Юнги
Новый день не принёс с собой хороших новостей и даже до того, как ко мне в комнату постучался один из работников Аризу и попросил зайти к ней в кабинет, я уже знал, что этот день будет тяжёлым. Я проснулся с дикой головной болью и с разочарованием осознал, что это никак не связано с выпитым накануне виски. Я бы может и хотел напиться, но Мила пришла за мной на пляж и по итогу я сделал всего пару глотков. Сев на кровати, я лишь убедился в том, что вчерашняя прогулка под дождём — сделала своё дело и я кажется подхватил простуду. Отлично, мне же без этого проблем было недостаточно. Головой я понимал, что Аризу не просто так позвала меня на разговор, но мне хотелось отложить его на как можно дольше. Стоя под тёплыми струями душа, я мог думать лишь о том, что хочу найти свою сестру и чтобы моя мама оказалась жива. Судьба уже достаточно поигралась со мной и показала, какой сукой она может быть, сейчас я просто мечтал о спокойствии и был готов встать на колени перед Богом, если он поможет спасти мою сестру. Я никогда не просил многого от жизни и всё, чем я жил последние годы, была надежда на то, что когда мне больше не придётся бежать, я смогу отыскать своих близких и наконец-то расслабиться. Сейчас же реальность такова, что один ублюдок решил, что может распоряжаться чужими жизнями так, как ему захочется и я не мог ничего сделать. Я был настолько беспомощен, что даже не мог защитить тех, кто мне дорог. И ещё, Мила… Вчера я говорил ей о том, что хочу побыть один, просил не идти за мной, но на самом деле, я просто осознал, что больше не могу быть сильным рядом с ней. У меня не осталось моральных сил на то, чтобы изображать из себя просто друга. Точнее, даже не так. Я действительно был другом для Милы, все эти годы и я не врал и не притворялся, просто раньше мне было проще сдерживать свои неожиданные порывы и желания, а сейчас я едва держался. Тем более, после вчерашнего я вообще не уверен в том, что нам с ней стоит оставаться в одном помещении без других людей. Я понимал, головой я понимал, что её поцелуй был не больше, чем актом милосердия и жалости, но я впервые ощутил вкус её губ и теперь не знаю, как выкинуть это воспоминание из головы. Будет лучше, если я и правда уеду, один. Мне невыносимо видеть её, чувствовать её запах и ощущать её прикосновения, зная, что она не моя. Никогда не была моей и никогда не будет. Мила всегда была довольно падкой на тактильный контакт и я никогда не был против того, что она любила обнимать меня, брать за руку или неожиданно запрыгивать на спину. Пять лет назад это ощущалось так, как будто она моя младшая сестра, сейчас же всё совсем по другому. Ей прикосновения не могут оставлять меня равнодушными и даже сейчас, вспоминая мягкость её кожи, я не могу сдержать собственного возбуждения. В голове проносятся воспоминания недельной давности. Мила тогда пришла ко мне в спальню и без слов залезла на постель, повернувшись ко мне спиной и позволяя обнять себя за талию. Мила часто так делала и никогда ничего не говорила. Я всё понимал, её мучили кошмары после смерти Чимина и порой она не выносила этих мучений, приходя ко мне. Я никогда не был против и не высказывал и слова против, просто даря свою молчаливую поддержку, но какой же сукой я ощущал себя из-за того, что позволял грязным мыслям проникать в мою голову. В ту ночь было хуже всего, я не могу заснуть и лишь смотрел на её, ощущал мягкость её кожи под своими пальцами, потому что она много дёргалась во сне и её майка задралась вверх, обнажая кусочек кожи на животе. Не знаю, чем я руководствовался тогда, но я не смог удержаться и начал аккуратно поглаживать её кожу. Обычно у Милы был чуткий сон и этого было бы достаточно для того, чтобы она проснулась, но учитывая кошмары, которые мучили её каждую ночь, не было ничего удивительного в том, что мои прикосновения не заставили её проснуться той ночью. Хотя, я всё равно ужасно рисковал. Понятия не имею, что я бы сказал ей, если бы она всё-таки проснулась. Но случилось кое-что, гораздо хуже её возможного пробуждения. Я увлёкся, вспоминая об этом сейчас, я осознаю это гораздо ярче. Самое ужасное в том, что стоя сейчас в душе и упираясь лбом в стеклянную стенку, я позорно надрачиваю свой возбуждённый член и искренне ненавижу себя за это. Конечно же, это не первый раз, когда я дрочу с мыслями о Миле, но это пожалуй самый отвратительный из всех, потому что когда в ту ночь в поглаживал Милу и позволил себе уткнуться лицом изгиб её шеи, несдержанно прикасаясь губами, она тихо выдохнула: — Чимин. Упоминание имени погибшего друга, моментально отрезвило меня и я перекатился на другую сторону кровати, но мерзкое чувство не покидало меня до сих пор. Впрочем, это не мешает мне кончить в свой кулак и издать болезненный стон облегчения. Так больше не может продолжаться и именно я должен быть тем, кто прекратит это безумие. Сейчас, когда Мила знает о моих чувствах, это станет совсем невыносимым и я уже не смогу прилежно играть роль её лучшего друга. В конце концов я заставляю себя выйти из душа и уже стоя в комнате в одном полотенце, слышу стук в дверь, не успеваю ничего ответить и дверь в комнату открывается. Чонгук неловко мнётся при входе и я киваю ему головой, чтобы он заходил. Пока я быстро просушиваю волосы полотенцем и натягиваю на себя джинсы, Гу сидит на кровати и молчит, что в конечном итоге начинает меня раздражать. — Ты что-то хотел? — Просто узнать, как ты, хён? В такие моменты, когда Чонгук искренне чем-то озабочен, он вновь становится похож на себя пятнадцатилетнего. Моё сердце всегда таяло при виде этого мелкого, но сейчас взгляд на него причиняет боль, потому что я чувствую себя предателем. Не из-за того, что поцеловал девушку, которую он любит и даже не из-за того, что буквально несколько минут назад кончал с мыслями о ней, а из-за того, что молчал все эти годы. Только сейчас я в полной мере осознаю, каким же идиотом был. Мне просто стоило рассказать Чонгуку сразу о том, что мне нравится Мила. Моё молчание сделало только хуже, ведь признаться всё-таки придётся и сейчас я причиню Чонгуку гораздо большую боль, чем мог бы, если бы рассказал обо всём пять лет назад. — Чонгук, нам надо поговорить. Является ли моё решение импульсивным? Да, вполне, но оно единственное верное. Если я и правда планирую сосредоточиться на спасении своей сестры и уехать, то мне нужно расставить точки в нужных местах и знать, что я не оставил за своей спиной незаконченных дел. — Да, конечно. Я могу тебе чем-то помочь? — и слова его глаза напоминают оленёнка Бэмби, а голос пропитал искренним волнением. От этого не легче. — Я не знаю, как правильно сказать об этом, поэтому просто скажу так, как есть, — смотрю Чонгуку прямо в глаза и сжимаю ладони в кулаки, впиваясь маленькими ноготками в кожу и пытаясь отрезвить своё сознание. — Я влюблён в Милу и со вчерашнего дня, она знает об этом. Хочется закрыть глаза и даже отвернутся, но я упорно продолжаю смотреть в глаза напротив и ловить эмоции в них. Там мелькают неверие, шок и искреннее непонимание, но я не решаюсь заговорить вновь и просто даю ему время на то, чтобы осознать информацию и задать интересующие его вопросы. Чонгук медленно выдыхает и хмурит брови, значит осознание всё-таки медленно затапливает его, это хорошо, мне хочется покончить с этим как можно скорее. — Как давно? — я вижу, с каким трудом ему удаётся выдавить из себя эти слова и в который раз, искренне восхищаюсь силой духа этого мальчика. — С того самого дня, как увидел впервые. Конечно, я не влюбился в неё с первого взгляда, ты как никто знаешь, что я в эту чушь не верю, но понравилась она мне уже тогда. В этот раз по лицу Чонгука проносится гораздо больше эмоций, но всё-таки шок — главенствует над всеми другими. Он не выдерживает и встаёт с кровати, заставляя меня немного отшатнуться, потому как я не могу сказать, что совсем уж не ожидал такого развития событий, где Чонгук решится врезать мне, я бы его понял и даже не стал бы бить в ответ. Но конечно же, тонсэн и не думал о том, чтобы бить меня, он лишь начал ходить из стороны в сторону, вызывая у меня режущую боль в глазах. В конце концов я не выдерживаю и подхожу к нему, кладя ладонь на плечо. Тело под моей рукой напрягается и это отдаёт болью где-то в глубинах грудной клетки. — Чонгук, я рассказываю тебе это не с какой-то определённой причиной… — Тогда почему? — младший оборачивается ко мне лицом и тем самым побуждает меня сделать шаг назад, рука конечно же слетает с чужого плеча. — Почему сейчас? Сказать ему о том, что это своеобразный конец? Конец моих мучений, моей боли и вины? Нет, если скажу, то он точно начнёт винить себя и как обычно, задвинет собственные чувства куда подальше, лишь бы сделать своего хёна счастливым. В этом мы с ним определенно похожи. — Устал тянуть это внутри себя и теперь, когда Мила тоже знает, я решил, что будет неправильно если я и дальше буду скрывать это от тебя. — Как Мила отреагировала на это? — спрашивает и сам боится ответа. Он для меня навсегда останется младшим братишкой, никакой возраст это не изменит. — А как она могла отреагировать? — я беззаботно пожимаю плечами, хотя на самом деле развалится хочется от всего этого. — Как и всегда, начала жалеть и сочувствовать. Говорить о том, что её жалость привела к нашим соединенным губам — я точно не собираюсь. На самом деле, я это даже за поцелуй не считаю, так что тут угрызений совести не испытываю. — И что будет дальше? — теперь в глазах Чонгука ещё больше страха, поэтому я не раздумывая подхожу к нему и заключаю в крепкие объятия. — Жизнь. Дальше будет жизнь. Мы разберёмся с твоим отцом, а я спасу свою сестру. Таков план. Чонгук сжимает меня в ответ, но отстраняется достаточно быстро, заглядывая мне в глаза своими, влажными и разбивая мне сердце. Если Чонгук сейчас заплачет, то я точно сигану с какой нибудь крыши. — Ты же понял, что я не об этом спрашивал. Не могу сдержать тяжёлого вздоха и отхожу от Чонгука, решая наконец-то полностью одеться. Вопрос Чонгука немного злит меня, но я не собираюсь подавать виду, потому что здесь не он виноват, а я. Не в чувствах, нет. Разве можно винить человека за то, что он влюблён? Я виноват за годы молчания. — Чонгук, — поворачиваюсь и смотрю в глаза тонсэну. — Мила любит тебя, а ты любишь её. Так было почти шесть лет назад и так есть до сих пор. Сейчас, когда ты знаешь о том, что я так же влюблен в неё, тебе не кажется немного нечестным, задавать мне такие вопросы? Я никогда не претендовал на неё, ни разу даже не попытался. Всё, что я делал эти годы, это поддерживал вас обоих. Я хотел, чтобы вы были вместе и были счастливы. Вы ведь уже были счастливы в молодости, но сейчас… Если честно, то я считаю вас обоих — круглыми идиотами, но прости, я больше не буду пытаться сводить вас и промывать мозги. Вы сами всё знаете и вы уже не маленькие. Так что, что касается ответа на твой вопрос: только от вас зависит, что у вас будет дальше. Я решаю, что сказал всё, что должен был, поэтому поправив на себе футболку, выхожу из комнаты и оставляю растерянного Чонгука — одного. Я не жалею о том, что я сказал, потому что это была правда. Я искренне не понимаю всего этого цирка, который они устроили вокруг своих чувств. Ладно ещё Мила, она хоть и не любила Чимина, но тот ей искренне нравился и ей правда было хорошо с ним. Я даже уверен в том, что если бы Чимин был жив, то Мила смогла бы отпустить чувства к Чонгуку и ответить взаимностью своему парню. Уверен, что у них было бы минимум трое детей и они были бы счастливы. Но, Чонгук? Какие у него оправдания? Зачем он каждый раз отталкивал свои чувства и всё время причитал о том, что это неправильно и что он не хочет портить ей жизнь? Он повзрослел, но так и не вырос. Не смог осознать простой истины: вдвоём надо уметь не только радоваться жизни, но и переживать бурю. Так или иначе, сейчас у меня есть свои заботы и я больше не собираюсь разбираться в чужих отношениях. С меня хватит, больше я не вынесу.***
— Брат, мне жаль, — рядом со мной на пол опускается Хосок и я перевожу на него размытый из-за слёз взгляд. Не знаю, сколько я просидел вот так вот на полу, прислонившись к стенке возле кабинета Аризу, у меня просто не было сил отползти хоть немного подальше и оставалось только надеяться, что она не собирается в ближайшее время выходить из своего кабинета, потому что я не хотел вновь видеть её сочувствующий взгляд, каким обычно мамы смотрят на своих детей, потому что… У меня больше нет мамы. Аризу всё проверила и подтвердила, что моя мама умерла ещё два года назад, когда Лисе было всего девятнадцать лет. Обычный инсульт, никакого криминала и мистики, так же, как и у Чимина. Больнее всего было не то, что я остался без мамы, а то, что это произошло ещё два года назад, а я даже не знал этого. Я должен был оплакать её ещё тогда, должен был выпить за упокой её души и помолиться, и плевать, что я неверующий. Ради неё, я был бы готов поверить. — Хосок, — голос дрожит, но мне плевать. — У меня мама умерла. С губ срывается нервный смешок, а следом за ним, из глаз начинают брызгать слёзы. Друг без слов прижимает меня к своему плечу и позволяет мочить слезами своё поло, аккуратно поглаживая по спине, и я уверен, прикусывая нижнюю губу. Хосок всегда был самым эмоциональным из нас и с трудом переносил наши слёзы, поэтому я даже чувствую некое подобие вины за то, что именно ему выпала возможность успокаивать мой самый первый срыв, а я уверен в том, что их будет ещё очень много. Хоть чувство вины и присутствует, благодарности гораздо больше. Сейчас мне просто нужен мой друг рядом, брат и его подставленное плечо. — Мы расправимся с этим ублюдком, спасём Лису и поедем на могилу к твоей маме, — непривычно грозным голосом говорит Хосок и в это мгновение я верю ему, верю как никому другому. — Как ты думаешь, она счастлива там? Нет смысла объяснять, какое именно место я имею в виду, потому что я и сам толком не знаю. Верю ли я в рай и ад? Что вообще есть после смерти? Не узнаю, пока сам там не окажусь, но сейчас я не могу позволить себе такого любопытства. Моя сестра неизвестно где и если верить словам Аризу, она ещё не в руках у Чве, он просто ищет её, но теперь и люди Аризу её ищут. Остаётся только надеяться на то, что наша «команда» найдёт её быстрее. — Я не думаю, я уверен. Твоя мама всегда была очень доброй и заботливой женщиной. Она очень любила вас с сестрой и если рай есть, то она определенно там. Слова друга успокаивали и внушали какое-то доверие. Так всегда, когда надежды нет и ты не можешь знать чего-то наверняка, то тебе очень хочется услышать нужные слова от близкого человека. Я рад, что этим человеком оказался именно Хосок. — Спасибо тебе, Хо, — я говорю тихо, но уверен, что друг ловит каждое моё слово и вздох. Дверь кабинета открывается и от туда выходит Аризу. Если она и удивлена тому, что на полу, прислонившись к стене сидят два парня в обнимку, то виду она не подаёт, прекрасно понимая, что я сейчас не в состоянии быть сильным. — Я понимаю, что сейчас наверное немного не до этого… — начинает она, но её прерывает грозный голос Хосока. — Да, вы правы. Сейчас — не до этого, — голосом друга можно резать метал и я немного отодвигаюсь от него, пытаясь незаметно вытереть мокрые щёки, тыльной стороной ладони, но конечно же все смотрят на меня и всё видят. Плевать. — Не надо, Хо, — сжимаю руку друга, но даже не пытаюсь натянуть на лицо фальшивую улыбку, сил едва хватает на то, чтобы дышать. — Случилось что-то ещё? Аризу хмуро смотрит на меня и я вижу, как она пытается подавить сочувствие во взгляде, из-за чего я отворачиваюсь от неё и смотрю прямо перед собой. — Не совсем. Просто хотела сказать, что нам стоит собраться в гостиной и поговорить о ваших отъездах и разделении. Хотя, сейчас я думаю о том, что может лучше приказать моим людям накрыть нам стол в столовой? Нам стоит помянуть Кису'. — О каком разделении может идти речь? — возмущенно спрашивает Хосок и я вновь перевожу взгляд на него. — А что изменилось? Наши планы остаются прежними. — Хён, но как же… — Хосок неловко заминается, потому что явно не хочет лишний раз говорить о смерти моей матери вслух, но ещё больше он не хочет говорить о том, что просто боится оставлять меня одного. Я его понимаю. — Если для спасения моей сестры, нам нужно разделится, то мы сделаем это, Хо. Будь уверен, пока моя сестра не будет в безопасности рядом со мной, я буду дышать. — А потом? — А потом мне нужно будет прожить целую жизнь, чтобы точно быть уверенным в том, что эта мелочь больше не попадёт в неприятности, — пытаюсь выдавить из себя улыбку, но судя по реакции Хосока, у меня скорее получился оскал. — Ладно, — сдаётся в итоге друг и встав на ноги, протягивает ко мне руки и помогает подняться. — Я пойду позову остальных. — Хорошо, а я пока пойду умоюсь. — Ну а я, отдам приказ о том, чтобы накрыли на стол, — заключает Аризу и мы все расходимся по разным сторонам. Подняться наверх и дойти до своей спальни, удаётся с трудом. Всё вокруг кружится и мне даже приходится остановиться и опереться рукой об стену, чтобы проморгаться и немного прийти в себя. Стресс никого ещё не доводил до добра, но наша жизнь не оставляет нам выбора. — Юнги, ты в порядке? — из комнаты выходит Джин и я зажмуриваюсь, когда вижу чёртов баллон на колёсиках возле его ног. Двое наших уже мертвы, а третий настолько подорвал своё здоровье, что теперь даже дышать сам не может. Блядство. — Да, ты спускаешься к ужину? — теперь я действительно пытаюсь нацепить на лицо непроницаемую маску, потому что последний, кого я бы хотел заставить переживать, был больной Джин хён. — Ага, Хосок смс написал. — У тебя есть телефон? — Я же вроде как лежащий больной, так что Аризу выдала мне его на всякий случай и парням один на всех, — пожимает плечами Джин и я стараюсь не думать о том, почему мне про телефон ничего не сказали. Джин тем временем смотрит на меня серьёзно, но слава всему живому, без жалости во взгляде. — Мне жаль, Юнги. Если есть что-то, что я могу сделать для тебя, то ты только скажи. Улыбка на лице появляется вполне себе естественная, потому что я в очередной раз осознаю, что не смотря на то, что у меня не стало мамы, у меня есть семья. У меня есть мои братья и я сделаю всё для того, чтобы они выжили в этом аду. — Позаботься о себе как следует, это моя единственная просьба, — я улыбкой говорю я другу и уже разворачиваюсь, чтобы всё-таки дойти до своей комнаты, как Джин вдруг окликает меня. — Что? — Ты ведь влюблён в Милу, да? В другое время, этот вопрос обязательно бы выбил меня из колеи, но не сегодня. Я не знаю, в чём именно дело и почему я так спокойно отношусь к словам произнесённым моим хёном вслух, хотя ещё пару дней назад, я боялся даже думать об этом. Возможно дело в совокупности разных фактов. Здесь примешано и то, что я признался Миле с Чонгуком, и смерть мамы, но мне почему-то больше не страшно признаваться в своих чувствах. — Ага. — И она знает? — Даже Чонгук знает. У хёна губы образуют букву «О» и в других обстоятельствах я бы обязательно усмехнулся, но это очередное «не сегодня». — Как ты понял? — не скажу, что это особенно интересует меня, но раз уж Мила и Чонгук ни о чём не догадались, хотя были напрямую с этим связаны, то как Джин хён это понял? — Намджун догадался, достаточно давно. Напился однажды и разболтал мне о своих мыслях, я тогда посмеялся над ним, но после его смерти, стал присматриваться к тебе и понял, что он кажется был прав. Упоминание имени Намджуна, выбило из моей груди остатки воздуха и я кивнув другу, просто развернулся и ушёл. Есть такие раны, которым никогда не суждено стянуться.***
Блядство. Просто не выбирай меня, просто блять, не выбирай меня. Это всё, о чём я могу думать сейчас. Всё начиналось относительно спокойно, мы вшестером и Аризу собрались за столом, ели и пили, всё по классике и именно так, как принято на поминках. Несколько раз ребята порывались начать говорить о моей маме, но в какой-то момент Тэхён заметил, как я до побеления костяшек сжимаю кулаки в ладони и попросил ребят закончить с этой частью. Никто не стал спорить и я был им благодарен за это. Вот только, когда Аризу заговорила о нашем разделении, появилась огромная проблема и звали её — Мила. Я просто, блять, не успел рассказать ей о том, что рассказал Чонгуку обо всём и теперь когда она смотрела на меня таким взглядом, как будто я маленький и больной котёнок, я ужасно боялся того, что она и правда решит увязаться за мной. Я не мог допустить этого по многим причинам. Во-первых, оставаться с ней вдвоем в замкнутом пространстве — это уже слишком для моей выдержки, я успел убедится в этом утром. Сейчас, когда она знала о моих чувствах, последние барьеры пали и вряд ли я буду таким же «хорошим», каким был все эти годы. А во-вторых, мне нужно было поговорить с ней. Рассказать о том, что Чонгук теперь тоже в курсе моих чувств и дать ей себя утешить, после известия и смерти моей мамы. Это ведь Мила, она теперь ни за что меня не оставит, но так нельзя. Как бы я не хотел того, чтобы она уехала вместе со мной, если она и правда сделает это, то навсегда обрубить свои связи с Чонгуком. Это могло бы стать неплохим сюжетом для дерьмовой американской комедии. Тэхён, Хосок и Джин уезжают вместе, Чонгук остаётся в особняке матери и только я уезжаю один. А Мила, получается той самой главной героиней, которая оказывается на распутье и теперь должна выбрать одного из мужчин. Только мы не в блядской комедии и выбор стоит не между мужчинами. Я правда не знаю, где для Милы будет безопаснее. С одной стороны, особняк хорошо охраняется и именно здесь куча вооружённой охраны, но с другой, и война будет проходить именно здесь. С другой же стороны есть я, который уедет в неизвестном направлении и просто затаится. Аризу говорит, что спрячет и меня и других ребят максимально надёжно, но так как моя история заключается в том, чтобы забрать сестру живой и невредимой, я не могу быть рядом со своими друзьями. Если Аризу найдёт Лису раньше, чем Чве, то она отправит её ко мне и мы пересидим в безопасном месте до тех пор, пока война с Чве не закончится и мы не сможем уехать и начать новую жизнь. Я смотрю Миле в глаза и мысленно повторяю «не выбирай меня», ведь если выберешь меня, то потеряешь его. Не знаю, то ли Мила не умела читать истину в глазах, то ли она у неё была своя собственная, но в тишине столовой звучит её тихое и уверенное. — Я поеду с Юнги.***
Выезд был назначен на утро следующего дня, но никто не ожидал, что утро начнётся около пяти часов утра, и что начнётся оно с оглушительных звуков выстрелов. Я сажусь на кровати и пытаюсь собрать своё сознание воедино, пытаюсь понять, послышалось мне или нет, но когда раздаётся череда очередных выстрелов, то я подскакиваю с кровати и хватаю свои джинсы. В комнату врывается растерянный и уже полностью одетый Тэхён, чтобы озвучить мне то, что я и сам уже понял. — На нас напали, найди Милу и уходите.