***
Овощ. Так я могу описать свое состояние на протяжении всего «домашнего ареста». Как мне поведала моя сиделка Нэнси, что так участливо и мило кормила меня с ложки каким-то куриным супом, мой отчим Гейб отказался оставлять меня в больнице, а потому оплатил домашний уход. Со слов медсестры он стал беспокоиться после того, как я долго не приходил в себя от бытового удара в висок. Дальше больница, обследование, операция, и, что поразило меня больше всего, три недели реабилитации. Я только что очнулся, клянусь, а они говорят, что прошло три недели. Но на улице уже было гораздо теплее, чем когда я в последний раз был вне дома, на дорогах сверкали лужи, и некоторые горожане уже переоделись в весенние вещи. Март бушевал вовсю, а я провалялся в овощном состоянии. Отдельным удивлением для меня был сам поступок Гейба. Вызвать и оплачивать мне сиделку… Было сильно не в его характере. Когда я спросил об этом Нэнси, та лишь намекнула, что иначе Гейб мог понести ответственность за халатное обращение к опекаемому ребёнку. Впрочем, оно и неудивительно. Ему наверняка и так пришлось отвалить кучу бабла врачам, чтобы те не вызывали полицию по поводу моих побоев. Сиделка, видимо, тоже была ублажена парой другой десятков зелёных бумажек — упрямо молчала, обрабатывая оставшиеся следы от гематом на шее. Я все ещё иногда выпадал из реальности и никак не мог встать с кровати. Даже порою по пять минут пытался вспомнить, как же зовут мою сиделку, и если Нэнси я мог ещё как-то припомнить, то её сменщицу я в упор не признавал, и каждый раз смотрел как на абсолютно незнакомого человека. Было слегка стыдно. Та уже перестала представляться мне, видимо, обидевшись, но разве я виноват? Так что у меня была Нэнси и та-что-вместо-Нэнси. Каким-то образом Гейб сам справлялся с поставками, и я с опаской поглядывал на него. С одной стороны это хорошо, и меня больше не будут гонять туда-сюда, как псину, а с другой стороны он может выгнать меня на улицу. Меня пугало и опустошало, что я настолько не владею собственной жизнью. Он свободно распоряжался мной, будто бы вещью — отдал в ремонт, если прижало, ударил со злости, приспособил как подставку под пиво… Ну, образно. И на фоне постоянной мигрени и тупиковой ситуации по жизни я словил грустинку. Нэнси говорила, что все пройдёт. Однако курс реабилитации подошёл к концу, Нэнси перестала приходить, я уже мог спокойно вставать и ходить по дому, но апатия и головная боль так и остались со мной. Старые будни девятым валом нависали надо мной, готовые обрушиться со всей своей ужасающей серостью, хочу я этого, или нет. И я знал, что если выстрелю себе в рот, то могу это все предотвратить. Но что-то удерживало меня. Возможно, остатки моего оптимизма, или любопытство. Что окончательно добьёт меня? Надеюсь, это не будет какой-нибудь новый штамм гриппа, который даст осложнение на какие-нибудь лёгкие и я умру от пневмонии. Как-то недостаточно эпично по сравнению с тем, что я уже пережил. Школа. Без Талии все было… Не так. Коридоры, кабинеты, все было будто чужим. Некому было втянуть меня в неприятности, или хотя бы побегать по заброшкам. Оставаться одному с каждым разом было все больнее и больнее. Я посещал занятия только чтобы забиться на самую последнюю парту, туго затянуть веревочки на капюшоне своей толстовки и спрятаться в нём. Мысли о маме вытесняли любые, даже самые интересные, лекции, а ручка как назло постоянно выпадала из рук. Гейб, должно быть, соврал что-то ей. Обманул маму, чтобы я остался навсегда у него в прислуге, ведь даже несмотря на все мои упрямства, он с легкостью заставляет меня делать все, что он хочет. А у меня абсолютно иссякла воля к сопротивлению. Ну пусть посылает за поставками. Пусть бьёт, ругает. Какая разница, если в конце концов мама покинула меня?.. Несмотря на все то, что я терпел, это никак не окупилось. А теперь сбегать… Бессмысленно. От пустоты тянуло в груди, глаза сами закрывались, и я проваливался в дрему. Я больше не мог спокойно спать дома. Нет, это и раньше было непростой задачкой, но теперь, после того как я сам же выломал замок в своей двери, меня ничто не ограждало от него. Когда я пытался лечь поспать, то только мучался, переворачиваясь с одного бока на другой. Теперь мне было слышно его мерзкое свистящее сопение с сопливым похрапыванием через каждые три вдоха. Из-за этого постоянно казалось, что он стоит в дверях. С ремнем, ножом, ружьём, не суть. Готовый наказать меня просто за то, что я ещё дышу. Поэтому я спал в школе, в основном на географии, литературе и музыке. Иногда мне снилась мама. Как я лежал у неё головой на коленях, а она перебирала мои волосы и читала сказку, тепло улыбаясь. Или как я сидел на кухне и через окошко духовки гипнотизировал взглядом подрумяневшееся печенье, пока она протирала стол влажной тряпкой. О чем бы ни был сон, конец был примерно один и тот же — мама безмолвно вставала со своего места и выходила из комнаты, запирая за собой дверь. И я знал, что она не вернётся, так что сам доставал печенье, которое есть уже не хотелось, и убирал на место сборник сказок, к которому тут же терял всякий интерес. В груди становилось пусто, и я напоследок оглядывал холодную комнату и просыпался, с точно таким же ощущением в груди. Однажды я вернулся домой со школы и пожалел, что не попал по дороге под машину. Я не был готов увидеть ублюдка Ульяно в компании какой-то незнакомки. Стоя на пороге квартиры, я во все глаза уставился на стоящую передо мной женщину. Словно через толстый слой ваты я услышал, как Гейб сказал, что её зовут Мелинда, и что теперь она будет жить с нами. Нет, я ничего не имею лично против неё, но вывод напрашивался сам собой, и мне не нужно было даже его надумывать. Она была заменой моей мамы. Низкокачественной репликой, притащенной Гейбом, дабы служить ему дешёвой рабочей силой — готовить этому свинтусу гуакамоле, стирать, убираться, обслуживать его мерзкие прихоти. У меня не было ни одной мысли о том, что эта мадам может хоть как-то мне помочь. Она не была похожа на моих знакомых девочек из публичного дома — совершенно обычная, среднестатистическая женщина за сорок, с грустными морщинками у рта, чуть крючковатым носом, прищуренными миндалевидными глазами и дешёвым домашним окрашиванием волос. Она скрестила руки на груди, и длинные пальцы с острым маникюром веером разложились на её плечах, пока женщина пыталась одарить меня хоть сколько-то снисходительным взглядом. Ядовито-оранжевые кудри с небольшими проплешинами цвета напоминали экзотических змеек, и я тут же дал Мелинде кличку в честь Медузы Горгоны, обозленной леди из дурацких сказок Талии. По правда говоря, мне стоило сокрушаться, или хотя бы устроить сцену, мол, что этот ублюдок себе позволяет, развёлся с моей мамой меньше полугода назад и уже притащил в квартиру новую женщину, но… Я просто не мог. У меня не было сил на достаточно мощную вспышку эмоций, чтобы потянуть такое представление. Несмотря на то, что моя жизнь была относительно стабильна, я был все также опустошен. И она будет вместо неё? Я взглянул на Медузу, раздумывая, насколько отчаявшейся женщиной нужно быть, чтобы клюнуть на Ульяно в его нынешней форме. Впрочем, наверное, это было бы не очень вежливо, тем более с тем же успехом я могу спросить об этом свою родную мать. А, не могу. Наконец Мелинда смогла улыбнуться мне достаточно правдоподобно, и, протянув ладонь, подцепила когтями прядь в моей челке, и попыталась её убрать назад. — Тебя бы приодеть да в порядок привести… Хоть на ребёнка будешь похож. — Я б сказал, на кого вы бы были похожи, но мама учила меня не обижать старших, — буркнул я, отведя голову в сторону. — Пацан, — строго рыкнул Гейб, но я натянул на себя самую мерзкую улыбку на свете и, обойдя его, юркнул в свою комнату. Тихий щелчок, и сигарета медленно дымится, зажатая в моих зубах. Дым приятно будто бы царапает моё горло. Прям как кошки, скребущиеся у меня на душе. Какие-то детсадовские ассоциации полезли. Стряхиваю пепел в картонную пачку от жвачек, которую я украл из супермаркета, — если что, без жвачек, — и хватаюсь за ручку на окне. Поворот, щелчок, и одна секция окна плавно подаётся мне навстречу, и в комнату проскальзывает лёгкий ветерок. Вдыхаю дым вместе с весенним влажным воздухом, и слышу вдали грохот грома. — Чем бы Зевс не тешился… — пробурчал я, криво усмехнувшись. — Лишь бы не трахался. Ослепительно сверкнула молния, и гром послышался будто совсем рядом. — Какие мы нежные, — фыркнул я, на всякий случай прикрыв окно. — Да ну тебя. Я курил, усевшись на подоконник, и мрачно размышлял о своих ближайших перспективах. Пошли они все к черту. Моя жизнь уже скатилась на самое дно, а значит самое время пуститься во все тяжкие, пока я ещё могу это сделать. Когда есть желание бедокурить, это сразу видно. Наверное, по глазам? Уж не знаю, как они это определяют. Но в любом случае, естественно долго по школе я в одиночестве не бродил, и привлёк внимание местных хищников. Я шёл со двора школы, залипая в телефон, услышал топот за своей спиной и с болью в сердце понадеялся, что это не по мою душу. Однако спустя пару мгновений тяжёлая рука упала мне на плечи, и особых сомнений уже не оставалось. Меня потрепали по волосам и снова обхватили, прижимая к себе. Повеяло агрессивным мужским одекалоном. Мне не нужно было отрывать глаза от экрана, чтобы понять, кто это был. Форд МакКейси, собственной персоной. — Перси-Перси-Перси… Здравствуй, малёк, — парень качнул в мою сторону своей бутылкой воды. — Привет, — устало буркнул я, забирая воду и отпивая, впрочем, он был не против. У меня нет сил с ним пререкаться. — А где твоя ястребиная подружка? Вы с Грейс на пару так загадочно исчезли, прямо в один день… А вернулся только ты, — Форд задумчиво улыбался, заворачивая со двора в противоположную от моего дома сторону. — Уехала, — коротко ответил я, глядя прямо перед собой. — И походу надолго… — я буквально кожей чувствовал, как он начинает улыбаться. Внутри проснулось раздражение. Ну, хоть какое-то чувство. — Без понятия. — Ну ладно… Я все видел, малыш, — он ухватился за капюшон моей толстовки и потянул её назад. К сожалению мои волосы ещё не отросли настолько, чтобы прикрыть ещё свежий шрам. И не уверен, что он заживёт бесследно. — Отпусти, — пробормотал я, пытаясь отобрать капюшон. — Кто тебя так? — Форд спрашивал будто бы с сочувствием, но вместе с тем требовательно. Большим пальцем свободной руки он провел по коротким волосам на моем виске, чтобы рассмотреть шрам. — Не важно. — Видишь, быть одному не безопасно… — он положил руку мне на спину, оставив капюшон в покое. — Сила в стае, м? Думаешь, я бы дал тебя так обидеть? — он кивнул на мою рану и наклонился ближе, чтобы посмотреть в лицо. Я взглянул в его темно-карие глаза. Он не сочился в этот раз той безупречной уверенностью в успехе, однако был решителен. А у меня было, судя по всему, пониженное давление и слабость во всем теле. — Конечно дал бы, — пожал плечами я. — А что бы ты сделал? Это случилось дома. Форд немного помолчал, глядя мне в глаза, будто пытаясь что-то там прочитать. — Почему ты прицепился ко мне? — уже тише спросил я. МакКейси ненадолго задумался, но потом его губы растянулись в широкой ухмылке. — Ты мне просто нравишься. Есть в тебе… Огонёк. Даже если ты сам в себе этого не видишь. Слабое оправдание. — Что тебе от меня нужно? — Чтобы ты присоединился к нам, — он убрал руку с моей спины и взял меня за ладонь. Не люблю я такие жесты. — Ко мне. А я буду защищать тебя, — он снова кивнул на рану. — И сделаю так, что он больше не тронет тебя. Даже если это твой собственный отчим. Ведь это он тебя обижает, да? Я помолчал, глядя на Форда с лёгким недоумением. — Почему ты так думаешь? — Ну… Ходят слухи… — Форд неопределённо качнул головой и потрепал меня по спине. — Не важно. Кто бы это ни был, мы защитим тебя, Перси. Ну что, стая? — он крепче сжал мою ладонь. Я задумчиво посмотрел на его руку поверх моей. Что я сейчас могу? Если я откажу, и, наверное, обижу Форда, то он сможет с лёгкостью превратить мою жизнь в ад. К слову, очень мило с его стороны меня этим пока что не шантажировать. Но с другой стороны, если я соглашусь, то что будет дальше? Если они особо не хулиганят в школе, то это не значит, что они зайки за её стенами. И значит, они могут втянуть меня в ещё большие проблемы, чем уже были до этого. Но несмотря на мимолетную слабость я достаточно живучий. И осудить меня некому. Больше некому. Я снова взглянул на Форда, и тот уже по одним моим глазам понял ответ, и улыбка его прям расцвела из слегка неуверенной в ликующую, но без устного подкрепления он явно не уйдёт. — Стая, — хмыкнул я и вытянул ладонь из его хватки. — Только без этого. — Договорились, малыш, — он потрепал меня по коротким волосам и завернул за угол. У обочины стоял одинокий большой внедорожник с тонированными стёклами. — Добро пожаловать в «Когти Дьявола». Если бы я знал, как пошло называется их тусовка, никогда бы не согласился. Семейство «Когтей"-да-простит-меня-господь-"Дьявола» было нынче представленно шестью участниками, считая меня и Форда, расположившимися на задних сидениях внедорожника. Он объяснил, что остальные либо учатся в других школах, либо вообще выпустились уже, и, честно говоря, это стало для меня первым тревожным звоночком. Зак Лоуренс был на вид подростком в «сложном периоде» — ярко-красные волосы с отросшими чёрными корнями, пирсинг в губе и окрашенные в чёрный ногти. Итан Накамура, сидевший справа от неформала-Лоуренса с лёгким недоверием осматривал меня своими иссиня-черными глазами, представившись довольно холодно. Судя по его фамилии, он был, наверное, японцем. Держался он достаточно величаво и практически не разговаривал, лишь когда обращались лично к нему. И, на мой вкус, самыми приятными ребятами оказались Тревис и Коннор Стоуллы — периодически они травили шутки, многозначительно поглядывали друг на друга, и улыбались настолько много, что я, несмотря на ужасное состояние и настроение, спустя минут десять понял, что улыбаюсь им в ответ. Краем глаза я видел, как Форд наблюдал за мной, пока я знакомился с ребятами, и, кажется, моя улыбка его более чем удовлетворяла. Форд отвлёкся на телефонный разговор с отцом, и вставил в уши наушники, так что теперь я мог поболтать с новыми друзьями без присмотра МакКейси. — А что с тобой случилось? — спросил Зак, указывая на свой висок. — Выглядит болезненно. — Отчим пытался воспитать меня по-своему, но не рассчитал, что я могу дёрнуться, — уклончиво ответил я. — Думаю, он был в ярости, когда я отрубился. Лоуренс чуть поморщился, видимо, представив, как это было больно, но я вряд ли смог бы ему что-то описать. — Наверняка, — хмыкнул Итан. — Зато если останется полоса, то будет круто смотреться, — Тревис повернул голову вбок и стал изображать какую-то непонятную стрижку. — Мне больше по душе длинные волосы… Ну, типа как у Зака, — я кивнул на парня и тот слегка горделиво вздернул подбородок. — Просто пришлось подстричь так из-за операции. — Ого, он тебе операцию оплатил даже? — присвистнул Коннор. — Естественно, — я пожал плечами. — Легче заплатить врачам за неразглашение побоев, чем потом адвокату по факту об убийстве несовершеннолетнего по неосторожности. — Справедливо, — кивнул Итан и посмотрел прямо на меня. От этого парня у меня мурашки по спине. Он выглядел каким-то безумно серьёзным и строгим. И будто бы выискивал какой-нибудь повод начистить кому-нибудь рожу, в соображениях справедливости, конечно. Никому не пожелаю его разозлить или обидеть, потом устанешь крыс из портфеля вытаскивать. Мстительный, вот. — И как вы все познакомились? — спросил я, поправляя ремень безопасности, впившийся в шею. — Мы с Итаном были косвенно знакомы, — ответил Коннор. — А потом, перейдя в эту школу, познакомились с Фордом. — И часто он выцепляет новеньких? — Временами, — Зак пожал плечами. — Чем больше нас становится, тем более холодно мы относимся к дальнейшему расширению. — Он хочет набрать себе бандитский клан к выпускному? — я приподнял бровь, глядя на ребят. — Да ну, — Тревис махнул рукой и посмеялся. — Не обращай внимания на название. Это больше для шутки. Зак и Итан явно считали по-другому, но возражать не стали. — Ну что, болтуны, — грохнул Форд, закончив разговор. Машина тем временем медленно притормозила, и парень распахнул ближайшую к себе дверь. — Выползаем. Дома у Форда мы уселись в его комнате и, что повергло меня в глубочайший шок, стали играть в настольную игру. Я раньше никогда не тусовался в компании больше двух человек, и сейчас чувствовал себя в самой гуще веселья, даже непонимая половину правил, но никто особо меня не одергивал. Карточки с персонажами, какими-то витьеватыми строениями, фигурки, монетки — все это для меня смешалось в общую цветастую кашу, в которой я не пытался особо разобраться. Зак, сидевший рядом со мной, молча убирал мои лишние карты со стола и улыбался, вкладывая их обратно мне в руки. Но больше всего в гостях у МакКейси мне понравилась еда. Его мама не готовила, этим занималась отдельная служанка, и она явно знала толк в еде. Печеные овощи с курицей, запеченное мясо, картошка-фри, шоколадный пуддинг, сэндвичи с ветчиной и сыром — если бы я мог, я съел бы все, но мой желудок на удивление рано сказал мне «стоп». Сыграв ещё несколько раз, ребята предложили расходиться, и Зак, узнав, что я живу на Манхеттене, предложил проводить меня до дома, ведь и сам жил неподалеку. Честно говоря, с первых же слов я понял, что Зак мог бы вполне быть моим потерянным братом. Мы понимали друг друга с полуслова, он сразу предложил мне помочь с домашкой и вкратце рассказал о том, чем они с «Когтями Дьявола» занимаются вне школы. В основном, как я понял, мелким хулиганством — воровство, граффити, вандализм. Лоуренс в свою очередь участвовал только в росписи стен, а в остальном просто стоял на шухере, чем посоветовал заняться и мне.***
Я стал слегка чаще вливаться в учебный процесс. Из-за того, что ребята учились в выпускном классе, им приходилось прогуливать немного меньше, чтобы сдать какие-никакие выпускные экзамены. Правда, из всех о результатах волновался только Зак — отец Форда оплатил бы ему любое обучение, лишь бы сыну нравилось, а Итан со Стоуллами загадочно отвечали, что у них свой путь. Коннор порывался пошутить про путь самураев, но рядом с Итаном это делать было небезопасно. Из-за того, что я больше всего чувствовал связь именно с Заком, то его забота об учёбе слегка повлияла и на меня. И что-то меня дернуло заглянуть на литературу. С самого начала года литературу у нас вела строгого вида старушка, отчаянно пытавшаяся вбить несчастным ученикам цитаты из Гамлета и периодически декларирующая случайные поэмы. Однако сегодня, зайдя в класс, я увидел на её месте молодую женщину, лет тридцати с небольшим, с тугим узлом темно-каштановых волос на затылке и в крупных очках. Она мгновенно отреагировала на моё появление и оторвалась от своих бумаг, чтобы посмотреть на меня. На секунду на её лице промелькнуло удивление, но потом она будто отмахнулась от какой-то мысли, тряхнув головой, и тепло мне улыбнулась. — Здравствуй. У тебя сейчас урок литературы, верно? Восьмой класс? Я затупил, подсчитывая, в каком классе я вообще сейчас нахожусь, и сколько мне лет. — Седьмой, — наконец прокряхтел я. Её глаза были насыщенного зелёного цвета, будто бы первые весенние листики. Маленькие чёрные стрелки визуально вытягивали форму глаз почти в миндалевидную, малиновая помада красиво поблескивала на изгибах её губ. — Что же… Значит, мой класс решил вообще не являться на урок, — пробормотала она, сверяясь с каким-то листком, и потом посмотрела на меня. — Присаживайся? — Да я… Да че уж там… Ну… Как-то… — я неловко лепетал, попятившись к выходу. — Да я и не читал ничего… — Не страшно. Почитаем что-нибудь вместе, — она встала, обошла учительский стол и подвинула одну из парт впритык к нему, приставила стул. — Не бойся. Я не кусаюсь, — она протянула мне руку. — Можешь называть меня мисс Джонсон. А тебя как зовут? — Перси… Перси Джексон, — пробормотал я, все же отпуская ручку двери и подходя ближе. Мисс Джонсон оказалась настоящим лучем солнца в беспросветной невежественности моей школы. Она проходила здесь практику после повышения квалификации до работы со сложными подростками, но те, судя по всему, не очень хотели быть подопытными кроликами молодого учителя. Однако она была единственной, кого мне было не скучно слушать. В ней был ещё студенческий запал и любовь к своей профессии, и она была готова подстроиться под мои нулевые умения и знания. Мы читали краткое содержание произведений, она рассказывала что-нибудь интересное о писателях и самой книге, процессе её создания, или, например, предпосылкам. Благодаря её стараниям я даже сам осилил Тома Сойера, а потом мы вместе с ней написали сочинение на тему из учебника. Мисс Джонсон долго и тщательно объясняла мне, как правильно излагать свои мысли на письме, как осознать свое согласие или несогласие с автором и выразить это аргументированно. Наши занятия образно были похожи на странный квест, в котором она пыталась провести хромого и абсолютно слепого меня через минное поле. Но мне это и нравилось. Она ни разу не поправила меня посреди ответа, никогда не отчитывала за пропущенную домашку или непонятный отрывок текста. Готова была объяснять для меня все буквально побуквенно, лишь бы я хотел слушать. И я приходил, забив на все остальные уроки, и проводил время с литературой и мисс Джонсон. Иногда мне хотелось представить, что она — моя мама. Это было безумно болезненное чувство, и мне думалось, что так я предаю свою родную маму, но… Каждый раз, когда она спокойным голосом разъясняла мне смыслы поэзии Байрона, поправляя выбившуюся из строгой причёски тёмную прядь волос, мне представлялось, что она моя мама. Я не заменял её на свою родную маму, нет, я чувствовал, будто она могла сама по себе тоже быть моей мамой. Мы хмурились почти одинаково, и форма лица даже была слегка похожа. Если мне накрасить губы, то, может, и они будут похожей формы, но с помадой мне сложно сказать наверняка. Мы могли бы сойти за семью. Я знал, что в реальности это абсолютно исключено, но эта небольшая фантазия окончательно привязала меня к мисс Джонсон. Я знал, что она однажды уйдёт в поисках лучшей работы, и у неё будут сотни отличных учеников, которые будут с восторгом в глазах внимать её словам на каждом уроке. И она заслуживает гораздо более благодарную аудиторию, чем контенгент нашей школы. Но я хотел, чтобы наши уроки длились бесконечно. Если же я не проводил время с мисс Джонсон, то я тусовался с ребятами из «Когтей-как-же-стыдно-и-пафосно-Дьявола». Помимо хулиганства, ребята каким-то образом умудрялись доставать алкоголь, и потом, всей гурьбой, мы заваливались на какую-нибудь заброшку, чтобы выпить и поболтать. Ну, скажем так, я не долго открещивался от алкоголя. Когда тебе раз за разом вкладывают в руку стакан с разведенным в кока-коле виски, отказываться уже как-то не выходит. К тому же Форд лично занимался этим барным искусством на коленке, и отказываться от угощения под его внимательным взглядом было неловко. Или, может, страшно? — Видел твоего отчима, — провозгласил Зак, отпивая из стакана. — Да ты что? И как ты это узнал? — я вытянул какую-то вяленную палочку сыра из шуршащей пачки и стал ее грызть. — Ты очень живописно его описал. К тому же с ним была эта… Мигера. — Медуза, — машинально поправил его я, запивая соленую закуску проспиртованной газировкой. Алкоголь неприятно защипал нос, но я практически привык к этому. — О! Точно, — посмеялся Форд, доливая себе виски. — Мы с Заком вместе шли. Ну они и упыри, конечно, что один, что вторая. — А почему Медуза? — вклинился Тревис, поглядывая на меня с интересом. — Она похожа на древнегреческую Горгону, — я завёл руки за голову и изобразил какую-то невнятную корону из пальцев. — У неё кислотно-рыжие волосы, туго завитые мелкими прядями, и от этого у неё будто вместо волос змеиное гнездо! — А ты шаришь за греков, — фыркнул Коннор, осмотрев меня. — У Талии понабрался? — Ну да, — я пожал плечами, усаживаясь поудобнее. Перед глазами слегка плыло. — Не только, но у неё тоже. — И много Талия тебе рассказала? — гораздо серьёзнее, чем братья Стоуллы, спросил Накамура. — Да так… Она больше выдумывала по мотивам всякие небылицы, — я пожал плечами, посмотрев на Итана. — Я смотрю у нашего братца-Персика вырос словарный запас? — посмеялся Зак, запрокинув голову назад, чтобы посмотреть на Форда. — Это все поди занятия с его любимой мисс Джонси. — Мисс Джонсон, — мгновенно поправил его я и слегка покраснел. — Эм… Ну, литература, да, влияет на речь. — Ну к такой зеленоглазке грех не сходить на урок, — мурлыкнул Форд и уселся рядом со мной, крепко обнял за плечи. — Не будь ей за тридцать, я бы может и приударил. — Приударялка ещё не отросла на мисс Джонсон, — фыркнул я, ударив его в шутку по бедру. Форд завёл руку мне за спину и продолжал пьяно улыбаться. — Ну, а что, она правда очень красивая. — Она умная, — поправил его я. — В первую очередь. И самодостаточная. — У всех свои приоритеты, м? — МакКейси хлопнул меня по спине. — И тебе нравятся неприступные женщины… Тоже ничего. Ребята посмеялись и Коннор достал колоду карт. Тревис со всякими выкрутасами перемешал карты, разворачивая их многослойным веером, затем собирая в общую стопку и раскладывая бабочкой, и я восторженно смотрел на это, и даже не заметил, как рука Форда оказалась под моей футболкой. МакКейси провел пальцем по моему позвоночнику, и по моей спине побежали мурашки. Я тут же замер и обернулся к нему. — Когда ты кушал в последний раз? — еле слышно прошептал Форд, проводя пальцами по моим рёбрам. Я взял в руки пачку солёного сыра и показал ему, слегка недовольно нахмурившись. Я был пьяный и слегка рассеянный, и совершенно не хотел выдавать сейчас агрессию. — А до этого? — продолжил опрос МакКейси и как бы случайно ткнулся носом мне в висок. От Форда сильно пахло алкоголем и слегка потом, перебитым одекалоном. — Давно, — буркнул я, слегка отворачиваясь. Я подтянул колени чуть выше к груди и почувствовал, как ладонь Форда скользнула мне на живот. После того, как МакКейси напомнил мне о еде, меня потянуло блевать — алкоголь на голодный желудок был плохой идеей. Будто почувствовав моё недомогание, Форд убрал руку с моего живота и выхватил у Коннора колоду игральных карт. — Давайте ко мне. Марта должна была уже приготовить обед. А то мы так скоро перепьем тут на голодный желудок, — Форд поднялся с земли, и затем подхватил меня подмышки и поставил на ноги. Только в машине я понял, что сел на переднее сидение, трезвых в нашей компании нет, и Форд уже выруливает с парковочного места. Я ненавидел, когда он садился за руль пьяным. В нем просыпался то ли идиот, то ли Шумахер, но он просто обожал разгоняться на пустых трассах, идти в бессмысленные обгоны, и так далее. Я уже должен был поседеть с такими поездками, но то ли пигмент в волосах был слишком стойкий, либо мне было не настолько страшно. Сложно сказать. Но быть живым благодаря смутному везению МакКейси — такая себе подачка с небес. К слову, мисс Джонсон не очень нравилась моя компания. Пару раз она видела меня в окружении ребят, и однажды мягко спросила, какое отношение я к ним имею. На мой ответ, что, мол, самое прямое, постаралась тактично сказать, что мне среди них не место. Мол, что там вот ребята не очень хорошие, а я ещё со светлой головой и чёткими моральными принципами, и мне нечего ошиваться со всякими малолетними преступниками. Из вежливости я не стал её ни перебивать, ни переубеждать, и лишь сказал, что все под контролем. Она спросила, отчего у меня такая тяга быть с ними, и я вскользь упомянул обещание Форда однажды защитить меня от обидчиков. Мисс Джонсон не совсем поняла, о чем я говорил, но, кажется, насторожилась, поэтому продолжать я не стал. Все равно она не знала, что в моей этой дряной компании был самый лучший чувак на свете. Зак Лоуренс. Мне потребовался всего лишь месяц, чтобы буквально породниться с ним. Если Форд не утягивал меня с собой на заброшку, или не ловил на выходе из школы, и встреча Когтей на сегодня не была запланирована, Лоуренс частенько перехватывал меня на полпути домой. Он снимал квартиру и жил со своей девушкой уже отдельно от родителей. Именно поэтому я мог позволить себе периодически зависать у него, не боясь, что какие-нибудь занудные предки прикажут прямо сейчас расходиться по домам. У нас всегда было что обсудить. Зак был почти на пять лет меня старше, и учился достаточно сносно, а потому мог без особых проблем помочь мне с домашкой, если я что-то не понимал, или мы просто болтали на какие-то насущные темы. Например, в какой-то момент мне стало интересно, какого это — встречаться с девочкой. И зная, что у Лоуренса уже есть такой опыт, я решил разузнать все поподробнее. Девушку Зака я никогда не видел вживую, но на совместных фотках они выглядели весьма счастливыми, и, скажем, гармонично неформальными — её волосы были покрашены в ярко-зеленый, а на ушах поблескивали бесчисленные серёжки, и при этом уже училась в колледже на медсестру. — Ну, Барбара особенная, — пытался объяснить мне Зак, пока мы сидели на крыше многоэтажного дома на западе Нью-Йорка. — Тебе тоже нужна особенная девчонка. Все эти размалеванные пустышки — на кой они тебе? — Ну они стараются быть такими, чтобы соответствовать стандартам, — протянул я, вспоминая своих милых подруг из борделя. — Ну, а кто их заставляет? — пожал плечами Зак. — Ну… — я неловко поежился. — Зак, мы никогда не поймём, что это такое, быть за той чертой. Мы не девочки. Так что… Я могу только посочувствовать, что так вышло, — я тяжело вздохнул и улегся поудобнее на своей кожаной куртке. Ветер трепал мои отросшие волосы, демонстрируя шрам на виске. — Хорошо. Ты прав, — Лоуренс ухмыльнулся и вытащил сигареты. — Мы и правда вряд ли поймём, что они испытывают. Но в любом случае… Ищи ту, что сильнее всех них вместе взятых. Она тебя не бросит и не подведёт, — назидательно рассуждал парень, прикуривая, и отдавая эту сигарету мне. Я фыркнул, но взял её. — И как её искать? — спросил я, затягиваясь. — Она сама найдётся. Просто… Смотри внимательно. И не бойся. Они трусов не любят, — Зак провел по моим волосам и вытащил ещё сигарету. — Но ты вроде не из таких. Я приоткрыл рот, позволяя дыму облаком взмыть к небу, но сигарету из зубов не выпустил, расслабленно глядя на Зака. Остатки подростковых акне кое-где виднедись на скулах и лбу, но по большей части половое созревание оставило его без шрамов, так что можно было сказать, что он везунчик. Его нос потерял некоторую детскую припухлость, которую я замечал на его старых фотках, и сейчас был прямым, а к кончику даже слегка острым. Густые чёрные брови контрастировали с ярко-красными волосами, которые сейчас от ветра выглядели как небольшой пожар. — Вы красиво смотритесь с Барбарой, — чуть ухмыльнулся я, выхватив пальцами сигарету, чтобы стряхнуть пепел в сторону. — Конечно, — Зак заулыбался мне. — Ничто не красит людей, как искренняя любовь, Перси. Я мечтательно вздохнул, повернувшись с бока на спину и стал разглядывать тяжёлые облака. Через месяц уже летние каникулы, так что, возможно, назревал один из последних весенних дождиков. А я лежал и пытался вообразить себе, с какой девчонкой мне хотелось бы встречаться, если мне вообще подвернётся такая возможность. В борделе я видел разные типажи, скажем, но они все… Ну, не моё. К тому же девочки там мне все равно что сестры или тёти, так что о чем вообще может идти речь? Но если так подумать… — Напридумываешь себе сейчас идеал и в жизни не найдёшь, — хмыкнул Зак, стряхивая пепел в трещину в бетоне. — Хоть поделись мыслями, мыслитель. — Ну… Я, честно говоря, пока ничего и не придумал, — я неловко пожал плечами. — Если ничего не идёт, то просто скажу, что не обязательно же с девочками, — Лоуренс ухмыльнулся мне, и я покраснел. — Эм… — Любой секс по-своему хорош. Так что- — Давай пока остановимся на девочках, — пробубнил я, глядя на довольного Зака. — Все по-своему хороши. Поэтому не могу придумать. — Что же, раз так, то у тебя больше шансов ухватить кого-нибудь. — Но это же не самоцель, тем более отхватить кого угодно, — я пожал плечами и вдохнул дым. — Я могу быть счастлив и один. Ну, с друзьями там. — Тоже правда, — Лоуренс закинул руки за голову и улыбнулся шире. — Но любовь и дружба… Ну, ты поймёшь разницу. Я внимательно смотрел на Зака и чуть улыбнулся. Он выглядел действительно расслабленным и счастливым, когда говорил о любви, и я искренне надеялся, что у него с Барбарой все сложится наилучшим образом. Просто обязано. На телефон пришло уведомление, и от испуга я чуть не выронил сигарету. Тихо выругавшись, я вытянул гаджет из кармана и взглянул на пришедшую смс-ку. — Что там? — играя бровями спросил Зак и стал наклоняться ко мне, и я быстро прижал телефон экраном к груди. «За поставкой и домой. 20:00» — смс, которая пришла от Гейба, своей неожиданностью парализовала любые мыслительные процессы в моей голове. Поставки, снова? Он же справлялся и без меня, и что, теперь мои обычные будни с поставками снова возвращаются? Я уже отвык от обшарпанных гаражей и контейнеров, собак и гопников… Я с горечью взглянул на время. Уже полседьмого вечера, и если я хочу успеть, то мне нужно уже нестись на автобус, ведь отсюда до той промзоны довольно далеко. Я не хочу. Не хочу уходить опять в этот мир отморозков, наркотиков, страха перед полицией и перед Гейбом. Как будто страх перед этим ублюдком когда-то угасал. — Что-то случилось? — тихо спросил Зак и коснулся моего плеча. А что сделает Гейб, если я не успею? Снова позовёт этого Вернона? Или опять достанет ружье? Почему это дерьмо должно начинаться раз за разом, как только я начинаю чувствовать себя хоть немного нормальным подростком? Я безмолвно покачал головой и сел, убирая телефон в карман джинс. — Мне нужно идти, — негромко сказал я и посмотрел в сторону, чтобы случайно не напугать Зака отчаянием, которое могло отразиться в моих глазах. — Спасибо за газировку, — я хлопнул по колену друга и встал со своего места, начал натягивать куртку. — Брат, да на тебе лица нет, — пробормотал Лоуренс и встал следом. — Тебя проводить? — Нет, — тут же ответил я, но потом немного стушевался. — Ну… До автобусной остановки. Зак кивнул и постарался улыбнуться, чтобы хоть как-то поднять мне настроение. Что же, спасибо за попытку, но вряд ли меня что-то сегодня уже успокоит.***
Посылка, обклеенная обычным чёрным скотчем, а не наклейками, лежала на пороге контейнера. Вместо старой кое-как приваренной двери красовалась новая, толстая и массивная, и в центре красовалась надпись «Вход воспрещён». Меня бы это обязательно смутило, если бы мне не вспомнился мой последний опыт общения с Джошем — угрюмый, нелюдимый и недружелюбный, просил меня больше не вмешиваться в его дела и вообще не дёргать. Так что я рассудил, что надпись была для меня. Ну и пускай. Я подобрал посылку и быстрым шагом припустил по промзоне, осматриваясь по сторонам, в слабой надежде разглядеть своего старого четвероногого друга. Однако его хозяева, видимо, рассудив, что район слишком уж мутный, уехали, забрав преданного охранника с собой. Мне оставалось лишь надеяться что он в лучшем месте, чем я. Дома меня встретил Гейб. Он ввел меня в курс дела — мол, у него нет времени, и я теперь должен каждый день разносить кусочки поставки по заказчикам. Список имен и адресов тут же уютно расположился в моем кармане, и я отчего-то не смог сказать «нет». Мерзкий голос на краю сознания прошептал, что я всего лишь жалкий трус на побегушках. Не важно. Гейб выглядел серьезным и напряженным, а я уже отвык от побоев и не хотел возвращаться к бесконечной боли. Его непосредственные заказчики были самые разные — от подранных жизнью непонятных уродов до холеных бизнесменов, свысока осматривающих меня всякий раз, когда я подползал к месту встречи. Никто из них не смотрел на меня даже с каплей сочувствия. Я чувствовал себя не просто вещью — мне казалось, что я коврик в прихожей, о который все вытирают ноги. Я ненавидел каждую секунду таких встреч. Ненавидел себя. В остальное же время я сидел в комнате и глядел в одну точку. Ключи от квартиры все ещё находились в распоряжении Гейба. Он был всегда дома, и раньше он мог просто запереть дверь, если не хотел, чтобы я уходил куда-то, или оставить её открытой, если ему было плевать. Но я больше не пытался выйти из комнаты без его указания, так что без понятия что там с ней. Наверное, он держит дверь всегда закрытой, на случай, если я вдруг неожиданно захочу сбежать. Но по правде говоря, я не знал, как посмотрю снова на своих… Друзей. Практически без сопротивления я снова дал собой пользоваться? И о каком самоуважении вообще может идти речь. А объяснять эту ситуацию и просить помощи казалось ещё более унизительным занятием. Удалось ли мне избежать побоев, выполняя все приказания Гейба? Ну, я абсолютно перестал разговаривать с ним, однако гематома под рёбрами меня паинькой не считает. Может, молчать — это тоже дерзость. Не знаю, что я должен был сделать, чтобы стать послушным — отсосать? Приносить деньги вместе с тапочками? Гейб боялся теперь завязывать со мной серьёзные драки из-за травмы головы, и теперь бил исключительно в живот и практически без особой ярости. Лишь в воспитательных целях. Я же смотрел на большой нож, который лежал неподалёку на столе. Гипнотизируя холодное лезвие взглядом было легче вынести боль от ударов. Мелинда в такие моменты оказывалась будто бы инвалидом на пособии — и слепая, и глухая, и немая и не ходящая. Хотя на деле ей конечно просто-напросто было плевать на мои хрипы из ванной, или стоны с кухни. Гейб сменил тактику. Вместо неожиданного нападения по непредсказуемому сценарию, он делал одно и то же, раз за разом, усугубляя травму. Рутинность наказания все больше подрывала моё психическое здоровье. Немного опоздал? Не принёс пиво и закуску? Помял посылку? Не взял у заказчика расписку? На все один ответ — удар в живот и жесткое, холодное напутствие на будущее. Боль выматывала. Она не прекращалась ни когда я засыпал, ни когда я пытался отлежаться в ванне. Спустя, может, две недели, ему было достаточно просто со всей силы хлопнуть мне по животу, чтобы сделать очень, очень больно. А через ещё некоторое время я осознал, что мои чувства постепенно начали притупляться, и старался не показывать виду, что страдаю чуть меньше чем раньше. Иначе он поищет новое место. Иногда мне думалось о последнем эссе, которое я написал для мисс Джонсон. Даже эти уроки литературы казались мне частичкой совершенно другой жизни, которая, может, мне и вовсе приснилась. Мы тогда рассуждали об абьюзивных отношениях в семье, и она попросила меня сочинить какую-нибудь сложную ситуацию, и написать к ней выход. Это было больше из разряда психологии, но я выполнил задание, и так и не узнал, какая у меня за него оценка. Если я пытался взять в руки книгу и почитать, моя концентрация окончательно прощалась со мной и спустя минут двадцать меня вообще вырубало, и я погружался в тяжелый мерзкий сон. Мне постоянно снились кошмары о том, как меня с очередной поставкой ловят то офицеры полиции, то бандиты. Если это была полиция, то дальше во сне я сидел бесконечно в комнате допросов, какой-то сержант кричал на меня, а я не мог и слова вымолвить, глядя на разбросанные по столу цветастые пакетики. Затем меня скручивали снова, выдавали оранжевую форму, и я отправлялся с конвоем в колонию, глядя на коренастого товарища по несчастью, сидящего напротив меня в машине. Что ждало за бетонными стенами и колючей проволокой? Я не знал. Честно. Обычно кошмар обрывался на первом же ударе сокамерника. Если ухудшилось физическое состояние, сильнее болел живот или голова, то мне снился сюжет с бандитами, и он уже не заканчивался на первом же ударе, нет. На этом только все начиналось. Мне снились пытки. Не знаю, из каких закромов моей памяти мозг воспроизводил столь изощренные издевательства — может, фильмы ужасов, поразившие меня в глубоком детстве, или криминальные сводки по телеку после полуночи, но поутру я осознавал, что вряд ли кто-то стал бы так сильно мучать обычного курьера. Но боги, сколько раз я видел, как мои кишки наживую вытягивают из живота, даже посчитать сложно. Это все гематома. Но во снах я почти не кричал. Я будто воспринимал своё собственное препарирование как-то холодно и отстранённо. Кровь струилась по рукам моего палача, вытекала из живота, я знал, что скоро умру от потери крови. И совершенно не терял сознание, пока мой мучитель не принимал решение пойти дальше и расширял разрез, проводя ножом по моей груди и останавливаясь лишь под ключицами. Или, например, иногда палач решал взять лезвие подлиннее, и вводил его в мой живот, разворачивая прямо внутри меня, а затем проталкивал под ребра. Тогда я чувствовал сильный укол в районе сердца и резко просыпался. Прикол Гейба с аптечкой, как оказалось, был единоразовой акцией, и теперь я вообще не мог найти её в доме. А так как я был наказан, как обычно, и денег карманных у меня не было, я не мог купить себе ни мазь, ни обезболивающее. Только и мог, что стоять перед зеркалом, беспомощно разглядывать все больше и больше темнеющий синяк, и гадать, что происходит под кожей. Возможно, ткани живота уже отмирают, или как оно там все происходит. Может, я уже и сам умираю. Если так, то немного жаль, что я не успел попрощаться с мамой. Надеюсь, что она знает, что я любил её. Мысли о матери снова стали навязчивыми, но посещали меня лишь в моменты особенной физический слабости. Лёжа в ванне, отсчитывая время между спазмами в животе, я представлял, как мама приготовила бы мне овощной суп и покормила меня, помогла бы выздороветь. Лёжа в комнате и практически проваливаясь в болезненное беспамятство, я поддавался мыслям другого порядка. Какие цветы мама положила бы мне на могилу? Кто бы пришёл на мои похороны если бы их кто-то организовал? Единственным правдоподобным вопросом при этом казался «Как быстро мои останки сгрызут бродячие крысы и псы?» В остальное же время я старался избегать размышлений о ней. Одно слово «мама», относящееся к конкретной женщине, поднимало во мне волну боли и сожаления. Если Гейб не соврал, и она просто уехала, то надеюсь, что она там счастлива. Не знаю, хотел ли я, чтобы она помнила обо мне, или лучше бы забыла навсегда. Могла ли она быть счастливой и любить меня? Остаться моей мамой? Каждый раз думая об этом, я молился о смерти, лишь бы тупая боль в сердце прекратилась. От постоянного стресса, загруженности и усталости я перестал появляться в школе, и, соответственно, перестал видеться с «Когтями». Я безумно скучал по Заку, по братьям Стоуллам, но у меня просто не было сил вылезти утром из кровати после очередного кошмара, а днем Гейб уже скорее всего снаряжал меня в поход. Хотелось бы, чтобы, например, Лоуренс, словно волшебный принц, пришёл и забрал меня из этого Ада. Снова отвел на крышу, и мы бы пообщались по душам, прикуривая. Да даже Форд подошёл бы на роль моего спасителя, я был, наверное, почти на все готов. Но, к сожалению, я прекрасно знал, что меня никто не станет спасать. Знал, что последние вдохи я сделаю в этой квартире, а потом буду лежать где-нибудь в сырой земле на заброшенном пустыре, где меня сожрут опарыши. Может, меня однажды найдут при строительстве новой высотки, или, может, мои гнилые останки сгребут ковшом вместе с грязью и дерьмом домашних собак, и даже не заметят. Просто я пока что не знал, когда это случится. А потом, словно гром среди ясного неба, я осознал, что учебный год почти подошёл к концу, и твёрдо решил, что уж в последний день я приду в школу. Хотя бы попрощаться с ребятами. Если Гейб и затаскает меня досмерти этим летом, и оно станет для меня последним, то я хотя бы буду знать, что хоть с кем-то успел проститься. В самый последний день учёбы мне не повезло столкнуться с Гейбом в коридоре. Узнав, что я иду в школу, он приказал быть дома к пяти, и уже с очередной поставкой, иначе мне конец. И, для ускорения, дал мне подзатыльник. Видимо он решил, что с головой у меня все в порядке уже. Но, как оказалось, не совсем. Мозг будто протыкали иглами с каждым моим шагом, и я топал по улице, ошалелый, даже потеряв слегка ощущение времени и пространства. Люди вдруг будто бы из неоткуда появлялись у меня на пути, звуки смешались в один тревожный гомон, а кончики пальцев слегка покалывало. Меня потряхивало как от холода, и собраться мне удалось только прикурив в ближайшем переулке. Жжение дыма в горле вернуло меня в объективную реальность. Обшарпанный кирпич, объявление о съеме проституток, услуги компьютерного мастера… Дрожащими пальцами я вытащил телефон и в шоке уставился на цифры. Двенадцать часов и сорок четыре минуты. Я был абсолютно уверен, что вышел из дома в восемь утра. И буквально моргнул, пошатался, и уже почти час дня? Я растерянно посмотрел по сторонам, снова вдыхая дым. Моё лицо горело, но я смог собрать себя в руки и каким-то чудом кое-как добрался до школы. В первую очередь решил по приколу узнать, не отчислили ли меня за возобновившиеся прогулы и не закрытые предметы, однако, как оказалось, это никого реально не волновало, и я оказался зачислен в восьмой класс. Ну… Можно сказать, что я порадовался. Не был уверен, что в сентябре смогу вернуться сюда, но по крайней мере то, что меня не выгнали, уже приятно. Я обошёл всю школу примерно за полчаса, но, не найдя никого из своих ребят, начал переживать. Наверное, они просто не пришли сегодня. Ну да, что им делать в последний день школы. А у меня не будет больше повода выйти из дома без указки Гейба, и я, возможно, больше никогда их не увижу. Не то чтобы я стал с ними дико близок, но… У меня больше никого не осталось. Даже самовлюбленный нахальный Форд не казался мне таким уж раздражающим. Он хотя бы не бил меня. В отдалении я увидел мисс Джонсон, но не нашел сил к ней подойти. Она ласково общалась с каким-то ребенком, прижимая к груди бумаги и книги, и кивала, слушая его ответ. Я почувствовал легкий укол ревности, но потом сам себе удивился. Я ей никто, к тому же пропал на несколько недель. Чтобы не терзать себе сердце, я юркнул на лестницу и спустился на первый этаж. Устав шататься по коридорам и обивать пороги всех классных комнат в поисках «Когтей Дьявола», я направился к выходу. Вдруг, прямо около раздевалок, кто-то сгреб меня в охапку, весело посмеиваясь, и расстрепал мне волосы. — Вот ты где, мой мальчик! — громко крикнул Форд, продолжая смеяться как-то… Облегчённо? — Куда же ты пропал, обалдел? Мы чуть с ума не сошли от беспокойства, — он выпустил меня из объятий, но тут же взял за плечи и повел в столовую. — Ой… Я… А я вас искал, — растерянно пробормотал я. — Нас искал, ты ж моя радость, — МакКейси продолжал улыбаться, заглядывая мне в глаза, и, будучи все ещё оглушнным головной болью, я смотрел на него в ответ, наверняка, глупо хлопая ресницами. Спасение было так близко. Буквально обнимало меня за плечи и вело к друзьям. Мне нужно просто раскрыть рот и рассказать все, что произошло за эти полтора месяца. Возможно, у кого-нибудь из ребят даже окажется аптечка, или мазь, и я смогу попросить о помощи. Вялая надежда колыхнулась в моем сердце, отдаваясь вспышкой боли в животе. — Мы думали, что ты снова на больничном, — рассказывал Форд, пока за плечи вёл меня к нашему привычному столу. — И, братишка, это был самый оптимистичный прогноз. — А не оптимистичный? — решил уточнить я, и по тяжёлому вздоху МакКейси предположил, что ребята уже думали меня хоронить. — Я думал, что опоздал, — коротко ответил Форд. Я понимал, что мне не хватит смелости распрощаться с ними. Во-первых они сразу что-то заподозрят, а во-вторых… Я просто не хочу снова их беспокоить. Можно же просто весело провести последний день вместе, и они уже потом узнают, что видели меня в последний раз. Какой смысл омрачать такой день своей кислой миной и вялым бормотанием о том, как мне с ними было весело? Меня штормило от одного варианта развития событий к другому, мысли заменяли друг друга в хаотичном порядке, и я почти потерял надежду привести их в порядок. Я был расстерян. Форд подвёл меня к столу, и первым я увидел Зака. Заметив меня, Лоуренс чуть не подпрыгнул на стуле, во все глаза разглядывая меня и широко улыбаясь. Коннор и Тревис помахали мне, ковыряясь в какой-то безделушке, а Итан обошёлся коротким кивком. Зак еле держался, чтобы не вскочить и не пойти мне навстречу, но я знал, что он никогда так не сделает. Точно не на глазах у Форда. — Перси, здорова! — грохнул Лоуренс, и встал только когда мы совсем подошли к столу, и крепко сжал меня в объятиях, даже чуть покачивая. Я с трудом держался, чтобы не расстрогаться слишком сильно, и обхватил его в ответ, сжав в пальцах футболку на спине Зака. — Парень, ну ты и пропадать, — посмеялся Коннор, глядя на нас. — Ты бы хоть предупреждал. — Что случилось? — обеспокоенно спросил Зак, выпустив меня из объятий и взглянув мне в глаза. — Ничего, — пробормотал мой рот вперёд моего мозга, и я тут же покраснел. — Ну… Почти. Жаловаться тяжело. Мне казалось, что я переступаю через свою гордость, и становлюсь похож на сопливого нытика. «У-у-у, у меня злой отчим, который бьёт меня, заставляет заниматься незаконной деятельностью, а я все терплю, потому что потому, » — скажем, не самая вдохновляющая речь на земле. Но при этом я чувствовал, что это последняя моя возможность получить хоть какую-то помощь. Тюбик мази, который можно будет использовать ещё хотя бы месяц, может пару таблеток обесбаливающего. Но губы сами собой плотно сомкнулись, будто кто-то обильно смазал их суперклеем, и я смог выдавить из себя лишь жалкую улыбочку. — Хочешь кушать? Я принесу тебе чего-нибудь, — протараторил Форд, встряхнув меня за плечи. Я взглянул на него и постарался кивнуть. Шум столовой начинал перебивать мои мысли, и головная боль будто бы усилилась, когда как спазмы в животе почти прекратились. МакКейси усадил меня на стул и удалился, пока я замер, сложив руки на столе. Я чувствовал, что кто-то по правую руку говорит со мной, но я не мог выцепить его голос из общего потока звуков. Опустив взгляд на стол, я увидел прямо перед собой пару сложенных в замок ладоней. Я помнил, что они, должно быть, были моими, но одновременно мне казалось это каким-то нереальным. Пальцы выпустили друг друга, и теперь ладони лежали в полоборота на поверхности стола, и я мог разглядеть отдалённо знакомые ранки на костяшках. Со мной что-то происходит, и я не знаю, как привести себя в чувство. Эта мысль пулей пронеслась в моей голове, оставив вместо мыслей — рваную дырку, и любые попытки осознать свое тело как свое кончались ничем. Я опустил голову, разглядывая колени, и силком пытался заставить себя принять их как свои. Но по своему велению я не мог двинуть ногой, что никак не добавляло этой тупой оболочке смысла. Паника ворошилась где-то в районе затылка, и единственное, что я пока что мог сделать — отгонять её подальше от своих мыслей. Повернув голову чуть в сторону, я увидел что кто-то ухватился за плечо того, что я считал когда-то своим телом. Тонкие пальцы с короткими ногтями, выкрашенными в чёрный, и несколько тонких чёрных колец на фалангах. Я смог поднять взгляд ещё выше, и увидел полное беспокойства лицо Зака. Нет, не беспокойства. Он был в ужасе. Посмотреть на других ребят у меня уже не хватало сил, но один вид преисполненного непониманием и страхом лица Лоуренса, кажется, дернул какую-то ниточку в теле, в котором я был заперт. Осознать лёгкие. Глубокий вдох, выдох. Я упустил момент, когда тревога подобралась совсем близко, и в один миг будто сжало внутренности в тиски. Или это мои ребра? Через какое-то время я пришёл в себя. Лоуренс сидел передо мной на корточках, позволив мне стиснуть его руки в железной хватке. Он слабо улыбался и не переставая разговаривал со мной, просто перечислял все, что делал последние дни вместе с Барбарой. Затем я понял, что остальные ребята тоже уже сидели совсем рядом. Коннор похлопывал меня по спине, Форд сидел рядом с Заком на корточках и смотрел на меня стеклянным взглядом. Ему было страшно за меня? — Перси... — я наконец услышал голос Лоуренса и сильно вздрогнул. Нет. Я не могу. Я так больше не могу. Я резко встал из-за стола, чувствуя, как в горле встал комок, и пулей вылетел из столовой, стараясь не реагировать ни на что вокруг. Посылка. Домой. Спрятаться. Стыд охватывал меня, каждую секунду напоминая мне, каким жалким пресмыкающимся я был. Ульяно сказал быть в пять дома — обязан быть. Не знаю, что происходило со мной по пути, но ввалился я в квартиру уже с поставкой за спиной и на подгибающихся ногах. Гейб открыл мне дверь и тут же сорвал с моего плеча рюкзак. От неожиданности я даже не успел возмутиться, и только потянулся к нему рукой, но Ульяно отпихнул меня. Он резко дернул ткань, и собачки на молнии с жалобным поскуливанием разъехались в стороны, и мужчина вытащил посылку. Затем он кинул мой рюкзак на пол, около обувной полки, и схватил меня за плечо. — Разговор есть, — буркнул мужчина, впихивая меня на кухню. Я успел выставить руки вперёд, благодаря чему схватился за стол и не упал. Развернувшись, я увидел как Гейб закрывает дверь. В полумраке прихожей я не разглядел, что его лицо красное от гнева, и самого прям трясёт от негодования. В этот момент мозг окончательно отказался работать, и вместо инстинкта к бегству, я просто оцепенел. — Ну что, уродец, — пророкотал Ульяно, глядя на меня красными распухшими глазенками. — Пожаловался, да? У меня застыла кровь в жилах. О чем он вообще говорит? — Что? — Не притворяйся, ублюдок, — он наотмашь врезал мне по лицу и ухватил за ещё короткую чёлку на лбу. — Что, доволен?! Звонит мне пизда из школы и спрашивает, все ли хорошо у Перси дома, блядина! — Гейб выкрикивал каждое слово мне прямо в лицо, и под конец тирады харкнул мне в лицо. — Говорит, блять, вот, он написал эссе, и мне стало мол нахуй не по себе! Присылает, а там, уебище же ты сраное, почти биография. Ты идиот?! — он снова ударил меня по лицу и схватил ладонями за щеки, сильно сжимая голову. — В тюрьму захотел, да? Что ты молчишь, как овца сраная! — он отпихнул меня от себя, и я врезался в стену. — Говори! Что за Джонсон, кто эта ублюдина?! Кровь застыла в жилах. Мисс Джонсон звонила, сегодня? Неужели она видела меня в школе и решила таким образом позаботиться обо мне, вспомнив про моё эссе? — Отстань от меня, — пролепетал я, вытирая тыльной стороной руки плевки с лица. Меня трясло от шока и негодования, но я был слишком напуган, чтобы сорваться на ответную агрессию. — Что ты сказал?! — Гейб замахнулся на меня, и я инстинктивно прикрыл голову руками. — Что ты вякнул, придурок?! — Это просто эссе! — взвыл я, закрывшись руками. — О чем ещё прикажешь писать?! — Фантазии мало? В колонии тебе подкинут идей, подонок, — он ухватил меня за волосы на макушке и потянул наверх, заставляя приподняться на цыпочках. Рыдания застряли где-то в горле, и я только мог часто дышать и во все глаза пялиться на этого ублюдка. Резкая вспышка агрессии буквально с пустого места поставила меня в тупик. — Тебя там научат держать язык за зубами. Хочешь туда? Хочешь? Ты скажи, — Гейб схватил со стола мой любимый широкий нож и упер кончик его лезвия мне в основание бедра. Из горла вырвался непонятный стон вперемешку со всхлипом, и мужчина переместил острие ближе к ширинке. — Тебя там кастрируют, как псину бесхозную, тварь, и опустят. Хотя тебе наверное даже в кайф будет. Что вылупился, чмо тупое?! — я поежился, но он продолжил царапать мои джинсы. — Как и друзья твои зеки. Надёжные пока не сядут. Я не люблю, когда обижают моих друзей. — А что, твои сели уже? — А чего ротик открылся? Хамить открылся, да? — Гейб отвесил мне пощёчину и снова харкнул в лицо. — Тебе сказать, для чего тебе рот открывать? Ублюдок, — он впечатал меня затылком в стену, и я невольно простонал от боли. — Да ты уже в курсе, — рыкнул Гейб, практически уткнувшись носом мне в лицо. — Живётся тебе плохо, да? — Умху, — пробормотал я, крепко сомкнув губы. — Денежек нет? Так что мешает подойти и сказать, мистер Ульяно, мне хочется кушать, дайте денег… — его нарочито слащавый тон практически вызвал у меня острый случай сахарного диабета. Он взял меня свободной рукой за лицо и грубо провел большим пальцем по скуле, с силой оттягивая кожу. — Можно просто общаться со мной с уважением, ублюдок, и тогда ты бы не стоял здесь. Понимаешь? Лебезить перед Гейбом? Заглядывать ему в глаза, выпрашивая деньги, продавая последнюю гордость за пачку начос? Да пошёл он к черту, я лучше сдохну в голодном обмороке, чем буду существовать так. Я упрямо сжал губы, стараясь подавить судороги и всхлипы, и стоять максимально гордо и прямо. Пошёл он нахер. — Повторяй. Мистер Ульяно… — Не буду, — просипел я, и снова получил по лицу. Гейб крепко схватил меня за волосы и потянул вверх. — Я не спрашиваю, что ты будешь или не будешь делать, кусок дерьма, ты открываешь свой вонючий рот и говоришь то, что я говорю. Пока я не занял твой рот полезным делом, — он снова ударил меня по щеке и крепко взял за челюсть. — Малолетний ублюдок. Надо отпинать тебя по яйцам, может поймёшь, кто здесь главный. — Оставь меня в по- — Гейб оборвал меня на полуслове, со злостью плюнув мне в лицо. — Ты доставляешь слишком дохуя проблем, ублюдок. В покое хочешь остаться, да. В покое. Вот что. Ты нахуй валишь на улицу. И выживай уж там, как хочешь, засранец, хоть сдохни. Я лучше найду курьера за плату, чем буду ходить и за тобой сопли вытирать. Ходишь, сука, жалуешься, скулишь. А я думал, что мы договорились, сволочь ты, ещё тогда договорились, а ты пасть раззявил. — Отвези меня к маме, — прохрипел я, пытаясь смотреть на него через пелену слёз. — Или дай её адрес. — Разбежался, — он фыркнул мне в лицо. — Ей похуй на тебя, уродец. Уж поверь, ты нахуй не подарок. Она была бы рада тебя уже похоронить, поплакать и забыть как страшный сон. Он врет. Это не правда. Мама так не думает. Никогда не думала. Он врет. Он врет. Он врет. Мама — это удар ниже пояса. На меня волнами накатывает сначала отчаяние, потом боль и агрессия. Я ненавижу Гейба, себя, свою жизнь, эту чёртову квартиру, все на этом свете. Эмоции выворачивают меня наизнанку, сердце ухает в груди, и кровь шумит в ушах. — Иди к черту, — сквозь слезы прошипел я. Попытался отпихнуть Гейба от себя, но он резко подался ко мне, и я почувствовал, как по ноге потекло что-то горячее. Сначала я чуть не сгорел от стыда, подумав, что от страха обмочился, но опустив чуть голову, увидел, как кончик лезвия вошёл мне в ногу, и теперь вниз по бедру струилась кровь, пропитывая джинсы. Я ошарашенно уставился на это, и потом вскрикнул от ужаса, уже гораздо сильнее отпихивая от себя Гейба, и попытался отбежать от него. Но, тут же запнувшись, свалился на пол, прямо на раненое бедро. Ногу прошило болью, и я застыл на полу, прижимая ладонь к порезу и пытаясь его зажать. Может, я немного драматизировал серьёзность ранения, но мне было безумно страшно, и оттого, наверное, больнее. Рану пекло и тянуло, кровь горячими струйками проникала в складки кожи на ладони, а я не мог вдохнуть от ужаса. Разумом я понимал что вряд ли она очень серьёзная, да и вид собственной крови мне был привычен, но обстоятельства получения ранения напрочь отбили любую логику. Меня пырнули ножом. Дома. Отчим. Гейб, кажется, понял, что перегнул. Он молча стоял надо мной, глядя, как я скрючиваюсь на полу и пытаюсь зажать ранение. Затем просто перешагнул через меня, возмущённо что-то бормоча, и скрылся в другой комнате. Спустя несколько минут в тишине мне удалось немного успокоиться. Сердце больше не рвалось из груди, ногу не сводило судорогой. Кровотечение не останавливалось, но больше так сильно не пугало. Я справлюсь, просто надо встать и уползти отсюда. Я был уже на пороге квартиры, когда Гейб окликнул меня. Я обернулся, и он кинул сумку с вещами мне прямо в живот, и я с трудом её подхватил. Под коленями похолодело от резкой вспышки боли под рёбрами. — Правильно, вали, кусок дерьма, и чтобы я тебя здесь не видел! Надеюсь, что ты запомнишь, что стукачи живут на улице, и жрут крыс! Таких, как ты, щенок, — он отвесил мне подзатыльник и выпихнул из квартиры. Кое-как я смог спуститься по лестнице и выйти из дома. Свежий воздух ударил по мне, нога запнулась за ногу, и я снова повалился на землю, чувствуя, как к груди подступает паника. Боль пульсировала в ноге, кровь вонючими разводами запекалась на ладони, размывалась свежей, и так раз за разом. Страх вытеснил все мысли до одной. Я с трудом дополз до урны возле входа в дом и, ухватившись за неё, подтянулся вверх. Потом смог кое-как залезть на лавочку рядом и отряхнуться, стараясь игнорировать ранение на ноге, которое почти что начало слегка запекаться, но любое движение разрушало тоненькую корочку на поверхности пореза. Я залез с ногами на скамейку и постарался прийти в себя. Я чувствовал, что моё лицо мокрое, а глаза и нос горят так, будто их прижгли паяльником, но больше всего меня беспокоил живот. Любое напряжение брюшных мышц отдавалось сковывающей все тело болью. Я держался изо всех сил — тихо кашлял, кряхтел, постанывал, всхлипывал, но не срывался в рыдания. Меня колотило как в лихорадке, но я заставлял себя сжимать в руках спинку скамейки, чтобы унять судороги. Как бы я не сопротивлялся, страх овладел мной полностью. Я даже не чувствовал уже боли, обиды, гнева, я был сам по себе олицетворением испуга. Отвратительное тянущее ощущение в груди. Перед глазами все кружилось, будто я мертвецки пьян, и живот скрутило в узел. И я почти окончательно потерялся в физической боли пока кто-то не схватил меня за плечи и резко не встряхнул. Первым моим инстинктом было бежать, или хотя бы вырваться, но незнакомец тут же схватил меня за запястья и не дал ударить его. Ноги не слушались, и я смог только беспомощно всхлипнуть и взглянуть в лицо человеку, который, быть может, пришёл наконец-то оборвать мои мучения. Зак смотрел на меня полными ужаса глазами, и, убедившись, что я вижу его, выпустил мои руки из хватки и гораздо более осторожно взял за лицо. — Что случилось? — прошептал Лоуренс, стараясь выглядеть спокойно. — Что болит? Я только и смог всхлипнуть и накрыть ладонью рану на бедре, и тут же убрать руку. Зак медленно опустил голову, и, увидев мою окровавленную ладонь, тут же побледнел. Обернулся и крикнул что-то вдаль, одновременно обнимая меня за плечи и прижимая к своей груди. Стоило мне обхватить его за шею, как Зак осторожно взял меня за ноги и поднял со скамейки, теперь держа на руках. Я слышал отдалённые голоса, но смог понять, кто ещё пришёл мне на помощь, только когда он обошёл Лоуренса и встал ко мне нос к носу. Форд осторожно провел ладонью по моим волосам. Его лицо будто обострилось и слегка осунулось, чем больше он рассматривал моё лицо. МакКейси приподнял моё лицо за подбородок и заглянул в глаза. — За что? — спросил Форд, то ли у меня, то ли у себя. — Он думал, что я жалуюсь… В школе, — просипел я в ответ, крепко стиснув в пальцах худи Зака. — Почему? — Учитель… Звонила, — еле слышно прошептал я, постепенно успокаиваясь. Форд кивнул и ткнулся лбом в мой лоб, случайно мазанул губами по моему носу, когда отстранялся. — Разберёмся. Хорошо, Зак. Унеси его. Сумка твоя? — когда я кивнул, он похлопал меня по плечу. — Я принесу. Встретимся, — он ещё что-то сказал, может, мне, может, Заку, но силы покинули меня и я отключился.***
Я сидел с чашкой тёплого зелёного чая с мелиссой и мятой, укутанный в плед, сытый, но абсолютно пустой внутри. Мне не хотелось ни чая, даже несмотря на то, что он был очень вкусный, ни сидеть в теплом пледе в полной безопасности. Само моё существование казалось пустой тратой времени и прочих ресурсов. Бесполезный кусок дерьма, не способный защитить себя от какого-то жирного ублюдка. Однажды повёлся на шантаж, и крепко присел на эту удочку. Даже когда терять мне уже нечего, мама никогда не вернётся ко мне, у меня никогда не будет семьи, и я умру, скорее всего, в течение пары лет, все равно он умудряется манипулировать мной. Жалкое зрелище. Я устало взглянул на часы на стене. Несколько месяцев назад я проснулся отъехавшим овощем, но это ни в какое сравнение не шло с тем, насколько бесполезным и слабым я чувствовал себя сейчас. Барбара как-то пыталась объяснить мне, что у меня на фоне стресса случился приступ, и что я никак не мог это контролировать. Как это не мог? Что ещё за приступ такой, над которым я не подвластен? Я, конечно, ничего не говорю, но это моё тело, и я предпочитаю, чтобы оно меня слушалось. Но в ответ на мои возмущения, Барбара только пожала плечами и сказала отдыхать. Теперь это — я? Бледная тень чего-то, что называло себя Персеем Джексоном, сыном замечательной светлой женщины и храброго весёлого мужчины, ставшим просто позорным результатом этого союза. Мой отец, если бы мог видеть меня сейчас, сгорел бы от стыда, а потом бы утопился на своем любимом серфе. Я должен был быть сильным, смелым и бесстрашным. А в итоге сижу здесь, как побитый щенок, вытираю сопли в чужом доме, снова обиженный каким-то жалким червем. Прости, отец, мне и самому стыдно, что я ещё жив. Надеюсь мама сможет простить меня за то, что я вырос тряпкой. Впрочем, в чем-то ублюдок Ульяно был прав — я бы не хотел, чтобы она была сейчас здесь, и видела то, чем я стал. Её сердце бы не выдержало такого разочарования, от осознания того, что кто-то, кого она так сильно любила и растила, вкладывая столько усилий, любви и денег, практически за год превратился в жалкое пресмыкающееся. Барбара ушла в магазин, Зак тоже куда-то делся. Я сидел в комнате и ненавидел себя за каждый вдох. Ненавидел свое идиотское сердце, за то, что оно все ещё билось. Ненавидел каждую клетку своего немощного тела, не способного противостоять просто жирному ублюдку с ножом. Мигрень не добавляла красок в мои размышления — боль временами становилась нестерпимой, но я запрещал себе морщиться. На стуле лежала аптечка. С её помощью Барбара ловко прихватила разрез на бедре нитками, и затем все зашила, или вроде того — я был в полуобморочном состоянии, и не очень помню. Но меня интересовал не бинт и не пластырь. Со второго раза я смог подняться с кровати и подойти к аптечке. Внутри было множество баночек и коробок с таблетками, и каждая называлась как-нибудь уж так заковыристо, что я и в лучшем состоянии вряд ли выговорил бы что-то такое с первого раза. В квартире было тихо, как в могильнике, и я неспеша перебирал коробочки, в поисках чего-нибудь подходящего. Кажется, таблетки в оранжевых баночках выдаются только врачами, значит, они в меньшей вероятности могут оказаться крахмальными пустышками. Снотворное. Я высыпал на ладонь где-то с десяток таблеток и недоверчиво посмотрел на них. Не знаю, достаточно ли будет такой дозы. Инструкции нигде я не нашёл, чтобы найти хотя бы нормальную дозировку, но и шибко объедать людей, которые были так заботливы ко мне, я тоже не хотел. Надеюсь, если у них получится продать хотя бы мою куртку, то часть стоимости этих таблеток они окупят. Да, Перси, твоя жизнь не стоит и горстки снотворного. Я отсыпал несколько таблеток обратно и оставил на ладони шесть круглешков. На всякий случай. Вдруг я услышал непонятные шорохи в коридоре, запихнул все таблетки в рот и запил водой, бережно оставленной для меня возле кровати. Затем я быстро закрыл аптечку на защёлки и улегся в кровать, и как раз вовремя — Зак тут же зашёл в комнату. — Хэй, как ты? — он улыбнулся мне с порога и поставил на стол пакет. — Я купил пару лекарств для тебя… Ну, это уже Барбара разберётся, — он выложил пару коробочек и свернул пакет в кулёк, засунул в карман олимпийки. — Ну так, как себя чувствуешь? Оклемался немного? Язык будто бы присох к нёбу, и я даже почти забыл как дышать. Я сам подписал себе смертный приговор, и, скорее всего, я усну навсегда меньше чем через полчаса. С этим знанием каждое ощущение казалось будто острее, а в голове ворошились сожаления. Был ли шанс, что все наладится? Даже если и был, я не заслуживаю этого шанса. Я сам допустил, что со мной так обошлись. Изначально был глуп и опрометчив. И умру как крыса, нажравшись отравы. — Да… В порядке, — выдавил из себя я, почувствовав, что пауза уже стала неловкой. Лоуренс вздохнул и присел на край кровати, чуть улыбаясь, и потрепал меня по волосам. — Форд что-то там… Разбирается с отцом. Он завтра заедет, — Зак поправил подушку за моей спиной. — А сегодня поспишь у нас, м? — Спасибо, — я постарался улыбнуться. — За всё. Серьёзно. — Да это так… — Зак махнул рукой, но потом вздохнул. — Всегда пожалуйста. Мы тебя не бросим. Хоть это больше и обещание Форда… Но мы все семья. Сечешь? Как он умудряется сделать мне ещё больнее? Умирать оказалось и так достаточно мерзко и страшно, а он ещё и душу травит. Впрочем, может это я такой нежный трус, что мне вдруг стало настолько жаль расставаться с этим недоразумением под названием жизнь. По сути она ничего не стоила. Я ничего после себя не оставил, не принёс пользы. Одним своим существованием я делал больно своей маме, а потом унизительно прислуживал отчиму. Разве это жизнь достойного молодого человека? Я уже никогда не отмоюсь от позора, который навлек на меня Гейб. Я не оправдал ничьих надежд, в том числе и своих собственных. И теперь, когда мне осталось минут двадцать, я начинаю безумно жалеть о своём решении прервать все именно сейчас. Но я должен держаться. Не струсить хотя бы сейчас. Встретить хотя бы свою смерть, не растеряв остатков гордости. — Ты точно нормально себя чувствуешь? — он коснулся моего лба, и потом рук. — Какой-то ты прохладный. Может прикрыть окно? — Наоборот бы, — неловко попросил я. — Хочется подышать свежим воздухом… Понимаешь. Лоуренс кивнул, хотя я прекрасно знал, что ничего он не понимает. Парень открыл окно и глянул на меня, чуть улыбнулся. Я скользнул взглядом по его забавным клыкам и пирсингу. Надо бы сказать ещё что-нибудь хорошее, но слова застревают в горле, собираясь в неприятный комок. — Ну, ладно. Отдыхай, — Зак улыбнулся, засунув руки в карманы. — А ты… Не побудешь со мной пока я… Не усну? — робко спросил я, и тут же понял, что этого не стоило спрашивать вовсе. — Мне надо помочь Барбаре на кухне, — Лоуренс поднял со стула аптечку. — Она уже начала готовить ужин. Мы разбудим тебя, когда будет все готово. Ну… Где-то через часа полтора. Скорее всего меня тут уже не будет. — А что у нас на ужин? — с тяжёлым сердцем уточнил я. — Макароны с сыром, и какой-то навороченный салат… У неё там рецепт, я вообще без понятия, — Зак подмигнул мне, и я улыбнулся в ответ. — Здорово. Обожаю макароны с сыром, — с лёгкой завистью ответил я, укрываясь поплотнее. Сонливость уже начала подкрадываться ко мне, и паника начала нарастать. — Здорово. Значит, ужин тебе придётся по вкусу, — Зак широко улыбнулся и открыл дверь из комнаты. — Поспи немного, Перси. Ты скоро поправишься. Я чуть не прокусил свой язык, но смог улыбнуться и пожелать Заку удачи в готовке. Моя кожанка висела рядом со мной на спинке кресла, так что уже в слегка полусонном состоянии я смог достать из кармана свой бумажник. Мгновение, и в моих ладонях снова оказывается наша семейная фотография. Меня трясло, как в горячку. Я сворачиваюсь калачиком на кровати, бережно поднося фотографию ближе к лицу — зрение становится слегка мутным. Красивый и молодой папа, прекрасная и счастливая мама, и абсолютно незнакомый мне практически младенец на руках отца. Я чувствовал как слезы начали припекать глаза, и в этот раз я позволил себе наконец расплакаться. Больше у меня не будет такой возможности. Последнее, что я почувствую в своей жизни — сожаление, боль, одиночество и печаль. Мысли стали отступать на второй план, мокрые глаза слипались. Я положил фотографию рядом с собой на подушку, поправил одеяло, и разрешил себе закрыть глаза и медленно выдохнуть. Забавно, что у моей учительницы и у моего отца одинаковая фамилия. Как бы я ни хотел ухватиться за эту мысль, она ускользнула так же легко, как и остальные. Тугой узел в груди стал расслабляться, и дышать стало будто легче. Погружаясь в сон, я услышал, как кто-то будто вдалеке выкрикнул моё имя. И дальше лишь кромешная тьма.