Многогранности жизни

Катерина несла в одной руке бутылку вина, размахивая ей из стороны в сторону, а в другой веточку сирени. Вечер был приятен своим теплом и свежестью, да и полностью располагал к бокалу красного в полном одиночестве, и потому женщина без лишних раздумий вышла за ним в магазин. В школе конец года выглядел несколько суматошным: линейки, кажущиеся бесконечными подготовки к экзаменам у девятых и одиннадцатых классов, исправление четвертных и годовых оценок. Зато время, свободное от школы, было просто чудесным ввиду своей умиротворённости и тишины. Она шла дворами, наблюдала за детьми на площадках, прислушивалась к легкому шелесту ветра и всматривалась в огоньки окон. Пожалела, что не купила сигареты. Было бы неплохо выкурить парочку для полного расслабления. Но возвращаться уже не хотелось, и Катерина просто шла вперёд, ни о чем особо не думая. Но подумать все же пришлось. И много. Она шла вдоль дома, один из подъездов которого был отчасти скрыт деревьями сирени, но не настолько, чтоб не заметить двух целующихся девушек. Она не узнала их сразу. Лишь после того, как Катерина тихо остановилась, чтобы не нарушать чужого спокойствия, незнакомки отстранились друг от друга и незнакомками быть перестали. Сначала Катерина узнала нежное наивное личико, обрамлённое светлыми волосами, и тогда уже на задворках сознания поняла, кем является другая девушка, но очень хотела ошибиться. Однако ошибалась она редко, и это явно был не тот случай: вскоре она могла рассмотреть и второе лицо. Элина Василевская во плоти. Элина, которую она любила. Элина, что целовала другую. Вино было взято кстати. *** — Катерина Романовна! — Диана подскочила с места, как только учительница вошла в класс. — Можно стих рассказать? Который вы давали на выбор, чтоб оценку исправить. Женщина кивнула и стала слушать ученицу вполуха. Хотелось спать, курить и антипохмельное зелье. Ночь получилась абсолютно дрянная. Однако строки стихотворения, по непонятному стечению обстоятельств выбранного Дианой, пробились через завесу собственных мыслей. Девочка могла выбрать любого автора и любое стихотворение, но это оказалось Цветаева. Цветаеву, насколько Катерина знала, любила Элина. Любила и она сама. Имя твое — птица в руке, 
Имя твое — льдинка на языке.
 Одно-единственное движенье губ.
 Имя твое — пять букв.
 Мячик, пойманный на лету,
 Серебряный бубенец во рту. Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
 В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
 И назовет его нам в висок
 Звонко щелкающий курок. Имя твое — ах, нельзя! —
 Имя твое — поцелуй в глаза, 
В нежную стужу недвижных век.
 Имя твое — поцелуй в снег. 
Ключевой, ледяной, голубой глоток… 
С именем твоим — сон глубок. — Хорошо, пятёрку поставлю, — все ещё пребывая в некой прострации, произнесла Савина. — Да? Спасибо. Элина говорила, что вам понравится. — Элина? Что понравится? — ей показалось, что она слишком бурно отреагировала на упоминание подруги Дианы, но та, кажется, не заметила. — Это она стих выбирала, сказала, что вам нравится Цветаева, — и довольная Диана ускакала обратно за парту. Ну конечно. Все упирается в Элину. Нет ничего, что бы о ней не напоминало. Это могло бы раздражать, но Катерина не чувствовала ничего, кроме усталости. Было отчасти любопытно, как она среагирует на появление в классе Василевской, которая приходит обычно поздно и всегда с Ксюшей. За бессонную ночь она пересмотрела все сценарии встречи, которые выдавало ей ее воспалённое воображение, и поняла, что ничего не может себе гарантировать. Эмоции непредсказуемы, и единственное что остаётся — их скрыть. Вчера она пила вино и думала, что глупостью было позволять себе так далеко заходить. Элина проникла в ее сердце и прочно закрепила в нем свой образ, вряд ли сделав это осознанно. Просто такой она была: вкрадчивой, способной аккуратно залезать в душу, искренней и располагающий к себе. Вот Катерина и поддалась обаянию, длинным ресничкам и проницательным речам Василевской, при этом не зная о том, если ли у самой девушки какие-либо чувства в кому-то. Тому, что это была именно Ксюша, женщина не удивилась: их дружба и со стороны казалась нежной и переполненной тёплом. Неудивительно, что это нежное тепло вылилось за края обычных дружеских отношений. Хоть мысль о том, что Элина целовала свою подругу, совсем ещё юную девчушку, ровесницу, и убивала, но Катерина велела себе отмести ревность и включить голову. Да, внутренне Элина была старше своего возраста и вполне свободно чувствовала себя со взрослыми, но ведь молодость на то и молодость, чтобы иметь возможность наслаждаться беспечностью и постигать чувства вместе со своими сверстниками. Но если говорить об ощущениях, Катерину все же злило то, что ей предпочли ещё совсем неопытную, чуть ли не зелёную девочку, пусть это и звучало нелогично. В принципе, слово «предпочли» тоже неправильное. Как Элина могла кого-то предпочесть, если даже не знала о том, что у ее учительницы имеются к ней чувства? Никак. Василевская знать ни о чем не знала. А нужно ли ей вообще знать об этом теперь? И не только теперь? Звонок прозвенел, и под него, по своему обыкновению, в класс вошла Элина. Катерина замерла. Сердце отстукивало въедливую барабанную симфонию. Василевская улыбалась, как всегда лучистая и пригожая, и ничто не омрачало ее личика. Школьную форму на последней учебной неделе никто не носил, и девочка надела легкий сиреневый сарафан в цветочек с тонкими бретельками. На стройных ногах — белоснежные носочки и такие же кроссовки, на губах — неизменная красная помада. Вроде бы школьница, но уже молоденькая и хорошенькая женщина. Элина кивнула классной руководительнице и направилась на своё место щебетать и нести за собой дыхание лета. Она была самой красивой из собравшихся учеников, причём не только из-за яркого платьица. Девушка светилась изнутри. И застывшей в мире сумбурных ощущений Катерине больше всего хотелось, чтобы этот свет был направлен на неё. — Здравствуйте, у вас нет урока? — ворвавшийся в класс историк Леонид Сергеевич напомнил Савиной, что урок-то у неё как раз есть. — Уже ухожу, — женщина выдавила из себя улыбку и, уходя, обернулась. Встретилась со взглядом Василевской. Дружелюбность и искренняя расположенность — вот что виделось в карих глазах. Не больше и не меньше. Катерина же пылала любовью. И как это теперь усмирить? Урок она вела на автомате. Пятиклассники особых проблем не доставляли, за исключением Артёма Певцова, которого она и выставила к доске на самое длинное упражнение, чтобы укротить буйство эмоций мальчика. Тот стоял и через каждое слово весьма картинно чесал затылок. Савина смотрела на этот орфографический кошмар, делала замечания, иногда по привычке язвила и подтрунивала, вызывая в классе смешки. Все-таки работать в школе ей нравилось — наблюдения за непосредственностью школьников, возможность держать в своих руках будущие умы страны и давать им знания, способность передавать представления о прекрасном доставляли удовлетворение. В начале практики она не могла предположить, что влюбится в ученицу. Однако перед красавицей-умницей Элиной учительское сердце дрогнуло и сдалось в сладостный плен. Миссия «прожить жизнь без глупостей» почетно провалена. *** — Может, ну его, английский этот? — Ксюша вертела в руках стакан из-под сока. — На аудированиии точно провалюсь, ничего не понимаю. — Ещё целый год есть, успеешь привыкнуть. Могу с тобой потренироваться, — Элина отобрала у неё стакан, поставила на стол и улеглась подруге на плечо. — А я вообще до сих пор не знаю, что сдавать. То ли физику, то ли информатику, — Юля разбирала учебники на столе — завтра все надо было сдать в библиотеку. — Ты, Юлечка, вообще бессмертная. Математику профиль — это ж надо додуматься! Базу бы решить, — Элина вздохнула. Они только закончили десятый класс, но уже говорили об одиннадцатом, экзаменах и о том, что, кажется, умрут со стресса. После школы пошли к Юле пить чай, и разговор сам собой зашёл о том, что их ждёт в следующем учебном году. Ксюша сдавала общество и английский, Элина — английский и литературу, а Юля все никак не могла определиться с экзаменом на выбор. Элина думала, что ей стоит брать физику, а то их отвратительная информатичка нормально никого точно не подготовит. Переживали все, но показывали это кто в большей степени, кто в меньшей. Ксюша легонько хмурилась, и ее лицо приобретало усталый вид, Юля сосредоточенно перебирала учебники и лишь изредка вздыхала, Элина вальяжно развалилась на кровати рядом с Ксюшей и ничем переживаний не выдавала. Пока можно жить спокойно, лучше жить спокойно. С ума сойти она ещё успеет, а пока ее ждут лето, прогулки, вечеринки, груда книжек к экзамену по литературе и выбранных лично, удовольствия и свобода. Домой Ксюша и Элина возвращались уже вечером, когда начали сгущаться сумерки. Дышалось легко и свободно — воздух уже был самый что ни на есть летний. Школа сейчас имела одно название, и из всех формальностей ученикам оставалось отстоять только последнюю линейку в этом году, послушать речи директора и получить у кого какие имеются грамоты. Элина посчитала и примерно прикинула, что в этом году красивых картонных листов у неё должно быть пять, если не накинут ещё какую-нибудь дребедень по типу «за активное участие в жизни школы» — Элина с подружками помогала организовывать Новый год для младших классов. Сама же она считала, что этот год активно она только наслаждалась жизнью. Последний год перед экзаменами и неизвестностью. Конечно, она должна была дать себе отдых и возможность побыть беззаботной школьницей. В грядущих годах беззаботности виделось мало: поступление, учеба, поиски работы и так до конца жизни. Человек может быть абсолютно счастлив лишь в детстве, позволять себе глупости и хранить остатки детства в школьное время, а что дальше? Элина понимала, что у всех жизнь складывается по-разному. Но она боялась, что что-то выбьет ее из колеи, что она не получит всего, чего хочет, что кого-то или что-то потеряет. Говорят, старые потери стоят новых обретений. Да только это все не про неё. Как она может жить новым настоящим, помня, какой она была в прошлом и скучая по такой Элине и ее жизни? Ее уже это успело доконать. Потому она не любила представлять своё будущее, имея лишь список вещей, которые она может себе вообразить без особого страха, что они не осуществлятся: съемная комната где-то в спальном районе Москвы, похожем на тот, где они с мамой и бабушкой жили раньше, прогулки по городу на выходных, кофейни, книги и то, как она из своего окна по вечерам глядит на горящий огнями город. Людей не представляла. Они слишком непредсказуемы, чтобы вписывать их в картину своего будущего. Поступить бы ещё в Москву. Все ей это прочили. Сама же Элина прочила себе одно: просто ей никогда уже не будет. Вот она и гоняла балду весь десятый класс, ловила остатки солнечного сияния детства. А дальше — через тернии к звёздам. Ну или в пропасть. Тут как пойдёт. Проводила Ксюшу и уже стала переходить дорогу, как позвонила мама и сказала купить молока. Пришлось развернуться и пойти в магазин. Элина даже обрадовалась возможности подольше не заходить домой — майские предлетние вечера располагали к долгим прогулкам. На полках магазина осталось молоко только с процентом жирности 3,2 и 2,5. Элина недовольно сморщилась и взяла последнее — чем меньше процент жирности, тем для неё лучше. Подумала немного и решила купить чипсов, что находились напротив отдела с алкоголем, и каково же было ее удивление, когда она увидела выбирающую вино Катерину Романовну. — Очень добрый вечер, Катерина Романовна, — Элина не удержалась от чуть насмешливого тона. Савина отреагировала как-то нервно: резко обернулась, чуть ли не подскочила, словно Василевская была призраком. Элина непонимающе взглянула на учительницу, и та вроде как снова вернула лицу спокойное выражение. — Здравствуй, Элин. Чипсы и молоко? Интересное сочетание, — женщина даже улыбнулась. Винные четко очерченные губы красиво изогнулись. — Ваше все же поинтереснее. Хотя сочетания я тут не вижу. Идёте к кому-то или напиваетесь в одиночестве? — Второй вариант. Но слово «напиваюсь» здесь не подойдёт. — А что подойдёт? — Рефлексирую за бокалом вина. Катерина не ожидала встретить никого из учеников сегодня, хотела по-быстрому сбегать в магазин, тот же, что и вчера, ведь она в одиночку расправилась с целой бутылкой, а на потом не оставила. В этот раз решила растянуть напиток на несколько дней. Увидев Элину, испытала неожиданный прилив стыда, однако быстро сошедший на нет, и какой-то необъяснимой надежды на неизвестно что. Удивительно, как легко происходили диалоги подобного рода с девушкой: с обоюдным сарказмом и простотой. Василевская в том же сиреневом платьице на тонких лямках с бутылкой молока в одной руке и сырными чипсами в другой стояла прямо перед ней и была открыта к дальнейшему общению, не зная, что в душе Катерины происходят войны чувств. Забавно выходит. Разговариваешь с человеком, который неосознанно ввёл тебя в смятение и состояние, когда ничего кроме напиться и забыть не хочется, а он сам знать об этом не знает. Элина ни в чем не виновата. Виновата Катерина со своей глупой, оказавшейся неожиданно сильной привязанностью. Элина думала недолго и брякнула: — Компанию вам и вашей рефлексии составить? — она понимала, что шанс того, что ей откажут есть, но уж больно интересно было посмотреть что из этого выйдет. Предложение прозвучало как гром средь бела дня. Катерина растерялась и, глядя на Элину, не знала что бы такого сказать в ответ. Отправить домой есть чипсы? Заявить, что ей сегодня хочется побыть одной? Прочитать лекцию о вреде алкоголя для молодого организма? Белыми нитками шиты все эти убеждения и отговорки, придуманные разумом. Катерина хотела, очень хотела ощутить присутствие Василевской в своей квартире, хотела говорить с ней и наблюдать за ней. Да, этого бы ей хватило, она никогда и не могла бы запросить большего, а теперь в памяти то и дело всплывал поцелуй Элины и Ксюши, перекрывая все желаемые исходы их отношений. Нелогично, неразумно и опасно было позволять себе такую слабость — на один вечер оказаться в центре внимания этой девушки, все больше и больше оживать рядом с ней, а потом страдать из-за ее отсутствия. Да, глупо. Абсолютно дрянной случай. Но Катерина хотела этого и хотела больше всего. — Тебя дома не ждут? — Насчёт меня не знаю, но ждут молоко. А без него вполне можно прожить пару часов. — Тогда милости прошу. И Катерина осознанно вступила на дорогу, сойти назад с которой не было возможности. Элина, помня расположение комнат в квартире учительницы с осенних занятий, зашла в ванную помыть руки, предварительно бросив пачку чипсов и молоко на стол в кухне. Катерина зашла в комнату переодеться: нужно было что-то домашнее, но все равно красивое. Детское, конечно, желание быть красивой перед человеком, в которого влюблен, но что поделаешь. Женщина взяла белую майку и, чуть подумав, белые домашние шорты на завязках, оделась, посмотрела на себя в зеркало. Вроде не слишком откровенно, но образ строгой учительницы определённо терялся за этой одеждой. Впрочем, Элина строгость Катерины на себе не испытывала. — Элина! Зайдя на свою кухню, Катерина застала довольную девушку и уже открытую бутылку вина. — Что? — Уже открыла? — Да у вас штопор прямо на столе лежал, — она пожала плечами, но женщина успела заметить, что карие глаза хитренько блеснули. Она совсем забыла про чертов штопор, оставшийся на видном месте после вчерашнего. — А ты, я смотрю, хорошо это умеешь? — теперь уже хитро смотрела Катерина. — А что тут уметь-то? — Элина сделала вид, что не заметила завуалированного упрёка. Катерина достала бокалы и разлила вино. Элина почему-то усмехалась, и выглядело это так, словно мысли девушки перекрыли реальность, и она вся была обращена к тому, что творилось у неё в голове. Ярко-красный отпечаток губ остался на ее бокале. — Помните наше первое занятие осенью здесь? — неожиданно изрекла Василевская. — Я тогда оглядывала обстановку и думала, что хочу выпить с вами вина. Катерина чуть не подавилась. Вот ещё одна характерная особенность Элины — как скажет, так хоть стой, хоть падай. Без долгих вступлений, прямо и свободно. — Правду говорят, что мысли материальны, — женщина хмыкнула. — Только вот я никогда особо не задумывалась, что буду спаивать свою ученицу. — Тем не менее вы это делаете, — Элина была невозмутима и принимала происходящее как должное. — Избаловала я тебя. Надо бы прекращать, а то обнаглеешь и будешь в школе передо мной сидеть с бутылкой в одной руке и сигаретой в другой. — Я не курю, Катерина Романовна, а если бы и курила, то что-нибудь повкуснее. Сигареты с папой ассоциируются, ненавижу их запах ещё с детства, — она чуть нахмурилась, но тут же опять просветлела: — И вы так и будете меня баловать, ничего уже не поделаешь. — Уверена? — Катерина заинтересовалась. — Да. Я вам нравлюсь. На этот раз Савина обрадовалась тому, что не успела сделать нового глотка, не то бы точно подавилась. Сердце на миг словно пропустило через себя электрический заряд. Воздух вокруг застыл и стал тяжелым. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя. «Как ученица. Она имеет в виду, что нравится мне как ученица, балда!» — наконец сообразил поражённый на секунды мозг. Если Элина и дальше намерена сыпать такими острыми истинами, то Катерине не мешало бы сызнова натренировать навык в любой ситуации держать невозмутимое лицо. — Не говорите мне, что я не права, — словоохотливый моторчик завёлся, и за девушкой стало ещё любопытнее наблюдать. — Я много кому нравлюсь, могла бы сказать «всем», но это уже будет слишком самоуверенно. И всем по-разному. Катерина без спросу открыла чипсы. Элина потянулась к упаковке. — И как ты это замечаешь? — Вам, как и многим учителям нравится то, что я живая. Хочу — гримасничаю, хочу — безобразия устраиваю и говорю что думаю, но при этом учусь хорошо, и за все эти пятёрочки и улыбочки мне все прощается. Я не вышколенная и не всезнайка, отвечающая на каждом уроке, у которой всегда готово домашнее задание, как у нашей Лизы Антиповой, например. Я — это я. Умная, хорошенькая, всегда свежая и веселая Элина Василевская, которой на каждом последнем звонке выдаётся кипа грамот. — Если я скажу кое-что, обещай, что не станешь задирать нос, — решила поделиться своими суждениями Катерина. — Ничего никому никогда не обещаю. Говорите, мой нос задирается в меру. — Ты для нас — олицетворение юности, красоты и именно, как ты сама заметила, живости. Если бы мы учили одних Лиз Антиповых, то было бы, конечно, куда легче, но и скучно до тошноты. Ты не просто умная и красивая, Элина, ты изнутри светишься. Девушка опустила взгляд только лишь для того, чтобы через мгновение вновь его поднять и озарить Катерину таким светом, что и во снах не увидишь. Этот свет пробивался через карие радужки, пленил и согревал. «Не дай этому моменту закончится!» — обращалась Катерина неизвестно к кому, ей хотелось только смотреть на юную чаровницу напротив и утопать в ее сиянии. — Это очень красиво, — тихо сказала Элина в ответ на речи Катерины. Они просидели на светлой кухне с кисейными занавесками ещё примерно час, и Василевская все же отчалила домой. Говорили они много, преимущественно о школе, конечно, и Катерине нравилось, как легко и плавно, совершенно естественно течёт их беседа. Элина была обворожительна, Катерина внимательна. «Вот бы так было всегда, — думалось последней. — Вот бы она была моей, а я — её, и у нас никогда не кончалось вино и разговоры.» Вот только Элина была своя собственная и, вполне возможно, Ксюшина. Имя твое — ах, нельзя!