Там, где за слёзы платят смехом

Время полетело со скоростью самолетов братьев Райт, оставаясь в памяти яркими, незабываемыми картинами, смазанными в монолитное, неразрывное пятно. Всё те же упражнения, тренировки, охота и рыбалка, всё те же попытки освоить магию и запастись всем необходимым, всё те же кровь, пот, боль и ранения, ставшие нормой. Получать мелкие травмы и тут же залечивать их вошло в привычку, и даже когда БэмБэм сломал пару ребер, получив удар копытом в грудь, он лишь болезненно вскрикнул, вышел из боя и выпил среднее зелье лечения, буквально за минуту срастившее ребра в мучительном жаре и страдании, но позволившее вновь вернуться к охоте и на этот раз самолично добить винторога, взорвав мощный заряд, попавший тому прямо в глаз. От боли и ярости животное упало, неистово размахивая лапами, а Бэм вонзил вакидзаси ему в сердце, и это не вызвало никаких эмоций, как не вызывали эмоций зачистки постепенно становившихся всё крупнее лагерей граммитов. Поначалу друзья хоронили черепа, найденные у входов в пещеры, облюбованные тварями, так как смотритель кладбища отказывался упокаивать столь старые останки неизвестных людей, но к концу месяца начали их попросту сжигать, благо, на использования Клыка Дагона маны тратилось куда меньше, чем на заклинания. Для Джинёна стал неприятным открытием тот факт, что более сильные заклятия использовали слишком много маны, которой у него почти не оставалось, но Сирэль посоветовал запастись зельями, восстанавливающими магическую энергию, и проблема была почти решена, разве что денег на эти запасы заработать было довольно сложно, ведь починка доспехов обходилась друзьям в кругленькую сумму. Однако начав брать более сложные задания у Нины, друзья всё же сумели запасти достаточно, чтобы отправиться в логово вампиров, по крайней мере, им так казалось. Еще одним не самым приятным открытием стала способность Клыка Дагона к осушению запасов крови существа, которое тот пронзил. Сначала парни думали, что Клыку достаточно лишь вонзиться в тело, чтобы выпить его до дна, но всё оказалось несколько сложнее: пролитую кровь Клык и впрямь выпивал мгновенно, однако, чтобы он осушил граммита или животное, его необходимо было вонзить в жизненно важный орган либо погрузить в плоть по самую рукоять и прождать около тридцати секунд. Провернуть подобное с юркими и опасными противниками было крайне затруднительно, ведь они уворачивались, стремясь нанести удар по нападающему, и потому в бою приходилось куда чаще полагаться на пламя Клыка, нежели на его особую способность, оказавшуюся не самой полезной. А еще всё это время Джинён думал о том, какое же задание им дадут следующим, и по всему выходило, что пора было выполнять обещание, данное Ауриэлю — добывать Вилку Щекотки, вот только соваться в логово могущественных существ, владеющих магией, казалось самоубийством: хоть парни и стали куда сильнее, им было не справиться с толпой врагов, которых они попросту не смогли бы убить. Ведь вампиры всё же были людьми. Как выяснилось, вампиризм в этом мире, равно как и в родном мире Ауриэля, являлся болезнью: человека заражали через укус, и он становился вампиром, то есть не способным выносить воздействие дневного света существом, обладающим огромной физической силой и неплохим запасом маны. По словам норда, укушенный человек умирал в горячке, но восставал, даже не замечая, что умер, поскольку недельная лихорадка, по сути, была следствием перерождения всех его органов, их изменения, и потому вампиров можно было считать ходячими мертвецами, вот только они всё же жили и были почти такими же, как при жизни, разве что более бледными, сильными и неспособными есть что-либо, кроме крови. Как выяснилось, прежде на Островах вампиров было крайне мало, и они стремились к уединению, редко пересекаясь с обычными жителями, но порой договариваясь с населением ближайшей деревеньки об обмене: защиту от бандитов на донорскую кровь — люди каждый день резали запястья, сцеживали бокал крови и отдавали вампиру в награду. Другие же попросту охотились на бандитов и культистов, не почитавших Шеогората, держась от деревень подальше, ведь никогда нельзя было угадать, останется нападение на мирных жителей проигнорированным или Стражи отправят виновного в тюрьму — это зависело от того, как много дел было у Хаскилла, и успевал ли он отреагировать на происшествие вовремя. Отчего-то назначать наказание постфактум, спустя пару недель, он считал бессмысленным… а может быть, попросту забывал под наплывом других дел? Как бы то ни было, раньше вампиров можно было сосчитать по пальцам одной руки, однако после соприкосновения чуждых миров Мартовский Заяц и Шляпник, помогавшие Королеве захватить замок, были обращены, причем никто не знал, как именно — возможно в бою за замок, ведь все местные вампиры тогда погибли, сражаясь за свой дом — они отказывались принимать новый порядок, считая, что ни один другой правитель не оставит их в покое, как не оставляли их правители родного мира. Одно было очевидно: уйдя жить в заброшенный замок на болотах, Заяц и Шляпник позвали с собой последователей, также мечтавших о вечной жизни, пусть и загробной — ведь хоть вампира и можно было убить, от болезней и старости он не умирал. Да и как может состариться мертвец? Ауриэль отказался подробно описывать порядки Черного Чаепития, сказав, что это необходимо увидеть, чтобы еще сильнее закалить дух, но пояснил, что их общество деградировало и «там царят странные порядки», а окрестные деревни превратились в фермы по разведению скота на убой: женщин заставляли постоянно рожать, чтобы прокормить не слишком большую, но довольно прожорливую группу вампиров. Как выяснилось, они предпочитали убивать своих жертв, выпивая досуха на празднествах, проводимых раз в неделю, и пищей становились как младенцы, так и все, кого группе и их слугам-людям удавалось поймать на болотах. Эти празднества или, точнее, «Чаепития», как их называли вампиры, были на самом деле похожи на пирушки, что Ауриэль выяснил, доставляя заказы: иногда лидеры группы просили добыть в руинах какой-нибудь артефакт для своей коллекции, и, если охотнику это удавалось, его звали на празднество в качестве почетного гостя. Подобное случалось всего несколько раз, но Ауриэль сказал, что единственный способ проникнуть в замок — отправиться на пир в качестве гостя, однако добыть артефакт друзья попросту не могли, ведь в руинах водилось несметное количество граммитов и множество куда более опасных тварей, а потому зачистить их они пока были совершенно не способны. Конечно, оставался вариант выступить в качестве артистов, ведь пирушки всегда сопровождались выступлениями порабощенных музыкантов и приглашенных исполнителей, «которые были недостаточно хороши, чтобы стать постоянными слугами, но могли порой развлекать высшее общество». Вот только как попасть в список приглашенных артистов, Ауриэль понятия не имел, ведь если бы он порекомендовал парней, а те украли артефакт, первым делом вампиры попытались бы уничтожить его самого. Как ни странно, на помощь в этом вопросе пришел Сирэль, заявивший, что никогда не бывал у «этих жалких подобий людей, променявших жизнь на мертвое существование», однако знает того, кто может помочь с проникновением. Джинён давно рассказал новому товарищу о своем прошлом, и в вокальных данных парней маг не сомневался, а потому предложил познакомить с человеком, способным пойти на подобный риск, однако он не имел ни малейшего понятия, что эта женщина попросит в оплату, ведь ее интересовали лишь деньги и ценности, а значит, она могла и не согласиться помогать нищим артистам. И всё же рискнуть стоило. — Кто же она? — спросил тогда Джинён, сидя у реки, магически жонглируя в воздухе пятью камешками и наблюдая за тем, как изображение мага методично взбалтывает в колбе жидкость, подозрительно напоминавшую кровь, вот только никаких эмоций этот факт отчего-то не вызывал. Возможно, потому, что несколько раз Сирэль разговаривал с ним сразу после опытов, и стоны на фоне заставили примириться с мыслью, что в стенах башни регулярно гибли люди? А может, просто потому, что в той затхлой деревеньке смерть перестала казаться Джинёну чем-то невероятно страшным?.. — Как ни странно, речь идет о «Гусенице», как все ее называют. Я бы назвал ее скорее паучихой, ведь она сплела настоящую бандитскую сеть и грабит караваны, перевозящие ценные грузы, точно зная, когда повезут что-то важное, а когда — простые продукты. У нее сеть осведомителей и довольно крупная группа воинов, которых натаскивают на сражения с самого первого дня, причем идут туда, кажется, самые бессердечные люди, бывшие и в своем мире преступниками или мечтавшие стать таковыми, поскольку у Королевы подобные личности не задерживаются — кабальный труд не для них. В итоге Королеве достаются работяги, не желающие сражаться или страшащиеся боя, к Черному Чаепитию присоединяются лишь те, кто хочет стать вампиром и кого одобрят их лидеры, а это, насколько известно, происходит крайне редко, и про них я не могу ничего рассказать, поскольку совершенно ими не интересовался: меня не волнуют жалкие подобия людей, лишенные жизненной энергии, которые движутся лишь за счет маны, заменившей эту самую энергию, привязавшей душу к телу и дающей иллюзию жизни, но на деле не способной заменить самый важный элемент в звезде пяти стихий. — Да, я помню, что главный элемент — жизненная энергия, которая течет буквально во всем, даже в стихиях и камнях, — мягко попытался вернуть мага к прежней теме Джинён. Сирэль нередко терял нить разговора, меняя тему, и его приходилось поправлять, но на прямой вопрос «в лоб» обижался, если был в «активном» настроении, а именно так сейчас и было. — Неудивительно, что тебя не интересуют те, в ком этой энергии нет, ведь именно она порождает магическую энергию, а вампиры лишь пользуются тем запасом, что «выплеснулся» в момент их перерождения, и не способны увеличить свои запасы. — Вот именно, — кивнул маг, подсыпая в колбу черный порошок. Кровь мгновенно забурлила, покрывшись черной пеной, и ее продолжили взбалтывать. — Вижу, ты меня слушал, и это хорошо. — Как иначе? Ты же знаешь, я люблю магию. В любом случае, очевидно, почему люди Гусеницы тебе интереснее вампиров, но как-то мне сложно поверить, что ты с ней сотрудничал… — Да кто будет сотрудничать с этой самоуверенной глупой девчонкой, решившей, будто она сильнее всех на свете? — фыркнул Сирэль и слишком уж яростно взмахнул колбой, но тут же поморщился и заставил себя вернуться к раздражавшим его равномерным движениям. — Просто она, как и Королева, постоянно пыталась переманить меня на свою сторону, а когда не вышло, велела разграбить мою башню. — Две синхронных и удивительно похожих усмешки расцвели на таких непохожих губах. — Я телепортивал их назад, правда, вывернув наизнанку, но она, кажется, не поняла аллегории на ее собственное послание: «Откажись от веры в Шеогората и вступай в мой клан или погибни!» Ох, как она злилась… Я наблюдал в Шаре Прорицаний, она прямо-таки вышла из себя! Образно выражаясь. Принять тот факт, что ее сильнейшие воины вышли из себя буквально, ей так и не удалось. Ко мне подсылали ассасина, чтобы тот убил меня во сне, не зная, что на ночь я окутываю свое жилище магическим барьером, который поджаривает вторгающихся молниями. Мою башню пытались поджечь, отчего-то решив, будто забросить в зачарованное окно зажигательную смесь будет так же просто, как кинуть ее в лачугу нищего. Окошко отбило снаряд по той же траектории, многократно ускорив, и я телепортировал получившийся бифштекс на родину. Меня даже пытались отравить, подсыпав яд в пищу, которую нес мальчонка из деревни! Словно я не различу еду с ядом, пф… В итоге она признала, что ничего не может со мной поделать, но попыталась пойти на слабенький шантаж: «Я оставляю тебя в покое, а ты иногда мне помогаешь». Конечно же, я собирался отказаться, но Хаскилл передал, что Лорду понравилась эта игра, он неплохо повеселился, и в награду девчонке я сделал встречное предложение: я помогаю ей в вопросах, которые сочту достойными помощи, а она помогает мне. Правда, я ее помощью так ни разу и не воспользовался, а вот она к моей несколько раз прибегала, в том числе упросив зачаровать ее оружие, потому у нее передо мной должок. Я могу попросить помочь вам, вот только она наверняка попросит о встречной услуге, ведь предприятие очень рискованное и точно обострит ее отношения с Чаепитием, потому она попытается взять оплату с меня, но я не собираюсь рассчитываться за вас. Полагаю, ее цена не должна быть очень уж велика, учитывая мою просьбу, а потому советую рискнуть. Поговорите с этой паучихой, возможно, у вас получится договориться с ней. В конце концов, вы с друзьями неплохо продвинулись в тренировках, значит, есть шанс, что сможете выполнить ее контракт. — Звучит довольно обнадеживающе, — призадумался Джинён, продолжая жонглировать в воздухе камнями, присоединив к ним шестой, покрупнее. Это потребовало немалых усилий, но концентрацию он всё же не потерял, как не потерял и нить разговора. — Если поможешь нам встретиться с этой дамой, будем очень благодарны! Но знаешь, меня терзает еще один вопрос. — Какой же? — заинтересовался Сирэль, подбрасывая в жидкость еще одну порцию черного порошка. Зловещее шипение, и вот уже пена вырывается на свободу, а маг отпрыгивает от колбы, зависшей в воздухе, проклиная всё на свете. — Неудачный результат опыта — тоже результат, информации много не бывает, — попытался утешить его Джинён, и в него полетел какой-то серебристый предмет, подозрительно напоминавший скальпель, но исчез из поля видимости, а затем звякнул где-то «на том конце провода», явно встретившись со стеной. Сирэль фыркнул, провел рукой по лицу и вдруг рассмеялся. К подобным перепадам настроения Джинён давно уже привык, перестав считать их чем-то странным и лишь радуясь тому, что все предметы, брошенные в него за последние три месяца, не достигли цели. Впрочем, когда на Сирэля находило «апатичное» состояние, Джинён всеми силами старался его растормошить, не давая окончательно впасть в пессимизм, и не слишком-то следил за языком, ведь разозлить мага в такие моменты было довольно сложно, но вот в периоды его активности любое замечание могло вызвать негативную реакцию, и потому Джи старался быть как можно мягче, впрочем, не пытаясь скрывать свои мысли или лгать, просто сглаживая углы, и, казалось, благодаря такому поведению Сирэль его окончательно принял. Сам же Джинён в этих разговорах нашел то, чего не мог найти прежде — абсолютное понимание без порицания, и хотя порой ему хамили, швыряли скальпели, ругали за неуклюжесть при неудачном исполнении заклинания, ни одна «странность» парня не вызывала у мага отторжения, и потому в какой-то момент он рассказал ему о своем детстве, своих страхах, своей боли, и нашел лишь поддержку. Сирэль не смеялся, не отворачивался, не терялся, ведь он и сам прошел через нечто подобное, только не стал надевать маски, а остался верен себе, и потому всеми силами пытался убедить Джинёна, что его решение принять самого себя и перестать прятаться за фальшивыми личинами было верным. И ему это удалось. Сожаления и сомнения постепенно развеялись, оставив после себя лишь неясную грусть, а их место заняла уверенность в том, что нужно оставаться собой в любой ситуации, кто бы что ни говорил, ведь слова — вода, а собственное «я» куда важнее душевного спокойствия, замешанного на боли от осознания, что приходится ломать свою натуру ради того, чтобы не быть осужденным. Джинён не замечал, как всё сильнее проникался этим миром, философией нового друга и давно позабытым в темном углу собственным «я», а друзья, один раз пообещав принимать его таким, какой он есть, клятву не нарушали, и лишь подпитывали этим его стремление примириться с собой. Они во всем его поддержали, и Джинён понял, что Острова подарили ему уникальную возможность — вернуться к истокам. Вот только он так и не понял, что за всё в этой жизни приходится платить… — Ладно, опыт не удался, — всплеснул руками Сирэль, водружая колбу с пеной на стол и очищая рабочее место заклинанием. — Так чего там ты не понимал? — Меня пугает грядущее, — вздохнул Джинён, посмотрев на небо. Яркое, звездное, оно было похоже на карту сокровищ, кои никогда не отыскать. Но ведь так приятно порой помечтать, глядя на таинственные новые земли… — Я всё думаю о твоих прощальных словах, сравниваю с информацией, которую мы добыли, и мне всё больше кажется, что Королева не может быть той, кто соединил два этих мира… Сирэль всплеснул руками, закружился и нараспев произнес: — Я те-бя не слу-ша-ю! Аб-со-лют-но! Руки взлетели на уровень головы, и, сначала энергичные, движения быстро начали замедляться, становились спутанными, ломкими, как трава в лютый мороз, и вскоре уже казалось, будто маг пьян, ведь он покачивался, а движения казались ленивыми и отстраненными, будто он полностью ушел в себя, кружа по комнате. Фалды сюртука взметались при поворотах, как крылья раненной летучей мыши, и всё в этой фигуре казалось неправильным, разбитым, изломанным… Джинён рассмеялся. — Пфф, пластика безупречна, а вот хореографию надо подтянуть! — Не слу-ша-ю! — отозвался маг всё так же певуче, по слогам, но одновременно с этим начал вдруг вальсировать. Хотя нет, это был совершенно точно не вальс, такого танца Джинён не знал, но, видимо, это был какой-то парный танец из родного мира Сирэля, выученный им по указке родителей-аристократов. Танцевать Сирэль любил, это Джинён знал точно, как знал и то, что танцы были единственной связанной с родителями вещью, кою он не презирал. Вот только они наверняка отражались болью в сердце, и всё же маг танцевал — часто, упорно, словно, решив однажды вальсировать на углях, уже не мог остановиться. И это заставляло Джинёна улыбаться. — Тогда ты не слушай, а я поговорю сам с собой. Минутка философии! Итак, Королева — маг, но очистить замок от Стражи Лорда смогла лишь при помощи других сильных магов, попавших сюда с первой волной пришельцев, и этой самой волны, которую она сагитировала на захват территории. Но наши миры связывает тоннель, созданный крайне сильным существом, которое точно бы зачистило замок в одиночку, не моргнув и глазом, как ты. — Не переоценивай мои силы, я прорвать ткань реальности не способен, хоть и мог бы «зачистить замок», — фыркнул Сирэль, изящно кружа вокруг столов, словно ведя невидимую партнершу. — Подобные существа рождаются лишь из выбросов энергии самого мира, впитывая его силу, и порой они выплескивают эту силу, когда находятся в отчаянии, что обычно приводит к разрушениям. В нашем случае это привело к связи двух миров. — Видимо, существо искало спасение, убежище, потому и не разрушило города в нашем мире, а, напротив, оказалось здесь. Но это точно была не Королева. — Ни-че-го не слы-шу! — пропел Сирэль, ухмыльнулся и, заложив левую руку за спину, а правую подав невидимой партнерше, начал грациозно двигаться по кругу на самом открытом участке зала. — А я всё же задаюсь вопросом, кто это может быть? И тут мне вспоминается сказка. Королева, Шляпник, Гусеница — а где же Алиса? Сирэль замер, Джинён схватил все шесть камней, мгновенно врезавшихся в его подставленную ладонь, и буквально впился взглядом в друга. — Что, если Алиса находится в замке, потому мы и должны проникнуть туда? Но вот вопрос, как с ней справиться? С существом, что прорвало ткань бытия. Даже если на это ушли основные силы, тоннель так и держится, а это значит, что у нее хватает сил его поддерживать. А может, он просто стабилизировался сам… — Скорее всего, — кивнул Сирэль, и Джинён продолжил, будто его и не перебивали: — Но даже если сейчас она его не поддерживает, вероятнее всего, остатки сил в ней сохранились, и просто убить ее шпагой или огненным шаром не выйдет. И вот тут я думаю: а почему Лорд призывал именно артистов? Что в нас такого? Ведь не ради того, чтобы украсть Вилку Щекотки у Чаепития! Тогда зачем? И почему местные менестрели не могут спеть пару песен тому человеку, если его должно ликвидировать именно это? А еще, почему забирали только корейских айдолов, причем из довольно популярных старых групп? Неужели Алиса — кореянка? Неужели она любила к-поп? И что, если мы споем ей пару песен, она вдруг резко захочет домой? Но это бред! — Бред, — согласился Сирэль, изящно поклонившись той, кого не существовало, и крутанулся вокруг своей оси. Артистичное белое пятно в невидимом черном мире знало ответы на большинство вопросов, но не стремилось их давать. — Значит, есть в нас что-то еще. Но что? Вот этого я не могу понять. Что особенного могут сделать певцы? Только спеть. Но это не исцелит душу человека, не изменит его мировоззрение, лишь слегка облегчит боль. И даже если к-поп был единственным, что Алиса любила в том мире, вряд ли она захочет вернуться домой. Я ведь правильно понимаю, что именно ее пребывание здесь удерживает портал? — Именно, — усмехнулся Сирэль и приблизился к передатчику, а Джинён невольно наклонился к своему так, что его лицо оказалось совсем рядом с лицом собеседника, и тот прошептал: — Но вот незадача, судя по твоим рассказам, Лорд не хочет убивать существо, создавшее подобный феномен. Он ценит аномалии, а столь сильная аномалия не могла не вызвать его интерес, и потому он хочет сохранить бриллиант в целости. А значит, вы должны вернуть существо домой. Но как это сделать, я понятия не имею, это ведомо лишь Лорду. Потому слушай его очень внимательно, он даст подсказку. Но кое-что могу подсказать и я. Подумай не об айдолах. Подумай о том, почему из всех айдолов именно вы? Тонкие губы искривились в коварной усмешке. Сирэль точно знал ответ, точнее, наверняка давно уже догадался, но рушить игру своего господина не собирался — лишь разбрасывал крошки по дороге к домику, надеясь, что их не склюют птицы. — Только ш-ш-ш, я тебе этого не говорил! Приложенный к губам палец, лукавая улыбка, подмигнувшие огромные синие глаза — и пустота. Изображение исчезло, оставив после себя лишь вопросы, не имевшие ответа, и Джинёну показалось, что чем больше он запутывается в сетях, сплетенных Шеогоратом, тем ближе подбирается к чему-то ужасному. Чему-то, что могло бы его сломать… если бы он остался прежним. Он усмехнулся, ссыпал камни на землю эффектным жестом и провел кончиками пальцев по прозрачному осколку, оставившему его наедине с новыми загадками. — А я найду ответ, Сирэль. И справлюсь с тем, что ждет в конце. Шарады любил с детства, знаешь ли, значит, не могу проиграть Лорду в этой игре, даже если загадка слишком сложная. Я ее разгадаю, обязательно разгадаю, это ведь так захватывающе! Искать правду в океане вопросов, искать истину там, где ее никто не видит… Я всю жизнь разгадывал судоку, потому как на загадки во взрослой суете времени не было, но теперь его у меня полно. И я обязательно разгадаю самую сложную загадку… Так как же вернуть тебя домой, Алиса? Хитрая усмешка и сжавшие с силой камень пальцы. Джинён не знал, испытывает ли он к этому загадочному существу ненависть или сочувствие, но не собирался разбираться в этом, не разгадав загадку. К абстрактному существу лучше вообще ничего не испытывать: нервы целее будут, когда откроется истина.

***

В конце второго месяца Сирэль объявил, что договорится с Гусеницей о встрече, как только Лорд объявит новое задание, Ауриэль же помог подготовиться к довольно длительному походу, ведь глава банды жила на границе Мании и Деменции, но ближе к южной части острова, в то время как столица располагалась на севере, всего в дне пути от побережья бесконечного, затянутого туманом океана. Проникнуть в ее логово было бы крайне затруднительно, если вообще возможно, не исполни Сирэль своего обещания, а потому Джексон заметно нервничал, а вот БэмБэм сказал, что если уж маг решил помочь, обязательно поможет: несмотря на отторжение, которое Сирэль вызывал у парня, за эти три месяца тот так часто помогал ему в тренировках, что Бэм невольно проникся уважением к человеку, который его явно недолюбливал, но никогда не позволял себе высказываться оскорбительно, если речь не шла о ругани за очередную ошибку. Джексон же так и не смог довериться магу, и его куда сильнее тянуло к Ауриэлю, даже несмотря на сцену в деревне. Сначала разговор о произошедшем казался чем-то невозможным, отталкивающим, пугающим, но напряжение нарастало, и, спустя полторы недели после происшествия, Джексон не выдержал — подошел к норду, разделывавшему тушу, и тихо спросил: — Мы можем поговорить? Ауриэль нахмурился. По тону ученика стало очевидно, о чем пойдет речь, но за это время он неплохо научился читать своих подопечных, а потому понимал: уйти от разговора, когда на него настроены так серьезно, не удастся. Вот только оправдываться божество не собиралось. — Хочешь узнать, почему я это сделал? — надменный тон, презрительный, и нож впивается в плоть, вспарывая ее, разрывая на части так резко, словно мечтает убить заново. — Нет, это я, кажется, понимаю, — спокойный, тихий ответ. — Вы убили его, потому что обещали, а слов на ветер вы не бросаете. И еще он бросил камень в женщину, что его растила, и вы хотели ее защитить, потому что вы вообще любите защищать смертных, помогать им. Вы добрый. Но я не могу понять, почему вам всё равно? Да, у вас не было выбора: или ваша честь и принципы, или жизнь наглого мальчонки, который издевался над безответной женщиной. Но почему вы не сожалеете?! Голос в конце сорвался, дрогнул, потерял наигранное спокойствие и рухнул вниз, на заляпанный кровью пол опустошенным безмолвием. Нож застыл в мышцах, не спеша терзать их, а пальцы на рукояти так сильно сжались, будто им стоило огромных усилий не пустить оружие в ход прямо сейчас — по прямому назначению. Но внезапно его отпустили, и голубые глаза впервые за последние десять дней встретились с карими. — Я не жалею о том, что сделал. Я жалею о том, что мне пришлось это сделать. Слова разбились набатным грохотом о деревянные половицы и смешались с мерзким смрадом крови и смерти — привычным запахом, давно уже не вызывавшим отторжения. Губы Джексона дрогнули, рождая на свет робкую улыбку. — Я понял. Простите, что сомневался. Шумный выдох существа, которое не надеялось на понимание, ведь богов невозможно понять, но его всё же не оттолкнули — не в этот раз. Этот смешной мальчишка не был одним из одаренных Шеогоратом, не был жителем Нирна, не был даже воином, но никогда не смеялся и всегда старательно занимался, внимательно слушая учителя, выкладываясь изо всех сил, а теперь вот принял то, что другие отказывались принимать — неизбежность кары за грехи. И захотелось улыбнуться в ответ, но бог сдержал порыв, зная, что подобные эмоции свойственны лишь людям, а его нордская кровь не должна брать верх над божественной сутью. — Скажите, а вы… вам часто приходилось убивать людей? Новый вопрос разрушил идиллию, разбросав по воздуху тонкие иглы болезненных воспоминаний. Ауриэль поморщился. — Сам как думаешь? — Я думаю, да. Но… это не праздное любопытство. Я всё думаю, что нам придется пробраться в замок, а там будут гвардейцы, значит… значит, нам придется с ними сражаться и, возможно… возможно, даже убивать, — голос дрогнул, руки сжались в кулаки, но глубокий вдох помог восстановить самообладание. — Я просто хотел узнать… как? Как с этим справиться? Как справиться… слишком сложный и одновременно с тем безумно простой вопрос, ответ на который каждый находит сам, как, впрочем, и на все вопросы этой жизни. Двигаться по колее, проложенной кем-то иным, в любом случае не выйдет, ведь ты — не он, и в какой-то момент просто не сумеешь продолжать следовать заданным курсом или ошибешься. Но ведь просить совет куда проще, нежели искать ответ самому… — Смертные умирают, таков закон бытия, — беспощадные, безжалостные слова, сказанные с невероятным смирением. — Все вокруг умирают. Женщина, что родила мое нынешнее тело, умерла, защищая меня, тогда еще восьмилетнего ребенка. Спасла от бандитов, отвлекая их на себя, а меня укрыв в кустах. Я просто не помнил о том, кем являюсь, искренне считая себя человеком, иначе всё могло быть совсем иначе… Но прошлого не вернуть, да это и ни к чему, ведь всё происходит согласно законам бытия. Те кусты, та дорога, те звуки… Она сражалась как львица, и ее кровь была везде, смешанная с кровью убийц… В тот день я молился богам, прося защитить ее, но они остались глухи, однако послали мне просветление — разогнали туман, что сковывал мою память, вернули всё на круги своя. С рождения я слышал истории о боге Ауриэле, что рассказывал наш сосед, старый альтмер, на которого меня оставляли почти каждый день, ведь родителям необходимо было много охотиться. И эти истории казались смутно знакомыми, удивительно понятными, а благоговение того альтмера перед его богом таким естественным… И всё же я не понимал, отчего те истории так трогали мое сердце. А в тот день понял, осознал. Вспомнил. Я, кажется, просидел рядом с телом всю ночь, когда на дорогу вышли бродячие псы. Они хотели ее съесть. Но разве можно было позволить подобное осквернение?.. Я взял ее нож и дрался — впервые в этой новой жизни дрался не на тренировке, и в тот момент вспомнил, кем являюсь. Движения пришли сами собой, как и успокоение. Я похоронил останки и двинулся в деревню, где оставался мой дом, однако «отец» не принял мое откровение и избивал каждый раз, как я упоминал об этом. Он стал первым человеком, которого я убил в этой жизни. Шаг назад, непроизвольный. Карие глаза ученика пылали непониманием и страхом, а обветренные губы учителя насмешливо искривились, ведь этот страх казался им просто глупым. Убить отца — как такое возможно? Но на любой вопрос существует ответ. — Шесть лет беспробудных пьянок и побоев, унижений. Думаешь, раз один человек дал жизнь другому, то становится для последнего священным? Не заблуждайся. Мать не та, кто родила, мать та, кто любила. Отец не тот, кто зачал, отец тот, кто воспитал. Я не винил себя, ведь дал ему слово, что если он перейдет черту, то умрет — так и вышло. Он посмел осквернить имя женщины, что отдала за меня жизнь, и поплатился за это. Меня изгнали из деревни, и я скитался, охотясь, совершенствуясь, оттачивая навыки, ведь новое тело было не знакомо со старыми навыками, всё приходилось начинать с нуля. Нередко на дорогах попадались бандиты, и я выслеживал их, а затем зачищал, одного за другим, одного за другим, планомерно. Джексону показалось, что разбитое вдребезги витражное стекло вдруг сложилось и засияло в лучах закатного солнца. Он наконец-то понял, на самом деле понял — и нашел ответ на свой вопрос, благодаря искренности человека, который не любил пускать посторонних в свое прошлое, свою душу, но всё же сделал исключение ради кого-то, кого начинал ценить. И за эту искренность Джексон был безмерно благодарен. — Думаешь, убить человека сложно? Мой глупый юный ученик… Сложно смотреть, как убивают того, кто тебе дорог. Всё остальное несущественно. Разве что еще больнее будет убить того, кто дорог, своими руками… но я искренне надеюсь, что тебя подобная участь обойдет стороной. Для меня нет разницы, убить граммита, животное, эльфа или человека, ведь все они смертны, их жизни в любом случае подойдут к концу. Важно лишь почему я это делаю. Ради низменных желаний или верной цели? Мой ответ всегда один, а что ответишь ты? И что ответишь на куда более сложный вопрос: кто ты, воин или певец? Слова повисли в воздухе звенящими осколками, вспарывающими нервы лучше любого скальпеля, и Джексон не знал, что ответить, просто не знал, ведь ответа не существовало. Он был певцом, но теперь сражается за свою жизнь и жизни друзей, он хочет мирной жизни на сцене, но понимает, что азарт охоты и пламя битвы уже стали настолько привычны, что от них не сбежать, так каков же ответ? Кто же он?.. — Подумай над этим, мой ученик. Подумай. Пока ты не решишь эту головоломку, надежным щитом тебе не стать и гвардейцев не уничтожить. Ведь в этой жизни всё на самом деле крайне просто: когда появляется враг, надо или убить, или умереть, вот и вся разгадка. А чувство вины… это лишняя эмоция, заставляющая забыть о главном — улыбке благодарности того, кого ты спас. И Джексон не нашел, что ответить. Лишь кивнул, чувствуя, как душа соглашается со странными словами, всего несколько месяцев назад показавшимися бы ему бредом сумасшедшего. Вот только бред порой бывает куда истиннее правильных здоровых слов… С того дня Джексон не пытался отдалиться от Ауриэля, напротив, нередко расспрашивал того о его жизненных принципах и философии, и частенько к их беседам присоединялся Джинён, очень тонко чувствовавший каждый перепад настроения сурового норда. БэмБэму приходилось сложнее, но, выслушав историю учителя от друга, он пришел к выводу, что сможет принять этого человека, ведь стремление сделать этот мир чуточку лучше он отлично понимал. И время пошло своим чередом, сближая людей, ведь Ауриэль совсем не изменился, не стал чудовищем, напротив, он был прежним, а постепенно и вовсе становился всё более открытым, поскольку друзья начали понимать его намного лучше, больше не удивляясь проявлениям жесткости или циничным замечаниям. И это заставило их понять, что крышу над головой им дает не тюремщик, убийца, палач или жестокое божество, а такой же человек, как они сами, только искалеченный куда сильнее. Но они его не жалели, ведь в жалости этот сильный воин совершенно точно не нуждался. Они его понимали. Предсказание Джинёна сбылось: живя бок о бок с нордом, друзья постепенно приняли и его жестокую сторону, вспомнив, что у любой медали есть две стороны, ведь его тренировки, помощь, забота о них превратились для охотника из обязанности в приятное времяпрепровождение, а они чувствовали его заботу и волнение о них, всё больше начиная ему доверять. Ауриэль привык к ученикам и готов был помочь им даже без оплаты, но раз цена была названа, ни за что не собирался брать свои слова назад, и Джексон его за это уважал, в то время как БэмБэм ворчал, что порой можно проявить доброту, а не упрямство. Джексон парировал, что это не упрямство, а стремление всегда держать слово, но на него лишь махали рукой в ответ, а Джинён смеялся, прекрасно понимая позиции обоих друзей, но не разделяя ни одну: он считал, что Вилку добыть в первую очередь необходимо им самим, ведь лишь поэтапно выполняя задания Шеогората можно приблизиться к разгадке главной тайны, к возвращению домой, и потому упорство норда не вызывало у него ни отторжения, ни поддержки, ведь было ясно, что Ауриэль не только горд, но и упрям, а значит, и Джексон, и Бэм в отношении него по-своему правы. Незаметно и как-то слишком уж быстро дни, отведенные на тренировки, подошли к концу. Время вновь посмеялось над людьми, удивив их собственной скоростью, и последний день исчез, растворился в ночи, оставив после себя лишь свежий запах озона да легкую прохладу. Окончив все приготовления, друзья развели костер во дворе фермы и принялись ждать прихода Шеогората: ночь последнего дня задания казалась им лучшим временем для эффектного появления Принца, любящего театральность, вот только время шло, а никто не появлялся, и друзей начало клонить в сон. Огонь мерно пылал, разгоняя мрак, перешептываясь со звездами неровным треском, а прохлада ночи путалась в волосах трех мужчин, клевавших носом и отчаянно старавшихся не заснуть. Ауриэль давно погасил свет в домике — приход Шеогората его совершенно не волновал, он вообще не хотел видеть Даэдра на своей ферме, однако и парней выгнать за ограду счел слишком жестоким, а потому позволил дождаться гостя у себя во дворе. Вот только Шеогорат не появлялся. Джинён сидел, подперев руками щеки и смотрел на пламя, пытаясь рассмотреть в абстракции углей какие-то образы, что у него всегда выходило отлично, особенно когда он смотрел в детстве на облака, но с возрастом это умение стало ненужным и почти позабылось, а сейчас вот показалось невероятно увлекательным. Джексон пытался разогнать дремоту мысленным повторением вариантов атак и блоков, стараясь визуализировать их, но получалось плохо — глаза слипались, заставляя всё чаще встряхиваться после очередной попытки сна взять верх. БэмБэм долго мучился, но затем всё же склонил голову, веки сами собой закрылись, дыхание выровнялось — впервые в жизни парень спал сидя, но отчего-то не падал. А в следующую секунду за его спиной раздалось тихое ненавязчивое покашливание. Бэм вскочил мгновенно, доставая из специальной поясной сумки Звезду, готовый метнуть ее во врага сразу же, как его увидит, и Ауриэль непременно похвалил бы его за столь обострившиеся инстинкты, взращенные охотой, вот только врага, конечно же, не было. Как, впрочем, не было и того, кого друзья ждали: вместо Шеогората возле костра стоял Хаскилл, как всегда в черном, как обычно с отсутствующим выражением лица, опрятный, строгий, подтянутый и очень скучный. Чем этот человек мог заинтересовать Шеогората, Джинён так и не понял, но Ауриэль как-то обмолвился, что Хаскилл был одним из приключенцев, проникших на Острова, вот только его целью были не сокровища — он мечтал заменить Даэдрического Принца на его троне, и это так рассмешило Шеогората, одновременно разозлив, что он проклял Хаскилла, обрекая на вечное служение ему самому. Вот только отчего камердинер практически не проявлял эмоции это не объясняло, хотя кое-какие догадки у Джинёна были. За тысячи лет служения Безумному Богу можно ведь попросту перегореть, разве не так?.. — Доброй ночи, — мерно проговорил посланник, и друзья поднялись, здороваясь, а Джинён предложил гостю присесть у костра. — Нет, спасибо, я воздержусь. Очищать костюм от сажи было бы бессмысленной тратой времени, впрочем, ходить в грязной одежде еще хуже, а потому могу подсказать, как найти прачку. — Спасибо, сами постираем, — хмыкнул Джексон, оценив шутку, а Хаскилл безразлично ответил: — Тогда не будем тратить время. У меня сообщение от нашего Лорда. Он просил передать, что раз задание выполнено, вам стоит отгадать загадку. — Джинён навострил уши и мгновенно подобрался. — «Жили-были три поросенка, но однажды двое поросят съели третьего, потому что свиньи — каннибалы. А затем они стали вампирами. Отчего?» Загадка очень простая, и Лорд будет крайне разочарован, если вы ее не разгадаете. У вас пять минут, время пошло. Джинён нахмурился, мысли мелькали в голове с невообразимой скоростью, перебирая возможные варианты, а Джексон и Бэм, переглянувшись, подошли к нему и начали перешептываться, поначалу пытаясь втянуть друга в обсуждение, но, заметив, что он полностью погрузился в себя, решив не мешать. Одна мысль, вторая, третья — отметать лишнее, оставлять важное, вычленять из вопроса саму суть… Решение блеснуло яркой вспышкой, словно фейерверк на затянутых тучей небесах, и Джи победно ухмыльнулся. — Шляпник и Кролик убили Соню, возможно, что-то не поделили, возможно, это просто была попытка захватить власть, а возможно, желание уничтожить более сильного соперника, не важно. Важно, что Соня была вампиром и заразила бывших соратников. Вероятнее всего, ее саму укусил местный вампир в бою, ведь все они сражались с пришлыми и погибли. — Ответ правильный, — скучающе произнес Хаскилл, безразлично глядя на Джинёна. Тот хлопнул в ладоши, и Джексон с Бэмом поспешили подставить свои, чтобы друг ударил по ним, однако привкус победы тут же растворился в дурном предчувствии, ведь Хаскилл продолжил, не обращая на парней никакого внимания: — Итак, время нового задания: вы должны помочь тому, кто всё это время помогал вам, исполнить мечту и заплатить за это, ведь Вилка Щекотки не является сильным артефактом, напротив, она наносит не намного больше урона, нежели простая вилка. Лорд Шеогорат заколдовал ее, решив проверить одного героя, гордившегося своей силой и смекалкой. Он приказал тому убить Вилкой тролля, зная, что это невозможно, однако герой смертельно ранил тролля мечом и добил Вилкой. Это повеселило нашего Лорда, и он наградил хитреца довольно своеобразным артефактом — посохом под названием Ваббаджек, что либо призывает огонь, лед или молнию, либо наделяет противника огромными силами, причем никогда не угадаешь, какое именно заклинание сработает в следующий раз. Это, знаете ли, любимый артефакт Его Лордства, и он часто награждает им тех, кто прошел испытания, однако данный сомнительный дар вряд ли может помочь в бою и потому больше ценится коллекционерами, нежели воинами. Равно как и Вилка Щекотки. — Но Ауриэль хочет с ее помощью победить ту махину, гигантомаха, — пробормотал Джексон растерянно и тут же воскликнул: — Мы должны его отговорить! — Попробуй и получишь мечом по макушке, — поморщился Бэм, отлично понимавший, что переубедить упрямого норда, если тот вбил себе что-то в голову, попросту невозможно. — Он сам откажется от идеи, если увидит, как Вилка бесполезна. Попробуем уговорить его для начала поохотиться с ней, — вмешался Джинён, судорожно просчитывая варианты действий. — Смертные очень любят мечтать о том, как распорядятся наградой, — философски изрек Хаскилл, как всегда абсолютно статичный и на фоне суетившихся друзей выглядевший будто мраморное изваяние. — Скорее, некоторые смертные больше заботятся о своих друзьях, чем о себе, — фыркнул Бэм, и Джексон кивнул, Хаскилл же не обратил на это никакого внимания и закончил то, зачем пришел — передал финальное послание от Принца Безумия. — Ваша задача будет осложнена тем фактом, что у Гусеницы есть дурная привычка, и чужая жизнь для нее ничего не стоит, в отличие от ценных вещей. Однако ваша задача — передать ей оплату лично в руки, и никак иначе, это приказ. Итак, есть ли у вас вопросы? Джинён побледнел. Его друзья переглянулись, предчувствуя беду, а он едва слышно спросил: — Она нападет на нас, чтобы забрать и Вилку?.. — Пояснять загадки Лорда вне моей компетенции, — равнодушный к чужим судьбам ответ существа, давно смирившегося с собственной вечностью. — Тогда… вопросов нет. Спасибо, Хаскилл. — Всегда рад. Ни вспышки, ни звука, лишь пустота на месте секунду назад вынесшего приговор человека. Огонь неспешно догорал, пожирая последние ветви, а друзья смотрели на мерно потрескивавшее рыжее пламя, чувствуя, что мир уходит из-под ног. — И как нам сражаться с армией головорезов, даже если удастся унести ноги от вампиров? — пробормотал Бэм, разбивая тишину на сочащиеся страхом осколки. «Уничтожить ее? — прохрипел голос в глубине души Джинёна, заставляя того замереть. — Ах, нет, у вас же не хватит сил… Вы не сможете. А что же вы можете?» — Схитрим, — ответил он одновременно и голосу, и себе, и друзьям, а затем вдруг холодно, очень нехорошо усмехнулся. Ветер растрепал обрезанные неровными ступенями волосы, скользнул по огрубевшей загорелой коже, заставил карие глаза, быстро заполнявшиеся яростью, невольно моргнуть. — Мы не обязаны всегда играть по чужим правилам. Пора научиться устанавливать свои.