Великолепный век: Мустафа

      Июль 1554. Стамбул. Топкапы       — Яхья, вызови в столицу Искандера-пашу, пусть готовит своих реисов! — приказал султан.       — Что вы задумали? — взглядом спросил Яхья, но поклонился и сказал уже вслух, — как прикажете!       — Хасан-паша, отправляйся в Анатолию и готовься, мы идем на Персию!       Лицо Джихангира просияло. Он так долго уговаривал брата и вот, наконец! Он займется походом и докажет всем, чего стоит! Яхья напрягся. Настойчивость Джихангира в этом вопросе пугала, а значит и перспектива идти на Персию. В походе и падишахам случалось умирать.       Хасан-паша, третий визирь, сначала вопросительно посмотрел на Яхью-пашу, и, получив слабый сигнал, заговорил.       — Повелитель, если позволите, я бы отправил в Анатолию своего сына Орхана-бея, пусть готовится к походу там и учится, а я бы занялся походом здесь. Думаю, мои навыки будут ценнее лично вам!       Джихангир хотел возразить, но не стал, пораженно опустив голову.       — Пусть так, — согласился Мустафа, — Яхья-паша, проследи, чтобы все было сделано на уровне! Атмаджа Тугрул-паша станет сераскиром. — Мустафа строго взглянул на пашей.       — Это честь для меня, — ответил Тугрул, вздрогнув.       Яхья облегченно вздохнул. Такого груза его плечи бы просто не выдержали. Мустафа считал, что в совете не примут такого решения относительно Тугрул, однако он успел сделать себе имя и славу сильного и опытного воина, которого очень любил и янычарский корпус. И готовы за ним пойти.       Уже после совета Джихангир схватил Яхью за руку и отвел в сторону.       — Это ты сделал?       — Что я сделал, шехзаде?       — Ты знал, знал, что я хочу готовить армию и стать главнокомандующим! Ты подговорил этого щенка Хасана предложить свою кандидатуру! Ты...       Яхья пожал плечами. Взгляд его был отстраненный и скучающий.       — Хасан-паша готовит армию, готовили бы вы, это совершенно не важно, шехзаде! Я — Великий визирь, второй человек в Империи сразу после султана, не вы, а я! А первый сам султан, разумеется! Вам не стать даже третьим! — Яхья наклонился к шехзаде. Визирь говорил шепотом, но голос его был холодным, словно сталь, — я никогда не считал вас жалким и недостойным из-за горба, но ваши попытки получить реальную власть в совете делают вас таким, шехзаде.       Атмаджа, заметив это, быстро подошел к Яхье и отвел его в сторону.       — Что ты делаешь, Ташлыджалы! — чуть ли не шипел он.       — Я не доверяю ему!       Атмаджа вздохнул. Защищать придется не только Мустафу.       — Я слышал, ты станешь отцом! — перевел тему Тугрул, — да благословит этого малыша Аллах!       — Иншалла! Тебе бы тоже обзавестись семьей, Атмаджа.       Тугрул-паша печально улыбнулся. После смерти жены он влюбился лишь однажды, но эта любовь была запретной.       — У меня есть Юсуф, ты и Мустафа, мне и не нужно больше!       Великий визирь посмотрел на Джихангира.       — Надеюсь, мы эту семью защитим и в этот раз!       Яхья возвращался с султаном, у покоев их ждала Ниса. Она явно не спала неделями, обдумывая план. Скоро у соперницы родится сын, точно сын, никак иначе. Нужно было что-то делать.       — Повелитель! — султанша встала перед ним, не давая пройти, — мы так долго не виделись, вы избегаете меня!       — Я не избегаю тебя, Ниса, просто нет времени! — раздраженно ответил султан.       — Мустафа! — она взяла его за руку и прижала к себе, — Мустафа! Неужели ты забыл нашу любовь? Любовь, способная свернуть горы и пойти против падишаха, может так просто уйти!       Мустафа вздохнул. Он смотрел на женщину, которую раньше любил. Но вот женился и пошел против падишаха только лишь потому, что за ее спиной стояли реисы, флот, сила, нужная для власти. Не было ни сильного огня, ни страсти, обжигающей кожу. Так любил он лишь одну из своих наложниц. К остальным любовь и чувства больше были похожи на тихую воду, в которой иногда случаться штормы. Будь в этом выгода, он бы женился тогда на Хелене.       Повелитель посмотрел на Яхью, взглядом прося отвести султаншу в сторону, чтобы не делать это самому. Великий визирь подчинился.       В этот момент к покоям прибежала Элиф-калфа.       — Повелитель, Эсманур-хатун рожает!       Мустафа быстро побежал к рожавшей фаворитке. Ниса прижалась к стене и опустила голову. Сколько бы она ни кричала на Айю, что та не выполнила приказ, толку не было. Да и Махидевран султан ясно дала понять, что знает о планах Нисы и не допустит этого. Жена султана не верила, что это рассказала не Айя, но и делать ей ничего не стала. Вдруг девушка все же пригодится? А если нет, всегда можно избавиться!       — Султан больше не любит меня, Яхья? Как мне вернуть его любовь?       Яхье было жалко султаншу, но сделать он ничего не мог. Даже приобнять, чтобы утешить.       — Не печальтесь, госпожа. Но рано или поздно это бы произошло. Тут не виновата даже Эсманур. Я давно рядом с султаном, и знаю, как он любит и сколько держится его любовь!       От слов Великого визиря стало лишь больнее. Весь Топкапы с грохотом обрушился на нее.       — Защити Мехмеда, Яхья-паша, от султана и этой змеи, Эсманур, прошу тебя!       — А кто его защитит от вас, султанша? — с этими словами Яхья ушел, оставив Нису наедине с ее ужасом.       Эсманур была готова проклясть весь дворец от боли, что она и делала на греческом языке.       — Тише, госпожа, тише! Дышите лучше! — Саадет-хатун крепко держала госпожу за руку.       — Мустафа! Где его носит? Мустафа-а-а!       Вскоре Эсманур прекратила кричать, и все замолчали. Повитуха держала на руках ребенка. Больше звуков не было. Лишь пугающая тишина. Саадет и Чичек взволнованно переглянулись.       — Кто там? Почему не кричит? — из последних сил спросила Эсманур.       Шехзаде, словно услышав мамин голос, закричал.       — Мой шехзаде? Это шехзаде?       — Да, госпожа, у вас сын! — радостно объявила Чичек.       В покои хасеки вбежал Мустафа. Чичек-хатун отдала в руки отцу его маленького сына. Эсманур, теряя сознание, улыбнулась ему и произнесла:       — Ибрагим! Мой Ибрагим!       Не зная, почему Эсманур выбрала именно такое имя, Мустафа согласился. Он и сам думал над подобным именем. Значит, такова воля Всевышнего.       — Ибрагим? Пусть будет Ибрагим, в честь моего наставника и одного из самых близких людей! — Мустафа прижал к груди новорожденного мальчика.       На имянаречение Ниса не пришла. Как бы ее не уговаривала Валиде, пойти на такой поступок и султанши просто не было сил. Махидевран крепко обняла сына.       — Поздравляю, лев мой!       — Повелитель! — Нергисшах погладила младшего брата по лбу, — да принесет он свет в наш дом и наши души!       — Да будет так!       Нергисшах вопросительно посмотрела на свою служанку. Эмине-хатун кротко кивнула, говоря этим «да, госпожа, я лично передала письмо и убедилась, что он его получил!».       Когда Эсманур пришла в себя, церемония началась. Приехали Михримах с Айше Хюмашах и Дениз. Михримах и Дениз были недовольны полом ребенка, ведь вскоре его придется убить.       — Вот видишь, — прошептала подруге Дениз, — вот и твой шехзаде!       — С именем Аллаха Милостивого и Милосердного! — Голос повелителя в тишине завораживал. Шехзаде покорно смотрел на отца. — С именем Аллаха Милостивого и Милосердного! — Мустафа наклонился к сыну и прошептал, сообщая самый важный секрет во всем мире, — Ибрагим. Ибрагим. Ибрагим.       Когда Эсманур разрешили вставать с постели, первым делом она решила прогуляться по саду. Дул прохладный ветер, игриво раздувая шелковый платок.       — Я так скучала по простой прогулке! — сказала она Саадет.       — Сегодня очень хороший день, госпожа, такой солнечный. Аллах приветствует вас!       — И правда! — Эсманур засмеялась.       С Саадет султанше повезло — девушка была верной и преданной, где нужно усидчивой и хитрой. Она отлично выполняла все приказы и даже знала, как улучшить ей настроение. Саадет тоже была из Греции, что еще сильнее расположило султаншу.       — В такие моменты думаешь, Саадет, остаться бы тут и просто гулять вечно.       — Это была бы честь для меня, госпожа.       С Эсманур служанке повезло — наслышавшись рассказов от Айи–хатун и других девушек про истеричную и нервную Михрюннису, Саадет молила Аллаха, чтобы к ней ее не ставили. Потерять такую умную и спокойную госпожу было бы очень опрометчиво, считала она.       А сейчас шанс ее потерять был. Из-за дерева резко вышел мужчина и вонзил в султаншу нож. Все произошло мгновенно. Саадет закричала, в панике не понимая, что делать. Заметивший это янычар побежал за убийцей, а служанка кинулась во дворец.       — Стража! Зовите лекаря! — закричала Саадет, — на госпожу напали!       Эсманур прижалась к тому самому дереву, откуда вышел ее убийца. Султанше показалось, что перед ней стоит мужчина: красивый, статный, с выразительными черными глазами и в очень дорогом кафтане, украшенным соболиным мехом.       — Не засыпай, Эсманур, не засыпай! — сладко просил он.       Эсманур знала это лицо. Так выглядел Нико, а, значит, и настоящий отец – Ибрагим-паша.       В этот момент Эмине принесла своей султанше ответ. Атмаджа Тугрул-бей выражал султанше свою искреннюю преданность, желал ей всего лучшего, но никак не мог прийти, ввиду отсутствия ответных чувств.       — Как? Как же так?       Как ее, дочь султана Мустафы могут отвергнуть? Тем более тот, кого она любит? Неужели все знаки внимания лишь казались ей? И то, как успокаивал, когда умерла мама. Неужели и это лишь из вежливости? Поверить в такое Нергисшах не могла.       Султанша со злостью сжала ответ и кинула в камин. Когда бумага догорала, в покои зашла Фидан-хатун. Хазнадер гарема поклонилась.       — Что ты хотела, Фидан?       — Валиде Султан зовет вас, хочет прогуляться по саду!       — Я не хочу.       — Госпожа, — прошептала Эмине, — может, прогулка развеет ваши печальные мысли? Такая хорошая погода, идемте!       Нергисшах неохотно согласилась. Но Махидевран было больше не до прогулки. До смерти перепуганный Давуд-ага сообщил ей о происшествии в саду.       Мустафа ворвался в покои. Лекари поклонились и отошли от султанши.       — Мы сделали все, что могли, повелитель, дальше дело за Аллахом!       Мустафа бросил на них суровый взгляд.       — Моя госпожа, кто сделал это с тобой?       От мысли, что он потеряет свою хасеки, у Мустафы закружилась голова. В горле застрял ком. Эсманур еле дышала. Рядом с ней, в колыбельке, мирно спал шехзаде Ибрагим. Он не знал, что мать сейчас борется за жизнь.       — Кто бы это ни сделал, он будет казнен!       Локман-ага пришел с очевидной, но не хорошей вестью.       — Убийцу нашли, повелитель, он покончил с собой!       Мустафа, вырвав все из рук лекарши, сам начал перевязывать рану и менять повязки. Словно ритуал, это приносило ему покой. Пускай так, но он сделает все и даже больше.       — Кто приказал ему, Локман?       Хранитель покоев не знал ответ. Но главный евнух испуганно посмотрел на Махидевран. Валиде Султан первый раз видела, чтобы всегда суровый евнух вдруг стал испуганным. Он был в ужасе. В то же время часть него ликовала, вдруг, так получиться избавить Айю от страданий?       — Мы пока не знаем, падишах!       Махидевран кивком приказала евнуху выйти.       — Кто на самом деле ее хотел убить! — строго спросила Махидевран, как только закрылись двери за их спинами.       — Нет и не будет точных доказательств, но, это должен быть тот, кто желал зла самой госпоже, — Давуд посмотрел по сторонам и продолжил, — кто пришел вам на ум? — Давуд кивнул, не дожидаясь ответа, — кто же еще?       — Я наделась, все то, что ты рассказал мне, станет последней каплей, и я смогла ее убедить! Но нет! Она словно пытается повторить мои ошибки! — Махидевран тяжело вздохнула, — с Нисой я сама разберусь, но сделай все, чтобы нашли, на кого это все повесить! Мустафа так просто нападение на хасеки не оставит!       — Как прикажите, Валиде Султан!       Эсманур открыла глаза в своих покоях. Она лежала на кровати, рядом с ней была Нигяр-хатун. Нигяр успокаивающе гладила Эсманур по волосам. В ее взгляде нежность сочеталась с невыносимой тоской.       — Я так давно не была в этих покоях, — Нигяр с ностальгией оглядела стены. Когда тут жила Хюррем Султан она еще была счастлива. Но сердце не унять, если оно влюбилось.       — Мама?       Нигяр нежно улыбнулась. Эсманур было всего лишь три года, когда Ибрагима-пашу казнили, а Эсманур исчезла бесследно. Не найдя дочь, мать умерла.       — Мама! Я так рада видеть тебя! — Эсманур остановила ее руку и сжала в ладонях, — что случилось, мама? Где мы?       Эсманур не понимала ничего, лишь знала, что очень-очень давно не видела маму.       — Все в порядке, дорогая, — Нигяр улыбалась, — я так горжусь тобой.       Эсманур даже не понимала, за что мама ей гордиться. Впрочем, это ли сейчас было важно? Эсманур прижалась к маме и поцеловала ее руку.       — Мне всегда так хотелось обнять тебя, просто увидеть... Я так слабо помнила тебя.       — Я же говорила, что мы увидимся!       Эсманур зажмурила глаза, крепче прижавшись к Нигяр. Теперь она ее никуда не отпустит!       — Мне так страшно, мама! Не уходи, прошу!       От мысли, что больше ее не увидит, не обнимет, Эсманур стало невыносимо тоскливо. Султанша чувствовала — что-то в важное ждет ее где-то «там». Но зачем? Ведь найденная мама, за воспоминания о которой она цеплялась, пытаясь вырвать из них все самое важное и запомнить все детали, здесь, рядом с ней.       — Я никогда не уйду.       Эсманур начала плакать. Будто она снова та малышка, плывущая в Паргу из османской Империи, чтобы однажды вернуться.       — Нам о стольком надо поговорить, — прошептала Эсманур.       Теплые руки Нигяр мягко коснулись ее век.       — Мы еще обо всем поговорим! А пока, засыпай.       — Нет! Не хочу! Я хочу тебя видеть! — Эсманур отрицательно покачала головой для пущей убедительности.       — Тебя ждет Ибрагим, — напомнила Нигяр.       — Ибрагим? — кто бы это ни был, от мысли о нем у Эсманур защемило сердце.       Нигяр закрыла глаза дочери. Эту колыбельную она пела малышке Эсманур, когда та была в животе, когда удавалось хоть немного побыть с ней. Сейчас ее голос мягко разносился по комнате. Слушая, Эсманур засыпала.

Haida, liu-liu, șî dormi Când ti scula mărișel, Mari ca șî paltinu', măi, Tari ca șî stejariu'. Și-i și mari de-ajutor De dat apă pe cuptiori. Tati-i vara la cosîtî, Hai, și mami-i la prășuit.

      Когда Эсманур снова открыла глаза, мамы уже не было рядом. От досады султанша начала плакать. Ее слезы разбудили уснувшего рядом Мустафу. Она все еще слышала голос Нигяр, не замечая Мустафу. С реальностью возвращалась и боль, смешиваясь с горьким привкусом радости.