Incrementum

Первое, что регистрирует сознание Скалли — лицо Малдера. Нечеткий контур, расплывчатые черты. Его губы двигаются, но она не слышит ни звука. Что-то не так, что-то бесконечно, глубоко неправильно. А потом ее рецепторы атакует холод и пронизывающие до костей щупальца ледяного воздуха густой струей вторгаются в ее горло. Во рту Скалли чувствует желчь и хлопья речной слизи со слабым химическим привкусом. О, господи, что происходит? Память возвращается калейдоскопическим потоком образов: призмы битого стекла, разлетающиеся по асфальту, куски бетона, рассыпающиеся в щебень, воздух, искривленный вздымающимся пламенем. Круговерть перелетов и проверок, липкий отечный труп в холодильнике. Ввалившийся в ее квартиру Малдер, пропахший ви́ски. Черные вертолеты в жаркой ночи, гудящий пчелиный рой, царапающие прикосновения пергаментных листьев кукурузы на ее щеках. Голос Малдера — как самонаводящийся радиомаяк, поднимающийся над хаосом. Хегал плейс. Ты сделала меня честным человеком. Цельной личностью. Разумеется, именно в такие места их обычно и заносило: огромный темный лабиринт, состоящий из светящихся зеленых отсеков, и вся эта структура дрожит и стонет, словно огромный зверь. Слабая и окоченевшая, Скалли то выныривает на поверхность сознания, то проваливается в небытие, как будто затянутая в смертельный водоворот. И вновь падает в обморок, и приходит в себя на решетчатом полу, ощущая рвотные позывы. Малдер, в панике склонившийся над ней, так чертовски красив, что ей хочется смеяться. Как она могла когда-либо сомневаться в его преданности? — Я тебя сделала, — сипит она просто для того, чтобы ещё раз увидеть его полусонную улыбку прежде чем они оба погибнут. Безумная гонка по ледяным туннелям. Легкие Скалли будто охвачены огнем, мышцы почти не выдерживают, но все же им с Малдером удается процарапать себе путь к солнечному свету. Огромная волна вздымается под ней, а затем несколько секунд она парит в тошнотворной невесомости, пока земля с чудовищной силой не врезается в нее. Скалли не может двинуться с места, но, боже, он здесь, рядом, живой. Она изо всех сил пытается нормально дышать. Мерцание огней, огромная тень, и вот Малдер поднимает глаза к небу, говоря ей что-то, чего она не слышит. Она собирает последние силы и поворачивается, чтобы обнять его, и ее голова кружится от липкого страха. - После этого вереница событий сливается в один клубок. Скалли не знает, где они и как сюда попали. Может быть, это какой-то исследовательский центр, вроде того, что был на Ледяном мысе? Незнакомые люди подбирают для нее одежду — мужское фланелевое белье, которое велико ей на несколько размеров, болтающиеся на бедрах и ногах термолосины. Но силы, словно прилив, наконец возвращаются к ней. То и дело раздаются радиозвонки, их с Малдером засыпают вопросами. Жидкость из капельницы мгновенно переливается в ее тело, восполняя солевой баланс. Медик делает ей укол и, порывисто бурча себе под нос, спорит с Малдером, который не перестает прикасаться к ней и не отходит ни на мгновение. Она замечает, что и он тоже нездоров — с трудом двигается, болезненно морщится, неудачно ступив на правую ногу, периодически хватается за плечо и поворачивает его в суставе. Она обморожена и покрыта синяками, у нее болит горло, но все остальное чудесным образом, вроде бы, в порядке. Часы проходят за часами, и наконец они остаются одни. - Спальня в общежитии полярников маленькая и темная, стены увешаны фотографиями пышногрудых красоток и исследовательскими заметками. Тут и там — плакаты и майки Лейкерс (1), что вызывает насмешки Малдера. Он помогает ей принять душ в тесной кабинке и настаивает на том, чтобы остаться рядом на случай, если она снова потеряет сознание. Его большие ладони, скользящие по ее коже, посылают в мозг волны эндорфинов. Он помогает ей смыть с волос застывшую слизь и прижимает Скалли к себе, пока горячие струи возвращают тепло ее телу.  — Ты уверена, что с тобой все в порядке? — тихо шепчет он, наклоняясь ближе, словно кто-то может их подслушать. Его руки скользят вниз по ее плечам и предплечьям. Беспокойство, проступающее на его лице, заставляет ее сердце биться чаще. — Тебе не холодно? Ты ничего не скрыла от врачей? — Я чувствую себя хорошо, Малдер, — убеждает она, и это истинная правда. С каждой минутой она чувствует себя все лучше: в этом самом месте, рядом с ним, в безопасности. Вода заливает его лицо, волосы прилипают к голове. Рядом с виском — рана, почему-то не замеченная ею раньше, и с легким испуганным вздохом она протягивает руку, чтобы ощупать шрам. Малдер уворачивается с раздраженной ухмылкой. — Ничего страшного, оставь. — Нет, дай мне посмотреть… — Скалли, — нервно посмеиваясь, он нежно удерживает ее, хватает за руки и обвивает их вокруг своей талии, а затем касается губами ее губ, сдержанно, но сладостно. Обняв, он целует ее с такой очевидной любовью и обожанием, которые сводят с ума. Кожа восхитительно скользит по коже, пар клубится в прохладном воздухе, и Скалли целует его в ответ. - Обнаженные, они сворачиваются рядом друг с другом на двухместной кровати, лицом к лицу, чтобы сохранить тепло, и одновременно тихонько ухмыляются при виде свисающих сверху спальных мешков. — Завтра нас заберёт пилот, любезно присланный тремя штатными клоунами, — говорит Малдер, потираясь носом о ее нос. Она чувствует прилив любви к Стрелкам — этим оборванцам, этим странным, но верным вольным птицам. Насколько же полной кажется ей жизнь в этот момент, здесь, на самом дне Земли, когда ее колени прижаты к бедрам Малдера. Сколько времени прошло с той ночи в холле? Дни? Недели? Кажется, что это было давным-давно. Она проводит пальцами по подбородку Малдера, вспоминая о своем решении уйти, об открывшейся ей гнетущей тайне ее жизнеспособных яйцеклеток. «Эта жизнь несовместима с материнством, — убеждала она себя. - Они были правы, не разрешив мне удочерить Эмили». А потом Малдер вновь обрел Диану, своего истинного единоверца, своего лучшего напарника. Тогда Скалли восприняла решение совета разделить их как знак судьбы, поданный в слишком подходящий момент, чтобы можно было его игнорировать. А сейчас ей кажется безумием, что она когда-то могла вообразить себе жизнь без Малдера, без всего, что с ним связано. — Малдер, — серьезно спрашивает она. — Что со мной случилось? Он смотрит ей в глаза и притягивает к себе, обводя пальцем линию ее бровей. И шепчет ей в рот: — Позже. Время утекает. Как приятно целовать его вот так: медленно, основательно, пока слабый клубок желания расползается по ее усталому телу. В какой-то момент она придвигается ближе, задевает коленом его гибкое бедро, проводит рукой вниз по животу и обнаруживает затвердевший, горячий и пульсирующий член. Она обхватывает его пальцами и слегка сжимает, .одновременно придвигаясь ближе, пытаясь найти бедрами наилучший угол соприкосновения. Его дыхание становится прерывистым, а хватка на ее ягодице усиливается. — Скалли, нет, ты ведь только что… Я… я не хочу причинить тебе боль. Однако, в противовес собственным словам, он, нахмурясь, легонько двигает бедрами, усиливая соприкосновение своего члена с ее ладонью. — У меня все в порядке, — шепчет она, прижимая головку его пениса к своему клитору. — Клянусь, все хорошо. Малдер тяжело выдыхает, и она скользит по нему, пока не чувствует, что половые губы налились кровью, став набухшими и гладкими, и наконец направляет его член ко входу во влагалище. — Пожалуйста, — шепчет она, и он, трепеща, входит в нее мучительно медленно. Оба вздыхают с облегчением, покачиваясь вместе в сладком, ленивом ритме. — Ты, — шепчет она, глядя ему в глаза. — Ты, — вторит он. Это похоже на клятву. Пусть Диана первой заполучила его: его сердце, его дело. Но сейчас он внутри нее, Скалли, здесь, среди дикого льда и полуночного солнца. Он — ее великовозрастный неслух, бросающий вызов логике. Он — тот, кто хранит в себе все тайны мира, он непознанный, земной и небесный, он — созвездие, по которому пролегает ее собственная орбита. Он проникает в сознание убийц и улыбается детям, и кладет в кофе три ложки сахара. Он постоянно вторгается в ее пространство. В его дорожной сумке два секундомера. Он — ее прибежище. Он движется и внутри нее, как песня, начинает укореняться опасная, красивая, невозможная мысль: «Что, если… Что, если…»