Там, где за слёзы платят смехом

Они шли, не разговаривая, даже не глядя друг на друга. Джексон раз за разом погружался в последние слова, сказанные извращенным садистом перед тем, как друзья покинули залу, и не мог отделаться от мысли, что оставляет на растерзание ребенка, спасая собственную шкуру. Вот только слова Джинёна, сказанные парой секунд спустя, не дали ему развернуться и кинуться в безнадежный бой: «Мы не Герои. Помните, мы не Герои, потому что всех не спасти». Джексон знал, что это правда, знал, что так всегда было, есть и будет, а всю несправедливость мира не исправить одному человеку, но если на твоих глазах творится нечто настолько ужасное, как можно это игнорировать? Кем надо быть, чтобы развернуться и уйти, оставляя младенца на верную смерть? А впрочем, умрет только младенец или он и его несостоявшийся спаситель — что хуже? Лучшего варианта нет, но худший имеется, ведь очевидно, что две смерти хуже одной! Раньше Ван Кайе никогда не посмел бы математически подойти к расчетам важности человеческих жизней, но сейчас… Перед глазами вставало лицо Ауриэля, полное ярости и отторжения, смотрящее на пронзенную насквозь хрупкую фигурку ребенка. Нет! Тогда всё было совсем иначе, Ауриэль не наслаждался этой смертью, он попросту не сумел сдержаться, хотя до этого держался целых три года, ведь он знал, давно знал, что еще одного раза не вынесет, а потому снял ограничители, пообещав убить нахального мальца, тем самым стирая муки совести. Но здесь… этот ад никогда не забыть, никогда не вытравить из сердца, и стоило бы благодарить богов за то, что те не показали им мучительную смерть младенца, но… как же так? Мысли путались, терялись друг в друге, растворялись, и Джексон не видел куда идет, слепо следуя за товарищем и отчаянно прижимая тряпку к ране, из которой всё еще бежала кровь. БэмБэм шел рядом, такой же бледный, потерянный и, казалось, почти ничего не соображающий. В голове его царил такой хаос, что связные мысли попросту отказывались появляться, и лишь одно слово звучало на разные голоса. «Почему?» Оно звенело его собственным надрывным криком, сломанным, истерзанным хрипом погибшего, насмешливым голосом палача, радостными возгласами убийц, испуганным шепотом ребенка, зовущего перед смертью отца… Как же так? За что? Почему?.. Сердце рвалось на части, чувство вины подтачивало разум, совесть замерла в нерешительности, не смея даже начать грызть душу, ведь острое осознание простого факта — они ничего не могли сделать — ложилось на душу еще более тяжким грузом. Почему они настолько бесполезны?.. Джинён сосредоточенно шел по коридорам, точно зная, где надо свернуть, и, дойдя до приоткрытой двери пустой комнаты, юркнул туда. Скомандовав остальным выпить зелье, он сам выполнил требуемое и безразлично отметил, что рана быстро затянулась, а затем посмотрел на друзей, потерянных, искалеченных, разбитых, и подумал, что если для их спасения надо сойти с ума, он сделает это. Сделает всё, что угодно. И, значит, сейчас пора принять произошедшее, принять грядущее, а главное, принять собственную слабость. Они думали, что стали сильнее, но на самом деле остались слабаками, неспособными защитить даже одного ребенка, и стертая в порошок гордыня сейчас заставляла души корчиться в муках не меньше чувства вины. Они были слишком самонадеянны, а на деле оказались просто мальчишками, заплутавшими в беспощадном мире, из которого любой бежал бы, не оглядываясь. Вот только безумцы его любили. И мечтали вернуть Шеогората, правителя, при котором безумные садисты не устраивали кровавых пиршеств. А значит, задача перед ними поставлена не зря, они должны спасти этот мир — не просто сбежать, поджав хвост, а на самом деле спасти этот мир, и обязательно спастись вместе с ним. Если у них есть шанс, они обязаны его поймать, а значит, не надо рисковать попусту. Надо идти вперед, не оглядываясь. Надо сойти с ума и слиться с этим миром, чтобы ни одна извращенная сцена не смогла сломать. Надо стать жестким. И перестать сомневаться. «Но это ведь так просто. Ты уже жаждешь крови, значит, ты как они, неправда ли?» «Вовсе нет. Не все здесь стремятся к чужой смерти, далеко не все; для большинства она лишь побочный эффект, нечто, чего невозможно избежать, не более. И я хочу стать таким же. Просто чтобы не болело сердце». Привычный уже хриплый голос не ответил, но Джинён и не ждал ответ. Напротив, он подошел к друзьям и отвесил каждому по сильной звонкой пощечине. Головы парней мотнулись вбок, и два пустых потерянных взгляда наконец окрасились эмоциями. Джинён облегченно выдохнул. Он их не потерял… — Помните, зачем мы сюда пришли? Соберитесь. Нам надо сделать всё сейчас, иначе придется повторить заново, или нас и вовсе убьют в процессе. Соберитесь. Задвиньте эмоции в дальний угол и идемте. У нас есть план, и мы обязаны его выполнить. — Легко сказать, — проворчал БэмБэм, но всё же достал из заплечной сумки зелье. Джексон молча последовал его примеру и слегка поморщился, но явно не от боли, а от осознания правильности слов друга, которую не хотелось принимать. Но эмоции должны подождать. Обязаны. Иначе… — Если мы не справимся, всё это будет зря. А мы не должны этого допустить. Джексон кивнул, соглашаясь с новыми словами друга, и Бэм пробурчал что-то о том, как ему надоело это поганое место, и что пора выбираться к нормальным людям, причем он и сам не знал, что имел ввиду, возвращение домой или простое прибытие на ферму. Раны затянулись, эмоции наконец были взяты под контроль, и Бэм, приготовив особые бомбы, первым выскользнул из комнатки. Двигаясь быстро, но с таким видом, словно заблудились, друзья дошли до кухни, свернули со знакомого маршрута и отправились в северное крыло замка, не обращая внимания ни на вычурные картины, ни на мрачные гобелены, ни на тусклое пламя коптящих факелов, стремясь лишь к одной-единственной цели. Пару раз им попадались слуги, и Джинён тут же окликал их, спрашивая дорогу, а получив указания о том, где находится кухня, друзья сбивались в кучку, словно хотели обсудить что-то, и слуги оставляли их, ведь у них было слишком много нетерпящих отлагательств дел. Вот только вскоре показалась лестница, ведущая к катакомбам, и Бэм, шагнув в узкий закопченный коридор, бегом кинулся вниз. Мягкие сапоги издавали лишь один звук — мерный шорох, казавшийся тихим шелестом ветра, и солдаты, охранявшие дверь, не успели даже вскрикнуть: бомба полетела вниз и с тихим хлопком окутала дверь за их головами сизым дымом. Послышался кашель, сдавленные хрипы, а затем падение двух тел, лишившихся сознания. Выпив антидот из небольшого флакона, Бэм подбежал к ним, извлек из сумки несколько обрезков веревки и быстро, но очень тщательно связал руки и ноги мужчин, спящих глубоким, беспробудным сном. Вставив им во рты кляпы, вызвавшие острый приступ тошноты, он обшарил их сумки и обнаружил ключи — Гусеница не обманула, стражники всегда хранили ключ от черного хода… Отперев дверь, но не открыв ее, Бэм кинулся назад, чувствуя, что глаза безбожно слезятся, но всеми силами стараясь не закашляться — несмотря на действие антидота, дым раздражал легкие и глаза. Всё произошло так быстро, что никто бы не успел ничего понять, а парень уже юркой змейкой выскользнул в коридор, где его ждали друзья, и они поспешили всё тем же прогулочным шагом дальше, к комнате трофеев. Широкие коридоры сменялись узкими, рыцарские доспехи в нишах перемежались вазами, лишенными цветов, и окнами, сквозь которые не проникало ни единого луча света, ведь ночи Деменции были куда темнее ночей Мании. Каменная кладка, сырая, мрачная, всё больше напоминала о казематах, но на нее никто не смотрел, все взгляды были сосредоточены на глубине коридоров, и вскоре показались еще два охранника, на этот раз оберегавших зал трофеев. — Простите, вы не подскажете, где кухня? — еще издалека крикнул Джинён, помахав рукой, и стражники нахмурились, сосредоточенно разглядывая быстро, но с видом праздношатающихся туристов идущих к ним артистов. Без шлемов, еще по прибытии убранных в сумки, они казались молодыми парнями, не представлявшими угрозы, особенно растерянный, полный трагизма и отчаяния Джинён, искусно натянувший на лицо очередную маску, которые теперь вызывали исключительно отторжение, однако были полезным инструментом, а потому использовались без тени сомнений, но лишь недолго. Вот только краткого замешательства охраны вполне хватило: Бэм приблизился на расстояние броска. Взмах руки, и бомба уже летела в кинувшихся вперед охранников. Тихий взрыв, попытка позвать на помощь, кашель. Сдавленные хрипы, звон оружия, упавшего из ослабевших рук, лязг доспехов, повстречавшихся с камнем. Всё прошло как нельзя лучше — охрана рухнула, как подкошенная, и Бэм, мстительно улыбнувшись, пнул одного из мужчин, прежде чем начать связывать. Обыск продлился недолго, и выуженные у охранника ключи отперли большую просторную залу, заставленную витринами, абсолютно темную и пугающую. Бэм прошептал заклинание, сделал пасс рукой, и комнату залило мерное сияние, а друзья, задержав дыхание, вихрем промчались по затянутой дымом территории и захлопнули дверь. В комнате было мрачно, душно и воняло затхлой сыростью, а еще плесенью, но никто даже не поморщился: привычные запахи Деменции, даже столь концентрированные, уже не перехватывали дыхание, напротив, стали нормой жизни. Разделившись, парни быстро обошли зал, осматривая застекленные витрины, устланные алым бархатом. Те располагались по всему периметру и стройными рядами, пересекавшими комнату от одного края до другого, а потому надо было двигаться очень быстро, ведь коллекция и ее размеры могли бы впечатлить любого, кто мог бы испытывать хоть одну эмоцию, кроме ненависти. А ведь и впрямь, чего здесь только не было! И кубки, и странные корешки, и монеты, и оружие, даже деревянный посох с навершием, похожим на три смотрящих в разные стороны головы, застывшие в немом вопле — подпись на табличке гласила: «Ваббаджек, посох поверженного Принца Островов, побежденного великими Шляпником и Мартовским Зайцем». Джинён презрительно фыркнул и, поведя рукой, коснулся таблички крошечным огненным шаром. Металл оплавился, теряя нечестивую запись, что высмеивала истинного правителя Островов, того, кто не призывал в свой мир садистов, мечтающих о смерти новорожденных. «Что за садистка эта Алиса, если тащит на Острова всех без разбору, не заботясь о том, что они здесь устроят? Ощущение, будто ей было бы плевать даже на тотальный геноцид!» — раздраженно подумал Джи и почувствовал, как ярость привычной волной прокатывается по телу, но всё же двинулся дальше, на этот раз не читая надписи — тратить энергию не хотелось. Создание огня, способного расплавить металл за секунды, было слишком энергозатратным, да и получалось пока создать лишь крошечные шарики, а потому надо было оставаться спокойным и не тратить ману попусту, ведь на горизонте маячили сражения, и надо было действовать с осторожностью. — Есть! — шепот Джексона прорезал тишину. — Вилка! — Ищем Архон, — кивнул Джинён, продолжая движение, и вскоре увидел витрину с золотым массивным ожерельем, в центре которого застыло огромное солнце с покоящимся на нем полумесяцем, надпись под которым гласила: «Архон. Катализатор маны, могучее средство нападения для истинных воинов — магов». — Есть! Он подбежал к Джексону, и парни, переглянувшись, отошли в сторону. Гусеница говорила, что на обычных артефактах защиты нет, но кто мог дать гарантию, что она не ошиблась? Конечно же, никто. А потому стоило перестраховаться. Пара пассов руками, и витрина открылась: стекло взмыло вверх, а Вилка Щекотки прилетела прямо в руки Джинёна. Все дружно выдохнули. Они и не заметили, как задержали дыхание, и теперь радостно улыбнулись, почувствовав наконец, что ситуация возвращается под их контроль. Спрятав Вилку в сумку, Джи бросился ко второй витрине, а друзья — к двери. Джексон обнажил шпагу, Бэм приготовил Звёзды, а Джинён наконец взмахнул руками, и витрина распахнулась, издав пронзительный, дикий вой. Треск молний слился с ним воедино, и белые вспышки окутали стол, но Архон быстро подплыл к магу, порадовавшемуся своей предусмотрительности, и был схвачен руками вора, точно знавшего, что если есть шанс натолкнуться на защитное заклинание, лучше постараться его обойти. Джинён бросился обратно, друзья распахнули дверь, истошный вой вился над замком, а где-то вдали уже слышался топот ног, обутых в тяжелые сапоги, отделанные металлом. Бешеное биение сердец, готовых вырваться из клетки ребер и помчаться впереди ног, дикий бег, заставляющий дыхание прерывистым свистом вырываться из легких, невероятный выброс адреналина и абсолютно пустой разум, лишь отслеживающий дорогу, но не способный отдаться панике или азарту. Буквально скатившись по лестнице к черному ходу, парни распахнули дверь, ведущую в катакомбы, и Джинён мгновенно создал яркий свет, освещавший всё на десяток метров вокруг. Заперев дверь изнутри, они планировали выгадать хотя бы немного времени, но понимали, что этого может не хватить… Планов катакомб у парней не было, а потому новоявленный маг, сосредоточившись, пробормотал заклинание, создавая крошечную светящуюся синюю искру — маячок, точно знавший, где выход. Это заклятие далось ему куда сложнее остальных, ведь поисковая магия была на ступень выше по сложности магических контуров, используемых при создании заклинания, и научиться проводить ману сквозь все эти последовательности было настоящим мучением, однако сейчас Джинён благодарил судьбу за то, что всё же сумел овладеть этой техникой, упорно тренируясь даже в ущерб сну. Крошечная искра быстро летела вперед, а парни бежали следом, шлепая сапогами по воде, доходившей до щиколоток. Звуки разносились далеко вперед, многократно усиливаемые низкими сводами выложенного камнем тоннеля, нередко ветвившегося и абсолютно темного, а вскоре с противоположной стороны послышался лязг и грохот — граммиты услышали добычу. Только вот добыча предпочитала быть охотниками. БэмБэм рванулся вперед, метая Звёзды в первых врагов, и вспышка взрывов уложила сразу двоих — искалеченные клыкастые лица показались гротескной насмешкой над произошедшим в тронном зале. Бэм поджал губы, но продолжил метать снаряды, а Джексон бросился вперед, пронзая животы врагов. Сейчас необходимо было именно ранить их, причем не смертельно, чтобы они хоть ненадолго задержали преследователей, и Джинён, размахивая огненным хлыстом, успешно разгонял боявшихся огня жаб, заставляя их скрываться в темных боковых проходах. Где-то позади послышался звук ломаемой двери, но парни мчали вперед, оставляя за собой десятки раненых монстров. Они даже не замечали, кого убивали, а кого оставляли в живых, всё смешалось в сплошную серую кашу, мешанину тел, криков, ударов и полных ненависти алых глаз, вот только теперь друзья знали, что смерть, приносимая ими, куда милосерднее того, что могут подарить другие люди, и это вызывало смутное, едва осознаваемое чувство гордости. Они умели убивать так, чтобы враг не сильно мучился, они убивали в честном бою — этим действительно можно было гордиться. И на губах вдруг начали появляться едва заметные, но искренние усмешки. «Ухмылка мне идет куда больше улыбки, — пролетело в голове Джинёна. — И так было всегда, но я этого не понимал, ведь видел мир вокруг сквозь призму мнения окружающих. А теперь я смотрю на него своими глазами, не боясь чужих оценок и не подстраиваясь под них. Стал я хуже? Или лучше? А черт разберет. Но мне это совершенно точно нравится». И Клык Дагона согласно раскидывал врагов огненным хлыстом, не разбирая, кого калечит, а кого просто пугает, ведь в этом мире иначе просто не получалось. Но многим ли отличался иной мир? Рамками да запретами, позволяющими топтать гордость мерзкими словами, но запрещающими вырывать язык зубоскалам? Что ж, в каждом мире жестокость своя. Просто одна куда честнее другой… Дверь показалась спасительным маяком, и Джексон мгновенно бросился к ней, а друзья остались прикрывать тылы. Отгоняя граммитов, они вслушивались в дальний грохот ломающейся двери, приглушенные крики, и понимали, что их жизни висят на волоске, но страха не было, как не было и сомнений. Надо было просто бежать вперед, а это они умеют, всю жизнь шли только вперед, не останавливаясь, значит, и сейчас не притормозят свой бег. Дверь распахнулась, и Джексон выскочил на улицу, мгновенно подставив меч под клинок врага. Джинён юркнул следом, парируя удар второго охранника, а Бэм начал запирать дверь, ведь надо было выгадать как можно больше времени. Охранники не представляли серьезной угрозы, в отличие от преследователей — по крайней мере, так им казалось. Сталь встречалась со сталью, звенела, пела, и Джинён хотел было призвать пламя, как вдруг почувствовал резкую боль в спине. Он опустил взгляд. Меч торчал из левого бока, обагренный алыми мазками, такой странно холодный, неправильный, чуждый… Каково это, быть бабочкой, приколотой к картону?.. Истошный крик над самым ухом показался мутным, долетавшим словно сквозь вату. Ноги подкосились, Джинён упал, отстранено заметив, как лицо врага вдруг взорвалось, заставляя того упасть, а Бэм буквально напрыгнул на него, раз за разом вонзая меч в глазницы. Джексон знал, что он — Рыцарь, который должен защищать своих друзей. Знал, что на его силу рассчитывают, на его возможности полагаются, но он еще никогда в жизни не убивал человека. И, впервые скрестив клинок с кем-то, не напоминавшим жабу, почувствовал дичайшее опустошение. Он должен был всего лишь ранить, всего лишь… Но противник отпрыгнул в сторону и всадил меч прямо в бок Джинёна. Советника. Лучшего друга. Почти брата… И это была его вина. Ван Кайе позволил другу умереть, боясь запятнать свои руки в крови. Не так ли?.. Дикий рев, пронесшийся над деревьями, и шпага засверкала в тусклом свете звезд, молнией разя врага. Тот парировал атаки, но отступал, сдаваясь под напором безумной ярости, боли и отчаяния. Шаг, укол, поворот, пируэт, обманное движение и резкий выпад! Метал рассек податливую плоть, проникая в мягкие, но удивительно упругие органы. Джексону показалось, что он вонзает вилку в плохо прожаренный бифштекс. Глубже. Еще глубже. Еще… Рывок за рывком, шпага входила всё дальше в такое податливое сейчас тело, попав точно в сочленение доспехов. Враг захрипел. Острие врезалось во внутреннюю часть стальной пластины, прикрывавшей спину. Меч, обагренный кровавыми разводами, поднялся — нож был быстрее. Мстительная улыбка на губах Джексона слилась с предсмертным хрипом человека, которого ему не было жаль. Мгновенно выхваченный нож вонзился в шею, проливая багровый водопад. Кап… Одинокая бусина граната на земле. Кап. Тонкий ручеек, прерывистый, ложащийся паутинкой на траву. Кап! Темный поток, заливавший всё вокруг, не разбирая дороги! Рана становилась всё шире, словно на шее расцветала напомаженная улыбка, а затем нож рванулся в сторону, и голова откинулась назад, окатывая врага фонтаном теплой, но уже мертвой жидкости. Джексон рванулся назад, вырывая шпагу из тела поверженного противника, и метнулся к другу, распростертому на земле. Он не чувствовал ничего, коме панического страха, но к врагу тот не имел никакого отношения. Да и какая разница, кто умрет? Главное, чтобы это был не дорогой его сердцу человек… — Только не умирай, только не умирай, слышишь? Ты мне нужен, эй, слышишь? Джи, давай, давай… Такое хрупкое тело, такое беззащитное, совсем не как прежде, раскинулось по траве изломанным манекеном. Глаза запали, кожа казалась мертвенно белой, грудь не вздымалась — или Джексон этого просто не замечал. Он приподнял голову друга, изо рта которого текла тонкая алая струйка, но он был жив, Джинён был жив! И пытался на что-то указать другу. Вот только на что? Джексон покосился по направлению, в котором указывал дрожащий палец, и понял, что Джинён показывал на сумку. — Твою мать! — грязно ругаясь, он зарылся в котомку, вытащил металлический флакон и приложил к губам друга. — Давай, брат, ты сможешь, ты выживешь, давай… Сильное лечебное зелье, применяемое ими впервые, скользнуло по дрожащим губам, пищеводу, горевшему огнем, и упало в пронзенный желудок. Джексон смотрел на друга, не замечая, как роняет на его лицо слезы, смешивающиеся с кровью и ползущие вниз, как не замечал Бэма, схватившего друга за руку и раскачивавшегося взад-вперед, гортанно, на одной ноте подвывая. — Только живи, Джи, только не оставляй меня… Ты мне нужен, слышишь? Не бросай меня, брат. Не бросай… Останься со мной. Навсегда… Джинён улыбнулся. В его глазах застыло то самое чувство, которое Джексон не раз проклинал на этих Островах — всеобъемлющее, всепоглощающее понимание. И сейчас оно причинило куда больше боли, чем когда бы то ни было, потому что… его прощали. А впрочем, нет. Его ни в чем не винили. И сердце рвалось на части, заставляя задыхаться от чувства вины и острой, жгучей, пугающей ненависти к самому себе. Рука Джинёна поднялась верх, скользнула по щеке друга, оставив карминовый след, и упала. Джексону показалось, что его сердце упало следом. И вдруг раздался пронзительный, кошмарный, совершенно безумный крик. Израненное тело выгнулось и затряслось, будто в бешеной лихорадке, а затем дернулось и упало на землю без движения. У Джексона отнялись ноги. Дрожащими руками он перевернул друга лицом вверх… Дыхание замерло. Сердце остановилось. Джинён пустым взглядом стеклянных глаз смотрел в пустоту ночи. — Нет! Нет, нет, нет! Твою мать, нет! Ты не можешь, не можешь меня оставить, я не… Вернись! Прошу… Вернись, вернись, вернись… Подвывания на одной ноте сменились истерическими рыданиями, Бэм прижался лицом к руке друга, а Джексон зарычал, не замечая, как рык переходит в плач. Это всё его вина, его, его, его… Он убил брата своей нерешительностью! Убил своими руками! Что ты сделаешь, чтобы спасти дорогого человека? Всё? Уверен? Но ведь выкладываться надо постоянно, каждую секунду, а не только в миг, когда его уже пронзили мечом! Так почему же ты жалел врага, забывая о защите друга? Почему ставил собственные страхи превыше всего? Почему тешил свое эго? А теперь ты рыдаешь, проклинаешь себя, но… ты заслужил это проклятие, Ван Кайе. На этот раз ты его на самом деле заслужил, ты ведь знаешь? Резкий кашель заставил вздрогнуть и растерянно посмотреть на друга, чье тело так отчаянно обнимали. Он кашлял. Хрипел, отплевываясь от крови, кашлял и совершенно точно дышал. «Жив. Жив!» — промелькнуло в голове, и Ван Кайе впервые в жизни разрыдался, громко, навзрыд, забывая порой делать вдох. А в голове набатом звенело лишь одно слово. Самое главное… — Джинён, Джинён, — бормотал Бэм, хлюпая носом и размазывая слезы и кровь по лицу, а затем прижал руку друга к губам и замер, покачиваясь. Он улыбался. А затем где-то за дверью послышался шум сражения. — Бежим, — прохрипел Джексон, пытаясь подняться. Слабость и боль сковывали движения, но он точно знал, что нельзя терять ни секунды. — Бежим, быстро! Или нас поймают! Эти твари не должны нас победить! Им словно отвесили пощечину. Джек вскочил, ставя друга на ноги, и кинулся за оружием, Бэм поднялся следом, вырвал вакидзаси из черепа врага, превращенного в месиво, и подал Джинёну Клык Дагона. Время поджимало. Джи покачивался, но держался, а друзья, подхватив его под руки, бросились бежать, и Джексон пробормотал: — Я тебя не оставлю, брат. Слышишь? Я буду драться за тебя… за вас. С кем угодно. И пусть они все сдохнут, только не умирайте. — Не умрем, — прошептал тот, изо всех сил мчась вперед. — Я очень постараюсь и не оставлю вас. Я вас люблю, парни, вы же знаете? — Взаимно, — улыбнулся Джексон. — И мы тебя любим, Джинён, — шмыгнув носом, пробормотал Бэм, всё еще улыбавшийся так светло и чисто, словно сегодня был самый счастливый день его жизни. — Не бросай нас… — Не брошу. Куда же я без вас? Тропинка петляла, уходя всё дальше в лес, пасмурное небо затянули тучи, гром прокатился по округе, и Джинён усмехнулся. — Дождь собьет их со следа, нюх вампирам ослабит точно. Кажется, Лорд решил нам помочь. — И на том спасибо, — поморщился Джексон. Ветви смыкались над головами, образуя мрачный живой тоннель, утоптанная земля впитывала первые капли дождя, мгла вокруг пугала шорохами, криками ночных птиц и ледяными порывами ветра. Нервы были на пределе, глаза выискивали малейший след опасности, а ноги несли вперед, не замечая преград, перепрыгивая через выступавшие из земли корни, огибая лежавшие на ней камни, уверенно мча хозяев вперед, к спасению. Джинён уже бежал сам — хоть боль в боку и не прошла, двигаться он уже мог, значит, надо было выложиться по полной, и он выкладывался. А в голове звенели обрывки спутанных, бессвязных мыслей. «Выжил… чудом. Как? Повезло. Или Лорд уберег? Глупости, он не вмешивается. Тогда боги? Бред, они вмешиваются еще реже. Повезло. Спасли друзья. Живой… Я живой. И черта с два здесь сдохну! Я выведу друзей из этого мира туда, где им не придется рисковать собой. Выведу, обязательно выведу… Это не их мир, они не должны здесь пропасть. А я… я пойду на всё, чтобы их вывести. Кем надо стать? Палачом? Жертвой? Да кем угодно. Слышишь, Лорд? Я не сдамся. Мы не сдадимся. Твоя Алиса должна исчезнуть. Она во всем виновата! Мы вернем ее домой, слышишь? Или убьем, если откажется вернуться. Не знаю, как, но мы справимся, потому что… дождь. Мы за правое дело. Слышишь, Лорд? Мы справимся. И детей не будут рвать на части. Убей их всех, прошу. Убей. Сотри с лица земли… Только ты это можешь. Так будь же наконец правителем, а не наблюдателем! Вернись, Шеогорат! Ты нужен этим людям! Вернись! Черт… Все хотят жить. Я выживу. Мы выживем. Не потому, что мы „Избранные”, а потому, что мы будем сражаться изо всех сил! До конца. Мы выживем… и посмеемся над теми, кто пытался нас уничтожить. Это ведь правильно, отвечать ударом на удар. Это закон жизни. А я хочу жить…» Шум впереди застал их врасплох. Пять фигур вынырнули из ночи, обнажая клинки. Пять охранников, провожавших их в этот проклятый замок… Джексон выхватил шпагу, Бэм потянулся за Звёздами, но было слишком поздно. Пак Джинён, не убиравший Клык Дагона, просто подумал: «Горите». Пламя скользнуло вниз тонкой змейкой, мгновенно подобралось к врагам, растеклось багряной лужей. — Горите, — прозвенели в ночной тиши спокойные слова. Пламя вспыхнуло так ярко, словно ад разверзся. Пять криков слились в один, терзая барабанные перепонки, разрывая нервы, проникая в душу ядовитыми терниями. Джинён мчался вперед, приготовившись к атаке. Полоснуть по горлу одного, затем второго, вонзить Клык в глазницу третьего, загасить пламя, пробить доспехи четвертого и пятого раскаленным лезвием, давая клинку напиться крови вдосталь… Трава догорала, не прислушиваясь к последнему хрипу каджита, совсем недавно пожелавшего гостям не погибнуть. Она оплакивала сама себя. Джинён с ненавистью и холодным равнодушием смотрел в глаза умершего и чувствовал, как по телу расползается жар, бешенный жар спокойствия. Он знал, завтра БэмБэм и Джексон будут винить себя за смерти людей, но он не будет. Есть люди, которые не должны жить, и те, кто служит чудовищам, в их числе. «А кто имеет право решать, кому жить, а кому умереть?» — прошептал тихий, нерешительный внутренний голос. Джинён усмехнулся. «Никто. Просто одни нападают, другие защищаются, и те, кто нападает, должны быть готовы погибнуть. Боишься — не атакуй. Вот и всё. А если атаковал, будь готов погибнуть. И я погибну, если окажусь слабее врага, но я выложусь по полной в битве, чтобы не проиграть. Чтобы выжить. А чем это закончится, решать Судьбе. Я сделаю всё, чтобы спасти друзей». «Ты уничтожишь любого, чтобы спасти их, даже себя», — рассмеялся странный хриплый голос, и Джинён согласно кивнул. БэмБэм и Джексон удивленно смотрели на то, как друг вонзает Клык в тела трех первых жертв, превращая их в высохшие мумии, а затем бросается вперед, бросив непонятно кому: — Кровь за кровь. И друзья помчались следом, недоумевая, но не чувствуя отторжения. Этот человек будет их братом, несмотря ни на что, ведь ради них он окончательно себя сломал… Вот только, может быть, всё не так? Может, он, напротив, лишь закалил себя? Кто знает. Пак Джинён мчался вперед, освещая дорогу впереди едва различимым белым свечением, неспособным выдать их местоположение врагу, но позволявшим отчетливо видеть преграды, и точно знал, что его сломали уже давно, еще дома, а теперь сросшиеся кости ломают заново, вытягивая аппаратом Елизарова, но к чему это приведет никому неизвестно. Да и зачем гадать? Знание будущего может сломать, а сломанным ему быть не нравилось. Как не нравилось и теперь быть безумцем. Но сейчас он, по крайней мере, знал, что сможет вынести любой удар судьбы, не прячась.