Поплачь, станет легче

      Лето шло своим чередом. Веселье заполняла каждый метр этого города, придавая ему красок. Каждый пытался вдохнуть побольше свободы перед тем, как заново отправиться в школьный пыльный класс для получения образования. Но приближалось 25 июля. Для любого человека в городе это был бы обычный вторник, все бы как обычно пошли на работу, а вечером встретились бы с друзьями в кафе на ужин. Но для одного человека это был самый ненавистный день в году. Так же как для Шерил это было 4 июля (которое они с трудом пережили вместе с Тони), так для Топаз было 25 июля. День смерти ее родителей. Ровно 4 года назад. Каждый год она проводила в одиночестве, хотя ее друзья, ее семья в виде змеев пытались быть рядом. Но она прогоняла всех, кто только давал намек, что хочет побыть с ней. Она уходила обычно на рассвете, подальше от всех, чтобы никто не мог потревожить ее грустных мыслей. Она предавалась памяти, вылавливала из прошлого самые яркие и теплые воспоминания и теплила их глубоко в груди. Она прижимала сильнее к груди потертый фотоальбом, единственную вещь, которая хранила память о ее еще живых родителях. Она всегда была одна в этот день, и это помогало ей. Она не привыкла принимать помощь. Она хотела быть сильной. И даже то, что она рыдала несколько часов на кладбище в этот день, не значит, что она слабая. Если никто не видел — значит это не так. И пусть ее выдают ее красные глаза, искусанные губы и разбитые костяшки. Как говорится, не пойман — не вор. Она убеждала каждый год себя и всех вокруг — мне правда легче, я смирилась, всё в норме. Но ничего не было в норме. Не может ребенок, оставшись в 13 лет без опеки, быть в норме. Но именно в этот год появился человек, который нарушил привычный ход действий. Шерил Марджори Блоссом. Она не могла позволить Тони оставаться одной в такой тяжелый для нее день. Она заверяла, что та должна принять и прожить свою боль, и тогда ей станет легче. Все свои уговоры она подкрепляла цитатами ее психотерапевта (которого ей нашла Тони и заставляла ходить, ведь результат был на лицо).       24 июля, на часах уже 22.37. Тони медленно залазит под одеяло, пока Шерил заканчивает заплетать волосы, чтобы они не мешали. — Уже спать? — задает она вопрос, когда свет от ночника на соседней половине кровати гаснет. — Да, я хочу проснуться уже утром. Я не хочу.Я просто не могу… Если я не усну сейчас, я не буду спать всю ночь, — она еле находит в себе силы это говорить, — просто всё случилось ночью. Я даже не знала. Точнее я знала, что родители ушли вечером, что у них было важное дело. А когда я проснулась утром, я поняла, что они не возвращались, — слезы предательски скатились по смуглым щекам. — Тише, детка, тише, — Шерил стала слегка покачивать маленькое тело в своих руках. Ее сердце разрывалось от осознания, как ей должно быть больно. Она потеряла брата-близнеца, единственного, кто ее любил и понимал. Но он был брат. А Тони потеряла родителей, двух, сразу. И оба любили ее безмерно. Она не могла даже думать, что она ощущала в тот момент. Как вообще она дожила до этого дня? — Я помню слишком отчетливо весь тот страшный день. Я отчаянно их ждала, начинала переживать, я пошла к Свиту. Он успокаивал меня и говорил, что слышал, что наши змеи выиграли и прогнали упырей. Он заверял, что всё будет хорошо, что родители просто задержались. Но в обед пришел Эф Пи. Он был слишком бледен, он просто молча взял меня за руку и вывел из трейлера. Мы приехали в больницу. И только там он смог сказать, что родители в беде, что они в операционной. Оба. А уже вечером, когда за окном стало темнеть, вышел врач. Он разговаривал с Эф Пи, но мне не надо было слышать. Было достаточно увидеть его потухший взгляд, опущенные руки, а потом и сам мистер Джонс… я до сих пор помню, как он обернулся на меня с немым вопросом, как бы спрашивая «, а что же теперь будет с ней?», в его глазах были слезы, руками он закрыл свой рот, сдерживая крик. Дальше я не помню ничего. Я просто выбежала из дверей больницы и бежала в темноту. Я пыталась убежать от реальности, мне казалось, что я просто сплю, что это мой очередной кошмар, что это неправда. Я была такой слабой тогда, — девушка уже не сдерживала своих рыданий, слезы градом капали на ее футболку, впитываясь и оставляя темные следы на ткани. — Нет, детка, ты очень сильная. Ты даже не представляешь на сколько. Ты очень-очень сильная. И я вижу это и знаю. — Я просто хочу уснуть, чтобы не думать, как им было больно в ту ночь, когда те твари били их, — голос сорвался. Тони задыхалась от своих рыданий, но Шерил сильнее прижимала ее к себе. Она гладила ее по спине.

***

      Утро началось не с нежного поцелуя, а с грубых фраз, кинутых Тони. — Оставь меня. — Я все эти года прекрасно справлялась сама. — Мне не нужна поддержка, Шерил. — Я в состоянии сесть за руль. — Просто дай мне выйти из комнаты, — эта фраза сопровождалась рыжей девушкой, стоящей у двери и умоляющей ее подругу остановиться. — Ти-Ти, послушай, ну я умоляю, я не могу допустить, чтобы ты была одна. Ты думаешь, что так легче. Но так не легче. Тебе просто не с чем сравнивать. Доверься мне, пожалуйста. Я могу молчать, но просто позволь быть рядом, — мулатка обессиленно опустила руки и повернулась лицом к кровати. Она запрокинула голову, чтобы слезы не выдавали ее истинных чувств. Но это было лишнее. Теплые руки уже крепко прижимали ее тело. Она сдалась. Она впервые в жизни позволила кому-то познать всю тягость этого дня. У нее был свой план, который она повторяла из года в год. Так и правда было легче. « Знаешь, чего ожидать» — объяснение, которое она дала, усаживаясь на пассажирское сидение с фотоальбомом в руках.       Блоссом никогда не была на окраине Саутсайда, но именно там располагалась кладбище. Оно было небольшим и достаточно скромным. Здесь не было памятников в рост, не было огромных кованных оградок с замысловатыми узорами, не было огромных охапок цветов, которыми заваливали могилы. Здесь были простые ряды крестов или низких камней, которые тянулись небольшими рядами. Тони уверенно шагала по тропинке, которая была не покрыта гравием, а просто протоптана множеством ног, которые приходили сюда скорбеть. Наконец девушка остановилась перед 2 слегка наклонившимися крестами. Не было никаких фотографий. Просто 2 таблички, гласившие об именах и датах тех, кто был здесь погребен глубоко под землей. Топаз тяжело вздохнула и опустилась на колени. Слезы закапали из глаз раньше, чем слово «привет». Блоссом опустилась рядом с ней, наплевав на пыль, которая уже слоем покрывала ее джинсы. — Привет, пап. Привет, мам, — наконец смогла выдавить из себя девушка. Она снова закусила губу, а в руках сжала горстку сухой земли. Она села подле могилы, опустив голову, и протянула руку с букетом полевых цветов. — Это вам. Мама так любила полевые цветы. У нас всегда в трейлере стоял букетик летом. Я так скучала. Так вас не хватает. Сегодня впервые за эти 4 года я пришла не сама. Со мной Шерил. Она моя девушка. Она бы вам понравилась. Папа бы смеялся, я прямо слышу, как он бы сказал « приятная девчушка». Папа всегда так говорил про тех, кто ему приходился по душе, — эти слова были обращены уже к рыжеволосой, которая тихонько сидела рядом, перебирая в руках подол своей футболки, — она удивительная, она не разрешила мне остаться в одиночестве сегодня. А я как обычно притащила этот фотоальбом. За год я дополнила его несколькими фотографиями. Это наверное так глупо, в 17 лет сидеть тут, заливаться слезами, разговаривать с землей и показывать фотографии, — кривая ухмылка исказила ее уста. — Нет, нет и нет. Они слышат и видят тебя, оттуда, — бледная рука указала в небо, — да и теперь тут есть я, и мне интересно.       Шерил с интересом подняла голову и подвинулась. Она облокотилась на плечо своей девушки, а рукой слегка сжала талию. Она чувствовала, как ее тело напряжено, как она борется со своими чувствами, как не дает слезам обрушиться на эти потертые страницы. Альбом начинался с фотографии родителей, видимо еще до замужества. Им было около 20. Они были счастливые и в куртках змеев. — В этот день их приняли в банду, — Тони начинала свой рассказ, — они такие радостные тут, посмотри на их улыбки. Страница перевернулась. На фото уже они втроем. Тони крошечная, ей около месяца, она на руках у отца в нежно-розовом одеяльце. — У нас не много фотографий, к сожалению. Но те, что есть, очень атмосферные. Вот здесь мне исполнился годик, — она указывает на карточку, где она в миленьком желтом платье сидит за столом, перед ней подарок, а сзади на фоне родители с шариками, — я конечно этого не помню, но в тот день рождения мне подарили моего первого плюшевого мишку. Он до сих пор в трейлере на моей кровати, — Шерил кивала в знак согласия, а ее рука уже слегка поглаживала теплую кожу под тканью рубашки. Она осознавала, что обычный мишка мог стать такой бесценной вещью, когда она не помнит толком ни одного подарка, которые ей дарили родственники. Все они были дорогущие, но подаренные без души и теплоты. — А это маленький Свит Пи, — теплая улыбка заиграла на ее губах, — это мы у нас возле трейлера. Папа учил нас делать рогатки. Помню, мама ругалась. Говорила, что я же девочка, какие рогатки. Мне здесь около 5. — А это мой первый класс. Да, школа Саутсайда никогда не радовала, но в моем детстве она была намного лучше, уж это точно. Тогда там не было еще наркотиков и дети были дружелюбнее. Меня жутко бесил этот бант, думаю, это заметно по моему очень довольному лицу, — с фото смотрела мулаточка с огромным бантом на голове, из-под которого виднелся хвостик, носик был смешно сморщен, одной рукой она держала букет, который, казалось, был больше ее самой, а второй она крепко держалась за папину руку. — Зимой на окраине города, там высокая горка раньше была. Мы часто с родителями туда ходили на санках кататься, — она указывала пальцем на их раскрасневшиеся лица, а у нее на глаза даже съехала шапка, покрытая сверху снежинками, — хах, это я на папином мотоцикле, всегда хотела научиться ездить, жаль, что не отец научил. — Это мы на нашем нынешнем месте, у реки, вот тогда папа и принес то бревно, — мужчина и женщина весело смеялись в обнимку на стволе дерева, — мне здесь уже 10 и я научилась пользоваться камерой, поэтому я за кадром. — Это мой 11 день рождения, — девочка с двумя косичками и в смешном колпаке держит свою первую пленочную камеру, рядом стоит паренек (явно Свит Пи) и ее родители, вокруг много шариков и флажков, — я до сих пор фотографирую на нее, потом проявляю пленку. Это так дорого мне. Они так радовались, когда я приносила из лаборатории готовые пачки фотографий. Жаль, что у нас оставалось так мало времени. Если бы я знала, я сделала бы в разы больше фотографий.       Тони долистала до последней совместной фотографии, где они втроем сидели на лужайке в лесу. — 25 июня, ровно месяц до их гибели. Годовщина родителей, 15 лет брака. Мы здесь такие беззаботные, тогда дела шли лучше обычного. У нас даже была надежда на переезд, а у меня на смену школы. Если бы мы только могли знать, — ее слова прервались громким всхлипом, но взяв себя в руки, она продолжила, — дальше фото, сделанные после их смерти. Взять камеру и что-то делать я смогла спустя год. Вот, 25 июля, ровно через год. Это снова то самое место, только уже без наших счастливых лиц.       Она пролистала еще около 10 карточек. На некоторых были собрания змей, их общие праздники, на нескольких даже была она, Свит Пи, Фэнгс и Джаг. Но самая последняя удивила больше всего. На ней была она с Шерил. Фото с этого Рождества. Девушки сидели в обнимку у елки, вокруг была куча подарков, на устах застыла счастливая улыбка. Кадр поймал Свитс, который в тот день заглянул к ним на огонек. — Я решила, что она будет хорошо вписываться сюда, — смущенно пролепетала она, — как новый этап в жизни, как свежий глоток воздуха. — Она такая милая, нам срочно нужно будет сделать свой фотоальбом, — рыженькая заулыбалась и чмокнула в шею свою девушку. Солнце начинало припекать, их кожа даже слегка покраснела. Как бы ни хотелось, но было время уходить. Топаз медленно провела по табличкам рукой, тяжело и шумно выдохнула и попрощалась. Она струсила свои джинсы и помогла Шерил. В машине она откинулась на сидение и прикрыла глаза. — Поехали в Попс, -прошептала она, стараясь снова не заплакать. Блоссом молча выехала на асфальтированную дорогу. Она отчаянно пыталась подобрать слова, пыталась вспомнить, как ее каждый раз утешала Тони. Но ничего дельного не приходило в измученную голову. Только одна мысль « она просто всегда была рядом». И этого каждый раз было достаточно. Ведь ты знаешь, что ты не один со своим горем, ты не будешь плакать в подушку, ты не будешь кричать в пустоту. У тебя есть надежное плечо, крепкая рука, которая снова и снова поможет встать с колен и выше поднять голову.