Там, где за слёзы платят смехом

Путь до логова Гусеницы занял двенадцать дней, вот только если пару месяцев назад это невероятно измотало бы друзей, сейчас дорога показалась им легкой и ничуть не страшной. Как обычно, установив график дежурства, сменяясь каждые пару часов, они уверенно и довольно быстро продвигались вперед, болтая обо всякой ерунде и важных вопросах: о том, что Гусеница может попросить в оплату услуги, о магических хитростях и заклятиях, а также сфере их применения, о приемах, которым Ауриэль обучил друзей, несмотря на то, что двое из них были сосредоточены на магии, ведь в пылу битвы к ним всё же могли пробиться, и тогда пришлось бы обороняться врукопашную… Говорили о погоде на островах, о замыслах Шеогората, о странном поведении Хаскилла, о повадках клыкошмыгов и граммитов, о том, как прошла утренняя охота, ведь раз в два дня друзья охотились или рыбачили, чтобы обеспечить себя пропитанием — в этот раз им паек с собой не дали, да они и не просили. Маршрут был составлен так, чтобы обходить все известные Ауриэлю поселения граммитов, однако порой на горизонте обнаруживались руины или пещеры с кольями, «украшенными» человеческими черепами, и тогда приходилось идти в обход, ведь вступать в серьезные схватки парни не собирались. По той же причине обходили они и крупных животных, встречавшихся довольно часто, по крайней мере, раз в пару дней точно, но их, равно как и патрули граммитов, замечали загодя и старались обойти, а если граммиты всё же нападали, их без проблем уничтожали, ведь патрули обычно состояли из трех-четырех особей. Звезды мерно сияли, прогоняя все печали, периодически встречающиеся реки, ручьи и озера спасали от жажды, а буйство красок вокруг привычно поднимало настроение. Друзья не заметили, когда раздражение, вызываемое пестрым сюрреалистичным миром, сменилось его принятием и начало радовать глаз, в отличие от депрессивных лесов Деменции, неизменно угнетавших, раздражавших и вгонявших в пессимизм. Впрочем, не заметили они также, как разговоры из постоянных воспоминаний о доме сменились обсуждениями происходящего на Островах, оставив память в покое и взывая к ней лишь изредка, когда охватывала острая ностальгия. Нет, конечно же, они не собирались оставаться на Островах, но осознали, что им предстоит еще много времени провести на них, и потому попытались привыкнуть, а главное, мысли о доме начали причинять боль — недосягаемость родного мира, дорогих людей, привычного образа жизни резала душу острыми бритвами, и потому вспоминать о них не хотелось. Хотелось забыться. И Острова отлично помогали в этой нелегкой задаче. Патруль Гусеницы появился внезапно, выскочив из-за деревьев густого, но удивительно светлого леса так стремительно, что еще совсем недавно парни растерялись бы, но сейчас мгновенно среагировали, привычно выхватив оружие и заняв круговую оборонительную позицию. — Мы с визитом к госпоже Гусенице от мага Сирэля, — поспешил представиться Джинён, и четверо разбойников, одетых в легкие кожаные доспехи, окинув парней изучающим подозрительным взглядом, махнули, призывая следовать за ними. Небритые лица, грубое оружие, рогатые шлемы и бусы из клыков должны были служить предметом устрашения, но, как позже сказал БэмБэм, Ауриэль в одних штанах и с поварёшкой куда страшнее, если ему случайно ляпнешь что-нибудь не то. А вот Джинён подумал, что такая показуха попросту смешна, но, конечно же, промолчал: попав в этот мир, он очень быстро отказался от привычной тактики «заязви любого, кто косо на тебя посмотрел», став куда более сдержанным на язык, но в то же время готовым пустить в ход магию, если его на самом деле заденут. Однажды садовник, пришедший на ферму вместе с Ниной за минералами, которые должны были добыть друзья в пещере граммитов, нахамил БэмБэму, сказав, что его волосы похожи на облезлый старый палас, и тот попытался заязвить его в ответ, но остановился на полуслове: садовника отшвырнуло в стену, заставив больно удариться виском об угол навесной полки, и хотя сила удара была невелика, рваная рана явно была крайне болезненной — садовник упал, закричав от боли, а Джинён схватил его за шиворот, буквально прошипев: «Еще раз оскорбишь моих друзей, и я превращу тебя в факел!» Пришедшие из обычного мира здесь быстро понимали, что с местными лучше не шутить, а гостей Ауриэля, несмотря на азиатскую внешность, считали местными, ведь тот сказал, что они просто выросли в крошечной стране Нирна, где все обладают подобной внешностью, и ему поверили, наивно предположив, что раз уж в том мире есть люди-кошки и люди-ящерицы, наверняка должны быть и люди азиатской внешности. Они ошибались, но местные их об этом не просвещали, а потому те немногие, кто знал о парнях, относились к ним как к местным жителям. И в тот раз садовник, перепугавшись не на шутку, запричитал извинения, клятвенно обещая следить за языком. Нина закатывала глаза, прижимая ладонь ко лбу, Ауриэль смеялся и, похлопав Джинёна по плечу, подмигнул ему, БэмБэм возмутился, что вообще-то сам хотел ответить, а его лишили возможности почесать язык о шкуру врага, Джексон же хмыкнул и, махнув на всех рукой, принялся доставать из сумки минералы — подобные вспышки у друга случались далеко не в первый раз и уже перестали вызывать хоть какую-то реакцию, ведь он даже пару раз срывался на Ауриэля, правда, лишь словесно, злым тоном напоминая тому, что он сам всегда защищает свою честь и ненавидит тех, кто смеется над другими, что вызывало у норда острые приступы раскаяния, потому как «божества должны быть милостивы», а на него «дурно влияют смертные». Идя по густому лесу, отлично укрывавшему от посторонних глаз, но удивительно светлому, яркому, радостному, полному шуршания мелких зверей и пения птиц, порхания бабочек и гудения стрекоз, парни внимательно следили за своими сопровождающими, ища их слабости, и, как ни странно, находили их: уроки Ауриэля не прошли даром, а ведь друзьям казалось, что применять эти тактики на людях у них не получится. Просто они забывали, насколько сильно въедаются в кожу знания, полученные опытным путем, ведь попроси сейчас их кто-то станцевать отрывок из какого-либо танца их группы, и они без проблем исполнили бы просьбу. Точно так же въелись в них и основы боя, несмотря на куда более краткое время занятий, ведь от их результата зависела уже не просто карьера, а сама жизнь. И здесь, в свежем, наполненном нежными фруктовыми ароматами лесу, парни впервые осознали, что даже бой с человеком могли бы выиграть, но это вызвало гордость, а не страх. Лес оборвался внезапно, как и всегда, не редея перед границей, и парни оказались на широком, залитом ярким светом звезд берегу реки, возле которого расположились древние руины. Разрушенные стены некогда величественной крепости зарастали травой, повсюду валялись камни и целые плиты, а возле чудом сохранившегося полукруглого участка стены с крепкой, явно новой деревянной дверью стояла пара охранников: крупные мужчины с грубыми лицами, окладистыми бородами и злыми глазами, одетые в кожаные доспехи и шлемы с рогами, бдительно несли вахту, но, завидев своих, сразу расслабились, изучая гостей подозрительными, но не мечтающими о бое взглядами. Велев гостям подождать у входа, провожатые удалились, и те устроились на обломках стены, с опаской изучая окружающее пространство. Джексон подметил пару ловушек, о чем шепотом сообщил друзьям, однако другие опасности обнаружить не удалось, и это вызывало опасения, но друзья понимали, что сейчас опасность им вряд ли грозит, а потому просчитывали пути отступления, не паникуя. Посланник появился лишь спустя полчаса, выглянув из-за двери, надменно бросив, что госпожа ждет, и скрывшись обратно. Парни тут же поднялись, но бежать сломя голову за провожатым не собирались — они пришли не как рабы, а как деловые партнеры, и унижаться не стали бы. Каменная лестница с низким потолком освещалась маслянистыми факелами, активно коптившими, но светившими довольно тускло. Впервые друзья оказались в руинах Островов и теперь пытались запомнить каждую деталь, полагая, что нечто подобное может ждать их и в катакомбах под замком, но тщательно всё осмотреть им не дали: провожатый шел очень быстро, словно специально пытался запутать гостей в сети коридоров, порой ветвившихся, но запомнить дорогу было не так уж сложно, по крайней мере, все трое с этим отлично справились, и когда узкие гнетущие тоннели сменились огромным залом с десятками колонн, у дальней стены которого располагалось возвышение с величественным каменным троном, парни отлично знали, как выбраться из подземелья в случае неудачи. Опасность представляли люди, но надежда на успешность переговоров была всё еще очень сильна. Гусеница сидела на троне вальяжно, закинув ногу на ногу и помахивая перед носом серебристым кубком, в котором кружило дорогое вино — бутылка стояла рядом на изящном столике с единственной ножкой, там же примостилась и тарелка с фруктами. Двое охранников — рослых накачанных мужчин, которых Бэм позже окрестил «бугаями без капли интеллекта в глазах» — стояли по бокам от трона, но было очевидно, что в охране атаманша не нуждается, ведь она была очень сильным магом, использующим ману напрямую, а не применяя заклятия, что, как объяснял Сирэль, является куда более энергозатратным способом, не дающим сотворить сложные «чудеса», вроде манипуляции предметами на расстоянии, но способным отбрасывать врагов чистой энергией, ломая их кости. Ну а за эти пять лет она наверняка также выучила заклинания, что делало ее еще опаснее. Вот только выглядела гусеница не устрашающе, а, скорее, комично, и всего три месяца назад Бэм, не удержавшись, прыснул бы со смеху, вот только сейчас на его лице не появилось и тени улыбки, как не появилось в голове ни единой язвительной мысли. Полная женщина в обтягивающих кожаных доспехах, низкорослая, с двумя короткими черными косами по бокам круглого рыхлого лица смотрела на гостей со смесью любопытства и пренебрежения. Бусы из когтей, клыков и человеческих зубов в три ряда обвивали мясистую красную шею, путаясь в золотых и серебряных колье, цепочках и жемчужных бусах, перстни с крупными самоцветами тускло сияли почти на каждом коротком пальце, в волосах блестели многочисленные заколки и диадема — на Гусенице было столько украшений, что она напоминала Рождественскую ёлку, наряженную человеком без капли вкуса. Воздух заполняли ароматы сизого дыма — женщина курила самокрутку. «Европейка, возраст — около сорока», — мысленно прокомментировал Джинён, внимательно рассматривая возможного делового партнера. Никаких эмоций она у него не вызвала. — Добрый день, мы прибыли от мага Сирэля, — обратился к ней он, но был перебит грубым: — Я знаю, кто вы, а вы — кто я, не трать мое время, давай к делу. Что я получу, если помогу вам проникнуть на Чаепитие? — Зависит от того, сумеем ли мы договориться, — усмехнулся Джинён, склонив голову на бок в фирменном жесте Сирэля и не заметив этого. — Знаю, вы с этим магом тесно связаны, он о-очень сильно настаивал на моей помощи, — поморщилась Гусеница, начав вращать кубок. — Но я не собираюсь рисковать, ничего не получив взамен. Наши с ним дела — это наши с ним дела, а ваши разборки с вампирами к этому отношения не имеют. Я обдумала его предложение и нашла оптимальный вариант. Вы ведь знаете, что эти придурки собирают артефакты? Так вот, раз уж вы лезете в их комнату трофеев, захватите и для меня кое-что. Там лежит одно ожерелье, его не пропустишь — золотое массивное украшение с огромным изображением полумесяца на солнце, называется Архон, катализатор маны, причем очень сильный. Его, кажется, притащил из мира смертных кто-то из прежних обитателей, да так он на Островах и остался, но это фигня, вот что важно: вы мне добудете эту штуку, я вас проведу в логово придурочных кровососов. О’кей? — Этот артефакт находится в той же зале, что и Вилка? — Именно. Сирэль, черт бы его побрал, просил также рассказать о планировке замка, так что я расскажу, как добраться до зала трофеев, даже карту дам, но мне нужен этот артефакт. Уйдете оттуда ни с чем или с одной лишь Вилкой, и я вас лично в порошок сотру, ясно? «Выбора у нас всё равно нет, а задание не кажется слишком уж сложным, в любом случае в тот зал придется идти. Вопрос лишь, в чем подвох», — подумал Джинён и уточнил: — Этот амулет проклят? Или на нем какие-то особые охранные чары? — А ты ничего, смышленый, — ухмыльнулась Гусеница и одним глотком опустошила кубок. Довольно крякнув, она вытерла рот рукавом и, ткнув в Джинёна пальцем, объявила: — В отличие от вашей бесполезной Вилки, Архон оберегают. Так что он находится в витрине, разбив которую, вы тут же запустите сигнализацию. Фишка в том, что подобная защита расходует ману, поэтому ею окружают только самые ценные артефакты, да и вообще, какой идиот полезет в логово вампиров? А вы полезете. И врубите сигнализацию. Короче, за вами по любому помчится охрана, но в замке есть черный ход, и, если предварительно обезвредите охрану, дежурящую у дверей в самом замке, без проблем попадете в катакомбы. Там, конечно, живут граммиты, но не особо много, вампиры их прореживают периодически, чтобы те на них не напали. У выхода на поверхность тоже есть охрана, но они же придурки полные, всегда ставят всего по двое и никаких ловушек, так что мы бы их и сами ограбили, но портить отношения было не с руки, а тут такой шанс — я точно людей не потеряю, а отмазаться, списав всё на вашу самодеятельность, шанс всё же есть, вы же мне никто, не из моей банды, я за вас ответственности не несу. Но риск по любому велик, так что уговор — или артефакт, или идите в жопу. Ну так что? — Предпочтем не отправляться в темное дурно пахнущее место, — усмехнулся Джинён, и Гусеница расплылась в довольной ухмылке. — Отлично! Значит, договорились! А теперь потопали, покажу план замка и расскажу, где стоит охрана. Я на их пирушках не раз бывала, знаю, где кто в такие моменты бывает. Кстати, вы идеальное время для нападения выбрали: абсолютно все вампиры будут в тронном зале, а он находится в другом конце замка, так что вы столкнетесь лишь со слугами да охранниками у дверей зала трофеев. Кстати, черный ход как раз там неподалеку, если поднапряжетесь, сумеете удрать до того, как вампиры добегут куда надо. Вот только есть одно «но». Если артисты выступают из рук вон плохо, их убивают на месте. Уверены, что справитесь и вас не линчуют до того, как сумеете выбраться из тронного зала? Парни переглянулись. Они знали, что основу выступлений составляют личные музыканты вампиров, их рабы, а приглашенные выступают лишь по полчаса, и после им позволяют «в награду» отобедать на кухне, потому парни в последнее время репетировали тридцатиминутное выступление — песни их родной группы. К счастью, песни на язык Островов не переводились, как и стихи, иначе была бы потеряна рифма, а потому можно было спокойно воспользоваться хорошо знакомыми мелодиями, правда, партии пришлось поделить на троих, и на Джинёна с Джексоном лег вокал, а на БэмБэма рэп, причем в песнях, где одновременно читали два рэпера, Джексон должен был быть вторым рэпером, но результат всех устроил, и Ауриэль, перед которым парни выступили а капелла, их похвалил, равно как и Сирэль, смотревший выступление через камень связи. Конечно, для выступления также нужна была музыка, но Ауриэль говорил, что для главного музыканта Чаепития подыграть — не проблема, ведь он маг, и его инструменты зачарованы таким образом, что, услышав песню, он подбирает мелодию, и те сами исполняют ее, потому вопрос аккомпанемента не стоял, равно как и вопрос танцев — им сказали, что пения будет достаточно, так что отплясывать не пришлось бы, а значит, можно было не мучиться с хореографией. Вот только готовы ли были парни поставить свою жизнь на кон в музыкальной битве? Готовы ли они были сказать, что их талант певцов будет оценен безумцами, добровольно обернувшимися в вампиров, отказавшись от солнечного света?.. — Мы справимся, — ответил Джексон за всех, и БэмБэм улыбнулся, а Джинён кивнул, подумав, что дело всей их жизни просто не может подвести. Ведь они столько в него вложили… Почти всех себя. — Ну, посмотрим, что получится, — хмыкнула Гусеница, направляясь к огромному столу в углу зала. — Надеюсь, певцы из вас лучше, чем воины, а то таких хлюпиков перебить — раз плюнуть. — О, мы очень постараемся, — яд в голосе Джинёна не заметил бы лишь глухой, как лишь слепой не увидел бы не предвещавшей ничего хорошего ухмылки и ледяного взгляда, вот только Гусеница отчего-то рассмеялась и, хлопнув его по плечу, заявила: — Вот это по-нашему, а то всё вежливый такой, что аж скулы сводит. Меня еще в нашем мире лебезящие придурки достали, я таки была женой главаря сильнейшей банды Нью-Йорка, а не какой-то там задрипаной шалавой из офиса! Или что, боишься меня? Она прищурилась, ожидая ответа, но Джинён, улыбнувшись фирменной улыбкой Сирэля, еще более холодно ответил: — Страх и рациональный подход к делу — разные понятия. — Как вы с этим колдуном похожи, аж бесит! Гусеница развернулась на каблуках и быстро пошла к столу, а Джинён удивленно подумал: «Похожи? С чего бы? Мы ведь абсолютно по-разному себя ведем! А в душу с наскока не заглянуть. Она что-то явно путает!» Но она ничего не путала, и его друзья это отлично знали.

***

Старый замок возвышался над деревьями словно скелет древнего гигантского чудовища, заснувшего навечно, обратившись в камень. Серые грубо обтесанные глыбы создавали стены, взмывавшие к небесам, но не достигавшие их — время и тлен сделали свое дело, разрушив все этажи, кроме нижнего, превратив башни в опасно накренившиеся ловушки, заставив пол и стены частично обвалиться, уничтожив окна и двери… Запустение — это место дышало им, распространяя вокруг ароматы гнили и отчаяния. Зыбкие топи неподалеку, равно как и заболоченное озеро, повышали влажность, комары назойливо цеплялись к коже любого неосторожного путника, что рисковал зайти в эту безмолвную глушь, где не пели даже птицы, и солнце, казалось, старалось спрятаться за тучи. Дорога сюда была нелегкой: шесть дней по лесным тропкам, прячущимся в вечных сумерках и воздухе, насыщенном давящей безысходностью, дезорганизовывали, но друзья всё же нашли в себе силы добраться до места назначения, сохранив ясность мышления и не предавшись меланхолии. Натолкнувшись на отряд встречающих, они замерли в нерешительности и подумали, что это, должно быть, какая-то шутка. Пять бледных, изможденных мужчин с запавшими глазами, одетые в тяжелые доспехи, смотрели на гостей как жертвы палача на проходящих мимо счастливых людей, и острое чувство жалости вгрызлось в сердца ядовитыми шипами. Полные отчаяния и смирения со своей участью глаза смотрели на мир тоскливо, понуро, словно ничего хорошего никогда уже не будет, крепкие руки сжимали рукояти мечей с таким видом, будто с куда большим удовольствием вспороли бы собственные вены, а не живот врага, и, несмотря на хорошую физическую подготовку, воинами эти люди казались крайне слабыми. Точнее, людей здесь было лишь двое, остальные же оказались босмерами и каджитом. Впервые друзья так близко увидели представителей других рас, ведь в деревне, где Ауриэль убил подростка, было несколько лесных эльфов, но подойти к ним парни не решились, а каджита и вовсе видели впервые. Острые уши и узкие глаза босмеров привлекали внимание, но куда больше поражала внешность каджита — человек с головой и хвостом леопарда выглядел гибким, ловким и очень проворным, но даже на его лице читалось безграничное отчаяние, ведь мимика у него была крайне живая, и, несмотря на рыжую шерсть, покрывавшую кожу, эмоции считывались легко. Пасть с острыми желтоватыми клыками постоянно скалилась, но, кажется, больше по привычке, нежели ради устрашения, а гортанное рычание больше походило на вымученный стон. Парни переглянулись, и Бэм хотел было что-то сказать, но промолчал. Они искоса разглядывали будущих провожатых, которые, бросив, что надо дождаться других артистов, отказались отвечать на вопросы и застыли, словно каменные изваяния, лишь длинный гибкий хвост каджита, слегка подпаленный, то и дело вздрагивал, покачиваясь в такт порывам холодного ветра. Чудо из чудес несколько расшевелило парней, но волнение перед миссией захватывало куда сильнее, а нотка авантюризма, неизвестно откуда и когда появившаяся в Джексоне, заставляла того и вовсе ждать начала приключения. Бэм был настороже и мечтал убраться отсюда куда подальше, но с тяжкими вздохами отгонял от себя подобные мысли, зная, что выполнить задание им просто необходимо. Джинён же внимательно осматривал провожатых, прикидывая их сильные и слабые стороны, разглядывал видневшийся вдалеке замок и сравнивал информацию, полученную от Гусеницы с реальностью так, будто это была математическая задачка, а не вопрос его собственной жизни или смерти. Все они изменились, но остались прежними, и лишь Острова поняли бы, насколько гармонично это противоречие. Восемь дней назад, получив информацию и карту замка от атаманши, друзья покинули ее лагерь и, расположившись у границы Деменции, начали разрабатывать детальный план. За последний месяц у них возникло множество наработок и тактик, которые теперь предстояло объединить, слить в единое целое, смешать, превратив в нечто новое, и этот алхимический процесс прошел на удивление удачно, благо, планировка замка оказалась достаточно удобной. Главным было не наткнуться на вампиров, но Ауриэль говорил, что те не покидают тронный зал до окончания банкета, а потому лишь сигнал тревоги мог заставить их выйти в коридоры. Для обычных же охранников друзья припасли «подарочек», секрет которого открыл Джинёну Сирэль, велев передать рецепт Бэму, и тот занялся алхимией, к которой, как оказалось, таланта у него было куда больше, чем к магии. В итоге план оказался довольно простым, но эффективным, и друзья надеялись, что сумеют без проблем скрыться от преследования, вопрос был лишь в том, не произойдет ли чего-то непредвиденного, но на такой случай план придумать было попросту невозможно, и приходилось надеяться лишь на собственную удачу. Впрочем, оставался вопрос — сумеют ли они эффективно нейтрализовать охрану на выходе из катакомб, и этот момент больше всего настораживал парней, однако Джексон сказал, что вложит все силы в это предприятие, и друзья поверили ему, как верили всегда. Он был их лидером, вел за собой, лишь в переговорах уступая место главы своему Советнику, и не верить в Рыцаря, решившего положить жизнь на защиту дорогих людей, было попросту невозможно! Только вот сам Джексон верил в себя куда меньше, хотя ни за что бы в этом не признался… Подошедшие наконец артисты заставили группу двинуться к замку в траурном молчании. Флейтист крутил в руках свой инструмент, печально и настороженно глядя на замок забитым взглядом, певица хмурилась и кусала губы, лютнист сжимал руки в кулаки и изредка бормотал, что он не желает участвовать в этом, но его никогда никто не спрашивает, и это ему уже надоело, а то каждый месяц одно и то же, так что в следующий-то раз он уж точно откажется. Никто ему не поверил, но, конечно же, вслух ничего не сказал. Все трое были людьми, и больше расовых сюрпризов до прихода в замок не предвиделось, вот только этот вопрос резко отошел на второй план: куда больше друзей волновала предстоящая авантюра, и нервы медленно, но верно начали натягиваться, будто канаты. Замок надвигался неумолимой громадой, нависавшей над заросшей травой мостовой как чудовищное проклятие былых времен, и друзьям даже показалось, что они видели в давно пересохшем рве перед замком ржавые мечи и скелеты, словно здесь когда-то шли ожесточенные бои, но думать об этом не хотелось. На душе скребли кошки, напряжение нарастало, в горле пересыхало, а ведь предстояло еще пережить репетицию и получасовое выступление, потому необходимо было сохранять певческий настрой и не слишком нервничать, иначе можно запросто «дать петуха». Вот только если раньше за подобное они всего лишь получили бы нагоняй или проиграли в конкурсе, сейчас на кону стояло нечто намного более ценное, и это пугало. Притормозив у распахнутых настежь высоких двойных дверей, провожатые обернулись, и каджит хриплым грудным голосом проинструктировал: — Сейчас отправитесь на репетицию в тронный зал, потом будете сидеть в соседней комнате с местными музыкантами, когда вас объявят, выходите, поете, а потом отдаете плату. Поясню для новеньких: после выступления каждый режет запястье и сцеживает небольшой кубок крови в благодарность за гостеприимство и награду. За то, что вас не сделали пищей. Потом идете на кухню и можете перекусить чем-нибудь, там же вам выдадут деньги, а дальше сами выходите из замка, не задерживаясь, хозяева не любят, когда посторонние бродят по коридорам. Мимо кухни мы пройдем по пути, так что запоминайте дорогу сразу и не заблудитесь, никто вас за ручку водить не будет. Вот и всё. Вперед. Новость вызвала шок и острое неприятие. Почему никто не предупредил их о такой плате?! Сирэль, скорее всего, не знал, но Ауриэль и Гусеница!.. Впрочем, Ауриэль сразу сказал, что не будет вдаваться в подробности, потому как это закалит их характер, и друзья изначально готовились даже к тому, что на их глазах будут выпиты досуха младенцы, но о том, что они сами станут едой, никто и подумать не мог! Вот только это не могло остановить тех, кто уже решился сделать шаг в пропасть. Двери закрылись за их спинами, отрезав пути к отступлению, и провожатые неспешно двинулись по темным мрачным коридорам, освещенным редкими факелами да светом, падавшим в узкие, похожие на бойницы окна. Никто не проронил ни слова в этой давящей, пугающей, мрачной полумгле, но ощущение опасности, висевшее в воздухе, заставляло рот пересыхать, а глаза вглядываться в каждый темный угол, ища опасность. Но опасности не было — вампиры спали. Пока спали… И друзья смотрели на проплывавшие мимо выцветшие гобелены, потрескавшиеся картины в дорогих рамах, изящные канделябры с затушенными свечами и каменные холодные стены, казавшиеся удивительно уместными в этом страшном месте — тюрьмы ведь и должны быть такими, как же иначе?.. Указав на двери кухни, каджит продолжил плутать по коридорам и вскоре вышел к высокой деревянной двустворчатой двери, окованной железом, беззвучно распахнувшейся под напором босмеров. — В тронном зале лишь один выход для гостей, ко второму не суйтесь, он ведет в покои господ. А вот сцены две. Вы будете выступать на этой, — он махнул рукой вправо, и хвост беспокойно дернулся, — но смотреть все будут туда, — еще один взмах, на этот раз на дальнюю от дверей стену, возле которой находилось каменное возвышение с двумя резными деревянными креслами, больше напоминавшими троны, неподалеку от которых расположилась массивная деревянная дверь. — Вот и всё, репетируйте. А мы пойдем дальше патрулировать. Удачи. И… новички, будьте осторожны, ваша музыка должна понравиться господам, иначе будет плохо. Держитесь… Последние слова он произнес, глядя на парней, и те невольно поёжились — столько сочувствия и мрачного предостережения в них было. Но сдаться сейчас означало бы навечно остаться в лапах Шеогората на Островах или вовсе пасть от его руки, а значит, выбора не оставалось. Только вот Бэм сдавленно пробормотал: «Да что ж тут происходит-то? Почему всё так?» Но ему, конечно же, никто не ответил. Тронный зал оказался довольно большим помещением, чей потолок поддерживали резные каменные колонны, окруженные мрачными, завешанными выцветшими картинами и потертыми гобеленами каменными стенами. Тут и там были разбросаны маленькие круглые столики, будто в ресторане, за каждым из которых стояло по два стула, но, в целом, если здесь должны были сидеть вампиры, это значило, что их не так уж и много. Накрытые дорогими серебристыми тканями столешницы украшали подсвечники со свечами из темного воска и изящные бокалы из черного металла, крайне редкого в этих местах. Бокалы были разных форм и размеров, из чего Джинён сделал вывод: их не изготовили специально для Чаепития, а украли откуда-то, сделав «фирменным знаком» местных банкетов за их цвет, вот только дисгармония от такого несоответствия ощущалась даже острее, чем будь они все разного цвета. Канделябры на стенах горели, в отличие от свечей в подсвечниках, а окон в зале не было, как не было и бойниц, и полумрак зала казался пугающе таинственным, загадочным, не дающим рассмотреть детали и укутывавшим углы плотным пологом тьмы. У правой стены находился невысокий деревянный настил, символизировавший сцену, где расположился мужчина с седой бородой и усталыми, пустыми глазами. На вид ему было лет сорок, но пепельно-белые волосы и глубокие морщины превращали его в древнего старика, прячущего изможденное худое тело в серой робе монастырского послушника. За его спиной расположился ряд старинных инструментов, лежавших на резных стульях, и друзья засомневались в том, как будут звучать их песни в подобном исполнении. Конечно, они подбирали балладные композиции с минимумом электроники, но всё же… От оцепенения их заставил очнуться голос «старика», скомандовавшего: — Начинаем репетицию, первыми будут новички. Вас объявят так: «Редкое явление на нашей сцене — жители столицы, рекомендованные самой госпожой Гусеницей». Протекция у вас сильная, но это не значит, что вы избежите мрачной участи, если споете плохо. Давайте тренироваться: первым делом исполняете свои композиции а капелла, затем я играю, вы поете. Потом освобождаем место для остальных и под конец репетируем в третий раз, учитывая все ваши замечания. Начали, да поскорее! Парни запрыгнули на помост, и Джинён попытался было представиться, но маг махнул на него рукой, бросив лишь: «Мне не надо знать ваших имен, пока вы не выступите перед Чаепитием. Не хочу знать имена возможных мертвецов». И возразить на это парням было нечего. Они замерли у края сцены, посмотрели в зал, и острое чувство безысходности навалилось на сердца тяжким грузом. Как они докатились до такого? Поют баллады, предназначенные для дорогих поклонниц, безумным садистам, пьющим чужую кровь, чтобы украсть у тех совершенно бесполезный артефакт помешанному на убийстве монстров человеку, мечтающему стать сильнейшим охотником, чтобы доказать окружающим свою божественность. Это какой-то театр абсурда! Но… жизнь вообще порой кажется бессмысленной и непонятной, однако это не значит, что смысла в ней нет — его просто сложно найти, не посмотрев под другим углом. И Джинён подумал, что пока он здесь, «другой угол» должен стать нормой, а значит, неважно, для кого придется петь, он выложится на полную. И, конечно же, споет так, что заставит слушателей его услышать. А еще неважно, как сильно ему придется опуститься — даже если из знаменитого айдола он превратился в ресторанного певца, это не имеет значения, ведь он всегда добивается поставленных целей, а значит, без разницы, насколько сильно его «разжалуют», столкнув с пьедестала, важно лишь, чего он добьется в итоге. А сейчас ему был нужен бесполезный артефакт, невероятно важный для их друга и наставника, значит, они добудут его, даже если придется петь тем, кому на твое пение попросту наплевать. Уверенный, чистый голос заполнил залу мелодичными звуками, сливаясь с тишиной под сводчатым потолком. Акустика зала поражала — даже спустя многие века звук всё так же многократно усиливался, отражаясь от стен, лишенных окон, оплетая массивные колонны, распложенные на первый взгляд хаотично, но словно резонирующих с вибрациями голоса, растворяясь под потолком, испещренным потеками и пятнами копоти… Песня струилась, змеилась, лилась меж столиков, и один голос сменялся другим, а руки сами собой взмывали вверх, подчеркивая эмоции, расставляя акценты, отражая радость, нахлынувшую на душу вместе с воспоминаниями. Так легко было закрыть глаза и представить, что они снова дома, репетируют выступление для очередного концерта… Но время — жестокая штука, и сказка кончилась, оставив после себя лишь кошмар реальности. Маг покивал, безразлично и скупо, а затем начал делать непонятные пассы руками, и инструменты ожили, заставляя друзей снова начать петь. Они успели лишь промочить горло, как снова вынуждены были броситься в бой, и на этот раз выступление далось куда тяжелее: непривычные звуки терзали слух, заставляя путаться и теряться, но в то же время мелодии получались на самом деле красивыми, пусть и лишь отдаленно похожими на оригинал, а потому к концу выступления друзья всё же сумели к ним приспособиться. «Плохо», — вынес вердикт маг, и они освободили сцену, направившись к левой стене зала, чтобы обсудить с ним нюансы. Бэм и Джексон активно рассказывали о том, как лучше сыграть ту или иную часть композиции, Джинён же впервые осмелился присмотреться к дальней сцене, и сердце его на секунду замерло, а затем пустилось в галоп. Каменные плиты местами были черны от въевшейся в них, пропитавшей насквозь крови. И дурное предчувствие лишь усилилось. Маг оставил их, чтобы порепетировать с певицей, высокой худощавой девушкой с русыми короткими волосами и взглядом загнанного зверя, а затем была последняя репетиция, которая прошла гораздо лучше, и маг даже вынес вердикт, что, возможно, сегодня парней и не убьют. Не самая лестная похвала, но в конкурсе, где ценой становится выживание, это и есть главная награда, о другой мечтать было бы попросту эгоизмом. Вот только настроение всё равно отказывалось выбираться с отметки «хуже некуда». Пройдя в расположенную рядом с залой комнатку, парни сели на пол в самом углу и, промочив горло, прислушались к разговорам. В небольшое помещение набилось около двадцати музыкантов, и даже распахнутое настежь окно не спасало от духоты. Мебели здесь почти не было, и те несчастные стулья, что имелись, оказались занятыми теми, кто пришел сюда первым — местными исполнителями. Или, может, лучше сказать «рабами»? Затравленные взгляды, мрачные выражения на бледных лицах, отчужденное молчание и полная погруженность в себя пугали. Как пугала кровь на полу тронного зала… Джинён поморщился, пытаясь отогнать самые мрачные мысли, настойчиво лезшие в голову, но образы жертвоприношения младенцев отказывались уходить. Сердце предательски сбивалось с ритма, угрожая поставить под удар всю операцию, и лишь медитация принесла частицу покоя, вот только ее прервали — к ним вдруг подошел тот самый маг, что наконец-то тоже явился в комнату, и, склонившись, прошептал: — Что бы ни случилось, продолжайте петь. Хозяева будут трапезничать, как всегда «улучшая вкус крови страданием», но вы должны петь. Они пожелали, чтобы вы были первыми. Так что идемте. Сейчас всё начнется. Бэм недоуменно смотрел на мага, Джексон хмурился, а Джинён замер, ведь звеневшие набатом слова нестарого старика делали всё вокруг предельно ясным, понятным, естественным. — Почему же вы не сбежите? — едва слышно прошептал он, и маг горько усмехнулся. — Потому что найдут, они всегда находят. И сделают жертвой на Чаепитии. А если поселишься в деревеньке, ее вырежут полностью. В самом начале такое не раз случалось, с тех пор больше никто не рискует. Конечно, сейчас господа уже не те, потеряли хватку, лишившись сражений, но они сильнее нас. Всё равно сильнее. А в подвалах, где они спят, нет окон, так что даже восстание невозможно. Идемте, вы задаете глупые вопросы, но ими поначалу все задаются, так что я вас не виню. Вот только задерживаться не стоит. И Джинён подскочил, будто ужаленный, потянув за собой не сопротивлявшегося Бэма, бледного как полотно. Джексон поднялся последним, и на него страшно было смотреть, он был похож на предгрозовую тучу, вот только выбора ни у кого не оставалось — надо было идти туда, откуда уже доносились разговоры и предвкушающие крики пробудившихся вампиров. Вот только как петь, зная, что будет происходить на соседней сцене?.. Словно в тумане, они вышли из комнаты, поднялись на сцену, окинули взглядом зал, где за столиками вальяжно расположились бледные люди в черных монашеских робах, закрыли глаза и попытались отрешиться ото всего. Они знали, это единственный способ справиться, не сфальшивить, ведь сейчас главным было хорошо исполнить баллады, предназначенные добрым, веселым, таким разным, но поистине прекрасным поклонницам! Песни, которые они уже никогда не смогут исполнить как прежде. Музыка заполнила зал, и в тот же самый миг кто-то выволок на вторую сцену мужчину в кожаных доспехах с рогатым шлемом на голове. Связанный, но не избитый, он смотрел на врагов яростно, будто отказывался подчиняться, и человек, толкнувший пленника на пол, рассмеялся. На нем был пестрый камзол, расшитый серебристой нитью, и чудаковатые штаны, больше напоминавшие фонарики, переходящие в лосины — что-то подобное Джинён видел в книгах по истории Европы, но думать об этом сейчас не хотелось, ведь он во все глаза смотрел на второго человека, одетого в красный камзол с золотым шитьем и облегавшие лосины, выкатывавшего на небольшой тележке жуткое кресло, больше похожее на электрический стул. Кожаные ремни на ножках, подлокотниках и спинке висели дохлыми змеями, пропитанными кровью и потом. Дерево настолько пропиталось агонией, что казалось черным, и создавалось впечатление, будто его никогда не чистили, лишь смазывали колеса тележки, что почти бесшумно скользили по каменным глыбам гротескной сцены. Первый мужчина поднял жертву и усадил на кресло, которое ловко установили на сцену слуги, привинтив ножки к полу, второй быстро приковал пленника ремнями и объявил: — Пока нам поют посланники Гусеницы, мы повеселимся с нашим первым гостем — ее преступничком! Ну что, дети мои, вы готовы увидеть наше с господином Шляпником представление? — Да! — раздались многоголосые крики поддержки, заглушавшие музыку. Зрители аплодировали, широкие черные рукава метались по воздуху, словно флюгеры Дня Мертвых, а множество свечей, осветивших зал так, что было видно каждую деталь происходящего на сцене, казались жестокой насмешкой над исказившейся безумием реальностью: слуга выкатил на сцену столик с инструментами. — Тогда начнем! Я, ваш любимый Мартовский Заяц, обещаю вам сегодня столь же радостное шоу, что и всегда! Насладимся же их агонией, дети мои! Под громкие крики радости Шляпник кивнул и гортанно что-то прохрипел. Никто не понял ни слова, но одно Джинён знал точно: глухим он не был, ведь прекрасно реагировал на все звуки, а это могло значить лишь одно — у этого человека не было языка. И отчего-то в этот миг он вдруг почувствовал мстительное удовлетворение. Кожаные ремни истертыми змеями надежно держали крепкое мускулистое тело в плену. Мужчина дергался, пытаясь вырваться, глаза заполняли отчаяние, ненависть и липкий, удушливый, полный неверия страх. Кляп вытащили быстро, эффектным жестом, как фокусник достает из шляпы кролика, и пение перекрыли проклятия, полные ярости и обещания расправы. Вот только все знали, что это пустые слова, и вызывали они у палачей лишь смех. Джинён с ужасом смотрел на то, как с мужчины снимают шлем, эффектным пинком отправляя его в центр зала, как, кружась и пританцовывая, Шляпник берет серебристые металлические щипцы, как проводит ножом по щеке пленного Мартовский Заяц, громогласно объявляющий: «Пришло время пить чай!»… Песню заглушил пронзительный, истошный крик в тот момент, когда мизинец пленника захрустел под напором щипцов, ломаясь. Вампиры смеялись, поднимая пустые кубки, аплодируя, прося не щадить, но щадить никто и не собирался. Нож коснулся глазницы, и зафиксированная ремнем голова не смогла увернуться от своей участи. Вопль боли разнесся по залу. Под пустую глазницу подставили кубок, наполняя его пугающе алой, еще живой влагой. «Это безумие. Это какое-то чертово безумие!» Джинён не мог отвести взгляд от темного провала глазницы, сочащегося багрянцем. Кость за костью ломались фаланги, один за другим крошились зубы, оставаясь корнями во рту жертвы. Безумие захлестывало зал воплями наслаждения, экстаз яркой пеленой растекался по воздуху, смешиваясь с ароматами ужаса и паники. Теперь Джинён точно знал, чем пахнет отчаяние — мочой и кровью. А еще ненавистью. Вот только наслаждение, казалось, пахло так же… — Убить! Убить! Убить! — скандировала толпа, глядя, как с мужчины заживо срезают лоскуты кожи. Те отделялись медленно и неохотно, покидая скулы беззащитными багровыми полосами. Отточенное движение ножа, и одной щеки не стало. Ее швырнули в миску, стоявшую на столике с инструментами. Дикий крик безумной какофонией перекрывал звуки нежной чарующей музыки; баллада лилась ровными, мягкими голосами, переплетаясь с хрипами отчаяния и создавая незабываемый, въедавшийся в душу фон. Еще одно движение ножа, и вторая щека оказалась в миске, а безгубый череп улыбался безумной улыбкой и истошно хрипел, роняя слезы из единственного глаза. Второй глаз плакал кровью, и Джинёну вдруг показалось, что такие слезы никогда не лгут. Но ведь он сможет понять и это, разве нет? Должен! Иначе не выдержит, не выдержит больше ни секунды!.. Эта кровь, эта боль, эта агония… Над ней можно смеяться? Наверное, да, если ты садист. И можно жаждать чьей-то смерти, чтобы поглотить его? Да нет, не ради поглощения, просто ради удовольствия! Так, как смеются вампиры над участью своих жертв… Можно ли? А почему нет! Вот она, эта эйфория, висит в воздухе, только протяни руку… «Есть вещи, которые не стоит понимать. На самом деле не стоит». Голос Сирэля прозвучал в памяти переливом хрустальных колокольчиков, принесших свет в бесконечный мрак. Джинёна затошнило, голос Бэма, звучавший совсем рядом, показался далеким, как туманность на небе. А впрочем, нет. Он был единственно настоящим. Все остальное — мерзкая, гротескная пародия на жизнь. Даже здесь, на Островах подобное не было нормой. И не будет! Когда они с друзьями уничтожат тот поганый тоннель, Чаепитие вырежут до последнего человека. О да, человека! Ведь «вампир» — это лишь название пары симптомов редкой болезни, не более. Сейчас, смеясь и ликуя, обездвиженного человека пытали люди. Такие же люди, как он сам. Впрочем, нет, другие, совсем другие, ведь их могло осчастливить лишь одно — чужая агония. И они смеялись, смеялись, смеялись… Кто-то в углу начал целоваться, кто-то томно проводил рукой по шее, словно мечтал оказаться один, кто-то во все глаза смотрел на разрываемую ножом плоть, стараясь запечатлеть в памяти каждое мгновение. Безумие? Нет. Ад. Нож скользнул по шее, кубок наконец наполнился. Палач поднял его над головой, отсалютовал и бросил: «За наше особое общество, дорогие мои! Раньше нам не было места в мире, но теперь у нас есть целый мир и вечность!» Свет сотен свечей бросил блик на черный металл, отразился от крупного рубина и исчез в небытии. Палач прильнул губами к краю кубка и сделал большой глоток, восторженно закатив глаза. Мелодия лилась мягким водопадом, не прерываясь ни на секунду, как лились и ровные, ни разу не сбившиеся голоса, поющие слишком прекрасную для этих стен балладу. Мужчина с переломанными пальцами, разбитыми коленями, изрезанными руками, сидел неподвижно, роняя слезы, слюну и кровь. Обезображенный череп скалился, будто смеясь над теми, кто мечтал о его смерти, считая ее наградой. Нож упал на поднос с тихим лязгом, и ремни быстро развязали. Финальная песня подходила к концу. Полумертвое тело толкнули вниз со сцены, и мгновенно первые ряды вампиров кинулись к нему, отталкивая друг друга, будто дикие звери. Клыки вонзались в плоть, рвали ее, дарили последние аккорды невозможной боли. Рваные раны, укусы, скальпированные порезы — всё смешалось в единое багряное марево, заливая комнату удушливым черным ароматом. Ароматом смерти. Ноги, едва видные из-за тел людей, потерявших человечность, вздрогнули последний раз и замерли. Замер и последний звук флейты. — А это было неплохо! Спасибо нашим гостям за музыкальное сопровождение! Прошу вас, дорогие, порадуйте нас прощальным подарком! Мартовский Заяц рассмеялся и вновь пригубил темный коктейль, вальяжно вышагивая по давно почерневшим камням, Шляпник промычал что-то неразборчивое и, подарив мертвецу плотоядную усмешку, облизал нож. Джинён покосился на быстро идущих к ним слуг с подносами, на которых красовались небольшие черные бокалы и острые ножи. Багрянец разливался перед глазами, заставляя задыхаться от ярости и ненависти, казалось, всё вокруг пылает кровавыми сполохами, и это было на удивление правильно. Вот бы взять этот кинжал и воткнуть его в глазницу той твари, что так легко смеется над чужой болью… «Хорошо бы, да сам сгинешь. Уверен, что собираешься так дешево продать свою жизнь? Может, лучше подождать и вырезать их всех, объединившись с сильным союзником? Тогда точно сможешь разорвать, разорвать, разорвать их всех!» — хриплый голос в груди заставил очнуться. Алое марево развеялось, обнажив скалы неприглядной реальности. Одни вампиры доедали человека, другие скалились, ожидая, когда хозяева бросят подачку и им, господа смеялись, слизывая кровь с инструментов пыток. «Точно. Их надо уничтожить, а не ломиться в гущу боя без единого шанса на успех. Их надо разорвать. Так должно быть». И он почувствовал, что промолчавший голос полностью согласен. Залу заливал теплый мерный свет, ласково вычерчивая контуры болезненно серых лиц с глубоко запавшими глазами, лиц, жаждущих поскорее наесться, но еще больше алчущих вкусить чужих мук. Слуги безучастно скользили вдоль столиков, не глядя на довершавшуюся сцену трапезы, и Джинён шепнул друзьям, не глядя на них: — Режьте руки. Мы здесь ради друга, которому можем верить, друга, который никогда не предаст. Мы здесь, чтобы осуществить его мечту. Поэтому режьте руки. Никто не ответил, но Джинён и не ждал. Он просто верил в своих друзей, в их силу, в то, что они непременно справятся — и они справились. Почти одновременно три руки коснулись темных рукояток коротких острых ножей, почти одновременно сталь рассекла плоть, почти одновременно багряная жидкость полилась вниз, наполняя кубки. Никто не издал ни звука, отдавая дань памяти человеку, умершему в мучениях, но не молившему о пощаде до самого конца. Красивая смерть. Ужасная, мучительная, чудовищная, но такая прекрасная… Не склониться под ударами судьбы до самого конца — вот единственное, что на самом деле может сделать твой финал прекрасным. Закрыв раны платками, парни спрыгнули со сцены и прошли на выход. Вслед им донеслось зычное: — А теперь несите младенца! Их кровь ни с чем не сравнится! Глаза закрылись сами собой. Воздух покинул легкие с тихим свистом. «Есть люди, которые просто не должны жить».