Страшно не то, что иней упал на ресницы, Страшно — когда в ладонях не тает снег. Холод не там, где по Цельсию минус тридцать, Холод — когда в груди замерзает смех.
***
У Чимина паника в глазах, темнота перед глазами, но единственное, о чём он сейчас имел право думать — Мин Юнги, которому жить осталось едва ли больше минуты. Возможно, иногда стоит отпустить человека. Все говорят, что самоубийцы глупые люди, которые просто так разбрасываются такой ценной вещью, как жизнь, но никто никогда не задаётся вопросом: «Почему эти люди так делают?». Многие самоубийцы до определенного момента жили обычной жизнью. Я скажу одно — во всём виноваты сами люди, но не те, кто просто на просто сдались, а те, которые их окружали. Те самые люди, которые сами того не понимая, загоняли другого человека в пропасть, из которой пути назад уже нет. Сейчас для Пак Чимина мир сузился до размеров квартиры, в которой он находился. Он медленно — потому что ноги всё ещё отказывались слушать мозг — подошёл к холодному телу. Парень опустился на колени и протянул руку к шее, когда под подушечками пальцев почувствовалось слабое биение. Тут же вспомнились все уроки по оказанию первой помощи, также он впервые пожалел, что не поступил на медицинский. Врач на его месте уже давно бы что-то сделал. «Не время жалеть о чём-то», — ещё раз дал себе мысленную оплеуху Пак. Мозг хоть и соображал медленно, но всё же принимал тот факт, что банка из-под таблеток валялась здесь не просто так. Чимин начал бить Юнги по щекам, потому что прекрасно понимал, что любые попытки что-то сделать будут бессмысленны, пока тот без сознания. Когда щеки Мина уже становились красными, его ресницы подрагивали, он открыл глаза. Неосмысленный взгляд передвигался по комнате и пытался уцепиться хотя бы за что-то. Чимину на этот взгляд плевать, потому что он прекрасно понимал, что в сознании Мин пробудет недолго. Он обхватил холодное тело Юнги поперёк и подтащил ближе к раковине, искать ванную уже нет времени. Чимин кружками вливал в рот парня воду, следя за тем, чтобы он не захлебнулся. После десятой кружки Чимин уже отчаялся, но в попытке запихнул снова начинающему терять сознание парню два пальца в рот, это сработало. Юнги перевернулся набок и трясся из-за рвотных позывов. В это время Чимин рылся в шкафчиках на кухне, пытаясь отыскать аптечку. Он ввиду того, что в курсе состояния Мина, был уверен в том, что она должна быть в доме. Чимин готов был поверить во всех богов, которых знает, когда обнаружил коробку с таблетками в одном из ящиков, также, по счастливому стечению обстоятельств, там оказался активированный уголь, который один из самых бесполезных вещей в аптечке, но Чимин рад тому, что он есть, потому что уголь как раз таки поможет восстановить нормальную работу желудка. Юнги за его спиной затих, и рыжий быстро обернулся в испуге, считая, что тот опять потерял сознание. Но Мин в сознании. Он тяжело дышал и лежал, уставившись в потолок. У него на данный момент был настолько пустой взгляд, что Чимина пробирала дрожь, но он стойко подошёл и протянул три таблетки брюнету, попутно наливая стакан воды. Мин, видимо, пытался что-то сказать, но язык его не слушался, поэтому Чимин лишь сел на пол и помог Юнги присесть и выпить таблетки. После этого Юнги смотрел на Пака уже более осмысленным взглядом, опираясь на ножку стола, стоящего позади. Юнги смотрел, а до Чимина только сейчас в полной мере дошёл смысл того, что произошло. Его начинало мелко потряхивать, а по щекам катились горячие слезы. Медленно обычные слезы переросли в истерику, из-за чего Чимин уже ничего не видел. Чувствовал, как его немного обнимали всё ещё холодные и слабые руки. Из-за этих действий Чимин лишь начинал всхлипывать ещё больше. Они оба вздрогнули, когда в коридоре хлопнула дверь, и раздался взволнованный крик: — Юнги?! — в следующую секунду в комнату ворвался незнакомый Чимину парень. Он тут же остановился, увидев всю эту картину, и на несколько секунд застыл с полным непониманием на лице. — Джин… Я… — Мин попытался подобрать какие-то слова, чтобы объяснить ситуацию, но он просто на просто не знал как. В глазах парня сейчас растерянность, и он по инерции продолжал поглаживать по спине Чимина, который тихо всхлипывал ему в плечо. А по взгляду Сокджина понятно, что уже никакие объяснения ему не нужны. Он заметил пустую банку с таблетками, разворошённую аптечку, вид самого Юнги, который говорил о многом, и лишь вздыхает, опускаясь на пол. В комнате повисло какое-то странное молчание. Если бы кто-то из них троих сейчас попробовал бы дать ему название, у него бы ничего не получилось. В этой тишине смешалось всё: страх, паника, облегчение, боль, удивление… Можно долго перечислять, но они знали одно, что жизнь каждого из них в эту самую минуту сделала новый поворот. А что принесёт этот поворот, никто не знал, но уже ничего нельзя было поменять. — Юнги, — Джин первым нарушил тишину, поднимаясь на ноги, он не задавал вопросов, но бледность его лица говорила сама за себя, — помоги парню пройти в гостиную, хотя, мне кажется, тебе самому сейчас нужна помощь. Посидите пока там, успокойтесь, а я пока наведу здесь порядок. Мин поднялся медленно, потому что колени так и дрожали, а организм, который буквально десять минут назад был готов умереть, ещё не перестроился. Также проблемой являлся Чимин, который, казалось, вообще ничего не слышал. Он будто вообще ничего не понимал, просто продолжал всхлипывать и, наверное, даже под прицелом пистолета не отпустил бы руку Юнги. Парню уже казалось, что предплечье посинело — настолько сильно Чимин его сжимал. Юнги хватило секунды, чтобы прочитать во взгляде Чимина все эмоции, его самого от этого взгляда передернуло. В карих глазах светилась пустота. Там было грёбаное ничего. Как будто телевизор, который потерял сигнал; словно погас экран телефона и больше никогда не будет включён. Мин был рад сейчас даже той всепоглощающей боли, но и её не было. В гостиной Юнги усадил Чимина на диван и попытался убрать руку, но в этот момент в заплаканных глазах отражался такой страх, что Мина будто окатило холодной волной. Он присел рядом и снова начал поглаживать чужую руку, будто уверяя в том, что рядом и никуда не уйдет. — Чимин, успокойся, всё хорошо, все живы. Он продолжил нашептывать всякую хрень, которая никогда не действовала, а делала лишь больнее. Но сейчас сам Юнги в шаге от истерики, его внутренняя плотина, сдерживающая поток эмоций, вот-вот даст трещину, и этой волной смоет всё вокруг. — Я думал, это конец… Мне ещё никогда не было настолько страшно. — Брюнет слышал охрипший от плача голос и не знал, что ответить. Он честно не знал, что сказать, чтобы хоть как-то смягчить ситуацию. Да как вообще можно смягчить ситуацию, в которой ты чуть не сдох?! — Чимин, мне правда очень жаль, что ты это увидел, но так же могу сказать лишь спасибо, — Мин отстранился и взглянул парню в глаза, а там всё ещё пустота, будто глаза — единственная часть тела, которая отказалась функционировать. — Не смей благодарить меня за это. Ты можешь благодарить за что угодно, но не за это, — Пак вновь замолк и опустил глаза. У него в голове сейчас полной пиздец, по другому это не назвать. Адреналин вымылся из крови и оставил после себя лишь бессилие и апатию. Сейчас желание лечь на кровать, завернуться в одеяло и никогда больше никого к себе не подпускать было как никогда сильным. Произошедшее казалось дурацким сном, но также слишком бледный Юнги доказывал, что всё это жестокая реальность. Но одну вещь Чимин осознал сполна: сам бы он на такое никогда не решился, даже если бы не обещание, что сдерживало его все эти годы, у него просто не хватит смелости. Как бы глупо это ни звучало, но от такого шага его бы спасла трусость. Каким бы дерьмом ни была жизнь, Чимин хотел жить и сейчас осознал это в полной мере, поэтому у него из глаз снова покатились слезы. Это напугало Юнги. — Чимин, ну ты чего? Давай успокаивайся, я понятия не имею, что говорить в таких ситуация, — по виду Мина было понятно, что ему неловко, но прекратить зарождающуюся истерику не так-то просто. В проёме гостиной вновь появился тот же незнакомый Чимину парень. Только сейчас Пак смог его рассмотреть: на вид он был немного старше, у него красивое лицо и пухлые губы, лицо обрамляли волосы с каким-то фиолетовым отливом. Но для Чимина более интересными были глаза. У незнакомца они были добрые, и смотрел он с какой-то заботой и нескрываемым волнением, на дне же этих шоколадных глаз лежала усталость и печаль, которые говорили, что далеко не всё в жизни этого красивого парня шло так, как он хотел. — Джин, знакомься, это Пак Чимин, он первокурсник на моем факультете. Чимин, это Сокджин — мой двоюродный брат, — слабым голосом познакомил их Юнги. Сокджин же перевёл взгляд на Чимина и тепло ему улыбнулся. — Приятно познакомиться, Чимин. Хочешь чаю? Я понимаю, что не очень удачный момент для знакомства, но, думаю, ромашковый чай поможет тебе немного успокоиться, и вы мне расскажете, что здесь произошло, хотя я приблизительно догадываюсь, — на этих словах улыбка парня слегка угасла, но не исчезла совсем. Он окинул взглядом Чимина, по щекам которого катились слезы, чьи руки мелко подрагивали. — Я сейчас плед принесу вам обоим. Джин вышел из комнаты. — Чимин, правда, может, пойдем на кухню? Я тебе даже могу валерьянки накапать, представляю, что ты сейчас чувствуешь, — снова начал Юнги, его очень сильно пугало состояние парня, сидящего рядом. На самом деле он понятия не имел, что происходило в голове Пака, по его пустыми глазам ничего было непонятно. Он больше всего боялся, что это последняя капля в океане дерьма, что было в жизни Пак Чимина. Да, скорее всего для другого человека это было бы хоть и шокирующе, но он бы смог от этого оправиться, но Чимин и до этого был не в самом лучшем состоянии. Юнги страшно, потому что он как никто знал, что можно очень долго терпеть и сдерживать боль, а потом сорваться из-за того, что чай недостаточно горячий. Но полностью погрузиться в эти размышления Мину не дал сам предмет его мыслей. — А можно мы попьем чай здесь? Я понимаю, что это может быть не очень удобно, но если я сейчас увижу кухню, боюсь, вам придётся лицезреть мою полноценную истерику, которая сопровождается обмороком. — Блять, прости, я не подумал. Конечно, мы можем посидеть здесь. — Ничего. Юнги, можно спросить? — после кивка Мина, Чимин продолжил: — Ты же жил тут с сестрой, тебе не тяжело тут находиться? Не думал, что приступы могут быть из-за того, что ты просто не можешь её отпустить? — Чимин взглянул на Юнги этим своим пустым взглядом, а сам Мин задумался над его вопросами. — Знаешь, возможно тебе покажется странным то, что я сейчас скажу, но раз уж ты и так уже всё про меня знаешь… Я боюсь её забыть, боюсь, что в какой-то момент не смогу вспомнить её голос, боюсь, что её имя останется для меня пустым звуком. Это трудно понять, но мне кажется, что если я перестану каждый день чувствовать эту боль, то я окончательно её потеряю. Юнги замолчал. Теперь уже у него в горле встал противный ком, который мешал говорить дальше. Он впервые после смерти Соён был с кем-то настолько откровенен, это откровение будто выжало из него остатки сил, и глаза начали слипаться, но неожиданно его ладонь накрыла чужая рука. — Отпустить и забыть это разные вещи, Юнги. Ты никогда её не забудешь, она навсегда останется важным человеком в твоей жизни, и поверь, я уверен, что она хотела лишь одного. Она хотела, чтобы её любимый старший брат был счастлив, скорее всего тебе уже говорили это десятки раз, но это правда, — и в этот момент в глазах Чимина вновь появились эмоции. Там было понимание и молчаливая поддержка, и сейчас Юнги был полностью уверен — его действительно понимали, его не высмеивали за страх и неуверенность, потому что сидящий напротив человек на собственной шкуре знал, каково это. Юнги видел это в глазах, которые сейчас максимально открыты, они сейчас без сомнений открывали душу, хотя на глубине зрачков затаился страх. Страх того, что вновь не поймут, снова лишь растопчут эмоции и заставят захлебываться в боли. На данный момент Мин даже не думал о том, как они выглядят со стороны, ведь их зрительный контакт длился уже довольно долго. Но с возвращением Джина Чимин отвёл взгляд, но только Юнги успел заметить, что он вновь спрятал эмоции, что были на глубине чёрных зрачков, заменяя их равнодушием. И у брюнета проснулось странное желание заставить эти глаза оставаться зеркалом эмоций навсегда. Сокджин, казалось не заметил атмосферы, которая царила в комнате, он лишь подошёл и накинул на плечи парней по пушистому пледу. — Хён, — позвал Юнги, краем глаза замечая, как передёрнуло Чимина от этого обращения, — можешь принести чай сюда? — Ой, — тут же понял Джин, — я как-то не подумал, что вам может быть неприятно сейчас находиться на кухне. Я сейчас принесу. Чимин~а, хочешь пирожков? Или может ты голодный? — глаза Джина светились заботой, и Чимину хотелось согласиться, хотя бы из вежливости, но он понимал, что просто не сможет объяснить, почему сразу после этого пирожка его вывернет наизнанку. — Простите, но я не голоден, не хочу вас утруждать, так что если можно, то просто чай. Джин лишь кивнул и ушел на кухню, но Чимин сразу почувствовал на себе любопытный взгляд Юнги, который, похоже, начал что-то подозревать. Для самого Пака это было неудивительно, потому что он прекрасно видел, что Юнги умел читать людей, может быть даже лучше него самого, но всё-таки он надеялся, что Мин не станет что-либо выяснять, потому что придумывать отговорки Чимин сейчас не в состоянии. У него перед глазами стояла та картина, когда он только попал на кухню. Он бы врагу не пожелал такого, но был благодарен воле случая, что смог прийти в нужный момент. Если подумать, то жизнь Юнги спасли конспекты и Джинён. Если бы Мин не вступился за Пака в том коридоре и не предложил бы помощь, то скорее всего сейчас бы врач произносил дату его смерти. Чимина от таких мыслей передёргивало, а по спине бежал холодок, несмотря на плед, в который он сейчас завернулся на манер гусеницы. Джин вернулся с тремя большими кружками чая, которые источали сильный аромат ромашки, но помимо этого приятного аромата Чимин улавливал стойкий запах пирожков, от которого его тут же замутило, но он не подал виду. Тут же взял чашку и обхватил её слегка трясущимися руками. Аромат ромашки бил в нос, и становилось чуть легче. — Юнги, я на следующей неделе уезжаю в Кванджу по работе. Я пробуду там где-то месяц. Это может стать проблемой из-за твоей… — Джин не договорил и бросил неуверенный взгляд на Чимина, который застыл с чашкой в руках. — Всё в порядке, он в курсе, потому что сегодня уже второй раз, когда он спасает мне жизнь, при каких обстоятельствах произошёл первый, я тебе потом расскажу. Что по поводу твоей работы, справимся как-нибудь. Тем более если мне суждено умереть, то рано или поздно это случится, как бы ты ни старался, — произнёс Юнги на удивление спокойным голосом. — Знаешь что, Мин Юнги? Если ты продолжишь так говорить, то я точно никуда не поеду. Ты понимаешь, что твои приступы продолжаются из-за того, что ты опустил руки? — в глазах Джина было негодование, потому что искренне ненавидел, когда на его брата находило подобное безразличие и апатия. — Юнги, он прав. Ты не имеешь права так говорить, потому что есть по крайней мере один человек, которому ты нужен, ты не можешь быть чёртовым эгоистом. Тебя пытаются вытянуть из этой дыры, а ты сам же своими словами и мыслями не даешь этого сделать. Поэтому приступы и продолжаются, ты поставил себе ментальный блок на то, что ты не имеешь права жить и обязан умереть, но это, блять, не так. Каждый человек достоин жить, но ты не сможешь избавиться от этой херни, пока у тебя есть мысли по типу: «Если так должно быть, то пусть так и будет». Ты будто положился на волю случая, а этого делать никак нельзя, — Чимин подтверждал слова Сокджина невозмутимо, но мелькающее в речи маты говорили о том, что слова Мина его задели. — Знаешь, я тебя прекрасно понимаю и не буду сейчас распинаться на тему того, что есть люди, которым живётся намного хуже, или что в любой ситуации есть выход. Я не буду этого говорить, потому что сам не понаслышке знаю, что такие слова делают только хуже. Прекрасно знаю, что такое боль от потери любимого и важного человека, но у тебя по крайней мере есть кто-то, кто способен тебя поддержать, у меня же такого человека не было, да и сейчас нет. Я не говорю, что после моих слов ты должен моментально начать радоваться жизни, но начни хотя бы жить, потому что сейчас ты не живешь. После этого Чимин замолчал и, казалось, погрузился в свои мысли, медленно потягивая чай из кружки. Джин и Юнги смотрели на него широко распахнутыми глазами, в них читалось удивление и любопытство. Джин думал лишь о том, почему этот молодой и симпатичный парень говорил с такой болью в голосе. Он привык к тому, что множество людей ломались, ещё даже не доходя до взрослого возраста, но обычно парень лишь отмахивался от этого, предпочитая надевать розовые очки, и прятаться от реальности. Он старался думать о том, что не так всё плохо, но, наверное, давно пора было понять, что реальность рано или поздно разобьет все твои ожидания. Юнги же не думал над словами Чимина, потому что и сам прекрасно понимал, что так мыслить нельзя, но ничего не мог с собой поделать. В нём вновь проснулось неуместное сейчас любопытство. Что же такого успел пережить за свою недолгую жизнь Пак Чимин? Почему у него взгляд восьмидесятилетнего старика, прошедшего войну? Сам Юнги действительно привык думать, что ему хуже всех. Да, он эгоист. Но все люди такие по своей природе, они делают что-то только для того, чтобы получить какую-либо выгоду. Мин так думал. По крайней мере до этого момента, сейчас же он искренне не понимал, что Пак Чимину от него нужно. Сейчас во взгляде рыжеволосого была лишь задумчивость, но и она не обошлась без примеси боли. А Юнги устал бродить в поисках ответов, ему хотелось уже всё выяснить и успокоиться. Как бы по-детски это не звучало, но сейчас парень предпочёл бы просто забыть о своих проблемах, послать их нахер, чтобы не вспоминать, как можно дольше, но он не мог себе позволить сделать нечто подобное, каждый раз, когда он забывался, его проблема обрушивались на него лавиной, и это происходило в самый неожиданный момент. Юнги сам чувствовал себя героем дурацкой книги по психологии. Он будто бы нарисован там на картинке, а рядом надпись: «Типичный носитель…», а дальше перечислены разные диагнозы, которые ему бы поставил психиатр. Но это было не так, нет никакого психиатра, был лишь Пак Чимин, опять прожигающий его своим взглядом. Юнги понять не мог, что творится у него в голове, но всё равно упорно пытался разгадать, о чём думал Чимин. Брюнет глядел в глаза напротив так пристально, словно действительно пытался прочитать его мысли, как в Гарри Поттере, а Чимину, наверное, становилось некомфортно, потому что он отвёл взгляд и обратил внимание на окно, сразу после этого его глаза расширились, и он взглянул на часы. — Я думаю, мне пора домой, вам нужно обсудить свои семейные вопросы, так что не буду мешать, да и стемнело уже. Юнги слышит голос словно через вату, поэтому словно в замедленной съемке перевёл взгляд на окно. А там действительно темно, сначала Мин не понимал, почему стемнело так рано, а потом он вспомнил, что на дворе грёбаная осень. — Оставайся у меня, — слетело с языка быстрее, чем он успел подумать, но жалеть об этом не собирался. Чимин сначала смотрел удивленно, а потом кивнул и сел обратно, вновь закутываясь в тёплый плед. И он, чёрт возьми, выглядел так гармонично на фоне гостиной Юнги. Возможно, только его здесь и не хватало. Мин отогнал эти мысли и сделал глоток чая. Юнги не любит осень, но осень любит Юнги.