все еще наполовину свисает с её тела. Кожа, видимая из-под расстегнутого пиджака, больше не отвлекает Еву, а лишь напоминает об ужасной ошибке и необходимости убраться как можно дальше от этого дома. — Вот как? Смотри, — шипит Ева. Она делает движение, чтобы оттолкнуть Вилланель и выйти из ванной, но Вилланель встаёт на её пути, возвышаясь над Евой, её брови нахмурены в яростном хмуром взгляде, а глаза изучают лицо Евы в поисках чего-то, за что можно зацепиться. Ева не боится, хотя сердце, которое колотится в груди и гонит тревогу по венам, напоминает ей, что Вилланель — тот человек, которого она имеет полное право бояться. Она подходит к Вилланель, поднимая голову так, что их лица находятся всего в нескольких дюймах друг от друга. — Ты испортила мне всю жизнь, — говорит Ева, и тихая ярость почему-то кажется более сильной, чем крик на Вилланель. — Нет, — возразила Вилланель, решительно качая головой. — Я сделала твою жизнь интересной. — Почему ты всегда отвечаешь умными комментариями? — огрызается Ева. — Неужели ты хоть раз в жизни не можешь быть серьезной? Разве ты не можешь просто быть… быть нормальной? Ева сожалеет об этом слове в ту же секунду, как оно слетает с её губ. Вилланель ненормальна, но это одна из её самых замечательных черт. Нико был нормальным, милым, безопасным и чертовски скучным, когда дело дошло до этого, и именно поэтому Ева больше не замужем за ним, а вместо этого здесь, в ванной наверху в доме друга, только что трахнула прекрасную женщину, которая совершенно ненормальна. Ева не хочет, чтобы Вилланель была нормальной, она хочет, чтобы Вилланель оставалась восхитительно эксцентричной — она просто не уверена, что готова справиться с этим. — Ева. Боль в голосе Вилланель пронзает Еву, как нож. Она не может этого сделать, не может больше навредить ей. Но она также не может остаться, не позволив причинить себе боль. — Я иду домой, — говорит Ева, принимая внезапное решение и пользуясь нерешительностью Вилланель, чтобы пройти мимо неё и выйти из ванной. За её спиной раздаются шаги, когда она пытается открыть единственную дверь, которую не открыла до этого, и с облегчением видит, что вся верхняя одежда гостей аккуратно разложена на двуспальной кровати. — Но ведь еще нет и полуночи, — говорит Вилланель, следуя за Евой в комнату. — Мне всё равно, — говорит Ева, роясь в куче пальто в поисках своего. Его нетрудно найти, единственный дорогой дизайн среди кучи мятых анораков и дорогих брендовых пальто. Ева жалеет, что надела это пальто сегодня вечером, теперь, когда Вилланель ясно видит, что она любит его достаточно, чтобы носить перед своими друзьями. — Я не хочу быть с тобой. Я больше не хочу быть рядом с тобой. Я иду домой, и если ты даже подумаешь последовать за мной, я сделаю тебе больно. Я серьёзно. — Ты не станешь, — говорит Вилланель, вызывающе качая головой. Накинув пальто, Ева врывается в личное пространство Вилланель и рычит: — Не испытывай меня. Она выходит из спальни, торопливо спускается по лестнице и выбегает из дома прежде, чем успевает даже подумать о том, чтобы остаться. Вилланель не идёт за ней.