Твой страх накормит мою кровь

Мысли в голове проносились с небывалой скоростью, я даже как будто слышала их свист, но потом поняла, что это все еще беспокойно шумит Шварцвальд. Сложно было выцепить что-то определенное из этого вороха междометий и вопросительных знаков, поэтому я, крепко сжав руки в замок, выдавила из себя: – Опасность? Люгнер утвердительно качнул головой, с беспокойством наблюдая за мной. – Сделка, которую Аннет собирается заключить, может поставить ее жизнь под угрозу. – Не понимаю, – я чувствовала, как пульсация в висках была готова пробить череп, – почему вы не сказали об этом самой тетушке? Что могу сделать я? Нужно срочно ей сообщить! Я вскочила со стула и чуть не запуталась в подоле платья. «Больше я этот мешок не надену». Хотелось бежать обратно в зал, чтобы забрать тетю от всех этих людей, чтобы защитить ее, предупредить. В детстве, когда она отправлялась в недельные командировки, я подкладывала в ее дорожную сумку мою любимую игрушку-кенгуру, которая должна была за ней все это время присматривать, а ночью пробиралась в комнату тетушки и засыпала там. И так каждую ночь, пока она не возвращалась. Я не хотела потерять ее, как родителей. Чуть позже, когда Аннет узнала о моих привычках, она отвела меня к психологу. Уже не помню, что именно он мне тогда сказал, но с тех пор во время тетиных отъездов я спала в своей комнате. Только вот игрушка по-прежнему путешествовала в ее багаже. На смену минутной панике пришло холодное осознание того, что я даже не знаю, что сказать Аннет. О какой именно опасности говорит Люгнер? Тетя так долго и тщательно готовила документы, прорабатывала все нюансы, ее захватил почти безумный энтузиазм. Если я в панике прибегу к ней, предупреждая об угрозе, о которой сама толком ничего не знаю, Аннет только разочарованно цокнет языком и посочувствует моей наивности. И тогда я не смогу ничего изменить. – Вы обещали все объяснить, – сказала я, усаживаясь обратно, в попытке вновь собрать все самообладание по кусочкам. – Каждую деталь. Мартин встал из-за стола, поднял стул, на котором только что сидел, и, обогнув массивный стол, поставил его напротив меня, совсем близко. Мужчина устроился, оперевшись на спинку, но тут же быстро, но плавно поменял положение, подавшись всем телом вперед, в моем направлении. Удивительно было то, как менялись его глаза, как они переливались: то светились, то погружались во тьму. Я понимала, что он все еще сосредоточенно изучает меня, хотя взгляд оставался спокойным и практически неподвижным. Умение, которое каждый светский человек приобретает на многочисленных приемах и встречах. – Я расскажу все, что знаю, Frau Harris. Я сложила руки замком на груди, кивнув в знак того, что внимательно слушаю. На щеках Люгнера мелькнули, как сигнальные огни, две ямочки, но через секунду его лицо снова обрело маску серьезности. «Хотя я уже не знаю, что считать маской. Он перетасовывает карты слишком быстро». – Наверняка, Аннет привила вам любовь к искусству. К живописи, – начал Люгнер. У меня его банальная осторожность – попытка начать издалека – вызвала раздражение. – Скажем так: не замечать что-то действительно стоящее я не могу. Разбираюсь на уровне любителя. – Почему-то мне кажется, что вы скромничайте, Агата, – усмехнулся Люгнер, вновь склоняя голову влево. – Я знаю, как Аннет обожает свое дело. Искренне и почти безумно. А плохой пример заразителен. Это была чистая правда. Тетя сама признавалась, что ее душа разделена на две почти равные части: одна принадлежала ее антикварному бизнесу, другая – мне. Аннет отшучивалась, что таким образом хранит ее в самых надежных акциях. Произносить вслух я этого, конечно же, не стала, только вежливо улыбнулась. Люгнер тряхнул головой, как будто отгоняя какие-то беспокойные мысли. – Просто… хотел поделиться идеей, – он пододвинул стул еще ближе. – Предметы искусства всегда на виду. Их сложно спрятать. Но можно, конечно. Под подушку, в сейфе или гараже. Но тогда исчезает смысл. Исчезает тайна, которую они прячут, которую они, как ни странно, сохраняют именно под многочисленными взорами. Да, их сложно спрятать, но… они прячут. Люгнер говорил быстро, беспокойно. Только сейчас он перестал выдерживать паузы и, словно по нотной грамоте, выделять свои мягким, но звучным голосом слова. Под конец фразы ему даже не хватило воздуха, Мартин остановился, глубоко вдохнув, а затем, снова переключившись на более спокойный тон, спросил: – Что вы знаете о картине, которую собирается продать Аннет? – Я думала, что мы договорились: рассказываете здесь вы. – Не хотел бы задерживать вас и докучать ненужными деталями, – произнес Люгнер, но, видимо заметив, как я недовольно свела брови, порываясь подогнать его рассказ, добавил: – Вы правы. Пора хотя бы начать. Он встал, потянулся за хрустальным кувшином с водой, заполнил рядом стоящий стакан наполовину и пододвинул его ко мне. – Скажите, если захочется чего-то покрепче. Я молча кивнула, не сводя с него глаз. – «Странник над морем тумана». Картина, путь которой очень сложно проследить. Она то появляется на арене, то исчезает. Только счастливчики успевают застать момент ее торжества – короткого явления простым смертным. Но те, кто когда-либо обладал ей… Их вряд ли можно назвать счастливыми. Впервые за этот долгий мучительный вечер щелчок в голове оповестил меня о том, что я понимаю, о чем идет речь. В доказательство моей осведомленности перед глазами, затуманивая фигуру Люгнера, пронеслись воспоминания недельной давности. Вот тетушка ведет меня за руку в свой кабинет, я еле поспеваю за ней, тапки цепляются за каждую неровность. Потом Аннет буквально заталкивает меня в помещение и перед тем, как закрыть за нами дверь, оглядывается по сторонам. «Чарльз запретил мне. Но если бы я постоянно слушала этого зануду, то о бизнесе пришлось бы забыть», – говорит она, заговорщицки улыбаясь. Идет к сейфу. Открывает его. Несколько минут стоит спиной ко мне, чем-то шурша. А потом торжественно поворачивается, выставляя вперед аккуратный прямоугольник. «Хорошо, что в сейфе как раз подходящие условия. Как знала, что он пригодится. Чарльз привез ее полчаса назад и скоро заберет обратно, еще многое нужно уладить. «Странник над морем тумана». Фридрих. Подойди ближе, Агата! Не бойся!» Беспокойство и волнение, а затем – щемящая нежность голубизны. Буря, но волны припорошили скалы, словно снег, а туман сгладил все углы. И человек. За него страшно и спокойно. Обернется ли он, если окликнуть? – Она не то чтобы шла по рукам. Люди, в чьих коллекциях годами хранилась картина, не спешили хвастаться, почему-то всегда предпочитая скрывать ее от лишних глаз, – рассказывал Люгнер, его голос был радио на фоне внезапно охвативших меня образов. – Имели право. Только вот… Через пять-шесть лет они в странной спешке искали нового хозяина для полотна. Снижая цену до неприличного. Одного из них – Карла Лебера – нашли повешенным прямо в день после сделки. Строчка из предсмертной записки: «Я не хотел, чтобы оно съело мою душу. Но, кажется, поздно». Пауза заполнилась тишиной, от которой за короткое время моего пребывания в этом особняке на опушке могучего леса я отвыкла. Кажется, непогода взяла передышку, буря постепенно сходила на нет. Я осторожно взяла стакан и сделала глоток. Холодная вода успокаивающе разлилась по до скрежета напряженному организму. – Как это все относится к тете Аннет? Она всего лишь посредник между нынешним и будущим владельцами картины. Мне кажется, что спасать, – я замолчала, пытаясь подобрать другое слово. – Предупреждать нужно именно их. Люгнер смахнул со лба выбившуюся прядь, закорючка из светлых волос взметнулась, возвращаясь на место, но тут же снова упала на его висок. Мужчина не обратил на это внимания. – Дело в том, что планы Аннет немного изменились. Она собирается договориться с покупателем, предложив внушительную сумму за картину. Она хочет забрать ее себе. Купить. Дно стакана слишком громко стукнуло о поверхность стола. – Что? С чего вы взяли? Мои пальцы вцепились в сиденье стула, ногти заскрежетали по дереву. – Моя тетя давно в этом деле! Весь ее бизнес строится на принципе: «Никаких чувств к антиквариату». Через ее руки проходило много шедевров. Тем более дядя Чарльз! Он бы не позволил ей, точно бы заставил отказаться от этой идеи! Она бы никогда не пошла на такое… – Агата, – Люгнер наклонился ко мне, легонько накрыв своей ладонью мое побелевшее от напряжения запястье, заставив разжать кулак, и повторил, поглаживая мою руку: – Агата. Я вдохнула, задержала дыхание на пару секунд. Собрала всю тревогу в области груди. Выдох. Вроде бы напряжение куда-то улетучилось, но тут снова начало подступать к низу живота, постепенно захватывая своими когтистыми лапами все тело, сковывая его. Я уже поняла, что на эмоциях сказала лишнего, но из беседы с Мартином можно было сделать вывод, что он и так все знал о тетушке, а своими вопросами пытался прощупать степень доверия. – Как вы узнали? – Надежный информатор. «Кому тетя доверилась больше, чем коллегам и членам семьи?» – Даже если все именно так. Даже если она решила оставить полотно себе. Сделка все равно остается честной, тетушка не собирается красть. Ее не за что упрекнуть! Откуда опасность, Мартин? Вы имеете в виду проклятье? Опасность от проклятья? Мой голос сорвался на крик. Люгнер еле заметно кивнул, явно засмущавшись от моего тона. Я откашлялась и попыталась продолжить менее эмоционально. – Извините. Спасибо за беспокойство. Но… Я не понимаю, чего вы от меня хотите. Поверить в злых духов я не смогу. И вряд ли даже с верой в сердце я что-то могла бы сделать. Отговорить тетушку от сделки? Проще окропить все святой водой. Она бы никого не послушала и подняла бы нас с вами на смех. – Я позвал вас не для того, чтобы убедить в реальности проклятия. Я обещал рассказать все, как есть, и выполнил обещание. Это была ваша просьба, – устало сказал Люгнер, отнимая свою ладонь от моей. – Со своей стороны прошу: присмотрите за Аннет. Только у вас есть такая возможность. Она очень проницательная женщина. Вы сами знаете. Излишняя опека от чужаков ее разозлит. Другое дело – родная племянница. Вы первая сможете заметить что-то подозрительное. А я смогу подоспеть на помощь. Мы сможем. Александру вы тоже можете доверять. – Откуда вы столько знаете об этой картине? Люгнер вздрогнул. – Даже если Аннет рассказывала вам о своих планах, откуда столько деталей? Зачем вы стали ворошить такое далекое прошлое? – вопросы сыпались, как из рога изобилия, мозг больше не фильтровал нужное и лишнее, он давал мне команду, а я на автомате произносила вслух. – Почему вы верите в проклятье? Мартин впился взглядом в мое лицо, его плотно сжатая челюсть заходила ходуном. Он подмял губы, их и так тонкая линия исчезла. – Честно говоря, я не был уверен, стоит ли обращаться к вам. Но теперь я вижу, что вы не дадите в обиду ни себя, ни Аннет, – прочеканил Люгнер, отводя взгляд в сторону. – Когда-то «Странник» украшал одну из комнат особняка. Спальню моей матери. Я тоже старалась не смотреть на мужчину – сделав вид, что меня заинтересовал уже пустой стакан, я стала осторожно барабанить по его стенкам подушечками пальцев. Стало понятно, что я затронула тяжелую тему, хотя о госпоже Люгнер тетушка никогда не упоминала, только много раз сокрушалась о смерти отца Мартина. – Сначала пропала картина. Потом она. Пауза. – Конечно, потом выяснилось, что полотно она подарила, пожертвовала одной организации. Это подтвердилось. «Странник» нашелся. А она – нет. Я не рассчитала силы, и от напора стакан перевернулся и покатился по столу, словно бильярдный шар, опасно приближаясь к краю. Миг – и ударится о пол. Но у самого «обрыва» он затормозил, мерно раскачиваясь, а затем застыл. На дереве остался след из нескольких капель. Мы оба проследили его путь и одновременно перевели глаза друг на друга. Люгнер смотрел почти испуганно. Его веки подрагивали. – Господин Люгнер, я присмотрю за тетушкой. Он встал, отодвинув ногой стул, и стал стягивать пиджак. – Frau Harris, в этом доме вы в полной безопасности. О любой странности вы можете говорить мне и Александру, не предупреждая о визите, – сказал Люгнер спокойно. «Не предупреждая о визите». Я сдержала улыбку, вспомнив ворвавшегося в мою комнату запыхавшегося Нильсена. – Еще одна просьба, если вы позволите. Предупредите гостей, что вечер отменяется. О причинах я скажу позже сам. – Конечно, – пробормотала я, не сдерживая удивления. Люгнер не стал ничего объяснять, а сосредоточился на развязывание галстука. – Доброй ночи, Агата. – Доброй ночи, господин Люгнер. – Мартин. Просто Мартин, – последнее, что я услышала, направляясь к выходу. Выше моих сил было обернуться. Чуть покачиваясь, я открыла дверь. Пространство разделилось: свет опрокинул тьму коридора, но его сил хватило только на маленький участок у порога. Я сделала шаг, отпуская рельефную ручку. Хлопок и вновь окутавший меня мрак оповестили о том, что дверь в комнату господина Люгнера закрыта. Я прошла по коридору, сделав буквально пару шагов, но странная судорога сковала мои движения. Тогда я оперлась о стену, тяжело дыша. Почему-то мне казалось, что Александр будет ждать меня здесь, но его нигде не было, значит, он действительно отправился в зал. Мне тоже нужно было идти. Но я не могла, физически не могла. «Доброй ночи. Не знаю, будет ли ночь доброй. Но бесконечная она уже».