***
Джерард проснулся, когда за окном уже стемнело. Он открыл глаза и просто лежал, глядя в потолок. Сон не помог восстановить силы: парню всё также было плохо. Уэю казалось, что даже дышать стало тяжелее — может быть, так было всегда, просто он никогда не замечал? Ещё Джерард думал, что он снова заболел. Он сильно кашлял, и, кажется, у него был насморк. В камере было очень холодно, а парень был одет совсем легко, поэтому он уже очень сильно замёрз, настолько сильно, что даже не чувствовал пальцы на руках и ногах. — Джерард? Глаза Уэя уже снова закрывались, когда он услышал своё имя. — Что? — одними губами проговорил парень, пытаясь совладать с тянущей его веки вниз слабостью. — Джерард? Это ты? «Да, это я», — пронеслось в голове у Джерарда прежде, чем он снова закрыл глаза, попадая в паутину темноты.***
Сейчас Джерард много о чём жалел. Некоторые слова, сказанные им когда-то, он хотел бы забрать обратно. Пустые ссоры, скандалы, даже драки. Наверное, на тот момент, когда он ругался с кем-то, ему думалось, что по-другому было нельзя, но сейчас, уже в более старшем возрасте, он понимал, что на самом деле можно было. Когда Джерард был подростком, он бывал грубым. Со всеми. С родителями и с Майки тоже. Они точно не заслуживали подобного, потому что всегда относились и продолжали относиться к парню хорошо. Уэй не знал, чем заслужил себе настолько хорошую семью, которая любила, понимала и принимала его. Мама, папа, брат — они все всегда поддерживали его во всём. Наверное, без их поддержки Джерард добился бы намного меньше — если бы вообще чего-то добился. Часто многое мы берём от семьи, от людей, которые окружают нас с самого детства. Мы смотрим на своих родителей, ставим их себе в пример, даже если сами того не хотим. Если человек с младенчества жил в любви, то и став старше он подарит то же тепло своим детям, своему любимому человеку, своей семье. Конечно, всегда бывают исключения, но в случае Джерарда именно атмосфера, которая постоянно царила в их доме, доверие, которое всегда было между его родителями, и любовь, которая всегда была в семье, повлияли на сознание парня. Для него даже сама мысль о том, что может быть по-другому, стала странной: она не укладывалась в его голове. Он просто не понимал, как можно было не любить своих детей, отдавать их на содержание в специализированные дома, как можно было избивать своих жён и мужей, постоянно ссориться. Джерард просто не понимал, не понимал таких людей и что ими движет. В детстве парень часто думал о том, что было бы с ним, родись он в другой семье, отношения в которой между её членами были бы в сто раз хуже. Уэй знал, что тогда он точно вырос бы совсем другим человеком. Такие мысли не просто так появлялись в голове у Джерарда. Когда-то он знал мальчика, у которого были очень серьёзные проблемы в семье. Его звали Феликс, и он был очень добрым ребёнком, правда добрым, но все его почему-то сторонились. Даже сам Джерард поначалу старался обходить Феликса, потому что, если честно, его очень сильно отталкивал его внешний вид: рваная одежда, ссадины по всему лицу, растрёпанные, грязные волосы. Первым с Феликсом подружился Майки, а потом и его старший брат, и второму было очень жаль, что всё это время он не пытался даже заговорить с соседским мальчиком, который на самом деле оказался очень добрым и вообще не мерзким, как про него все говорили. Он был абсолютно беззлобный, а ещё он очень любил своих родителей, несмотря на то, что они делали с ним. Джерард был старше Майки и старше самого Феликса, и он знал, что второй врал им обоим, когда говорил, что новые синяки на его теле появляются каждый раз из-за того, что он просто невнимательный и часто спотыкается — это такая очевидная ложь. Ложь, про которую все знают, но о которой почему-то все молчат. Хотя, может быть, Майки и правда верил Феликсу, но только не Джерард. Сейчас парень винил себя за то, что не рассказал матери об их общем с братом друге. Сделай он это, мальчику скорее всего смогли бы помочь, но он не сделал. Он промолчал. Джерард не знал почему, не знал причины своего бездействия, и даже то, что он тоже тогда был ребёнком и не до конца понимал всей серьёзности ситуации, никак не оправдывало его, как он сам считал. Когда Джерард проснулся, его снова кто-то настойчиво звал: — Джерард! Ответь. С тобой всё в порядке? Джерард? Я же знаю, что ты слышишь меня. Парень пока не совсем понимал, кто это был, потому что голос звучал совсем тихо. Открыв глаза, он никого не увидел перед собой. Уэй думал, что на самом деле его никто не звал, потому что он не ел и не пил уже очень давно, а ещё был таким уставшим, что уже начинало казаться нормальным, что он мог начать видеть и слышать то, чего не было по-настоящему. — Джерард, твою мать! Я слышу, что ты проснулся! Ответь мне, — снова потребовал мужской голос. — Пожалуйста. Джерард открыл глаза, взглядом пытаясь остановиться на какой-то одной точке. Картинка перед глазами плыла, но он правда старался прийти в себя. — Джерард, чёрт… Просто скажи, что ты в порядке, — уже менее уверенно упрашивал кто-то. Набрав в отяжелевшие лёгкие воздуха, Уэй всё-таки нашёл в себе силы, чтобы спросить: — Кто, — он остановился на секунду, чтобы проглотить ком в горле, — это? — Боже, — с облегчением пробормотал человек. — Это я, Джерард, Фрэнк. Как ты? — Где мы? — пропустив мимо ушей всё, сказанное Айеро, парень задал новый вопрос. — В карцере. — Сколько? — Уже два дня. После этого Джерард снова замолчал. Уэй лежал с открытыми глазами и бездумно глядел в потолок несколько минут. — Как ты себя чувствуешь? — Где ты? — парень всё ещё не собирался отвечать на чужие вопросы. — Я в соседней камере. Джерард медленно перевёл взгляд на то самое окно, которое, как он и думал, не выходило на улицу. Теперь ему стало ясно, откуда доносился голос Фрэнка. — Джерард, — сосед снова позвал Уэя, — ты так и не ответил на мой вопрос. Уэй снова замолчал, думая над тем, стоит ли ему вообще что-то говорить. Если честно, парень даже не знал, как себя чувствовал. Ему было плохо, и отчасти — а может быть, даже больше, чем всего лишь «отчасти», — такое состояние у него было по вине Фрэнка. Джерард не думал, что он хотел говорить с Айеро, поэтому он решил ничего не отвечать, приняв для себя решение, что так будет проще им обоим — по крайней мере, ему уж точно. Но Фрэнк оказался упрямым. Упрямым и настойчивым. — Ты имеешь право молчать: я заслужил это. Просто, знаешь, когда я… Когда я… В какой-то момент я подумал, что ты умер. Это было так… страшно, — его голос стал тише, но Джерарду всё равно было хорошо его слышно; он слышал даже те тихие тяжёлые вздохи, которые Фрэнк делал в перерывах между словами. — Я не знаю, что на меня нашло. Просто я был так зол на тебя. Мне жаль, Джерард, что я сделал это с тобой. Уэй всё ещё не знал, что нужно было отвечать — стоило ли вообще это делать? Парню нравилась та тишина, что повисла между ними после слов Фрэнка: она была так ласкова к Джерарду. Ему казалось, словно она шептала ему, чтобы он успокоился, чтобы забыл про то, что произошло пару дней назад у него с соседом. Она как будто бы пыталась поддержать его. Может быть, это всё лишь казалось Джерарду, но даже если и так, парню было всё равно на это.***
Джерард знал, что он так долго не протянет. Он не ел уже несколько дней подряд, а единственное, что пил, — это воду, которую по каплям собирал из ржавой трубы, идущей вниз по стене и обрывающейся у самого пола. Уэю уже было всё равно, хорошая это вода или нет. Ему просто нужно было утолить жажду, и когда у него появились силы, он даже минуты не подумав сделал глоток. Без этого Джерард знал, что умрёт. Долго без воды человек не протянет, и лучше рискнуть и отравиться, чем просто-напросто «засохнуть». Хотя, если честно, парню казалось, что сейчас ему даже отравление было не страшно. Пододвинув кровать к другой стене, Джерард встал на нее и приподнялся на носочках, чтобы смочь достать до окна, ведущего в камеру Фрэнка. Сделав это, он позвал соседа: — Фрэнк? Уэй понимал, что последний их разговор закончился не очень хорошо — как и все их разговоры, в общем-то, — но, вроде бы, рядом с ними больше никого не было, а парень, кажется, уже начинал сходить с ума наедине со своими мыслями. — Джерард? — удивлённый голос Айеро, который тут же подскочил на ноги и тоже встал на кровати. Из-за маленького роста Фрэнк не доставал до самого окна, поэтому ему приходилось задирать голову вверх, чтобы видеть какую-то часть лица Уэя. — Что ты делаешь? — Не знаю, — признался парень. — Интересно, что мы даже в таком месте соседи, — вслух подумал Джерард, криво ухмыльнувшись. Айеро молчал: теперь наступил его черёд ничего не говорить. На самом деле, по нему было видно, что он не оценил шутки. — Фрэнк, я не знаю, что мне нужно тебе сказать, — проговорив это, Уэй отошёл от окна и опустился на кровать. — Мне тоже жаль, что всё так произошло. Джерард тяжело вздохнул. — Фрэнк? — Что? — Ты сказал, что тебе было страшно, когда ты подумал, что убил меня. Почему? — Мне было страшно не потому, что я подумал, что убил тебя, а потому, что я подумал, что ты умер, — поправил Фрэнк, кажется, тоже опустившись на свою кровать. Парень ясно дал понять, что мысль о том, что он мог убить кого-то в драке, не пугала его. — Так почему? Айеро молчал. Снова. И теперь Джерард понимал, как было невыносимо Фрэнку, когда на свои слова и вопросы получал то же самое от него самого. — Я не хотел, чтобы ты закончил свою жизнь подобным образом. Ты не заслуживаешь этого. Джерард закрыл глаза, облизнув пересохшие губы. Его сердце стало биться чаще, когда он подумал, что сейчас самое время задать вопрос, который изводил его всё это время. — Фрэнк? — Джерард? — Это правда, что ты убил своего прошлого соседа? Уэй сам не понимал, что он хотел услышать, когда спрашивал это. Где-то глубоко внутри себя он знал, что то, что говорили про Айеро, и то, что он слышал от Рэя, было правдой, но почему-то ему всё ещё хотелось верить в то, что на самом деле всё было не так. Джерард не желал задавать этот вопрос, потому что понимал, что даже узнай он, как всё было на самом деле, в его отношениях с Фрэнком ничего не изменится, ведь его никак не касалась та ситуация, но… Но почему-то Джерард всё равно хотел правды. Пусть даже она будет ужасной, пусть даже будет такой, какую он предпочёл бы не знать. Джерард был уверен, что он не начнёт бояться Фрэнка, даже если его ответ будет положительным, потому что… Потому что он просто не мог сделать это. — Нет, это был не я. Джерард повернул голову в сторону, почти что прижавшись щекой к холодной стене. — Хорошо, — неслышно для Фрэнка прошептал Уэй. — А если бы и да, это что-то поменяло бы? — Нет, — честно ответил Джерард. Разговор с Фрэнком помог Уэю отвлечься ненадолго. Хоть на какое-то время парню удалось забыть про голод и холод, окружающий его в крошечной камере, стены которой, как казалось парню, скоро раздавят его точно. — Надолго мы здесь? — через час, который показался вечностью, спросил Джерард. — Я не знаю. Обычно всегда на пару дней. — Ты уже был здесь? — Да, и не один раз, — усмехнулся Фрэнк. — По идее, они уже должны были убить меня, потому что я больше всех доставляю им проблем. — Но они этого не делают. — Да, не делают. — Почему? — А ты хотел бы? — Джерард не видел лица Айеро, но он точно знал, что тот усмехнулся сейчас. — Нет. Прости, наверное, это прозвучало обидно, — Уэй тоже улыбнулся. — Всё хорошо, но шутить ты не умеешь, парень. — Это я не умею шутить? — наигранно возмутился Джерард. — Да, — поддержал Фрэнк. — Далеко тебе ещё до великих юмористов. — Кто тогда умеет? — Много кто. Я, например. — Конечно! — прыснул Уэй, разводя руки в стороны. — Вечно ходишь хмурый, как смерть. — Я шучу у себя в голове. Не мои проблемы, что ты не умеешь читать мысли. — А ты умеешь? — Скорее да, чем нет, но это секрет. Тишину в камерах разбавляли разговоры ни о чём и тихий смех парней. Они проговорили, наверное, часа четыре без перерыва. Молодые люди не обсуждали происходящее в концлагере, не рассказывали друг другу про жизнь, которую им пришлось оставить из-за войны, и уж тем более не говорили о том, что если их не выпустят из карцера в ближайшие дни, то им остаётся недолго. Они просто болтали о простых вещах, о вещах, которые обсуждали бы с друзьями или любимыми, если бы жили как раньше. Наверное, со стороны могло показаться немного глупо говорить о чём-то незначительном, мелком, когда вокруг шла война, но это правда помогало им. Это правда спасало их. Становилось утешением, отрадой. Они знали, что до сих пор обречены на жертвы, даже несмотря на то, что им и так уже пришлось попрощаться со многим и многими. Парни знали, что не готовы и что обоим было страшно, и они помнили об этом всегда, даже когда просыпались утром и засыпали ночью, но сейчас, в эти часы, когда им предоставился шанс сделать вид, что всё в порядке, и просто поговорить о том, что нравилось обоим до всего этого, они решили воспользоваться им. Они хотели хотя бы эти жалкие пару часов, которые, даже несмотря на то, что ничего не изменили в их жизни, всё равно много значили для них, побыть нормальными, полноценными, такими, какими они и должны были быть.