Поплачь, станет легче

      Наконец пятница. Наконец последний урок. Это радовало всех, но только не главную стерву школы. Она ненавидела выходные, так же как все ненавидели понедельник. Все в субботу и воскресенье собирались шумными компаниями, кутили, играли в настолки, ходили в "Pop's", пели в караоке, просто ходили в гости, одним словом отдыхали и проводили время с семьей и друзьями. Что же насчет Шерил? У нее не было как таковых друзей, с которыми она могла так повеселиться. Так, пропустить пару коктейлей на тупой вечеринке, быть объектом обсуждений и воздыханий парней, не более. Про семью она вообще молчала. Она считала минуты каждый раз, находясь дома и придумывая, куда можно исчезнуть. Она каждый раз скиталась по темным улицам в надежде, что ее просто убьют (ведь самоубийство — не ее вариант), лишь бы не возвращаться в тот дом разврата, который устроила ее сумасшедшая мать. Казалось, на почве того, что брата убил отец, а затем сам повесился, что почти все наследство отошло Шерил, и не было денег на нормальное проживание, она чокнулась окончательно. Всю свою злость она срывала на единственной дочери, не оставляя на ее теле живого места, так же как и в душе. Она презирала дочь за всё. За ее красоту, за ее характер, за ее хорошую учебу, за то, что она обладала теперь большим, чем сама Пенелопа. Но главная причина ненависти — «ее девиантное поведение». Шерил никогда не видела в лице матери поддержки и от этого очень страдала. Даже когда ее чуть не изнасиловали, мать нашла в этом выгоду, а не ужаснулась и не заявила в суд. Шерил слишком быстро повзрослела в свои 17. И намного проще было быть сукой хладнокровной, нежели попытаться поверить людям. Собственно, эта пятница также не радовала, как и все предыдущие. Прогуляв до позднего вечера, ей пришлось вернуться домой, так как начинался дождь. Зайдя внутрь , она заметила, что клиентов уже не было. Выдохнув с облегчением, она стала подниматься на второй этаж, как ее окликнул мерзкий пьяный голос: — Стой, дрянная девчонка, — мать снова больно хватает за запястья и тянет на себя дочь, Шерил спотыкается о ступеньку и падает, больно ударяясь боком, — какого черта ты рисуешь в своем блокноте? Опять позволяешь своим дурацким наклонностям брать вверх? Отвечай, мерзкий ребенок! — пьяные крики матери пугают настолько, что кровь стынет в жилах. Шерил зажмуривается и старается закрыть лицо от очередного удара. Он приходится на плечо. Она тихо всхлипывает, стараясь утаить слезы, ведь знает, что за это удары будут сильнее, а оскорбления жестче. Мать кидает в нее блокнот, он был новый (хорошо, что старый не нашла). В нем Шерил рисовала некоторых девушек, которые привлекали ее внимание. Блокнот с грохотом падает на пол, а мать уже хватает ее за рыжие волосы и тянет дальше. — Каждый раз кляну отца, что он пристрелил Джейсона, а не тебя. У него хотя бы не было такого поведения. А ты позор! Позор нашей фамилии! — она резко отпускает ее волосы и толкает, Шерил ударяется плечом об угол тумбы и чувствует жгучую боль, а затем теплую кровь, которая начинает растекаться по руке. Она больше не слышит криков матери, зажмурившись и закрывая голову руками, она рыдает и молит Бога, чтобы мать ее отпустила. Пенелопе вскоре надоедает кричать в пустоту, она больно пинает дочь и оставляет ее. Как только женщина, немного пошатываясь, уходит в сторону своей спальни, Шерил бежит на второй этаж в свою комнату. Она забегает в ванную и прижимает рану, но кровь предательски сочится сквозь пальцы. Ей страшно. Сейчас она не похожа на ту самую королеву школы с красными губами, идеальными волосами и вызывающей одеждой, с надменным взглядом, ровной осанкой и колкими фразами. Она скорее выглядит как раненный зверек, который пытается спрятаться подальше от людских глаз. Она плачет и бежит обратно в комнату. Она слышит, как мать внизу снова клянет ее и страх накатывает сильнее. Она хватает сумку, в ней телефон, быстрым движением снимает чехол и достает потертый клок бумаги с корявым почерком. Она набирает дрожащими пальцами цифру за цифрой. Гудки казались слишком длинными, а крики матери слишком близкими. Наконец слышится уставший голос и шум улицы: — Да? — Тони… — всхлип не дает ей связать ни слова, она не осознает, зачем набрала девушку, она начинает злиться, но звук разбитого стекла внизу заставляет вздрогнуть и снова подавить рыдания. — Шерил? — она слышит удивление в голосе на том конце провода, — что случилось? Ты плачешь? — здесь уже присутствуют нотки беспокойства. — Пожалуйста, помоги мне. — Где ты? — Дома — Адрес?       После того как она услышала улицу и номер, она хотела что-то еще сказать, но связь оборвалась. Топаз, не понимая, что ею движет, закинула пакет из кафе в багажник (она как раз собиралась наконец поесть впервые за день в своем трейлере). Она села на байк и полетела в направлении северной стороны. По пути в ее голове метались мысли, что могло произойти? Почему снежная королева плакала? Почему вообще она позвонила ей, «саутсайдовской гадюке», неужели она не выбросила тот листик прямо в туалетной комнате? Все-таки Тони осознавала, что не все так просто с этой холодной девушкой. Каждый раз, когда она слышала от нее оскорбления и замечания, она видела в ее глазах глубокую печаль и боль. Она осознавала, что это маска. За такими мыслями она подъехала к нужному дому, который к слову также леденил душу, как и его обитательница. Тони спрыгнула с мотоцикла и направилась по дорожке к двери. Она не знала, как лучше сделать. Решила набрать телефон, с которого ей звонили минут 15 назад. Вызов был сброшен. А через пару минут дверь открылась и она ахнула от ужаса. Вышла Шерил, на ней не было ничего, кроме платья, в котором она провела весь школьный день. Топаз удивленно окинула девушку взглядом: — Ты с ума сошла? Где пальто? — Пожалуйста, нам надо торопиться, — и она схватила ту за руку, оттаскивая от входной двери. Тони стянула свою толстовку и отдала дрожащей девушке (но вот только дрожала она от пережитого ужаса), сама же осталась в легком свитере. У мотоцикла Шерил немного помедлила, но видимо страх оставаться в своем доме взял над страхом езды на мотоцикле под управлением девушки-подростка. В следующую секунду она уже с помощью Тони залезла на сидение и крепко прижалась к ней, зарываясь в ее волосы. У розововолосой девушки прошлись мурашки по телу от прикосновения холодных рук. Собрав всю себя, она нажала на газ и они уехали. С каждой секундой ужасающий дом становился все дальше и дальше, а сердце Шерил билось все быстрее и быстрее. Ей было все равно, куда они едут. И даже когда она до конца осознала, что они пересекли мост и попали на южную сторону, она не жалела о своем действии.       Тони остановила мотоцикл у одного из трейлеров. На улице уже было довольно поздно, около 10 часов вечера. Спускался густой туман, от чего обстановка вокруг казалась еще более ужасающей. Вдалеке были слышны крики и звон стекла. От этого Блоссом дернулась и прижалась сильнее к Тони. Она делала все это неосознанно. Ею двигал страх. В трейлере, когда Топаз включила свет, она пришла в немой ужас. — Господи, Шерил, что … — она не договорила, в глазах ее отражался ужас. Перед ней стояла далеко не Шерил Блоссом, вовсе нет. От образа сучки осталось только бордовое платье, но оно было пыльное и помятое. Волосы были спутаны и от укладки не осталось и намека, лицо было опухшее, губы искусаны, глаза красные, тушь растеклась, а помада слегка смазалась, хотя ее практически не было уже на губах. Тони помогла ей снять толстовку, и тогда ее ужас достиг наивысшей точки. Плечо было завернуто в бинт, который просочился кровью. Она не понимала, что произошло и почему Шерил так выглядела. Но задавать вопросы — последнее, что она должна была делать. Не проронив больше ни слова, она усадила перепуганную девушку на диван и направилась в ванную за аптечкой. Ей не давала покоя мысль, что та самая Шерил Бомбшелл сейчас сидит на ее диване в ужасном состоянии. Сердце разрывалось на части от одной мысли, что происходило в том жутком готическом доме. — Я знаю, ты будешь против…но тебе стоит снять платье, чтобы я могла обработать все твои раны, — неуверенно начала свою речь.       Шерил хотела огрызнуться и сказать что-то колкое по поводу ее лесбийских наклонностей, но осознав, что сама не так чиста и что сама позвонила этой девушке, умоляя о помощи, решила оставить образ сучки и просто кивнула. Теплые руки расстегнули молнию на спине и помогли аккуратно стянуть платье. Лицо мулатки отображало ужас, казалось, не было живого места на этом худощавом и истерзанном бледном теле. Она намочила бинт перекисью и стала медленно обрабатывать рану на плече, Шерил снова закусила губу, так сильно, что оттуда тонкой струйкой пошла кровь. Обработав еще несколько ссадин, она стала наматывать бинт на плечо. Шерил было настолько плохо, что даже не было смущения по поводу того, что она сидит в белье у незнакомого человека, даже не просто незнакомого, а у человека, которого она унижала изо дня в день с их первого знакомства на гонках. Мулатка вышла на кухню и принесла пакеты с замороженными овощами и ягодами. Она обернула их в салфетки и приложила к ушибленным местам. — Должно стать легче, — тихо прошептала она, — посиди так, подержи. Я тебе сделаю чай.       Это не был вопрос, но рыжеволосая слабо кивнула. Из ее глаз полились слезы, хотелось кричать и разбивать кулаки об стены от своей беспомощности. Она услышала, как на кухне загремела посуда и кипел чайник. Это были звуки уюта, которых дома не было слышно никогда. В родном доме можно было услышать только похотливые стоны очередных клиентов, звон бутылок и ругательства матери, которая была очень изобретательна. Шерил морщилась от холода на ее коже, но он в самом деле успокаивал ее ушибы. Тони вернулась довольно быстро с большой чашкой в руках и тем самым пакетом из "Pop's", который она везла для себя. — Давай ты еще умоешься, пока чай остывает, — она протянула руку. Шерил не стала сопротивляться. Можно было подумать, что она разучилась говорить. Но нет. Ей просто было стыдно. Стыдно, что она пару месяцев поливала грязью эту несчастную змею, а теперь именно она стала тем, кто предлагал ей помощь без намека на агрессию и насмешку. В ванной она смывала со своего лица слезы, кровь, тушь и всю ту боль, которую пережила часом ранее. Мулатка протянула ей махровое полотенце и теплый халат. Снова легкий кивок головой.       Чай как раз достаточно остыл, чтобы пить и не обжигаться. Кленовая наследница подогнула под себя ноги, которые тоже были одеты уже в теплые пушистые носки, так щедро протянутые хозяйкой дома. Сделав несколько глотков и съев маленький кусочек булочки, она вдруг отодвинула кружку и громко зарыдала. Конечно, это до чертиков напугало Тони. Забив на личные границы и опасения быть отвергнутой, она просто крепко обхватила девушку в истерике и прижала к себе. Она гладила ее по волосам и спине и тихо шептала: — Поплачь, станет легче.       И кому как не Тони знать, что это правда. Ведь ей всегда становилось легче. Да, в школе она тоже была не промах. Она ни разу не смолчала на язвительные комментарии той, которая сейчас вздрагивала от рыданий у нее на плече, она смело ввязывалась в драку, когда этого требовали дела ее банды змеев, она была достаточно холодной и смелой на людях. А по вечерам она тихо плакала в подушку. Она скучала за родителями, которые погибли от рук упырей, когда ей было 13, плакала от боли физической, когда после очередных разборок она сама себе заливала перекисью раны и стягивала их бинтами, в зубах сжимая полотенце, чтобы не кричать от боли; плакала от одиночества; от голода, ведь только недавно ее дядя нашел постоянную работу и смог обеспечить ей нормальные выплаты, которых хватало на еду и одежду и даже оставалось; плакала от несправедливости. Этот список можно было продолжать до бесконечности. Она понимала только одно — Шерил такая же израненная душа, как и она, она также не знает, что такое любовь и поддержка. У девушки появилось дикое желание помочь этой несчастной и заставить ее улыбаться, залечить ее раны и помочь встать на ноги. Но всё, что она могла сейчас — это нежно гладить ее и прижимать к себе сильнее. Шерил, убаюканная тихим шепотом, нежным запахом ванили как от рубашки и легкими касаниями понемногу успокаивалась, вскоре ее всхлипы прекратились и она стала проваливаться в сон. Знаете, тот самый сон после истерики, когда нервная система настолько истощается, что не способна больше функционировать и подает сигнал о сне. Топаз заметила, как карие глаза стали медленно закрываться, она положила ее на диван и сверху накрыла теплым пледом. Она все еще слегка гладила ее, боясь, что если перестанет, то девушку накроет новая волна истерики. Убедившись, что Блоссом заснула, Топаз встала и пошла на кухню, вынося все ненужное из комнаты. Она села за стол и устало потерла глаза. Какой тяжелый день выдался. Точнее вечер. Она разогрела себе немного картошки и налила сок, не в силах снова заваривать чай.