Многогранности жизни

— И все же тебе не стоило заявлять информатичке, что она абсолютно несправедливо ставит оценки, — сказала Ксюша, зябко поежившись от накатившего порыва холодного ветра. — Ага, надо было еще годик подождать, чтобы ей не пришлось напоминать мне об этих словах до самого выпускного. Но что теперь поделаешь, моя внутренняя боевая баба просится наружу, — Василевская пожала плечами. Да уж, их учительница информатики тот еще Гитлер в юбке.       Девушки в черной и ярко-малиновой осенних куртках шли по мокрому тротуару с очередной тренировки в зале, обсуждая бренность школьного бытия. Дождь прекратился всего минутой ранее, и небо все еще оставалось серым и хмурым настолько, что на его фоне яркая листва, еще не до конца опавшая с деревьев, казалась чем-то из ряда вон выходящим и нереальным. Но и было в этом что-то невообразимо удивительное: в потускневшем с приходом осени мире, увядающем и несколько грустном, это разноцветие листьев являлось живым и дышащим. Однако жаль, что и этой хрупкой жизни скоро должен был прийти конец. Погода всеми возможными способами напоминала, что осень — поистине пора печальных романтиков.       Вечерело. Еле пробивающееся через завесу туч солнце клонилось к линии горизонта. Сегодня их троица порядком задержалась в фитнес-центре, пробуя новые упражнения от их тренера, после которых по телу разливалась знакомая приятная боль от тренировок. Проводив Юлю, подруги с огромной неохотой плелись домой ввиду большого количества домашней работы. — А знаешь что, — Элина вдруг резко вздернула подбородок, — не буду я ничего делать!       Ксюша взглянула на Василевскую и улыбнулась, покачав головой. В этом вся она — если чего-то не хочет, то и пальцем не пошевелит, если не посчитает нужным. И как только девять лет в отличницах проходила? — Ну, а что? Английского завтра нет, а русский я перед уроком спишу. Остальным навру что-нибудь, — весьма складно сочинила на ходу Элина. — Ну раз так, — в зеленых глазах Владленовой проскочило сомнение в том, что она собирается сказать, но быстро исчезло, — тогда я тоже не буду. Ой, Василевская, портишь ты меня. Но мне это даже нравится.       Элина хмыкнула и взяла подругу под руку. Она умела раскрепощать. Многие ее друзья рядом с ней могли забыть о серьезности и на глазах превращались в беззаботных и веселых людей. Она ценила свободу и собственные желания, ставя их на первое место, минуя ожидания других и обязанности. Она была живым ненавязчивым напоминанием о том, что спонтанность — это хорошо, а мнение других не так уж и важно. — Пошли на качелях покатаемся? Раз ничего не надо делать, — предложила Василевская. — А давай.       Они свернули и оказались на пустой из-за ненастной погоды детской площадке. Желто-зеленые качели были далеко не новыми и стояли здесь, когда нынешние десятиклассницы еще пешком под стол ходили, но с ними было связано множество светлых детских воспоминаний. Элина всегда любила кататься на качелях: нравилось взлетать вверх, смотря на небо, и мечтать о чем угодно, пока ветер играет с непослушными прядями.       Девушки стали раскачиваться: Ксюша медленно, Элина — как можно быстрее, отчего светло-русые волосы Владленовой лишь слегка подрагивали, а каштановые уже вовсю летали из стороны в сторону и успели запутаться. Но ни одна из них не потянулась к резинке для волос, у обеих надетой на левое запястье.       И тут Ксюша ни с того ни с сего заявила: — Я хочу расстаться с Лешей.       Элина всерьез подумала, что если она не прекратит так удивляться, ее глаза окажутся далеко за пределами орбит. Ничего себе новости! Леша Котельников был парнем Ксюши с восьмого класса и жутко бесил Василевскую, особенно в тот период времени, когда она была влюблена в свою подругу. Вдобавок он являлся одноклассником брюнетки, отчего ей ли с самого начала обучения было не знать, что он весьма плохо распоряжался с серым веществом у него в голове (если такое, конечно, вообще имелось). В общем, Элина никогда не понимала, что ее умная и милая Владленова нашла в этом придурке. Наверное, в этом какую-то роль сыграло то, что он с начальных классов долгое время сидел рядом с Юлей и был ей другом, но очевидного это не меняло. Леша — идиот.       Больше всего Элине хотелось обсыпать подругу вопросами, чтобы в мельчайших подробностях узнать о причинах такого неожиданного, но все же разумного решения. Когда они с Дианой учились в пятом и шестом классах, были всесведущими сплетницами, и, видимо, некоторые привычки того времени остались до сих пор. Еще больше хотелось брякнуть что-то наподобие этого: «Ну и правильно! Твой Леша — настоящий дурак». Однако она сдержала себя, дав Ксюше возможность рассказать все самой. — Он меня достал, — продолжила Владленова, — и доставал он меня на протяжении двух лет: закидывал бессмысленным сообщениями, просил отчитываться где я и с кем, а сам шлялся с какими-то гопниками-пацанами и такими же девками за гаражами. Мы с ним и расставались пару раз, ну ты сама знаешь, — Василевская кивнула. Ей давно казалось, что отношения этих двоих были странными и даже в некоторой степени фальшивыми. — А я ведь и не любила его никогда. Скорее всего, мы были друг у друга для галочки в графе «отношения» и встречались больше из дружбы и привязанности, чем из-за каких-то чувств. Все это было…       Ксюша запнулась, подбирая слово, но Элина продолжила вместо нее: — Ненастоящим, — и это было именно тем самым словом. Ксюша отвела взгляд, поправила волосы, а затем снова посмотрела на подругу, ожидая, что та еще скажет. — Все ты правильно сделала, зачем тебе лишний выноситель мозгов? И деньги на подарки к праздникам для него тратить не надо, — Василевская улыбнулась, разряжая серьезную обстановку, и Владленова засмеялась, вспоминая ходившую в их компании фразочку «Элина Владимировна херни не скажет».       Элина раскачалась еще сильней и запрокинула назад голову так, что перед глазами оказалось лишь бескрайнее пепельное небо. Хотя погода была отчасти мрачноватой, ей она нравилась. В такое время хорошо сидеть на кровати, закутавшись в мягкий плед, пить какао с корицей и смотреть захватывающий сериал. Или же бегать под дождем, со смехом кружась в освежающих каплях. А еще дождь имел умопомрачительный запах, навевающий мысли о свободе и приятные воспоминания. Девушка любила осень. Но если она длится слишком долго, то наступает самая настоящая хандра, и тогда вновь вернуть людей к жизни сможет только первый снег. — Элин, — Василевская обернулась на голос подруги. — Ты всегда веселая, улыбаешься, я вообще ни разу не видела тебя грустной, только разозленной и задолбавшейся. Для тебя забыть о проблемах и переключиться на что-то хорошее совсем не сложно. Как ты все время светишься и смеешься, прямо солнышко?       Сравнение с солнышком заставило улыбнуться. Если бы еще все было действительно так.       Она и грустила, и ненавидела, и злилась. Но не могла оставаться в таком состоянии долго, не выносила жалеть себя, и после разбора проблемы в своей голове сразу же отпускала ее. Люди всегда были уверены в том, что у нее все хорошо, и могли подчерпнуть это «хорошо» из ее улыбок и озорных светящихся глаз. Элине хотелось улыбаться и поднимать настроение другим — мир кишел сложностями и без ее негативных чувств, и единственное, что она могла сделать — стать лучиком света для тех, кто запутался в темноте и забыл о простых человеческих радостях. Мама и бабушка часто могли сказать девушке, что она до ужаса несамостоятельная, когда у той что-то в очередной раз взрывалось на кухне, не зная, что ее самостоятельность проявилась в другом — в умении держаться в сложных ситуациях. В девять-десять лет из-за переездов и проблем с двумя частями ее семьи она вдруг ощутила себя взрослее и поняла, что в жизни не все так радужно и просто, как казалось годами ранее. Отчего-то не чувствуя ни малейших крупиц доверия к окружающим, Элина не могла раскрыться, позволить кому-то узнать о ее переживаниях. Ей очень хотелось быть сильной самой по себе, и она приучила себя, подобно Поллианне из книги Элеонор Портер, во всем плохом находить что-то хорошее и делиться этим с другими. — Просто надо помнить, что какая херня бы с нами не происходила, эту херню всегда можно послать нахуй, купить себе пирожки с повидлом и чувствовать себя полностью счастливой и довольной жизнью. Вот, например, поставила мне коза-информатичка двойку, и из-за нее в четверти вышла тройка. И что мне теперь, убиваться и на стенку от этого лезть что ли? Я лучше станцую с Дианой гопак посреди коридора и сгоняю в столовую, — Василевская пожала плечами и глянула на засмеявшуюся Ксюшу, явно представившую танцующую в школе гопак Элину. Картина и впрямь довольно забавная.       Элина опять стала разглядывать сереющие облака и словила себя на мысли, что у нее есть достаточно подруг, с которыми она знакома с детсада или начальной школы, но быть более-менее искренней и больше, чем обычно говорить о том, что происходит внутри, она могла лишь с Ксюшей, дружившей с ней около двух лет. Возможно, так получилось из-за одинаковых ситуаций в их семьях и былой влюбленности. Василевская по-настоящему ценила Ксюшу и больше всего не хотела ее терять, и только Владленовой могла сказать о том, что та ей дорога. — Ксюшенция, — протянула брюнетка, прищурив карие глаза. — Что? — захлопали ресницы той, прикрыв зелено-голубые радужки. — Я тебя обожаю! — Я тебя тоже, балда!       Девушки засмеялись так заливисто и тепло, что показалось, тучи над ними стали рассеиваться от этих солнечных улыбок. Проявился разноцветный закатный небосвод с заходящим солнечным диском. И задорно скрипели качели, напоминая о радости даже в ненастную пору.

***

      Уже ночью, засыпая в слабом свете лиловой гирлянды, Элина, так и не притронувшаяся к учебникам и тетрадям, но никаких угрызений совести не испытывающая, задумалась о ее разговоре с Ксюшей на детской площадке. Владленова сказала, что никогда не любила Лешу. Василевская бы никогда не смогла создавать иллюзию отношений с нелюбимым человеком, ей это казалось пустой тратой времени. «Я слишком свободолюбивая и ветреная, чтобы так долго быть чьей-то девушкой, — подумала она. — Не нашелся еще тот человек, с которым я бы хотела остаться навсегда, кого смогла бы по-настоящему полюбить и кому была бы готова без малейших сомнений отдать свое сердце.»       Ей никогда не нравились мальчики. От слова совсем. В то время, когда все ее подруги и одноклассницы с самого начала их обучения в средней школе без умолку трещали о парнях из старших классов, о том, что их привлекает в них, и как они радуются, когда те на них смотрят, Элина кидала на них абсолютно равнодушно-презрительные взгляды, не находя ничего примечательного: вместо красивых лиц, как их описывали другие девочки, она видела наглые прыщавые и самодовольные морды, вместо «милых сообщений» — чересчур слащавые и фальшивые слова, явно подсмотренные в пабликах в социальных сетях с розовыми соплями для наивных девчонок. Ей было даже тошно представить, что когда-то какой-нибудь парень с кубиками пресса будет называть ее раздражающим «зайка», тогда как на «зайку» она походила в последнюю очередь. Особенно удивляло такое отношение к парням Диану, ей даже думалось, что ее подруга вообще не способна влюбиться. Но Федотова была неправа. Элина влюблялась, вот только в тех, о ком любительницам дешевой романтики и накачанных старшеклассников лучше было не знать.       Их было трое. Три совершенно разные девушки с разными историями и значениями в жизни Василевской.       В шестом классе девушка выяснила, почему ее никогда не тянуло к противоположному полу — просто ее привлекали представительницы ее. Ей было двенадцать, когда в их школу пришла молоденькая, только что окончившая педагогический университет, учительница. Ее звали Анастасия Васильевна, и она стала первой влюбленностью шестиклассницы Элины. Поняв, что именно она чувствует к новой преподавательнице в начале ноября, школьница по самый конец мая старалась узнать как можно больше о ее жизни: тайно следила за ее страничками, с помощью знакомых узнала о месте жительства, замечала незначительные перемены ее настроения, мысленно обращаясь к учительнице непозволительным и недоступным «Настя». Друзья Василевской порой замечали, что историчка относится к их подруге несколько иначе, чем к остальным ученикам, снисходительнее и добрее, часто отвечая тем же на улыбки и шутки Элины. Как раз перед тем учебным годом Василевская хорошо ознакомилась с понятием однополых отношений, много об этом читала и даже для себя решила, что чувства между двумя девушками имеют достаточный ряд преимуществ над традиционными отношениями, поэтому девушку совсем не пугало то, что ей понравилась ее учительница. Однако светлая и искрящаяся искренностью Анастасия Васильевна проработала у них всего год, после чего уехала в другой город. И невинные и чистые чувства Элины испарились после того, как та оставила букет из одуванчиков и сирени вместе с анонимной запиской на капоте машины Насти на прощание.       Второй влюбленностью стала милая и нежная одиннадцатиклассница Света Сиренина, в которую тогдашнюю семиклассницу угораздило втюриться в середине апреля. Чувства к ней были до безумия трепетными и волнующими, рождающими бабочек в животе при взгляде на нее. И первые стихи о любви были посвящены именно Свете. Ощутив, что она влюбилась в выпускницу, Элина ужасно удивилась — Сиренина училась в их школе уже как два года и была не кем иной, как девушкой Захара Александрова — парня, что был предметом обожания Дианы в пятом-шестом классе, ушедшего после девятого класса и оставившего свою избранницу одну в их городе, и благодаря своей лучшей подруге Василевская знала все о ней. У Светы были шикарные длинные волосы, чуть темнее волос самой Элины, теплые осенние глаза и прелестная улыбка. Всю линейку, на которой прозвучал последний звонок, Элина с грустной улыбкой смотрела на одну только Сиренину в белом фартучке, словно желая навсегда запомнить ее такой — юной и прекрасной. После чего через пару часов она оставила в конверте недорогой, но изящный кулон и прощальное письмо с признанием во влюбленности, подписанное ее инициалами «Э. В.» на подоконнике подъезда Светы.       На третий раз чувства неожиданно проснулись к подруге девушки, Ксюше. С осени восьмого класса, когда и завязалась их дружба, Элина заметила за собой особое отношение к Владленовой, намного отличавшееся от дружеских чувств к другим девочкам. Ксюша была первой, кому действительно хотелось искренне пожелать спокойной ночи или доброго утра, кого хотелось обнять при встрече крепче, чем остальных, с кем хочется не только веселиться, но и быть рядом в трудные моменты. И двадцатого февраля (даже запомнилась точная дата), когда только-только начинал оттаивать снег, и побежали первые ручейки, Василевская окончательно разобралась в себе — она влюбилась в свою красавицу-подругу. Благодаря Ксюше Элина узнала, что она не такая уж эгоистка, как думалось раньше, она могла волноваться за Владленову больше, чем за саму себя, и Ксюша же впервые неосознанно заставила ее ощутить ревность — к идиоту-Котельникову и Юле, их общей подруге. Впервые Элине захотелось большего, чем просто быть счастливой от того, что она что-то чувствует, ей было недостаточно простой дружбы и привычных разговоров, хотелось защищать ту от всего плохого и украдкой нежно целовать. Один раз, когда Ксюша была расстроена и переживала по одной причине, Элина потащилась в магазин, купила для той сок, ванильный сырок и белый воздушный шоколад, в упаковку которого вложила приободряющую записку с нарисованным сердечком, и принесла подруге прямо домой, после чего всю ночь не могла нормально заснуть, с теплотой вспоминая улыбку на лице Ксюши, которой Василевской удалось поднять настроение. Однако вскоре, на весенних каникулах, в первых числах апреля, девушка вдруг обнаружила, что ее влюбленность куда-то подевалась. Но то, что она когда-то чувствовала к Владленовой, сделало их дружбу еще крепче и откровеннее.       Начиная видеть смутные образы снов под закрытыми веками, девушка подумала о том, что никогда нельзя предугадать, к кому воспылает внезапной ее любовью сердце. И возможно ли, что в скором времени она познает не просто мимолетную трепетность влюбленности, но и настоящую глубину чувств? Интересно, ком будут новые строки истории Элины Василевской?