Великолепный век: Мустафа

      Ноябрь 1553. Стамбул. Топкапы       В честь свадьбы Великого визиря и сестры султана устроили пышный праздник. Михримах, долго колебавшись, позволила всем больше не ходить в траурных одеяниях, и сама сменила черное платье на красное.       — Дорогая сестра, — Мустафа поцеловал руку Михримах и протянул ей кольцо из лучших сапфиров, их холодный синий блеск напоминал глубокую тишь океана, — прими от меня этот скромный подарок в день свадьбы!       — Благодарю вас! — сдержанно сказала султанша.       Мустафа надел кольцо на палец сестры и ласково ей улыбнулся. У Михримах все еще сжималось сердце, когда она видела и слышала брата-султана.       — Да будет благословлен Аллахом ваш брак!       — Иншалла!       Султан ушел, оставив девушек одних. Наложницы и служанки веселились, ели сладости и пили шербет. Даже холодные острые лезвия между Михримах и Валиде не так сильно были заметны. Чтобы не случилось, Михримах старалась сделать день своей второй свадьбы по-настоящему счастливым. Она заслужила это.       — Вы так прекрасны! — Михрюнниса протянула госпоже небольшую шкатулку, — примите от меня этот скромный подарок!       — Спасибо, — улыбнулась Михримах, — это очень ценно для меня!       Вскоре пришли Нергисшах и Айше Хюмашах. Айше сначала была зла на мать, не хотела принимать такое решение, но видя, что от встреч с Яхьей ей становиться немного лучше, приняла второй брак мамы. И надеялась, что отец простил ее за это.       — Ты правильно поступаешь! — похвалила ее Нергисшах.       Двоюродные сестры очень сильно подружились, несмотря на то, что случилось между их отцами. В обществе друг друга они смогли найти опору и поддержку. Нергисшах даже поделилась с Айше своим самым главным секретом – она была влюблена!       В покоях Мустафы сидели визири и важные беи.       — Поздравляю тебя, — сказал Хусейн Яхье, — пора и нашего Атмаджу пристроить!       Тугрул-бей злобно посмотрел на друга. Но и его сердце было занято. Только как он может жениться, помня, как по его вине умерли жена и сын?       — Занимайся лучше своими янычарами, ага! — не скрывая раздражения, сказал Атмаджа. Яхья рассмеялся. Подобно Михримах, он и сам забыл обо всем плохом, наслаждаясь музыкой, сладостями и пением. Веселье заполняло теплом их сердца.       Ночью в разных каретах они отправились в свой новый дворец.       — Я так волнуюсь! — сказала Михримах.       Ее трясло. Первый раз султанше предстояло разделить ночь с любимым, пусть и когда-то раньше, мужчиной. Султанша была уверенна, что этот брак будет счастливым.       — Все будет хорошо, Аллах не отвернулся от вас, госпожа! — уверила госпожу Гюльбахар.       — Имею ли я на это право?       Гюльбахар-хатун улыбнулась так, как улыбаются нянечки, когда отданные им дети вдруг с серьезным видом говорят что-то невероятно невинное и глуповатое.       — Хюррем Султан была бы очень рада за вас, несмотря ни на что, госпожа!       Михримах отрицательно покачала головой.       — Ей всегда было все равно на мое счастье, лишь счастье братьев имело хоть какое-то значение. Все моя жизнь, даже свадьба с Рустемом, все это было ради их блага.       — Тем более госпожа!       В покоях пахло терпкими травами. Горели свечи, слабо освещая пашу, застывшего у камина. Яхья-паша словно не заметил вошедшую Михримах. Она подошла к нему.       — Ташлыджалы, — практически беззвучно произнесла Михримах.       Он развернулся. Перед ним стояла все еще прекрасная султанша луны и солнца в красивейшем красном платье, украшенном сотней искусных узоров. Красиво уложенные волосы спадали на плечи вместе с легкой фатой.       — О, Аллах, как же ты красива, моя Михримах! — восторженно произнес поэт.       Яхья убрал фату с лица, а потом провел рукой от ее подбородка до ключиц, задев пальцами красную ткань платья. Он давно не мечтал, чтобы так стоять рядом с Михримах, но старые, запрятанные мечты, теперь будоражили сердце.       — Я обещаю тебе, что ты больше никогда не будешь нелюбима, Михримах!       Михримах всю жизнь мечтала о сказке. Вот только сказка ее разместилась на руинах и крови, может ли такая сказка быть счастливой?       — Ты сияешь ярче солнца, моя луноликая госпожа, ты свет всей Османской Империи, ее сердце и ее дыхание. Здесь и сейчас я клянусь тебе частью, что сделаю все, чтобы ты больше не плакала, не предам тебя, и всегда буду выбирать только тебя! Буду выбирать нас!       — Если ты и есть моя погибель, если ты и был ей, значит не избежать судьбы. Знай Яхья, я уже не та девочка, я уже обжигалась и восставала из пепла! Я теперь сама тот пожар!       Яхья усмехнулся.       — Значит я мотылек, моя госпожа, — с этими словами Ташлыджалы притянул Михримах к себе.       Сначала их поцелуй был неуверенный, невинный. Великий визирь разомкнул поцелуй и посмотрел на султаншу. У его глаз появились морщинки от широкой улыбки.       — Без тебя я словно и целоваться разучился. Чистый лист.       Михримах рассмеялась и прижалась к его груди.       — Теперь твое сердце стучит так быстро, — с теплотой сказала султанша.       — Теперь только так оно и будет стучать.       Но не только Яхье и Михримах предстояло провести ночь вместе. Давуд-ага, по приказу Михримах, под пристальным присмотром Локмана, приготовил для повелителя прекрасную наложницу.       Рабыня из Греции, тайно от жены султана, была отведена в хаммам, а потом наряжена в лучшие ткани и украшения, посланные самой Михримах.       — Девушка готова, — сообщила Сабия-хатун.       Уже у дверей их остановила Фидан-хатун. Взгляд ее был грозный, а в сердце затаилось предчувствие беды.       — Давуд? Что происходит?       — Не видно? Девушку ведут на хальвет к падишаху! Посмотри, какая красивая и скромная!       — Почему я ничего не знаю об этом? — ровным голосом спросила хазнадер.       — Это воля повелителя, Фидан-хатун!       Фидан удивленно вскинула брови. После свадьбы на свободной турчанке, шехзаде Мустафа распустил гарем в Амасье, но теперь, став султаном, решил так поступить с женой? Хатун это очень не понравилось. Она понимала, что должна сначала сообщить Махидевран Султан, но, раз уж это воля падишаха, можно сделать только хуже.       — Шехзаде Мустафа после свадьбы не был ни с кем, кроме жены! С чего теперь наложницы?       — Вроде такая умная, а спрашиваешь! — Давуд злобно посмотрел на Фидан. — Мустафа не шехзаде уже, а падишах! На что ему гарем? Чтобы одна госпожа имела доступ к золотому пути? Да и кто мы такие чтобы решение повелителя оспаривать, а?       Фидан все же поспешила к Валиде, рассказать о случившемся.       — Наложницу? — Махидевран печально посмотрела на огонь в камине, — с другой стороны, чему тут удивляться? Став султанами, они забывают о тех, кто подарил им любовь и наследника. Так было и со мной, Фидан. Если это девушка займет сердце моего сына, нужно будет сделать все, чтобы защитить Нису!       Главный евнух подал сигнал рукой, и охранники открыли двери. Наложница зашла в покои. Почти все свечи были уже погашены. Воздух наполнили благоуханья лучших ароматов Египта.       — Повелитель! — наложница склонила голову.       Мустафа довольно улыбнулся, увидев ее. Девушка была смуглой, с аккуратными слегка пухловатыми чертами лица, хитрыми черными глазами, как у отца и матери. Она была похожа сразу на них двоих. Но по характеру больше походила на мать. От Ибрагима ей досталось внутреннее величие.       — Как зовут тебя, хатун?       — Эсманур!       Эсманур подняла на Мустафу гордый взгляд. Вопреки правилам она прямо, без его разрешения, смотрела в глаза султана.       — Ты так красива! Я давно не видел таких красивых женщин, Эсманур!       Его комплименты не значили ничего. Скольким женщинам обладатель гарема говорил такое? Эсманур захотелось рассмеяться, но она лишь благодарно улыбнулась.       — Раз я так красива, повелитель, и стою тут, перед вами, почему вы все еще не целуете меня? — Эсманур возмущенно нахмурилась.       Мустафа рассмеялся. Страхи, поселившиеся в сердце, на время ушли.       — Такой ошибки больше не повторится, Эсманур-хатун!       Султан страстно поцеловал свою наложницу. Поцелуй его был грубоватым, жадным. Но не доставляющим дискомфорт. Эсманур погрузилась в поцелуй, забывая о родных землях.       Утром Мустафа проснулся, обнимая Эсманур. Она спокойно спала рядом с султаном. Мысли ее всю ночь были далеко отсюда – в родной Греции, где гречанка Диана бегала беззаботно по полю, не зная, чья она на самом деле дочь, и что уничтожило ее родителей.       Султан разбудил фаворитку нежным поцелуем. Эсманур-хатун сонно улыбнулась ему.       — В свете солнца ты еще более прекрасна, Эсманур.       Мустафа начал вставать, тогда Эсманур мягко взяла его за руку и притянула к себе, поцеловав руку. Взгляд ее стал испуганным.       — Мой повелитель, разве вы не останетесь со мной?       — У меня куча важных дел, но ты можешь позавтракать со мной. Что бы ты хотела?       Вскоре принесли завтрак. В этот момент к покоям пришла Ниса. Стража остановила ее.       — Султан не у себя? — удивленно спросила султанша.       — Султан не один. — Стражники переглянулись. Им было жаль.       Ниса сделала шаг назад. Сердце безумно застучало в груди. Ради Мустафы она поставила на кон все, даже честь отца – великого Барбароссы, и теперь, добившись всего, он просто так берет и предает ее? Да как он смеет!       — Пустите меня!       Стражники лишь ниже опустили головы.       — Пустите меня к мужу! — рассердилась Михрюнниса, закричав так, чтобы ее точно было слышно, — Мустафа!       — Что там происходит? — удивилась хатун.       Мустафа не успел ничего ответить, когда Ниса ворвалась в покои. Стража не была способна ее остановить. Она смотрела на растрепанную хатун, улыбающуюся ей. Сердце госпожи пропустило два глухих удара. Вот что значит, осознала она, умереть, оставаясь живой.       — Ниса! Что ты себе позволяешь! — Мустафа резко встал, — Разве смеет так вести себя мать шехзаде?       Ниса с отвращением посмотрела на хатун. А потом на султана. Отвращения во взгляде стало лишь больше. А еще там была боль. Море боли.       — Ты обещал мне, что больше не будешь ни с одной женщиной. Ты взял меня в жены и поклялся перед лицом Аллаха! — ярость сделала лицо султанши еще более грубым.       — Вспомни кто ты, а кто я! — Мустафа указал ей на дверь, — иди к Мехмеду!       Ниса хотела возразить, но лишь подняла подбородок выше, не удостоив мужа взглядом и не поклонившись, вышла из покоев. От злости заболела голова, а руки не могли перестать дрожать.       Эсманур ничего не сказала. Взгляд девушки стал виноватым. Ей было искренни сильно жаль Михрюннису. Никакого удовольствия от обольщения султана больше не осталось.       В покоях Махидевран Ниса плакала у нее на коленях. Махидевран гладила ее по волосам. Воспоминания роем пчел жалили душу.       — Как он мог, госпожа? Как он мог!       — Я понимаю тебя, когда появилась Хюррем, я попала в Ад. Но нельзя быть единственной у султана, понимаешь? Главное, не совершай моих ошибок. Занимайся сыном!       Но Ниса не слушала Валиде. Сердце болело в груди.       — Как он мог, Валиде, как же он мог? Султан Сулейман хоть не давал вам обещаний, не клялся!       — Ты его законная жена и мать наследника. Помни об этом!       Мустафа же шел на совет Дивана. Паши ждали его. Назначение Яхья все еще было принято с холодом, но сказать это в лицо падишаху никто не мог.       — Повелитель, — сообщил Яхья, — Амасья официально объявлена главным санджаком. Все готово! Но до исполнения придется немного подождать!       Мустафа грустно улыбнулся. Но червь, грызший его честь, теперь сыт.       — Отлично! А что там с подготовкой к походу?       — Подготовка уже идет, — ответил Тугрул, — письма с приказами отосланы всем санджакбеям, в том числе шехзаде Баязиду и Мураду.       Мустафа посмотрел на Яхью. Поняв его немой вопрос, Яхья слегка кивнул.       Джихангир, решивший сегодня не идти на этот совет, гулял по саду. У фонтана сидела наложница. Она, забыв обо всем, играла на скрипке. Выносить инструменты из класса было нельзя, но Лукреция не могла ничего с собой поделать. Так любила она всегда играть в саду на скрипке, а отец и слуги восхищенно слушали ее. Теперь же сама она была служанкой.       Джихангир с восхищением слушал ее музыку, но больше восхищало его ее умиротворенное, ангельское лицо. Она была словно воплощение той самой Лейлы, которую однажды описал Физули. И тоже видела его. Заметив шехзаде, хатун прекратила играть.       — Шехзаде? — Лукреция поклонилась.       Лукреция мягко улыбнулась ему, еле сдерживая усмешку. Как же шехзаде опешил, словно загнанный в угол кролик. Растерянно смотря по сторонам, Джихангир быстро ушел. Шехзаде быстро ворвался в свои покои и прижался к стене.       — Она смеялась надо мной, она точно смеялась!       Но страх сменился печалью, когда Джихангир вспомнил про другую музыкантку, талантливо владеющую скрипкой – Хуриджихан Султан, дочь покойных Ибрагима-паши и Хатидже Султан. И то, как она любила Баязида.       — Разве может такая девушка полюбить меня? — Джихангир скатился на пол и до боли сжал кулаки.