Я не хочу, черт побери, быть твоим другом.

— Я больше не могу справиться с этой болью и тревогой, — Чимин садится на край кровати и смотрит на Мина. — В чем проблема, Чимин? — Я не знаю. Но мне так неспокойно после той аварии. Я стараюсь не думать об этом. И в принципе о Чонгуке, но не могу. Уже который день в голове какие-то странные мысли, — Пак хмурит брови и поджимает губы. — Он с родителями, не думаю, что может что-то случится, — Юнги садится рядом с Паком и приобнимает за плечи. — Чимин-а, успокойся.       Чимин кивает, но понимает, что не может. Его сердце болит, разрывается от каких-то странных мыслей. Разум говорит, что так любить человека нельзя, а сердце говорит — можно. И Пак действительно не знает, как поступить. Казалось бы, проще позвонить и спросить в порядке ли Чонгук, но это было бы очень странно. И, скорее всего, Чонгук может и не взять трубку.       Пак снова вздыхает.       Это чертовски неправильно. Чертовски ужасно. Он только начал справляться с этим чувством, только начал жить, однако вот он, предел, который достигается. Чимин тихо зевает и ложится на кровать, потянув за собой Юнги. Он обнимает его поперёк и чуть сжимает. — Может… Может съездить туда? У меня там тоже семья, — Чимин сглатывает и ждет хоть какого-нибудь ответа, но слышит лишь тяжёлый вздох. — Я не знаю, Чимин. Ты можешь, конечно, но не знаю, будет ли это правильным. Ты словно… унижаешься. — Я унизился, когда посмел влюбиться. Но думаю, что ты прав, мне стоит, наверное, просто позвонить. Да? — Чимин поднимает чуть голову и смотрит в глаза Мину. — Да, наверное.       Чимин считается себя безумным глупцом. В этом «наверное» нет никакого успокоения, и Пак надеется, что не делает что-то плохое. Они ведь друзья.       Друзья.       Конечно, что стоит того, чтобы позвонить и спросить «как дела»? В случае кого-то другого это стоило бы самую малость, но в случае Пака — это его гордость, некая оставшаяся честь. Это било по самому больному.       Уже прошла неделя, которую Чимин проводил в раздумьях. Сердце маялось, душа требовала ее наконец выслушать, а разум отрицал все, следил за тем, чтобы сердце все-таки не рухнуло к ногам. — Чонгук? — тихо шепчет Пак в трубку телефона. — Все нормально? — Я… — на том конце громко сглатывают, и Пак еле дышит. — Конечно. Ты был прав. Во всем, Чимин, ты был прав. — О чем ты? — Ты не заслуживаешь такого отношения. — Чонгук… — Есть вещи, осознание которых даётся мне предельно долго. Сейчас, не видя твоего лица, но слыша голос, мне будет легче признать, насколько я отвратителен. — Погоди, Чонгук. — Мои родители знали, каким я буду. Мне тяжело. Мне очень тяжело. Ты можешь любить кого-угодно, но не меня. Я… я не знаю, что я чувствую. Ты был для меня таким отвратительным, но сейчас отвратительным я вижу себя. Что это такое?       Чимин сглатывает слезы. Его сердце колотится, ноги немеют. Разве можно так? Так сильно и безнадёжно? — Чон… — ком в горле нарастал, Чимин давится собственными словами. — Нам надо увидеться. — Боюсь, тогда случится что-то страшное.       Разговор завершается. Чимин смотрит мокрыми глазами на телефон и понимает, что проиграл.

***

Неделя до разговора с Чимином. Первый день приезда.       Чон осматривает пустую квартиру и вздыхает. Он кладёт сумку на пол в прихожей и добирается до кухни. Дома холодно, пусто и одиноко. Раньше Чонгук считал, что это нормально, но сейчас понимает, что нет. Когда он был в гостях у Чимина, то чувствовал ту самую атмосферу жизни, теплоту и какое-то спокойствие.        Он понимает, что все это действительно угнетает.       Внезапно раздаёт звук открывшейся двери, Чонгук выглядывает из кухни и видит ее.. Собственную мать. Она у Чонгука красивая, высокая, харизматичная. Чон действительно был восхищён ее красотой, и был безумно рад, когда ему сказали, что он полная копия своей матери. Однако сейчас это не имело никакого значения. — Привет, сын, — сухо, словно безразлично произносит она. — Привет, мам.       Чонгук сглатывает вязкую слюну и думает, что слово «мама» должно звучать как-то по-особенному мягко, нежели как у него. — Как твои дела? — она проходит в глубь квартиры и снимает свое тонкое пальто. — Тебе правда интересно? — Мне интересно, Чонгук.       Чонгук натянуто хмыкает. Конечно. Безусловно его матери интересно. — Где отец? — Странно слышать этот вопрос. Он в командировке. Думала, ты в курсе. Но скорее всего ты его здесь не увидишь. — Я не удивлен. И я… в норме, наверно, — Чонгук чешет затылок, опускает голову и чувствует неловкость, которую не должен чувствовать вообще. — Что-то произошло? Между вами и Чимином? — Откуда ты знаешь? — Обычно, когда я спрашивала у Чимина твои дела, он говорил правду. В этот раз большая часть его слов — ложь. — Ты интересовалась моей жизнью у Чимина?! — Чонгук, ты мой сын. Конечно, я должна была знать хоть что-то.       Чон поджимает губы. — А позвонить мне ты не могла? Не могла спрашивать мои дела у меня? — Ты бы соврал, Чонгук. Ты бы врал и мне, и себе.       Мать проходит на кухню, надевает фартук и смотрит на сына. — Ты голоден? — Голоден. Почему ты считаешь, что я бы соврал. Я настолько плох? — Я приготовлю что-нибудь. Нет, Чонгук. Ты просто ужасен.       Подвисает пауза. Чон сдерживает свою истерику, сглатывает ком, старается изо всех сил не показать свою слабость. Как она может? У Чонгука мир рушится, перед глазами нависает туман, и Чонгук вовсе не уверен, что это не слезы. — Ты… как ты можешь говорить такое сыну? — в горле тянет, но Чонгук старается не придавать этому значения. — Кто тебе скажет, если не собственная мать. Я более чем уверена, что вы в ссоре с Чимином. Мне бы хотелось услышать причину. — Мне бы не хотелось ее тебе говорить, знаешь?       Она смеётся, дорезает морковь и оборачивается к сыну. — Ты глуп.       Чонгук всегда старался угодить своим родителям. Всегда хотел быть в глазах хорошим сыном, прекрасным человеком, однако ему это не удавалось. Сколько бы он не старался, всегда слышал лишь то, что он глуп. Это давило на него и привело к тому, чем, или точнее кем, он является сейчас.       Порой Чонгук действительно думает над тем, что недостаточно умён. Ведь может мать права? Чонгук поворачивает голову в сторону и смаргивает слезы, которые все-таки накопились в уголках глаз. — Я в комнату. Позовешь, когда еда будет готова.       Он закрывает дверь на замок, ложится спиной на мягкую, но пыльную кровать и смотрит в потолок. Чонгуку хотелось всего лишь найти хоть какой-нибудь уголок, где ему не будет так плохо, где он сможет не думать о чем-то. Он надеялся, что, приехав в Пусан, сможет облегчиться от ноши на сердце, но это оказывается вовсе не так. Все становится только хуже.       Чонгук сам не понимает, что с ним. Ему больно от каждого слова, действия, это приводило его в ужас. В каком-то смысле Чон осознает, что не виноват в том, что он такой. Ведь это ему дали такое воспитание, ведь это его оставляли родители с няньками, а сами оправдывались работой, ведь это Чимин захотел подружиться с ним.       Чонгук поворачивается набок, сглатывает и чувствует опустошение.

***

      В любом случае, Чимин позволяет себе думать, что Чонгук не в полном порядке. Сказанные слова, тяжёлые вздохи и даже его хриплый голос — Чимин запомнил все. Хотя и не должен был вовсе.       Он осматривает свою комнату, а после встает и собирается на работу. Пережить эти моменты позволяет только она. И Пак действительно отдаётся ей всей душой.       Дни его проходят медленно, скучно и однообразно. Тэхен больше у него не появляется, и Чимин думает, что тот просто устал. С Юнги же времени встречаться просто не находит. Они созваниваются, но говорят не так много, как хотелось бы, например, тому же Чимину, потому что Юнги все еще не столь разговорчив.       В последние дни Юнги в самом деле вел себя не так, как привык Чимин. Он будто стал отстраняться, смотреть на Чимина, на самого глупого в мире человека. Порой Пак перестал чувствовать даже поддержку, которую всегда от него получал.       Когда Чимин все-таки тихо спрашивает: «все ли хорошо?». Юнги тихо вздыхает и просто бормочет о какой-то дикой усталости. И Пак старается поверить этому. Старается, но не может.       Чимин ловит себя на мысли, что он вырос. Повзрослел. Стал менее глупым, нежели раньше, потому что сейчас Пак понимает, каким идиотом он был.       Все его дни шли обычным ходом, он приходил в кафе, включал кофемашину, засыпал зерна в отсеки и грел молоко. Надевал фартук и мирно улыбался. В другие дни просто ходил в универ, пытался общаться с Джином и Намджуном, но один из них готовится к защите своей работы, а второй полностью отдаётся в мир музыки.       И вот в один день он видит его, Чонгука. В красной толстовке и в чёрных штанах, с падающей на глаза чёлкой. — Привет… Чимин.       Пак смотрит на Чона несколько секунд, прежде чем облегчённо выдыхает и подходит к нему, крепко обнимая. Пак вдыхает его аромат и желает просто задохнуться, умереть в этот момент, потому что это все. — Я проиграл, Чонгук.       Чон хмурит брови, не сразу понимая о чем идет речь. — Я обещал исчезнуть, если не смогу. И я… проиграл, — Чимин отстраняется и, опустив голову, прикусывает губу. — Прости за объятия. — Чимин… я не хочу, чтобы ты уходил. Не нужно этого делать. — Ты можешь не лгать. Скажи это, скажи, чтобы я отошёл от тебя. — Чимин… мы друзья. Помнишь? — Друзья? — тихо спрашивает Пак, поднимая голову. — Друзья, — тихо выдыхает Чон.       Чимин не верит в эту названную дружбу, не верит ни себе, ни Чонгуку. Он смотрит на его суженное лицо и тяжело выдыхает. Конечно. Они друзья. Просто Чимин немного влюблённый. Совсем чуть-чуть. — Прости за все, что было, хен.