***
Человек так удивительно устроен — как бы ни складывалась его жизнь, ему всегда будет чего-то не хватать, самую малость. Её сын — главный престолонаследник, повелитель Манисы. У него вот-вот родится собственный сын. Во дворце, который она когда-то покидала главной фавориткой падишаха, теперь её зовут Валиде, но всего этого Махидевран было мало. Наслаждаясь ужином, Мустафа с удивлением наблюдал за тем, как вместо того, чтобы разделить с ним трапезу, мать нервно расхаживает по комнате из угла в угол, время от времени потирая потные ладони. Мустафа не понимал причин её тревог, Махидевран не понимала, как сын может быть таким спокойным. Уже почти год, как между Ибрагимом и старшей дочерью властелина был заключён брак. Вначале султанша думала, что этому союзу не суждено продлиться долго, Хюррем жизнь свою положит на то, чтобы разлучить дочку со своим заклятым врагом, но время шло, а русская рабыня и не думала что-либо предпринимать. Оставалось надеяться лишь на сходство Михримах с матерью и ждать, пока она даст волю своему характеру и напомнит властолюбивому паше, что в сравнении с ней он раб. Однако не помогло и это. Семья у Ибрагима, как назло, оказалась крепкой. Михримах будто бы больше не была самой любимой дочерью властелина, его дорогой жемчужиной, а стала просто женой Великого Визиря Ибрагима Паши. И если связь между ними действительно так крепка, для Мустафы в будущем это не сулило ничего хорошего. И Махидевран была вне себя от того, насколько слеп её единственный сын. — Как ты не понимаешь? — султанша, прервав молчание, остановилась напротив сына. — Говорят, повелитель хворает и осталось ему недолго, и что потом? — Ничего, — Мустафа отхлебнул из чаши. — Я на правах старшего наследника взойду на престол. Закон, янычары на моей стороне… — А Ибрагим? — госпожа перебила сына, голос её подрагивал, лицо было хмурым. — Он на чьей стороне? — Матушка… — начал было говорить Мустафа. — Ибрагим привязан ко мне с самого моего рождения… — На твоей, — султанша будто и не собиралась слушать своего сына, — или на стороне Мехмеда, младшего брата своей жены? Меньше всего Мустафа хотел, чтобы этот вопрос, что уже давно терзает его, прозвучал. Шехзаде прекрасно помнил рассказ своего младшего брата о том, что именно его повелитель узрел на троне во сне в ту ночь, когда он родился. После таких откровений Мехмеда Мустафе стало казаться, что такой близкий престол на самом деле безнадёжно далёк. Но воспитанный прилежным и любящим сыном наследник трона никому не показывал свой тревоги, вручив свою судьбу в руки Всевышнего. Тем более, что его другом, соратником, наставником и защитником был второй человек в Империи. Мустафа хоть и тревожился, но всерьёз не боялся ничего и никого, ведь с ним Ибрагим. Но теперь на его ли он стороне? — Матушка, вы зря беспокоитесь, — улыбнулся шехзаде, — наступит, когда, с позволения Аллаха, я стану новым правителем Империи. Полно переживать. Скоро у нас будет маленький шехзаде, лучше о нём беспокойтесь. Мустафа, кажется, смог успокоить мать, та даже улыбнулась, а вот себя не получилось.***
Ибрагим, как мог, пытался себя успокоить, но у него ничего не получалась. Уже полгода по дворцу липкой паутиной расползались слухи о болезни падишаха. Мол, султан совсем плох, его истязает недуг, от которого нет лекарств, и осталось ему недолго. Слухи эти настойчиво опровергались, дабы не допустить паники и смуты, да и выглядел падишах вполне здоровым. Но вот сегодня падишаху вновь стало плохо, он потерял сознание и рухнул замертво прямо на глазах у своего Великого визиря. Лекари прибежали почти сразу, только теперь Ибрагиму довелось узнать, что уже долгое время они днюют и ночуют у дверей султанских покоев. Открыв глаза, повелитель тут же строго-настрого приказал Ибрагиму молчать, чтобы ни одна живая душа во дворце не узнала о том, что визирю пришлось увидеть, особенно Михримах. Ведь она носит своего первенца, и к чему ей лишние волнения. Ничего не должна знать и Хюррем — достаточно её тревог из-за Джихангира. Покинув покои Сулеймана, Ибрагим всеми силами пытался придать себе как можно более безмятежный вид, чтобы каждый встречный не прочёл тревогу на его лице. На его беду, первым встречным оказалась она… Наверное, больше всего Паргалы не любил этих случайных столкновений в бесконечных дворцовых коридорах, но в то же время, если Хюррем по каким-либо причинам долго не было во дворце, Ибрагим начинал скучать. Ему не хватало их перепалок, их взглядов, наполненных взаимной ненавистью с толикой взаимного обожания. Но в этот самый момент Ибрагим меньше всего хотел её видеть. Визирь на ходу поклонился и поспешил пройти мимо, но Хюррем не была бы Хюррем, если бы намеренно не преградила ему путь. — Госпожа, — склонился визирь и тут же позволил себе поднять взгляд. Подняв голову, мужчина увидел прямо перед собой два сияющих изумруда глаз, что смотрели куда-то в самую глубь его души. Султанша не отпускала колкостей, не задавала язвительных вопросов, просто пытаясь понять, что происходит, по выражению его лица, которое в эту минуту было столь же мрачным, как и её собственные мысли. Пусть от неё всё тщательно скрывали, она будто бы кожей чувствовала тревогу, нависшую тёмным облаком прямо под сводами замка. Разум заполняли вопросы, и ответы на них она отчего-то желала получить от своего зятя. От этого взгляда в душе визиря вдруг пробудилось чувство, которого к русской рабыне он никогда ранее не испытывал — сочувствие. Теперь она не только ненавистная Александра, которой он сначала хотел обладать, а затем ненавидел за то, что она вставала между ним и повелителем. Теперь она — его семья. Осиротевший в десять лет Ибрагим нынче снова обрёл семью, и она была её частью. Его будущий ребёнок — её внук, и с этим нужно считаться, несмотря ни на что. — Не тревожьтесь, госпожа. Ни вам, ни вашим детям ничего не грозит, — только и смог вымолвить визирь и, повторно поклонившись, поспешил убраться с глаз долой. Он даже не представлял, как в случае кончины султана выполнить только что данное обещание.***
Михримах, отдалв указ слугам накрывать трапезу, помогала мужу снять кафтан. Султанша подметила, что сегодня супруг особенно молчалив и задумчив. — Ибрагим, что-то случилось? — нахмурила брови госпожа. — Дела государственные, — отстранённо бросил он и поцеловал жену. — Управлять государством не так-то просто. — Может, я могу чем-то помочь? — осторожно поинтересовалась Михримах. — Нет, вот твоя главная забота, — Ибрагим улыбнулся и погладил жену по округлившемуся животу. Визирь отдавал жене должное за то, что она в открытую не вмешивалась в его дела и никак не демонстрировала своего превосходства. Признаться, иногда он даже забывал, что по статусу они не равны. Ужин проходил в необычно тягостном молчании, и, не выдержав, султанша предприняла новую попытку разговорить супруга. Михримах накрыла руку мужа своей ладонью и мягко спросила: — Всё-таки, что случилось? Ибрагим бросил ложку и на несколько мгновений закрыл лицо руками, в полной мере осознавая, насколько тяжело стало бремя власти, и, кажется, нести его один он больше не в силах. — Повелитель серьёзно болен, Михримах, — на выдохе произнёс мужчина. — Он приказал ничего не говорить тебе и твоей матери, так что… Госпожа понимающе кивнула, и Паргалы начал свой рассказ. С каждым его словом Михримах всё больше хмурилась; на бледном лице проявлялись оттенки самых разных чувств — страха, беспокойства, боли. — Что будет, если?.. — спросила она дрожащим голосом. Ибрагим лишь отвёл глаза, не в силах вслух произнести то, что они оба и так уже знали.***
Ночь была бессонной. Визирь слышал, как жена ворочается с боку на бок, и, кажется, знал, какая мысль на сей раз мучает её — она же терзала его вплоть до того, как с минаретов донёсся первый призыв к молитве. После завтрака, который так же, как и ужин, прошёл в молчании, Михримах по обыкновению провожала мужа в султанский дворец и поправляла на нём кафтан. Ибрагим знал, что оба они молчат об одном и том же. Стоя перед зеркалом, визирь глядел не на своё отражение, а в глаза жены, словно бы умоляя её первой произнести это вслух, ибо сам он не сможет. И на его мольбы Михримах ответила одной фразой, которая должна была изменить ход истории: — Если повелитель покинет нас, на престол должен взойти Мехмед, — произнесла султанша тихим голосом.