Кем я стану, когда вырасту

В какой-то момент я решила, что будет правильнее оставить сестер наедине. Кажется, им еще рано бросаться друг другу в объятия, но точно есть, что сказать — без лишних глаз. Мне не особо хотелось и дальше присутствовать на вечере. Не хотелось вспоминать годы войны и многочисленные потери. А все разговоры уже дошли до этих тем. И наверное, еще долгие годы будут доходить. Распрощавшись с Андромедой и Нарциссой, я решила отправиться домой. Хотя за три года я привыкла жить одна, сегодня дом казался мне особо пустым и неуютным. Я наколдовала новые шторы и ковер. Зажгла и вновь потушила огонь в камине. Щедро налила в пузатый бокал эльфийского вина и уселась за стол. Беллатриса насмешливо глядела на меня с верхней газеты. В порыве раздражения я перевернула газету. Мне было неуютно от того, что я не пошла на встречу с женщиной. И даже не предупредила. Врожденная порядочность не позволяла мне просто махнуть на это рукой. Я поступила нехорошо — и я чувствовала вину. Но также я чувствовала, что это не все, что меня волнует. Ответ пришел сразу, но я поспешила отмахнуться от него и искать дальше. Но сколько бы я ни перебирала вариантов, как бы глубоко не закапывалась в себя, приходилось вновь и вновь возвращаться к самому простому объяснению — я не находила себе сегодня места, потому что хотела увидеть Беллатрису. А хотела я увидеть Беллатрису, потому что… Нет уж, на сегодня хватит. Просто хотела увидеть — точка. «Видимо, потому что она всегда была мила с тобой», — ехидно добавил внутренний голос. Пока я обдумывала, заглушить внутренний голос маггловской поэзией или магическим огневиски, в дверь позвонили. Я удивленно посмотрела на нее. Кажется, в эту дверь никто и никогда не звонил. Гарри, Рон, Джордж, Джинни — все пользовались камином. А больше в ее небольшом доме никто и не бывал. Значит, тот, кто стучится, здесь никогда не бывал. Только завершив эти несложные рассуждения и тем самым выиграв время, — только непонятно, на что, — я пошла к двери. Перед тем на потянуться к замку я глубоко вздохнула, отгоняя неуместную надежду — а вдруг…. *** Беллатриса стояла перед дверью, не до конца веря, что пришла сюда. Кажется, она окончательно спятила. Ну что, что она скажет? Что вообще можно сказать в такой ситуации? И самое главное — как отреагирует вторая волшебница? Беллатриса сильнее запахнула кожаный плащ и подошла к двери вплотную. Долго отказывалась притрагиваться к звонку — глупое маггловское изобретение, она бы предпочла летучий порох. В конечном счете ведьма осознала, что просто тянет время. Пришлось напомнить себе, что Беллатриса Блэк — кто угодно, но не трусиха. Она позвонила. Дверь открылась далеко не сразу. Беллатриса начала подозревать, что маггловское устройство не работает. На всякий случай, она потянулась к звонку еще раз, но нажать на кнопку не успела. На расстоянии восьми сотен километров друг от друга одновременно открылись две двери и два голоса произнесли: — Миссис Тонкс? — Беллатриса? *** Я еле сдержалась, чтобы ничем не выдать свое разочарование. Отошла в сторону, пропуская колдунью в дом. Ехидный внутренний голос заметил, что ошиблась я не так уж и сильно, и ставить на себе крест как на прорицателе пока рановато. Сегодня голос был в ударе. Андромеда окинула гостиную добродушным взглядом. По всей видимости, мой идеальный порядок пришелся ей по душе. Потом ее взгляд остановился на стопке газет на столе, и правая бровь медленно поползла наверх. Я отметила, как сердце пропустило удар при виде этого жеста. — Прости, если я не вовремя, Гермиона. Но мне показалось, нам еще есть, о чем поговорить. — Да… Я думала, что вы хотите побыть с сестрой. — Однажды настанет день, когда мы снова сможем проводить вместе время. Теперь я уверена, что он настанет. Но еще рано. — Каждое воскресенье она устраивает семейный ужин, — зачем-то выдала я, и сама же нахмурилась в ответ. Если миссис Тонкс и удивилась, она не подала виду. — Да, Цисси сказала. — И вы… — Нет. Моя сестра умная женщина, — от Гермиона не скрылось, с каким трудом Андромеда произнесла «моя сестра». — Она не стала приглашать меня туда, где бывает Белла. И она знает, что я бы не пришла. Хотя, — задумчиво добавила Андромеда, снова оглядываясь на газеты, — кажется, в этом доме Белла бывает тоже. Я слегка покраснела, но решила не отвечать на это. Вряд ли женщине требуются мои пояснения. Вместо этого я наконец догадалась соорудить на кофейном столике две чашки и вазу с меренгами. Мы молча сели и только после этого я произнесла: — Я пытаюсь понять, миссис Тонкс. — Я вижу, Гермиона. И буду рада помочь тебе. — Но зачем? — Зачем что? — Зачем вы пытаетесь помочь мне? Вы ведь ясно дали понять, что не хотите знать ее. И она причинила вам столько зла. — С возрастом перестаешь видеть смысл в словах «добро» и «зло», Гермиона. Все, что мы причиняем друг другу — это любовь или боль. Белла причинила мне много, очень много боли. А я причинила боль ей. Я внимательно слушала ведьму, но в то же время другой голос, более низкий и хриплый, произносил в моих воспоминаниях: «Ты слишком взрослая, чтобы верить в добро и зло, девочка». Вслух я ничего не сказала, поэтому Андромеда продолжила: — Сегодня я удивилась сама себе. Когда ты сказала, что встречаешься с Беллой, я обрадовалась. Несмотря ни на что, я рада, что у нее хотя бы есть, с кем разговаривать. Как бы то ни было, Тедди, Нарцисса и ее сын и Беллатриса — это моя семья. Это вся семья, которая у меня осталась. У каждой из нас. А семья для Блэков значит все. Я невидящим взглядом смотрела в пустоту перед собой, слушала этот голос и пыталась представить трех сестер в школьные годы. Я представляла, как они обнимаются, как подшучивают друг над другом, как делятся секретами. А потом я попыталась представить, какой величины трагедия обрушилась на них, когда средняя сестра влюбилась в магглорожденного. — Миссис Тонкс… — вопрос вертелся на языке, но произнести его было непросто. — Она когда-нибудь кого-нибудь любила? Андромеда надолго задумалась. Сделала глоток кофе, большим пальцем вытерла бегущую до чашке каплю. — Она всегда считала любовь величайшей слабостью. Говорила, что нет ничего глупее — ты не владеешь полностью ни собственной душой, ни собственными мыслями, ни даже собственным телом. Конечно она любила, Гермиона, — с насмешливой улыбкой добавила ведьма, — иначе как она могла бы быть так точна. — А ее возлюбленный… — О, нет. Это ты спросишь у нее сама. Я кивнула, согласившись, что так оно будет честнее. И, пожалуй, интереснее. Но я тут же задала следующий вопрос. Он вырвался из меня почти неконтролируемо. В голосе можно было услышать отзвук отчаяния. — Почему она все-таки стала такой?! Миссис Тонкс взяла меня за руку и крепко сжала. Я видела, как на скулах играли желваки, а меж бровей обострялась морщинка. Было отчетливо видно, как сложно ей подобрать слова. — С самого детства нас учили верности. И мы исправно учились. Но почему-то нас забыли предупредить, что верность бывает разная. И иногда верность оборачивается предательством. Думаю, наши родители сами того не понимали, — сделав паузу, волшебница призвала из бара бутылку огневиски и плеснула немного в свой кофе. — Я хранила верность себе и своему сердцу — и тем самым предала свою семью. Нарцисса осталась верна своей маленькой семье, мужу и сыну, и ей пришлось предать Волан-де-Морта. А Беллатриса… Белла выбрала верность семье Блэк и данному ей слову — помогать и служить. А чтобы помогать и служить такой… нечисти… нужно было предать все человеческое в себе. Видишь, мы все просто оставались верны. И это повело нас совершенно разными дорогами. — Но, миссис Тонкс, это все звучит так, будто… — услышанное не удовлетворяло меня, но я никак не могла сформулировать, чем именно. К счастью, собеседница поняла меня без слов. — А ты надеялась, что я выдам тебе простую и понятную причину, почему честная и добрая Беллатриса Блэк вдруг начала пытать и убивать людей? И желательно, чтобы это никак не зависело от нее. Какое-нибудь проклятое кольцо или сильнейшее зелье? Чувствуя, как кровь приливает к щекам, я смущенно ответила: — Ну… Да… Волшебница не стала смеяться надо мной. Наградила теплой, нежной улыбкой и снова сжала мою ладонь. — Я бы тоже хотела этого, Гермиона. Но в конечном счете не найти того момента, того решения, которое меняет все. Каждый из нас состоит из миллионов решений, и каждое решение в чем-то правильное, а чем-то нет. Белла — не исключение. Три года назад я мечтала убить ее. Я была уверена, что никогда не прощу ее. — А теперь? — А теперь я думаю, что может быть, когда-нибудь… Я ведь тоже меняюсь и взрослею.