…///…
Дженни приходит в себя в своей прежней камере. Голова пульсирует болью, нет, всё её тело чувствует непрерывные муки, словно боль течёт по венам вместо крови. Она немного меняет положение затёкшего тела и не может сдержать стона. Интересно, какая часть её тела ещё не повреждена? Открыв глаза, Дженни видит Чунмёна. Он мрачно смотрит на неё, и выглядит так, словно сейчас отругает её за двойку в дневнике. — Дура, — выплёвывает брат. Дженни кривится. — Если ты пришёл читать мне мораль, то уходи. Я не нуждаюсь в твоих нравоучениях. Она подносит руку к лицу, цепи неприятно позвякивают. Чунмён резко подрывается со стула и, преодолев расстояние между ними всего парой шагов, хватает пальцами её лицо. Дженни чувствует боль, но не шевелится, только прищуривается, наблюдая, как брат просто взрывается. — Они собираются тебя казнить! — кричит он яростно, девушка никак не реагирует. Новость не удивила Дженни. Собственно, она этого и ожидала. Дженни не хотела умирать, она хотела, чтобы её страдания закончились. Смерть кажется единственным выходом, и Дженни с этим смирилась. Смирилась настолько, что ей даже не страшно. Хотя, может быть, дело не в смирении. Может когда у человека не остаётся ничего важного в этом мире, его ничто не держит от перехода в другой? Может её просто слишком сильно травмировали. — Ты будешь за мной скучать? — выцветшим голосом спрашивает Дженни, и во взгляде Чунмёна что-то ломается. Он отпускает её лицо, касается подушечками пальцев оставленных на коже красных следов и смахивает набежавшие на глаза слёзы. — Я ничего не могу сделать, Дженни, — шепчет он и отворачивается. Девушка рассматривает его сгорбленную спину и думает о том, что в сложившейся ситуации они продолжают быть братом и сестрой. Настоящими, честно говоря, любящими. Дженни откидывает голову назад, ощутимо бьётся головой о плитку. Из её гортани вырывается хриплый звук, похожий на смех. Слишком отдалённо, чтобы быть признаком счастья. — Я всегда была разочарованием семьи, правда? Чунмён поворачивается к ней и смеётся в ответ, пока по его щекам бегут горькие слёзы. — Ты всегда была бунтаркой, — он вытирает влажные дорожки и смотрит на свои мокрые пальцы с отчётливой тоской. — И никакое наказание не могло тебя остановить. К чему в итоге это всё привело? В чём была цель её многолетней нескончаемой борьбы? Дженни не знала. Возможно, она сражалась ради сражения, возможн, о без этого она бы погибла в рутине. Возможно, она просто где-то повернула не туда. Чунмён опускается перед ней и поджимает губы, пытаясь сдержать рыдания. — Прости меня. Прости за всё, что было, и за всё, что будет. Я пытался, действительно пытался, — он прижимается губами к её грязному лбу. — Я был ужасным братом, а ты была ужасной сестрой. Но я люблю тебя. Дженни тянется рукой к его лицу и зарывается пальцами в идеально уложенные локоны, приводя причёску в полный беспорядок. Она никогда не была близка с братом. Или ей так казалось. Сейчас ей вдруг захотелось обнять его и не отпускать, пока этот кошмар не закончится. Как в детстве, шёпотом попросить рассказать сказку, дрожа от страха. Дженни знает, что она не может себе этого позволить. — Спасибо, что был рядом. Я никогда не говорила об этом, но я ценю всё, что ты делал для меня, — Дженни чувствует, как ком рыданий подходит к горлу, и это заставляет её запаниковать. — А теперь уходи, засранец, я не хочу видеть твою заплаканую рожу. В этот раз Чунмён не смеётся. Он поднимается и медленно шагает к выходу. Лишь у двери оборачивается, бросая на неё последний — прощальный — взгляд. — Я буду скучать, — и уходит. Дженни смотрит ему в след, смотрит даже тогда, когда дверь с громким лязгом закрывается. Потом отворачивается и закрывает глаза. Она думает о детстве, о взрослой жизни. О хорошем, о плохом, о слезах, об улыбках. Она вспоминает. Она оценивает свою жизнь. Сколько она успела сделать? А сколько не? Чего добилась, и может ли она этим гордиться? Дженни думает, думает, думает, пока голова не начинает пульсировать от боли. Какую жизнь она прожила? Дженни не знала. Всё, что она знала — сегодня её казнят.…///…
— Мы прорвали стену! — первое, что слышит Розэ после долгих часов напряжённого ожидания. Джису вложила все возможные силы в это нападение. Они должны победить. Пора заканчивать эту войну. Розэ подрывается с кушетки и несётся на улицу. Там уже Джису и Лиса слушают доклад залитого кровью паренька. Он что-то возбуждённо рассказывает, Джису кивает и, благодарно сжимая грязное плечо солдата, отпускает его. Розэ подбегает к ней, чувствуя, как внутри неё поднимается волна предвкушающего волнения. — Что происходит? — интересуется девушка. Она не знает плана, ей просто не позволили что либо знать из опасения, что она всё же полезет в бой. Розэ не могла сказать, что она точно так не сделала бы. Джису улыбается широко и победно. — Благодаря знаниям Лисы мы прорвали стену. Сейчас там ведутся бои за лидирования, но победа на нашей стороне. — Чанёль и Сехун перекрыли их каналы связи, — добавляет Лиса. — Они не смогут передать информацию в центр. Розэ хмурится и задумчиво касается большим пальцем нижней губы. — Значит ли это, что теперь преимущество на нашей стороне? Мы захватим стену, а Лидия об этом даже не узнает… Лиса кивает. — Так и есть. Теперь нам остаётся только добраться до города и спасти наших ребят. Она не выглядит ни радостной, ни грустной, Пранприя Манобан выглядит… решительно. Твёрдость была в её взгляде, осанке, манере речи. Розэ думает, что девушка действительно выросла с их первой встречи. Она не потеряла своё милосердие, такое маловероятно. Но на замену наивности и мягкости пришло некое трезвое осознание того, как устроен реальный мир. Розэ знакомо это чувство. Она так выросла после смерти родителей. Она так сломалась и восстала с пепла абсолютно другим человеком. — Ты поедешь с нами? — спрашивает Розэ. Несмотря на травму, она идёт во главе операции по спасению Дженни и Бэкхёна. Таково условие, Джису не могла ей запретить. Лиса согласно кивает. Розэ не отговаривает её. У неё абсолютно точно есть право пойти и вернуть назад свою девушку. Розэ поднимает лицо вверх и смотрит на серое небо, покрытое тяжёлыми тучами. Мир скорбит вместе с ними, оплакивая храбрые сердца, что прекратили биться во благо победы. — Если ты собираешься ехать с нами, тебе нужно переодеться, — говорит Розэ и Лиса дарит ей полуулыбку. Они расходятся, чтобы подготовиться к операции. У Лисы уходит на сборы полчаса, и за это время Розэ успевают поменять повязку на ране, выпить чашку чая и выслушать последние наставления Джису. Когда Пранприя возвращается готовой к отъезду, Розэ долго рассматривает её практически в смятении. Она… похожа на Дженни. Слишком сильно, чтобы этого не заметить. Лиса надела её форму, заплела тёмные волосы в косу. На её лице проступило что-то крайне тяжёлое, тень уверенности и одновременно страха. Это след войны. Она больше не похожа на хрупкую девочку из богатой семьи. Лиса — воин. Розэ понимая, что в комнате слишком напряжённая атмосфера, широко ухмыляется. — Надеюсь, ты знаешь, что это опасно. Лиса ухмыляется в ответ. — Жить вообще стало опасно. Они собираются вернуть Дженни и Бэкхёна домой, и никто в мире не сможет им помешать.…///…
Дженни стояла на виду у сотни людей с петлёй на шее. Не такой конец она себе представляла далеко в юности, когда адреналин разрывал вены. Дженни желала более героичной смерти, но сейчас чувствует себя как истощённая собака, которая только и ждёт, когда её застрелят. Верёвка натирает шею, непрерывный шёпот толпы раздражает. Её лицо, бледное, но бесстрастное показывают на больших экранах. Это не просто казнь. Это шоу. «От твоей смерти будет намного больше пользы, и это твоя вина». Так сказала ей Лидия с широкой улыбкой. Дженни спорить не стала. Она никогда не думала, что ей будет так плевать на собственную смерть. Люди обычно впадают в истерику. Дженни осталось жить считанные минуты, а она не чувствует ничего. Дженни чувствует холод, чувствует голод. Дженни не чувствует страха, не чувствует паники. Что-то в ней безвозвратно изменилось. Начался дождь. Прохладные капли стекали по её волосам и лицу, попадали под одежду, заставляя вздрагивать от неприятных прикосновений природы. Это слёзы, которые она пролила в этой жизни. Горькие, полные страданий, солёные капли. Сейчас она бы так не заплакала, просто потому, что были моменты намного трагичнее, чем собственная погибель. Люди глазели на неё, словно на зверька в клетке, и раньше это наверняка разозлило бы её. Сейчас Дженни понимает, что этим людям повезло намного меньше, чем ей. Лучше умереть, чем жить неосознанным стадом. Лидия выходит на сцену, охранник сзади держит над ней чёрный зонт, пока сам он мокнет под дождём. Половина экранов тут же начинают показывать лицо президентши. Какой контраст красной помады и потресканных губ, идеального тона и бледной измождённой голодом и ударами кожи. Растянув губы в торжественно приторной улыбке, госпожа Манобан начинает что-то говорить, но у Дженни в голове словно туман. Лидия говорит что-то о преданности стране, грехе и искуплении вины. Дженни на всё это плевать, она чувствует, как затекли ноги от многочасового стояния. Она готова уйти. Она устала ждать. Вдруг начинается какой-то ненужный шум. Толпа начинает гудеть, кто-то выкрикивает «Конец!» И люди, словно огромные волны, падают на солдат. У них нет ни оружия, ни военной подготовки, они просто давят количеством. На площадь заезжают три большие машины, тормозят с оглушающим визгом, и от туда тоже хлынут люди. Повстанцы. У Дженни земля уходит из-под ног и петля сжимает горло. Она не успевает о чём либо подумать, как уже задыхается. Воздуха не хватает. Жизнь утекает, утекает, утекает. Дженни широко распахивает глаза и хватается пальцами за верёвку на шее. Она болтает ногами в воздухе и хрипит, пытается отодрать петлю, царапая кожу до крови. Ничего не получается. Неужели она так и помрёт, будучи настолько близко к победе? Вся её жизнь это какая-то злая шутка богов, и у Дженни уже нет сил смеяться. Уже почти потеряв сознание, она вдруг чувствует, как кто-то приподнимает её тело вверх. Дышать становится легче, девушка делает судорожный вдох и отводит взгляд, пытаясь увидеть своего спасителя. — Я вижу мы вовремя, — немного изнеможденно выдыхает Розэ. Дженни сначала не может понять, что происходит, может это очередной глюк? А потом готова расплакаться от счастья. — Я прикрою! — восклицает какой-то солдат, другой принимается резать ножом верёвку. Освободившись от петли, Дженни падает на четвереньки и начинает громко кашлять, потирая шею. Она едва не умерла. Ещё секунду, и Розэ нашла бы её тело. Шок мешается с болью, заставляя её тело цепенеть. Дженни не уверена, что сможет сделать хотя бы шаг, Розэ, кажется, это понимает. Она берет её на руки, лицо девушки перекашивается от боли. — Нужно уходить. То ли Розэ сильнее, чем выглядит, то ли Дженни действительно исхудала: Пак доносит её до машины быстро и почти без усилий. Вокруг творится хаос: крики, выстрелы, визги и приказы. Дженни чувствует, как начинает кружиться голова. Полная оглушающая тишина наступает только когда Розэ опускает её на сиденье машины и закрывает дверцу. Дженни медленно поднимает взгляд. Напротив сидит Лиса. Её Лиса, любимая, живая и здоровая. Дженни чувствует, как начинают дрожать руки. Дженни была так уверена, что с ней что-то случилось, что до неё добрались злые руки, что она просто не могла поверить в реальность происходящего. Лиса подаётся вперед первой, и сжимает Дженни в крепких объятиях. — Добро пожаловать домой. Дом — это не о здании. Это — о людях. Дженни наконец-то дома. Дженни наконец-то с Лисой. — Я так боялась, что мы опоздаем, — шепчет Пранприя, и Дженни слышит, как дрожит её голос. Она неуверенно обнимает Лису в ответ. — Я уже готовилась умирать, знаешь. Она всё ещё не была уверена, что Лиса реальна. Может это сон? Галлюцинации? Дженни всё ещё слышит вопли в голове. Она лишь надеется, что однажды они стихнут. Дженни отстраняется и осторожно прикасается к любимому лицу. Губы, щеки, подбородок. — Я люблю тебя, — шепчет Ким, и на глазах Лисы выступают слёзы счастья. Всё действительно закончилось? Они победили? Верится с трудом. Борьба кажется бесконечной, а конец — совсем не таким, как в мечтательных снах. Дженни чувствует себя растерянно. Вдруг дверца машины открывается, Дженни резко оборачивается и её сердце пропускает удар. Чанёль. Её Чанёль, с взлохмаченными волосами и кровью на щеке. Чанёль, который не знает о смерти Бэкхёна, Чанёль с надеждой. — Дженни, — выдыхает он, застыв, — где Бэкхён? Дженни молчит. Молчит, и чувствует, как слеза медленно рассекает щеку. Чанёль всё понимает без слов. Он бледнеет, прижимает ладонь к губам. Дженни, не в силах выдержать это всё, срывается на истерические рыдания. Чанёль закрывает глаза и кусает губу. — Не плачь, — хрипит он, сжимая плечо подруги, — это не твоя вина. Возможно, он сам не верит в свои слова. Чанёль обнимает её, крепко и немного отчаянно. Так они сидят очень долго, тихонько проливая слёзы по тому, кого уже не вернуть. Дженни возвращает Чанёлю колечко, и тот смотрит на него с такой горечью, что она физически чувствует, как крошится её сердце. Они никогда не станут полноценной семьёй. Уже нет. Смерть жестока, она забирает самые прекрасные цветы на поляне жизни. Дальше всё проходит как в тумане. Вопли, выстрелы, потом — почти резкая тишина. У них абсолютная победа. Все кричат и смеются, Джису говорит речь, «Повстанцы победили!», и много, много, много людей с ярко выраженной надеждой на лицах. Дженни действительно надеется, что теперь всё будет хорошо. Но у них есть незаконченные дела. Дженни не знала готова ли она встретиться с Лидией после всего. Но она не хотела оставлять Лису, а ей увидеть мать просто обязательно. Пранприя нервно одёргивает одежду, как будто мать могла отругать её за неопрятный вид. Дженни кладёт руку девушке на плечо. — Она больше не имеет над тобой власти. Лиса резко поворачивает к ней лицо. — Я знаю, — звучит не слишком убедительно, чтобы развеять волнение. Какого это знать, что твоя мать монстр? Какого это знать, что это ваша последняя встреча перед тем, как её казнят? Дженни была далека от семейных драм. Лиса глубоко вдыхает и кивает охране у двери. Те пропускают их внутрь. Лидия — образец достоинства. Даже будучи в таком плачевном состоянии, ей удавалось сохранить тот королевский шарм. Интересно, с петлёй на шее она будет выглядеть так же идеально? Женщина дарит им непринуждённую улыбку. — Девочки… — она наклоняет голову в сторону и прищуривается. — я не ждала гостей. Дженни хмурится. Она не горела желанием быть здесь, но выбора не было. Вдруг Лидия переводит взгляд на неё. — Бог тебя любит, Дженни, — негромко, с лёгкой усмешкой произносит она. — Не в Боге дело, — отзывается девушка. То, что она осталась в живых — чистая случайность, воля фортуны. Её смерть — дело минуты, спасители просто пришли вовремя. Дженни не верит в Бога, существуй он, ей бы не пришлось страдать. Другим невинным людям не пришлось бы страдать. — Ты проиграла, мама, — твёрдо говорит Лиса. Лидия поворачивается к ней и приподнимает бровь. — И ты считаешь это своей победой? На секунду комната погружается в полную тишину. А потом на лице Лисы появляется неожиданная злость. Она сжимает кулаки и восклицает: — Это была и моя борьба тоже! Повстанцы победили благодаря мне! Ничего на лице женщины не изменилось, и Дженни могла лишь восхищаться её умением скрывать эмоции. Кто знает, что сейчас чувствует эта хрупкая на вид женщина? Боль? Злость? Разочарование? У неё всегда победное выражение лица, и это заставляет настоящих победителей перебывать в смятении. Она никогда не даст сломать свою гордость — Раз так, давай покончим с этим прямо сейчас, — в её глазах блестит безумный азарт, и Дженни с усталостью думает о том, что этот человек болен. Может, они все больны. — Ну же, убей меня, задуши, сожми пальцами горло! Видя растерянность на лице Лисы, они недовольно откидывается на спинку кресла. — Ты всегда была слишком мягкой. — Доброта это не слабость, — парирует твёрдо Лиса. — В наши мире да. — Твоя жестокость дала тебе только петлю на шее! — выпаливает Лиса. Лидия хмыкает. — Меня победила очередная жестокость, глупый ребёнок. Просто ты этого ещё не понимаешь. Дженни понимает, что это бесполезно. Они не смогут добиться раскаяния просто потому, что госпожа президентша всегда была готова умереть. И она абсолютно точно встретит деву смерть с гордо поднятой головой. Дженни вдруг осознает, что вся её ярость исчезла. Она больше не хотела разрушить это место, она не хотела никого убивать. Дженни хотела, чтобы это всё закончилось. Дженни хотела покоя. Она безразлично выдыхает. — Мы уничтожим твоё королевство, как и тебя. Никто не вспомнит Лидию Манобан, и это только твоя вина. Женщина разражается громким смехом. — Ты заблуждаешься, девочка моя. Ты никогда меня не забудешь. Моя дочь никогда меня не забудет. Возлюбленный того паренька, который погиб у тебя на руках, тоже меня не забудет, — Дженни прекращает поток слов одной полной ярости пощёчиной. Лидия замолкает. Улыбается. С вызовом, с полной уверенностью в своей правоте. На самом деле вовсе не они здесь победители. Дженни не выдерживает и, развернувшись, уходит. Вряд ли война когда-нибудь оставит её в покое, но Дженни действительно попытается. Попытается забыть, начать всё с чистого листа. Попытается отмыть кровь с рук, излечить шрамы на теле и сердце. Дженни очень хочет быть счастливой и больше ничего не терять. Дженни устала жить в постоянном потоке боли. Дженни устала бороться. Дженни хочет нормальной жизни, и она приложит усилия, чтобы её иметь.