Без шансов

Чонгук

      Каким должен вырасти ребёнок, который растёт без любви? Грубым, злым? Он будет потенциально опасен для общества? Должен ли он вырасти убийцей, насильником или вором? А каким должен вырасти ребёнок, которого растят как машину, которую с детства стараются запрограммировать на определённый порядок действий? Каким должен был вырасти я? Я не могу сказать, что я рос без любви родителей. Не могу сказать, что меня растили как какую-то машину, я бы скорее сказал, что меня отпустили в свободное плавание. Мне позволялось делать всё, чего бы я не захотел. Хочешь заниматься танцами? Да, конечно. Что, теперь тебя заинтересовали единоборства? Конечно, сынок, как скажешь. У тебя хорошо получается рисовать? Так давай мы наймём тебе репетитора. Ох сынок, ты так замечательно спел на нашем званом ужине, может быть мы найдём тебе репетитора по вокалу? Именно так прошло моё детство. А потом мои розовые очки начали медленно сползать с носа. И в какой-то момент эти очки, вместо того чтобы помогать мне лучше видеть, стали загораживать мне обзор. Наверное было бы лучше, если бы они разбились резко, чем вот так.       От меня никогда ничего не требовали, ведь я рос примерным ребёнком. Единственный наследник. Кто-то правда считает, что когда тебе одиннадцать, ты можешь вдуматься в то, что вообще означает это странное «наследник»? Вот и я об этом не думал, очень долго не думал. А впервые подумать об этом мне пришлось когда мне стукнуло шестнадцать. Тогда отец впервые выразил своё недовольство. И нет, оно было направленно не в мою сторону, а в сторону моих друзей. Людей, которых я считал своей семьёй. Они были для меня гораздо важнее моей настоящей семьи. Иногда я задумывался о том, как так вышло. Почему шестеро парней, которых я считал старшими братьями, стали мне ближе и дороже, чем собственная семья? Ведь меня не пороли, не наказывали и потакали всем моим детским и подростковым капризам. Но ответ лежал на поверхности. Для родителей я был лишь куклой. Кем-то, кого они обязаны были завести, как какую-то собаку. Только если собаку приводят в большой дом, то она для охраны. А для чего был я? И опять это слово «наследник». После наступления моего шестнадцатилетия, это слово стало всё чаще мелькать рядом с моим именем. Тогда же отец начал говорить мне о том, что я должен выбирать круг общения более близкий к моему статусу. И вот, в моей жизни появилось новое непонятное мне слово «статус». Отец не имел ничего против Джина, так как тот рос в более чем обеспеченной семье, но всё же мой отец никогда не забывал при мне упомянуть то, что считает его круглым идиотом. Почему-то он считал, что Джин абсолютно не серьёзный и никогда не станет достойным наследником своего отца. Но я знал другого Джин хёна. Того, кто обрабатывал мои коленки, когда в восемь лет я упал с велосипеда. Того, кто помогал мне выучить ненавистные стихи, которые никак не хотели запоминаться в моей голове, но это было обязательным домашним заданием в младшей школе. Того, кто впервые разрешил мне попробовать пиво, но только под его чутким надзором, потому что лучше рядом с любимым хёном, чем непонятно где и с кем. Я бы никогда не назвал Джин хёна — идиотом. Не назвал бы так никого из своих хёнов. Вот только отец был со мной не согласен и для всех кроме Джин хёна, он находил гораздо более красочные эпитеты.       С каждым днём становилось всё хуже. С каждым месяцев всё невыносимее. С каждым годом всё страшнее. Сначала я боялся за себя. Потом за своих друзей. А потом меня стал пугать сам страх. Я старался как можно меньше времени проводить дома, лишь бы не натыкаться на отца и не слышать его грязных слов. Каждый раз после того, как мы с ним пересекались, я убегал на улицу и играл в баскетбол. Тут мне на помощь приходил мой другой старший брат. Юнги хён был самым спокойным в нашей компании и единственным, кто рос в неблагополучной семье. Его отец бил его и его младшую сестру. В итоге его мать не выдержала этого, забрала с собой младшую сестру Юнги хёна и просто уехала. Она даже не попрощалась с сыном, вообще ничего ему не сказала. Ему тогда было четырнадцать, а мне десять. Я плохо понимал, что произошло, почему Юнги хён плачет, почему жил какое-то время у ТэТэ хёна. Я был ребёнком и не мог понять многих вещей, а мои хёны оберегали меня от этой стороны жизни, как могли. Лишь став старше, я осознал как много дерьма произошло в жизни Юнги хёна и тогда я зауважал его ещё сильнее. В моих глазах он вознесся чуть ли не в ряды Богов. Я помню как прибежал к нему ночью, весь запыхавшийся, мокрый от пота и тарабанил в его дверь. А когда он открыл её, моему взору открылся уставший взгляд, разбитая губа и рассечённая бровь. Я тогда разрыдался как маленький ребёнок, хотя мне было уже пятнадцать лет, а он просто обнял меня, гладил по макушке и шептал успокаивающие слова. Тогда я бежал к нему для того, чтобы извиниться за то, как много вещей я не понимал за счёт своего возраста. Хотел попросить прощения за то, что я не давал ему свою поддержку и любовь тогда, когда ему это было необходимо. А в итоге это он стоял и успокаивал меня и мне тогда так тошно стало от себя, но даже тогда Юнги хён всё понял. Он проводил меня до дома, потому что хоть я уже и не был совсем уж маленьким ребёнком, он всё равно переживал за меня. А когда мы уже стояли возле ворот моего дома, он ещё раз мягко погладил меня по макушке и сказал, что я подарил ему ту самую любовь, которая была ему нужна. И когда я нахмурившись спросил у него, что он имеет в виду, он сказал, что я заменил ему его младшую сестру. В тот день он пообещал всегда оберегать меня, любить и никогда не бросать. А я расплакался, снова. После этого я стал по особенному тепло относится к Юнги хёну и правда старался делать всё, чтобы он мог считать меня своим родным младшим братом.       Я рос и делал всё для того, чтобы мои хёны могли мной гордится. Отец мог сколько угодно хвалится мною перед своими деловыми партнёрами, мог сколько угодно показывать мои кубки и медали, но я ведь знал, для кого они все. И благодаря кому. Когда мне было девятнадцать я впервые влюбился. Сильно так, по-настоящему и если мать журила меня и говорила о том, что в девятнадцать нельзя по-настоящему влюбится, то мои братья наоборот поддерживали меня и ни разу не позволили себе даже подумать о том, что мои чувства — это несерьёзно. Они помогали мне добиться строптивого сердца юной девушки, которая заняла все мои мысли. Мила. Чёрт, я так ухлёстывал за ней, а она лишь смотрела на меня, улыбалась и качала головой. Мол: «Ты же это не серьёзно, да?». А я серьёзно, я впервые в жизни так серьёзно. Так по уши, так с радостью и так в омут с головой. Даже мысли не возникало о том, что это зря, что это пройдёт. Нет, я уже тогда знал, что не пройдёт. Что это на всю жизнь и даже если бы не в тот год, даже если не на следующий, я бы всё равно добился её расположения. И всё-таки оглядываясь назад я понимал, что если бы не мои хёны, то возможно это и правда затянулось бы не на несколько месяцев, а на несколько лет. Я был очаровательным, я это признаю. Но когда нас было семеро — это просто нокаут. Доза очарования такая сильная, что никто на ногах не устоит. Вот и она не устояла. Она ощутила какие тёплые между нами отношения, прониклась нашей атмосферой и больше не захотела уходить. Как же я был счастлив и как же мне было больно от того, что не мог рассказать ей о своих родителях. Никто из нас не хотел чтобы она переживала.       На тот момент когда мы с Милой начали встречаться, у нас с хёнами уже был вполне конкретный план о том, что мне и Миле нужно будет сбежать через пару лет. Друзья были готовы мне помочь с осуществлением моего плана. Юнги и Намджун хён сразу сказали, что поедут с нами. Юнги понятно почему, во первых он не хотел оставаться там, где был его отец. Хоть в семнадцать лет он и ушёл из дома, поселившись в нашей «берлоге», он всё равно жил как на пороховом ящике и только и ждал, когда тот рванёт. Сеул душил его, Корея душила его и он хотел как можно скорее свалить отсюда. Но без меня он бы не уехал, поэтому продолжал ждать. Намджун хён захотел поехать с нами потому, что мы решили что Америка это идеальный вариант для нас, а Намджун хотел там получить второе образование и работать. Он всегда был слишком открытых взглядов для Кореи и мы все знали, что эта страна слишком мала для него. Остальные же были в раздумьях, ведь у каждого были семьи, а у Джин хёна компания отца. Но все обещали прилетать к нам и навещать. Все были довольны планом и мне оставалось дождаться того момента, когда Миле исполнится двадцать один. Чтобы она считалась совершеннолетней не только в Корее, но в штатах. Я бы сделал ей предложение и предложил улететь, я был уверен, что она согласилась бы. Она так же как и я была одержима идеей путешествий. А ещё она ненавидела холод, так что южные штаты подошли бы нам идеально. Вот только все планы стали рушиться после первого «предупреждения» от моего отца, после которого Юнги оказался в больнице с сотрясением мозга и сломанной ключицей. «Упал с мотоцикла», так было написано в его медицинской карте, но там не было подписи о том, что его преследовали два чёрных внедорожника и намеренно скинули его с обрыва. Всё могло закончиться гораздо плачевнее, мой отец наверняка знал это когда посылал своих людей. Так что тот факт, что Юнги выжил, был лишь везением.       Вот тогда страх почувствовали все. И самое ужасное в том, что каждый боялся больше за своих братьев, чем за свою собственную жизнь. Страха было так много, что мы буквально зависли на месте, каждый из нас боялся лишний раз двинуться. Каждый боялся, что однажды нас останется меньше чем семь. И этот страх заставлял наши мозги вести усиленную работу. Тогда мы впервые пришли к выводу, что у нас нет четырёх лет. Мы не можем дожидаться совершеннолетия Милы. У нас не было гарантий, что до того момента доживут все. Когда мы разговаривали с Милой на крыше, всего какие-то сутки назад, я сказал ей, что даже не думал о том, чтобы взять её с собой. И я солгал. Именно об этом я и думал пять лет назад, но тогда меня впервые не поддержали хёны. Они не шли против моего решения, но было видно, что они переживают за девочку. Наверняка я бы всё равно настоял на своём, но тогда Юнги хён впервые накричал на меня. Назвал безответственным ребёнком и спросил уверен ли я в том, что люблю Милу, ведь по его словам, если бы я любил её, то никогда бы не позволил подвергнуть её такой опасности. Тогда мы впервые поссорились с ним и другие хёны не знали, что им делать. Никто из них не был сто процентов на моей стороне и на стороне Юнги хёна тоже. Я убежал из берлоги в расстроенных чувствах и хотел пойти к Миле, просто уткнуться носов в её шею и почувствовать этот родной запах, что так успокаивал меня. Я хотел признаться ей во всём в тот же день, но то, что я увидел когда подходил к её дому, заставило моё сердце сжаться. Мила с подругами сидела на детской площадке вблизи своего дома, они о чём-то весело болтали и громко смеялись, но не эта картина заставила моё сердце сжаться. Моё сердце сжалось от страха когда в отдалении через дорогу я увидел стоящий чёрный внедорожник. Водителя видно не было, так как машина была с тонировкой на всех окнах, но я точно знал кому эта машина принадлежит и чьи люди в ней сидят. Тогда я позвонил отцу. Он спокойно признался мне в том, что это действительно его люди и что они всего лишь наблюдают за этой «маленькой птичкой» и от того, как мой отец назвал Милу, мой желудок свело от неожиданного приступа тошноты. Я сказал что приеду домой и мы поговорим, но я не ожидал, что именно разговор с матерью — станет началом моего конца.       Мама выловила меня в тот момент, когда я заходил в дом, буквально вцепилась в мой локоть и утащила в какую-то комнату для обслуги. Тогда она много плакала и извинялась, умоляла меня отказаться от братьев и любимой девушки, говорила о том, что мой отец монстр и что она боится за меня. Боится за мою душу, что когда он заберёт у меня всех тех, кого я люблю, от меня самого ничего не останется. И она говорила этой с такой болью в голосе, с таким отчаянием во взгляде, что я понял, она прочувствовала всё это на собственной шкуре. Я обнял маму впервые за много лет и мы просто стояли молча, оба глотая слёзы. Как жаль, что тогда я не знал, что она прощалась со мной. Она знала последствия этого разговора, а я нет. Каким же я был идиотом. Моя мама не была примером идеальной матери. Она мало обнимала меня, мало любила. По крайней мере так мне казалось всю жизнь, но в тот день я понял, что она просто боялась любить меня в полную силу. Боялась давать такую власть в руки моего отца. И не зря, ведь стоило ей всего лишь раз подарить единственному ребёнку свою любовь, которой он был лишён на протяжении всей жизни, стоило мне лишь раз ощутить силу её любви, как её не стало в моей жизни. Отец просто сослал её в Японию, отправил в клан якудза. Я больше ни разу не видел её, не знал как она живет и жива ли она вообще. Это был второй урок от моего отца.       — Эй, мелкий, ты чего залип? — ко мне подошёл Намджун и сел возле меня на холодную не по летней погоде, землю.       — Просто задумался. — отвечаю я.       — И о чём же? Ты не подумай ничего, просто ты уже минут сорок сидишь тут один и смотришь в одну точку. — в голосе хёна я слышал неподдельное волнение и мне снова стало больно от того, через что им приходится проходить из-за меня.       — Я вспоминал, прокручивал в памяти всю свою жизнь. Мне так стыдно перед вами. Я всем порчу жизнь. — говорю я и опускаю голову между своих колен, прижимая её сверху руками.       — Гу, ты не виноват в том, что твой отец мафиози. Никто в этом не виноват кроме твоего отца. И мы бы в любом случае оказались здесь с тобой, потому что мы одна семья. Если ты забыл, то я напомню, это мы заставили тебя сбежать с нами, а не наоборот.       — Но именно из-за меня вы в бегах.       — Не из-за тебя, а из-за твоего отца. А родителей мы не выбираем. Юнги тоже не выбирал. Наверное прозвучит ужасно, но ему просто повезло, что его отец обычный пьяница и не мог делать ничего, кроме того, как бить своих детей. Я уверен, будь у этого мешка с дерьмом деньги, он бы тоже нашёл как усложнить жизнь сыну. — эти слова Джун буквально выплёвывает из своего рта. Он правда ненавидит отцов своих братьев.       — Но если бы вы не связались со мной…       — Замолчи, Чонгук. Мы связались, мы познакомились с тобой когда ты был ещё ребёнком. Ты наш брат, а мы твои братья. Никто из нас не откажется друг от друга. Так что говори, что тебя беспокоит и мы поедем. Остановка затянулась, нам нужно добраться до моря как можно скорее. Для здоровья Тэхёна будет лучше, если мы доберёмся до постели раньше, чем он снова начнёт истекать кровью.       — А Чимин как? — спрашиваю я по двум причинам. Во первых я правда переживаю за моральное состояние этого импульсивного хёна, а во вторых, просто хочу отвести тему от себя.       — А ты как думаешь? Он винит себя в том, что Тэхёна ранили. Потому что он был зол и когда увидел чёрный внедорожник, вместо того чтобы рвануть оттуда, как Тэхён его и просил, решил померится кулаками с теми, у кого есть оружие. Это ещё повезло, что они стволы не достали.       — Но Чимин не виноват. Эти отморозки в любом бы случае их догнали и что-то мне подсказывает, что если бы Чимин не начал сам на них нарываться, всё могло бы закончиться гораздо большей кровью. — Джун хён усмехается и я перевожу на него растерянный взгляд, — Что я смешного сказал?       — Заметь, ты сейчас говоришь, что Чимин не виноват, что эти отморозки напали бы в любом случае. Ничего не напоминает? — говорит хён и я закусываю губу.       — Ты говоришь тоже самое обо мне.       — Именно так, Гу. Видишь, именно об этом я и говорил, мы одна семья. И никто из нас не виноват в том дерьме, в котором мы вынужденны находится. — хён обнимает меня за плечи и притягивает ближе к своей груди, — А теперь колись мелкий, что тебя волнует.       — Я уже давно не мелкий, хён. — говорю я недовольно и выворачиваюсь из его рук, хён лишь по доброму улыбается.       — Для каждого из нас ты навсегда останешься мелким, даже для Чимина и Тэхёна, которых ты упорно не называешь хёнами.       — Называю!       — Ага, два раза в месяц. — говорит Джун и опять усмехается, -Тему не переводи и отвечай на вопрос, я не отстану. — уже более серьёзным голосом говорит хён.       — Просто мне не нравится ощущение, что мы с Юнги хёном отдалились. — признаюсь я.       — С чего ты это взял? — искренне удивляется хён, — Гу, то, что вы немного повздорили и ты его оттолкнул, не говорит о том, что вы отдалились друг от друга. Ты должен понять Юнги хёна. На него свалилось больше волнений, чем обычно. Помимо волнений за нас и собственную жизнь, прибавились волнения за Милу. Знаешь, иногда я думаю о том, что Мила напоминает ему его младшую сестру.       — Хочешь сказать, что не только я, заменяю ему Лису?       — Нет, я не это имел в виду. Ты стал его младшим братом, о котором он привык заботиться и отдавать всю нерастраченную на сестру любовь. Но ты всё же парень, к тому же уже не ребёнок. А Мила девушка, добрая и милая. Юнги к ней сразу проникся, ещё тогда пять лет назад. Я думаю, что он в буквальном смысле видит в ней свою сестренку. Так что не обижайся на него, а ещё лучше, просто поговори с ним.       — Я подумаю хён и спасибо тебе за этот разговор, мне всегда становится легче, после того как ты разложишь для меня всё по полочкам. — говорю я и слабо улыбаюсь, не потому, что улыбка не искренняя, а потому, что я смертельно устал.       — Ваш мозг всегда к вашим услугам. — говорит Джун и встаёт с земли, — Пошли Гу, нам пора ехать.       Я молча киваю и тоже поднимаюсь с земли ощущая, как затекли мои ноги. Нам предстоит долгий путь, но сначала мы должны доехать до Пусана, оттуда по морю до Чеджу. А дальше сложнее, нам нужно добраться до Европы. Сейчас мы нацелены на Германию, но всё может измениться в любой момент. Мы привыкли за последние пять лет, что живём лишь моментом. Но сейчас в первую очередь мы должны думать о здоровье Тэ. Мы не можем подвергать его жизнь ещё большей опасности, он может не выдержать такой сложной и долгой поездки. Тем более, несмотря на то, что Джин с Джуном играют на бирже, Чимин и Тэхён буквально оставляют казино голыми, а Юнги продолжает писать музыку и продавать её, мы не можем шиковать. У нас достаточно денег для того, чтобы жить гораздо лучше чем так, как мы себе это позволяем. Но жить лучше — значит и опаснее. Чем мы тише, тем мы живее. Я подхожу к двум нашим машинам и окликаю ребят, чтобы все обратили на меня внимание. Кто-то из них последовал нашему с Джун хёном примеру и тоже вышел из машины, чтобы размять кости и подышать свежим, ночным воздухом, а кто-то продолжал сидеть в машине с открытыми дверьми. Ну или лежать, что было с случае с ТэТэ. Но он просто физически не мог сейчас сидеть.       — Я думаю, что нам пора выдвигаться парни. Мы засиделись здесь и это не очень безопас… — я прерываюсь, потому что мой взгляд цепляется за Джин хёна, который кажется вообще меня не слушает и полностью увлечён тем, что происходит у него в телефоне, — Джин хён, если ты самый старший — это не означает, что ты бессмертный. Тут скорее уж наоборот. Обрати пожалуйста на меня своё драгоценное внимание.       Конечно я не способен удержать сарказм, но когда Джин и после этих моих слов не обращает на меня внимания, я начинаю потихоньку злится. Но злость испаряется, когда Джин резко выскакивает из машины, где до этого сидел на заднем сидении боком, чтобы его ноги были снаружи и поднимает свой взгляд от телефона, осматривая каждого из нас глазами полными паники. А потом он выдаёт неожиданное:       — Мы должны вернутся! Срочно. — почти что кричит хён.       — Что ты имеешь в виду, хён? Что ты такого увидел в своём телефоне? — спрашивает сонный Хосок, который до этого был за рулём одной из машин, а теперь так же как и я пару минут назад, сидел на холодной земле, спиной облокачиваясь на машину.       — Перед тем как мы уехали, я попросил своих доверенных лиц следить за Милой. — выдаёт Джин, а я смотрю на него в шоке, потому что, какого чёрта? Он даже не сказал никому из нас об этом.       — Что-то с Милой? — тут же обеспокоенно спрашивает Юнги, опережая меня.       — Пока нет, но может случится. Мне доложили, что на парковку здания в котором она работает, заехал чёрный, тонированный внедорожник, от туда вышли двое и один из них прошёл в здание через чёрный вход. — хоть внешне Джин и остаётся спокойным, но дрожащий голос выдаёт его с потрахами.       — Блять! — коротко и ёмко изрекаю я и уже думаю о том, как сажусь в машину и выжимаю газ на максимум.       — Если это приехали за ней, то мы не успеем. Нам часа два ехать до Сеула, даже если мы будем очень быстро ехать. — изрекает Чимин и выглядит таким обречённым, что мне хочется ударить его просто потому, что он не смеет сейчас думать о плохом. Только не сейчас. Никто из нас не переживёт, если с Милой что-то случится.       — Значит так, — громко изрекает Юнги и быстро печатает что-то в своём телефоне, — Сейчас я написал Миле о том, чтобы она никуда не выходила из своего кабинета и нет, мы не будем сейчас обсуждать откуда у меня её номер! — продолжает Мин грозно и стреляет в меня взглядом, а потом обращает взгляд на парней, — Нам нужно разделится. Тэхёну нет смысла ехать сейчас в Сеул, это его в буквальном смысле убьёт. Поэтому половина продолжает путь до Пусана и ждёт нас в мотеле, другая половина возвращается в Сеул. Джин, напиши своим доверенным лицам и выжми из них максимум полномочий. Мы должны сделать всё, чтобы спасти её.       Я согласен с тобой Юнги хён, спасибо тебе за то, что в очередной раз оказываешься сильнее меня и находишь выход из той ситуации, в которой я опять впадаю в ступор — это то, о чём я думаю у себя в голове, но почему-то так и не произношу вслух.