Не спрашивай Меджнуна о любви: он очарован. Не надейся, что тайну откроет тебе Ферхад: это только сказка. Спрашивай меня о знаках любви — я расскажу тебе. Милая моя, станешь свечой, а твой милый — мотыльком.
— Как красиво! Это ты написал? — Это написал Султан Сулейман для Хюррем Султан, — в голосе его проскользнула грусть. — Шехзаде и не думал, что так скучает по отцу и матери. — Отец-султан так любил свою Хюррем! — Шехзаде печально улыбнулся. Отвлекая от горьких мыслей мужа, Дениз мягко подтянула его к себе и осторожно поцеловала. Джихангир казался ей хрупким и невинным существом, которое так страшно разбить. Джихангир положил жену на кровать. Его все еще трясло. Паника усилилась, когда шехзаде снова вспомнил наложницу, которая, как ему показалось, была отвращена им. — Милый? — Дениз погладила его по холодному лбу, — что с тобой? — Прости! — Джихангир лег рядом с ней и свернулся калачиком. — Любовь моя, мой шехзаде, чего бы вы ни боялись, чтобы ни тревожило вашу душу, — она мягко гладила мужа по волосам, — я могу забрать эту боль и тревогу, — ее руки остановились, оказавшись в его холодных ладонях, — просто доверьтесь моей к вам любви! — Ангел мой. Дениз целовала его лоб, веки, щеки, губы, лишь слегка касаясь, и страх уходил из сердца шехзаде, погружаясь в волны ее нежных поцелуев. Топкапы Этой ночью не спала Айя-хатун. От нервов тошнило, и кружилась голова. Приказ султанши никак не вылезал из головы. — Что же делать? Ая вспомнила слова Давуда. Так она и решила поступить. Собравшись с силами, служанка подошла к покоям евнуха и быстро постучала, чтобы не передумать. Дверь открылась сразу. Евнух и не думал еще ложиться спать. — Айя-хатун? — евнух удивленно разглядел девушку, — что на этот раз произошло? Айя испуганно смотрела в его глаза. В ее взгляде был сильный страх. Евнух осторожно схватил девушку за руку и ввел в свои покои, хотя это и было запрещено. Запах ароматных масел успокаивал. В полумраке, из-за небольшого количества свечей, Айя почувствовала себя лучше. — Рассказывай! — Давуд-ага посадил ее на кровать и присел рядом, — что же произошло, раз ты пришла? Султанша все еще пытается убить? Не волнуйся так, госпожа не человек действия, только и может, что отдавать приказы. Сама бы давно все выполнила, верно? Слова Давуда не убедили хатун. — Госпожа приказала совершить большой грех — убить ребенка Эсманур-хатун, вызвать выкидыш! А иначе меня казнят... Что мне делать, ага? Что же мне делать? — Айя надрывно заплакала. — Бедная ты, несчастная моя овечка. Такая чистая для гарема... Ты первая, кто не выполняет приказ, переборов себя. И приходишь еще, рассказываешь, — Давуд аккуратно, практически невесомо вытер ее слезы, — не плачь больше, не плачь. Я помогу тебе! Айя замерла. Как же тут помочь? Она недоверчиво посмотрела на евнуха. — Как, Давуд-ага, как? — Я придумаю, ты ведь веришь мне? Айя кивнула, но ничего не сказала. Она верила ему. Верила, что Давуд хоть попытается ей помочь. Обращаться больше и не к кому. Правда, она не понимала, почему евнух хочет ей помочь, ведь на девушек в гареме он только ругается, на золото и деньги не подкупается и всегда ведет себя отдаленно, отправляя всех девушек, если возникли проблемы, к Элиф-калфе. — Был бы ангел такой рядом раньше! — Давуд мягко улыбнулся, — я бы целее душой остался. Я бы так хотел… — Ты никогда не говоришь, что пережил, ага! Ты только и говоришь, что раньше плохо было, плохим был. Но ты ведь хороший на самом деле, я знаю это! Давуд печально вздохнул. — Я был свободным, сын османской земли, сын простого торговца и его скромной жены, был сильным и смелым. Пошел в янычары, ну как пошел, был бы выбор! Убивал, проливал кровь без разбора ради угоды хозяев, выполнял их приказы, первый раз было трудно, как тебе, а потом легче. Привыкаешь, начинаешь видеть во всем этом зверстве что-то… В черном, словно тени, словно немые палачи, мы считали себя даже выше султана, служили Рустему-паше. Я не щадил ни детей, ни женщин. А однажды за... очень плохое дело, меня решили наказать, — лицо Давуда содрогнулось от боли, воспоминания холодом пробежались по позвоночнику, — наказали, сделав евнухом! Я молил Аллаха о смерти, но выжил, выжил, хотя шанс был так мал! — Давуд чувствовал ее взгляд, но не смотрел, боясь увидеть презрение, — я хотел покончить с собой, но Сюмбюль-ага спас меня, он убедил остаться жить и нашел для меня цель. Принять себя-евнуха было очень непросто. Айя прикрыла его твердые руки своей мягкой ладонью. — Мне так жаль! Давуд помрачнел. Картины из прошлого застилали глаза, навсегда отпечатавшись под веками. Он считал, что заслужил весь тот ужас, что переживает человек, испытав адскую боль став евнухом. И каждый свой день считал расплатой. — Не должно быть. Я заслужил. Я не заслужил ничего хорошего. Я стал лучше, но этого мало. Тебе никогда не понять. Откуда ты такая взялась? Сидя так, прекратив плакать, Айя заснула. Давуд осторожно положил ее на кровать и укрыл одеялом. Хотя тут и была вторая кровать, Давуд решил уйти в общую комнату евнухов там провести эту ночь. — Верь мне, ангел, просто верь мне. Дворец Яхьи и Михримах Яхья бы отдал все, чтобы не спать этой ночью. Ему снился очень дурной сон. Ощущение реальности липким страхом обволакивало пашу, идущего по пустым коридорам Топкапы. Было пусто так, словно разом все умерли, просто исчезли. Яхья пытался кричать, но звуки застревали в горле. В султанских покоях он услышал смех. И зашел туда. Его лицо обдул ледяной ветер, пришедший из далеких холодных земель. На троне Мустафы сидел шехзаде Джихангир. — Шехзаде? — хотел спросить Яхья, но лишь беззвучно шевелил губами. Шехзаде крутил в руке печать со свежими каплями крови, пачкающими его ладонь. Яхье стало дурно. Ноги налились свинцом. Яхья почувствовал, как по лбу что-то стекает и дотронулся. На пальцах была его кровь. Ужас сковал тело. — Шехзаде? Холодные глаза Джихангира неестественно блестели в темноте. Он хищно смотрел на Ташлыджалы. Только сейчас Ташлыджалы заметил, что Джихангир весь в крови. Вокруг море крови и плавают в нем тела. В некоторых он узнавал шехзаде Мехмеда, Атмаджу, Юсуфа. За спиной его стояли Михримах и Дениз, так же все в крови. Они не шевелили губами, но Яхья точно слышал их смех — истеричный и пронзительный. Но, главное, за волосы Джихангир держал голову Мустафы. Глаза падишаха с ужасом застыли, навсегда запечатлев ужас и боль. — Мустафа! Мустафа! — он не слышал его. Ташлыджалы упал на колени. Иступленный крик, прорываясь, наконец, покинул горло, заполняя собой покои. Нигде не было возможности скрыться от этого крика, хоть затыкай уши, все равно настигнет тебя. И кричал он в реальности. Сквозь сон. Яхья кричал от боли. Разочарование в Мустафе, власть, постепенно опьяняющую разум, стихи, так и не написанные, смешались в истошный крик от еще более жуткой причины кричать — смерть Мустафы. Перепуганная, султанша разбудила мужа. — Яхья! Яхья! Ташлыджалы резко вырвало из сна. Он тяжело дышал. Все вокруг промокло и стало липким от холодного пота. — Яхья! — Михримах положила руку на его плечо, но он инстинктивно отдернулся, как от огня. — Я не допущу этого, не допущу, я клянусь тебе! — Конечно, милый! — Михримах успокаивающе погладила его по липким волосам, — что бы не приснилось тебе, что бы не вызвало такой крик! В ушах Яхьи все еще звучал смех Михримах и Дениз. — Я не допущу этого, не допущу, я клянусь тебе! Я клянусь!Глава 4. Союз роз и тюльпанов
6 мая 2020 г. в 16:50
Ноябрь 1553. Стамбул. Топкапы
Джихангир долго мялся у покоев султана. Все никак не решаясь зайти, он очень сильно нервничал. Зашел, лишь увидев, как Локман выходит из своих покоев. Стыдиться еще и перед слугой он не хотел вовсе.
— Брат! — рад видеть тебя, — как прошло заседание?
— Хорошо…
Мустафа отвлекся от документов, смотря на Джихангира. Шехзаде слегка трясло. Дыхания критически нахватало.
— Брат? Джихангир? Что так мучает тебя?
Мустафа отложил документы и подошел к нему. Султан даже придумать не мог, что может так волновать его младшего брата. Но тот молчал, изучая взглядом пол.
— У тебя в гареме есть девушка по имени Лукреция, — начал Джихангир.
— Это та, что была в саду с Эсманур? Да, помню. Красивая, — в других условиях Мустафа бы сразу понял что к чему.
— Д-да, — Джихангир смущенно улыбнулся, — я понимаю, что это против обычаев, но я бы хотел совершить с ней никях, — выпалил шехзаде, заливаясь краской.
Мустафа шокировано посмотрел на брата. Он ожидал чего угодно, но не того, что младший брат, наконец, заинтересуется девушкой. Он слышал, что один раз Хюррем Султан приводила к нему хатун, но говорят, ничего не вышло.
— Конечно, Джихангир! Я даю согласие и свое благословение!
И никакой угрозы Мустафа в такой просьбе не увидел, в отличие от Валиде Махидевран.
— Как ты мог так поступить, Мустафа? — от ужаса у госпожи даже пропала головная боль.
— А что плохого, Валиде? — искренне удивился Мустафа.
Махидевран изумленно посмотрела на сына.
— Ты понимаешь, что будет, когда у Джихангира сын родиться от этой женщины? Тем более во дворце. Отправь хотя бы брата в санджак!
Мустафа тяжело вздохнул.
— Почему вы все настраиваете меня против брата?
— Мой лев, — Махидевран взяла его за руки, — пойми, ты смог приручить змеенка, но он все еще сын змеи! Прошу, хотя бы подумай об этом, Мустафа!
— Джихангир наивный и невинный, Валиде, он не соперник мне! Не соперник!
Джихангир, боясь реакции девушки, отправил Элиф-калфу сообщить эту новость. Новость застала Лукрецию в ташлыке. Все девушки были в шоке, злость и досада пробирали большинство из них, одна лишь Эсманур крепко обняла ее. Лукреция легко сломала неприступную стену и вошла в династию, а значит и они могли бы, посчитали девушки.
— Я так рада за тебя, милая Лукреция!
Лукреция и сама еле скрывала шок. Она не ожидала, что так быстро завоюет шехзаде. «Может, — думала она, — я лишь подошла под его планы, и он ухватился за эту соломинку? Но какое это уже имеет значение?»
Девушки завистливо смотрели на будущую султаншу.
— Жаль, мне уже не стать женой Мустафы!
— У тебя и без этого все получиться, вот увидишь! Не обязательно быть женой султана. Да и мало ли что произойдет! — Лукреция подмигнула.
Девушки рассмеялись.
Посидев еще немного в гареме, Лукреция ушла вместе с Элиф-калфой. Она радовалась еще и потому, что ей дадут свободу. Ведь рабыня не может стать женой шехзаде. Ощущения красивой жизни и свободы вдохнули в Лукрецию легкий ветер летнего утра. Погода за окном ухудшалась, но хатун бы этого никогда не заметила.
— Скоро тебе дадут свои покои и служанок! — сказала Элиф-калфа, — а после свадьбы уедешь в свой дворец!
Лукреция лишь кивала в ответ на все, что говорила ей калфа. Внизу девушки шептались и сплетничали, а она думала, что займет высокое место, как и заслужила.
— Элиф-калфа, я пока еще не госпожа, но раздай девушкам в гареме сладости и шербет!
— Как прикажете! — улыбнулась Элиф.
Лукреция зашла в покои Джихангира. Она встала перед ним на колени и поцеловала подол кафтана. Шехзаде сначала опешил. Он, коснувшись ее плеча, приказал встать.
— Что ты делаешь, моя султанша?
— Вы осчастливили свою бедную рабыню, шехзаде!
Джихангир осторожно провел рукой по линии ее лица и шеи. Внутри все взорвалось от бушующих эмоций, скрываясь за голубыми хладнокровными глазами.
— Ты должна принять ислам. Я придумал тебе имя.
— Какое? — с интересом спросила Лукреция.
— Дениз!
— Дениз? — она прокатила это имя по языку, — Де-низ! Красивое имя, но почему оно?
— Потому что ты мое море! Море, в котором я потону.
В тот вечер она играла ему на скрипке. Грустные звуки музыки разносились по Топкапы, задевая в душе каждого, кто их услышал, старые раны.
Конец ноября 1553.
Для свадьбы брата Мустафа устроил пир на три дня. Беднякам давали бесплатную еду и раздавали сладости, повсюду звучала музыка уличных музыкантов, и слышался радостный смех.
— Наш падишах, слава ему, братьев не убил и такую свадьбу устроил! — восхищался народ.
— Слава падишаху! Долгой жизни шехзаде Джихангиру!
Яхья не мог никак найти из-за этого себе места. Михримах его беспокойство старательно не замечала.
Перед самой церемонией они пригласили Дениз на аудиенцию в покои Михримах, специально выделенные, если султанша решит провести ночь в Топкапы.
— Госпожа! — Дениз поклонилась, — Великий визирь!
— Ты так красива, Дениз! — Михримах странно улыбнулась, — мало кто удостаивается такой чести и праздника из простых рабынь.
— Я не простая рабыня! — Дениз гордо подняла голову, — Я дочь одного из лучших ученых Италии, я воспитана умной и благородной, за мою руку боролись знатные графы и даже иностранные принцы.
Михримах снисходительно улыбнулась.
— Значит, ты не захочешь сидеть на втором плане, Дениз Султан?
Яхья и Дениз непонимающе переглянулись.
— Джихангир наивный и милый шехзаде, ему не нужны политика и трон, дай только послушать скрипку и почитать книги, но если рядом с ним такая сильная, уверенная, умная женщина, он сможет преодолеть горы и не заметить!
Во взгляде Дениз проскользнул хитрый блеск.
— У шехзаде два надежных сильных крыла!
Султанши улыбнулись друг другу. Исход битвы в их головах был уже решен.
Яхья и Михримах говорили шепотом, но Дениз слышала их. Дениз было жаль Эсманур, та нравилась ей и была единственной подругой, но эта жизнь и в ней нужно выживать.
— Нужно увеличить количество верных нам пашей в совете! Пока Мехмед и Хасан, да и то… — сказала Михримах, — когда вернется Атмаджа? Ты говорил, брат назначит его в совет.
Яхья задумался. За него точно было два визиря. Хасана и Мехмеда он назначил новыми бейлербеями Анатолии и Румелии, а там же повысил до третьего и второго визиря соответственно, когда раньше они занимали шестое и пятое места. По приказу султана весь состав визирей был полностью переформирован, чтобы от Сулеймана в правлении ни осталось ничего. Паши же посчитали, что это решение самого Великого визиря, пришлось отправить их в дальние бейлики и выплатить большую сумму за заслуги. Шестое место ждало Атмаджу, который сопротивлялся и такому варианту. Но и сам пойти против воли Мустафы Атмаджа не мог.
— Атмаджа, он будет за Михрюннису, не сомневаюсь в этом, капудан-паша Искандер так же за дочь Барбароссы. Что касается четвертого визиря Фархата, нужно лишь напомнить, что он женат на дочери покойного шехзаде Мехмеда по приказу Хюррем Султан. Али-пашу скоро придется менять, он болен оспой.
Ташлыджалы клялся Михримах всегда выбирать ее.
— Но как же Эсманур, Михримах? Ты обещала ее Валиде сделать, ее ребенка на трон посадить! Разве тебе все еще не нужны уши во всех частях гарема? — напомнил визирь.
— Она ведь не узнает, дорогой, а потом будет уже слишком поздно. Аллах отвернулся от нее! — ровно душно пожав плечами, ответила Михримах.
Эсманур была с этим согласна. Она все никак не могла забеременеть. Радовало лишь то, что ни одна наложница тоже не беременела, да и не становилась фавориткой, как она, но это было лишь пока.
— Сколько можно уже, хатун? — вздохнула Чичек.
Повитуха приходила по просьбе фаворитки через каждые несколько дней.
— А что мне делать, Чичек-хатун? Я хочу султану шехзаде подарить!
— Все хотят, хатун. Только не думай, что, если родишь, сын твой султаном станет.
— А я и не для этого! — честно ответила Эсманур.
Она стойко вытерпела всю процедуру. Вдруг Эсманур подумала про свою мать. Какой она была? Отец-Нико говорил, что она была красивой и доброй. Что Нигяр была бы замечательной матерью. Но сейчас это уже не узнать.
Эсманур слабо помнила черты ее лица и голос, но четко вспомнила ее пронзительный добрый взгляд и ласковые руки. Сердце сжалось.
— Я так хочу к маме! — сказала вслух Эсманур.
— Скоро сама станешь, хатун! — радостно сообщила Чичек.
Эсманур удивленно посмотрела на нее.
— Правда? — она начала смеяться. И смеялась, пока не подумала, как была бы рада за нее мама.
Заплатив повитухе за хорошую новость, Эсманур направилась в покои султана. Он должен об этом знать первым! А потом и Михрюнниса Султан! Казалось, к покоям Мустафы Эсманур даже не быстро шла, она летела, не замечая ничего на своем пути.
В этот момент из покоев вышел Яхья-паша. Они врезались друг в друга.
— Паша, — Эсманур поклонилась.
Яхья кивнул ей головой и собирался пройти мимо, но Эсманур остановила его.
— Паша! Михримах Султан привела меня во дворец и обещала помочь. Теперь я жду ребенка, Михримах Султан может не искать другую фаворитку, я справлюсь!
— Вот как? — во взгляде Яхьи появился интерес, — Михримах Султан тебе только горы обещать может. Силой ее всегда были Хюррем Султан и Рустем-паша, а теперь я ее сила, я управляю советом и частью Империи. Понимаешь, хатун?
Эсманур усмехнулась. Она считала Яхью другим. В ее глазах он был лишь очень привлекательным, талантливым поэтом, но сейчас она поняла, что в нем есть сила, и эта сила разгоралась в глазах за пеленой усталости.
Как бы ни пытался Яхья быть верным жене, ничто не способно перевесить верность султану. И какие бы выборы он ни совершил, всегда останется рядом с Мустафой.
— Михримах не даст тебе ничего, и верить ей не стоит. Но, если будешь делать то, что я скажу, будешь верна мне, то твой сын сядет на трон! — Яхья вплотную подошел к Эсманур и посмотрел ей в глаза, — только помни, я верен лишь султану Мустафе, и его благополучие и покой для меня превыше всего. Он — государство, не ты и не я, а он, помни об этом и не зазнавайся, Эсманур-хатун!
Но как бы самому не опалить крылья, как бы не упасть Икаром, слишком близко увидев солнце. Где-то в душе Ташлыджалы все еще лежал на полу палатки, сжимая в руке окровавленную печать. И очень сильно боялся однажды забыть о той ночи.
Радости Мустафы не было придела. Милая Эсманур сделает его снова отцом! Иногда он думал, что было бы, выживи его первенец — шехзаде Сулейман? Каким бы он был Благородным и достойным шехзаде, или словно мать — хитрым, лицемерным и эгоистичным? Этого Аллах не дал ему узнать, так рано забрав сына.
Об этом думала и Махидевран Султан, когда Эсманур вошла в ее покои. Там же сидела Михрюнниса.
— Валиде! — Эсманур радостно улыбнулась Нисе, — госпожа! Я пришла лично сообщить вам, что жду шехзаде! — выпалила Эсманур.
Ниса от шока и злости забыла, как дышать. Радостное лицо соперницы лишь добивало.
— Отличная новость! — обрадовалась Махидевран, — Фидан-хатун, прикажи раздать сладости в гареме! Хоть одна радостная новость за последние дни.
— А как же свадьба шехзаде Джихангира? — удивилась Эсманур.
Махидевран и не собиралась скрывать свое недовольство.
— Моли Аллаха, Эсманур, чтобы Лукреция бесплодной оказалась! Ведь ее сын так же будет наследником трона! — Михримах чуть подумала, и продолжила, — я знаю, что вы с Лукрецией-хатун подружились, но будь осторожна, она тебе и твоему сыну навредит, а потом и всей династии. И наша вдруг простившая брата Михримах будет тут как тут!
«Михримах не даст тебе ничего, и верить ей не стоит» — пронесся голос Яхьи в голове Эсманур.
— Аллах да не допустит этого, госпожа!
— Иншалла!
Сославшись на Мехмеда, Ниса покинула покои Валиде. От злости и отчаяния ее не прекращало трясти.
— Айя... У тебя есть последний шанс исправиться! Устрой этой хатун выкидыш!
Айя в ужасе ахнула и сделала шаг назад.
— Это грех, госпожа!
— Делай, что я говорю! — истерично закричала жена султана.
Дворец Джихангира и Дениз.
Эсманур приехала во дворец Дениз. Ей натерпелось сообщить радостную новость — она беременна, так еще и получила покои, принадлежавшие когда-то Хюррем, а потом и Михримах.
— Это покои хасеки Султан, — каждым взглядом сообщала она Нисе, — мои покои.
— Дениз! — девушки радостно улыбнулись друг другу.
— Я так рада видеть тебя в своем дворце! Он еще совсем не доделан, но...
— Дворец прекрасен! — Эсманур положила руку на живот, — я к тебе с новостью приехала!
— Я так рада! Наконец, дорогая моя, слава Аллаху!
Дениз крепко обняла подругу. Она ведь, и правда, было очень за нее рада. И уже очень сильно жалела, что придется пойти против нее.
Дворец, подаренный Джихангиру и Дениз султаном, находился на азиатской части Босфора. Дениз Султан уже пригласила лучших Венецианских и Флорентийских художников и архитекторов, чтобы возвести на берегу османов дворец, внутри которого соберутся сотни картин и скульптур, а снаружи взведется огромный парковый комплекс, с тысячами роз и фонтанами. Сад — самое любимое место Дениз всегда был ее успокоением, а шелест веток и листьев — молитвой. Барокко достойно займет свое место на берегу Босфора.
— Бог есть, — скажет юный Антонио Гислиери, посетив одной осенью дворец Дениз Султан, — это Италия в центре Османской Империи!
А пока еще обычный османский дворец в покрове ночи наблюдал, как нервничают молодожены. Джихангиру было плохо. Страх не справиться кружил голову.
— Она теперь свободная! Подаст на развод из-за несоблюдения обязанностей! — говорил вслух Джихангир, потом смотрел в зеркало и убеждался в этом.
Шехзаде уже собирался выбежать из покоев, когда в них вошла Дениз. Она была так прекрасна в своем красном платье, украшенном драгоценными камнями. Их было совершенно не много, но каждое идеально подчеркивало утонченность и грацию невесты.
— Моя Дениз! — Джихангир поцеловал ее руки. В тишине, шепотом, он начал читать ей стихи: