***
Я подрываюсь на постели и жадно вдыхаю воздух, но даже этого мне оказывается мало, поэтому я чуть ли не ползком слезаю с кровати и не без труда добираюсь до окна, распахиваю его и высовываюсь почти наполовину. Такое ощущение, что в моих лёгких вода и она не даёт мне вдохнуть воздуха, но так же я знаю, что это обычная паническая атака, к которым я уже успела привыкнуть за последние два месяца. Это случается каждый раз, после того, как мне снится Чимин. Сны почти не отличаются друг от друга, мы всегда оказываемся на пляже и наслаждаемся друг другом. Иногда мы занимаемся любовью, а иногда, как например сегодня, просто дарим друг другу нежность. Чимин никогда не обвиняет меня во сне и всегда остаётся любящим, а от этого только сложнее. Я понимаю, умом я понимаю, что сама проецирую эти сны, что сама позволяю им разрушать меня изнутри и что я живу в реальном мире, где не существует призраков и родные, которые покинули нас слишком рано, не могут заявляться к нам во снах, но поделать с собой ничего не могу. Каждое утро, после таких снов, я мучительно умираю снова и снова, но всё равно продолжаю, ложась спать молится о том, чтобы Чимин вновь приснится мне. Я самолично терзаю себя и делаю это не только потому, что считаю, что заслужила этого. Не только потому, что считаю себя виноватой. На самом деле, я просто ужасно скучаю по нему и не знаю как мне дальше жить. — Пожалуйста, скажи мне, что ты не решила выкинуться из окна, с такой высоты ты всё равно насмерть не разобьёшься, зато можешь остаться инвалидом и тогда мне придётся мучится с тобой до конца своей жизни, — с наигранным возмущением говорит Юн, пока подходит ко мне и буквально оттаскивает моё тело от окна и кладёт обратно на влажные от пота простыни. — Никто не заставляет тебя мучится со мной, я и сама справлюсь, — недовольно бурчу я и отворачиваюсь на другой бок, чтобы не видеть волнения на лице друга. За те два месяца, что прошли со смерти Чимина, многое в нашей семье потерпело изменения. Если говорить совсем уж откровенно, от семьи осталось одно название. Юнги, Джин и Хосок были единственными, кто до сих пор пытались связать нас всех вместе, но это было слишком сложно. После смерти Намджуна, мы сплотились и даже казалось, что стали сильнее, ведь мы увидели на что способен наш враг и готовились к тому, чтобы дать ему отпор. После смерти Чимина, у нас не было никакого поднятия боевого духа, мы даже смотреть друг на друга не могли. Каждый находил в чём лично он виноват, но по факту, смерть Чимина — это несчастный случай. Именно с этим никто из нас так и не смог смирится. Мы привыкли жить в страхе и прятаться, каждый знал, что может погибнуть от рук врага, но никто не был готов к тому, что наш друг может умереть просто так. Это ведь глупо? Господи, это так глупо. Пережить столько всего и умереть вот так. Он просто утонул. Вскрытие показало, что у Чимина была сильная алкогольная интоксикация, из-за чего он и полез в воду, наплевав на штормовое предупреждение. Именно из-за алкоголя в его крови, он не смог вовремя вернуться на берег и его начало уносить течением. А мы просто… Не успели. Тело Чимина кремировали, потому что сейчас у нас не было возможности перевезти его тело в Пусан и провести похороны там, а в чужой стране, никто не хотел оставлять тело друга. Да и если честно, никто из нас так и не смог ответить на вопрос, а был ли дом Чимина в Пусане? Там осталась его семья, но он никогда не рвался вернуться именно туда и даже мне он говорил о том, что когда всё закончится, мы обязательно уедем из Кореи. Пак Чимин хотел свободы, хотел спокойно дышать и Корея — не то место, где он смог бы воплотить свои мечты в реальность. Его прах стоял в комнате Юнги, потому что он оказался единственным достаточно сильным для того, чтобы каждый день лицезреть на то, что осталось от друга. Тэхён был против и просил отдать погребальную урну ему, но Тэхён после смерти лучшего друга и сам выглядел так, как будто уже одной ногой в могиле и ради его ментального здоровья, Юнги не позволил ему забрать прах. Я была не против того, чтобы урна стояла у Юнги, но сразу предупредила его о том, что когда всё закончится, я заберу её себе. Он не стал спрашивать для чего, а я не стала объяснять. Думаю, что ему и так было всё понятно. Я собиралась подарить Чимину долгожданный покой и не хотела, чтобы его прах так и находился в тесной погребальной урне, я пообещала сама себе, что отвезу его в какое-нибудь прекрасное место и там подарю ему свободу. — Ты завтракать собираешься? Сегодня у нас тренировка по стрельбе, а у тебя руки дрожат так, как будто ты в одиночку напиваешься по ночам. — С чего ты взял, что я этого не делаю? — Потому что «своего», я бы сразу знал, — усмехается за моей спиной Юн, но всё, на что меня хватает, это убрать руку за спину и на ощупь попытаться найти другую. Друг быстро понимает меня и аккуратно сжимает мою ладонь. — Принесёшь мне завтрак сюда? Не хочу пересекаться с кем-то. — Ты не хочешь пересекаться с Тэхёном, но всю жизнь бегать не получится. Он конечно тот ещё упёртый баран и на контакт идти отказывается, но его отпустит. Когда у него отболит, он сможет поговорить с тобой нормально. А сейчас, тебе надо подняться с постели и спуститься к остальным, потому что ты по итогу не только Тэхёна избегаешь, ты избегаешь всех своих друзей. А сейчас то самое время, когда нам просто необходимо быть вместе и крепко держаться друг за друга. — Он ненавидит меня, Юн, — у меня всё-таки не получается сдержать слёз и друг моментально оказывается рядом. Ложится у меня за спиной и обнимает сзади. — Это не правда… — Правда, — я перебиваю друга, потому что должна высказаться. — И я не могу винить его в этом, я и сама себя ненавижу. — Мила! Сколько чёртовых раз я должен буду повторить тебе, что в смерти Чимина, нет твоей вины? Он не справлялся с такой жизнью, эти пять лет буквально убили его. Если бы он не утонул, не факт, что он бы прожил намного дольше. Я выбираюсь из объятий лучшего друга и поворачиваю голову в его сторону, ошарашенно приоткрывая рот. — Что ты такое говоришь? — Мила, мы все это видели и никто не мог помочь ему. Ты же видела как Тэхён убивался, как сильно переживал за него. Он был с ним ближе всех нас и точно знал, какие демоны в душе у его лучшего друга. Чимин сломался и это было лишь вопросом времени, когда он перестанет бороться. В тот день, — Юнги прерывается на мгновение и закрывает глаза, его ресницы дрожат и я понимаю, что несмотря на жесткие слова, которые он сейчас говорит, ему нестерпимо больно от этого. Хотя, от правды всегда больно. — Не произошло ничего такого, что могло бы толкнуть здорового человека на то, чтобы он в одиночку напился до такого состояния, что в итоге полез в воду и захлебнулся. Ты просто приняла подарок, тебе было больно, но на этом всё. Если бы Чимин был здоров, он бы просто пошёл за тобой и успокоил тебя, но я боюсь… Юн не может договорить и подрывается с кровати, начиная расхаживать по комнате туда-сюда и проводя по волосам рукой, что выдавало его нервозность. Я не знала, что хотел сказать мой друг, на что никак не мог решиться, но я чувствовала его боль как что-то осязаемое и по моему телу ползли неприятные мурашки. Было очевидно, что Юнги скажет что-то очень болезненное и какая-то половина меня, отчаянно не хотела этого услышать, но я также понимала, что если Юнги не произнесёт вслух то, что мучает его изнутри, ещё один человек в нашей семье может сломаться. А этого никак нельзя было допустить, поэтому я решаю подтолкнуть его. — Чего ты боишься, Юни? Друг вскидывает голову вверх, когда слышит это ласковое обращение. Я очень редко использовала его и если честно, сейчас даже не могу вспомнить когда называла его так в последний раз, но точно помню тот день, когда назвала его так впервые.***
— Если ты почти для всех хён, то это не значит, что ты можешь отсиживаться в сторонке в то время, когда мы все веселимся, — я пила не особо много, ведь мне буквально завтра нужно к первому уроку, но всё-таки позволила себе выпить банку пива. Ну, точнее Чонгук мне позволил, но это формальности. Я подбегаю к лучшему другу со спины и буквально висну на нём, пока он сидит на крыльце клуба и смотрит в пустоту ночи. Сегодня я была счастлива, ведь ребята впервые взяли меня с собой в клуб и учитывая тот факт, что я всё ещё являюсь несовершеннолетней, этот день и правда особенный для меня. Вот только Юнги весь вечер куда-то выходил из клуба, а минут сорок назад вышел в крайний раз и больше не возвращался. Его друзья методично напивались, а Намджун почему-то вообще запретил выходить к Юнги, но я дождалась пока тот отвлёкся на какую-то девушку и выскочила на улицу. Хотя, сейчас, когда я буквально лежала на спине Юнги и чувствовала как напряжено его тело, я начала запоздало понимать, что возможно Намджун был прав. — Что-то случилось? — уже гораздо тише спрашиваю я и хочу слезть со спины друга, но не даёт. Юнги хватает меня за ладони и заставляет обнять его за шею, таким образом он показывает, что ему нужна поддержка. А ещё я уверенна в том, что он просто не хотел чтобы я видела его глаза. — У моей сестры сегодня день рождение. — Ох… Это всё, на что меня хватает. Я не особо знаю подробности, мне рассказали лишь в общих чертах, но я точно знала, что мама Юнги забрала его младшую сестру Лису и уехала в неизвестном направлении. — Сколько лет ей исполнилось? — Шестнадцать. — О, она всего на год младше меня. Наверное мы могли бы подружится с ней, — зачем-то говорю я и тут же прикусываю щёку изнутри, так как не знаю, как друг отреагирует на мои слова. — Вы бы определённо стали лучшими подругами, ты мне очень сильно её напоминаешь порой. — Правда? А я думала, что Чонгук тебе её напоминает. — Нет, Чонгук заменил мне Лису, — друг опускает голову чуть ниже и я прислоняюсь ладонью к его щеке. — По крайней мере настолько, насколько это было возможно. Но ты и правда похожа на неё, или она на тебя, не знаю. — Когда вы виделись последний раз? — Девять лет назад. Я опять не нахожусь с ответом. Вау, девять лет — это очень много. Получается, что девочка была совсем ещё ребёнком, когда в последний раз видела своего старшего брата. — Она наверное даже не вспоминает обо мне, просто забыла. По крайней мере, я бы точно хотел забыть такого, как я. — Что? — слова друга вызывают у меня искреннее возмущение и я всё-таки слезаю с его спины, но лишь для того, чтобы обойти его и сесть на корточки перед его лицом и обхватить его за щёки, заставляя смотреть мне в глаза. — Ты — один из самых потрясающих людей, которых мне доводилось встречать за всю мою жизнь. Ты добрый, заботливый, искренний, умный и такой вдохновляющий, что одного взгляда на тебя порой достаточно, чтобы захотеть жить ещё больше. Если я в чём-то и могу быть уверенной, так это в том, что твоя сестра помнит тебя каждый день и ждёт того дня, когда ты её найдёшь и вы вновь будете вместе. — Откуда ты знаешь, что я планирую отыскать её? — друг выглядит искренне удивлённым, а я лишь по доброму улыбаюсь. — Мы знакомы не так давно, но ты точно не из тех людей, кто продолжит жить спокойно, так и не найдя свою сестру и маму. — Мне страшно, Мила, — голос у Юнги дрожит и это разбивает мне сердце. — А что, если они не будут мне рады? Что, если я найду их, но окажусь слишком труслив для того, чтобы подойти? Я не знаю, как пройти через это в одиночку. Я практически не задумываюсь над своим решением, ведь оно не кажется мне сложным. — А кто сказал, что ты один? — Ты про ребят? Нет, они конечно же стали моей семьей, но я не уверен в том, что хочу тащить шестерых шумных парней на поиски своей семьи. — А я не про них говорила, — отвечаю я, с лукавой улыбкой на губах, пока у Юнги в глазах постепенно появляется понимание, которое сменяется шоком. — Ты правда поедешь со мной? — я утвердительно киваю и тут же оказываюсь в объятиях друга, который сжимает меня так крепко, что сожми он ещё хоть чуть-чуть сильнее и наверняка сломает мне парочку рёбер, но я не собираюсь жаловаться. — Спасибо, спасибо, спасибо тебе! — Ну, ну, — я шутливо пихаю друга в бок и он отстраняется от меня. — Ты их сначала найди, а я буду рядом и рвану с тобой сразу же, как ты позовёшь. С этими словами я поднимаюсь на ноги и планирую вернуться в клуб, наверняка Чонгук меня уже ищет и я не хочу, чтобы он попусту переживал. — Мила, — окликает меня Юнги и я поворачиваю к нему голову, отвечая мягкой улыбкой. — Ты и правда стала светом для меня. Друг отчего-то краснеет и мне не хочется смущать его ещё больше, ведь очевидно, что его порыв и слова, вызваны лишь бесконечным чувством благодарности, но всё-таки у меня не получается удержать в себе нежность к своему другу. — Всё для тебя, Юни, — отвечаю я и бросив последний взгляд на отчаянно покрасневшие уши друга, возвращаюсь в душное помещение клуба.***
Из воспоминаний меня вырывает тихий, заглушенный рукавом толстовки всхлип и я перевожу ошарашенный взгляд на Юнги. Я не удивлена тому, что он плачет, ведь он потерял друга и каждый из тех, кто знал Юнги достаточно близко, был осведомлён о том, насколько на самом деле он чувствителен. Возможно ему было немного труднее проявлять свои эмоции, нежели остальным, но именно по этой причине когда эмоций накапливалось в нём слишком много, это в конечном итоге затапливало его. Юнги самый старший из нас всех, не считая Джина и я даже представить боюсь какого ему сейчас. За последние меньше чем полгода, он потерял уже двоих тонсэнов, он похоронил двух братьев, а для человека, которого бросила мать и забрала с собой сестру, для человека, который всегда нуждался в этой семьей — этого всего, слишком много. Слишком много боли, скорби и утраты. Несмотря на то, что я невероятно слаба, я заставляю встать себя с кровати и прижать друга к себе, позволяя ему вцепится руками в мою футболку на спине и мочить слезами моё плечо. Он хватается за меня так отчаянно, как будто и сам тонет в воде и мне страшно отпускать его. Мне просто страшно потерять кого-то ещё. Страшно даже посмотреть в глаза маме Чимина, когда всё закончится и мы вернёмся в Корею, где расскажем ей о том, что её сына больше нет в живых. Мы все вместе решили, что такое нельзя сообщать по телефону и что будет лучше, если мы повременим с этим и расскажем тогда, когда война окончится. Я запомнила маму Чимина, как бесконечно милую и добрую женщину, но что останется от её доброты после того как она узнает, что её даже не было на кремации собственного сына? — Я боюсь, — Юнги начинает говорить так неожиданно и его голос кажется таким хриплым, что я невольно вздрагиваю и он очевидно посчитал, что я собираюсь отодвинутся от него и поэтому цепляется за мою футболку ещё сильнее, на что я поглаживаю его по плечам, как бы показывая, что не собираюсь отодвигаться. — Что Чимин этого хотел, что он хотел уйти, а я недосмотрел. Я всю оставшуюся жизнь буду думать о том, что мог спасти его, что мог отдать его в руки специалистов и помочь, но не сделал этого. Всю оставшуюся жизнь я буду проклинать себя за то, что позволил Намджуну выйти из той чёртовой машины и не затащил его силой обратно. — В этом нет твой вины Юни, в этом нет ничьей вины, просто так сложилось, — мне трудно говорить эти слова, хотя бы потому, что это ложь. Я никогда не перестану винить себя в смерти друзей и тот факт, что на протяжении пяти лет мои друзья успешно скрывались и все были живы, а стоило им встретится со мной и вот уже двоих их них нет в живых, лишь усугубляет моё чувство вины, но если эта ложь поможет моему другу чувствовать себя лучше, то это того стоит. — Давай я сейчас приму душ, а ты подожди меня здесь и мы вместе спустимся позавтракать, идёт? Дождавшись лёгкого кивка от друга и не без труда отлепив его от себя, я ухожу в душ и лишь стоя под струями горячей воды, позволяю себе расплакаться. С каждым днём всё становится только хуже, а атмосфера в доме настолько наколенная, что того и гляди — рванёт. Чтобы Юнги не говорил, но сейчас Тэхён ненавидит меня и весь первый месяц после смерти лучшего друга не упускал возможности, чтобы побольнее меня уколоть и обвинить во всём. Умом я понимала, что тот день действительно не сказала Чимину ничего плохого и мы по сути даже не ссорились, я просто была расстроена и он увидел это, но легче от этого не становилось и каждое слово Тэхёна било прямо в цель. Чонгук и я сразу отдалились друг от друга, наша любовь стала совсем невозможной и лишь причиняла боль, поэтому мы не сговариваясь, просто перестали контактировать. Хотя, это не помешало Чонгуку отвести Тэхёна в сторону и о чём-то поговорить, в один из дней, когда Тэ в очередной раз сыпал оскорблениями в мою сторону. После того разговора с Чонгуком, Тэ даже не смотрел в мою сторону и мне оставалось только догадываться, что же такого Чонгук мог ему сказать. Общение с Джином тоже сошло на нет, но лишь по той причине, что каждый раз когда он смотрел на меня, я видела там такое море сочувствия и жалости, что это причиняло почти физическую боль. Я искренне любила Джина, но видеть его просто не могла. Да и пересекаться мы могли редко, потому что после купания в холодном море, у Джина пошли осложнения из-за не до конца вылеченного вируса и теперь каждую ночь ему приходилось спать с кислородной маской и иногда использовать её даже днём. Конечно, ни о каких тренировках даже речи не шло. Так что, не смотря на то, что у нас погибло два человека, по сути выходило так, что у нас было минус три. Врач сразу сказал, что лёгкие уже не восстановятся полностью и что теперь Джину придётся постоянно использовать кислородную маску и всевозможные ингаляторы. Единственное, что я могла сделать для Джина — это готовить ему еду и приносить в комнату, хотя чаще всего, я передавала всё через Юнги. Хосок и Юнги пытались поддерживать хрупкий мир в нашей семье, но каждый раз с треском проваливались. У нас появилось слишком много одиночек. Чонгук был сам по себе, Тэхён так же и лишь Хоби он не отталкивал полностью. Мы по прежнему жили в одном доме, но каждый был сам по себе и если честно, я не знаю как мы сможем выжить и справиться со всем. Теперь нас гораздо проще убить, ведь отстреливать зайцев по одному — всегда проще.