Когда святые проклинают

Ричард выскочил из особняка и пронесся по двору, будто за ним гнались все твари Лабиринта. Добравшись до ворот, он ощутил сильнейшее желание обернуться: чужой взгляд так и жёг спину. Он мог бы повернуться на пятках, вскинуть подбородок и встретиться с синими глазами. Наверняка, эр смотрел из окна кабинета и видел, насколько жалок смешной мальчишка, которому всю жизнь внушали, что от него зависит будущее Талигойи, но сбежавший от первого же непонятного и трудного. Нет! Он не будет смотреть! Прочь отсюда! Мельком порадовавшись, что не успел переодеться после дуэли, Дикон, наплевав на приличия и родовую честь, побежал, стремясь оказаться, как можно дальше, вырваться. Уйти из дома человека, убившего его отца и намеревавшегося забрать… Что он собирался забрать, чтобы стать счастливым? Что нужно ему от Ричарда, чтобы снять проклятье? Щёки неудержимо краснели от гнева, а сердце громко бухало в груди, сжимаясь от страха, когда он пытался думать о произошедшем. Алва, тот самый Алва, что был злым и насмешливым, весёлым и понимающим, грубовато заботливым и резко, нарочито отстранённым, оказывается держал его рядом, чтобы… Чтобы что? Бежать было проще, и он бежал мимо домов, по широким мостовым и узким улочкам, расталкивая прохожих и уворачиваясь от всадников, бежал, не разбирая дороги, пока не оказался на берегу Данара. Холодный речной ветер остудил мечущиеся мысли, а вид серой, медленно текущей воды изгнал, наконец, стоявший перед глазами образ Алвы — лежавшего на спине и вытиравшего руку о простую чёрную рубашку, что была на нём. Взрывавшийся от обуревавших его чувств разум зацепился за последнюю деталь, отвлекаясь от того, что не в силах был осмыслить в силу юности и неопытности. Дикону было хорошо знакомо это желание спрятаться. Как прятался он от холода, голода и нищеты, что сопровождали его жизнь в фамильном замке с тех пор, как не стало отца. Как прятался от поучений матушки, которая пыталась сделать из него настоящего Человека Чести, внушая, что Повелитель Скал стоит над всеми, кроме Анакса, и окружён врагами, которые только и думают, как унизить и запятнать его. Сбегал, находя себе занятия, которые могли хоть чуточку, хоть капельку облегчить жизнь сёстрам. Ведь большего он не мог. Концентрируясь на чёрной рубашке эра, он пытался спрятаться от изменений, происходящих в нём самом прямо сейчас. Ведь пусть его голова была почти до отказа забита чужими словами, чужими устремлениями и чужими долгами, она всё же умела сопоставлять факты. Рокэ обычно не позволял себе разгуливать без колета. Без колец. Без любимой перевязи, к которой так удобно крепить шпагу. Создатель! Алва нашёл письма Дика и понял про дуэль, но ведь там не было указано место. Искал его! Торопился, боялся не успеть. Стоило только представить бешеный галоп Моро, беспокойство в синих глазах и развевающиеся по ветру чёрные волосы, как что-то в душе Ричарда встало на место. Голоса, бесконечно говорившие ему о порочности, жестокости и беспощадности Ворона, о его неуязвимости, о его наплевательстве на чужие, да и на собственные чувства, стали звучать тише. Теперь он смотрел сам и видел сердцем. Возможно, знаменитый Кэнналийский Ворон не был закатной тварью во плоти. Возможно, он был человеком, способным грустить и обманываться, страдать и желать чего-то кроме бесконечной войны и интриг, которые не могли не оставить след на его душе. *** Домой Дикон вернулся только глубокой ночью, когда совсем замерз. Тихонько проскользнул в дом, отчаянно надеясь, что эр засел в кабинете в компании любимой Чёрной Крови и не заметит возвращения блудного оруженосца. Однако, поднявшись по лестнице и уже ступив в ведущий к его комнате коридор, он не смог удержаться от того, чтобы подойти к заветной двери и прислушаться. Было тихо, хотя отблески пламени, пробивавшиеся сквозь щель между дверью и полом, однозначно указывали, что Алва там. Звякнуло. Алатский хрусталь кубка встретился с морёным дубом стола. И Ричарда как ветром сдуло. Но оказавшись в безопасности и кое-как успокоив сбившееся от страха дыхание, он с внезапной горечью осознал, что Рокэ сидел в кабинете совсем один. Как и вчера, как и позавчера, как и неделю назад. Если Алва оставался дома, то компанию в его традиционных вечерних посиделках ему изредка составляли Савиньяки, да сам Ричард, который и жил-то в его доме всего пару месяцев. И Дикону бы порадоваться, что ненавистный Первый враг Талигойи лишен человеческого тепла, если бы ему самому не было слишком знакомо это чувство. Беспросветного, отчаянного одиночества, которое бывает, когда в силу ли общественного положения, иного склада ума или других веских причин, у человека нет никакой возможности разделить себя с кем-то. Как же тяжела ноша Повелителей! Ричард медленно сполз вниз по двери, к которой прижимался, неосознанно ища поддержки. В нем тлело иррациональное желание оказаться сейчас в уютном кресле с видом на кабаньи головы и развалившуюся у камина черноволосую фигуру. Ощутить прохладу бокала в руке, терпкость вина на языке и взгляд. Пусть насмешливый, пусть яростный, пусть жадный. Только не фирменный — Первого маршала, ужасающе пустой и уничижительный, под которым теряешь уверенность в собственном существовании, приберегаемый для всех, кто не входил в очень узкий ближний круг. *** Просидев на полу почти до рассвета, Ричард ожидаемо проснулся значительно после полудня. Он едва успел привести себя в порядок, как в дверь постучали — Первому маршалу срочно требовался оруженосец для поездки во дворец. Кое-как справившись с парадным костюмом, который надевал всего один раз — на день рождения королевы, Дикон выскочил за дверь и торопливо сбежал вниз по лестнице — он возился очень долго, а Рокэ не любил ждать. С улицы доносилось ржание лошадей, громкие голоса и звяканье оружия — почётный эскорт был готов к отправлению. Но Ричард медлил, не смея выйти из полумрака дома на свет двора. Встретиться с эром после вчерашнего бегства было смерти подобно. Без следа то, что произошло, пройти не могло. А что, собственно, произошло? Ведь Рокэ и пальцем его не тронул. Только объяснил кое-что. Об отце и об Алане. И о себе, приоткрывшись с неожиданной стороны. — Вы так и будете здесь стоять, юноша? — раздался сзади насмешливый голос. — Что бы обо мне не говорили, я не умею мгновенно перемещаться в пространстве сам и перемещать своих людей. Так что добираться до дворца придётся верхом, и нужно поторопиться. Хуже опоздания не может быть ничего. Даже не явиться не так оскорбительно. Тем более, когда речь идёт о бале, устраиваемом Его Величеством. Ричард обернулся, встречаясь с безмятежными синими глазами. Он боялся найти в них тоску, презрение или злобу, но Рокэ вёл себя так, будто вчерашнего дня не было вовсе. Или только вчерашнего разговора в кабинете, потому что продолжил совсем другим, жёстким, не терпящим возражений тоном: — Мой вам совет — прежде чем вызывать на дуэль или бегать в одиночку по старому городу после заката, научитесь как следует держать шпагу. Лучше было бы, конечно, стрелять, но вам, как Человеку Чести, наверняка, претит столь подлый способ лишения жизни. Юноша? Дикон улыбался. Алва язвил и тащил своего оруженосца чуть ли не за шкирку к лошадям, выглядя так, будто явись сюда все закатные твари разом, он бы рассмеялся в своей обычной манере и предложил им вина, а после указал кратчайший путь обратно в Закат. Мир снова был твёрд и незыблем — отличный повод для радости, несмотря на необходимость присутствовать на балу в королевском дворце. *** Новый Дворец был произведением искусства. Он ничем не напоминал надёжную, но невзрачную резиденцию Раканов с её резкими линиями и грубоватыми формами, располагавшуюся на этом месте почти Круг назад. Изящество и элегантность пришли на смену функциональности. Резиденция Олларов не была предназначена для выдерживания осады— она была создана восхищать и поражать воображение. Ричард изо всех сил старался не вертеть головой. В прошлый свой визит он был сосредоточен на своих проблемах и не смог в полной мере оценить утончённой роскоши и удивительных архитектурных решений. Или же дело было в том, что днём не было чудесной иллюминации, являвшейся предметом гордости Фердинанда Второго, который ввёл данное новшество, подсмотрев его в Гаифе. Многочисленные огни, отражавшиеся в водах Данара, притягивали взгляд, создавая ощущение творящегося волшебства, древней магии, заставляющей человека в любых условиях тянуться к огню. Но по мере приближения картина перестала казаться столь привлекательной. Разряженные в шелка и бархат придворные толпились на подъездных дорожках, создавая сумятицу. Распорядители сбивались с ног, пытаясь обуздать людскую стихию, желавшую проникнуть внутрь. Не хотел бы Ричард оказаться в толпе один, без надёжной спины Первого маршала, за которым следовал, как приклеенный. Перед Алвой расступались. Ему уступали дорогу. При его появлении конфликты затихали будто бы сами собой, ведь любое неосторожное слово могло быть использовано против говорившего, а Ворон был отменным фехтовальщиком. Улыбки и поклоны окружали его со всех сторон, перепадая и Дикону. Но тот с радостью променял бы все эти раболепные ужимки на хоть одно знакомое лицо. Струнный октет в углу играл торжественную мелодию. По залу кружились пары, лавируя между беседующими, вовлекая все новых и новых танцоров в стремительный контрданс. Посреди этого хаоса Рокэ и оставил своего оруженосца, бросив напоследок непонятный взгляд, но не дав никаких инструкций. Из рук вон плохо танцевавшему Ричарду оставалось прятаться по углам, надеясь избежать неприятных встреч и не терять из виду эра, церемонно раскланивающегося с Леонардом Манриком. Торжественный выход венценосной четы намечался с минуты на минуту, и прибывшие на праздник вельможи распределялись по бальному залу согласно неким неписанным правилам, по которым Повелителю Скал, несмотря на герцогский титул, полагалось место в задних рядах. Он был бы рад такому обстоятельству, если бы по соседству с ним неожиданно не оказались Валентин Придд, отношения с которым не сложились, и Константин Заль — ближайший родственник Северина, находиться рядом с которым после приснопамятной дуэли могло быть опасно. Музыка смолкла, и герольд объявил о приближении Их Величеств. Всё вокруг пришло в движение. Людским потоком Дикона прижало к его соседям. Внезапно он ощутил шарящие по его телу руки и задохнулся от возмущения, но через мгновение всё закончилось и выражать своё недовольство показалось глупым. Тем более, что мимо как раз проходила королева, увлекаемая своим супругом к трону, находящемуся на другом конце зала. Вид склонённой под слишком тяжёлым для неё золотым венцом головки заставил отбросить бредовые мысли о возможном оскорблении или покушении и лишь любоваться точёным профилем самой лучшей на свете женщины, чьё благородство и упрямая, терпеливая жертвенность служили для Ричарда ориентиром в самые трудные для него минуты. Король, со всем возможным для его рыхлого тела достоинством, опустился на трон и подал сигнал к продолжению праздника — в зал вошли слуги с подносами, гостям предлагали выпить за здоровье Её Высочества Анжелики, у которой сегодня были именины. Подхватив бокал Слёз с подноса, Ричард поспешил покинуть центр зала и спрятаться в примеченных им боковых нишах. Планировка дворца была совершенно ему незнакома. Если бы не случилось мятежа на его пятнадцатилетие отец привёз бы его представлять ко двору. И, возможно, сейчас он бы не чувствовал себя настолько неуверенно, что опасался отойти от стены. Никакая старательно прививаемая матушкой фамильная гордость не спасала. Матушка… Она считала поступок отца разумным и правильным. Она была истиной эреа и идеальной женой Человека Чести и пыталась так же воспитать своих детей. Но сейчас, чувствуя себя невидимкой на балу, где ему должны были отдавать почести, как одному из четырёх Повелителей, Дикон не был так уж уверен в непогрешимости отца. Эгмонт Окделл был не последним человеком при дворе Фердинанда Оллара — неоднократно награждённый за доблесть полковник был вхож во дворец и даже удостоился чести встречать будущую супругу монарха. Он владел обширными землями, на которых был практически богом, приносившими пусть не самый большой, но достаточный и стабильный доход. Так чего ему не хватало, что он решился, поставив под удар свою семью и своих людей, пойти против лояльно настроенной к нему власти? Что его влекло? Разве не понимал он, что в случае неудачи обречет Надор на голод и запустение, а детей на прозябание в древнем замке? Ричард вздохнул и огляделся по сторонам, в поисках эра Августа, у которого можно было попросить совета и возможности ненадолго передохнуть от чудовищного шума — музыки, голосов, стука каблуков и звяканья бокалов, неизменно сопровождавших королевские увеселения. Тот был занят, настоятельно что-то втолковывая герцогу Колиньяру. Мотивы отца были ему непонятны. А собственные? Чего хочет добиться он? Возрождения Великой Талигойи, продолжая дело отца и Алана Святого, который, оказывается, проклял всех своих потомков? Славы и почестей, как любой юноша благородных кровей? Или же благополучия для тех, кто зависит от него, как от герцога Окделла? А может личного счастья? Эгоистично и безрассудно, забыв о долге, просто жить, занимаясь тем, что действительно нравится. И, возможно, именно так принести пользу. Штанцлер закончил свой разговор и направился в сторону Дикона. С другого конца зала навстречу ему излюбленной танцующей походкой, не обращая внимания на пристальные взгляды, шел Алва. Добро, не принесшее радости его семье, и зло, которое, даже убивая, пыталось защитить. От мыслей Ричарда отвлек сильный толчок в спину. Незнакомый ему молодой человек быстро извинился и протянул белоснежный платок. — Вы обронили, — бросил он, стремительно удаляясь. — Это не мой! — но криков Дикона никто не слушал. Развернув его в поисках монограммы, указывающей на владельца, Ричард обнаружил записку. «Умоляю вас о встрече. Буду ждать у Октавии в парке». Подписи не было, но от платка густо пахло гиацинтами и сомнений в личности отправителя не оставалось. Подняв голову, Дикон встретился глазами с королевой, которая выглядела особенно несчастной в обществе Манрика. Оставалось узнать, где расположена статуя Святой Октавии и сбежать от своих надсмотрщиков. *** Памятник Святой Октавии располагался в уединенном уголке дворцового парка, окружённый густыми зарослями кустарника. Франциск Оллар обожал жену, подарившую ему сына, и очень горевал после её смерти. Именно поэтому он велел поставить статую — напоминание о своей возлюбленной— не на главной аллее и не под окнами своих покоев, а на берегу небольшого ручья, до берега которого редко добирались посетители. Говорили, что человек, изменивший историю Золотых Земель, часто вечерами приходил сюда. Усаживался на древние, оставшиеся от цитадели Раканов плиты, и наблюдал, как лучи закатного солнца окрашивают белоснежный мрамор, ложась розоватыми отблесками на гладкую поверхность, делая изображённую женщину почти живой. В сумерках лица первой королевы Талига было не разглядеть, но она показалась Ричарду очень печальной. Тем не менее, его больше занимала встреча с нынешней королевой. Оглядевшись, он понял, что пришёл первым. Огней в этой части парка почти не было, и каменную скамью пришлось искать наощупь. Не успел Дикон устроиться на твердом сидении, как раздался шорох листьев и торопливые шаги. Вскочить навстречу ему не дали, накинув на голову плотный мешок. Дезориентированный, почти лишённый возможности дышать, он бестолково размахивал руками, пытаясь достать человека, всё туже затягивающего горловину на его шее. Отвлекшись на притаившегося в кустах и вероломно напавшего сзади, Ричард совсем забыл о тех, кто приближался с аллеи. Вокруг ног затянулась петля, и, не удержав равновесия, он растянулся на камнях. Голову пронзило острой болью, кажется, падая, он задел угол скамейки. Дальнейшее слилось в один сплошной круговорот страдания и слабости. Он пытался подняться, пытался стянуть с головы мешок и нормально вдохнуть, но на его плечи, спину и ноги обрушивался удар за ударом. А потом все стихло. И напоследок чья-то рука провела остро заточенным лезвием по ткани у Дикона на затылке, срезая несколько прядей волос и рассекая кожу. Не выдержавший напора мешок поддался и в легкие хлынул спасительный воздух. Только через несколько минут Ричард пришёл в себя настолько, что кое-как смог стянуть с головы остатки едва не убившей его ткани. Рядом никого не было. Кто бы ни напал на него, они поспешили убраться. Руки не слушались, ноги налились свинцовой тяжестью, наиболее пострадавшую во время нападения спину жгло, будто бы Дикон очутился в Закате. Собравшись с силами, он побрёл вперед, какой-то частью сознания понимая, что оставаться на месте опасно. Но и куда пойти в таком состоянии, он тоже не знал. Практически вслепую из-за плясавших перед глазами разноцветных кругов, он добрёл до боковой аллеи, где и был встречен прогуливающимися вельможами. — Герцог, — голос показался знакомым, но узнать говорившего из-за накатывающей волнами тошнотворной слабости было невозможно, — вижу вы времени даром не теряли. Не знал, что вы приверженец всех этих новомодных извращений с плетками и удавками. Ваша дама заигралась? Или это была не дама? Поделитесь же с нами пикантными подробностями ваших похождений, герцог. Издевательский смех говорившего поддержали все его дружки, а Ричард никак не мог уразуметь, о чем же шла речь, уловил только то, что намеки были оскорбительными. Пересохшее горло отказывалось издавать звуки, чтобы достойно ответить наглецу. — Ричард! Что вы… — а вот эти отечески-осуждающие интонации он узнал без труда. Пусть сейчас голос Штанцлера дрожал от сдерживаемого отвращения. — Что скажет эреа Мирабелла, когда узнает, как вы проводите время! Напавший на Ричарда человек хорошо знал своё дело и мастерски владел хлыстом: одежда жертвы была в полнейшем беспорядке — от колета и рубашки на спине почти ничего не осталось, но кожа не пострадала — на ней были только яркие розовые полосы, действительно наводившие мысли о чем-то непотребном. Болезненная слабость была вызвана ударом по голове и недостатком воздуха. Горло болело из-за перетянувшего его мешка и пыли, скопившейся на жёсткой ткани. Растрепавшиеся во время схватки волосы «удачно» скрывали кровоподтек на виске. И с первого взгляда в свете факелов никто не мог заподозрить в Диконе жертву вероломного нападения, а не вышедших из-под контроля любовных утех. — Не смейте оскорблять Их Величеств подобным видом! — распалялся эр Август, оттеснив гогочущих Навозников. — Вы немедленно отправитесь… — Куда вы собрались послать моего оруженосца? — на ступенях, ведущих в сад, появился Алва. Он мельком оглядел получившуюся композицию, но можно было поклясться, что заметил все. Иначе зачем ему снимать свой щегольский плащ и накидывать его на дрожавшие плечи Ричарда. — Спокойно, юноша, мы во всем разберёмся. Идёмте. — Герцог Алва, вы должны… — Я ничего никому не должен, кроме своего короля и Талига. Вы — король? Или, не приведи Леворукий, Талиг? Нет? Тогда дайте пройти! Рокэ обхватил Дикона за плечи и повел к кованной ограде, окружавшей дворец, подальше от возмущённых недоброжелателей. Прислонив едва стоявшего на ногах спутника к каменному столбу, он громко свистнул, подражая какой-то ночной птице, и тотчас же с той стороны показался сопровождавший их сегодня Пако. — Эр Рокэ, я… — слова никак не шли. — Я не… — Я знаю, Дик, знаю. И разберусь с той мразью, что сделала это с тобой. Но сейчас ты должен послушать меня, — Алва стоял очень близко, но не касаясь, оставляя пространство для и так пострадавшей сегодня гордости Ричарда. — Будоражить общество ещё больше, появляясь в таком виде, действительно не стоит. Поэтому сейчас тебе придётся перелезть через забор прямо в заботливые объятия Пако. Он проводит тебя до лошадей. А мне нужно попрощаться с Их Величествами… и остальными, — последнее прозвучало странно, будто Рокэ собирался вызвать загадочных остальных на дуэль, но, наверное, просто показалось. — Ну же, Ричард, или вы были слишком послушным мальчиком и в детстве не лазили по заборам? Ограда будто бы была создана для того, чтобы через неё лазили влюблённые юнцы и злостные заговорщики. К тому же сначала Дикона подтолкнул Алва, а после поймал не задавший ни единого вопроса и вроде бы даже не удивившийся их странному поведению Пако. Рокэ присоединился к ним через полчаса, когда оседлавший Баловника Ричард уже почти терял сознание от усталости, и выглядел одновременно довольным и встревоженным. — Вам бы карету, юноша, — сказал он, вскакивая на Моро и подъезжая ближе, — но чего нет, того нет. Отпустите поводья! От неожиданности Дикон не посмел ослушаться и уже через несколько секунд оказался сидящим впереди своего эра. — Будет неприятно, — предупредил Алва, закрепив поводья на луке седла, благо Моро прекрасно знал дорогу домой, и притягивая ближе к себе, одной рукой зафиксировав пострадавшую голову. — Постарайтесь доехать, не продемонстрировав всем содержимое своего желудка.