Дети из дома с голубой крышей.

       – Это ты должен говорить не мне.        Тягостная тишина повисла в величии прекрасного дворца. Ночь вороватой походкой кралась по мрачной долине. Источником освещения служили три свечки в позолоченном резном подсвечнике, бледно-бледно горевшие. Через огромное окно в зале проникла яркий свет луны - сегодня недовольной, почему-то злой и хмурой. По небу, медленно раскачиваясь, шли редкие, но пасмурные тучки. Порою блисталитакие звезды. В моменты по коже идёт толпа мурашек, руки начинают дрожать. Ночное вдохновение... Как же... противно.        Мужчина повертел в руках хрустальный стакан, заинтересованно рассматривая его. Его белая парадная форма плотно и красиво сидела на стройном, относительно молодом теле. Золотые пуговицы еле заметно блестели на огне свеч. Он ещё раз посмотрел на стакан своими красными, как два рубина, глазами, и поставил с громким стуком на дубовый стол. В темноте что-то дернулось и слабо выдохнуло, будто виновато.        – Ты,– мужчина повернулся лицом к темноте, прикладывая изящную, но в тоже время сильную ладонь на подбородок - о чем-то задумался,– Возможно, не понимаешь всей ситуации, так?        Темнота смущённо кивнула.        – Подойди ко мне.        И из тени вскользь, медленно, вышел человек. На его лице не было улыбки, он был грустен и холоден. Медовые глаза сейчас казались более тусклыми и не живыми.        Мужчина в белой форме будто на секунду обмер. Он сжал рот в тонкую полосочку, а затем пригладил коротко подстриженные светлые волосы назад медленным, усталым движением руки. Рассеянным взглядом он проводил русского полковника до белого резного стула.        – Создаётся такое чувство, что у тебя дети каждый день рождаются, – отметил он без призрака веселья, сощурившись. Полковник тряхнул рыжей гривой, зло сверкнув глазами. – Нет, не издевательство. У меня у самого дети - не дети, а сущее наказание. Знаешь же.        Лёгкой, слишком женственной для такого телосложения он подошёл к столу и схватил хрупкий штоф. Недоверчивые глаза стрельнули какой-то хитростью.        – Может, виски? Односолодовый, из самого Керкуолла...        – Я завязал,– нахмурился полковник. Вот она, проявляется его истинная душа.        – Попытался завязать, насколько я знаю, – усмехнулся мужчина. Полковник зарычал.        Оба сидели, залитые лунным светом, словно две статуи, такие неподвижные и страшно неприкосновенные. Воздух вокруг них был холоден, густ и так неповоротлив.        – Ты хоть знаешь, как мне?..– начал было Союз.        – Да, знаю, всё знаю... – перебил его Великобритания, хмурясь.        – Поэтому сидишь и изголяешься всевозможными способами, чтобы меня задеть?        – Нет, что ты!..        – А что тогда?..        Британия повел головой и снова пригладил волосы.        – На тебе лежит ответственность. Большая. Дети.        – ...Они мне не дети.        – Ой, да что вы тут вещаете! – воскликнул блондин, резким движением наливая себе виски и дергаясь,– Если твой брат был подонком, то это не значит, что его сын будет таким же! Тем более, на подонка больше смахиваешь ты, раз бросил их в деревне под Москвой!        – Да, да, это прекрасно, но он был пиздюком, который разворотил государство! – громогласно ответил СССР. Вдруг Британия поднял глаза на него, смотря немного непонятливо и хмуро.        – Ты... Любил своего отца?– спросил он и поддался вперёд, будто услышал одну из каких-то сплетен.        – Нет, точно нет,– уже тише сказал полковник и отвёл глаза в сторону. Он так показывал, что не желает разговаривать более. Но Великобритания настоял на своём, продолжая выжидающе смотреть на него. – Он был... весьма жесток с нами. Централы... Ох, централы. То был сущий ад. Александровский, Илецкий... Иркутский был... И Рижский,– он невольно поёжился и выдохнул. – Но, естественно, он мне запомнился не только увлекательнейшеми поездками по Орловской и Иркутской губерниям. Он ещё меня часто называл козаком, мол, слишком неуёмным был. Я бы посмотрел, кто тут неуёмный...– полковник фыркнул.        – А потом?– всё ещё ожидающий продолжения такого откровения, Великобритания незаметно устроился на белом стуле поудобнее.        – А что потом? Он же весь из себя аристократом-дегениратом был, и других учил. Видишь ли, ле сан пюр вау мью ку лью кёр ку¹, только мне это вообще не нравилось. А разве я не прав?– взвился он, стукая по столу. Штоф на нём грустно брякнул и затих. – И брат, конечно, был прав... Только вот он не умел держать руки в руках, поэтому и помер, как псина. А я за его отпрыском присматривай... О-о-о!– полковник снова хотел ударить по столу в порыве эмоций, но британец укоризненным взглядом заставил его остановиться,– Да, прошу прощения. Мальчишка ужасно на него похож. Только, видно, ему досталась какая-то природная скромность и скованность. Не то, что у дорогого братца...        Британия отпил из стакана и, медленно встав, чинным шагом направился к стулу Союза. Тот немного напрягся - блондин всегда был чуть взбаламошным, его реакция было сложно предугадать хотя бы потому, что его эмоции всегда были надёжной скрыты под маской некого неведания, релакса, расслабленности. Он был таким... Гибким. В плане поведения, конечно. СССР не раз ловил себя на мысли, что его союзник необычайно хорош и в то же время опасен для всех, а в первую очередь - для самого себя.        Тем временем Великобритания медленно подошел к полковник и положил свои ладони на его широкие плечи.        – Ты чего там творишь?– слегка возмущённо буркнул Союз.        – Расскажи, что тебя беспокоит.– его голос был рядом, совсем рядом, даже было слышно, как он дышит. Неровно, глубоко.        – Меня беспокоит всё. Меня беспокоит моя работа, мои проблемы, твой сын...        – А собственные дети тебя не беспокоят?– он начал поглаживать плечи полковника, как бы нехотя и лениво.        – Там есть, кому позаботиться, поверь.        На этом диалог зашёл в предсказуемый тупик. Британия честно хотел проверить, что всё далее будет хорошо, но ему не удавалось. Его интуиция, развитая до своего предела, кричала ему "не отпускай его", а нажитая со временем человечность шипела у него за спиной "пс-с-сина". Советские дети - важные объекты не только стратегически, но и просто так. Это же дети. Те самые милые весёлые куролесы.        – Союз,– шепнул он после долгих раздумий полковнику на ухо,– Возвращайся домой. Первым же самолётом.        – Не могу,– перешёл на шёпот русский, чувствуя лёгкие поглаживания по плечам.        – Почему?        – Оставить тебя... Не могу.        Они замолчала снова. Снова застрекотали в темноте сверчки. Затухли свечи. Остались лишь двое мужчин, залитые цветущим светом луны. В обоих играло странное чувство, которой было посвящено множество книг и стихов. Романтика. Любовь. Будто отдельный культ, особо поклоняющийся ей, принял в себя их, а они в бешеном экстазе даже не захотели разобраться в этих чувствах.        – Дай мне ещё несколько минут,– говорил Великобритания, вдруг отлынивая от спинки стула.– Я позволил себе слишком много.        Сразу стало холодно и грустно. Свет перестал быть греющим, ярким, и превратился в тот самый тусклый, что был до тех самых моментов.        – Завтра ты улетаешь. Мне все равно, что ты не хочешь. – его тон стал железнее и неприятней. – И пожалуйста,– британец подошел ближе,– Позаботься о них так, как заботиться о мне. Обещаешь?..        – ...Обещаю.

***