Многогранности жизни

Катерина выбирала платье на свадьбу брата, назначенную на конец месяца, но в своих мыслях была далеко от торжеств и празднований. Июнь был началом каникул для школьников, но учителя все ещё занимались документацией и свалившимся на голову из ниоткуда ремонтом классов. Вернее, покраской стен. И кому, честное слово, понадобилось изменить цвет стен, когда всех решительно устраивал старый? Директору? Или администрации? Катерина в детали таких разборок не вникала, но краску выбирать все же было надо. Склонялась к кофейным оттенкам, переход к ним от персиковых стен не показался бы таким жутким ни ей, ни ее будущим одиннадцатиклассникам. 10 «А» она отпустила на каникулы, наказав не терять времени и начинать готовиться к ЕГЭ заранее. Те умненько покивали головами, но в глазах читалось «чхать мы на это хотели». Может, они и осознавали всю серьезность происходящего, но явно не желали переходить от спокойного, безмятежного образа жизни к суматошной подготовке к экзаменам. Никому не нравилось, что четыре дня проведения этих самых экзаменов решают практически всю их будущую жизнь, четыре дня, окружённые стрессом и страхом и целым годом «насилия мозгов», как выразилась в последний школьный день Диана Федотова. Но что поделаешь: это одно из жизненных испытаний, которые нужно пройти всем. Савина откровенно волновалась за своих выпускников, но старалась внешне это не показывать. Буйные, беспокойные, строптивые дети, ее подопечные испытывали терпение многих учителей: они и пили чай с булочками на уроках, и прогуливали, и вечно опаздывали, и были горазды на представления. Юные и беспечные. Надолго ли смогут они такими остаться? Катерине этот вопрос совсем не нравился, но все же он был весьма резонным. Потеря наивности, света в глазах и душах, появление загруженности и тревоги — все это страшило ее, женщину, давно знакомую с этими обстоятельствами, и пугало, ведь когда растишь детей, пусть и не своих, несколько лет кряду, начинаешь переживать за них и их судьбы. Да, учителя не родители, и их привязанность ко всем имеет разную степень, кого-то из учеников после окончания школы они могут с трудом вспомнить, но те, кого они учили, непременно становятся частью их истории, частью их самих. Самой большой частью Катерины была Элина Василевская, и перед собой Савина давно это открыто признала. И за неё и переживала больше всего: девочка неглупая и даже по-своему мудрая никому не даст себя в обиду, но все же есть в ней черты романтика, человека, окрылённого красотой жизни, ищущего прекрасное всегда и везде несмотря ни на какие трудности. Как бы она не потеряла этого романтика, защитила его, сохранила свой свет и огонь. Ментально Элина уже взрослее многих сверстников, что же будет с ней дальше? Не ранит ли ее дальнейшее взросление? Катерина надеялась, что ничто не порушит ее мир. Однако, никто не мог дать гарантии, что Элина все же не увидит жизнь с других, более серых и жестоких сторон. У всех свой опыт. И Василевской в любом случае придётся постичь свой, какой бы он ни был. Наступившее лето прогнало прочь всех учеников вон из школы, что значило и временное отсутствие вышеупомянутой особы в жизни Катерины, которая не знала, что станет с ее чувствами на протяжении этих трёх месяцев: окрепнут или станут слабее, утихнут или наоборот воспалятся? С одной стороны, разумеется, холоднокровной и логической, это время нужно принять как дар, избавление от привязанности к человеку, который никогда не сможет ей принадлежать. С другой, чувственной и надеющейся, три месяца казались женщине если не горькой, то уж точно малоприятной разлукой с той, что наполняла ее мысли неустанно. Катерина ничего не пыталась предугадать и предусмотреть. Пусть будет так, как будет. *** Элина вертелась, бесновалась и постоянно была чем-то занята. Казалось, что она желала успеть все и сразу с самого начала лета: подучить французский, поскорее разделаться с книгами для экзамена по литературе, прочитать как можно больше того, что нравится ей самой, просмотреть все фильмы и сериалы из созданного ей списка, выгулять все купленные новые наряды и ещё куча подобных дел. В августе собирались ехать на море. Элине хотелось жить. Не просто существовать (а она предполагала, что учебу в одиннадцатом классе вполне можно охарактеризовать словом «существовние»), а именно жить и делать то, что тебе нравится, а не то, что ты должен делать. О школе и грядущем старалась не думать, получалось, в общем-то, хорошо. Но Элина знала, что долго бегать от всего не получится. У неё имелись свои ориентиры. Журналистика. Может, ещё режиссура, но это несерьезное желание. Что-то внутри неё склонялось к актерскому мастерству, но Василевская быстро шикнула на себя при мысли об этом — слишком мал шанс на успех, слишком много других таких же мечтателей, так что и думать нечего. Москва. Сдаёт она, помимо математики и русского, литературу и английский и даже примерно знает какие задания ожидают ее на экзаменах, но отчего-то все никак не может заставить себя открыть сайт с вариантами ЕГЭ, хоть и понимает, что сделать это следовало бы. То ли подсознание отторгало тот факт, что это самое будущее с поступлением и студенческой жизнью вовсе не за горами, как казалось раньше, то ли Элина просто ленилась. Время у неё ещё есть. «Ага, есть. Все всегда так думают, а потом оказывается, что времени и не было никогда. Бац — и провал. Ну или могила. И тебе это должно быть лучше всех известно, » — ругала себя девушка. Она знала, что сдаст, и сдаст нормально, но «нормально» — не ее уровень. Хотелось выше, туда, к недостижимому идеалу, который так необходим, чтобы обеспечить себе все материальные блага. Элина жаждала богатств и полной свободы. Раз уж ей довелось появиться на этом свете, пребывание в нем должно пройти на высшем уровне. Но пока… Что она может? Может, конечно, начать готовиться, но будет ли прок? Все остальные ее желания и порывы отвлекали бы от учебы, и мало бы что хорошего с этого вышло. В итоге Элина решила, что если выбирать о чем сожалеть — о бездействии в подготовке к экзаменам или о потраченной черт знает на что молодости — она выберет первое. Мама ворчала и говорила, что Элина безответственна. Василевская либо ворчала в ответ, либо корчила из себя дурочку. *** Макс денег на свадьбу не пожалел. И банкетный зал, и меню, и программа были на высоте. Не без помощи родителей, разумеется, но зато элегантно и со вкусом. Кристина очень понравилась их родителям: милая и скромная девушка из приличной семьи, не особо внешне привлекательная, но и не дурнушка с законченным высшим образованием и работой. Чем не достойный член семьи Савиных? Сама Катерина ещё не поняла, как относится к такому пополнению в их семье. Пока не чувствовала ничего. Ну Кристина, ну жена брата — чего тут такого? С мыслью о том, что Макс повзрослел, с поры сообщения о помолвке женщина свыклась и воспринимала все это как данность. Рано или поздно даже с таким прошлым разгильдяем должны были произойти перемены, чтоб он превратился во взрослого мужчину. Конечно, через пару лет Катерина обзаведётся и племянниками, которых будет любить, а пока… Пока просто свадьба пела и плясала. И она радовалась за брата, а ещё и за саму себя, ведь тот на время отвлечёт родительское внимание на свою персону. Она знала, что мама считает ее кем-то вроде «синего чулка», но ведь та не права — Катерина ведь уже была замужем. Правда казалось, что было это словно целую жизнь назад — настолько все иначе сейчас. Сидеть за одним столом с родителями было неуютно. Хотелось сбежать и спрятаться в своей комнате, совсем как бывало в детстве. Но так рано убегать со свадьбы родного брата было бы попусту неприлично, и Катерина наливала шампанского и ловила на себе взгляды остальных гостей. Чёрное платье-футляр, открывавшее плечи, смотрелось эффектно. Вдобавок вечерний макияж, правда, без привычной винной помады, добавлял шарма. Одиночка среди целой толпы людей — идеальный представитель жанра романтизм, не иначе. Вдруг захотелось курить. И уж в этом Савина решила себе не отказывать: встала, подошла к незнакомому мужчине в двух столиках от неё, спросила: «Не найдётся сигарет?» и взяла сразу всю пачку — уж не обеднеет. На улице было прохладно, и женщина возблагодарила за это природу. В банкетном зале ей было невыносимо душно. Это все не ее место, не ее люди вокруг и не ее желания. Что же тогда было ее? Квартира с книжными стеллажами и запасами чая и кофе? Школьные кабинеты, учительские будни и шелест тетрадных листов? Тихие улицы и ни с кем не делимые мысли? Она и любит все это, и хочет чего-то нового, не зная чего именно. Вот он, экзистенциальный кризис во плоти: кто я и чего хочу? Вспомнились карие глаза и длинные ресницы, красные губы и весёлый смех. Нет, нельзя всю свою жизнь закручивать вокруг одного человека, который уже скоро, через год, покинет ее и обернётся воспоминанием, образом в голове. Она уйдёт, как уходят все прочие рано или поздно. «Из всего, что вечно, самый краткий срок у любви.»* Оно и верно. Может, стоит переменить обстановку? Слетать к морю. У моря всегда прочищаются мысли, а Катерине это и нужно. Надо по приезду домой посмотреть авиабилеты… — Хорошие сигареты, — раздалось сзади. — Поделишься? Катерина обернулась и не без изумления воззрилась на Кристину. И она-то курит? — Ты разбираешься? — Савина постараюсь продать голосу как можно больше непредвзятости и безразличия. — В школе баловалась. Нравился один парень, постоянно в курилке у школьных гаражей ошивался, ну я и туда за ним. Бросила, как поступила. Так угостишь? — Не мои, но бери. Последняя сигарета на удачу в замужней жизни? — Вроде того. И замолчали. Невеста в белом платье и с сигаретой. Картина с оттенками декаданса. Увидь их родители Катерины, предъявили бы, что та дурно влияет на новоиспеченную жену брата. Смешно. Педагог, да ещё и дурно влияет. — Ты не принадлежишь этой семье, — неожиданно обронила Кристина. Катерина вдруг подумала, что та теперь носит такую же фамилию, как и она сама. — Что? — Я имею в виду, что тебя с ними ничего не связывает. И это видно, особенно мне, ведь теперь я тоже Савина. — Да уж, у тебя-то и то большая с ними связь, чем у меня, — она усмехнулась, выбросила окурок в урну и достала новую, — это хорошо, быстрее привыкнешь. — Максим говорил, ты уже была замужем, — говоря это Кристина запнулась, но позже продолжила: — и я все задавалась одним вопросом. — Каким? — Катерина потёрла шею. — Неужели после ты никого не любила больше? Усмешка вновь украсила подрумянившееся на свежем воздухе лицо. Она и забыла, что как-то за приторным пивом рассказала Максу об Элине. Значит, тот секрет хранил. И тут Кристина с таким вопросом. Что ответить на него и нужно ли отвечать? Если не ответить, Кристина подумает, что случайно обидела золовку и влезла туда, куда не просили. Такого не хотелось. А если ответить… А что, собственно, ответить? — Я не знаю. — Как это? Разве можно не знать такое о себе? — Не знаю, можно ли назвать это чувство настоящей любовью. Потому что этот человек скоро меня все равно покинет. Все заранее обречено, и я это осознаю, но все равно чувствую. — А этот человек… ну, знает о твоих чувствах? Катерина рассмеялась. — Нет. В этом нет необходимости, — голос обломился. Вдруг стало больно так, как давно не было. Почему все так? Почему безнадёжно? Откуда вся эта безысходность в ее жизни? — И правда ничего не сделаешь? Неужели нельзя рассказать, дать себе шанс? О, наивная девочка! Даже не хочется огорчать ее рассказами о том, что жизнь — не роман и не слащавый фильм. Если бы все было так, разве стояла бы Катерина здесь в такой растерянности и отчужденности? — Нельзя. — Тогда я не знаю, что делать. «Конечно, не знаешь, » — про себя хмыкнула женщина. — А ничего не нужно делать. Тебя, наверное, потеряли уже. Думаю, стоит вернуться. — Верно, — Кристина докурила. — А ты? — Я скоро. И невеста, белая и лёгкая, вернулась к своему торжеству. Катерина снова была одна, и ее это устраивало. Голова начинала болеть. Болело и что-то внутри. К чему она пришла за всю свою жизнь? К одиночеству в ночи с чужими сигаретами в руках. И это ее удел? «Нет! — кричало сердце. — Но я не знаю другого. Я не знаю, что дальше. Не знаю, что сейчас!» Уйти, уйти, уйти! Катерина хотела убежать, неважно куда, главное, чтоб не было всего этого, этой тяжести в голове и неопределённости при полной однако же определенности. Да только от себя не убежишь, от своей жизни не убежишь. Остаётся только жить дальше.

Ты, отчаянье жизни моей, Без цветов предо мной и без слез! В полусумраке дней и ночей Безответный и страшный вопрос! Ты, тревога рассветных минут, Непонятный, торжественный гул, Где невнятные звуки растут, Где Незримый Хранитель вздохнул! Вас лелея, зову я теперь: Укажите мне, скоро ль рассвет? Вот уж дрогнула темная дверь, Набежал исчезающий свет.