х х х
Третий этаж. Правое крыло. Врачи, снующие возле двери за которой спит его муж. Фиби и Лотти в коридоре с синяками под глазами и белыми халатами, накинутыми поверх одежды. - Гарри? Боже, как хорошо, что ты здесь. Почему они так говорят? - Все в порядке? Я могу его увидеть? - Врачи осматривают его. Мы позвали их, когда он открыл глаза. Нас пока не пускают. Дальше Гарри уже не слушает. Зачем слушать, когда все ответы за дверным полотном у него под носом? Он заходит, наблюдая картину, разрезающую его душу на тысячи лоскутков. Маленькое худощавое тело. С кровоподтеками на лбу. С исцарапанным предплечьем. Швы на татуировке оленя. Чернильное сердце, набитое на руке, зашитое хирургическими нитками. Ужасно. Ужасная жуткая метафора прямо перед его глазами. Доктора замечают его присутствие не сразу. А Гарри не замечает ничего. Ничего, кроме пикающего кардиоаппарата и своего Луи, который больше похож на потрепанного манекена из дешевого хоррора. - Мистер Стайлс. Вам сюда нельзя. - Как он? Взгляд Луи медленно фокусирующийся на его голосе. Трепещущие полузакрытые глаза, обрамленные мокрыми ресницами. Он плакал? - Мистер Стайлс, пожалуйста, подождите за дверью, пока мы не закончим осмотр. В его сторону направляется врач, открывающий дверь. Подталкивающий его на выход. - Лу? Безумный напуганный взгляд в ответ. Голубые кристальные глаза, помутненные немым криком. Гарри, вышвырнутый в коридор. Лотти, моментально прижимающая его к себе. Или себя к нему. Все похоже на липкую тягучую ленту, скомканную как выплюнутая жвачка. - Все будет хорошо. С ним все будет хорошо. Эти два дня были похожи на ад. Как все может быть хорошо, когда его муж на грани жизни и смерти, а его дочь покинула этот мир, даже не выучив до конца алфавит. Они остановились на букве «О». Блять, как же это невыносимо. У него не осталось слез, не осталось боли, не осталось ровным счетом ничего внутри, кроме черной дыры. Он – бездна в оболочке человека. Ему нужно было выкопать яму рядом с надгробием и зарыться там живьем. Даже это было бы не так мучительно, как стоять здесь в белом стерильном коридоре, ожидая неизвестно чего. - Мистер Стайлс. Мисс Томлинсон. Хмурый подкошенный голос врача. Выходящие медсестры из палаты с анализами в руках. Все в замедленной съемке. Еще одно слово и сердце Гарри прекратит биться. Он уверен в этом. - Как он, доктор? Голос Лотти – нож, разрезающий напряжение. Застрявший в легких воздух внутри Гарри - словно прелая рассада от невыплаканных слез. - Состояние стабильное. Сильное сотрясение, кожные повреждения от осколков неглубокие, но есть кое-что серьезное. Обморок на пороге сознания. - Мистер Стайлс? Рука с морщинками у костяшек пальцев, поддерживающая Гарри за локоть. Попытка не упасть. Доктор и Лотти усаживают его на кушетку возле окна. Фиби – бледная настолько, что почти слилась со стеной. - Да, нормально. Простите. Продолжайте. - Я не хочу вас пугать, но скорее всего у мистера Томлинсона амнезия, надеемся, что регрессирующая. В этом случае воспоминания восстановятся со временем. Повреждена кора головного мозга. Это предположительный диагноз, точный я вам смогу сказать завтра после МРТ. В остальном он в порядке. Рефлексы более-менее в норме. Он в сознании, но не может ответить на элементарные вопросы. Кто он. Где он. Что произошло. Вы можете зайти к нему, мистер Стайлс. Но только вы. Слишком много лиц и людей может ухудшить ситуацию. Нужно быть аккуратным, простите леди, но пока что вы не сможете его увидеть. Как минимум пару дней он должен сфокусироваться на одном лице. Вы в состоянии зайти к нему? Может быть вас он узнает? Амнезия. У моего мужа амнезия. - Я, да. Зайду. Сейчас? - Да, можете сейчас. А вы бы, дамы, поехали домой отдохнуть. Поспите и примите душ. О вашем брате есть кому позаботиться. Хорошо? Гарри даже не думает об этом. В ушах звенит вся навалившаяся информация. Вот почему Луи смотрел на него так, когда он ворвался в палату. Возможно он не помнит его. Катастрофа продолжает набирать обороты. Он входит за дверь, не ощущая ничего вокруг. Мир – застывшая цитоплазма. Луи – ядро его атома, которое потеряло все знания о жизни. - Привет? Неуверенное бормотание, почти не похожее на собственный голос. Гарри осторожно придвигает стул к кровати, даже не решаясь взять мужа за руку. Он смотрит на безымянный палец, отмечая отсутствие обручального кольца. Они специально сняли его? Он думал, что когда Луи очнется, то Гарри свернется рядом с ним калачиком и будет держаться за его грудную клетку, как за спасательный жилет. Гарри нужен его Луи. Только вот проблема в том, что хоть Луи и здесь, но он – незнакомец. - Ты меня знаешь? Три слова как нокаут. Способность ответить на простой вопрос застревает комом в горле Гарри. - Д-да. Мы знакомы много лет. - Ты мой друг? - Можно и так сказать. Он не хочет вешать на Луи ярлыки все и сразу. Он мог бы сказать, что они женаты, что Луи ему не просто друг, а муж, любовник, отец их дочери. Мертвой дочери. Нет, этого он точно не произнесет. Достаточно быть другом. Луи – зашуганный котенок. Гарри будет тем, кем нужно, чтобы уберечь его и помочь восстановиться. - Как тебя зовут? - Я Гарри. - А я Луи. Врачи сказали, что это мое имя. Робкая улыбка с мимолетными морщинками возле глаз. Вопросы, прошивающие сердце Гарри насквозь косыми огрубевшими нитками. - Рад, что ты в порядке, Луи. - Я, наверное, крутой, посмотри сколько у меня татуировок. Я бы хотел вспомнить, что они значат и кто я. Резкая перемена циклона в его голубых глазах. Настороженный Гарри с померкшей надеждой хоть на одно воспоминание. - Я могу тебе рассказать, если хочешь. Неуверенный сломленный голос. Гарри собирается рассказать своему мужу о татуировках, которые сделали они вдвоем. О компасе и корабле. О розе с кинжалом. Обо всем. Как бы ему выкрутиться, не выдав все сразу? Головоломка без права на ошибку. - Правда? Был бы рад, - Зевок. - Ты устал. Тебе нужно много отдыхать, Лу. Упс. - Лу? Шторм в голубизне, сменяющийся задумчивостью, а после спокойствием и штилем. - Прости. - Нет, ты, что ты! Мне нравится, как звучит Лу. Это хорошо. Я – Лу. Еще один довольный зевок. - Засыпай, а когда ты проснешься, я буду здесь, ладно? Расскажу тебе о татуировках и о том, какой ты крутой. Выдавленная улыбка Гарри в противовес мягкой пелене Луи. Он кивает и закрывает глаза, мгновенно отключаясь. Гарри сидит без движения несколько часов, пока день не уступает ночи, а лунный свет не скользит по подоконнику. Все очень жутко. Странно. Гарри чувствует себя так одиноко, как никогда в жизни. Ему паршиво, тоскливо и так страшно, что Луи может его никогда не вспомнить. Их семью, их любовь, их свадьбу, их жизнь, их дочь. Луи для Гарри — значит абсолютно всё в этом мире. Но теперь Гарри для Луи не значит ровным счетом ничего.х х х
- Хэй. Гар- Гарри? - Мгхм? Гарри уснул на стуле, облокотившись о матрас, возле ног Луи. Луи слабым движением ступни тыкает его в плечо. - Голова. Одно слово, сказанное сиплым голосом и Гарри бодр. Моментально приходит в себя от дрёмы. Сон сменяется тревогой. - Что? Что болит? Рефлекторно вскакивает и прижимает ладонь ко лбу Луи. Температура. Жар. - Угу. Голова. Слова похожи на мяуканье. Гарри сиюсекундно жмет кнопку вызова врача над тумбой. Через минуту, кажущуюся вечностью, напичканную тихими стонами Луи, дверь распахивается. Свет в палате включается, пульс набирает скорость. Это подтверждают цифры на мониторе, присоединенному к телу десятком трубочек и проводов. - Что произошло? Сконцентрированный сухой голос врача, осматривающего Луи. Открывающего пальцами его сжатые веки, регулирующего капельницу. - Сказал, что болит голова. Всё в тумане. Гарри готов упасть и не просыпаться. Пожалуйста, остановите этот кошмар. Шприц, вонзающийся в бледную кожу. - Давай, приятель. Луи, это твой доктор, ты слышишь меня? Тихий-тихий всхлип в ответ. - Я ввел обезболивающее. Должно полегчать через пару минут. Гарри не может ничего ответить. Он просто стоит по другой бок от кровати, бесстрашно сжимая ладонь Луи в своей. Ему плевать, что это слишком интимно, потому что он имеет право на это. Луи - его муж. И Гарри волнуется за него больше всего на свете, и – Через пару мгновений писк становится менее частым. Зажмуренные веки разглаживаются сном и спокойствием. - Вот так. Всё в порядке. У него мигрень на фоне черепно-мозговой травмы, но всё хорошо, Гарри. Слышите? Он спит, вы вовремя позвонили. Ему станет лучше. - Д-да. Да. Лучше. - Вы останетесь здесь? Вам ничего не нужно? Вода, еда? - Да, нет, не нужно. Я хочу быть с ним, когда он проснется. Я обещал ему. - Хорошо. Бутылки с водой в прикроватной тумбе. Если что, просто нажмите на кнопку. Он обходит кровать и кладет руку на плечо Гарри. Гарри, который не может отвести глаз от Луи. Гарри, паника которого всё еще не прошла. - Мистер Стайлс? Слёзы, слёзы, слёзы повсюду. - Он поправится и всё вспомнит. Ему нужно время. Его организму нужно время. Он невероятный везунчик, который отделался парой ссадин после такой катастрофы, слышите? Я соболезную о вашей дочери, но сейчас сфокусируйтесь на том, что ваш муж будет в порядке. Вы нужны ему. Он нужен ему. Разумеется. Гарри всегда нужен Луи. А Луи всегда нужен Гарри. Простое уравнение, которому уже очень много лет. - Спасибо. Это всё на что есть силы. Доктор выходит в коридор, выключая за собой свет. Оставляя в темноте двух человек, которые когда-то являлись одним целым, а теперь стали тенью, потерянной в ночи.х х х
Утро наступает почти в полдень. Всё это время, пока Луи спит, Гарри сидит и держит его ладонь в своих руках. Целуя пальцы. Выцеловывая цифры 28. Читая молитвы, которые помнит. Все подряд. В надежде, что они помогут. Потому что Гарри не может ему помочь. Слова, обращенные в небо – единственное, на что он способен сейчас. - Ты всё еще здесь. Привет. Почти детский шёпот Луи, заставляющий Гарри моментально убрать свои губы и руки и всего себя от него. - Как ты себя чувствуешь, Лу? - Как размазанная кишка. Очень смешно. - Ты помнишь, что было ночью? - Да. Мне снилось, что я плавал в сгущенном молоке вместе с желтыми резиновыми утятами. Кротко кивает, смеясь собственной нелепости, подтягиваясь наверх в попытке сесть. Гарри помогает ему, придерживая за спину, подкладывая под шею подушку. - Спасибо. - Как твоя голова? - Гудит немного. Что со мной случилось? Доктор сказал, что я попал в аварию. Гарри ощущает себя подвешенной пиньятой, набитой болью. Луи со своим вопросом – нещадная бита, пытающаяся раздробить Гарри до момента, пока из него не вывалится всё нутро на землю. - Д-да. Но тебе повезло. Кроме памяти почти ничего не пострадало. Ты – счастливчик. Натянутая улыбка с жгучим привкусом слёз. - Я был за рулем? - Да. - Куда я ехал? - В аквапарк. - Оу. Гарри не скажет, что он ехал туда со своей дочерью. Гарри вынужден солгать. Это омерзительно, но в данный момент роль верного мужа заменяется ролью актерской. - Где моя мама? Блять. - Она… - Она ехала со мной? - Нет-нет. Ты был один в машине. Какая ужасная мерзкая ложь. Ощущение, что слова Гарри сейчас - ластик, стирающий их главную ценность, их дочь, с лица земли. - Тогда почему ты так загрустил? - Она умерла пять лет назад. Прости, я не должен говорить тебе о плохих вещах. Давай поговорим о чем-то другом? - Почему она умерла? - У нее был рак. - Дерьмо. - Да. Молчание. - Ты голоден, Лу? - Я бы попил воды, если можно. Гарри достает из тумбочки бутылку и соломинку. Подносит к губам Луи. Тот обхватывает трубочку и делает несколько глотков, прочищая горло после. Гарри должен позвать врачей, чтобы они осмотрели его. - Я должен позвать врача для осмотра. Не хочу, чтобы с тобой ещё что-то случилось посреди ночи, ладно? У тебя был приступ, ты помнишь? - Слабо. Гарри кивает. Наверное, это хорошо. Меньше воспоминаний о боли - меньше боли. - Гарри? Луи зовёт его, хватаясь за кисть руки. Татуировка с черепом касается запястья Гарри. Он почти тонет живьем, нажимая на кнопку вызова доктора. - Д-да? - Я гей? - Эм. Да? Как ты... ? - Ты любишь меня? Ответ умирает внутри Стайлса, потому что их короткий диалог нарушает медсестра, заходящая в палату. - Добрый день. Мистер Томлинсон, как себя чувствуете? Приветливая улыбка. У Гарри скручивает желудок. Луи смотрит на него с осторожностью, а потом отвечает ей. - Как будто шесть лет без перерыва катался на американских горках, мисс. - О, шутите? Это хорошо. Сегодня важный день. - Да? Почему? - Проведем вам обследование головного мозга. Судя по вашим анализам, взятым вчера, вы должны быстро прийти в норму. Если МРТ покажет хороший результат, переведем вас в обычную палату для стационара. Вы, похоже, родились в рубашке. Дежурная улыбка, ползущая вслед за руками, ощупывающими пульс, лоб, наложенные швы. Гарри очень мерзко от происходящего. - Здорово! Обычная палата звучит неплохо. Там есть телек? - Разумеется, мистер Томлинсон. Но пока вам лучше повременить. Травма черепно-мозговой - совсем не шутки. - Луи. Называйте меня Луи. Она хихикает, щелкая что-то на аппаратах возле кровати. Вытаскивает капельницу из его локтя. Меняет опустошенные пузырьки на сосуды с новой обезбаливающей жидкостью. Щеки заливаются краской. И Гарри свидетель этого сюра. Гарри знает, что Луи плохо. Что Луи больно, но это черт возьми Луи. Который никогда не скажет об этом. Ему проще притвориться и быть хорошим мальчиком, чем сказать о боли. Неважно какого характера. И Гарри видит ее в голубых помутненных глазах. - Хорошо, Луи. Как пожелаете. - Оу, простите за неловкость. Я не пытаюсь с вами флиртовать. - Все в порядке. Я знаю, что вы, ну, по мальчикам. - О, правда? Откуда? Я сам об этом узнал минуту назад! Вам Гарри сказал? И, да. Пусть Луи не знает кто такой Гарри, зато Гарри его узнаёт. Только Луи может шутить и кокетничать после автокатастрофы, трехдневной комы и ночного приступа мигрени. А еще Гарри с любопытством ждёт ее ответа. - Нет, я узнала об этом в новостях несколько лет назад. Я, скажем так, поклонница вашего творчества. Блять. Блятьблятьблять. Глаза Луи на выкате. - Я что, знаменит? Чем я занимаюсь? Почему ты не сказал мне? Последний вопрос летит и врезается прямо в Гарри. - Я не успел. Да, ты знаменит, Луи. Все развивается слишком быстро. Гарри еще не подготовил свою ложь. Ему нужно быть аккуратным, но факты мимо него сыпятся прямо в руки Томлинсона. - И что же я делаю? Я автогонщик? Угадал? Наверняка я крутой байкер с кучей татух, который чуть не разбился на своем мотоцикле? О боже. Какой бред, но если честно. Да, Гарри становится немного спокойнее. Луи все тот же, даже если его мозг отформатирован. - Нет, ты – Ты, певец и композитор. - Да ладно? Вот этим голосом я пою? Он, корячась, берет визглявую «А-а-а-а», чем вызывает очередной смешок у медсестры. - Ну как? Я все еще хорош для певца? Нахальная, глупая, самодовольная ухмылка. А Гарри отчего-то так зол. Всё это так неправильно. Боже, вчера он хоронил их дочь, а сегодня он стоит в палате своего мужа, пока тот шутит и смеется с медсестрой со своей амнезии. Это больно. Это ранит. За дверью слышится шум. А потом стук. На пороге Энн. Мама Гарри. Какого черта? - Боже, милый! Она как вихрь залетает в палату, сразу притягивая Гарри к груди, а через секунду поворачивается к Луи с огромнейшей печалью в глазах. Кто вообще разрешил ей войти? - Мой бедный мальчик. Ох, Луи! Как ты? - Простите, мисс? Голос медсестры вмешивается в эту картину. Лишняя капля на семейном полотне. - Я его мать. Почти. Хотя нет, он мне как второй сын. Я хочу знать что с ним. Секундный гнев в глазах. Медсестра поворачивается к Луи, раздвигая ножки инвалидного полулежачего кресла. - Луи, вам нужно будет осторожно пересесть в кресло, и я повезу вас на томограмму, хорошо? Справитесь? Мистер Стайлс, поможете? - О, эм, да, Ладно. Гарри подходит, хватая Луи за подмышки и приподнимая с постели. Осторожно перекладывая его в инвалидное кресло. Выглядит это довольно прискорбно. И жутко. - Мне пойти с тобой, Лу? - Нет, побудь с мамой. Вы же его мама, да? Я правильно понял? Слова Луи, как подтверждение самого страшного окатывают Энн ледяной водой. - Да, милый. Я ваша мама. Мы будем ждать тебя здесь. Все будет хорошо. Все хорошо, мой мальчик. Как только дверь закрывается и Гарри с матерью остаются наедине – - Какого черта, мам? - Ты не брал трубку! Папарацци облепили больничное крыло, ожидая вас. Лотти передала мне новости об амнезии. Боже правый, он действительно ничего не помнит? - Нет. Ничего. Как прошла церемония? Прости, что, -х х х
Этим же вечером Гарри впервые выходит из палаты, когда Луи засыпает после долгого дня процедур и обследований. Ему нужна еда, поэтому он ставит телефон на зарядку и заказывает доставку в больницу. Выйти он и правда не может. Журналисты облепили госпиталь, словно мухи. Гарри чувствует себя в ловушке. Мельтешащий секьюрити за спиной лишний раз действует ему на нервы, но так нужно. Так безопаснее. Его желудок урчит. Гарри понимает, как сильно был голоден, даже не помня, когда он нормально ел в последний раз. Что-то кроме воды и таблеток. Господи, во что превратилась его жизнь? Он медленно жует веганский бургер, запивая его крепким американо. Он не хочет спать. Ему нужно побыть в сознании, чтобы придумать как разгрести это все. Куда вести Луи после выписки? Как скоро ему можно будет уехать домой? Как добраться до дома, учитывая количество репортеров у входа? И самое главное. Если Луи позволит ему отвести себя в их дом, что делать с детской комнатой? Мурашки прошибают до озноба. У Гарри не хватит мужества уничтожить спальню их дочери ради того, чтобы Луи ничего не узнал. Но и рассказать Луи обо всем этом он еще не готов. Никогда не будет готов, видя его улыбку. Гарри до последнего будет оберегать ее, потому что он любит Луи больше всего на свете. И он готов на такие жертвы. Но все таки. Почему все в таком дерьме? Почему он вообще ест бургер? Он ненавидит его. Он никогда не ест фастфуд. Это Луи его любит. Если любит теперь вообще. Гарри знает о Луи абсолютно всё. Каждую мелочь, каждую родинку, каждую привычку и каждый рефлекс. Но теперь Гарри не только будет знакомить его с этим миром и его жизнью, Гарри придется самому узнать что осталось от его прежнего мужа и что изменилось вовсе. Он вышвыривает недоеденную булку в мусорный бак и заходит в палату с горячим напитком в руке. Ему очень сильно хочется покурить. Интересно, Луи продолжит курить? Вспомнит ли об этой пагубной затее? А потом он слышит всхлип. Свет выключен. Если бы не уличный фонарь за окном и луна на безоблачном черном небе, то комната была бы помещена во мрак. Мрак, который покрывает Гарри с головой, без единого шанса на луч света, потому что Луи плачет под одеялом. Даже не замечая, что Гарри вернулся к нему. - Лу? Аккуратный шепот. Три шага, чтобы пересечь расстояние от двери до постели. Несколько секунд, чтобы поставить на тумбу кофе и положить руку на его плечо. Даже не положить, а невесомо прикоснуться. Гарри помнит эти ужасные шрамы от осколков на руках Луи. - Прости. Он извиняется? За что? - Что случилось? Тебе плохо? - Я не, нет. Выдох. - Я в порядке, но, нет, не совсем. Я не помню кто я, кто ты, что со мной было. Врачи смотрят на меня с обо-обожанием. Кто-то из них сегодня процитировал какую-то строчку, говоря что это из моей песни. А я не знаю, я не в курсе. Это… - Ужасно. - Да. - Я могу рассказать тебе всё. Задавай любой вопрос, я на него отвечу, хорошо? Боль. Тупая ноющая рана в груди. Ребра, повернутые внутрь, как заостренные копья, давящие на легкие. Гарри тяжело дышать. Ему хочется сцеловать все слезы с лица его прекрасного мальчика, но он не может. Луи ничего не знает. И Гарри готовится сейчас ему рассказать. Он густо сглатывает, немного расслабляясь, потому что Луи снял маску. Вот он полностью обнаженный душой и настоящий. И вдруг Гарри становится очень страшно. Потому что, а вдруг Луи ему не поверит. Вдруг Луи посмеется над этим и скажет, чтобы Гарри проваливал и он ему больше не нужен? - Ты, ты не ответил. На мой вопрос. «Ты меня любишь?». Гарри помнит об этом. И кажется, что простого «да» будет абсолютно недостаточно. - Ты хочешь знать кто я тебе? - У тебя обручальное кольцо. Ты женат? - Да. Пауза. Выжидающие голубые глаза, кажущиеся серыми в свете луны. - На тебе, Луи. - Оу. Железобетонная плита, придавливающая горло. Кусок пластика, нагретый над костром за секунду до того, как расплавится. Айсберг, тонущий в кипятке. Икар, летящий прямиком к Солнцу. Падающая звезда, рассекающая позвоночник. Это какой-то пиздец. - Давно? Голос Луи менее уверенный. - Восемь лет. - Сколько мне лет? - Двадцать девять. - А тебе? - Двадцать семь. Секундное молчание. Гарри потрухивает от такого допроса. А потом, - - Ты симпатичный. Что? - Прости? - Ну если ты мой муж, то хорошо, что ты симпатичный. Я бы не хотел быть женатым на ком-то менее хорошеньком. Мне нравятся твои кудри. Вспышка из воспоминаний в голове Гарри. Вспышка, в которой Гарри стоит на коленях, делая минет, пока Луи тянет его за волосы, вскрикивая от наслаждения. Еще бы ему не нравились его кудри. Он просто без ума от них с первых дней знакомства. Я бы не хотел быть женатым на ком-то менее хорошеньком. Неужели?