Когда святые проклинают

Говорят, что в первую ночь на новом месте часто снятся вещие сны, которые могут дать ответ на животрепещущий вопрос. Ричард не был суеверным, к тому же в первую ночь в Лаик — единственном месте, кроме родового гнезда, где он побывал за свою короткую жизнь — ему приснились полчища крыс с лицами Людей Чести. Но вот сон, привидевшийся ему, когда он лежал, мучаясь от боли и лихорадки, в своей спальне в доме Алвы, никак не шёл из головы. Как будто и сном не был вовсе, а заговорила в нём кровь Повелителей, пробуждая память. Он видел, как Алан Святой шёл к месту своей казни, обманутый, оставленный в неведении, ошибившийся и озлобившийся, и шептал проклятие. Слов было не разобрать, но смысл был ясен — его правильные и строгие черты лица исказились от горечи и ненависти, ложась невидимыми цепями на потомков убийцы и его жертвы. Именно эти цепи— лёгкие, красивые и невероятно прочные— намертво связывали представителей семей Алва и Окделлов. Соединяли ошейники, украшавшие гордых сынов Ветра, и браслеты, впившиеся в нежную кожу запястий Повелителей Скал. Но, казалось, что представителей разных эпох, парами проходящих мимо плахи, на которой расположился Ричард вместе со своим казненным предком, нисколько не волновали их необычные аксессуары. Половину он видел на фамильных портретах — серые глаза, светлые волосы, суровые черты лица. Остальные были чем-то похожи на его эра — светлокожие с вороной гривой и одинаковыми дерзкими улыбками на разной формы губах. Гальтарские тяжёлые доспехи сменились облегчённой бронёй, вошедшей в моду при первых Олларах, после чего мелькнуло что-то современное. Некоторые Окделлы смеялись, обнимая своего Алву за плечи, другие держались холодно и отстранённо, но их соседство оставалось неизменным: чёрное и синее рядом с золотом и багрянцем. Когда Ричарду стало до безумия одиноко смотреть за не обращающими внимания на окружающий мир, занятыми только друг другом мужчинами, на его плечо легла тяжёлая рука, показавшаяся нестерпимо горячей. Обернувшись, он успел увидеть только скривлённые в саркастичной усмешке губы и полные тоски синие глаза, а потом проснулся. *** Утро началось с визита врача, который перевязал рану и посоветовал оставаться в постели. Хмурый, сурового вида кэнналиец, присутствовавший при разговоре, вышел в коридор и велел подать дору завтрак в комнату. Ричарда мутило после осмотра раны и не было никакого желания поесть, о чем он постарался предельно вежливо сообщить. Хуан, так кажется, Алва представлял своего домоправителя, лишь пожал плечами и ушёл, оставляя оруженосца соберано наедине с его невеселыми мыслями. Прошла пара часов прежде, чем хватило сил встать и подойти к заранее распахнутому окну, через которое проникал свежий весенний ветер, уже несущий, тем не менее отголоски летнего зноя. Мучаясь от жажды, Ричард исследовал так щедро предоставленные ему покои. Он был герцогом и по праву рождения должен занимать лучшие комнаты, однако роскошь не была для него привычна. Обедневший Надор под управлением Мирабеллы Окделл напоминал скорее монастырь, чем дом аристократа. Единственным достоинством комнаты Ричарда в родовом гнезде было окно, выходящее на скалу Вепря и располагающиеся за ним густые леса, которым издавна славились владения Повелителей Скал. Высокий потолок и древность использованных для постройки камней не компенсировали ни тесноты комнаты, ни трещин на стенах, ни проникающей сквозь теплую одежду и бесчисленные слои одеял промозглости. В доме Алвы, конечно, такого запустения быть не могло. Стены комнаты были оббиты шёлком приятного светло-синего цвета, пол покрывал паркет, на потолке — со вкусом выполненная лепнина. Небольшой круглый столик с прибором для умывания расположился у окна. К несчастью, сейчас изящный фарфоровый таз был пуст. Пить хотелось настолько сильно, что Ричард бы не побрезговал. В углу стоял более основательный стол с письменными принадлежностями — ему бы порадоваться, что его эр не отобрал у него возможности писать родным, впрочем, почту могли и проверять — но Ричард лишь посетовал, что чернила слишком густые, чтобы считаться жидкостью, способной утолить жажду. За дверью, располагавшейся напротив огромной кровати с балдахином, оказался коридор, тускло освещённый проникавшим из единственного плотно занавешенного окна солнечным лучом. Где-то неподалеку послышались голоса, один из которых, как показалось Ричарду, принадлежал Алве и заставил отпрянуть обратно внутрь комнаты. Переждав внезапное головокружение и немного отдышавшись, он исследовал ещё две, находящиеся в его распоряжении двери. За первой — гардеробная, заполненная его скудными пожитками, а за второй — он едва сдержал радостный крик — ванная. Водопровод! В его полном распоряжении. Молясь Создателю и Четверым в придачу, чтобы всё работало, Ричард открыл кран, из которого полилась божественно прохладная вода, и напился, булькая и фыркая от удовольствия. Плеснул водой в лицо, смывая усталость и болезнь, и, не выдержав, скинул рубаху, сунувшись под тонкую струю по пояс. Повязка намокла, штаны тоже, но впервые в жизни ему было наплевать на состояние своей одежды и тела. Почему-то хотелось кричать от радости, словно в его жизни наконец случилось что-то хорошее — будто он был молод, силен и свободен. Но восторг перед достижениями науки, облегчившими жизнь одному незадачливому оруженосцу, быстро сошел на нет. Что могло случиться хорошего в его жизни? Что могло облегчить его существование? Он был сыном мятежника, его положение в Талиге было столь шатким, что только вмешательство врага, проклятого Ворона, смогло его защитить. До срока. Что он будет делать после окончания обучения, которого как такового по сути и не будет? Ричард старался не задумываться. Кто же возьмёт на службу неумеху? Будущее виделось туманным и безрадостным, но настоящее было ещё страшнее. Он был герцогом — пусть номинально, но был— и получил соответствующее образование и воспитание. Он был выпускником Лаик — учебным заведением, где обучались все Люди Чести, имеющие хоть какой-то вес на политической арене— и не самым худшим, но для эра он был настолько никчёмным и ненужным, что тот не удосужился дать ему обязанностей. Хоть в шутку, хоть ради унижения. Ричард привык быть постоянно чем-то занятым. В Надоре никто не сидел без дела, будь он герцогом или последним козопасом. Лаик не принесла ничего нового, и сейчас, к своему ужасу, он понял, что никогда за всю свою жизнь не был предоставлен праздности и самому себе. Ещё никогда он не чувствовал себя настолько потерянным. *** Наверное, эр Штанцлер понимал чувства Ричарда, раз прислал приглашение навестить его при первой же возможности. А значит, нужно было встретиться с ненавистным эром лицом к лицу. — Вижу, вы получили приглашение, юноша, — Рокэ нашелся в том самом кабинете, где произошёл их первый и единственный разговор, не считая принесения присяги. Он просматривал какие-то документы, швыряя прочитанное в камин, а собственного оруженосца даже не удостоил взглядом. — Не смею задерживать благородного герцога. — Эр Рокэ, — вспыхнул Ричард, сжимая кулаки и спешно начиная считать до шестнадцати. Он знал свой темперамент раненого вепря, несущегося вперед, не разбирая дороги, и с детства привык сначала считать, а потом уже нестись. — Эр Рокэ, я прошу у вас разрешения посетить эра Штанцлера, который является старым другом моей семьи, а также… — он сбился, потому что теперь Алва смотрел него. С брезгливым удивлением. Но нашёл в себе силы продолжить. — Также прошу выделить мне… Мне выделить помещение для занятий кузнечным делом. — Юноша… Вы меня заинтриговали, — протянул Алва, отбросив документы и подходя ближе. — Такая странная просьба. Что-то ещё? — учтиво переспросил он, и Ричард чуть было не схватился за шпагу, столько злой иронии было в невинном вопросе. — Может быть, вы желаете выучиться на танцора? Или освоить изготовление игральных карт? Вы только попросите, юноша. — Скажите мне хоть, когда ужин? — Ричард готов был расплакаться. Понятно же, что просить Алву — только давать лишний повод для насмешек— но не спросить он не мог. Рука перестала болеть, а предоставленная комната была изучена вдоль и поперек. Вопрос об ужине и вовсе был актуальным, как никогда. В Надоре все ели за одним столом и ни для кого отдельно не накрывали, исключение — только для тяжело больных. То есть пропустивший трапезу впоследствии оставался голодным до утра. Несколько дней, проведённых впроголодь, особого вреда не нанесли, но недоедать и дальше из-за фамильной гордости было неразумным. Ему нужны силы, если он хочет быть полезным делу возрождения Великой Талигойи. — Ужин? — на лице Рокэ проступила растерянность. — Хуан говорил, что вы чрезвычайно умеренны в еде. Вам нестерпимо есть еду, принадлежащую Алва? Нет? Тогда ешьте, когда и сколько захотите, я не обеднею. И, разумеется, никаких кузниц в моем доме. Эта резиденция слишком дорога мне. — Слушаю эра, — угрюмо ответил Ричард, сверля неприязненным взглядом вернувшегося к делам Алву. — Я могу быть свободен? — Свободны? — со странной интонацией произнес Рокэ. — Конечно. Идите и занимайтесь, чем угодно. Вернее, тем, что вам укажут ваши любимые радетели за дело Великой Талигойи, — Рокэ издевательски рассмеялся, но резко оборвал смех, стоило оруженосцу выскочить за дверь, что удивительно — молча. — Хуан, — позвал он управляющего, всегда державшегося поблизости, когда соберано работал, — найди мне характеристику Окделла из Лаик. Только не от Арамоны. Хочу взглянуть. *** Оллария никогда не интересовала Ричарда. Гуляя с однокорытниками, он особо не глазел по сторонам, предпочитая не видеть богатых особняков с гербами Навозников на фронтонах или реющие над домами стяги с Победителем Дракона. Почему-то он позабыл, что в столице есть резиденции не только Манриков и Колиньяров, но и Ариго, Приддов и других Людей Чести, которые были ничуть не хуже. У него не было своего угла в столице, не считать же за таковой комнату в доме его эра. Тогда как многие, кто мог дать ему приют, утопали в роскоши. Например, особняк Августа Штанцлера, считавшегося лучшим другом семьи Окделлов, наперсником её юного главы и главной надеждой возвращения законных правителей, выглядел едва ли не лучше дома Алвы. Дик разглядывал сложный орнамент из дубовых листьев и покрытых позолотой желудей, покрывающий стены, когда к нему подошел неприметного вида человек и, сделав знак следовать за собой, повёл внутрь. — Дикон, я рад, что ты в порядке! — сердечно поприветствовал его Штанцлер и поманил присесть в стоявшие рядом с накрытым столом кресла. — Признаться, я переживал, что Ворон мог сотворить с тобой что-то страшное. — Нет. Он занят. Я почти не общаюсь с ним, — в голосе плеснуло обидой. Что Алве плевать на своего оруженосца было понятно, но почему эр Август так долго тянул, прежде чем вытащил его из когтей Ворона? — И надеялся, что вы сможете подсказать мне, чем мне заняться? Я хочу быть полезным! — Это похвально, Ричард, но сейчас Дорак и его прихвостни слишком сильны, чтобы мы могли действовать открыто. Не сомневайся, придёт время и ты с гордостью встанешь за плечом законного короля, но пока стоит проявлять осмотрительность. — Я понимаю, но мне бы хотелось… Ведь есть же что-то, что я мог бы делать, не привлекая к себе внимания? — Конечно! Изучи столицу, заведи друзей среди молодых дворян, развлекайся. Заставь Дорака и Алву поверить, что ты безопасен, ведь сейчас это залог твоего выживания. — Хорошо, эр Август, — Ричард был разочарован. — Не стоит вешать нос! Предлагаю приступить к трапезе. Пока они ели, Штанцлер готов был обсуждать только качество поданных блюд и пресекал любые другие разговоры. Дику большинство кушаний было незнакомо, он больше молчал или кивал, думая о своем. Но, когда он уже стоял в дверях, его догнал вопрос: — Ты помнишь, кто убил твоего отца, Ричард? — в блеклых серых глазах больше не было отеческой теплоты. — Помню, — твердо ответил он и вышел, не оглядываясь. И так плохое настроение стало ещё хуже: на улице накрапывал противный мелкий дождик, а идти было по-прежнему некуда и незачем. Он столько надежд возлагал на разговор со Штанцлером, который не раз давал простые ответы на самые сложные, казалось бы, вопросы, и всегда поддерживал его веру в себя. Но сегодня всё пошло не по плану. Похоже, никому он не нужен. Ни его честь, ни его жизнь, ни его служба. *** Первое время, проживая у Алвы, Ричард старался не выходить из своей комнаты. Эр Август сказал ему изучать столицу, но разгуливать по улицам Олларии в цветах Воронов было выше его сил, а в чёрно-белом мундире, положенном ему, как оруженосцу Первого маршала Талига, было глупо. Одежда, привезённая из Надора, пришла в негодность за полтора года обучения*, и восстановить её самостоятельно он не смог. Чтобы хоть как-то занять себя, он начал очень тихо и незаметно передвигаться по особняку, постепенно разбираясь в его устройстве. Также он понемногу изучал распорядок дня своего эра. И вопреки предсказаниям матушки и отца Маттео, пьянству и разврату уделялась малая часть времени блистательного Первого маршала. Тот, казалось, не мог усидеть на месте: фехтовал с кэналлийцами во внутреннем дворе, обсуждал что-то с Хуаном и другими людьми, иногда весьма разбойничьего вида, то на конюшнях, то в кабинете, то и вовсе в домовой церкви, которая выглядела слишком запущенной для примерного олларианца. Ездил куда-то на Моро и, судя по простой одежде, лишённой кружев и украшений, не во дворец или к куртизанкам. Хотя что Ричард знал о визитах к куртизанкам? Подбираться близко, чтобы услышать хоть слово, он не рисковал, прекрасно понимая, что воровскими навыками похвастаться не может, но иной раз любопытство едва не перевешивало здравый смысл. Особенно, когда Алва открывал двери, в остальное время тщательно запиравшиеся на ключ. Конечно, Ричард не думал, что тот хранит там головы убитых им Людей Чести или мерзкие принадлежности для кровавых ритуалов, но интерес не ослабевал. Из-за него он и попался. — Входите, юноша, — позвал его Рокэ, когда Дикон застыл перед дверью, за которой минуту назад скрылся его эр. Дверь привлекала особенно сильно — изображенные на ней знаки слишком сильно походили на древние символы Великих домов. — Ваше желание угодить мне весьма умилительно, — продолжил Алва, с довольным видом оглядывая вошедшего Ричарда, которому показалось глупым уходить, когда его уже застукали на месте преступления. — Признаться, за это время я успел подзабыть, что у меня есть оруженосец: таким тихим и нераздражающим вы были. Не ожидал от представителя вашей фамилии. Дикон вспыхнул, щёки залило гневным румянцем, но он молчал, потому что находился в Рассветных садах. Комната велика и вся заполнена стеллажами с книгами. Ближайшие — изданы при Олларах — знамя Победителя Дракона на каждой обложке. Те, что подальше, — гальтарского периода, массивные, украшенные драгоценными камнями, а в глубине можно заметить ларцы, наверняка, хранящие многочисленные свитки. — Вижу, печатное слово интересует вас гораздо больше, чем наставления собственного эра, — в голосе Алвы за насмешкой прячется что-то подозрительно напоминающее одобрение, но Ричарду слишком не до того, чтобы разбираться в переменчивом настроении Ворона. — Да подойдите же! Сколько можно топтаться на пороге? — А что вы делаете? — нарушить почти уютное молчание нелегко, но пялиться на книги, игнорируя хозяина дома, становится неприличным. Тем более, что толку смотреть, если нельзя почитать? Хотя за вот эту — «О металлах, в земле находимых» — изголодавшийся Дикон, не задумываясь, отдал бы не сильно пригождавшуюся ему до сих пор фамильную честь. — Изучаю карту, — фыркнул Алва. Впрочем, Ричард и сам уже узнал тщательно перенесённые на бумагу неизвестным мастером очертания Гельбе. — Она же на Дриксен! — Похвальная наблюдательность, мой юный герцог! Запомните, всегда полезно знать, что о диспозиции знают и думают ваши враги. — Будет война? — рот пересох от волнения, непривычное обращение пролетело мимо ушей. — Когда-нибудь несомненно будет, — усмехнулся Алва, задумчиво поигрывая извлеченным непонятно откуда кинжалом. — И к ней нужно быть готовым. Да будет вам известно, Его Величество Фердинанд выделил средства для постройки форта на границе с Дриксен. — И вы? — Да. Первый маршал я или кто? Удивительно сильная — уж Ричард помнил её железную хватку — с тонкими пальцами, унизанными кольцами, рука подбросила и ловко поймала короткий клинок, ярко сверкнувший в лучах заходящего солнца. Проступивший на миг тонкий узор заставил потерять голову. Дикон качнулся вперед, пытаясь рассмотреть лучше, может быть, провести пальцами по стали, ощутить её прохладную гладкость и гибкость, но встретил преграду. Мир крутанулся вокруг своей оси, и Ричард ощутил под щекой твёрдое дерево стеллажей. Рука, вывернутая под неудобным углом, немилосердно болела, а сзади навалилось тяжёлое тело. В следующее мгновение его швырнули через полкомнаты, как котёнка. — Зря я вас похвалил, — спокойно проговорил Рокэ, убирая упавшие во время их манёвров на лицо пряди. Он даже не запыхался, хотя Дикон, сидя на ковре, с трудом переводил дыхание. — Вы умудрились разочаровать меня всего за пять минут. Неужели вы думали, что я не догадываюсь о вашем желании убить меня и надеялись застать врасплох? — Я не собирался… — растерянно заявил Ричард, потирая пострадавшую руку. — Хотел посмотреть на ваш кинжал, только и всего. Клянусь честью! — запальчиво выкрикнул он, вставая. Его до краев заполняла обида, поднимая со дна души ненависть, ненадолго уступившую место любопытству. Его клятва заставила Алву рассмеяться. Честь у него была не в чести**. — Клянусь тем, что мне дорого — моей семьёй, что не злоумышлял против эра! Я только хотел… Никогда не видел морисской стали… Только в книгах, — прошептал он и бросился вон из комнаты. Кажется, у него становилось традицией заканчивать разговор с эром поспешным бегством. Он никогда не был трусом, но находится рядом с Вороном почему-то было невыносимо. Может быть, дело было в странном огне, которым на мгновение полыхнули синие глаза? Или в ровном жаре, исходящем от тела, соприкоснувшимся с его собственным? Дикон не знал. Вечером Хуан принес ему ключ от библиотеки.