Там, где за слёзы платят смехом

Десять дней пролетели незаметно. Друзья вставали на рассвете, привычно разминались, ополаскивались в реке, а затем шли на завтрак. Как оказалось, Сирэлю каждое утро приносили еду из соседней деревни, расположенной в получасе ходьбы, и в первый же день он договорился о порциях для его гостей. Такова была плата за защиту деревни от врагов: при малейшей угрозе маг попросту телепортировался в деревню и уничтожал нападавших, вот только многовековая защита не сделала из селян слабаков, ведь минут двадцать, пока гонец добежит до башни, деревню надо было защищать своими силами, а так как место было плодородное, к тому же там произрастало множество редких целебных растений, захватить его стремились многие, по крайней мере, раньше. Теперь же лишь граммиты да разбойники иногда совершали набеги, но последние, осознав всю бесполезность таких попыток, в основном переключились на обозы с провиантом, отправляемые в город. Что интересно, за все эти дни Сирэль ни разу не заходил в реку и, как Джинён выяснил впоследствии, попросту накладывал на себя очищающие заклятия, считая, что это гораздо эффективнее бесполезного бултыхания в воде, поскольку чистит лучше, а главное, экономит немало времени, которое можно пустить на исследования. Щетина же у него попросту не росла, что стало особым предметом зависти всех троих айдолов, мечтавших о бритве. Узнав об этом, Сирэль долго смеялся и заявил, что считал, будто парни хотят выглядеть мужественнее, потому и отращивают «не идущие им бороды», а оказалось, что они попросту голодранцы. С подобной характеристикой никто согласен не был, но все промолчали: Джинён — из-за осознания справедливости подобной характеристики, Джексон — из-за нежелания раздувать конфликт с тем, кто им всё же помогал, а Бэм — из-за воспоминаний о разряде тока, пронзившем тело. В ту ночь он хорошенько обдумал произошедшее и решил, что был неправ, но месть мага счел чрезмерной, да и вообще не мог понять желание причинить кому-либо боль в отместку за оскорбление, ведь всегда можно попросту ответить колкостью на колкость… БэмБэм забывал, что в мире, где правит сила, привыкают отвечать ударом на удар, ведь иной подход могут счесть проявлением слабости, а главное, обмен колкостями может затянуться и стать неэффективным, в то время как боль понимают все. И лежа на софе, выигранной в качестве места ночлега в «камень, ножницы, бумагу», он думал о том, как несправедлива жизнь и насколько сильно она уродует людей, особенно если изначально они не желают никому причинять боли. Вот и на нем теперь немало шрамов, равно как и на друзьях, со стонами и возмущением поделившими кровать… А ведь раньше этих шрамов было куда меньше. Но как забыть расчлененную тушу заколотого на охоте грациозного зверя? Убитых граммитами людей? То чувство, которое испытываешь, когда враг падает замертво? Падение в бездну и ощущение правильности собственной смерти… А главное, впереди ждало еще больше шрамов, и БэмБэм попросту не знал, сумеет ли не сломаться. Сумеет ли остаться собой, не превратившись в уродливое чудовище, коим ему казался Сирэль. В ту ночь он думал и о прошлом мага, но пришел к выводу, что оно не оправдывает убийства, тем более жестокие, равно как не оправдывает их и стремление к прогрессу. Даже если нельзя было проводить опыты на животных, кто дал одному человеку право отнимать жизни других? Хорошие, плохие — неважно, главное, это были жизни, и люди дорожили ими, так почему кто-то решил, что ради всеобщего блага пара тысяч смертей — приемлемая цена? Как можно вообще решать, чья жизнь ценнее? Он сам недавно принял подобное решение, вот только на весах было его собственное существование, и жертвовать собой казалось куда более правильным, нежели жертвовать другими. Бэм забывал, что изуродовал Сирэля выбор, сделанный им самим, выбор, который нанес ему так много ран, что в глубине души что-то невозвратимо поломалось, а значит, в списке жертв «во имя общего блага» первым стояло его собственное имя… Впрочем, подобное отношение не помешало БэмБэму усердно учиться. В первый же день Сирэль вышел на берег, где одевались бодрые после водных процедур парни и, не дав им закончить, выстроил в линию. Тогда Бэм отметил, что странную обувь маг сменил на вполне обычные черные сапоги до колена с отворотами, а рубашку заменила ее коллега из грубого серого материала, свободного кроя, с широкими рукавами и полным отсутствием воротника, совсем не вязавшаяся с образом аристократа. Впрочем, во всем облике мага теперь проглядывало безразличие к внешним удобствам и красоте, и даже движения не пестрели энергичными жестами, хоть и не потеряли стать, изящность да странный, а может, вполне закономерный аристократизм. И, надо сказать, новая манера поведения почти не раздражала, что сделало пребывание в башне куда более приемлемым, нежели Бэм боялся. Впрочем, как оказалось впоследствии, думать о подобных мелочах у него попросту не было бы времени, ведь, выстроив парней в линию, маг наконец высвободил их ману. Удар в солнечное сплетение основанием ладони, несильный, едва ощутимый, и пальцы медленно расползлись в стороны, будто лепестки раскрывающегося бутона, вминаясь в кожу, покрытую мурашками и прохладными каплями чистейшей воды. А затем волна жара, пульсирующего, мощного, казалось, сжигающего даже кости, и одновременно с тем ударная волна, промчавшаяся от ладони по телу, задевая каждый нерв, каждую мышцу, каждое сухожилие, причиняя невыносимую боль, заставляя кричать, кричать надрывно, страшно, во всю мощь легких… но не позволяя упасть. Тело будто прикололо к удерживающей его над землей ладони, словно стрекозу к картону. А Сирэль смотрел на агонию жертвы безучастно, спокойно, абсолютно равнодушно, и когда волна боли схлынула, первым, что услышал Бэм, мгновенно рухнувший на землю, был вопрос стоявшего следующим Джинёна. «И сколько раз ты делал подобное с собой?» Усмешка. И безразличное: «Не считал». Ведь маг увеличивал количество собственной маны, а затем высвобождал доступ к ней раз за разом… Но зачем? Этого Бэм понять не сумел. Не ради могущества самого по себе, не ради изучения сложных заклятий, доступных лишь высшим силам — так ради чего?.. Ответ вертелся на кончике языка, но произносить его вслух не хотелось, ведь принять этого странного человека Бэм попросту не мог. А затем раздался крик Джинёна, и БэмБэм краем глаза отметил, что даже на его боль Сирэль никак не прореагировал, что после вчерашней сцены с «отмщением» выглядело до ужаса мерзко… Вот только Джинён нисколько не обиделся, и, встав, поблагодарил мучителя. Он был единственным. Джексон, стоявший последним, получив новые силы не проронил ни слова и лишь сверлил мага полным раздражения взглядом, ясно говорившим: «Я бы ушел прямо сейчас, жаль, не могу». А вот БэмБэм уходить не собирался. Ему жизненно необходимо было получить оружие, и несмотря на боль, не отпустившую до следующего утра, пусть и не настолько яркую, как во время церемонии, весь оставшийся день он изучал способ изготовления Звёзд Смерти. Оказалось, в реках Островов можно найти огромное количество морских ежей, живущих на глубине, причем отчего-то в море их попросту не было, но к странностям местной флоры и фауны Бэм давно привык, потому не особо удивился. Что стало для него сюрпризом, так это то, что небольшие, диаметром в четыре-пять сантиметров существа и были тем самым смертоносным оружием. Как оказалось, их панцири являлись настолько крепкими, что можно было сломать стальной нож, пытаясь их вскрыть, потому подобную мелочь в еду не употребляли, а вот как оружие они были идеальны. Отваривая ежей в особом зелье, их насыщали магической энергией и делали взрывоопасными, а затем, дав просохнуть, бросали во врага, и как только ёж впивался в доспех или тело, направляли в него собственную магическую энергию, что приводило к довольно мощному взрыву, вырывавшему клок брони или отрывавшему руку, если Звезда попадала в незащищенное плечо. Наглядная демонстрация произвела на Бэма неизгладимое впечатление: Сирэль, стоя на берегу реки, вглядывался куда-то вдаль, спутанные светлые волосы трепал ветер, рубашка колыхалась, словно измятый старый парус, а дерево неподалеку, не слишком толстое, но и не молодое, ждало конца. Легкое движение кисти — один точный бросок, и внезапно дерево падает, сломанное пополам, под звук не слишком громкого взрыва, лишенного и дыма, и пламени. Магический взрыв с легким голубоватым сиянием, на миг объявшим жертву — невероятно пугающее, прекрасное в своей эффективности действо!.. БэмБэм загорелся этим. Получить такое мощное оружие стало для него главной задачей, и он даже решил, что оно стоило тех мучений, через которые пришлось ради него пройти, ведь теперь он сможет, сможет наконец защищать друзей так же, как они защищали его!.. Он больше не будет бесполезен. В его жизни появится смысл… и ценность. Он не будет лишним, не будет простым поваренком. Он справится, сумеет помочь друзьям вернуться домой, к родным! Даже если придется убить еще толпы граммитов… Ингредиенты для зелья, в котором изменялись ежи, было нетрудно найти на Островах, почти все они, Бэм знал это точно, располагались возле фермы. Шесть видов трав, два вида минерала, чешуя одного вида рыбы — самым сложным была именно поимка последней, но можно будет купить сеть, и тогда рыбалка станет куда более простым занятием! Правда, ради этого придется пойти на заработки, но ведь они и так решили, что будут зарабатывать деньги, а значит, это не станет чем-то неправильным, ведь правда?.. Бэм не смог бы себе признаться, что после падения в бездну что-то в нем надломилось, и сейчас воспоминание об убитом граммите причиняло намного меньше боли, а если уж совсем честно, казалось абсолютно правильным и единственно возможным. Ему больше не было жаль. Но он отказывался это признать. Да и зачем? Ему ведь дали второй шанс, он выжил там, где выжить и не мечтал, так зачем теперь скорбеть о тех, кто жаждал их с друзьями смерти? Шрамы на спине разглядеть без зеркала невозможно. Дни напролет Бэм, с первого раза запомнивший довольно сложный рецепт, тренировался высвобождать магию, и поначалу прогресса не было, что его дико расстраивало, но емкие, краткие, четкие указания мага сделали свое дело: к концу третьего дня парень начал взрывать Звёзды, пусть сила взрыва пока и была минимальна, а к концу десятого дня его взрывы уже начали наносить неплохой урон. Он тренировался с утра до ночи, прерываясь лишь на сон и еду, а азартный блеск в глазах смешивался с отчаянным упорством и жаждой силы. Джинёну не нравилась подобная одержимость взрывами, но он чувствовал, что вмешиваться не стоит, а вот Джексон попытался уговорить друга не изматывать себя так сильно, на что получил пространный ответ: «За эти дни я выжму из себя максимум! Научусь всему, чему только можно у этого мага! И тогда он станет мне не нужен, а я наконец буду сильным. Так что не беспокойся, когда вернемся, я буду соблюдать режим и всё такое, а пока мне надо выложиться на все сто, чтобы понять как можно больше!» Джексон подобного отношения понять не мог. Он держался подальше от мага и просто выполнял те же упражнения, что и на ферме, вот только заметил, что тело стало несколько выносливее и сильнее, а потому увеличил нагрузку. Даже зрение, казалось, улучшилось, ведь теперь он видел дальше, равно как слышал даже мельчайшие шорохи, но, как выяснилось, подобным изменениям подверглись организмы всех парней, Сирэль же сказал, что это естественный процесс, поскольку мана тесно связана с жизненной энергией. За обедом он долго и заумно вещал что-то о каких-то энергетических контурах, но Джексон потерял нить повествования буквально сразу, Бэм — ближе к середине, а вот Джинён, казалось, впитывал информацию как губка и даже засыпал мага кучей уточняющих вопросов, что явно пришлось тому по душе, и он, будто лектор в детсаду, с легкой улыбкой пояснял ученику непонятные моменты. Этой одержимости друга тайными знаниями Джексон понять не мог, да и не хотел, как не хотел он понимать и самого мага, казалось, с каждым днем всё больше затягивающего Джинёна в мир своих безумных изысканий. Сирэль казался чем-то невозможным, и чувство благодарности за помощь боролось в душе с ненавистью за невероятно жестокое испытание, выпавшее на долю Бэма. Впрочем, тот сам сказал, что ради Звёзд стоило так мучиться, а значит, наверное, можно было простить мага, вот только не получалось. Как не получалось и у Бэма, хотя тот даже не пытался, а вот Джексон прилагал к этому все силы, но в итоге так и остался на месте — у развилки между ненавистью и благодарностью, ведь Бэм наконец-то перестал хандрить и поверил в себя… А впрочем, Джексон знал, что его прощение магу не нужно, и потому решил оставить всё как есть, по крайней мере, если судьба не сведет их вновь. Единственное, что его беспокоило — Джинён, слишком уж сильно привязавшийся к магии, магу и безумию. Он действительно понимал и Ауриэля, считавшего себя богом, и хозяина башни, одиноко высившейся посреди болот, принимал их полностью, без исключений, и смотрел на их безумства как на норму, что вызывало одновременно и отторжение, и легкую нотку зависти. Отчего-то Джексону казалось, что, поняв этот мир, жить в нем на самом деле станет легче, вот только в то же время внутренний голос шептал, что понять его можно лишь одним-единственным способом, и это пугало. Он пытался вернуть Джинёна, говоря о былых деньках, но у друга не было времени на разговоры — он погрузился в тренировки и чтение странных книг даже более страстно, чем БэмБэм: днем тренировался высвобождать магию, плести заклинания, управлять огнем Клыка Дагона, а ночью читал трактаты древних колдунов об основах магии и засыпал лишь под утро. Синяки под глазами, общая бледность — этого всего он словно не замечал, с упоением погрузившись в науку, и как-то сказал, что всегда любил интересные книги, а главное, мечтал узнать что-то абсолютно невозможное, и теперь его мечта сбылась. А Сирэль смеялся и вытаскивал из сундуков всё больше и больше пыльных свитков, старинных фолиантов и тонких брошюр… То, что казалось друзьям слишком странным, самим Джинёном воспринималось как абсолютно естественное желание изучить как можно больше информации, чтобы научиться использовать не только базовые, но и довольно сильные заклинания. В первый же день Сирэль научил его комплексу упражнений для развития своих магических способностей (конечно, куда эффективнее был бы магический способ, открытый благодаря научным изысканиям Сирэля, но его он применять не хотел, да его и не просили) и объяснил, как правильно взывать к мане. Оказалось, всё было куда проще, чем Джинёну казалось прежде: нужно было очистить мысли, впасть в состояние, близкое к трансу, когда ты видишь полную картину происходящего, но держишь все свои эмоции под контролем, а затем попросту нащупать в душе синее пламя. Он никогда прежде его не замечал, да и поначалу эта фраза вызвала абсолютное непонимание, но Сирэль, махнув рукой на ученика, с видом побитого щенка взиравшего на него исподлобья, сказал, что проще будет показать. Подойдя со спины, он положил ладони на глаза ученика, отгораживая солнечный свет, и прошептал: «А теперь расслабься и обо всем забудь. Просто чувствуй». Чувствовать… Как это просто и одновременно с тем безумно сложно! Джинён чувствовал прикосновения прохладного ветра, ласкавшего разгоряченную после церемонии высвобождения магии кожу, твердую землю под ногами, такую крепкую, надежную, верную, тепло света, игриво путавшегося в волосах, биение чужого сердца рядом с собственным, жар тела, касавшегося спины пугающе отстраненно и в то же время так, будто не может быть нигде больше, горячее дыхание, щекочущее ухо, тепло ладоней, отчего-то совсем не пропускавших свет, даже если открыть глаза… И вдруг в этой темноте, где-то очень-очень глубоко, показалась крошечная голубая точка. Джинён потянулся к ней, подавшись вперед, и что-то теплое, ставшее вдруг поразительно понятным, укутывавшее спину пеленой защищенности, подалось следом. Он протянул руку, и свет приблизился, разгорелся — душа возликовала. Свет становился всё ярче, всё ближе, всё понятнее и роднее… Такой нежный, мягкий, добрый… живой. Настоящий. Бьющийся в полном симбиозе с его собственным сердцем! И вдруг пришло осознание, что это и есть его сердце. Та часть, что не засечь кардиограммой, не прослушать фонендоскопом, не увидеть на вскрытии… сама жизнь. Волшебная, искрящаяся частичка, полная надежды на лучшее и стремящаяся куда-то в неведомую даль. Возможно, к звездам?.. Невидимые пальцы в полной темноте коснулись синего пламени, и на секунду в голове промелькнула странная мысль, что глаза Сирэля горят именно этим завораживающим огнем… Джинён улыбнулся и подумал, что, возможно, когда-нибудь и его глаза будут светиться так же волшебно. Пламя вспыхнуло. Огонь был везде, словно его разнесло ветром по всему миру, вот только он отчего-то не ранил, а, наоборот, давал силы. И Джинён улыбался, не чувствуя, как тело падает в пропасть. Впрочем, рухнуть ему не дали, плавно опустив на землю и продолжая удерживать так, чтобы глаза всё еще были закрыты, создавая за руками непроницаемый для света барьер. Сирэль обнимал ученика, пряча его глаза от звезд, и, глядя на небо, вдруг прошептал: «Как быстро он научился… А может быть, зря я не хочу брать учеников? Один бы мне точно не помешал…» Но его не услышали. Джинён купался в пламени, изучая его, вдыхая, растворяясь в нем, и чувствовал, как становится ближе к самому себе, своим мечтам, желаниям, надеждам, страхам, боли и разочарованиям. В этом пламени было всё, всё, от чего он прятался и что принимал — это и был он сам. И почему-то прятаться уже не хотелось. Он распахнул глаза резко, внезапно, неожиданно даже для самого себя — просто понял, что теперь этот огонь никогда не исчезнет, и почувствовал, что пора двигаться дальше. Обнаружить себя на земле, распластанным по траве и похожему на фарфоровую статуэтку человеку оказалось не слишком приятно, дико странно и отчего-то невообразимо смешно. Джинён рассмеялся, помахал рукой в воздухе и пробормотал: «Как кисейная барышня! Обморок на руках прекрасного принца!» «Спасибо, что не «принцессы»!» — отшутился Сирэль, помогая ему приподняться. Сил не было, но для занятий магией не обязательно стоять, а потому, прислонившись спиной к росшему неподалеку дереву, Джинён попросил: «Научи меня». И Сирэль улыбнулся в ответ. А дальше были изнуряющие занятия, не имевшие ничего общего со столь чудесным погружением в себя: попытки отточить пассы руками, зубрежка заклятий, упражнения по концентрации магии, для чего надо было направить внутреннее пламя в определенную точку, и отчего-то это выматывало не меньше физических упражнений. Сирэль, окончательно вжившийся в роль лектора, повторял, что подобное естественно, поскольку, обращаясь к магической энергии, маги, по сути, обращаются и к энергии жизненной, не тратя ее, но выматывая душу, что, соответственно, выматывало и тело, а Джинён поглощал знания, буквально упиваясь информацией, кою черпал из рассказов учителя и огромного количества старинных пергаментов. Сирэль редко подходил к БэмБэму, предпочитая выяснять о его прогрессе за трапезой и лишь изредка наведываясь, чтобы проверить его энергетические контуры, впрочем, он также отложил на время собственные исследования, погрузившись в отработку заклинаний с благодарным слушателем. Впервые его слова настолько кого-то заинтересовали: в Академии его знаниям и умениям завидовали, а потому любую научную выкладку пытались разнести в пух и прах или, по крайней мере, делали вид, что ничего особенного в его трудах нет, после ему и вовсе не с кем было говорить о любимом деле, а помощники с Островов всегда слушали вполуха, не интересуясь глубинными тайнами мастерства. И вот наконец-то нашелся тот, кто его слушал, слышал и понимал, кто хотел узнать больше, кто мечтал понять магию, пусть и не так сильно, как он сам, но всё же, всё же… это было важно. Это делало его апатичное, бессмысленное существование на сотую долю ярче. Необычнее. Интереснее. И терять эту частичку ой как не хотелось… Вот только частичке этой долго не прожить, так зачем за нее цепляться? Но, может, ей всё-таки суждено спастись?.. Хотя что так, что эдак, она всё равно исчезнет — уйдет в другой мир, либо загробный, либо родной. Не рвать же ткань бытия ради общения с учеником? Какая глупость! Сирэль знал, что всё в этом мире имеет начало и конец, не знал он лишь одного — когда настанет его собственный финал. И, возможно, поэтому давно уже не искал чего-то, что сделает его существование хотя бы немного ярче. К концу десятого дня Джинён уверенно зажигал свет, освещавший всё на пять метров вокруг; превращал пламя Клыка в хлыст длиной в пару метров, пока неуклюже, но всё же уверенно им управляя; притягивал небольшие предметы с расстояния, пока не превышавшего полутора метров; и создавал огненную сферу, которую можно было бросить во врага, правда, небольшую, всего пять сантиметров в диаметре, но поджигала она даже влажную ткань, причем Сирэль говорил, что если развивать навык, можно добиться, чтобы горел практический любой материал, даже сама вода, что и продемонстрировал, эффектно заставив пылать саму реку. После этого Джексон радостно вытаскивал из реки поджаренные тушки рыб, коими разнообразил меню, но на рыбу внимание обратил лишь он: друзья фанатично взирали на горящую воду, явно мечтая достичь тех же высот, а сам маг с видом ярмарочного фокусника демонстративно завивал локоны огня в забавные спирали и рисовал ими мрачные картины. Река горела всего пару минут, но это зрелище отпечаталось в душах зрителей навсегда: багровое пламя, растекавшееся по прозрачной, кристально чистой голубой воде, клубы пара да странные картины с людьми, бредущими в пламени к далекому свету безразличных звезд… Ничего прекраснее Джинён не видел и знал: эта картина навсегда останется одним из самых ценных воспоминаний в его жизни, ведь, это не вызывало у него сомнений, он был одним из тех, кто брел к свету, пылая. Как многие другие нищие больные рядом… За эти дни что-то изменилось, разительно изменилось: Сирэль стал его товарищем, настоящим. Мудрый, добрый, внимательный собеседник, который не только поддержит, поправит, но и поможет увидеть собственные ошибки, словно наставник, готовый как похвалить за успехи, так и пожурить за недостаток усердия — такой человек был ему просто необходим, вот только если менеджерам обычно было безразлично, что пряталось в глубине души их подопечного, Сирэль ненавязчиво вытаскивал потаенные мысли и чувства на свет, и Джинён знал: ему они на самом деле интересны и важны. А значит, ему можно было верить, не так ли?.. По крайней мере, Джинён верил. И не хотел сомневаться. Ведь место в его сердце беспощадный маг уже завоевал… Очередная ночь сменилась утром, наступил новый день, и вместо привычных ритуалов друзья лишь умылись. «Время уходить», — звенело в голове название рассказа Рэя Брэдбери, и Джинёну отчего-то становилось грустно. Всё закончилось так быстро, фактически, даже не успев начаться… а ведь сколь многого он сумел бы достичь, продолжая изучать магию! Сколько полезных заклятий бы узнал! Но всё конечно в этом мире, жизнь — не прямая и не луч, она лишь отрезок, состоящий из других отрезков, и либо ты принимаешь это сам, либо страдания заставят тебя это принять, третьего не дано. Завтрак прошел довольно странно: у Сирэля снова изменилось настроение, и он, сияя самоцветами на изящном белом камзоле, то и дело махал руками, качался на стуле, а то и вовсе вскакивал и начинал бегать по залу с булочкой в руке, размахивая ею, как указкой. Он что-то рассказывал Джинёну о формировании связи между артефактом и его носителем, но сейчас даже сам Джинён плохо воспринимал информацию. Наконец, задав вопрос и не получив на него ответ от потерянного парня, ушедшего в себя, Сирэль замер. Глаза в который раз за это утро полыхнули голубым сиянием. Звон. Дребезг разбитого хрусталя огласил залу, заставив всех вздрогнуть и недоуменно воззриться на швырнувшего в стену бокал с вином мага. Алая жидкость стекала по серым стенам, стремясь вниз, к равнодушно следившему за происходящим полу, истоптанному множеством сапог. На уголке губ мага застыла багряная капля, делая его похожим на средневекового вампира: сияющие глаза, растрепанные волосы, аристократическая бледность кожи, сползший с левого плеча камзол, готовая к атаке напряженная поза и рубиновая капля в уголке тонких бескровных губ — идеальный вампир неидеального мира! Вот только Джинён понял, что в таком состоянии учителя слишком легко разозлить, и потому не посмел высказать мысли вслух, хотя до этого спокойно говорил почти обо всем, что думал, даже если это касалось самого мага — он не обижался, принимая чужое суждение спокойно и безразлично, а на самые опасные замечания отвечая лишь, что он такой, какой есть, и не собирается ни перед кем оправдываться, ведь только он на самом деле может быть себе судьей — другие пусть судят себя. — Ты меня не слушаешь. Считаешь, это неважно? Ведь ты используешь артефакт! И чем крепче ваша связь, тем выше твои шансы выжить! — обвинение больно ударило по совести, и Джинён вздохнул. Он знал, что его задача — не умереть и помочь друзьям сделать то же самое, но… — Чувства иногда мешают думать, извини. — Какие чувства?! — всплеснул руками маг. — Огорчение. Расстройство. Может… боль. Сирэль смерил его подозрительным взглядом. С минуту синие глаза всматривались в карие, а затем язык юркой змейкой скользнул по губам, слизывая гранатовую каплю, и маг рассмеялся. Закружившись по комнате, он взмахом пальца очистил стену, ссыпал осколки в мусорную корзину и, всё так же вальсируя, исчез на лестнице. — Тебе жаль уходить? — хмуро спросил Джексон, с силой сжимая вилку. Джинён вздохнул. Что ни скажи, всё расстроит или обидит друга, ведь врать ему совсем не хотелось, а потому он решил не пытаться смягчить удар. — Не хочу. Во-первых, тут я узнал бы очень много полезного, а на ферме сделать этого попросту не смогу, останется лишь повторять уже пройденное. А во-вторых, мне нравится изучать магию. Странно, но это действительно интересно. Школьные науки меня не сильно привлекали, они были довольно скучными, хоть и занятными, а вот магия… Это что-то действительно потрясающее! Я бы хотел узнать куда больше, но, увы, надо возвращаться к Ауриэлю. Я бы с удовольствием продолжил обучение здесь, но вам двоим тут не нравится, да и не думаю, что Сирэль согласился бы приютить нас на больший срок. Так что пора заканчивать, а жаль. Наконец-то я нашел дело, которое увлекло меня так же сильно, как пение, но связано оно с тем, что я любил с самого детства — с книгами. — Вообще, я бы согласился тут остаться подольше, — внезапно поддержал друга БэмБэм. — Хоть я и научился взывать к мане, пока делаю это не особо хорошо. Мне тот костер как тебе не показывали, так что уж извини, что прогрессирую медленно, но черт, хочется-то большего! Хочется научиться делать мощные опасные взрывы, а не маленький бу-бух, который разве что слегка травмирует! Джексон тяжело вздохнул, закрыл лицо ладонями и сдавленно пробормотал: — Теряю я вас, парни, ой, теряю! Вы что, помешались на этой магии? Вот зачем нам куча заклинаний? И без них справимся, оружие-то есть. А ты, Бэм, и сам научишься делать взрывы мощнее, на это просто время нужно. Всё равно Сирэль тебе не особо помогал. — К сожалению, помогал он сильно, — поморщился Бэм, вертя в руках вилку с поджаренной рыбой. — Подходил редко, но всегда такие советы давал, что после них я словно на ступеньку выше забирался. Поэтому не хочется терять такое подспорье. Но я справлюсь и сам! — Вот, правильный настрой, — одобрил Джексон и покосился на Джинёна. — А вот ты, по-моему, не хочешь уходить еще и потому, что подружился с нашим гостеприимным хозяином, который от тебя ни на шаг не отходил. Джинён закатил глаза. «Кажется, придется и об этом сказать… Всё-таки парни меня слишком хорошо знают!» — Да, ты прав. Сначала он казался мне противоречивой и непонятной загадкой, но потом стал хорошим товарищем — знаешь, мне кажется, я действительно его понял. У нас много общего, хоть мы и очень разные, особенно любовь к книгам. Так что ты действительно прав, Сирэль — мой друг, и, хотя я знаю, что вы его не сможете простить, сам зла не держу. Он такой, какой есть, а я его таким принимаю, вот и всё. — Слишком ты добрый, — вздохнул Джексон и запихнул в рот сразу огромный кусок хлеба, бывшего здесь в последние годы огромной редкостью. Местная деревня могла себе позволить выращивать пшеницу исключительно из-за защиты мага. — Я та-ак тронут! — раздался крик с лестницы, и Джинён вздрогнул. К нему на всех парусах несся Сирэль, размахивая книгой в одной руке и каким-то прозрачным камнем в другой. — Ты просто само очарование, знаешь ли! Поэтому лови! На стол аккуратно легли толстая книга в кожаном переплете, название которой серебристой вязью сообщало: «Основы магии, базовые заклинания», и небольшой грубо отколотый камень, не ограненный, но почему-то идеально прозрачный. — Вы сегодня отправляетесь не сразу, а через пару часов, а ты идешь со мной! И прихвати-ка камешек! Сирэль ухватил ничего не понимающего Джинёна за руку и потянул к лестнице, а тот, бросив на друзей озадаченный взгляд, подхватил камень и побежал за упорно тянувшим его, но слишком слабым физически колдуном. Спустившись на первый этаж, они двинулись дальше — в «мрачную» залу, где все эти дни ночевал Сирэль, и куда ни разу после проверки не заходили его гости. Усевшись на стол, закинув ногу на ногу, маг проворчал: — Комнатка не под настроение, но что поделать, если нахлебники заняли подходящую? Итак, начнем! Сегодня ты изучишь заклятие связи, которое поможет общаться на расстоянии. Поразмыслив, я решил, что ученик — это не так уж плохо, потому согласен обучать тебя и дальше, а этот кристалл транслирует сообщение в другой такой же. — Он вытащил из кармана камзола похожий осколок несколько иной формы и положил его на стол. — Они настроены друг на друга и используются магами Гильдии для связи на большом расстоянии. Всё, что нужно для активации — прочтение заклинания с одной стороны. Ну как, принимаешь предложение? Джинён не мог поверить собственным ушам. Продолжить обучение? Узнать множество новых заклятий? Не потерять магию, которую только-только успел полюбить, но уже смирился с ее потерей? Как можно сомневаться в ответе?! — Конечно, да! — крикнул он, опираясь ладонями о стол и нависая над камнем, приковавшим всё его внимание. — Спасибо! Спасибо-спасибо-спасибо! Это… это лучший подарок! Я смогу сделать заклинания мощнее и защитить друзей! Смогу узнать столько нового! Спасибо! — Ты занятный парнишка, — рассмеялся маг, покачиваясь из стороны в сторону. — Мне нравится твое стремление к знаниям, нравится твоя жажда понять окружающих и умение не навешивать ярлыки. Поэтому я тебе помогу. Это будет занятно… возможно. Надеюсь на это. В конце концов, попытаться раскрасить свою жизнь — это не так уж плохо! Кстати, хорошо, что я снова в неплохом настроении, а то вряд ли предложил бы это, начав забивать себе голову мыслями вроде: «Зачем это нужно, всё равно ничего не выйдет». Знаешь, как порой раздражает такая смена настроений? Раньше было проще, до Островов. Перепады настроения были, но не настолько резкие и частые, да и вообще, мысли не так разительно отличались, а здесь… Здесь странная атмосфера. Острова — оплот Принца Шеогората, и они одаривают тех, кто сюда попадает. Точнее, усиливают дар, что он нам когда-то преподнес. Иногда это довольно занимательно, но порой вызывает неудобства… а впрочем, за всё надо платить! Согласен? Джинён закусил губу и печально воззрился на своего собеседника. Синее пламя витых свечей обволакивало мягкой пеленой, так похожей на огонь собственной души, что казалось, будто мана вырвалась на свободу и разлилась дрожащим светом по казематам, державшим настоящее «я» в плену. И хотелось снести все преграды, чтобы дать этому огню разгореться сильнее, затопив весь мир, без оглядки на условности, чужое мнение и оценки окружающих — впервые в жизни хотелось забыть о тех, кто не позволял быть собой, и это ощущение было до невозможности приятным. Непривычным, странным, но более чем уместным! Вот только и за него когда-нибудь придется заплатить. А значит… — Но чем я смогу расплатиться за твою помощь? Повисла тишина. Сирэль внимательно вглядывался в глаза своего ученика, а затем приблизился губами к его уху и едва слышно прошептал: — Верностью. По спине Джинёна пробежали мурашки. Он не до конца понял смысл этой фразы, но… почувствовал. Почувствовал что-то пугающее, ужасное, но такое манящее… — Хорошо. Улыбка. Сияние синих глаз. — Вот и отлично… Сирэль отстранился, спрыгнул со стола, поставил ногу на стул и повел рукой над столом, заставляя камни загореться. Над одним из них возникло его объемное изображение, правда лишь по пояс, но оно было настолько точным, что даже прозрачность не могла его исказить. Над вторым зависла точная копия Джинёна, повторявшая каждое его действие. — Вот видишь, как просто? — усмехнулся маг, постукивая пальцами по грубо обтесанной столешнице. Звук продублировался с почти неразличимой задержкой. — Это шикарно! — прошептал Джинён, фанатично глядя на осколки неведомого камня. — Тогда приступим!

***

Прощались с магом они лишь через два часа, но теперь настроение Джинёна разительно отличалось — убрав в походную сумку книгу и камень, он бодро шагал по каменным плитам, приближаясь к выходу. БэмБэм и Джексон уже ждали его на улице, переминаясь с ноги на ногу и горя желанием поскорее покинуть место, небрежно подарившее столь много ужасных воспоминаний, а Сирэль безмолвной тенью следовал за учеником, что-то хмуро обдумывая. — Спасибо за всё. Удачи тебе, — улыбнулся Джинён в дверях, обернувшись к новому товарищу. Какая разница, болен он или нет, какая разница, насколько ужасные вещи творил, если его можно понять и принять?.. И вдруг Сирэль рванулся к ученику. Тонкие пальцы вцепились в черные волосы, дернув голову вперед и чуть вниз, горячее дыхание опалило кожу, а тонкие губы почти беззвучно прошептали: — Ты очень добр, и это может тебя погубить. Знаю, не стоит мне вмешиваться в игру нашего Лорда, но всё же… Дам совет. Когда увидишь нечто настолько мерзкое, что это вызовет лишь отторжение, не пытайся это понять. Не пытайся, иначе сломаешься. Твоя интуиция — следствие высвободившейся магической энергии, потому тебе легко понимать окружающих, но желание это идет из сердца, его никто не усиливал, ты сам того захотел. И, кажется, зациклился на этом. Все мы здесь на чем-то так или иначе зациклены, и я знаю, как трудно это побороть — почти невозможно! Но запомни: есть вещи, которые не стоит понимать. На самом деле не стоит. И ты с ними обязательно столкнешься. Тогда вспомни мои слова и попытайся оставить неприемлемое непонятым. Это важно. А еще запомни: даже я не понимаю нашего Лорда до конца, это не дано никому из смертных, и что бы ни шептала тебе интуиция, не думай, будто ты его на самом деле понял. Знай: он на вашей стороне, но он вам не друг. Это главное. Следуйте его советам, выполняйте его задания как можно точнее, тогда шансы приблизить возвращение домой будут выше, но помни, что вы — легкозаменяемые игрушки. Таких кукол, как я и Хаскилл, у него мало, единицы, Хаскилл и вовсе живет уже много тысяч лет, а вы — всего лишь игрушки, которые ему не жаль будет выбросить, если вы поломаетесь. Поэтому взвешивай каждое задание на самых точных весах и думай, как выполнить его с минимальными потерями. Лорд Шеогорат не поможет вам в критической ситуации, и не надейся. Разве что произойдет нечто экстраординарное. Поэтому… старайся помочь друзьям сам, тем, что у тебя лучше всего получается — думай, прежде чем делать. Собирай информацию. Лорд не убьет вас за задержку в пару дней, ведь он вечен, ему некуда спешить, но сейчас он зол. Судя по тому, что вы рассказали, он злится на аномалию, соединившую наши миры, и потому будь осторожен вдвойне, ведь, возможно, выживание Избранных после восстановления баланса не предусмотрено. Постарайся, чтобы это было не так. В замке сейчас слишком опасно, поэтому подготовьтесь как следует. Джинёна пробрало холодом, на висках выступила испарина. «Выживание не предусмотрено? Как же так?..» — Но выжить в его играх всегда можно, это тоже факт, — словно почувствовав его волнение, добавил Сирэль. — Просто иногда нужно пойти по более сложному пути, выполнять его указания не идеально точно, а с дополнениями. Что-то в конце… Нет, прости, не могу тебе сказать. Но дам намек. Просто вспомни сказку. А еще… Иногда твоя доброта действительно может спасать. Не спеши решать все конфликты так, как здесь принято. Я не знаю, что задумал Лорд, но, полагаю, для него оба варианта развития событий будут приемлемы, и смертельный, и счастливый, потому он не даст подсказку о том, как вам выжить. Думай сам. Не хватайся сразу за меч. Джинён сжал кулаки, перчатки натянулись и заскрипели. Злость, раздражение вспенились и схлынули, оставив острое чувство благодарности. — Спасибо, Сирэль. Ты рискуешь, говоря мне это. — Я слишком ценная кукла, — усмехнулся маг и, разжав наконец пальцы, шепнул: — Да и потом, надо же мне позаботиться о своем ученике? А в следующую секунду Джинёна резко оттолкнули, и он попятился назад. Сирэль рассмеялся и, закружившись, крикнул: — А теперь убирайтесь, и чтобы больше я вас здесь не видел! — Он оперся предплечьем о косяк, скрестив ноги, и усмехнулся. — Впрочем, если понадобится помощь, приходите. Но не обещаю, что она будет бесплатна! Джексон нахмурился, БэмБэм поморщился, Джинён улыбнулся. Он знал, что последние слова — всего лишь шутка. — Спасибо, Сирэль! Удачи тебе! — Удача мне ни к чему, каждый свою жизнь строит сам. — Тогда спокойствия и хотя бы чуть-чуть побольше радости. Мечтать о чуде никто не может запретить. Сирэль отвел взгляд, откинул голову и тяжело вздохнул. Хрупкая тонкая фигура в широком камзоле, словно лениво, но так грациозно опершаяся на косяк старинной башни, показалась невыносимо одинокой и печальной. — Мечты — это чудо, которое не каждый может себе позволить. У меня есть одна, но она несбыточна, и иногда мне кажется, что лучше было бы вообще не мечтать, ведь у меня нет права на ее исполнение. И предложенная тобой мечта не будет менее болезненной. А впрочем… если она всё же исполнится, я буду рад. — А я буду рад за тебя, — кивнул Джинён. Короткий взмах руки, и он резко развернулся на каблуках, направляясь в сторону леса. На ходу надевая на голову шлем, он думал о том, что же будет дальше, и надеялся, что его пожелание всё же исполнится. Друзья шли рядом, хмуро переглядываясь и лишь махнув магу на прощание — благодарить его у них желания не было. А Сирэль смотрел им вслед, шепча тысячи заклинаний, и они не видели, как за их спинами беззвучно расцветали бесконечно прекрасные иллюзорные цветы, взрывались радужные вихри, появлялись и исчезали удивительные волшебные картины с пегасами, единорогами, драконами и невероятными пейзажами, что вздымались горами и рассыпались морской пеной. Но никто так и не обернулся. Маг смотрел на создание своих рук как всегда в одиночестве и вдыхал свежий ветер, ненавидя его всем сердцем. Если бы кислород мог просто исчезнуть… Но тогда исчезла бы и сказка, которую Сирэль рисует. А ее время еще не пришло, ведь правда? И он продолжит рисовать в тишине, стирая одну картину за другой. Иллюзии исчезли. Люди пропали в лесу. Дверь башни закрылась. Лишь воздух был прежним — как сотни лет до, так и сотни лет после…