Учение о бесстыдстве

Грохот. Цзян Чэн и трое заклинателей едва успели выплыть из пещеры, когда это произошло, а ударная волна откинула их на чжан вниз по течению. Трое плохо плавающих адептов случайно глотнули воды, и Цзян Чэну, мучимому непрекращающимся шумом в ушах, пришлось быстро и с огромным трудом вытягивать их на берег. Когда он вытаскивал третьего, почти все силы покинули его, и он сам едва удержался наплаву, схватившись за берег и тяжело дыша. Голова была тяжёлой, под закрытыми веками то появлялись, то исчезали цветные круги, а в ушах всё ещё стоял шум. Заклинатели клана Лань, прославленные неплохими целительскими навыками, приводили в чувства трёх последних адептов. Адепты клана Не успокаивали своими громкими басами людей и строго следили за порядком. Цзян Чэн всё ещё лежал в полубредовом состоянии, когда его оттащил подальше от воды Цзинь Цзысюань, тут же презрительно поморщившись и отжав длинные волосы. Цзян Чэн пришёл в себя лишь через несколько минут, с бранью приподнимаясь на руках и понимая, что что-то случилось. Воспоминание о грохоте из злополучной пещеры вернулось к нему не сразу. Он побледнел, вытаращился и замер. Лань Цзинъи, присевший рядом с ним, чтобы помочь подняться, тоже напрягся и не успел спросить, что случилось, как Цзян Чэн вскочил и нырнул в воду. Все заклинатели зашептались, не понимая, что случилось. Понятно стало, когда злой, встревоженный больше, чем когда-либо Цзян Чэн выплыл и со всей силы ударил кулаком по земле. — Проход завалило! Он не обращал внимания на капающую с ладони кровь, на боль или волнения толпы. Он бранился сквозь зубы, хмурился и сжимал от досады и ярости на самого себя губы до побеления. Вэй Усянь, его названный брат и шисюн, один из самых близких людей оказался заперт с этой тварью в проклятой пещере! Пусть будут прокляты Вэни, эта тварь, все они! Пусть будут прокляты! Выжить там, с его ранами и в его положении, было практически невозможно. Даже такому живучему ужу, как Вэй Усянь, это не под силу. В порядке ли он? Смог ли избежать ярости черепахи? Или он уже… От пагубных мыслей его отвлекла сильная хватка на плече. Он поднял мутный от тревоги и злости взгляд на Лань Цзинъи, тоже хмурого и будто колеблющегося. — Нет смысла здесь оставаться. Эти шелудивые псы могут вернуться в любой момент, и тогда никто не сможет выбраться отсюда. Цзян Чэн глухо прорычал и сжал кулаки, снова ударяя по земле. В груди всё горело, сжималось, но выхода не было. Нужно было вести своих соклановцев в Гусу, чтобы выжить, чтобы попросить о помощи и спасти этого самоотверженного придурка. Цзян Чэн глубоко в душе надеялся, что ещё есть, кого спасать.

***

Вэй Усяню понадобилось не менее часа, чтобы немного восстановить силы и устроиться на твёрдой поверхности поудобнее. Раненная нога ныла, почти отнималась, её приходилось волочить за собой и сквозь зубы шипеть самые отменные проклятия. Радовало только то, что кровотечение наконец приостановилось и больше ничто не могло потревожить сон черепахи. Какое-то время он лежал, смотря в непроглядную темноту и думая, точно ли все успели покинуть пещеру, никого ли не задела черепаха. Он прилагал все усилия, удерживал её на месте столько, сколько мог, но, несмотря на всю самоуверенность Вэй Усяня, одна тревожная мысль заползла к нему в голову, просочилась в сознание и вцепилась в него мёртвой хваткой, не покидая его. Простых усилий далеко не всегда бывает достаточно. Долгое время Вэй Усянь напряжённо думал о своих шиди и заклинателях из других кланов. Назойливая мысль всё не покидала его, он даже напрочь забыл о своих ранах и том, что их следовало бы мало-мальски обработать, чтобы не подхватить заразу. Ещё во время обучения в Гусу он почти не заботился о своих ранениях, отмахивался, что шрамы украшают мужчину, но после трёх выговоров целителей стал более внимательным к своему здоровью. Правда, не из-за желания сохранить сильное тело и дух без неприятностей, а из-за нежелания встречаться с ними ещё когда-нибудь. С трудом, но Вэй Усянь отогнал от себя мерзкую мысль и сам над собой посмеялся: как он может подумать, что что-то прошло не так, если черепаха была почти под его контролем и едва ли двигалась! И что может случиться с этим входом? Смех над собой значительно приободрил Вэй Усяня. Он осторожно сел, опираясь на холодный и острый выступ, окинул взглядом клеймо под ключицей и порвавшийся сапог. Со вздохом он стянул его с себя и тут же зашипел от боли: ткань сапога прилипла к стопе и снова потревожила рану. Вэй Усянь даже сейчас, когда ломаться было не перед кем, заканючил, что судьба к нему несправедлива, стопа слишком уязвимое место, а сапог сговорился с черепахой и заставляет его страдать. Так, преданный всеми и покинутый удачей, он начал снимать с себя верхние одежду и нательную рубаху, чтобы разорвать её на лоскуты и перевязать раны. И только он закончил с этим, как заметил выглядывающий из внутреннего кармана ханьфу мешочек. Узорчатый, девчачий. Ему понадобились несколько мяо, чтобы с трудом вспомнить, как хмурая Мянь-Мянь кинула в него мешочек, о котором он совсем забыл. Взяв его сейчас и открыв, он видел несколько засушенных трав. В травничестве, правда, он понимал совсем мало, но некоторые были ему знакомы, и вреда принести не должны были. Недолго думая, он растёр парочку травок в ладонях и осторожно приложил к клейму. По телу вновь прошла боль, но куда более лёгкая, чем раньше. Вэй Усянь молча поморщился, наблюдая, как травы постепенно впитывались. Улучшений он не видел, но пугающие прекрасные целители научили его терпеливо ждать выздоровления. То же самое он сделал с раной на ноге и устроился на камне ещё удобнее, чтобы дождаться выздоровления. Раны щипали, но вполне терпимо, а клеймо начинало болеть даже меньше, за что Вэй Усянь мысленно расцеловал Мянь-Мянь и поклялся подарить ей букет цветов, когда выберется отсюда. Думать о том, что он скорее станет кормом для черепахи, не хотелось. Чем больше Вэй Усянь лежал и думал о черепахе, тем более ясно понимал, что где-то её видел. Но как бы он ни силился, всё никак не мог вспомнить, на какой из ночных охот встречал такую огромную тварь, склоняясь к тому, что встречаться с ней лично до этого дня и желания проклятого Вэнь Чао не доводилось. Тогда почему она ему так знакома? Вэй Усянь чуть хмурился, думая об этом, вздыхая и тихо ругаясь, пока его не осенило. В Облачных глубинах бывали такие моменты, когда он не только действовал окружающим на нервы, но и благопристойно проводил время в библиотеке. К величайшему удивлению всех его друзей, обитель знаний он посещал не только из-за необходимости переписывать правила под присмотром второго по красоте мужчины среди великих кланов. В последние недели своего пребывания в Гусу он ходил туда добровольно, находя пару интересных трактатов и увлекаясь их чтением до самого отбоя — после него он уходил в их с Цзян Чэном комнату и читал при тусклом свете свечи. Именно в старинных архивах он нашёл удивительный миф о черепахе Сюань-У, водном божестве. Имён ей давали много: чёрная черепаха, черепаха Преисподней, Сюань Мин, водяное божество, проживающее в Северном море, чёрный воин севера. Только вот выглядела она по-другому, менее отвратительно. Вэй Усянь прервал свои воспоминания о старых трактатах и картинках, думая, почему она выглядит не так, как должна. Мысли путались, голова гудела, и неприятный зуд в груди из-за клейма накапливался и раздражал. Должно быть, он слишком сильно ударился головой, что теперь не может думать как прежде. Неужели он оглупеет и не будет даже вполовину так хорош, как раньше?! За печальными и сумбурными думами он соскользнул с камня и неудачно ударился затылком прямо о выступ, сдавленно зашипев. Только он хотел сказать, что жизнь с ним слишком жестоко обходится, как к нему пришла мысль, объясняющая причину странного вида этой черепахи: она не превратилась до конца! И исказилась в жуткого оборотня. Голова болела, догадка не слишком сильно радовала, а строки из архивных записей вспоминались дальше. В каких-то записях упоминалось, что она была заперта несколько веков назад, но не было сказано, где именно. Видимо, Вэнь Чао удалось найти какие-то источники и он захотел прославиться, убив ранее запечатанную тварь, но суждено ему прославиться только своей паршивостью и трусостью. Вэй Усянь тяжело вздохнул. От знания, с чем придётся иметь дело, легче не становилось. Тело всё ещё было ослаблено, как его лечить особых идей не было, а проблема сама собой рассосаться точно не могла. Была лишь малая вероятность, что Цзян Чэн и другие доберутся до Гусу Лань до того, как он умрёт здесь, в холодной и страшной пещере, с кровожадной и мерзкой тварью. «Безвыходных ситуаций не бывает», — через пару минут оптимистично подумал Вэй Усянь. Поэтому в последующие пару дней приходил в себя и ждал, когда раны хоть немного затянутся, боль пройдёт, и он сможет разведать обстановку. Стоило этому произойти, он вылез из своего временного убежища и тихо пошёл осматривать пещеру со всех сторон, периодически посматривая на островок, которым вновь стала заснувшая черепаха. Она не подавала признаков жизни, поэтому Вэй Усянь решил погрузиться в воду. Однако, стоило проплыть менее чжана, как черепаха проснулась. Ему едва удалось выбраться на берег до того, как на него опустилась лапа с острыми когтями. Пришлось позорно сбежать, в последние секунды наступив на какой-то выступ и снова потревожив раненную ногу. Трав в мешочке оставалось совсем чуть-чуть, последние листики были потрачены на вновь открывшуюся рану. Тем не менее Вэй Усянь сдаваться не привык. Потому за этот день он не раз залезал в воду и плыл максимально быстро, искал выход из пещеры и сбегал от черепахи. Снова и снова. Это повторялось множество раз — но результата не было. Выход не находился, раны слегка тревожились, Вэй Усянь мёрз, досада в нём росла. Он был не так глуп, чтобы не признавать, что ситуация вышла из-под контроля. Вход наверняка завален, черепаха спала чутко — особого выхода нет. Оставалось только ждать помощи со стороны. Время шло. На помощь не приходили. Организм Вэй Усяня истощался медленно, но уверенно, потому ему пришлось пойти на решительный шаг — дождаться, когда черепаха крепко заснёт, и начать искать её слабое место. Под самой прочной бронёй прячется самая нежная плоть. Ждать слишком долго не пришлось. Через какое-то время послышался странный звук, похожий на храп. Черепаха спрятала голову, лапы и хвост в панцирь, и Вэй Усянь выбрался из своего убежища. Ни на миг не отводя от неё взгляда, он поднял с земли тавро и покрутил в руках. Тихо, почти крадясь, он подошёл к озеру и начал спускаться в него, почти не тревожа водную гладь. Плыть приходилось максимально медленно и осторожно, постоянно проверяя состояние твари. К счастью, она действительно крепко спала. Вэй Усянь осторожно ступил внутрь панциря и сразу поморщился от жижи под ногами и смрадного запаха. Трупные зловония были настолько сильны, что голова заклинателя закружилась, в глазах на миг потемнело, а самые искусные ругательства застряли в горле, готовые вырваться в любой момент. На какой-то миг проскользнула мысль, что от такого едкого запаха старик Лань мог бы и умереть, но мысль ускользнула быстро. Нужно было сосредоточиться на деле и начать идти и искать наиболее нежную кожу. Внутри панциря было темно, мерзко и ничего не понятно. Идти на ощупь было непросто, но Вэй Усянь, наученный опытом, был убеждён, что труднее сдачи экзамена на теоретические знания ничего нет. От подобного мысленного сравнения Вэй Усянь чуть не вздрогнул и пошёл быстрее. Чем дальше он шёл, тем с большими проблемами он сталкивался. С каждым шагом «жижи» становилось всё больше: сначала она была по щиколотку, но постепенно добиралась до икр, коленей, бёдер. Так она уже была Вэй Усяню по пояс. Второй проблемой было то, что «жижа» становилась всё гуще и уже не была на себя похожа. То и дело приходилось натыкаться на кости или целые недоеденные тела. Слабое место всё также не находилось. Вэй Усянь уже тихо цокал и шипел сквозь зубы, чуть не до предела раздражаясь, когда тавро зацепилось за что-то в трупном потоке. Он резко дёрнул его на себя, но тут же замер. Раздался громкий звон, которого нельзя было не испугаться. Наступило почти мёртвое затишье, тревожимое лишь неизменным храпом черепахи. Это дало повод спокойно выдохнуть и уже осторожнее начать освобождать тавро от чего-то твёрдого и металлического. «Интересно, что это. Если это меч, он будет гораздо полезнее погнутого тавра», — думал Вэй Усянь, ощупывая широкую рукоять. Меч был грубо выкованным, ржавым, наверняка тупым, но это не остановило заклинателя. Он вытащил его и тут же об этом пожалел, когда перед глазами встала кровавая картина. Нельзя было ничего разобрать, кроме крови. И крика, так оглушительно раздающегося в голове. Однако, казалось, что крик издаётся наяву — так болели от него уши. Он постепенно перетекал в вой, яростные стоны, посмертные тихие, но не менее губительные, слова, проклятия. Всё мешалось в отвратительную какофонию, вынуждающую Вэй Усяня попытаться закрыть уши руками, чтобы защититься от этого ужаса. На краю сознания он чувствовал холодок, характерный для тёмной ци, чувствовал, как он поднимался по его ногам вверх, к животу, груди, шее и пробирался в приоткрытый рот. Что было дальше, Вэй Усянь помнил плохо. Помнил только то, что пришёл в сознание с холодком в груди — там, где находилось обычно согревающее золотое ядро, — когда проревела черепаха, на него обрушилась огромная волна человеческих останков, и он почти инстинктивно вставил меч куда-то в сторону, чтобы зацепиться и удержаться на месте. Потом раздался грохот, словно взорвалась каменная блокада, свист струн и мелодичное звучание струн гуциня. Темнота. Потом размытая картина из-под воды — всё красное, отвратительное, и только траурно-белые одежды где-то наверху сверкали своей непорочностью и чистотой.

***

В темноте жить страшно. Неизвестность всех пугает, ведь человеку просто необходимо знать, откуда следует ждать удар. Особенно тогда, когда обстановка в мире находится на пике напряжения. Когда в любой момент могут причинить боль беспризорные псы и напасть из западни, разорвать в клочья, взять количеством, а не уровнем подготовки. Сон Вэй Усяня тревожный. Он метался по жёсткой постели, сжимал в кулак простынь, поджимал губы. Лекари устали укрывать его снова и снова: одеяло постоянно спадало с него, скручивалось или оказывалось вне постели. Жар не спадал, никакие лекарства не помогали. Разум заклинателя был охвачен странной тёмной ци, от которой не удавалось избавиться. «Это не повредит его телу, но повредит душе», — отвечали целители и готовили новые отвары. Вэй Усянь слышал оглушающие стоны людей, поглощённых черепахой Сюань У. Тьма, не так давно заставившая его золотое ядро охладеть, бушевала, мучила его. Все терзания казались непрекращаемым страшным сном, из которого он пытался вырваться. Он видел свет. Белый, мягкий, тёплый — там, где-то далеко-далеко. Он бежал к нему, тянулся и видел знакомый величественный силуэт. «Ханьгуан-цзюнь, помогите мне!» Но чем быстрее Вэй Усянь бежал, тем стремительнее фигура отдалялась от него, оставалась всё такой же недосягаемой, как и прежде. Во всяком случае для него, простого непослушного заклинателя, Вэй Усяня. Так он считал, пока не услышал тихую глубокую мелодию. Она не оглушала, от неё не болела голова, но отвратительно вопящие голоса словно становились тише. Затихали. Чувственная, печальная песня продолжала литься ото всюду, но особенно хорошо её было слышно со стороны светлого силуэта. Вэй Усянь побежал к нему не раздумывая. Бежал, как летел, падал и сразу же поднимался на ноги, чувствуя трепетную надежду на избавление от ужасной тьмы. И был счастлив, добежав до величественной фигуры. Но всё это было в подсознании заклинателя. Наяву он наконец перестал метаться по постели, лицо его приобрело расслабленное выражение, тело словно обмякло и провалилось в глубокий непоколебимый сон. Лань Ванцзи, сидевший у постели Вэй Усяня, мягким движением ладони остановил чуть дребезжавшие струны своего гуциня и перевёл взгляд на юного заклинателя. Убрав инструмент с коленей, он плотно укрыл бывшего ученика и бережно погладил его по щеке. — Принесите таз воды и тряпки, — спокойно попросил Лань Ванзци, собираясь вытереть пот с лица и шеи Вэй Усяня.

***

Стон — это первое, что издал Вэй Усянь, наконец приоткрыв глаза. Их сразу пришлось закрыть из-за словно исколотых изнутри глазных яблок и тупой боли в висках. Пошевелиться он почти не мог, только тихо стонать из-за терпимой боли и привычно ругаться на судьбу, так не возлюбившую его. За что она так жестоко обошлась с ним?! Почему он снова должен страдать, неужели было мало тех нескольких дней в пещере?! Вспомнив о пещере и черепахе, Вэй Усянь перестал полупритворно стенать и замер. Ощущения кардинально отличались от тех, что были в пещере. Не было запаха сырости, холода от каменного пола он не ощущал, и старые раны не болели. Медленно к Вэй Усяню начали возвращаться воспоминания о том, что происходило до того, как он пропал в темноте. Осознать всё он смог только тогда, когда наконец открыл глаза и увидел знакомый потолок лазарета Облачных Глубин. «Да неужели», — с облегчением выдохнул Вэй Усянь и на радостях начал осматриваться. В Гусу всегда царило постоянство, но в этот раз в хорошо знакомом лазарете кое-что поменялось — не было хмурых целителей и отчего-то пахло лотосами. Сколько бы Вэй Усянь ни принюхивался, он не мог понять, откуда доносится запах, поэтому пришлось размять затекшие конечности и неуклюже, с кряхтением перевернуться. И тут же замереть. Подле матраса стояла простенькая, но отчего-то изящная ваза со свежими лотосами. На паре нежных лепестков даже остались капли утренней росы, будто их только-только сорвали. Вэй Усянь так этому удивился, что не сразу обратил внимание на то, что сейчас было действительно раннее утро. Не позднее часа тигра, даже раньше: солнце ещё едва встало из-за горизонта, его лучи холодным светом освещали лазарет, слабо ощущалась приятная свежесть, отдающая горчинкой. Вэй Усянь оторвался от созерцания лотосов и упал обратно на матрас, ёрзая, чтобы устроиться поудобнее. В лазарете почему-то никогда не было мягких матрасов и подушек. Это особенно сильно расстраивало его, но как-то приходилось с этим мириться ради самого вкусного на свете вина и… Он лежал на матрасе, заложив руки за голову, и долго пытался вспомнить, что именно произошло тогда и как он оказался в Облачных Глубинах. Он отчётливо помнил, как полез под панцирь к твари, как начал почти задыхаться зловониями, как нашёл какую-то железку… Помнил холод, боль и ужас, траурные белые одежды, но ничего точнее вспомнить не мог. Почему-то, особенно задумываясь, Вэй Усянь начинал напевать мелодию. Он почти сразу одёргивал себя, но не мог понять, что же это за песня: раньше он её точно не слышал, но в то же время она звучала знакомо. Сумбурные размышления были прерваны странной вознёй за окном. Странное кряхтение, шипение, сдавленная и непонятная ругань смешивались в неприятную и тихую какофонию. Вэй Усянь поморщился и с нескрываемым интересом посмотрел в сторону приоткрытых ставней. В Облачных Глубинах, не знавших лишней суеты, никогда не было так шумно с самого утра. Здесь вообще никогда не было шумно, если закрыть глаза на время ученичества Вэй Усяня. «Неужели нашёлся кто-то, нарушающий эти нудные правила, как я?» — с воодушевлением подумал заклинатель и осторожно сел, обращая всё своё внимание на окно. Вскоре возня сменилась странным кряхтением и скрипом. Ругань стала громче, Вэй Усяню даже показалось, что она ему знакома. И вот ставни резко открылись, ударились с грохотом о стены и в разъёме показалось ошеломлённое лицо Не Хуайсана, выронившего от неожиданности свой веер. Лицо его было настолько ошарашенным, что большие глаза стали почти с пол-лица, и взгляд вперился в замершего Вэй Усяня. Тот быстро отошёл от лёгкого замешательства и разочарованно фыркнул. Он-то надеялся увидеть кого-то нового, нарушителя порядка, с которым он мог бы посоперничать за право называться ужасом Лань Цижэня! А это Не Хуайсан. Относительно спокойный Не Хуайсан, уже давно ему знакомый и почему-то шатающийся, как при шторме. — Да что ты молчишь, как язык проглотил! — раздалась отчётливая ругань Цзян Чэна, и Вэй Усянь снова с интересом посмотрел на Не Хуайсана. — Живой он или помер?! — Если он умер, я его убью, — прошипел Лань Цзинъи. Не успел Не Хуайсан ответить, как он зашатался сильнее, раздалась непонятная брань и «да держи ты его крепче», но это ситуацию не спасло. Несчастный заклинатель клана Не с коротким вскриком упал и пропал из поля зрения сдавленно хохочущего Вэй Усяня. Только его веер остался лежать на полу. На миг возобновилась почти звенящая тишина, даже лёгкого свиста ветра не было слышно. Но миг прошёл слишком быстро, возня за окном возобновилась, и уже через несколько секунд Не Хуайсана буквально втолкнули в окно, из-за чего он плюхнулся рядом на пол мешком риса и не успел отползти в сторону, когда в окно ловким движением запрыгнул Цзян Чэн. Он, должно быть, думал, что друг уже убрался в сторону, поэтому растерялся, увидев его на полу прямо под окном, и не успел остановиться, падая на него сверху с нечленораздельным ругательством. Сразу после него в окно прыгнул Лань Цзинъи, но успел отпрыгнуть в сторону, правда, чуть не наступив на несчастный веер. Вэй Усянь удобнее с трудом устроится на матрасе, вальяжно скрестив ноги, локтем оперевшись на колено и положив подбородок на ладонь. С весёлым снисхождением он наблюдал за чуть не плачущим из-за грозного взгляда и веса Цзян Чэна Не Хуайсаном, почти задыхающимся от возмущения Лань Цзинъи. — И как давно ты в сознании?! — громким шёпотом спросил он. Вэй Усяню ответить не дали. Цзян Чэн резко перестал ругаться на Не Хуайсана за его нерасторопность, подскочил и в тот же миг оказался рядом со своим шисюном, с едва скрываемым волнением осматривая его, ругаясь сквозь зубы на его дурость, геройство, самоубийственные наклонности и многое-многое другое, что может его когда-нибудь убить и чуть не убило в этот раз. Вэй Усянь не успевал вставлять слова из-за судорожной ругани и впервые лицезрел такую болтливость со стороны шиди, но самым большим потрясением стали крепкие и в то же время бережные объятия. Видимо, этого не ожидал никто. Лань Цзиньи и наконец поднявшийся на ноги и забравший драгоценный веер Не Хуайсан застыли, не подходя ближе, а Вэй Усянь тяжело выдохнул. Достаточно мягкая, нежная и заботливая натура Цзян Чэна была обычно скрыта под панцирем с колючками, куда более прочном, чем у черепахи губительницы. Он редко проявлял свои чувства прямо, без ругани, и Вэй Усянь, несмотря на все шутливые подколы и развязные выражения, очень ценил такие моменты. Поэтому обнял шиди в ответ и хлопнул по спине, успокаивая его, что он живой, здоровый и даже готов рассказать пошлые стишки. За это он с молниеносной скоростью получил подзатыльник. Ещё немного времени было потрачено на то, что Лань Цзинъи заставлял ноющего Вэй Усяня лечь, Цзян Чэн сдерживал порыв пнуть его, а Не Хуайсан нервно обмахивался веером и как-то странно посматривал на вазу с лотосами. Но после этого, когда все успокоились и убедились, что Вэй Усянь, к счастью или к сожалению, жив, ему начали объяснять, что же произошло. Как оказалось, все заклинатели добрались до клана Гусу Лань примерно за три дня и сразу рассказали и про тварь в пещере, и про геройство первого ученика клана Цзян. Сразу же на гору Муси был собран отряд, в который по неизвестной никому причине входил Лань Ванцзи. Через несколько дней Вэй Усяня смогли найти, спасти и принести в Облачные Глубины, где от него почти не отходили целители. — Нам сказали, что в тебя вселилась тёмная ци, которую нужно было извлекать из золотого ядра, — уточнил Не Хуайсан. Всё время к Вэй Усяню не впускали посторонних. Лишь спустя три дня беспрерывного лечения вся тьма была выведена из тела и золотого ядра, но что-то всё равно мешало ему проснуться. Проспал он ещё неделю, и вот сегодня у Цзян Чэна, Не Хуайсана и Лань Цзинъи закончилось терпение, поэтому они решили нарушить правила и проникнуть на территорию лазарета тайком. Вэй Усяня такая самоотверженность друзей поразила до глубины души. Смех его не смогла заглушить даже подушка, которой его начал избивать Лань Цзинъи, чтобы он был тише и не нёс чепуху в духе «вы поддались моему влиянию». Замолчал он только тогда, когда раздалось громкое грозное покашливание. Четверо друзей обернулись и увидели дедушку в клановых одеждах Гусу Лань, его широкие седые брови были сведены к переносице, а губы были сурово поджаты. Вэй Усянь без труда узнал в этом старике главного лекаря Облачных Глубин, который не любил нарушения порядка чуть ли не больше, чем Лань Цижэнь. — У молодых господ есть только одно мгновение, чтобы покинуть лазарет, — хриплым и громким голосом пророкотал он, и, не желая попадать под удар мощной трости, трое «гостей» тотчас испарились. Остался только Вэй Усянь, уползающий в сторону окна. — А ты останешься здесь. Вэй Усянь пронзительно закричал и воззвал на помощь. На его отчаянные мольбы никто не пришёл.

***

Главный лекарь спокойно сидел за столом и измельчал травы, привычно не реагируя на стенания молодого заклинателя. Он был одним из немногих в клане Лань, кто не выходил из душевного равновесия из-за его выходок, а с холодным разумом действовал и бил тростью. Поэтому Вэй Усянь пусть стенал, пусть жаловался Небесам, как жизнь несправедлива, пусть обещал, что сбежит, но покорно лежал на кровати и пил лекарства вовремя. Потому что никакое наказание Облачных Глубин или даже госпожи Юй не могло сравниться с тяжестью трости и руки этого заклинателя. С тех пор, как Вэй Усяня покинули «жертвы стены правил», прошло несколько часов. Солнце сияло высоко на небе, освещало комнату, и горная прохлада почти не ощущалась. Слышался только горький запах трав, смешивающийся с нежным запахом лотосов. Откуда они здесь, понятно не стало. Вэй Усянь даже рискнул спросить это у целителя, но тот сказал лежать смирно и не выворачиваться, пытаясь рассмотреть цветы, что адепт и делал. Постепенно к нему возвращались силы, тело после каждой чаши лекарства становилось всё более послушным, но за весь день подняться Вэй Усяню так и не позволили. Изнывающий от скуки, он тысячами слов выпросил у старого лекаря хотя бы какой-то трактат. Тот, чтобы сосредоточиться и не отвлекаться на лишний шум, всё-таки дал ему несколько книг с описанием трав и их лечебных свойств. Это молодого заклинателя заткнуло, пусть и не слишком надолго. Рот он открыл вечером, когда лазарет посетила высокая фигура в белом, почти ослепляющая своей недосягаемой и холодной красотой. Особенно непроницаемым взглядом светлых глаз. Целитель сразу встал со своей подушки для сидения и поклонился в почёте Второму Нефриту, когда как Вэй Усянь замер с смесью самых разных эмоций на лице. Он не мог сдержать ни восхищения, ни радости, ни трепета, ни вдруг взыгравшего веселья. Он невероятно давно не видел Лань Ванцзи и на какой-то миг испытал окрыляющее чувство эйфории. Юношеские чувства всегда пылки, но сейчас они подпитывались радостью от того, что взгляд Лань Ванцзи был направлен на него. И если кого-то это могло бы напрягать, то сердце Вэй Усяня заходилось в бешеном ритме, отчего даже закололо в груди, но боль он предпочёл проигнорировать. Его губы растянулись в широкую улыбку, а в глубине прищуренных глаз зародились хитрые огоньки. После вежливой просьбы Лань Ванцзи целитель ушёл, а мужчина сел на подушку рядом с матрасом Вэй Усяня, молча смотря на него. Но молчание продлилось лишь пару секунд, пока за целителем с тихим шорохом не закрылась дверь. Тотчас Вэй Усянь рывком сел и отложил трактаты в сторону. — Ханьгуан-цзюнь, вы решили удостоить этого недостойного ученика своим вниманием? Он польщён до глубины души и верит, что вы рады его видеть. Ведь рады же, да? Можете не отвечать, я вижу, вижу в ваших глазах счастье от встречи со мной! — с лукавым весельем защебетал Вэй Усянь, с жадным вниманием всматриваясь в каждую черту лица Лань Ванцзи. — Ханьгуан-цзюнь, а это правда, что вы были в отряде, спасшем меня из пещеры на горе Муси? Да? Вот здорово! Я никогда не сомневался в вашей добродетельности и отзывчивости даже в отношении столь развязного создания. Ханьгуан-цзюнь, а вы несли меня на руках? А хотите? Ханьгуан-цзюнь, мы с вами так давно не виделись, а вы всё молчите и сражаете меня своей красотой! Вэй Усянь говорил всякий бред без умолку. То хвалил, то спрашивал о заклинаниях, но, не дожидаясь ответа, смеялся и рассказывал о фазанах и всём-всём-всём, что приходило в голову. Он не замолкал ни на секунду, постоянно о чём-то рассказывая, спрашивая, не отводил взгляда от Лань Ванцзи и загорался воодушевлением от осознания, что его слушают. Это было настолько восхитительно, что только через час, весь раскрасневшийся от постоянной болтовни без передышек, он остановился, чтобы откашляться. Лань Ванцзи невозмутимо налил ему воды в чашу и помог выпить, но после мягко надавил на плечо. — Тебе нужно лежать, — сказал он ровным голосом. И Вэй Усянь не смог не подчиниться. — Ханьгуан-цзюнь, вы такой заботливый! Если бы вы были женщиной, я уже уговорил бы дядю Цзяна просить клан Лань о нашей с вами помолвке! На какой-то миг воцарилось молчание. Впервые за долгое время Вэй Усянь захотел откусить себе язык, потому что… Если бы была возможность, он трижды поклонился бы с Лань Ванцзи даже сейчас. Мужчина, на удивление, молчал, поэтому Вэй Усянь решил исправить положение. — Не-не поймите неправильно! Вы самый чудесный, заботливый и красивый в любом виде, поэтому, если пожелаете, мы можем совершить три поклона прямо сейчас! Правда, исправлять положения он умел так же, как готовить. Лань Ванцзи молчал. Вэй Усянь понимал, что ляпнул, и отчаянно краснел, мысленно проклиная себя, свой язык и судьбу, не даровавшую ему умение затыкаться вовремя. От скольких проблем это спасло бы! — …Бесстыдник, — с тихим не то негодованием, не то смущением сказал Лань Ванцзи. Вэй Усянь, припомнив одну особенность, сразу присмотрелся к ушам мужчины. К умилительно покрасневшим ушам. Улыбка на его лице стала совсем лисьей и удовлетворённой, а вскоре послышался и очень весёлый смех, когда Лань Ванцзи, приняв невозмутимый вид, начал вставать. Вэй Усянь сразу схватил его за край широкого рукава. — Ханьгуан-цзюнь, я говорил без капли злобы! Ханьгуан-цзюнь! Лань Ванцзи, не уходи! Лань Чжа-а-ань!