Одержимость звездами

12 июня 1982 В последний вечер Дана раскладывает покупки из придорожного магазина поверх карты, развернутой на приборной панели. Семечки и йогурт с изюмом, две вишневые колы и упаковка мятной жвачки. Весь ее мир сейчас в этой машине, упакован в два чемодана и спортивную сумку и лежит в багажнике, а коллекция закусок недавно куплены на наличные из ее сбережений. Ну, не совсем весь. Она видит из окна, как Малдер возится с бензоколонкой, и улыбается, ей кажется, уже так долго, что у нее болят щеки. Она наклоняется и опускает окно со стороны водителя. — Эй, нужна помощь, красавчик? — Надеюсь, ты там не ешь мои семечки, — предупреждает он ее, все еще стоя к ней спиной. Она хихикает, протягиваясь за упаковкой, открывает ее и специально крадет несколько штук, чтобы они потом оба посмеялись над этим. — Тогда возвращайся сюда и поцелуй меня, чтобы мне не пришлось это делать, — зовет она. Она оставила белье для первой брачной ночи в той же куче рядом с обручальным кольцом и крестиком, сброшенным, наконец, навсегда. Его футболка с надписью “Розуэлл, Нью-Мексико” прекрасно сидит на ней и без лифчика, рукава закатаны до плеч, а волосы спутаны и растрепаны от ветра. Самостоятельно сделанные из старых джинсов шорты сидят подвижно и свободно, и она без проблем ставит ногу на сиденье. Малдер наклоняется к окну со стороны водителя, подозрительно разглядывая упаковку семечек, и она не сдерживает смех. Он немедленно находит ее взгляд, и в его глазах нет ничего, кроме любви и синевы нависающих над ними сумерек. Он просто улыбается ей. — Я быстро, — обещает он, указывая большим пальцем на магазин. Она кивает, смотря, как он уходит, с полным ощущением умиротворения. Опустив перед собой козырек, она встречает свой собственный взгляд в маленьком зеркальце. Ее лицо покрыто веснушками, щеки розовые от солнца и восторга, а вьющиеся волоски, падающие на лоб и выбивающиеся на висках, распушились от влажности. На ней нет ни грамма косметики, которую ей пришлось бы носить, если бы она осталась и вышла замуж; она оставила нечасто используемый набор в ванной родителей. Ее губы потрескались от частых поцелуев на обочине дороги и от того, как часто она их прикусывает, когда смотрит на свою вторую половину на водительском сидении. То, что она видит, ей незнакомо, это другая ее сторона, которую она не выпускала на волю, но она кажется ей такой правильной. Эта девушка больше похожа на нее, с дикими, горящими глазами, полная жизни и не сдерживающая внутри себя ничего. Когда стемнеет и они будут слишком уставшими, чтобы быть за рулем, Малдер попытается проявить благородство, предложив остановиться в мотеле, где их ждет постель и горячий душ. Она напомнит ему об их планах сэкономить деньги для Вашингтона и поцелует его за то, что он такой милый. Они откинут пассажирское сиденье назад, и она свернется калачиком у него на груди. Укрывшись теплыми одеялами, они впервые за столько времени будут крепко спать, дыша в унисон, пока ночной ветерок будет обдувать их лица, а вокруг них расстилаться только бесконечное небо. Он плюхается на водительское сиденье, произнося ее имя, прежде чем она замечает, как он подошел. Она торопливо ставит их напитки в подстаканники, бросает закуски в бардачок, и он заводит машину. — Готова? — спрашивает он, с ухмылкой на лице. — Нет. На мгновение воцаряется тишина, но потом он спохватывается, и его глаза загораются. Через секунду он уже рядом с ней обхватывает ее лицо большими руками, губы такие горячие и требовательные, что она вздрагивает. Вот чего она ждала все это время – поцелуя, который не нужно прятать ото всех. Вся эта секретность осталась позади умирать, истекать кровью там, на Канзасском шоссе. — Готова, — говорит она, переводя дыхание, когда они отстраняются друг от друга. Когда Малдер выезжает с заправки, ее пальцы инстинктивно тянутся к горлу в поисках крестика, который тянул ее вниз, под землю, долгие годы. Она ничего не находит и улыбается. Вместо этого она кладет руку на его – новая привычка, заменяющая старую. Асфальт катится под ними, открывающаяся перед ними дорога ведет на восток, навстречу утру. Позади остается ровный и бескрайний Канзас, последняя ровная линия перед наконец ожившим биением сердца. Они не вернутся назад. Они не готовы умереть, и она не может себе представить, что когда-либо будут к этому готовы.