Там, где за слёзы платят смехом

Джинён не помнил, сколько просидел в объятиях друга и когда к ним присоединился Бэм, обнявший их обоих сбоку. Страх, ярость, обида, злость, паника — всё уходило, постепенно тая под теплыми лучами заботы и доброты, только боль оставалась. Крепкими липкими нитями опутав душу, она довершила создание кокона, что начал плестись в самый первый день прибытия на Острова, а может, и гораздо раньше, а вот сейчас работа была завершена, и отпустить сердце это чувство уже никогда не сможет, ведь из такого кокона бабочка не родится. Разве что демон… Джинён помнил лишь тепло объятий, бешеное сердцебиение где-то неподалеку, глубокое дыхание явно изо всех сил пытавшихся взять себя в руки людей, и понимал, что эти минуты нужны не только ему, ведь каждого ранило произошедшее, ранило так глубоко, что не спасет ни одно, даже самое сильное зелье. А может, для этого есть заклинание?.. Нет, существуй оно, взгляд Сирэля не был бы таким безжизненным, значит, и им придется просто смириться. Уж что-что, но это Джинён умеет, всегда умел, с самого детства… А потом отточил навык, постоянно выполняя странные указания продюсеров шоу, не понимая, к чему нужно строить из себя клоуна, но постепенно вживаясь в образ. И вот теперь садизм жизни шагнул сразу на несколько ступенек вверх, заставляя смириться с самым страшным — со смертью. Кровавой, болезненной, жестокой смертью. «Смерть — это не самое страшное», — прохрипел кто-то глубоко в душе, и Джинён, тяжело вздохнув, вдруг понял, что голос прав. Он ведь почувствовал это всего месяц назад, видя, как мучается человек, неспособный умереть… А что, если бы у него самого был выбор, жить вечно или умереть молодым? Что бы он выбрал? И Джинён поёжился, зная, какой выбор сделает. Он не хотел жить, теряя, и не иметь возможности поставить точку в монотонной боли. А серо-зеленый мир вязким удушливым коконом свернулся вокруг и шептал, что до желаний смертных никому дела нет… Странно, но пришли в себя друзья примерно в одно время, потому как практически синхронно ослабили хватку и начали усаживаться поудобнее. БэмБэм тяжело вздохнул, потирая колени, на которых стоял, Джексон разминал затекшую ногу, на которой сидел, Джинён качал головой, пытаясь восстановить кровообращение в шее, до недавнего времени придавленной Ваном. — Не понимаю, — пробормотал тот, хмуро оглядывая вернувшихся к работе селян, шушукавшихся с мрачным видом, но не пытавшихся линчевать Ауриэля, более того, не собиравшихся даже бросать работу в такой скорбный день. — У них такое случилось, а им хоть бы что! — Думаю, дело в образе жизни, — вздохнул Джинён, обводя взглядом спешивших по своим делам людей. — Мы жили совсем не так, как они. С детства они росли в мире, где смерть — это норма. Бандиты и чудовища могли разрушить деревню в любой момент, не говоря уже о том, что на путников постоянно нападают, потому они с детства учатся обращаться с мечом, но это крестьяне и рыбаки, а не воины, так что их родные и друзья часто умирали. И они попросту привыкли. Привыкли терять. Даже детей. В древности и у нас выживали далеко не все рожденные дети, так что здесь привыкли и к этому. К тому же, как я понял, тот мальчик был главной занозой деревни, потому его не любили. — Всё равно, как можно остаться равнодушным к смерти ребенка? — вспылил Джексон, упрямо мотнув головой. — А они не равнодушны. Присмотрись, когда мы пришли сюда, они были мрачными и молчаливыми, погруженными в себя, а сейчас кучкуются, перешептываются и выглядят еще мрачнее. Они расстроены, просто не видят смысла бросать дела ради того, чтобы поплакать. Им надо работать, иначе смертей может стать больше. Джексон вскинул голову и посмотрел на женщин, чинивших сети. Те постоянно бросали на лачугу, в которую унесли тело, тяжелые взгляды и поджимали губы, но от работы не отрывались. А ведь и правда, чтобы накормить других детей, еще живых, нужна рыба… — Ладно. Черт бы с ними. Но Ауриэль… Я понимаю, почему он это сделал, но… гадство… Это же ребенок! — Думаю, для него разница между ребенком и взрослым не особо велика. К тому же, тринадцать лет — это у нас ребенок, а здесь в пятнадцать уже становятся охотниками. Ну и, главное, он три года терпел, что о многом говорит, учитывая, насколько Ауриэль вспыльчивый. — А я его постоянно подкалывал, — пробормотал Бэм и поежился. — Хорошо, что в последний месяц перестал, но вот шутки… Он иногда злится из-за совершенно обычных слов! Что, если они его вот так же сильно заденут? — Вряд ли простые шутки доведут его до такого состояния, — призадумавшись, ответил Джинён, — но всё же лучше не рискуй. — Это точно. Лучше нам всем держать язык за зубами и думать, прежде чем говорить. — Вы что, собираетесь остаться на ферме?! — голос Джексона был настолько ошарашенным и потерянным, что друзья тут же обернулись, и Бэм, поморщившись, ответил: — Даже не знаю. Честно говоря, не хотелось бы, но… куда нам тогда податься? К этому психованному магу? Он еще хуже! — Не оскорбляй Сирэля! — буквально прошипел Джинён, сам не ожидавший от себя подобной реакции, но даже не заметивший неправильности происходящего. А впрочем, была ли она?.. Он чувствовал лишь ярость, смазанными алыми бликами слепившую глаза, и сжимал кулаки, отчаянно желая защитить одного друга от другого, хотя понятия не имел, когда странный человек, умевший создавать чудо из ничего, успел стать настолько важен. А может, дело было не в степени значимости, а в самом ее существовании? И БэмБэм, покосившись на друга подозрительным взглядом, понял это. — Ладно, извини, мне он не нравится, но тебе помогает очень сильно, да и сдружились вы… Слышал я, как вы перешучиваетесь какими-то странными фразочками по этому своему «видеофону». Не повторится. — Спасибо, — тут же улыбнулся Джинён, чувствуя, как ярость попросту испарилась, уступив место радости. — Черт, Джи, да что с тобой?.. — пробормотал Джексон, подползая к другу, и резко его встряхнул. — Я не понимаю! Ты осознаёшь вообще, что сейчас выглядел не лучше Ауриэля? Что за перепады настроения у тебя, что происходит? Ты ведь не сходишь с ума, как местные?! — Хён, прекрати! — мгновенно схватив друга за руки и пытаясь оттащить его, выпалил Бэм, беспокойно глядя на Джинёна, а тот смотрел на них полным непонимания взглядом и пытался осознать, о чем они говорят. Что он сделал не так? Пытался защитить друга, не более. Он же не пустил в ход кулаки! Так почему они так реагируют? Что еще за «сходит с ума»? Он не сходит с ума, он нормален! Но почему тогда Бэм так опасается его задеть, словно говорит с местными?.. Да не может же быть его поведение неадекватным?! В памяти вспыхнул клинок, яркими сполохами праздновавший очередную трапезу — кровь ребенка, выпитую рядом с неостывшим еще телом. Да что за?.. «Я не спятил! Это просто был психоз, нервное напряжение, не знаю, как назвать, но я просто сорвался, потом ведь истерика была, вот и всё. Мы постоянно на нервах, вот и результат. Но в остальном я абсолютно нормален! Так почему они не понимают этого? Почему они не понимают меня?..» Джинён опустил голову, всматриваясь в собственные ладони, и печально улыбнулся. Сердце билось отстраненно, заунывно, будто выводило поминальную песнь, а разум был абсолютно чист. Джексон отпустил друга и сейчас препирался с БэмБэмом, умолявшим его больше подобного не говорить, как вдруг их перебил тихий, едва различимый шепот, мгновенно заставивший спор прекратиться. — Я пытаюсь всех понять. Каждого, кого мы встречаем, потому что так здесь будет проще выжить. Я стараюсь, чтобы мы не попали в неприятности. Возможно, я слишком проникся этим миром, возможно, слишком нервничаю и просто устал, потому срываюсь, но почему… почему вы не хотите понять меня? Почему? Разве я сумасшедший? А если даже вам кажется, что да, почему вы не хотите просто понять и принять меня, как раньше? Потому что я срываюсь, как срываются жители ненавистного вам мира? Но вы и сами срываетесь, разве не замечали? Просто немного иначе. Так почему ты, Бэм, боишься, что я на вас кинусь, а ты, Джексон, стараешься вернуть меня прежнего, отрицая меня настоящего? Почему? Повисла тишина. Они отводили взгляды, поджимали губы, сжимали и разжимали пальцы, будто пытаясь ухватить нечто ускользающее, а время бежало вперед, не давая ответа. Джинён чувствовал, как в сердце обрываются тончайшие нити, а на глаза готовы выступить слезы, но их не было. Он улыбался. Прямо как Сирэль, когда говорил, что не может умереть… Он медленно встал, медленно подошел к кинжалу, одиноко торчавшему из серой земли, медленно выдернул его и убрал в ножны. Сталь приятно холодила кожу, и отчего-то впервые за всё это время Клык Дагона не вызвал и тени отторжения. Он пьет кровь и питается чужими жизнями? Что ж, почему нет? Каждый выживает как может. И Джинён сделает его сильнее, чтобы тоже не погибнуть. Это ведь всего лишь договор, взаимовыгодное сотрудничество, в котором ни один не предаст, не подставит, не посмеется, уходя, потому что они зависят друг от друга, и их узы надежнее цепей, приковавших Прометея к скале. Да, больше Джинён не будет его отторгать… «Я тебя принимаю, слышишь?» — уверенно. И по телу разлилось знакомое тепло, как в момент, когда Клык впервые напился крови. Джинён улыбнулся. Теперь он сможет еще лучше оберегать друзей… По крайней мере, постарается. — Прости, Джи, — тихий голос за спиной заставил его вздрогнуть и резко обернуться. Сердце сжалось, боль пронзила душу тысячами лезвий. — Прости, я больше не буду в тебе сомневаться, обещаю. Этот мир нас всех на взводе держит, а ты всегда был очень ранимым. Но ты всегда был и самым спокойным, сдержанным, потому я как-то не подумал, что тебя это всё сильнее, чем нас должно задеть, а ведь стоило бы, ты же всегда таким был: переживал всё очень глубоко внутри, никому не показывая своих терзаний, еще и улыбался, и только иногда случайно ронял слова, которые мы все благополучно игнорировали. Наверное, так было проще: не замечать, как тебе тяжело, затаскивать обратно в кадр после шоу, чтобы ты помахал рукой в камеру, когда ты пытаешься побыстрее уйти… Прости. Я был слепым идиотом, эгоистичным и самоуверенным. Если… Даже если ты здесь спятишь, я всегда буду твоим другом. Потому что знаю: ты никогда не предашь, не подставишь, не причинишь вреда, ты умрешь за своих друзей… нет, даже больше. Ты будешь жить, как бы больно ни было, чтобы быть рядом и помогать нам. Прости. С сердца словно рухнул огромный камень. Джинён смотрел на лучшего друга, стараясь подавить подкатывающие к горлу слезы, и краем сознания отмечал то, что давно заметил, но не хотел принимать: тонкие морщинки вокруг глаз, слишком загорелая кожа, как обычно в последний месяц гладко выбритые щеки, кожа которых огрубела и потеряла прежний лоск, мешки под глазами, пара седых волос… Бэм выглядел не лучше, и хотя издали их красота казалась прежней, достойной сцены, это были уже не юные мальчики, готовые дурачиться и весело балагурить на встречах с фанатами. Это были мужчины, прошедшие несколько кругов ада, познавшие силу отчаяния и ужаса, глубинного ужаса безысходности. Их всех изменил этот мир. И, Джинён знал это точно, сам он выглядел так же, только вот лицо всё еще было слишком детским, но теперь на нем всегда было такое выражение, какого у детей быть просто не может, потому он и не любил здесь бриться, ведь приходилось смотреть на жуткий контраст в отражении… А если так изменились тела, что же произошло с душами? Но «друзья — это одна душа на двоих», а может, и на троих, значит, они всегда тебя примут, что бы с тобой ни случилось. Если, конечно, это настоящие друзья… — Прости, хён, — Бэм встал рядом с Джексоном, теребя пряжку ремня, но стараясь не отводить взгляд от глаз друга. — Поддерживаю всё, что было сказано Джексон-хёном, я был не прав. Когда этот… Сирэль меня током ударил, я испугался, очень. И до сих пор боюсь. Этот страх, он в меня въелся. Я панически боюсь повторения, боюсь, что на меня сорвутся за мои слова, и поэтому стараюсь обтекать углы. Но… мы ведь друзья. Так что я и дальше продолжу стараться тебя не обидеть, потому что ты мне дорог, но не буду так фанатичен. Поэтому… прости, если сможешь, я ведь еще не раз могу тебе нахамить. Звон разрушенных цепей эхом отозвался в ушах, отразившись от потаенных уголков души. Даже если демон вырвется на свободу, его примут, потому что рядом настоящие друзья, а не фальшивки, просто порой людям нужен внешний толчок, чтобы оторваться от собственных проблем и увидеть переживания того, кто дорог. Но это не страшно, это можно простить… понять и принять. Ведь Пак Джинён отлично умеет это делать… — Без сарказма ты — не совсем ты, мы к этому привыкли, — улыбнулся он краешками губ, и друзья с облегчением выдохнули. Три улыбки казались одной, отраженной в идеальных зеркалах, и Джексон, потрепав друга по плечу, тихо рассмеялся. — Вот, так-то лучше! Давно пора было поговорить, а то всё молчим, сидим по своим норам, как мыши… Пора начать делиться мыслями. Ты тогда попытался нас расшевелить, перед походом, да всё заглохло. Надо исправлять. — Не спорю, — кивнул Джи, чувствуя, как на сердце расцветают незабудки. — Тогда давайте в первую очередь решим, что будем делать дальше, а то меня теперь паранойя захватит, если будем с Ауриэлем жить, — вздохнул БэмБэм, потирая плечи. И вдруг им под ноги упала тень. Занять защитную позицию так просто, если ты каждый день оттачиваешь навыки борьбы! Вот только сражаться было не с кем. Перед ними, окутанный зеленоватым слабым светом, вечным жителем этих мест, стоял тот, кого они никак не ожидали увидеть еще хоть раз: черные брюки, черные ботинки с загнутыми мысами, черный камзол и алая рубашка, ворот которой так напоминал анемон… Хаскилл, камердинер Шеогората, возник из ниоткуда, осторожно прокашлялся, привлекая внимание, словно того было недостаточно, и спокойно, размеренно, будто говорил с очень глупыми детьми, объявил: — Добрый день. Поскольку вы могли забыть, напомню свое имя: я Хаскилл, камердинер нашего Лорда, который и послал меня к вам, дабы передать сообщение. Поскольку оно крайне важно, прошу выслушать его со всей вашей внимательностью. Итак, вы готовы? — Безусловно, — нахмурился Джексон, отпуская эфес шпаги, и посланник, не обративший на подобную мелочь никакого внимания, кивнул. Вокруг собирались жители, перешептывающиеся и тыкавшие в камердинера пальцами, не решаясь прервать разговор, но явно воодушевившись, тот же тем временем начал: — Итак, мой Лорд желает, чтобы вы прожили оставшиеся два месяца всё там же, на ферме начальника тюрьмы Ауриэля, вместе с этим самым начальником, тренируясь у него и не урезая общение. Лорд настаивает, чтобы вы выполнили оставшуюся часть задания именно так, поскольку «это был неожиданный поворот, и интересно, чем же всё в итоге обернется». Так же он хотел сообщить вам, что «заключение полноценного контракта с артефактом Даэдрического Принца можно разорвать лишь одним способом: уходом хозяина в иной мир». Полагаю, здесь Лорд, как обычно, использовал фразу с двойным дном, потому помните, что даэдрические артефакты опасны, и не спешите полагаться лишь на них. На этом всё. Не желаете ли передать что-то Лорду? — Мы выполним указание, — тут же ответил Джинён, не давая друзьям и рта раскрыть, за что получил раздраженный взгляд лучшего друга, но коротким взмахом руки пообещал, что даст объяснения позднее, и тот поморщился, но промолчал. — О, это несомненно, — кивнул Хаскилл всё так же степенно и флегматично. — Даэдрическим Принцам, знаете ли, не отказывают. — Тогда у нас сообщений нет, спасибо, что передали его слова. — Всегда рад, — тон, которым это было сказано, заставил бы рассмеяться от его контраста со словами, вот только Джинён начинал понимать, что иначе Хаскилл говорить просто не может. Так что же сделали с его эмоциями? И за что? Ведь Шеогорат не дает слуге умереть уже много тысяч лет, но почему?.. — Простите, господин! — крикнул кто-то из толпы, заставив всех обернуться. — Скажите, раз вы здесь, значит, наш Лорд с нами? Он не ушел с Островов? Скажите, молю! Он ведь вернется? Вернется наш Лорд, истинный правитель Островов?! — Уверяю вас, — тоном истинного дипломата ответил Хаскилл, не стремясь приблизиться к людям, — Лорд всегда возвращается. Что бы ни произошло с его землей, он всегда приходит назад, возвращая Острова к их естественному состоянию. Вопрос лишь в том, как долго затянется его отсутствие. Возможно, живущие сейчас этого уже не увидят. По толпе прошел ропот, и люди заголосили, отчего-то не решаясь приблизиться: — А мы можем как-то помочь? Может, надо уничтожить Королеву? Или разрушить замок? Что нам делать? Мы хотим, чтобы Лорд вернулся! Королева обирает нас до нитки, умоляю, передайте Лорду, что мы ждем его! Когда он вернется? — Боюсь, сейчас никто из жителей Островов не в силах изменить ситуацию, однако господин работает над этим. Он непременно вернется, а пока просто старайтесь выжить, ведь вы это умеете. Вам не привыкать к тяжелым временам, потому просто продержитесь, сколько сможете. Острова вернутся в норму, и даже если вы этого не застанете, ваши потомки точно увидят это. «Потомки, — подумал Джинён. — Не дети. Почему он сказал именно так? Потому что Шеогорат может играть в эту забавную игру столетиями? Но неужели ему не жаль собственный народ?.. Хотя нет, Сирэль говорил, Принц злится, а сам он сказал, что дойдет лишь до числа „семь” — у него еще четыре попытки, после чего он зачистит этот мир ото всего, что связано с нашим, в том числе и от невиновных людей. Значит, он не станет затягивать». Джинён улыбнулся собственным мыслям: он знал, что Шеогората не волнуют смертные, но всё же был рад тому простому факту, что их страдания не хотят затягивать. Сирэль сказал бы, что он ищет решение на поверхности, в то время как логика Принца всегда куда глубже, но его здесь не было, и Джинён продолжал улыбаться, глядя на то, как Хаскилл успокаивает жителей, а затем, ответив на основные вопросы, исчезает, сославшись на срочные дела. В толпе царило невероятное оживление, и люди гудели, будто потревоженный улей, радостно обсуждая хорошие вести, сбивались в стайки, явно не собираясь в ближайшие минуты бросаться обратно к позаброшенным делам — наконец-то их вера оправдалась, пришло подтверждение того, что их не бросили, о них не забыли, и это расшевелило даже столь угрюмых и вечно погруженных в себя людей, как местные жители. Вот только не все были довольны происходящим: явно растерянный БэмБэм переминался с ноги на ногу, а Джексон хмурился, раздраженно отбивая ногой ритм одной из своих песен, и, как только камердинер исчез, сразу обратился к другу: — Почему мы должны выполнять его указание? Это же бред чистой воды, мы не сможем относиться к Ауриэлю как прежде! — Ну… — Джинён призадумался. Желание солгать было очень велико, просто всеобъемлюще, но титаническим усилием он всё же подавил его и сказал правду: — Я смогу. А вы… не сможете — значит, не надо. Просто не нарывайтесь на бой, не грубите, усердно занимайтесь и попробуйте снова привыкнуть к нашему учителю. Узнать его заново. Уверен, два месяца сделают свое дело, вы перестанете его ненавидеть и бояться, а если нет… Что ж, значит, Шеогорат поставил не на то число. — По-моему, он поставил даже не на тот цвет! — фыркнул Джексон. — Время покажет, — пожал плечами его друг. — Но почему вообще надо обязательно выполнять такое дурацкое условие, учитывая, что произошло и как тяжело нам будет? Мне так точно, я разочаровался в человеке, которого безмерно уважал! — Мы не можем ослушаться Лорда, потому что иначе он нас просто уничтожит, — усмехнулся Джинён, и парни переглянулись. — А нам пока рано превращаться в чучела. Ты разве не понял, Джек? Таким, как он, не отказывают… если, конечно, ты не самоубийца. Мне подумать, что ты сдался? — Вот еще, — фыркнул тот. — Отлично, значит, ты всё еще тот Ван Кайе, которого я знаю. А то я уж было испугался, что, когда этот мир тебя отпинал, ты решил спрятаться в кусты, и передо мной сейчас кто-то совсем другой. — Вот уж нет, я, скорее, сам отпинаю этот мир! — Тогда вперед, начни с задания. Выполни его — попробуй понять Ауриэля, ведь заданием было не провести с ним два месяца, а принять его, его настоящего. Ну так что, рискнешь? — Попробую, — поморщился Джексон и вдруг усмехнулся, заявив: — А ты точно «советник». Серый Кардинал! — Потому и взял на себя эту роль, — подмигнул Джинён. — Отличная у нас команда! — встрял БэмБэм. — Рыцарь, Кардинал и Повариха! Они невесело рассмеялись, а из лачуги мага вдруг вышел Ауриэль, разговор с которым обещал быть очень сложным. Полные раздражения и досады глаза, нервные движения, насупленный вид — это о многом сказало его ученикам, вот только норд хоть и был в плохом настроении, о произошедшем вспоминать явно не собирался. — Что, всё еще здесь? Давайте уже, берите себя в руки. Все смертны, вы тоже, а за свои поступки надо отвечать. Идите, побродите по окрестностям, маг попросил собрать некоторые травы, так что надо помочь. Я пойду к болотам, там опаснее всего, а вы к реке, но помните, там могут быть граммиты. Вот список. Грубо сунув в руку БэмБэма лист пергамента, Ауриэль отправился прочь из деревни, а Джексон ошарашено пробормотал: — Ведет себя, как будто ничего не случилось! Точнее, случилось что-то рядовое! — Да нет, он расстроен. Но всё же ты отчасти прав, для него это и впрямь не что-то экстраординарное. И, возможно, он поступает верно, не говоря с нами о трагедии. В конце концов, это его боль, в первую очередь — его, а не наша, и лишь ему решать, кого к ней подпускать, а кого нет. Если к нам не пришли за утешением, делайте выводы. Я хочу поддержать Ауриэля, он хороший человек и многое для нас сделал, а вы… решайте сами. Парни поморщились. БэмБэм ковырял мыском сапога землю, что-то бормоча себе под нос, Джексон смотрел на то место, откуда только недавно унесли маленькое тело, но наконец вырвал список из рук друга и направился к воротам деревни, проворчав: — Попробую выполнить это задание. Он ведь казался классным мужиком… не может же это всё быть ложью? — Не может, — кивнул Джинён. — Тогда и я попробую, — сдался Бэм, поспешив следом за друзьями, старательно обходя место казни.