Когда святые проклинают

Привезённое Налем приглашение посетить аббатство Ричарда не сильно вдохновило. Всегда любивший читать он, получив недвусмысленное разрешение, просиживал в библиотеке дни и ночи и прерываться не хотел. Захваченный открывшимся перед ним миром, пусть только на страницах книг, надорский затворник поглощал информацию, пока не пытаясь её анализировать, хотя чем больше он читал, тем больше вопросов у него возникало. Пару раз он встречал Алву, тоже ищущего подсказок у сьентификов, с сожалением закрывал выбранную книгу и уходил, пока однажды не услышал небрежно брошенное в спину предложение взять полюбившийся том Дидериха с собой. Дикон, продиравшийся через слишком заумный трактат по тактике, ничего не ответил, но предложение принял. Читать в своей комнате было гораздо удобнее и удавалось совмещать с физическими упражнениями, которые подсмотрел во время занятий эра. Но игнорировать родича он не мог и пришлось всё-таки покинуть свое убежище, где неожиданно он почти обрёл покой и внутреннее равновесие. Надев специально для него пошитую портным Алвы коричневую с чёрным одежду, он поспешил на место встречи. Идя тенистым коридором, образованным кустами шиповника, Ричард гадал о том, кто же ждёт его в конце пути, и о причинах встречи в строжайшей тайне. Ни один из придуманных им вариантов не соответствовал истине. Он остановился как вкопанный, не в силах сделать ни шага по направлению к сидевшей на низенькой деревянной скамье женщине. Женщине, прекрасней и печальней которой он не встречал. Катарина Ариго, ныне Оллар, была одета в простое светло-красное платье и не была похожа на богато разукрашенную изящную фарфоровую статуэтку, какой запомнил её Дикон в Фабианов день или в день её рождения. Но показалась ещё красивее, ещё величественней без украшений и тяжёлого платья, корону ей заменяла уложенная вокруг головы коса. — Ваше Величество… — Дикон! — она вскочила, будто застигнутая врасплох лань. — Ты напугал меня, Дикон. Ты ведь позволишь так себя называть? Ведь так принято между друзьями. — Я счастлив быть вашим другом, Ваше Величество, но достоин ли я такой чести? — Ричард приблизился и, решившись, поцеловал тонкие, сжимавшие шаль пальцы, как было положено этикетом. Ему было страшно потревожить своим присутствием, неловким прикосновением. — У меня так мало друзей. Боюсь, что я не могу их себе позволить, не могу позволить доверять, — Катарина горестно вздохнула, умоляюще глядя на Ричарда. — Но сын святого Эгмонта не может предать. — Я помогу вам, чем смогу. Вы можете владеть мной. — Ох, Дикон… Ваши слова… Я ведь могу воспользоваться ими, ведь я в отчаянии! Только сейчас Ричард заметил, что глаза его собеседницы полны слёз, а губы искусаны. Нервные руки, теребившие шаль, дрожали. Беспокойство и сочувствие, родившиеся в нем, помогли преодолеть смущение. Он бросился вперед, опускаясь на колени перед эреа, стремясь утешить. Он никогда не мог вынести, если страдали сестры, принимая любую их обиду на свой счёт: он был слишком слаб, чтобы защитить их от невзгод. — Вам плохо?! Кто причинил вам боль? — Многие. Слишком многие. Но сейчас я бы хотела поговорить о тебе, Дикон. Ведь я привыкла к своему положению, а ты… Скажи мне, — она взяла его за руки, заставляя смотреть себе в глаза, — только скажи честно. Как тебе живётся у Алвы? Он ведь… Он ведь не? — задала она не совсем понятный вопрос. — Я почти не вижу его, — поспешил успокоить её Ричард. — Он не обращает на меня внимания. — Слава Создателю! — Катарина прикрыла глаза, будто испытывала облегчение. — Держись от него подальше! А его слуги? Ты можешь рассказать мне все, что угодно, — она придвинулась ближе, все ещё сжимая руки Дикона. — Они внимательны и заботливы, — молчать, глядя в полные нежности и понимания глаза королевы, было нельзя, хотелось доверить ей все свои сомнения и переживания. — Кончита — кухарка Алвы, кажется, взялась закормить меня до смерти. Честно говоря, — Ричард стыдливо покраснел, он почти шептал, — я никогда не ел так много и так разнообразно. Хуану иногда приходится показывать мне, как есть то или иное блюдо. И комнаты! Там есть водопровод! Для меня одного… — он совсем стушевался. Ведь во дворце были прекрасные ванные и купальни. Королеве было не понять его детского восторга, она не была в Надоре, где зимой старые, проржавевшие трубы раскалывались от холода и приходилось до весны мыться в тазу. — Я очень хорошо тебя понимаю, — вздохнула Катарина и отвернулась, поджав губы. — Сложно не поддаться очарованию роскоши, когда всю жизнь был её лишён. Рокэ даже не приходится быть изобретательным, чтобы приручить тебя, — она вскочила, чтобы, постояв несколько секунд с опущенной головой, начать нервно мерить шагам пространство между кустами шиповника. — Хорошая еда и теплая постель — только начало, скоро ты и сам не заметишь, как забудешь, кто ты, увлечённый жизнью Ворона! Станешь таким, как он. И у меня не останется ни одного защитника. — Ваше Величество, я всегда буду вашим защитником! — Прости меня, Дикон, — она погладила его по щеке, медленно ведя от виска к подбородку, почти касаясь губ. Жест, стёрший неприятное впечатление от своих слов, но оставивший в недоумении. — Я слишком сильно за тебя беспокоюсь. Живя в золотой клетке день за днём, невольно к ней привыкаешь и начинаешь почитать за благо, но от этого она не перестает быть клеткой. Я заплатила за это знание слишком дорого и только надеюсь, что тебе удастся избежать подобной участи. — Эр Август сказал, чтобы я не выделялся. Делал всё, что делают люди моего возраста в столице. Доказал, что безопасен, — пробормотал Ричард, слишком смущённый рукой королевы, всё ещё касавшейся его лица. — Я не поддамся. — Зло привлекательно. Очаровательно. Прекрасно. Создатель! Ты, наверное, отвернёшься от меня и никогда больше со мной не заговоришь… Когда Дораку понадобились наследники, мне пришлось лечь с Вороном, потому что Фердинанд не мог. И в какой-то момент мне показалось… Показалось… Но Ворон сразу доказал мне, что я обманулась его внешней привлекательностью. Внутри он отвратителен! Холоден, жесток. Он наслаждается чужими мучениями! — Ваше Величество! Прошу вас! Не надо! — Нет! Я должна сказать! Я отказалась принимать его. Но что значит слово слабой, бесправной женщины против желания Властителя Кэнналоа? Дикон осторожно привлек к себе застывшую от переживаемых ею страданий женщину, как привык обнимать сестер. Такая сильная и такая одинокая! Истинная эреа из древних баллад. — Но вы ведь приняли от него алую ройю… — Что мне было делать? Ворон надеялся купить меня, но все его богатства ничего не значат для меня. Ваше расположение значит для меня больше. Наши встречи станут мне утешением. Вы ведь придёте снова? Она с надеждой подняла к нему заплаканное лицо, которому удивительно шли дрожавшие на ресницах хрустальные капли. И, конечно, верный рыцарь пообещал своей королеве исполнить любую её просьбу. Внутри него разгоралась любовь, омрачаемая только всепоглощающей ненавистью к человеку, посмевшему ранить его ангела. *** Возвращаясь домой в растрёпанных чувствах, Дикон почти надеялся, что удастся встретиться с эром и бросить ему в лицо кипевший в нем праведный гнев, но Алва часто действовал на опережение и, как никто, умел обескуражить. Приказ немедленно явиться в кабинет последовал, едва только ноги Ричарда коснулись плит внутреннего двора. Передав поводья Баловника подскочившему Пако, он направился на второй этаж к выученной наизусть двери с чёрными завитками. — Юноша! Наконец-то, — Алва не был похож сам на себя. На его губах не играла презрительная усмешка. Собранный, серьёзный, но доброжелательный, он сидел в любимом кресле, а напротив него расположились три благообразных господина с мягкими улыбками и глазами прирождённых пройдох. — Познакомьтесь, господа Файдес, Риколдо и Найерти. Они принесли нам образцы. Взгляните на них и выскажите своё мнение. Ричард не успел ничего сказать, как на стол, обычно заваленный бумагами и картами, легли три небольших свертка, в которых обнаружились чудесной работы короткие кинжалы. Видимо, на его лице отразилось полнейшее недоумение, раз Алва взял на себя труд объяснить: — Генерал Савиньяк недоволен поступившим на вооружение кавалерии оружием. Как Первый маршал Талига, — Дикон впервые видел, чтобы глаза у его эра светились таким искренним весельем, превращая ледяную синеву в блестевшее в солнечных лучах глубокое море, — я обязан изыскать замену. Что скажете? Ещё немного поколебавшись, Ричард взял первый клинок, осмотрел, подмечая небольшую трещину у рикассо — дефект стали. Баланс у клинка был хорошим, но слишком велика вероятность расколоть его пополам при первом же серьёзном ударе. Второй клинок имел столь богато украшенную рукоять, что взять его в руки для реального боя было невозможно. Таким — место под стеклом или же в ножнах. Третий — рукоять имел самую простую, зато на лезвии был едва заметный сложный лестничный узор, появившийся от смешения двух видов стали. Не удержавшись, Дикон вонзил его в дерево подоконника окна, к которому отошёл, чтобы лучше рассмотреть, и отклонил в сторону, с восторгом глядя, как гнулась, но не поддавалась знаменитая морисская сталь. Когда ещё в руки попадёт подобное произведение кузнечного искусства? А гнев Алвы как-нибудь удастся пережить. Извлечь его удалось с трудом, но оно того стоило — лезвие не деформировалось, кончик не откололся. — Вижу— выбор сделан, — Рокэ и не подумал сердиться из-за испорченного подоконника. — Господин Файдес, господин Найэрти, позвольте пожелать вам всего наилучшего. Господин Риколдо, — подождав, пока за торговцами закроется дверь, Алва обратился к оставшемуся, — мне нужно имя мастера. Предлагаю тысячу таллов за посредничество и пять сотен за так приглянувшийся моему оруженосцу клинок. — Согласен, — коротко кивнул Риколдо, довольно улыбаясь. Сделка была удачной, не зря он выкупил у старого Эрни его поделку. Простовата она для герцогов, как по его мнению, но у знати свои причуды. — Улица Розовых Камней, спросите старика Эрни, вам подскажут. — Благодарю, милейший, — Алва сподобился даже проводить гостя, в дверях передав порадовавшего его торговца в надёжные руки Хуана. — Прекрасный выбор, — шепнул он ушедшему в созерцание замечательного оружия Ричарду, внезапно оказываясь к нему близко-близко. — Берите за лезвие. Ну же! Вот так… Рокэ пробежался пальцами по напряжённым предплечьям Дикона, подправляя положение локтей. Ногой он втиснулся тому между бёдер, заставляя перенести вес тела назад. — Цельтесь в глаз, — шепнул, обдавая теплым дыханием щёку. Прямо напротив них на стене висели кабаньи головы. Не помня себя, Ричард поднял руку выше, готовясь к броску. Его смущали прикосновения, обжигавшие и через несколько слоев ткани. Ощущения были непривычными, слишком острыми, но, что скрывать, желанными. Отец почти ничему не учил его: ни правильно держать меч, ни сидеть на лошади, ни метать кинжалы, а другим мужчинам и вовсе не приходило в голову касаться его. Даже менторы Лаик предпочитали кричать до хрипоты, когда можно было один раз показать. Почему же именно Алва оказался первым, кто нарушил негласное табу? Почему стал тем, кто поддержал по-настоящему серьёзное, пусть и не принятое среди дворян, увлечение Дикона изготовлением холодного оружия и всем, что с этим связано? Короткий замах. Треск. Голова кабана поражена, укоризненно кося оставшимся целым глазом. — Недурно, юноша, — Рокэ уже за столом. Отвлеченный шумом в ушах и разочарованием Ричард и не заметил, как тот отошел. — Признаться, так мне нравится больше. Левое ухо вепря было разрезано почти надвое. — Я промахнулся. — Не стоит судить себя слишком строго, — хмыкнул Алва, подписывая какой-то документ и протягивая его Дикону. — Отправляйтесь на поиски старого Эрни. Первая партия клинков должна быть готова к осени. И не приведи Леворукий снова разочаровать Эмиля! — Вы… Доверяете это дело мне?! — невозможно было поверить — сбывались самые смелые мечты. — Вопреки всеобщему мнению я не могу быть в нескольких местах одновременно. Мое присутствие требуется Их Величествам. Но и перевооружение нашей доблестной армии не терпит отлагательств, вы согласны? Впрочем, Алве не требовался ответ. Он покинул кабинет раньше, чем Ричард успел из состояния эйфории впасть в отчаяние, испугавшись всё перепутать, испортить и проворонить шанс сделать что-то действительно стоящее. *** Шпага была начищена до блеска. Отложив мягкую ткань, которой вот уже полчаса бездумно водил по клинку, Ричард уставился в окно. На столе безмолвным укором лежало письмо от Айрис. Было стыдно. Окунувшись в столичную жизнь, он совсем забыл о сёстрах. И сейчас не решался открыть послание, опасаясь справедливых упрёков. Но дальше тянуть было некуда. Вздохнув, он разломал восковую печать с вепрем и погрузился в чтение, с трудом разбирая слишком угловатый и резкий для женщины почерк. «Дикон! Надеюсь, ты пребываешь в добром здравии и не забываешь славить Создателя нашего, потому что только он способен спасти тебя, если ты попадёшься мне на глаза! Каких кошек ты не написал мне о том, что поступил на службу к самому Ворону? Расскажи мне, он так же красив и похож на Леворукого, как о нем говорят? Оборачивается ли он по ночам чёрной птицей? Пьёт ли кровь своих врагов? Расскажи мне все, Дикон, позволь сбежать к тебе хотя бы в мыслях, потому что я больше не могу находиться под одной крышей с матушкой! С каждым днём становится всё только хуже и хуже. Эдит не поднимает глаз, а Дейдри трясётся от страха, стоит ей услышать матушкины шаги. Разговоры в доме ведутся только об утраченной Чести и необходимости искупить всё длительным постом. Если бы не северная болезнь, то мы бы сидели на хлебе и воде. Но ведь наш род знатен! Пусть не богат, но разве не можем мы позволить себе достойную еду! Матушке не объяснишь, что нам нужны новые, если не платья, то хотя бы шали и одеяла, чтобы спастись от холода. И я не понимаю, почему мы жили гораздо лучше, когда был жив отец. Разве может такой огромный удел не кормить? Матушка не делает ничего! Сегодня она объявила, что не даст просившим о помощи крестьянам ни суана, мотивируя это тем, что неделю назад отослала Дораку все имеющиеся у нас деньги. Но я точно знаю, что обязанность сопровождать полученные налоги лежит на теньенте Вальдесе, который пьёт и тискает Мэри, не ведая, что уже на пути в столицу. Дикон! Эти люди… Они голодают. И ведь мы, герцоги Надорские, почему мы делаем так? Ты должен что-то предпринять. Мадлен, которая присматривала за нами в детстве, похоронила младшего ребенка. Я ничего не понимаю, Дикон, почему всё так плохо?» Ричард прижал руки к пылающему лицу. Он не дочитал еще и до середины, а сердце уже обливалось кровью. Что он мог сделать? Эреа Мирабелла не дозволяла детям принимать участия в управлении делами, полностью полагаясь на управляющего, присланного Его Величеством. Но Айри всегда была склонна к преувеличениям. Скучающая и отчаянно ищущая приключений девушка видела заговоры даже там, где их быть не могло. Да и детская смертность всегда была высока на Севере, особенно, в раннем возрасте. И всё же полное отчаяния письмо запало в душу, вызывая тревогу, внося смуту. От бессилия хотелось выть. Нужно было потерпеть три года, а потом уповать на то, что Алва рекомендует Дикона на службу, позволит исправить хоть что-то. *** Эр Август ошибался. Попытки изучить столицу не только не обеспечили безопасности, но и привели к гибели. Считать до шестнадцати, да даже до четыреста шестнадцати не помогает, когда в лицо швыряют такие обвинения. Суровое эсператисткое воспитание и почти полное отсутствие взрослых мужчин в доме — граф Ларак не в счёт, а направленные Фердинандом в мятежную провинцию солдаты никогда не входили в господский дом — привели к тому, что о гаифском грехе Ричард слышал мельком во время одной из проповедей отца Маттео и большого значения не придал. Запомнил только, что это был один из самых страшных. И его обвинили в муже… мужеложстве! Кипя от ярости, Дикон ворвался в собственную комнату в доме Алвы, но затормозил, невольно оглядываясь по сторонам. Сейчас, после язвительных слов Эстебана и его дружков, всё представало совершенно в другом свете. Кэнналийки, служившие у Рокэ, как бы не сдерживал их Хуан, любили поболтать. И все, как одна, воспылали к молодому дору материнскими чувствами, опекая и балуя. Возможно, их покорила церемонная вежливость. Возможно, почти болезненная худоба и бледность, или дело было в его желании вникнуть во всё. От скуки даже герцоги и потомки ушедших богов способны на многое. Именно Кончита рассказала, что Ричард живёт в покоях наследников, в которых когда-то жил и нынешний соберано. Что если Алва нарочно поселил его чуть ли не в собственных комнатах? Постепенно на смену ярости и подозрительности пришла апатия, щедро подпитываемая отчаянием. Завтра Ричард Окделл — последний Повелитель Скал умрёт, не выполнив долга по отношению к своей стране и своей семье. Об обещании, данном королеве, он старался не думать. Бесчестье подстерегало его со всех сторон. Оставить подобное оскорбление без ответа было — потерять свою честь. Не явиться завтра к месту дуэли — потерять свою честь. Умереть, а иной исход он не мог себе представить, — запятнать свою честь невыполненными обещаниями. С тяжёлым сердцем Дикон сел писать прощальные письма сёстрам и матушке, графу Лараку и Налю. Перепортил кучу бумаги, но всё-таки смог выдавить из себя несколько сухих и горьких строк. Тщательно запечатал и пододвинул к себе новую стопку. Строчки выученных в Лаик сонетов сами приходили на ум, но отправить прекрасной даме можно было только стихи собственного сочинения. Однако, нужные слова, способные выразить его сожаление и постыдную, пятнающую кристально чистый образ королевы нежность, не находились. Ричард просидел с пером до утра и уснул с именем прекрасной эреа на губах, угодив щекой в самое большое чернильное пятно. Но снилась ему вовсе не Катарина. Ему снились искры смеха в синих глазах. *** Утро началось для него со стука в дверь, боли в затекшей шее и попыток не сжечь письма родным вместе с компрометирующими письмами королеве. Пако разбудил его как раз вовремя — осталось время не только смыть с щеки пятно, но и самостоятельно оседлать Баловника. Привычные действия немного успокоили, Ричард взобрался в седло и выехал со двора, на несколько мгновений остановившись в воротах. Остро кольнуло мыслью, что сюда он уже не вернется. А ведь ему хорошо жилось в доме человека, который считался злейшим врагом всех Людей Чести. Гораздо лучше, чем в собственном. Эр Рокэ был не так уж страшен и даже верил в своего непутевого оруженосца, сумевшего навлечь на себя гибель таким глупым способом. И не сиделось же Дикону за стенами особняка! Теперь он не увидит, как по осени старый Эрни, оказавшийся вполне ещё моложавым, но полностью седым мужчиной, привезёт партию кинжалов для Эмиля. Не отправится в Кэнналоа на свадьбу Аделиты — кэнналийцы почему-то играли свадьбы зимой. Не сможет сидеть с эром, склонившись над очередной картой, меняя ход давно произошедшего сражения. Размышлять и предаваться самобичеванию было некогда. Солнце вот-вот должно было показаться над горизонтом— негоже опаздывать к месту дуэли. *** Каменные плиты в парках, окружавших Нохское аббатство, часто обагрялись кровью благородных эров. Здесь скрещивали клинки во имя чести, бились за благосклонность прекрасной дамы или хладнокровно и расчётливо убирали соперников, сбрасывая их фигуры с политической доски. Статуи святых равнодушно взирали на разгорающиеся у их постаментов страсти — им не было дела до живых. Зато растущие по обеим сторонам главной аллеи платаны с радостью давали победителям приют в собственной тени. До нужного места Ричард добрался первым. Ожидая противников, он расседлал Баловника, надеясь, что после смерти хозяина конь беспрепятственно сможет добраться до ставших для него привычными конюшен дома Алвы, где о нём позаботятся. Только сейчас, с большим опозданием, до Дикона дошло, что он не оставил письма своему эру. Сосредоточившись на своих переживаниях, он не подумал, каково будет Алве узнать об обстоятельствах смерти своего оруженосца из чужих уст. Всё же они были связаны клятвой. — Вижу, вы всё-таки явились, герцог! Ричард вздрогнул — задумавшись, он не услышал, как к нему приблизились, дав тем самым дополнительный повод для насмешек. — Так вжились в роль трепетной эреа? — Эстебан похабно ухмылялся. — Вы обряжаетесь в платья прежде, чем раздвинуть ноги перед Вороном? Или у вас другие игры? — Не ваше дело, маркиз, — сквозь сжатые зубы выплюнул Дикон и потянул из ножен шпагу. Ему никогда не одолеть Эстебана в словесной перепалке, их рассудит сталь. В Лаик фехтование не было любимой дисциплиной Ричарда, но кое-чего он добиться сумел. Всех семерых ему ни за что не осилить, но вот забрать с собой их главаря можно попытаться. — Жаль, я бы не отказался от подробностей, — Сабве тоже обнажил оружие, и остальные последовали его примеру. — Боюсь, что уровень вашего владения шпагой не в силах развлечь меня, — со скучающим выражением лица он провёл простой выпад, который мог отбить любой унар после первого же занятия у менторов, но одновременно с ним его провели ещё двое. Дикону пришлось резко отпрыгнуть в сторону, чтобы не напороться ни на одну из шпаг. — Скачки? Вы и до такого со своим эром дошли? Вам понравилось быть наездницей? Попытка контратаки провалилась. К бою присоединились ещё двое, заходя сзади. Ремиз Эстебана, которого Ричард избрал главным противником, едва не достал незащищённый правый бок. Пока ещё удавалось держать дальнюю дистанцию с большей частью противников, отчаянно выкручивая кисть, описывая клинком широкие круги, но первая же ошибка должна была стать последней. — Ого, физические нагрузки в постели пошли вам на пользу. Ворон так ненасытен? — выкрикнул молчавший до этого Северин. Успешно захватив клинок Ричарда своим, он стал разговорчивее, ведь до конца поединка оставались считанные секунды. Окружённый, практически беззащитный, не успевающий освободить клинок до следующей атаки Окделл был легкой добычей. Но именно в этот момент на сцене появилось новое действующее лицо. Первый маршал Талига верхом на Моро напоминал явившуюся прямиком из Заката Изначальную тварь. Огромная тень заставила всех отпрянуть, спасаясь от копыт. — Вас так волнует этот вопрос, барон, что я вынужден заподозрить, что вы и сами не прочь согреть мою постель, — усмехнулся Алва, спрыгивая с коня и становясь спина к спине со своим оруженосцем. — Скажу сразу, вы не в моём вкусе. Итак, моя честь задета. Меня обвиняют в противоестественной связи с присутствующим здесь Повелителем Скал. Какая пошлость! И, главное, как оригинально! Я оскорблён. В позицию, господа. Как же отличалось то, что Дикон видел сейчас, от происходящего обычно на внутреннем дворе особняка Алвы! Там его эр двигался будто бы под неслышную никому музыку, наслаждаясь каждым движением, завораживая тем, насколько хорошо он владел своим телом. В Ноху же Рокэ явился не танцевать или фехтовать. Он пришёл убить. И, конечно, умел это гораздо лучше никогда не бывавшего на войне и не участвовавшего в схватках насмерть Эстебана. Да и Дикона тоже, стоявшего столбом, пока всё не закончилось. Могло показаться, что на каждого противника Алва потратил всего по одному удару, но каждый был обезврежен максимально эффективно. Кто-то лишился клинка, кто-то штанов, самые упорные ещё долго не смогут держать в руках ничего тяжелее пера. Эстебан же получил удар в горло, и теперь лежал с застывшим на породистом лице безмерным удивлением в луже собственной крови. Камни были довольны, сегодня они собрали неплохую жатву и хотели, чтобы громкие и суетливые ушли и не мешали смаковать пролитую жизнь. *** Ричард не сопротивлялся, когда эр, ни слова не говоря, затянул его в седло. Его трясло так сильно, что он забыл про щипавшего неподалёку от места схватки Баловника. Так сильно, что он, не раздумывая, вцепился в Рокэ, обхватив его руками и прижимаясь щекой к спине. И всю дорогу до особняка слушал стук чужого сердца, доказывающий, что его — тоже до сих пор бьётся. — Ко мне в кабинет! — рыкнул Алва, едва его ноги коснулись плит двора. Бросив поводья напуганному состоянием соберано Пако, он, не оглядываясь, направился в дом. Дикон понуро побрел следом. И первым, что бросилось ему в глаза в кабинете, было подгоревшее с одного края письмо королеве, где он просил прощения, что не может быть больше её защитником — рыцарь без чести не рыцарь. — Очень трогательно! Почему же вы пытались сжечь столь достойный образчик романтической литературы? — Внезапно Ричард понял, что Рокэ зол, как любимица Леворукого, которой отдавили хвост. Изящные пальцы, ввиду раннего часа не унизанные перстнями, бездумно скользили по стеклу бутылки, вычерчивая на ней неведомые узоры. — Могли бы переплюнуть Дидериха с его драмами! Хотя ваш выбор прекрасной дамы меня удручает. — Вы не имели права вскрывать мои письма! — угрюмо ответил Дик, огрызаясь скорее по инерции, чем действительно реагируя на насмешки. — А я и не вскрывал, — Алва резко развернулся и швырнул на стол стопку действительно не распечатанных писем. — Хуан доложил, что вы уехали до рассвета и выглядели расстроенным. Только близость верной смерти могла заставить вас написать всем родным разом, я не прав? Вытащенное мной из пепла признание в любви лишь дополнило картину. — Это не признание, — тихо, почти не слышно. — И уж точно не в любви. — А что это? — Алва одним прыжком оказался совсем рядом и наступал, глядя в упор безумными, почти чёрными глазами, пока не оттеснил к стене. — Я должен был отдать жизнь, чтобы в ваших прекрасных глазах стало хоть чуточку меньше печали, ведь груз страданий должны нести на своих плечах мужчины… - процитировал он. — Я бы никогда не посмел… — Дикон задыхался. Он разом вспомнил все предупреждения о фамильном безумстве Воронов. — Честь эреа превыше всего! — У данной конкретной эреа чести давно нет! Она обменяла её на корону. — Откуда… вы?! — О Леворукий и все кошки его! Нельзя же быть таким наивным слепцом! — Алва рассмеялся и чуть отступил, к нему как будто бы возвращалось хорошее настроение. — Вы же ни с кем кроме нашей мученицы не общались. К тому же все щенки королевства от шестнадцати до двадцати пяти считают своим долгом быть влюблёнными в бледный гиацинт. — Эр Рокэ, я прошу вас, — конечно, Алве было наплевать на чьи-либо просьбы, на то, что пострадает чья-то честь или даже окажется под угрозой жизнь. У Дикона не было ничего, что он мог бы предложить своему эру, но не попытаться он не мог. — Пожалуйста, я сделаю всё, что вы захотите… — Всё, что захочу? — ярко-синий, полной чудовищной жажды, отчаянной нужды взгляд пугал гораздо больше, чем недавно увиденный бешеный чёрный. — Не губите королеву, — онемевшими губами продолжил Ричард свою мысль, замирая, как кролик перед удавом, боясь шевельнуться и спровоцировать то тёмное и жадное, что смотрело на него сейчас глазами его эра. Рывок, резкий удар под колени и Дикон был опрокинут, распластан по полу, придавлен… Придавлен ли? Алва нависал сверху, упираясь локтем левой руки, предплечьем нажимая своей жертве на горло. Не перекрывая приток воздуха, но отчётливо демонстрируя намерения. И больше они не соприкасались нигде. Всё-таки Рокэ был поразительно силён, удерживая свой вес, оставляя хорошо ощутимый зазор между их телами. — Не шевелись! — так рычали знаменитые горные львы Багряных земель. И такая сила была в этом приказе, что попытавшийся вывернуться из двусмысленного положения Ричард остановился на середине движения. — Не смей. Побежишь, и я за себя не ручаюсь. Алва опустил веки, вступая в бой с собственными демонами. Его лицо исказилось, как от сильной боли, заставляя резче обозначиться горькие складки у губ. Казалось, он не замечал ничьего присутствия, пребывая в порожденном его безумием кошмаре. Дикон животом почувствовал движение и, прижав подбородок к груди, сумел с ужасом рассмотреть, как Рокэ ловко расправляется свободной рукой с завязками на своих штанах, высвобождая возбуждённый член. — Лежи! — прошипел Алва, медленно обводя большим пальцем головку и судорожно выдыхая. — Ваш предок изрядно подгадил всему семейству Алва. Остаться без отца в двенадцать — тяжело. А каково вовсе его не знать? Неспешные ритмичные движения завораживали, не давая оторваться от непристойного зрелища. В лицо почему-то смотреть было гораздо страшнее. — Судьбы всех Повелителей переплетены. Но Скал и Ветра, благодаря этому ублюдку Алану — особенно тесно, — Рокэ крутанул кистью, будто фехтуя, но в руках у него был совсем другой клинок. — Не каждого представителя рода Алва поражает его проклятие, иначе нам бы пришлось драться между собой, будто псам за благосклонность хозяина. Мужчины в вашем роду, Окделл, никогда не были многочисленны, а на женщин, к сожалению, наша одержимость не распространяется. Жуткий смех заполнил уши Ричарда, заставляя вздрогнуть и болезненно выгнуться от тут же усилившейся хватки на горле. Тяжёлое, заполошное дыхание, резкие рывки, от которых, казалось, раскачивался весь мир — всё было похоже на безумный сон, навеянный старыми сказками о проклятиях и выходцах, кошмарных тварях, заманивающих беспечных путников, лживо обещая им нечто ценное и важное. — Не будет счастья потомкам Предателя, пока стоят на страже мои потомки, — заговорил Алва не своим голосом, будто через свою сведенную судорогой гортань он не мог протолкнуть ни звука, а тяжёлые, зловещие слова проходили сквозь него из толщи веков. — И лишь добровольно Повелитель Скал может оставить свой пост, открыв дверь Ветру, дав глотнуть воздуха-а-а. Длинный, полный сладкой муки стон прервал немыслимое, невозможное, заставив Дикона извернуться, призвав на помощь все силы, и откатиться прочь. Его не удерживали. Когда он решился обернуться и посмотреть на эра, тот неподвижно лежал на спине, прикрыв лицо локтем правой руки. — Я думал, что обманул проклятье. Когда я столкнулся с твоим отцом, он уже по уши увяз в заговоре и не вызвал во мне никаких чувств, кроме недоумения, — голос звучал спокойно, только едва заметно подрагивали измазанные белесыми каплями пальцы. — И все же я бы не смог драться с ним на дуэли, благо мы встали на линию, где всё решали инстинкты. Оборвать все связи, — Рокэ зло рассмеялся. — Кинуть в лицо всем и своим предкам в том числе, что мне нипочем проклятие какого-то древнего зашоренного тупицы, я проклят самим Леворуким, — он резко выпрямился, вновь становясь великолепным Первым маршалом, никогда не знавшим поражения. — А потом встретил тебя. Ричард поднялся на нетвердые ноги и устремился к двери, так напугала его исказившая правильные черты жуткая гримаса. — Беги, Дикон, беги подальше, — острой плетью ударило вслед, заставив ускориться. — Ты не проклят, ты ещё можешь быть свободен.