***
— Хотите заработать денег на зелья? Хм, дело-то хорошее, но большие суммы мы, главные садовники, платим разве что за устранение серьезных угроз. Справитесь? Нину удалось найти на следующий вечер. Проведя весь день в старом саду, старательно прячась, друзья наконец увидели вдалеке группу людей в нарядах карт, быстро приближавшуюся к их укрытию, и когда садовники разбрелись, чтобы собрать семена из превратившихся в коробочки мелких красных цветов, удалось улучить момент, чтобы подойти к Нине, оставшись незамеченными двумя гвардейцами, сопровождавшими работников в этой вылазке. — Может, расскажете, какие есть варианты, и мы прикинем, что сумеем сделать? — уклончиво ответил Джинён. Нина окинула его оценивающим взглядом, от которого ему захотелось поежиться, но он не пошевелился. — А ты изменился, парнишка… Ладно. Самое высокооплачиваемое задание сейчас не слишком сложное, но крайне важное, потому и платим за него четыре золотых. Это самый быстрый способ заработать. Недалеко отсюда река изгибается, и в этом изгибе есть камни с потрясающего цвета красителями, мы часто туда ходим. Но пару дней назад там обосновались граммиты. Всего штук восемь, может, но наши доблестные гвардейцы идти зачищать местность отказываются, потому как не было прямого приказа Королевы, а пока она рассмотрит наше прошение и отдаст приказ, многих могут казнить: если Королева захочет увидеть серебристые цветы, и мы не успеем их перекрасить, нам конец. Вот потому награда так высока. Мы боимся, что придется самим сражаться ради красителей, а это… в общем, мы не воины, так что не хотелось бы терять людей. К тому же, так вы сможете продать железо и заработать еще немного. Что скажете? Парни переглянулись. Заросший сорняками сад казался надгробием прежним временам и вместе с тем напоминанием о простой истине — ничто не вечно, всё когда-нибудь обратится в прах, и лишь самые стойкие продолжат жить, но это точно будет не человек и не его творения. Нежные, кажущиеся хрупкими цветы пробивались меж камней мощеных дорожек, деревья шептались с ветром, оплетая лианами статуи, потерявшие лоск и покрывшиеся сетью трещин, травы спорили с грибами, пробравшимися в сад из дикой природы — оставленный человеком, этот мир превращался в дикие джунгли, но и это можно было изменить, уничтожив часть растений и заставив оставшиеся расти строго на клумбах. Ведь смерти подвластно всё, и отрицать это попросту глупо. — А какие еще есть варианты? — уточнил Бэм. — Да они все тоже с граммитами связаны, только посложнее, — правильно истолковав его сомнения, усмехнулась женщина. — Ну и одному из наших нужна шкура гравоклыка, но с этой тварью вы вряд ли справитесь, уж простите за прямоту. БэмБэм кивнул. Отдаленно похожий на носорога монстр с метровым бивнем и крепкой, как сталь, шкурой, точно был вне их досягаемости. — Можно взять тайм-аут на переговоры? — спросил Джинён, и садовница рассмеялась. — Конечно, берите. Я пока поработаю. Но ответ нужен сегодня. Не прощаясь, она резко развернулась и направилась к росшим неподалеку алым цветам, а БэмБэм сдавленно прошипел: — Вот ведь! Никуда от этих жаб-переростков не деться! Неужели всё-таки придется?.. — А куда деваться? Большинство проблем доставляют именно они, — проворчал Джексон, складывая руки на груди и начиная отстукивать ногой быстрый ритм. — На животных трудно охотиться, но сами они ни на кого не нападают, поэтому их мясо и шкуры покупают, а вот убивать просто так вряд ли попросят. Ну а граммиты… Они везде и всюду. Боюсь, выбора у нас всё-таки нет. — Я так и думал, что придется сражаться с ними, — вздохнул Джинён, проводя ладонью по лицу. — Только вот убивать их просто ради железа или убивать по заданию, за которое платят? Последнее очевидно выгоднее. — Когда это ты стал таким циничным прагматиком? — фыркнул Бэм, подозрительно косясь на друга, и тот, отрешенно посмотрев куда-то вдаль, нехотя прошептал: — Наверное, когда понял, что доброму певцу, отбивающемуся от атак лишь сарказмом, здесь не выжить. Этот мир совсем другой, но в то же время очень похож на наш, просто там законы запрещают излишнюю жестокость, и она преобразуется в яд, а здесь люди хватаются за мечи, чтобы отстоять свою правоту. Всё то же самое, только без масок. И нам, похоже, придется снять наши, преобразовав яд в сталь, иначе не выжить. Сарказмом от меча не отобьешься. БэмБэм отвернулся. Он понимал, что товарищ прав, но как же не хотелось в это верить… Вот только какая разница, кто чего хочет? Желания смертных никогда не были интересны ни богам, ни судьбе, ни даже другим смертным. И, возможно, поэтому им приходилось точить клинки. — Мы согласны. — Отлично. Ах, да, и если увидите на берегу яйца этих тварей, сожгите, а то повылупляются. Они и без опеки взрослых граммитов на свет появляются, так что лучше заранее ликвидировать угрозу, пока она еще не может тебя продырявить. Всё всегда может стать еще хуже, не так ли?***
— Повторим план. У них нет стражников, может, потому что на этом месте они обосноваться еще не успели, так что вариант номер три. Джексон сидел на корточках за невысоким раскидистым кустом и внимательно следил за передвижениями группы граммитов на берегу реки неподалеку. Говорил он едва различимым шепотом, но друзья, выглядывавшие из-за его спины, всё прекрасно слышали. — Я выбираю высокую точку и оттуда бросаю камни, отвлекая внимание врагов на себя, — тут же отрапортовал БэмБэм и ухмыльнулся. — Буду снайпером, прикрывающим ваши задницы, чтобы уберечь их для фанаток. — Вон тот холм должен подойти, — проигнорировав ехидство друга, вмешался Джинён, указывая на располагавшийся слева от их местоположения высокий склон, по сути, являвшийся нагромождением камней, пологий с одной стороны и круто обрывавшийся с другой — той, что была обращена к реке. — Думаю, доброшу без проблем, — кивнул Бэм, оценив расстояние. — Только забраться туда, не привлекая внимание, не получится, много мелких камней, они посыплются, когда я поползу наверх, как скалолаз на Эверест. — Значит, приготовься. Займи позицию за насыпью и жди, когда мы атакуем. Сразу после этого — вперед и, желательно, побыстрее. — О, так ты признаешь, что тебе нужна моя помощь, хён? — А были сомнения? Неужели ты чувствуешь себя ненужным? — Ой, прекращайте, не до того сейчас! — возмутился Джексон и даже обернулся на перекидывавшихся пылкими взорами товарищей. — Давайте вернемся к делу! — Как раз собирался, — пожал плечами Джи. — Я отвлекаю на себя большую часть граммитов пламенем, а ты берешь по двое, максимум трое и пытаешься попасть в живот. — Черт, меня это бесит! Я думал, это их уязвимое место, раз он так колышется, словно желе, а оказалось, что у них там огромный плотный слой жира, так что рубящие удары мечом и неглубокие уколы болезненны, конечно, но не смертельны, и эти заразы даже могут продолжать сражаться. Впрочем, хорошо, что у меня шпага, проколоть их жир проще, чем разрубить мечом, по словам Ауриэля. — Главное действовать быстро, чтобы шпага не оставалась в теле надолго, иначе граммит может в нее вцепиться. Раньше нам невероятно везло, — добавил Джинён, и его друг поморщился: он это отлично знал, поскольку давно уже выяснил всё, что мог о граммитах. Их самым уязвимым местом на самом деле были бока, так как спину и грудь прикрывала броня, но они отлично защищали фланги, так что подобраться к бокам было слишком сложно, особенно для новичка, потому оставалось лишь колоть в живот и надеяться, что на этот раз шпага войдет достаточно глубоко или, как в самый первый день, граммит окажется слаб и не продолжит бой с раной. — О’кей, все всё поняли. Я вырубаю врагов или хотя бы раню, а раз их тут девять, по идее, мы должны справиться. Джинён положил руку другу на спину и, дождавшись, когда тот нехотя обернется, осторожно спросил: — Ты уверен, что сможешь?.. Закончить вопрос он не сумел. Джексон поморщился: он отлично понимал, что друг имеет в виду, но ответа не знал, и это было самое мерзкое. «Я не должен рисковать друзьями», — звенело в голове, придавая сил, но в то же время в глубине подсознания беспощадный червячок сомнения продолжал задавать тот самый вопрос, что волновал друга. И как же на него ответить? Что сказать? Впрочем, сказать можно лишь одно… — Я справлюсь. Врать окружающим проще, нежели самому себе. Джинён понимающе улыбнулся, ни на йоту не поверив фальшивке, и отрешенно подумал, что даже если получится просто ранить этих тварей, так похожих на людей, полдела уже будет сделано. А граммиты у реки ловили рыбу прямо лапами, варили похлебку в огромном, высотой с их рост, котле, перебрасывались квакающими звуками, словно переговаривались, и даже порой смеялись… Трое собирали в мешок краску с камней, сияющих серебром, двое, клацая зубами, явно комментировали их действия — совсем как люди! А ветер шумел в листве высоких раскидистых деревьев, путался меж юных грибов, будоражил острую траву, похожую на тонкие длинные копья, терялся в чужеродном, мерзком, но таком понятном смехе. Всё просто, неправда ли? Или они, или вы, таков закон жизни. Вот только сейчас в роли нападающих не враги… — Начали. Готовность три минуты. Бэм юркой змейкой ускользнул налево, ступая как можно мягче — за это время бесшумную походку он освоил лучше всех, считая, что если уж не получается орудовать мечом, то хотя бы навыки скрытности необходимо развить, благо, гибкость позволяла. Оставшиеся переглянулись, кивнули друг другу, вытащили оружие и, отсчитав сто восемьдесят секунд, рванули вперед. Широкая, но спокойная, пронзительно синяя река мерно перекатывала воды справа, отрезая от грибного леса каменистый пляж, врезавшийся длинными фьордами в лес обычный, лишь несколько насыпей из острых древних камней выступали в качестве преграды. Разбросанные тут и там сияющие серебром точильные камни, начиная от крупных валунов, заканчивая мелкими камешками размером с кулак, блестели на солнце. Трава, пробиваясь сквозь камни, а порой и просто произрастая на них, мерно шелестела, редким плешивым ковром укрывая обломки некогда величественных скал, возможно, стоявших здесь миллионы лет назад. А зеленые жабоподобные существа, громыхая доспехами, занимавшиеся будничными, ничуть не пугающими делами, почти одновременно обернулись на источник шума. Джинён сглотнул. А в следующую секунду с ненавистью подумал о том, как их сородичи всего месяц назад напали на него самого. Ярость полыхнула алым маревом, вырвавшись из клинка и опалив ближайшего граммита, варившего суп. Короткий визг, и тот отпрыгнул в сторону, мгновенно вынимая меч. Джексон был рядом, держа шпагу словно ядовитую змею, но в глазах пылала решимость, кою прежде видеть Джинёну доводилось лишь пару раз. И он начал продвижение вперед, ведь друг точно не подведет, значит, надо очень постараться и не подвести его. Граммиты бросались на фехтовальщика, но их отгоняло пламя — визжа, они отпрыгивали подальше и пытались обойти ненавистного мага с фланга, но тот не позволял себе углубиться в стан врага и держался ближе к другу, а потому левый фланг был надежно защищен, правый же оберегался длинными струями пламени, отгонявшими чудищ. Первый крик боли раздался внезапно, но так ожидаемо, что Джинён невольно вздрогнул. Пламя на секунду погасло, и он, мгновенно встряхнувшись, вновь сосредоточился на собственной ненависти. Шаг вперед, пируэт — Джексон держался рядом, его движения куда сильнее, чем прежде, напоминали танец, став еще более плавными и отчего-то похожими на движения большой кошки. В памяти возник образ норда, изящно вонзавшего меч в сердце двурогого вороного коня, и отчего-то чувства разделились на два лагеря — радость, уверенность и вместе с тем удивление, ведь Джексон отказывался принимать беспощадность учителя, так почему же столь глубоко впитал его суть?.. Крик. Злой, полный ненависти и обиды, ошеломленный. Они одновременно подняли головы, и Джексон коротко выругался. Высокая насыпь, казавшаяся неприступной, оказалась не слишком страшной преградой для граммитов — один из них легко, в пару прыжков забрался наверх, и всё, что оставалось только что поднявшемуся Бэму, успевшему метнуть лишь несколько камней — отражать атаки, медленно отступая. А потом он оступился. Просто камень вылетел из-под ноги. Так обыденно, так скучно, так глупо — как не раз бывало на каменистых пляжах родного мира во время дружеских и рабочих поездок. Так неотвратимо пугающе. Джинёну показалось, что сердце проломило ребра и забилось где-то в трахее. Боль, спазм и ужас сковали мышцы. Высокая, но такая хрупкая фигура летела с двухметровой высоты, как бабочка, лишившаяся крыльев. Как осколок церковного витража, разбитого атеистами в приступе ненависти к вере непонятных им чудаков. Как марионетка, которой оборвали нити… Летела прямо за спины врагов. Что ты сделаешь, чтобы спасти друга?.. Полный ярости и отчаянной ненависти крик Джексона был больше похож на рев и почти заглушил грохот удара вместе со сдавленным полустоном-полухрипом. Джинён видел, как шпага на секунду замерла в лучах искристого веселого света, а затем рванулась так быстро, словно стала молнией, но его это не волновало. Душу сжигал страх, уродливый, вязкий, липкий, а в следующую секунду послышалось радостное улюлюканье чудовищных тварей, обернувшихся к новой жертве. Пламя полыхнуло само собой. Ярость алой пеленой застилала глаза, вырываясь из души багровым ковром, сметавшим всё на своем пути. Дикий вой, протяжный, истошный, показался музыкой жаждавшей крови душе, и где-то далеко, будто в другой вселенной, вспыхнул первый факел. А рядом с ним упал сначала один враг, за ним второй — острая шпага, длинная, тонкая, чудовищно острая, врезалась в мягкую плоть, прошивая ее насквозь и забывая парировать атаки. — Твою мать! — рявкнул Джексон, когда меч скользнул по левому плечу, рассекая и доспехи, и плоть. А в следующий миг сталь пронзила живот чудовища, на секунду буквально утонув в нем. Встав рядом с пытавшимся подняться на ноги другом, Джексон принял оборонительную позицию, обернувшись спиной к насыпи, а Джинён вдруг подумал, что гнать дичь огнем на ружья охотников — удобная тактика. Невообразимо мерзкая, но удобная. Трое граммитов кричали, бежали от огня, наскакивали на сталь, и безумие схватки захватило, казалось, всю вселенную. Боль в груди, спертое дыхание, напряжение в мышцах, грозившее судорогами, смазанная картина перед глазами, постоянно меняющаяся, не давая уследить за изменениями, бешеная пляска смерти и ярости, огня и металла, боли и отчаяния. Эмоции захлестывали, разум отказывался мыслить рационально, а затем вдруг вспышка — граммит, стоявший на вершине насыпи, выставил меч перед собой, опустив острием вниз, и прыгнул. Прямо на только что поднявшегося, но уже пару раз бросившего камни, не достигшие цели, Бэма… «Сдохни». Такое простое слово. Такое понятное. Яркое, как бенгальский огнь в новогоднюю ночь. Как салют в темном небе. «Гори». Пламя рванулось ввысь, забывая о том, что прежде не могло пересечь и вдвое меньшую дистанцию. Ненависть окутывала плотным саваном монотонной жгучей ярости, отчего-то лишенной любых иных чувств и такой спокойной, будто надо было всего лишь разжечь угли мангала. А затем крик, перешедший в вой. Оттолкнувший БэмБэма Джексон упал прямо на него, а рядом приземлилось корчащееся в дикой агонии месиво из обугливающихся рук, ног, оплавленных доспехов, раскалившегося меча… Другие твари завопили, ринулись в стороны от Джинёна, но одного настиг удар шпаги — с полным ядовитой злобы воплем граммит упал на землю, схватившись за лодыжку. Джинён обернулся, следуя мощным потоком пламени за двумя, убежавшими вправо, а Джексон наконец поднялся на ноги и бросился следом за теми, кто стремился прыгнуть в воду, чтобы зайти ненавистному магу в тыл. Камень сбил одного из них, попав прямо в голову, не защищенную шлемом, второй даже не обернулся, продолжая мчать к реке. Секунда, другая, Джинён просто не мог заставить огонь стать еще сильнее и отрезать врага от воды, но внезапно тот вскрикнул и замер. Шпага, ворвавшись в незащищенный бок, рассекла плоть и вышла с другой стороны. Короткий миг, и сталь уже на свободе, а брызги крови обагряют землю. Джинён моргнул. По щекам скатились глупые соленые капли. «Вот почему было так плохо видно», — отрешенно подумал он и смахнул влагу, напоминавшую о паническом ужасе, который он не хотел испытывать больше никогда в жизни. А затем в его поле зрения попало пламя. Мерное, потрескивающее, но не пытающееся добраться до воды. Факел затих. И уже никогда больше не смог бы подняться. Не смог жить. На душу словно плеснули ледяной водой, заставив схватиться за собственные плечи. Вот бы зажать уши, закрыть глаза и забыть, забыть, забыть… Но он смотрел на догоравшие останки только недавно смеявшегося существа, и в душе алым цветком разрасталась ненависть. Это существо чуть не убило его друга, а значит!.. Он замер. Эмоции враз исчезли. Нос опалило запахом жженой плоти. В тот момент Джинён подумал, что хуже убийства ничего не бывает, но его внутренний голос вдруг уверенно шепнул, что есть нечто куда более страшное. Безразличие. «А ведь тебе было всё равно, не так ли?» Он тряхнул головой и отвернулся. Надо было срочно проверить, как там друзья, это куда важнее. И куда правильнее. А тем временем БэмБэм буквально рухнул на землю, держась за левый бок — на него он приземлился, едва сумев сгруппироваться. Но он был жив, а значит, всё уже было хорошо… кроме стонущих граммитов, истекавших кровью. — Ты в порядке? — Джексон первым подошел к Бэму, словно забыв о врагах, и тот неуверенно кивнул. — Кажется, переломов нет. — Отлично. Мы молодцы. Мы все. — Но я ведь… — Мы все. И не смей себя винить. Тишина. А затем тихо-тихо: — Спасибо, парни… Я… не знаю, как сказать, вы… — Уже сказал, одного «спасибо» более чем достаточно, — вымученно улыбнулся Джинён, подходя к другу, и потрепал его по волосам — грязным, спутанным, пепельно-белым, но темным у корней. БэмБэм улыбнулся. На глаза наворачивались слезы, но он смахнул их рукавом и наигранно рассмеялся, стараясь держаться. — Вы нечто, парни. Ради меня… Хён, тебе рану надо обработать. — Надо, но сначала эти, — тут же нахмурился Джексон, кивая на граммита, пытавшегося подняться. Сердце замерло. Джинён смотрел на то, как вдруг задрожали руки лучшего друга, как его взгляд стал потерянным и опустошенным, как сглотнул БэмБэм, цепляясь за прижатый к груди камень, что так и не успел стать снарядом… «Так что же лучше, добить врагов, мучающихся от боли, но всё еще способных причинить твоим друзьям вред, или оставить грязную работу другим? Что выберешь? Напоить кровью землю ради тишины или наслаждаться воплями агонии, пока те не стихнут?» Хриплый голос в глубине души, вкрадчивый, сочащийся ядом, вдруг показался понятным и уместным. Отвратительно правильным. И Джинён сам не заметил, как подошел к шатавшемуся граммиту, пытавшемуся поднять меч, держась за проколотое брюхо. — Хён!.. Крик растворился где-то позади. Черное лезвие с алыми венами вонзилось точно в левую глазницу существа с узкими, но такими яркими, будто рубины, глазами. «Наверное, в них много крови», — отстраненно подумал Джинён, и высушенная мумия упала на землю. — Эй, друг, давай мы… Джексон не успел договорить. Второй граммит застыл сморщенным чучелом на земле. Ни капли крови больше не упало на камни — слишком ценную жидкость поглощали за считанные секунды. А в душе хозяина Клыка Дагона царило опустошение, будто в выжженной пустыне. Молча, спокойно, медленно, словно живой мертвец, он двигался от одного врага к другому и пронзал их черепа. Раз за разом, монотонно, размеренно… Один из граммитов резко вскинул руку, и на траву упал короткий, грязный зеленый палец с оборванными перепонками. «Куклы ломаются, если в них больше некому играть. А душа — главный игрок любой куклы». Месяц назад такие мысли показались бы бредовыми, странными, страшными — совершенно безумными. Но сейчас черный нож торчал из расширившейся глазницы, а с травой безуспешно пытался слиться отрубленный палец — обломок проигравшей марионетки. И ничто не могло показаться неправильным на фоне этого безумия, этой реальности — единственно верной. Последний граммит затих, а Джинён подошел к одной из насыпей, плотно завешенной со стороны воды уродливыми зеленоватыми гроздьями осклизлых сфер, больше похожих на кладку икринок гигантской инопланетной твари. — Это и есть их яйца? — спросил он и не узнал собственный голос, сухой, безжизненный, холодный. — Давай лучше я, хён! — воскликнул Бэм и кинулся к другу. Камень вновь выскользнул из-под ушибленной ноги, и парень полетел вниз, но его подхватили крепкие, надежные руки друга. — Нет, лучше я! — болезненно морщась, крикнул Джексон, помогая младшему товарищу встать на ноги, но в ответ получил лишь кривую усмешку и тихое: — Нет. Проще и эффективнее всё это сжечь. А дальше только багрянец, ярость и пустота, которая казалась слишком привычной, слишком понятной, слишком… желанной. Ничего не чувствовать, ни о чем не думать — это куда лучше, чем вспоминать. Но ведь колышущуюся под ветром траву, едва примятую чьим-то пальцем, ты уже никогда не забудешь, правда?.. — Ну наконец-то! Все трое резко обернулись, принимая оборонительную позицию, и замерли. Такого зрелища никто из них увидеть не ожидал.