Дети из дома с голубой крышей.

       Вчера, за ужином Молдова ему все мозги пожужжал о своём романе с родной дочерью бывшей мачехи¹. Мол, он с ней на улице целуется, а ещё у них было что-то такое, о чем он в кухне рассказать не может, а расскажет потом, когда они будут одни. Весь этот разговор Украина неловко и робко мялся, странно оглядывался и вообще вёл себя тише обычного.        –А ты в кого влюблён? — спросил Молдова, лукаво сверкая глазами.        — Я не могу сказать тебе этого сейчас, — отвечал Украина, — Я тоже потом скажу. Молдова посмотрел на него так внимательно, а потом улыбнулся.        И вот, сидя после ужина в своей комнате, он не понимал дел своих — да, влюблён, но да, невзаимно вроде. Партнёр его сейчас лежал на соседней кровати, ни живой, ни мёртвый, видите ли, посуду мыть заставили. Украина фыркнул, хотя в таких ситуациях фыркать должен его партнёр. Последний, кстати, думал до сих пор, что они братья названные. Как в госпитале в сорок первом назвались, так уже тройку десяток лет и называются. Но вот Украина того не хотел.        «А ведь если узнают, то огребу так, что сидеть месяца два не смогу, потом ещё в больницу поведут… Дурь всю выбивать, — невесело думал казак, — Или сразу в дурдом, и с концами». Да, любить было страшно. Страшно в этом случае.        Хотя УССР считал себя вполне нормальным, и вполне не свихнувшимся. Вот, например, год назад, когда они ходили на речку, он влюбился в девочку Шуру из посёлка подле реки. Правда, судьба их сразу была предначертана, причем не очень счастливая — Шура жила слишком далеко по тогдашним меркам, и даже старшим нельзя уходить на речку по одному. Только вдвоем, втроём, или даже вчетвером. А если уж ходить всей сворой в пятнадцать человек, то тут сразу всё понятно — увидят, что разговариваешь с чужой девкой, и сразу распросы будут: а кто это? А откуда это? А чья это? А учится хорошо? Ну, а если вдвоём они пойдут, то это уж вообще будет ужас, не поговорить. Казах к себе, как комнатное растение, внимания требует, даже хуже всякой девки.        Тогда УССР переключил внимание на ещё одну девочку, которая жила поближе, рядом с управлением. Звали её Танька, и собою она хороша была, уж очень хороша. Тоненькая, хрупенькая, как хрустальная статуэтка из какого-нибудь Ленинграда привезённая, глазки иссиня-серые, как лёд на Байкале и носик маленький, кругленький, словно у куколки. Вот только Танька эта характером не вышла, в мать пошла. Странная, сварливая и хитрая, только с ней украинец познакомился, сразу начала выведывать, из какой семьи. А как услышала, что из семьи Аршиновых², так сразу задала вопрос, такую точку невозврата: "А отец ваш где?".        Но Украина, верно, не замечал одной важной детали - во всех этих знакомствах рядом присутствовал Казахстан. Когда они разговаривали с Шурой, сидя на мелководье, сзади, будто хищная лягушка, подплыл казах, а потом как выпрыгнет из воды и повалил Украину назад! А Шурочка мило и тихо-тихо смеётся, прикрывая рот рукой! И когда он закончил свой разговор с Танькой, казах спросил так волнительно: "Ну что там?", будто знакомился не Украина, а он сам. И когда блондин сделал комплимент какой-то брюнетке на дискотеке, которая устраивается раз в месяц, и ходить на нее можно только старшим, а Казахстан резко напрыгнул на него из-за спины, будто ревновал, а потом без капли стыда заявил брюнетке: "Это мой пацан!".        ...Пацан, пацан. Может показаться смешным, но Украина не замечал этого очень долго - они всё время были вместе. Даже когда они не вместе, а где-то далеко-далеко, то они всё равно шлют друг другу письма. Почти всегда.        – А ты чего такой задумчивый?– раздался его сиплый голос с кровати. Почему он сиплый? Как будто он правда был собакой, и долго-долго лаял, а потом - бац! - и человек. Осипший человек.       – Спать хочу,– соврал Украина. Спать он не хотел, у него ещё встреча с Молдовой ночью. Интересно, чем же он там с дочкой его мачехи занимался?        – Хо-о-чешь... Па-а-ама-а-агу?– у казаха была дурацкая манера строить из себя клоуна. Причем в самые неподходящие и неожиданные моменты, но так, чтобы было смешно. И вот сейчас, он паучком подбирается к кровати Украины, напугать, наверное, хочет.        – И как ты мне па-аможешь?– передразнил его Укр. В голове мелькнула неоднозначная мысль: а, собственно, почему они всё время вот так вот придираются друг к другу? Кот и собака, ей богу. "Наверное, из-за разных характеров. Ну... Он такой... Клоун. А я не клоун, я наоборот. – подумал светловолосый, нахмурившись и наблюдая, как хромой черноволосый "паук" ёрзает по полу. – Я слышал, противоположности притягиваются. То есть, у клоуна должен быть не клоун, да?".        – А вот так! – неудавшийся "паук" таки дополз до его кровати и неаккуратно плюхнулся рядом. Теперь они лежали вплотную друг к другу на не самой широкой кровати.        – Ты мне мешаешь, слезь. – Украина снова говорит это тоном серьёзным и хмурым, хотя в душе этого и желает. Пусть он останется. Пусть не воспримет это всерьёз.        Казах, собственно, по своей натуре ничего всерьёз не воспринимал, поэтому назло прижался ещё плотнее, утыкаясь носом в шею украинца. "Не, ну это уже на порно похоже, – возмущённо подумал прижатый, зажатый, обиженный и вообще местом обделённый Украина, поэтому толкнул локтем Казахстана в живот. Никакой реакции от него не последовало, лишь тихое сопение на ухо. – Сопи ты чуть побыстрее и погромче, я бы подумал, что на мне псина лежит." Он решил выразить словами столь гениальную мысль.        – Ты... Короче...– но язык от чего-то не поворачивается сказать то идеальное сравнение. Внезапно он осознал, в каком позорном и странном положении оказался, и краска прильнула к его щекам. – Слезь.        – Не слезу, засыпай давай.        – Чего?        – Засыпай, блять,– уже с капелькой ожесточенности ответил "брат". Его рука легла на талию Украины, не давая двигаться... А, собственно, куда он мог двигаться, будучи в таком виде?        – Не, я теперь не засну... Ты лежишь рядом со мной на одной кровати, обнимаешь меня и сопишь на ухо, ака пёс дворовый. Ты бы в таком положении заснул?! – Украину, конечно, порывало и на мат, и на другие более красочные эпитеты, но он не мог разрушать свой прекрасный культурный образ, который отвоёвывал несколько лет.        – Ну, если бы это был ты, то да.        И на секунду, как при первой их встрече, когда казах заговорил на русском, повисло безмолвие. Умел же тюрк выдать подобную мысль так вовремя.        – И...Что... Это значит?– в замешательстве спросил казак.        – Я слышал, о чем ты сегодня разговаривал с Молдовой... В общем. Мне кажется, что ты немного слепошарый.        – И-и-и...– протянул зажатый, не понимая, к чему клонит друг. Он порою давал и не такие клички украинцу, но разве сейчас время?        – Я за тобой, как банный лист, туда-сюда таскаюсь. Не заметил, не?        – У...        – Я тебя, как мать, нет, как отец - оберегаю! Люблю! Обожаю! Расцеловать готов! А ты всё по бабам ползаешь. Это благодарность такая, да? Я, вообще-то, всегда с тобой, как херов талисманчик на удачу, туда-сюда, туда-сюда, а ты на груди смотришь!..        – Какие груди, у тебя температура опять?..        – Нету температуры!– и они снова начали скандалить. Со странным подтекстом был этот скандал... С любовным, что ли? КазССР отмахнулся от рук блондина, и, наконец, свалился с кровати, влеча за собой шум. Где-то западнее их комнаты громко возмутились прибалты, стуча по стенам. Но это неважно. Важно сейчас другое.        – Что значит - "по бабам таскаюсь"? Тебе себя так жалко?!        – Мне жалко тебя и тех баб, что с тобой!        – А какие бабы-то хоть?! Те три девчонки? Шурка с речки?        – Да ты, начиная с Российской империи, по придворным ходил всё время, то к той подкатишь, то ту засмущаешь!– Казах озлобленно стукнул кулаком по полу. Снизу, с потолка наверное посыпалась пыль.– Экий дамский угодник! А я за тобой, как хвост таскаюсь, всё ищу тебе даму сердца, видишь ли, прекрасный пол! А ты вообще ничего не замечаешь с этими своими бабами!..        – ...И чего же я не замечаю? – всё кричало об одном - всё кричало о прекрасном. Внутри, будем честны, Украины распирало не меньше, хотелось заорать на этого актёришку так, чтобы запомнил, кто тут по бабам таскается. Это задевало Украину, но тут же обнаруживался диссонанс. Впервые он видел, как КазССР смущался яро, сильно, краснея, как варёный рак.        – Да ты... Ты... – Укр чувствовал, что одерживает над ним победу, - слабое место! Мерзопакостно захихикав, он спустился с кровати на пол, внимательно наблюдая за братом. Ух, какой он интересный, на самом деле. Ещё стоит тут что-то, отмахиваться пытается.        – Любишь? – наконец выдал украинец, поднимая бровь в немом вопросе. Казахстан поднял голову, всё ещё смущенный до чёртиков. Но по взгляду можно было понять - блондин прав, а вопрос не требовал ответа.        – Ну... Мы... Да. – мялся казах, прервал минутную тишину. Он начал трогать кончики чёрных длинных волос. Он делал так всегда, когда волновался. – Люблю. Да! Люблю, понятно?!        – Ну я балде-е-ею,– о, настал момент такой сладкий и радостный, что Укр решил подразнить его собственной манерой речи. – Какое совпадение.        Он аккуратно поднялся с пола и помог подняться обомлевшему парню. Тот пошатнулся и уселся на украинскую кровать, а потом, наконец прийдя в себя, осведомлённо сообщил: "Не верю". Украина прыснул, а затем приземлился рядом с ним, быстро и вскользь проведя губами по его щеке.        – А хочешь - докажу? Вот прямо сейчас докажу?        – Ну... Доказывай.        Тогда Украина поднялся с постели подошёл к окну, резкими движениями открыл его и чуть ли не наполовину высунулся из него.        – Молдо-о-ова! Молдова!! Слышишь?! По-омни-ишь, я говори-ил тебе, что-о я скажу-у-у пото-о-ом, кого я люблю?! Та-ак вот, за-яв-ля-ю, я-яа! Лю-юблю! Ка-аза-а-аха!!

***