Там, где за слёзы платят смехом

Бешеный бег, сжигающий легкие, рваное дыхание, неровный пульс. Друзья неслись по темному лесу, похожему на оживший фрагмент мрачной сказки, и шорохи вокруг казались завыванием самой смерти, но ноги не останавливались ни на секунду, мча вперед так, словно по пятам летели посланники самого ада. Но ведь так и было, и пот, смешиваясь с дождем, падал вниз, увлекая в преисподнюю все страхи и сомнения — надо было бежать быстрее, изо всех сил! Вот только усталость брала верх, и движения начали постепенно замедляться. Сил оставалось слишком мало. Дождь стоял стеной, замедляя и без того не слишком быстрые движения, усталость срывалась с губ одышкой, в боках кололо, легкие болели, дыхание перехватывало. И вот, наконец, спасение! Первая цель, к которой они так стремились! Болото. Редкие чахлые кусты теснились на спасительных островках суши, вязкое месиво у резко закончившегося леса казалось надежным, но парни отлично знали, как выглядит местная трясина. И знали, как можно ее преодолеть. Сломав по длинной толстой ветке, они выстроились цепочкой с Джексоном во главе и неспешно, осторожно начали продвижение вглубь болота, ощупывая слегами почву под ногами, находя твердый участок и двигаясь по нему. Карта местности, набросанная Ауриэлем и плотно засевшая в голове, вывела их точно к одной из «тропок», но пройти по ней было не так-то просто, особенно в дождь. Впрочем, если в лесу ливень стоял стеной, здесь он уже не напоминал о потопе стремящимися снести всё на своем пути струями, и парни в который раз подумали, что Шеогорат всё же сделал на них ставку, что ему на самом деле хотелось поскорее уничтожить аномалию… Оскальзываясь и шатаясь, они неспешно продвигались вперед, проклиная всё на свете и заставляя ноги двигаться лишь неимоверным усилием. Останавливаться было нельзя, равно как и продолжать движение по лесу, ведь преследователи могли оседлать лошадей, и тогда боя было бы не избежать, но болото спасло бы от подобной перспективы, не давая сократить дистанцию, если, конечно, парни бы здесь не застряли. Слега вонзилась в хлюпающую жижу беспощадным стилетом, разрывая гнилую топь и проваливаясь в ее темные недра. Резкое движение, и вот она уже на поверхности, а затем снова падает вниз, на этот раз ощупывая островок земли, не слишком надежный, но способный дать временное пристанище. Друзья не спешили, зная, насколько опасна трясина, но нервы были на пределе, сердца стремились вперед, и сдерживать себя от опрометчивого прыжка становилось всё сложнее. Однако никто не прыгал, не проверив местность слегой, никто не делал необдуманных, беспечных движений — каждый шаг был выверен, каждое движение просчитано, и парни могли бы гордиться собой, если, конечно, хоть на секунду сравнили бы себя-настоящих с собой-прежними. Брать верх над собственным страхом они научились великолепно. Рассвет забрезжил над головами вскоре после того, как болото осталось позади. Новое путешествие по лесу Деменции не вызывало оптимизма, но теперь хотя бы можно было не просчитывать каждый шаг, вот только усталость брала свое, и скорость движения не сильно возросла, да и спотыкались парни довольно часто. С приходом рассвета они наконец-то смогли передохнуть — упали вповалку под раскидистым деревом и просто дышали полной грудью, глядя в затянутое тучами пасмурное небо, уже не ронявшее слез, но грозившее обрушить их в любой момент. Сил не было совершенно, но Джексон всё же вызвался нести дежурство, и остальные ненадолго прикорнули, а затем друга сменил Бэм. Последним на посту стоял Джинён, сумевший за время сна восстановить запас магической энергии, хотя в дороге потратил ее очень много и трижды пил зелье маны, чтобы полностью восстановить запасы, но под конец ночи остался совсем без сил: на болоте потребовалось слишком яркое освещение, тратившее энергию чересчур быстро. Позавтракав припасенными еще с прошлого утра зажаренными кусочками рыбы, парни снова двинулись в путь — три часа отдыха, из которых каждый спал лишь два, были плохим подспорьем, но задерживаться было нельзя, ведь хотя вампиры и не могли выйти на улицу днем, их слуги наверняка не прекратили преследование. Оставалось лишь надеяться, что болото собьет их со следа, и, судя по тому, что враги так и не появились, план оказался удачным, вот только дальнейшее продвижение по лесам, пусть и неподконтрольным Черному Чаепитию, вызывало немало опасений: можно было наткнуться на граммитов, вольных бандитов «старого порядка», которые так и не вступили в банду Гусеницы, да просто столкнуться с крупным зверем, и потому продвигаться в быстром темпе не получалось, надо было идти максимально внимательно. Привычный порядок дежурств спасал от переутомления, но редкие короткие привалы не могли восполнить потерь — усталость медленно, но верно брала верх. «Мы себя переоценили», — подумал Джинён на закате, понимая, что идти придется куда дольше, чем ожидалось. Очередной привал, продлившийся вновь лишь три часа, и скудный ужин, казалось, еще сильнее раззадорили аппетит и усталость, но выбора не оставалось, необходимо было продолжать движение. Этой ночью снова шел дождь, и холодные струи, скользя по коже, заставляли трястись от холода, но согревающих заклятий Джи не знал, о чем очень сильно пожалел и поставил себе целью выучить их, как только окажется в безопасности. Вот только по его прикидкам до этой самой безопасности был еще день пути. Оставшаяся дорога была смазанной и мутной, будто кто-то плеснул водой на акварельный рисунок. Деревья всё так же мрачно отбрасывали густую тень, звезды отказывались дарить достаточно света, заставляя глаза искать в полумраке плохо заметные препятствия на утоптанной узкой тропке, а мысли перескакивали с одной на другую, неизменной оставляя лишь одну: «Шли бы мы напрямик, уже были бы на месте, но приходится следовать дорогам, ведь мы не знаем местность. Ну почему?!» Корить себя за неспособность чего-либо сделать уже вошло в привычку, но меньше боли от этого причинять не стало… Ночь обрушилась на мир, принеся очередную порцию темноты, но на этот раз останавливаться друзья не стали — они брели вперед, едва переставляя ноги, но упорно отказываясь признавать поражение. Холодный пот стекал с их лиц ручьями, лихорадочная дрожь затуманивала разум, мутный взгляд не способен был разглядеть хоть что-либо, и они начали падать — коварные корни и камни на дороге вдруг превратились в непреодолимое препятствие. Вот только парни всё равно шли, медленно продвигаясь к своей цели, и когда лес наконец оборвался, открывая взору высокую каменную башню, Джинён разразился громким, истерическим хохотом. Рухнув на колени, он качался вперед-назад и смеялся, смеялся, смеялся, роняя слезы, но друзья подхватили его под руки и потянули вверх, не давая остановиться перед самым финишем. Надо было совершить последний рывок. Джи не заметил, как смех перешел в плач, полный чувства вины за брошенных на погибель жертв чудовищных садистов, а воспоминания накатили пугающей волной. Он пытался взять себя в руки, но слезы просто отказывались останавливаться и бежали вниз, смешиваясь с очередной порцией ледяного дождя. Они думали, Шеогорат им помогает, но в итоге из-за этой помощи заболели, а лечебные зелья, это было известно точно, помогают лишь от ран, но не от болезней. Вот только первый ливень и впрямь сбил врагов со следа, значит, всё-таки Шеогорат им помог?.. Постучав в дверь, друзья замерли на пороге, дрожа и пытаясь вжаться в стену, чтобы укрыться хотя бы от острых ледяных порывов ветра, но никто не ответил. Джексон чертыхнулся и со всей силы подолбил в дверь еще раз, а затем начал ее пинать, остервенело, бешено, совершенно безумно… — Что за привычка выламывать мне дверь? — спокойный укоризненный голос заставил всех троих улыбнуться. Даже Бэм сейчас был рад видеть заспанное, недовольное, но вполне мирное лицо мага. — Мы пришли, — прошептал Джинён, покачиваясь, и Сирэль посторонился, пропуская гостей внутрь. Измученные, уставшие, совершенно разбитые, они едва переставляли ноги, и стало ясно, что это путешествие далось им слишком дорогой ценой, но хотя бы немного помочь им маг был способен, а потому, проходя через дверной проем, парни почувствовали резкий жар и обнаружили, что одежда полностью высушена, и даже в сапогах уже не хлюпает влага. — Спасибо, — улыбнулся Джи, чувствуя огромный, просто невероятный прилив благодарности. Вода уже успела ему осточертеть. — Не хочу, чтобы вы мне тут всё заляпали, — отмахнулся Сирэль, босой, лишь в серых широких штанах и наспех накинутой рубашке. — Я ждал вас на полдня раньше, но теперь понятно, почему вы так задержались. Идите в комнату Мании, ложитесь и отдыхайте, а я сейчас принесу согревающие и восстанавливающие зелья. — Спасибо, — пробормотали все трое и, покачиваясь, начали подъем. Винтовая лестница показалась им Эверестом. Сил не было абсолютно ни на что, двигались парни, скорее, на автомате, чем осмысленно, и не падали прямо здесь лишь чудом, а может, просто благодаря осознанию: никто их переносить в кровать не станет. Дойдя наконец до залы, они буквально проползли в центр, и, как в прошлый раз, Бэм рухнул на диван, а Джинён с Джексоном повалились на кровать, сняв лишь шлемы и не сумев стянуть даже сапоги. Темнота накрыла сознание сразу же, как только головы коснулись подушек, и мир исчез, растворившись в спасительном, таком спокойном небытии. Они проспали двенадцать часов, и за это время лихорадка заметно ослабела, вот только жар еще держался, горло болело, насморк и кашель сделались надоедливыми, но верным спутниками, и, проснувшись, парни чувствовали себя преотвратнейше. Сирэля в зале не оказалось, зато повсюду, как и обычно, лежали фрукты, и друзья, недолго думая, накинулись на них, словно тысячу лет ничего не ели. Настроение было не менее ужасным, чем физическое состояние, а может, даже хуже, ведь они знали, что еще ничего не кончено, и надо было разыграть последний акт безумного спектакля, вот только делать этого никому не хотелось, но обещания надо выполнять, и уж тем более надо выполнять приказы Даэдрических Принцев. Пора было встретиться с Гусеницей. Джинён понимал, что если бы время встречи пришло, Сирэль разбудил бы их, ведь он знал всё о плане и даже сам помогал разрабатывать финальную часть, предложив свой дом в качестве убежища потому, что тот был ближе всего к логову Черного Чаепития, а значит, до него проще всего было добраться, и сейчас стало ясно, что если бы не это спасительное предложение, их прогулка могла закончиться куда более плачевно. Однако «если» — излишнее слово, ведь судьба не терпит переигровок, и всё случается так, как случается, и либо ты это принимаешь, либо ломаешься, третьего не дано. И надо лишь стараться не допустить ошибок в будущем, не мечтая изменить прошлое, иначе завязнешь в собственных фантазиях, не способный увидеть настоящее. Позавтракав, парни собрались на огромной кровати и, сев в кружок, попытались собрать воедино осколки произошедшего. Джинён достал из сумки добычу — Вилку Щекотки и амулет Архон — после чего в который раз спросил у Джексона: — Уверен, что это должен сделать именно ты? Может, лучше будет… — Не начинай, Джи, — перебил его тот и вытер лоб рукавом. — Мы сто раз уже это обсуждали, другого выбора нет. Я пойду к этой дамочке и приведу ее сюда для обмена. Если ей нужен амулет, она точно пойдет. — А если она психанет и наплюет на артефакт? — Не думаю, она ведь дико жадная. Тем более, угроза того, что амулет останется у ненавистного ей мага точно станет хорошим катализатором. Жаль, конечно, что мы не можем передать ей амулет бесконтактно, но нарываться на гнев Шеогората совсем не хочется, поэтому просто давай сделаем всё так, как планировали. Она бы никогда не согласилась встретиться у Сирэля, так что нам придется хитрить, чтобы ее сюда заманить, но благодаря его согласию подыграть, у нас появился шанс без особых проблем выполнить дебильное задание придурочного божка. — Эй, поаккуратнее в выражениях, — нахмурился Джинён. Джексон поморщился и всплеснул руками. — Знаю, знаю, ты к нему уважением проникся, но черт, Джи! Почему? Я не понимаю! — Просто когда он был правителем, здесь и правда было хорошо. — Покой мгновенно занял место раздражения, так привычно, что этого противоречия даже не заметили. — А еще… Я не могу не уважать того, кто спасал изгоев от их родного мира, даруя свободу. Да, он не брал их под крылышко, оберегая ото всех бед, и большинство не доживало до старости, будучи убитыми монстрами, но хотя бы до пятидесяти-шестидесяти лет эти люди жили в мире, где их принимают такими, какие они есть, а это бесценно. — Да, если с такой стороны смотреть, он, конечно, хороший правитель, но он ведь не помогает им даже сейчас! Почему он не уничтожил это чертово «Чаепитие»?! Джексон ударил кулаком по матрасу, и Джинён почувствовал, как из глаз вдруг снова побежала глупая соленая влага. «Вообще не к месту!» — раздраженно подумал он, вытирая слезы, злясь на самого себя, мысленно проклиная эту странную слабость, но всё же ответил другу дрогнувшим голосом: — Думаю, эта его позиция невмешательства на всё распространяется, даже на время катастроф. «Я дал вам мир, а вы выживайте в нем сами как получится». Но его раздражает, что его власть пытаются оспорить, потому он и пытается ее вернуть, только вот если бы он действительно чувствовал угрозу, давно бы вмешался сам, значит, угрозы нет, и он в любой момент может всё исправить, но хочет разобраться иначе. Развеять скуку. Только вот, думаю, он всё же злится из-за того, что здесь устроили новички, потому и поставил временно́е ограничение, потому, почувствовав в нас потенциал, начал слегка нам помогать, дав время потренироваться и наслав недавно дождь. Его раздражают новые порядки, превратившие его рай в ад. Раздражает самоуправство чужаков. Но, в то же время, он вечен, и смертные для него не более чем игрушки, потому спасать их он не спешит. Он не бог, помнишь? Он Принц Даэдра. Существо, в котором зла всё-таки больше, чем добра. — Тогда хреновый он правитель. — Не спорю, но уж точно лучше тех, кто наживается на бедах собственного народа. На это Джексону возразить было нечего, и он, посмотрев на артефакты, тихо спросил: — В любом случае, как думаете, зачем он дал задание встретиться с Гусеницей лично, зная о ее замашках? — Понятия не имею, всю голову сломал, но так этого и не понял. Точнее, есть догадки, но вот уверенности в них нет абсолютно… — поморщился Джинён. — Я волнуюсь, Джек. Очень волнуюсь. Уверен, что… сможешь вернуться? Ван поморщился. Лгать не хотелось, но и говорить правду… Он ни в чем не был уверен. Вообще ни в чем. И это пугало куда больше возможных перспектив, ведь неизвестность всегда страшит сильнее чего бы то ни было. Тишина давила на виски, пульс учащался, дыхание становилось всё более порывистым, а в голове Джексона мелькали образы прошлого, такие разные, совсем непохожие друг на друга: мирные посиделки дома с друзьями, концерты под радостные крики фанаток, тяжелые, выматывающие фотосессии, совместная ловля рыбы острыми палками, тренировки, от которых болела каждая клетка, ранения, баллады, исполняемые в зале, наполненном ароматами панического ужаса и искаженного наслаждения… магма и стремление любой ценой защитить тех, кто готов был умереть ради него, ради возможности снова смеяться в мирном уютном месте, где никто не пытается его убить. — Знаете, — тихий голос наконец прорезал тишину, заставляя парней вздрогнуть и впиться немигающими взглядами в друга, — Бэм уже дернул свой рычаг, чтобы нас спасти. — БэмБэм поёжился. — Теперь моя очередь дернуть свой. Джинён поджал губы и нахмурился. — А когда же настанет моя очередь? Молчание. А затем тяжелое, полное осознания собственной правоты: — Ты свой рычаг дернул самым первым.

***

Лес шелестел яркой листвой, играя с ветром в салки. Некоторые листья падали, подхваченные особо сильным порывом, и неслись вниз, теряя остатки жизни и превращаясь в удобрение для корней породившего их дерева. Круговорот жизни и смерти захватывал, увлекал, пугал, но в то же время был так естественен, что становился незаметен человеческому глазу, замыленному своими проблемами, казавшимися куда более важными и значимыми. Джексон стоял на краю поляны в расслабленной позе, отчаянно борясь с головной болью и приступами кашля, но сыграть роль полного уверенности в себе Рыцаря было куда важнее подобных мелочей. Гусеница в сопровождении шести бандитов, всё так же увешанная побрякушками, словно ёлка, стояла напротив, метрах в семи, и подозрительно щурилась. — Ну и? Где остальные и где мой артефакт? — В надежном месте, — ответил Джексон, стараясь сохранить самообладание. — Я отведу тебя туда, передам артефакт, и мы разойдемся мирно. Он думал, переговоры — это очень просто, надо всего лишь спокойно выставить условия, обговорить детали и прийти к компромиссу, всего лишь говорить и слушать, слышать собеседника, помогая ему понять собственные слова. Так оно и было… обычно. Если умеешь вести диалог, это не так уж сложно, и даже позволяет найти незамеченные прежде варианты решения проблемы, вот только никогда не знаешь, с кем собираешься вести диалог, с мирным дипломатом или с колбой, наполненной нитроглицерином. — Играть со мной вздумал, тварь поганая?! — полный ярости крик взорвал тишину, и Джексон невольно вздрогнул. Такой реакции он никак не ожидал. Мясистое лицо атаманши перекосилось от ненависти, и она, брызжа слюной, затараторила: — Мы договорились здесь встретиться для передачи артефакта! Солгали мне?! — Мы не лгали, это лишь мера предосторо… — Солгали! Где, где, где мой артефакт?! — Неподалеку, идемте, я покажу где именно… — О нет, ты мне скажешь! Скажешь сейчас же, а потом пойдешь и принесешь его сюда как договаривались! — Нет. Артефакт у Сирэля, и, если я не приведу вас, он навсегда останется у него. Повисла тишина. Гусеница сверлила парня полным ненависти взглядом маленьких серых глаз, лицо всё больше наливалось кровью, жилы на шее вздулись, а в следующую секунду истошный вопль прорезал тишину, и Джексон почувствовал, как всё его тело будто сминает, сдавливает, проталкивая сквозь удивительно плотную толщу воздуха. Мощный толчок, и он отлетел назад. Спина встретилась со стволом дерева, послышался противный хруст, в голове помутилось. — Тварь! — рявкнула безумная женщина и в пару прыжков оказалась у распростертого по земле тела. — Обмануть меня вздумали, Сирэлю сдать! Чтоб он меня убил, да?! — Нет! Это будет обмен, меня на артефакт! — крикнул Джексон, но в ту же секунду заорал от боли. Нога женщины резко опустилась на его левое предплечье, и нервы словно обдало кипятком. В глазах потемнело, слезы рванулись вниз, голова запрокинулась, ноги бессмысленно бились, вспарывая землю, вырывая из нее пучки травы. Он кричал, срывая горло, а она раз за разом опускала ногу, теперь уже целясь в кисть. — Твари, твари, твари! Я убила муженька, когда он решил избавиться от меня ради красотки, думаешь, вас пощажу?! Все против меня, все! Черта с два я вам позволю меня одурачить! Сирэлю ничего не достанется, ничего! Алое марево боли. Судороги, сводящие тело, выворачивающие кости из суставов. Агония, расползающаяся от переломанных пальцев по всему телу, выдавливающая глаза, разрывающая легкие, заставляющая сердце пропускать удары. «Больно-больно-больно…» — Тва-ари, ненавижу! Чтоб вы все сдохли! Почему все хотят меня убить?! Почему все хотят от меня избавиться?! Кровь на траве, осколки костей, вспарывающие плоть, месиво из мышц, кожи и белых обломков. Темнота перед глазами, вспыхивающая багрянцем с каждым новым ударом. На секунду всё померкло, исчезло, растворившись в черном Ничто. Не было больше страха, не было мук, лишь пустота, спасительная, манящая, вечная… но его вырвали из забвения, вспоров нервы алым ножом боли. «Помо… помогите, кто-нибудь!» — Погань сволочная! Меня — убить! Да как вы смеете?! Не прощу, не прощу!!! Сил не было даже на то, чтобы пошевелиться, но он всё же дернулся, пытаясь оттолкнуть безумную садистку прочь. Дикий вопль, и вторую руку постигла участь первой. Сапог опустился на нее, с хрустом ломая плечо. Джексон завыл на одной ноте, из глаз лились слезы, с губ падала слюна, ноги судорожно дрожали. «Мама… я не хочу умирать…» — Не позволю вам меня убить, не позволю! И заговоры строить не позволю! И забрать мое по праву не позволю! Архон мой, мой! Я его получу, слышишь?! — Полу… чишь, если отдашь меня! — хрипло, сдавленно, едва слышно, но его услышали. И женщина, сев на него сверху, со всей силы нанесла мощный удар в челюсть. — Пошли на хрен, твари! Ты меня к Сирэлю не заманишь! Он хочет меня убить! Принеси! Мне! Мой! Артефакт! — Обмен… Град ударов, разбитые губы, кровь, смешанная со слюной, бесконечные волны боли, искалеченное лицо жертвы вампиров перед погасшим взглядом. Он раз за разом терял сознание, но новая порция страданий вырывала из небытия, заставляя надрывно кричать в пустоту, только воздух получал лишь хрипы — крики стали непозволительной роскошью. Сойти с ума от боли — это ведь так просто?.. «Джи… Бэм… я не хочу уми… — калейдоскоп воспоминаний, вспышка дикой, безумной, слепой ярости. — Да черта с два! Черта с два я сдамся! Я должен к вам вернуться, должен! Должен быть сильным, как вы!» Правая рука потянулась к кинжалу, и в следующую секунду по лесу разнесся женский крик. Нож торчал у нее в ноге, и Джексон, повернув его в ране, процедил: — Мы не станем тебя убивать, но ты хотела заполучить Вилку! Это ты хотела нас обмануть! Так что иди и забери свою плату, а меня оставь в покое! Приди в себя наконец! Она рванулась в сторону и перекатилась вбок. Джексон держал в правой руке окровавленный нож и пытался подняться — переломанные ребра отзывались дикой болью, но он упорно пытался встать, не опираясь на руки. По нервам словно разлили жидкий свинец, прижигая сознание раскаленными щипцами, но сдаваться он не собирался. Он собирался бороться. И отчего-то женщина вдруг рассмеялась — зашлась в гомерическом, поистине истеричном хохоте, стуча ладонью по земле, а затем вдруг резко замолчала и протянула: — Что ж, всегда питала слабость к сильным мужикам, способным дать отпор. Ну давай поиграем, малыш. Твоя жизнь вместо Архона, говоришь? Отлично. Но знай, если я почую угрозу, сразу телепортирую домой, а уж там мы с тобой зна-атно повеселимся! И так просто ты не умрешь, о, нет. Я тебе покажу, что значит настоящая боль! — Идет, — хрипло ответил Джексон, сплевывая на землю кровь и собственный зуб. Боль растеклась по телу плотной пеленой, не давая оценить ущерб, и держался он исключительно на силе воли — мышцы попросту отказывались подчиняться разуму, замутненному ненавистью, агонией и надеждой, разлившейся по венам сладким ядом. — Только вот одно условие: ты пойдешь так, зелья пить не будешь, а то сбежать попытаешься. Тут полчаса пути. Не дойдешь — я не виновата! — Идет. Уверенности в своих силах не было, да это и не важно, разве нет? Если есть шанс на победу, надо хвататься за него, а не думать, как избежать испытаний! Надо бороться до конца, только так есть шанс победить, а когда такой шанс появляется, упускать его — верх идиотизма! Он не упустит его, нет, ни за что. Вцепится зубами и, если придется, будет ползти вперед, лишь бы победить! Так должно быть. Должно. Должно… Пошатываясь, Джексон двинулся в сторону башни, смутно припоминая, где та находится, и Гусеница, выпив зелье, подбежала к нему. Приставив лезвие ножа к спине, затянутой в крепкую, но такую хрупкую кожаную броню, она процедила: — И только попробуй сбежать, я тебя на куски порежу. — Не собирался. — Умница! Будь послушным мальчиком и топай! Толчок в спину, резкая вспышка боли и попытка удержаться на ногах, заставившая онемевшие руки затопить мир новой волной агонии. Дыхание сбилось, судорожные хрипы разрывали горло грубой наждачкой, из глаз бежали слезы, застилавшие обзор, но вытереть их не было никакой возможности. Каждое движение давалось с огромным трудом, а поднять руку представлялось поистине непосильным подвигом. Надо было оценить ущерб, но посмотреть на левую кисть Джексон попросту не мог — чувствовал, что, увидев сейчас кровавое месиво вместо собственных пальцев, уже не смог бы двигаться дальше… Но ведь у него есть зелье, правда? Оно всё восстановит! Или?.. Минута за минутой, багряные капли отмеряли каждый шаг, сделанный измотанным человеком, дрожащим от вернувшейся лихорадки. Холодная испарина покрывала лицо и шею, смешивалась с кровью из разбитых губ и падала на землю, срываясь вниз розоватой дымкой. Джексону казалось, что он — комок оголенных нервов, кусок сплошной беспросветной боли, и каждый шаг превращался в пытку, но он упорно брел вперед, зная, что иначе не выжить. И почему-то это бодрило. Давало возможность познать свой предел, преодолеть его и двинуться дальше, стремясь к новым горизонтам, новой силе. Разве боль — это не то, что можно перенести? Разве ее невозможно пережить? Возможно. Тот человек, разорванный вампирами, не просил пощады, даже зная, что шансов на спасение нет, но у него, у Вана Кайе, шанс выжить есть, надо лишь ухватиться за него сломанными руками, подтянуться и выбраться на край скалы. Надо преодолеть себя. И хотя лицо его было бледнее мела, глаза с каждой минутой наливались всё большей решимостью и азартом. «Дойду или не дойду» — какой занятный вопрос! Это ли не настоящая жизнь, быть на краю смерти, но держаться за последнюю опору, рискуя в любой момент сорваться вниз, но не срываясь? Кто может сказать, что познал ее вкус, если не был на грани смерти, если не прошел через муки ада ради собственного выживания? Только сражаясь за свое будущее, можно сказать, что на самом деле живешь, а не существуешь! Он занимался фехтованием? Какие мелочи! Когда вернется, займется спортом настоящих мужчин, парашютами, скалолазанием, дайвингом, чем-то максимально рискованным! Ведь только так можно будет почувствовать то, что разрасталось в сердце сейчас — острую, ни с чем несравнимую жажду жизни и эйфорию победителя, держащегося за край, повиснув над пропастью на одной руке, но не падая. Он не сорвется. Он, Ван Кайе, будет держаться до тех пор, пока его жизнь не превратится в бессмысленный набор из одинаково серых будней старой развалины. Но до тех пор он будет жить, а не существовать! Потому что жизнь слишком коротка, чтобы упускать столь яркие моменты, а еще потому, что без них она превратится в нечто абсолютно унылое. А он не любит уныние. Этой мерзости было слишком много в прошлом, и теперь, глядя в будущее, он точно знает, что сумеет его изменить. К черту все эти мечты о том, чтобы стать известнейшим певцом, зарабатывать кучу денег и постоянно видеть собственное лицо по телевизору, ведь это не оставляет времени на самого себя! Хватит так активно продвигаться сольно, можно просто выпускать песни для фанатов в своем темпе, — лучше потратить освободившееся время на самого себя. Да, денег будет меньше, славы будет меньше, зато он сможет собираться с друзьями и смеяться над их глупыми шутками, сможет научиться скалолазанию и покорить горы, сможет дышать полной грудью вместо того, чтобы выжимать себя досуха на репетициях, не в силах даже провести по-настоящему активный отпуск из-за нехватки энергии! Его прошлое выжимало все соки, не давая почувствовать вкус жизни, но теперь он знает, что делать, надо только вернуться домой и найти время для самого себя. Нет, конечно же, он не бросит группу и друзей, ведь они — его вторая семья, особенно Джи и Бэм, его братья, но остальное время надо посветить себе, а не другим, и, кажется, раньше он попросту не понимал, в чем же заключена жизнь. Не в погоне за известностью, не в стремлении петь популярные песни, а в творчестве, которое близко тебе самому, и в безумной эйфории, заставляющей слизывать кровь с разбитых губ, улыбаясь. Потому что это чертовски правильно, преодолевать себя, выходить за рамки возможного и выживать! Это чертова истина! И он ни за что ее не упустит… А кровь всё падала и падала, оставляя на серых камнях слишком яркие, слишком живые следы. Башня выросла вдалеке темным мутным пятном, и Гусеница телепортировала всю группу на другой берег реки. Джексон улыбнулся еще шире, чувствуя, что победа уже близка, и даже не обратив внимания на новую боль, подаренную странным, абсолютно невозможным чувством телепортации — тело будто рассыпалось в одном месте и тут же собралось в другом, обдавая кожу могильным холодом. Нож, упиравшийся в спину, и нож, до сих пор сжимаемый онемевшей рукой, казались перекрещенными на пиратском флаге саблями, которые никогда не определят победителя, навечно замерев в искусном балансе нескончаемой схватки, где ни одна из сторон не стремится стать абсолютным лидером. Шаг за шагом башня приближалась, и вскоре дверь распахнулась, из нее вышел БэмБэм с Архоном в руках, поднятым высоко над головой. В дверях замерли Джинён с перекошенным от ненависти лицом и Сирэль, удерживавший его за плечи и что-то непрерывно шептавший парню на ухо. Джексон усмехнулся. Знать, что лучший друг готов разорвать на куски человека, причинившего тебе столько боли, было до невозможности… приятно. — Обмен! — крикнул Бэм, замерев напротив друга метрах в десяти. Гусеница резко остановилась, рванула пленника на себя и, приставив нож к его горлу, прокричала: — Кидай его мне под ноги! А потом можешь забирать своего дружка! — О, нет, так не пойдет. На счет «три» вы отпускаете его, а я бросаю Архон. Если вместо того, чтобы отпустить моего друга, вы его убьете, Сирэль уничтожит вас. Здесь только что поставили антителепортационное поле, так что вы не сможете сбежать. — Что?.. Такого не бывает! — паника в ее голосе звучала глухо, словно нарастающий прибой. — А вы попробуйте, — усмехнулся Бэм, и Гусеница что-то прошептала, но эффекта не последовало. Джексон почувствовал, как нож впивается в кожу, заставляя что-то удивительно горячее заскользить по шее вниз, пробраться за ворот… Черта с два он позволит этой истеричке себя убить! — Убьешь меня — умрешь сама. Ты в ловушке, но можешь просто взять Архон и уйти, тебя никто не тронет. Хотели бы, давно бы убили, вспомни вывернутую наизнанку посылку. Сирэлю ничего не стоит остановить твое сердце до того, как ты меня убьешь, но он дает тебе шанс — просто забирай Архон и уходи. Потому что Сирэль на нашей стороне: как видишь, у него очень теплые отношения с моим братом. Поток нецензурной брани показался Джексону триумфальной музыкой. Он знал — это победа. Женщина капитулировала, а потому ругалась, не зная, как еще ей выпутаться из сложившейся ситуации. И это была настоящая музыка для ушей, лучшая ария на свете! — Ты первая решила нас предать, а вот мы выполнили сделку, — продолжал он сипло. — Так давай закончим всё так, как должны были: нам Вилку, тебе Архон, и разойдемся с миром. Мы не будем мстить за мои ранения. — Почему же? — прошипела она, еще плотнее прижимая нож к его горлу. — Потому что мы выполняем свои обещания, — уверенно ответил Джексон, и Гусеница на секунду засомневалась. Нож отстранился от шеи, хватка ослабла, и в тот же миг он рванулся в сторону, отталкивая женщину сломанной рукой. Боль пронзила тело тысячью крошечных взрывов, заставив захрипеть — сорванный голос не позволял кричать. А затем тело рухнуло на траву, перекатилось, и его будто объяло пламя, словно палач бросил жертву в Железную деву, не подходившую по размерам, чтобы шипы мгновенно пронзили каждую клетку. Джексон зашелся в приступе судорожного кашля, перед глазами помутнело, дыхание сбилось, судорога промчала по мышцам, вызывая новые муки. Но надо было брать себя в руки, и срочно! Он сморгнул надоедливые слезы и краем глаза заметил, как от Гусеницы его отделила стена пламени, невысокая, но заставившая ее отшатнуться. — Бери амулет и больше никогда не трогай нас, — процедил Джинён, стоявший неподалеку с Клыком в руках. Сейчас он ничем не напоминал того доброго и заботливого парнишку из прошлого, похожего на слишком рано повзрослевшего ребенка с глазами старика, порой лучившимися так ярко, словно ему и впрямь было не больше шестнадцати. Напротив, перед Джексоном застыл мужчина, от которого веяло силой, решительностью и беспощадной жесткостью, а жажда крови, исходившая от него, ощущалась так же ясно, как металлический привкус на губах. И почему-то Джексон подумал, что это ему идет куда больше, ведь Пак Джинён всегда готов был драться за тех, кого любит, только вот прежде ограничивался словами, но сейчас, когда сменились атаки, сменилось и средство защиты. Он остался прежним, просто стал жестче, и это снова заставило его лучшего друга улыбнуться. Бэм протянул Гусенице амулет, и та вырвала его у парня из рук, плюнув ему под ноги. — Следите за собой, дамочка, — прошипел Джинён, и пламя вспыхнуло ярче, подбираясь ближе к женщине. — Вы получили свое, мы свое. Если попытаетесь нас найти и отомстить, Сирэль потом найдет вас и отомстит в сто раз более жестоко. Договорились? — Иди ты… — Нет, послушайте. Мы выполнили свою часть сделки, вы — свою. Предлагаю разойтись миром. — Вы меня предали! — Вы первая нарушили договор, решив отобрать Вилку. — Да откуда вам знать?.. — От одного всемогущего мага, — усмехнулся Джинён, явно говоря о Шеогорате, но Гусеница его не поняла. Покосившись на Сирэля, она поморщилась, и стало ясно, что теперь ей и впрямь казалось, будто тот может абсолютно всё. — Ладно. Ладно, согласна, были у меня подобные мыслишки. Можно сказать, квиты. Вы мне урон нанесли, я вам. — В расчете? — уточнил Джинён. — Да. Но больше я вам помогать не стану, даже не суйтесь! — И не собирались. Спасибо за помощь, — улыбка, расползшаяся по его губам, больше напоминала оскал пантеры, и Гусеница, фыркнув, отступила. Не поворачиваясь к противникам спиной, она быстро продвигалась к лесу, постепенно увеличивая дистанцию, и вскоре скрылась за деревьями. БэмБэм и Джинён рванулись к другу, а тот выдохнул и тихо, но очень заразительно рассмеялся. Эйфория захватывала, не оставляя места сомнениям, чувства были на пределе, а сердце разрывало одно-единственное слово. «Победа!» И эта общая победа, очередная, столь важная, делала его по-настоящему счастливым. Бэм подбежал первым, перевернул друга на спину и что-то запричитал, но издалека донесся громкий резкий голос: «Не доставай зелье! Сначала я осмотрю его раны», — и Бэм не решился ослушаться. Возможно, дело было в том, что Сирэль столько раз им помогал, возможно, в том, что он столь многому его научил, возможно, в том, что Джинён называл его другом, но почему-то и мысли о том, что маг может отдать такой приказ лишь ради собственного удовольствия или ради эксперимента в голове Бэма не промелькнуло. А вот Джексон напрягся. «Неужели… всё настолько плохо? Я смогу?.. Смогу вернуть руку?» Страх вязкой, липкой, удушливой пеленой подкатил к горлу, и ясное пестрое небо, роскошным ковром раскинувшееся над головой, показалось безумной насмешкой дикого, жестокого мира. И всё же это не такая уж высокая плата за жизнь, разве нет?.. Сирэль подошел очень быстро, хотя обычно в «апатичные» периоды двигался чуть быстрее улитки, и сразу же начал водить руками над распростертым по земле телом, а Джексон вдруг подумал, что просто обязан это увидеть. Из последних сил приподняв голову, он посмотрел на левую кисть, и словно со стороны услышал стон, сорвавшийся с губ. Месиво. На месте изящной красивой руки по траве расползалось месиво из перемолотых костей, разорванных мышц и ободранной кожи. — Сирэль, ее можно восстановить? — глухим, бесцветным голосом спросил Джинён, и маг вздохнул. — Простым принятием зелья — нет. Надо удалять осколки, восстанавливать структуру кисти: большинство костей сломано, часть раздроблена. — Но ты… ты ведь сможешь? Сирэль, помоги, умоляю, я… — Знаю, знаю, он тебе как брат, угомонись. Сделаю всё, что смогу. По моим оценкам, я смогу вернуть бо́льшую часть подвижности, но ничего не обещаю. И еще кое-что. Джексон, слышишь меня? — Еще как, — прохрипел тот, и с губ сорвались горькие смешки. — Будет больно. Очень. Я дам обезболивающее, но оно недостаточно сильно, чтобы полностью снять ощущения. Я буду магией вправлять каждый осколок, а те, что не вправить, вырывать и выбрасывать, понимаешь? Глаза закрылись, по вискам побежал холодный пот. «Опять, да?..» Но разве боль — это не то, что можно вытерпеть? Он ведь решил, что не сдастся! Тем более, если есть шанс спасти руку. — Пусть так. Верни мне руку. Пожалуйста… — Отлично. Отойдите, я его пролевитирую. Джинён, будешь мне помогать, тебе полезно посмотреть на такую работу, возможно, когда-нибудь и самому придется делать что-то подобное. — Я… Конечно, — растерянность в голосе сменилась решимостью, и парень без тени сомнения кивнул. — Чертовы садисты, — пробормотал Джексон и сдавленно усмехнулся, а в следующую секунду тело вновь словно разорвали на части — его подняли, и сознание наконец-то заволокла спасительная, долгожданная темнота.