Трудный подросток

      — Итак.       Я сидел за кухонным столом и попивал горячий шоколад, который для всех присутствующих приготовила Силена. У нас была так называемая «очная ставка», если так можно выразиться — родители усадили меня и Тесея напротив друг друга, сами сели по одну сторону стола, и попеременно наблюдали за нами во время выяснения конфликта. Аннабет с Малкольмом было поручено успокоить девчонок и уложить их спать, что явно было непростой задачей — Лейси с самого пляжа не произнесла ни слова, и смотрела вокруг широко открытыми глазами, будто боялась моргнуть и что-то упустить.       — Мхм, — промычал я, поддерживая Чарли, и отпил ещё шоколада.       — Тесей, несмотря на твои предостережения, не беспочвенные, ушёл плавать, и отплыл далеко, хотя довольно скоро поднялась волна, которая его и подтопила. Тесей, ты признаешь, что был не прав в своём решении сделать далёкий заплыв?       — Да, — не особо согласно буркнул брат, скрестив руки на груди.       — Тесей, ты практически умер. Перси — единственный человек, который мог бы тебя спасти, и он сделал это. Что нужно сказать?       — Не, я всё понимаю, — тряхнул головой Тесей. — Я бесконечно благодарен ему, правда, — он скользнул взглядом по мне и снова обратился к отцу. — Но с чего он оклеймил меня-то трусом?       Я хотел вмешаться, но первым правилом таких разговоров было «не вмешиваться». Пару раз и мне, и Тесею уже за это влетело газетой по макушке, так что мы смирненько сидели до тех пор, пока нам не дадут слово.       — Подожди, — осадил его Чарли. — Поблагодари его, обращаясь к нему, а не ко мне, Тесей.       Тесей тяжело вздохнул и все-таки, взяв себя в руки, посмотрел мне в глаза.       — Спасибо, что спас меня, Перси.       — Пожалуйста, — даже без язвительных комментариев ответил я, принимая благодарность, и поймал на себе одобряющий взгляд Чарли.       — Отлично, — кивнул отец и слегка повернулся ко мне. — Идём дальше. Персей, у тебя в школе проблемы?       Теперь я скрестил руки на груди и чуть насупился. Конечно, без обсуждения этого никак было не обойтись, но мне всё равно было неприятно поднимать эту тему.       — Ну… — я повёл плечом. — Наверное.       — Расскажи, что случилось?       — К нам перевели чувака из моей прошлой школы, в которой я учился. Он поступил в класс в параллели Тесея.       — Так. И у вас давний конфликт?       — Да я его знать не знаю, — я приложил ладони к груди, желая показать, что говорю честно. — Но он, — я осекся, подумав о том, что нужно будет снова произнести проклятое имя, но взял себя в руки. — Он работал на МакКейси, и заработал из-за этого, по его словам, кучу проблем. И раз я был в окружении Форда…       — То он решил, что и с тебя можно спросить, — закончил за меня Чарли и потер подбородок. — Так… А что ему нужно от тебя?       — Он не верит, что Форд в тюрьме, и говорит, что я просто скрываю его настоящее местоположение за деньги. И пытается меня заставить якобы рассказать правду, — я развёл руками. — Но у меня для него другой правды нет.       — Ясно, — Чарли тяжело вздохнул. — Он тебя бил?       — Нет, — я покачал головой. — Он пытался меня припугнуть, толкал, но бить — не бил.       — Он угрожал тебе физической расправой? — продолжил спрашивать Чарльз.       — Он просто говорил, что я «отвечу» за что-то. И пожалею. И так далее.       — Да он всем рассказывал, как он тебе бошку проломит! — встрял Тесей и у меня потянуло под коленями.       — Что? — ошарашенно переспросил я, и Чарли, осмотрев меня, перевёл взгляд на Тесея.       — Что он рассказывал, Тесей?       — Он всё кичился, что, мол, разберётся с ним, что… Ну… — Тесей замялся, видимо, пытаясь опустить неприятные детали или мат. — И что ещё на камеру это снимет.       Чарли немного помолчал, и затем посмотрел на меня.       — Я не знал об этом, — негромко объяснил я, всё ещё глядя на Тесея.       — Как давно ты знаешь это, Тесей? — немного помолчав спросил Чарльз, снова повернув голову к старшему сыну.       — Он в четверг начал ругаться и всякое… Болтать, и угрожать, и я подошёл к Перси, и спросил, что у них с этим Кайном происходит, а он сказал, что он просто пустомеля.       — Ты пошёл к Перси. Дальше? — Чарли положил руки на стол. — Почему ты не пришёл ко мне?       — Да я-то чо должен идти? — возмутился Тесей. — Жаловаться за Перси?       — Мы выяснили, что ты знал больше него, — Чарльз ткнул на меня большим пальцем. — Какой-то парень угрожает расправой твоему брату, которого в помещении нет. Твои действия?       Тесей замялся, встретившись со строгим взглядом приёмного отца, и, пожалуй, сейчас я ему даже посочувствовал — сам иногда бывал на его месте, и видят боги, это пережить бывает не просто.       — Ты что сделал?       — Спросил у Перси, что происходит.       — Он не знает, — отмахнулся Чарли. — Ты знаешь, что его там не было. Твои действия?       В кухне воцарилась тишина. С крана капала вода, капли гулко ударялись о раковину. Я перевёл строгий взгляд на мойку, и протечка прекратилась.       — Ты знал, и ничего не сделал, — Чарли сплел пальцы в замок. — Не сказал учителю, не сказал заведующему, не сказал мне. Твоему брату угрожают расправой, а ты ничего не делаешь. За эти пару дней он бы мог уже воплотить угрозы в жизнь. Ты этого ждал?       — Ну я же думал что он в состоянии за себя сам постоять!       — Я в состоянии, — вклинился я, но отец жестом приказал молчать.       — Персей вырос с матерью-одиночкой, — отчеканил Чарльз. — Он никогда не жаловался на проблемы, потому что мать работала и ей и без него было тяжело. Перси в нашей семье пока что только десять месяцев. Перси не в состоянии даже сказать нам, что ему досаждает человек, который в него буквально стрелял, — на этих словах я побледнел, вспомнив, что про смс-ки так Чарльзу и не рассказал. — И мы все это знаем. Ты серьёзно предполагаешь, что он попросит помощи или защиты? Да он скорее помрёт. Да, это плохо. Да, это проблема. Ты и я это знаем. Значит его мнение по поводу того, нужна ему защита или нет, изначально предвзятое. Скажи, у тебя правда сердце не ёкнуло, когда этот… Кайн рассказывал, что сделает с Перси?       — Ёкнуло конечно, — пробормотал пристыженный Тесей. — Просто Перси сказал, что… Волноваться не о чем.       — Ну у тебя же есть своя голова на плечах? — хмуро спросил отец. — Его слова несли в себе прямую угрозу?       — Наверное… — буркнул Тесей, отведя взгляд в сторону.       Чарльз развёл руками, глядя на Тесея и тяжело вздохнул.       — Тесей… — он снова вздохнул и покачал головой. — Ясно, — мужчина снова повернулся ко мне и печально осмотрел меня. — Что он тебе говорил в четверг?       — Он меня не трогал в четверг, и в пятницу тоже, — тут же ответил я, и Чарли приподнял бровь.       — Кайн что-то говорил о Перси за его спиной до четверга? — отец повернулся к Тесею, и тот отрицательно помотал головой. — Что-то случилось в среду? — спросил Чарли, снова вернувшись взглядом ко мне.       — Он выловил меня на улице и завёл свою старую шарманку про адрес Форда.       — Что-то необычное ты сказал в тот день?       — Не знаю… У меня есть запись, — вспомнил я, и, выудив телефон из кармана, нашёл нужную дорожку и, сделав звук на телефоне погромче, включил её.       Все молчали, внимательно вслушиваясь в запись. Качество было не очень хорошее, но в целом слова разобрать было возможно. На аудио голос Кайна казался ещё жёстче и неприятнее, чем в реальной жизни, и у меня по спине пробежали мурашки.       Дослушав до конца, Чарли глубоко вздохнул и посмотрел на меня.       — Ты с ума сошёл?       — Что? — удивился я.       — Он тебе угрожает, — Чарльз ткнул пальцем в телефон. — А ты, глядя ему в глаза, угрожаешь ему полицией? Ты хочешь, чтобы он тебя зарезал?       — Я…       — Полицию надо вызывать, а не угрожать ею. А что если он был не один?       Я как язык проглотил. Теперь была моя очередь переживать строгий взгляд Чарли. Правда, мне и без этого было паршиво, но жаловаться я не стал.       — Что ты так на меня смотришь?       — Он был не один, — пробормотал я, и глаза у Чарли сделались такими напуганными, что мне стало не по себе.       Отец жевал нижнюю губу, разглядывая меня, напряжённо дыша, и я боялся даже пошевелиться. Силена осторожно положила руку ему на плечо, и Чарльз ожил — с протяжным вздохом накрыл лицо ладонями, качая головой.       — Зевс всемогущий…       — Чарли… — осторожно позвала Силена, поглаживая мужа по плечу.       — Да, вы друг друга стоите, — спустя, может, минуту молчания, сказал Чарли. — Что один гений, что другой.       — Пап… — подал голос Тесей, но Чарльз жестом остановил его.       — Подожди, — сказал мужчина и посмотрел на меня. — Персей, с тобой связывался Форд в последние месяцы?       — Это… Не лучший момент, наверное… — пробормотал я и Чарли откинулся спиной на стул.       — Да что ж с вами не так, — мужчина потер ладонями лицо. — Всё, встали оба, идите в свои комнаты. Мне нужно подумать.       Мы с Тесеем воровато переглянулись и послушно встали со своих мест. Чарли махнул рукой в мою сторону.       — Запись мне на почту пришли. Нужно будет подать заявление в полицию об угрозах жизни и здоровью. Про Форда потом поговорим… Ох, Боги Олимпа, — мужчина помассировал пальцами переносицу. — Ложитесь спать. Уже поздно.       Мы нестройно покивали, и, переглянувшись ещё раз, выскользнули в коридор. Отойдя подальше от кухни, Тесей оглянулся на меня.       — Тебе пишет Форд? — шёпотом спросил парень. — И ты молчишь?       — Так он ничего такого не пишет, — прошептал я в ответ, и тут же получил сильный толчок в плечо. — Эй!       — Папа же сказал докладывать о таком, — злобно прошипел Тесей.       — Ты решил теперь меня повоспитывать? — я толкнул его в ответ, но не так сильно, как он меня. Правда, и этого было достаточно, чтобы парень не на шутку рассердился.       Понятно, что мы оба были на взводе после выговора от отца, но это ж не значит, что на мне можно вымещать своё недовольство, разве нет? Но Тесей, видимо, решил всё-таки выставить козлом отпущения меня, и ударил меня в плечо.       — Че ты там вякнул? — прошептал Тесей, нависая надо мной. — Ты вообще представляешь, что вокруг тебя творится? Дом был абсолютно спокойным, пока ты не пришёл. А ты ещё и умалчиваешь.       Здравствуйте, приехали.       — Так и тонул бы и дальше без меня, сильно на поля Асфоделей захотелось?       — Да что ты говоришь, — как-то почти что промурлыкал Тесей. — А может, ты злился на меня за то, что я не полез в драку вместе с Джимом?       — Да при чем тут это?       — Может, морской мальчик решил выместить свою злость?       Я остановился на полушаге и пару мгновений поражённо смотрел на парня. Мне послышалось? Я, наверное, не так понял. Да, естественно, он просто имеет в виду что-нибудь… Что-нибудь другое.       — В смысле? — негромко спросил я.       — Ну, я все-таки чемпион по плаванию, — уклончиво ответил Тесей.       В этот момент мне показалось, что я, наверное, умер. Наверное, это и чувствуют перед смертью — головокружение, какое-то недомогание, а потом всё как оборвалось. Я смотрел на Тесея, пытаясь придумать хоть какое-то оправдание его словам, но прежде, чем я успел что-то сделать, внутри меня будто сорвалась пружина, и я, не отдавая себе отчёт о своих же действиях, набросился на брата с кулаками.       Я не помню, что именно произошло. Я не слышал, говорил ли я что-то, и не запоминал, что я делал. Помню, что слезы душили, но я стискивал крепче зубы, помню, как меня трясло, словно в лихорадке. Я помню вкус крови на губах, помню кровь на руке и на чужом лице. Помню боль в ребрах, как раскалывалась на части голова, но я крепче сжимал кулаки, одной рукой схватившись за футболку брата. Мы, кажется, завалились в гостиную, прокатились по полу, чуть не снесли кофейный столик. Я толкался, брыкался, наверное и пинался, и почти не задумывался о защите, а потому получал не хилые удары в челюсть и ребра. Не буду жаловаться — сам дрался довольно отчаянно, так что наверняка Тесею попало не меньше моего.       Я просто хотел сделать ему больно так же, как он сделал больно мне, но я знал, что в таком случае мне придётся его убить.       Это был даже не нож в спину, это… Мне было сложно описать словами. Я знаю, помню, что похожее чувство я ощутил, когда меня бросила Талия, но тут был вообще другой случай. Тогда я мог совладать с этим чувством, мог найти оправдание и компромисс. Но одно предположение Тесея, может быть даже это был глупый подкол из-за того, что его так отчитал Чарли, будто бы вырвало мне сердце из груди.       Я ощутил сильную хватку чьих-то рук поперёк моего живота, и меня буквально одним рывком отодрали от Тесея. Я тут же вцепился в руки, держащие меня, и попытался вырваться, чтобы надавать брату ещё по шапке, но человек держал меня крепко. Опустив взгляд и увидев тёмную кожу, я догадался, что держит меня Чарли, а вырываться из его хватки бесполезно.       — Что происходит?! — рявкнул Чарли, и я наконец услышал окружающий меня мир.       — Он! Да он! — я пока не мог говорить целостными предложениями. Я понял, что у меня слегка сорван голос, так что значит, что я уже кричал до этого. Схватив какую-то икеевскую вазу, я нашёл глазами Тесея и запустил её в него. Жаль, она попала на диван и даже не разбилась.       — Перси! — Чарли выпустил меня из захвата только на секунду, чтобы схватить меня за руки, и я почти что успел вырваться и налететь на Тесея. Но только почти, так что в следующее мгновение оказался прижат к груди Чарльза.       — Перси, прекрати, — сдавленно прокряхтел Чарльз, явно испытывая сложности в том, чтобы удержать меня.       — Ублюдок! — рявкнул я Тесею, которого держала Силена и которому что-то тихо говорила — возможно, заговаривала. — Да чтоб я хоть раз ещё в своей жизни…       — Тише, тише, — бормотал Чарльз, пытаясь увести меня из гостиной. — Что случилось?       — Это он! — крикнул я, рванувшись к Тесею. — Этот… Этот ублюдок, — мой голос дал петуха, и я сдавленно всхлипнул, теряя самообладание — будто бы оно у меня до этого было. — Он сказал, что это я виноват!       — Что виноват? Куда виноват? — растерянно спросил Чарли, перехватив меня покрепче.       — Я ничего такого не говорил! — откликнулся Тесей с другого конца комнаты, и во мне снова разгорелась обида. Но теперь она не заставила меня рвануть в драку, наоборот, я в один миг почувствовал себя таким подавленным, что даже стоять на ногах было проблематично.       — Он с-считает что это… — я почувствовал, как по щекам потекли слёзы и сдался, позволяя себе неприкрыто всхлипнуть. — Что я его утопил…       Стоило мне это озвучить вслух, как у меня, кажется, второй раз разбилось сердце. Я разрыдался, закрыв лицо руками и больше не выдираясь из хватки Чарльза, а наоборот, вжавшись в его грудь и содрогаясь всем телом. Отец накрыл мою голову ладонью и сделал шаг в сторону коридора. Убедившись, что я иду следом, он осторожно увёл меня из гостиной, пока я растирал по лицу соленые дорожки, и кожу ужасно щипало. Видимо, там были ранки. Я горестно всхлипывал, чувствуя, что боль в сердце нисколько не унимается, и начинал плакать ещё сильнее.       Как он вообще мог подумать, что я… Что я вообще такое сделаю?       Стоило мне попытаться понять его мотивы, или просто вспомнить об этой ситуации, как я заходился рыданиями с новой силой. Голова раскалывалась, я весь трясся как осиновый лист, и у меня пока что не было ни единого шанса успокоиться.       Когда я смог хотя бы осмотреться вокруг, то увидел, что мы с Чарли сидим на ступеньках на крыльце. Он держал в руках пачку салфеток, в руке у меня уже была зажата одна, и возле него валялось несколько комков. Мужчина осторожно приобнимал меня одной рукой и поглаживал по плечу, пытаясь успокоить, но ничего не говорил. Да и сложно, наверное, что-то сказать в такой ситуации.       Ещё минут пять я чувствовал абсолютно безутешное горе. Сердце в груди разрывало на части, слезы не кончались, а всхлипы были такими же жалостливыми. Однако человек не может плакать вечно, и в какой-то момент эмоциональный импульс просто сошёл на нет. Я был абсолютно опустошен и теперь сидел, понуро опустив голову, и вытирал очередной салфеткой щеки от влаги.       Чарли осторожно погладил меня по спине, когда понял, что я подуспокоился. Из-за его жеста я чуть снова не сорвался в рыдания, но все-таки сдержался.       — Перси… — тихо позвал меня Чарли, и я, шмыгнув носом, повернулся к нему. Мужчина не сдержал сочувствующей улыбки и погладил меня по щеке. — Ну, ну… Постарайся глубоко дышать.       Я вздохнул, глядя на приёмного отца. Затем, немного подумав, выудил пачку сигарет из кармана и прикурил, совершенно не стесняясь присутствия Чарли. Думаю, я заслужил немного никотина за пережитое потрясение. Бекендорф, видимо, решил так же, а потому промолчал, глядя на то, как я держу трясущимися руками сигарету.       — За что он так со мной? — пробормотал я, сминая в пальцах салфетку.       — Я думаю, он не нарочно, сынок, — немного помолчав сказал Чарльз.       — А как ещё? — я взмахнул рукой с сигаретой и высморкался в платок. — За что он меня так ненавидит?       — Он тебя не ненавидит, Перси, — Чарльз покрепче прижал меня к себе, и я выдохнул в сторону дым. — Просто… Тесей не всегда думает, когда говорит, особенно когда он чувствует себя… Проигравшим. Тогда его будто кто-то… Подменяет. Он становится злым и может наговорить что угодно, лишь бы… Ну, задеть больнее.       — Да сказал бы что я трус, — пожал плечами я. — Сказал бы, что не рад, что я его брат, что он не станет мне помогать, когда вернётся Форд, да я бы всё понял. Только не это, — я всхлипнул, снова высмаркиваясь. — Только не то, что он считает меня братоубийцей. Считает, что я в принципе способен на это.       Чарльз, кажется, даже вздрогнул и тяжело вздохнул. Мужчина крепко поцеловал меня в висок и прижал меня к своей груди, поглаживая по плечу. Мне было ужасно паршиво, хотелось свернуться в клубок, спрятаться под одеяло и пару лет не показывать голову из своего убежища. Я прикрыл глаза и снова затянулся, стараясь выдыхать не попадая на Чарли. Мои ноги спутались, но мне было плевать — приёмный отец все равно достаточно крепко держал меня, так что я вряд ли свалюсь с лестницы. Я положил голову ему на плечо и свёл колени ближе.       — Мне и так страшно, — прохрипел я, слегка закашлявшись. — Я не знаю, что… На что я способен, — я открыл глаза и посмотрел на свои руки. — Я… Но я бы никогда не причинил вред своей семье. Я лучше сам умру, — я прикусил губу, но почувствовал резкую боль, и разжал челюсти. Видимо, там теперь ранка.       — Я понимаю, — тихо сказал Чарльз и погладил меня по волосам. — Прости, Перси. Мне очень жаль, что… Так вышло. Он… Вряд ли имел в виду, что ты собирался его… Убить.       — Я… — голос снова дрогнул, и я покачал головой, боясь заговорить, чтобы не заплакать. — Да пусть катится в Тартар.       — Перси…       — Я устал, — пробормотал я, потушив сигарету. — Я в комнату пойду.       — Пойдём, — кивнул Чарли, и встал с места, подняв меня вместе с собой. Я чувствовал себя просто каким-то котёнком, которого таскают туда-сюда, поднимая под лапки, но сейчас это не ущемляло моё эго.       Мне нужен был кто-то, кто будет рядом, если меня снова накроет. Хотя я надеялся, что все-таки самообладания мне хватит.       В коридоре на втором этаже мы с Чарли встретили Аннабет и Малкольма. Те отчитались, что малышки пока что так и не улеглись спать, но по крайней мере спокойны и лежат, смотрят какой-то мультик на телевизоре, и отца устроил и такой вариант. Я притормозил, глядя на Аннабет, и видел в её глазах очень сильное беспокойство. Наверное, я выглядел прямо убитым, так что я ничего лучше не придумал кроме как протянуть к ней руки. Девушка мягко улыбнулась мне и поманила к себе, тут же обнимая и прижимая меня к своей груди.       Мне было плевать, что кто-то смотрит. Мне нужна была Аннабет.       Я услышал какой-то шёпот за спиной, а затем шаги. Видимо, Чарли увёл куда-то Малкольма — хотя бы на время — и позволил Аннабет взять надо мной шефство.       Пускай. Я поцеловал Чейз в губы, и попросил побыть со мной, пока этот кошмар не кончится. Не знаю, имел ли я в виду этот день, или в принципе всю мою будущую жизнь, но она в любом случае была согласна.

***

      Впервые я был ужасно рад пойти в школу.       Последний выходной прошёл в нереальном напряжении — после нашего с Тесеем скандала в доме повисла не очень дружелюбная атмосфера. Вроде жизнь продолжалась, но я упрямо игнорировал существование старшего брата, и остальные дети чувствовали себя вынужденными «выбирать сторону», отчего рассеянно шатались между нами и выглядели встревоженными.       Я делал вид, что ничего не произошло. Не заводил разговор об этой ссоре, или вообще обо всей ситуации с океаном. Аннабет с Малкольмом приняли мои правила игры и тоже не напоминали об этом. Краем уха я слышал разговор Тесея и Силены, пока они были на кухне.       Мама считает, что я остыну и всё наладится. Тесей боится, что все не так просто. Правильно боится.       Никто особо не придал значения тому, что я слонялся от кабинета к кабинету с более усталым выражением лица, чем обычно — просто стоило мне прикрыть глаза, как в моём воображении живо всплывала картинка посеревшего Тесея, а подсознание гаденько шептало мне на ушко: «Это было на твоей совести», так что о здоровом сне можно было забыть.       Я был бы и рад искренне переживать за самочувствие брата. Боязливо догадываясь, по чьему велению он вернулся к жизни, я бы ходил за ним бледной тенью и пытался бы распознать какие-то признаки насильственного возвращения души в тело, но… Но я же теперь, оказывается, братоубийца. Просто самый страшный урод на планете, да. Так что моя гордость заставляла меня упрямо игнорировать все косые взгляды моего упрямого родственника, который, в свою очередь, никак не мог совладать со своим чувством собственной важности и подойти ко мне с извинениями.       Да уж, спасибо за доверие.       Пара дней прошли как-то мимо меня. Я что-то делал, записывал, почти не фиксируя материал в голове, затем приходил домой, умывался, менял одежду, шёл за сестрой, краем уха выслушивал её восторженные рассказы о какой-то подружке-однокласснице, а сам раз за разом проигрывал в воображении нашу драку с Тесеем, пытаясь хотя бы частично восстановить в памяти ход событий. Не из вопросов справедливости, а из чистого любопытства. Как мне, подростку на десяток кило легче этого качка, удалось не просто его побить, так ещё и повалить на пол? Я всегда знал, что мои эмоциональные порывы могли слегка влиять на мои физические способности, скорее в качестве дополнительной мотивации и в роли «второго дыхания», но… Чтобы так сильно? И ещё кое-что беспокоило меня. Я был так зол потому что он сказал абсолютно несправедливую вещь, или я разозлился оттого, что я мог в какой-то мизерной степени с ним согласиться, но при этом я не был этому очень рад?       Я вспомнил, как ощутил собственную кровеносную систему.       Я чувствовал где-то на подсознании, что мне это не впервой, но воспоминания об остальных инцидентах были слишком призрачными и надуманными, чтобы в них верить.       Мне просто было нужно найти себе новое занятие. Такое, чтобы оно меня отвлекло в достаточной мере, чтобы навязчивые мысли о том, что подчинилось мне в теле моего же приёмного брата, и какой ценой, наконец покинули мою измученную голову.       И занятие нашлось.       Одним вечером я сидел в своей комнате и пролистывал заданную на дом книгу. Никакого желания окунуться в мир литературы, отчего-то, в этот раз не было. То ли дождь слишком громко шелестел за окном, то ли Малкольм чересчур громко сопел, закутавшись в плед…       Не спалось. В кружке одиноко покоился уже давно остывший кофе — чёрный, без сахара. Пить его не было никакого толку — на вкус он уже был как прокисшая тряпка, а мои попытки отказаться от сахара пока что терпели фиаско. Я слышал как за стенкой что-то смотрит Тесей. Мы не разговаривали с ним уже порядка недели… И пускай это было моё решение, хотя и импульсивное, я был бы рад, если бы он первый подошёл, и все-таки попытался вновь со мной заговорить. Но он этого не делал, а я уж точно первым не пойду, даже если и соскучился по его дурачеству. Мостиком между нами выступали остальные сестры и брат — иногда они подходили ко мне, передавая какие-то просьбы Тесея, в основном касавшиеся литературы, я передавал им отказ, или же, однажды, все же согласился помочь, когда дела были совсем плохи.       Во время занятия я держался отстранено — называл его по имени, не говорил на бытовые темы, отвечал только на заданные вопросы и только изредка давал какие-то наставления и комментарии. Я буквально слышал, как скрипят у него зубы, как ему хочется бросить тетрадь в стену и накричать на меня, чтобы я перестал себя так вести, но он знал, что если сделает это, то я просто встану и выйду за дверь, и тогда уже ему никто не поможет с эссе. И он стерпел.       Оценка за последнюю самостоятельную письменную работу была весьма плачевной. Я пролистал его классные работы и только сокрушенно вздыхал, но не собирался в сотый раз объяснять то, что можно было бы исправить в будущем, чтобы получить хоть что-то выше тройки. Пусть получает то, что заслуживает. Раз уж считает, что его брат по собственному капризу может захотеть его утопить, то пусть сам достаёт себе спасательный круг.       Обида жгла горло, но я мерным тоном посоветовал проверить ему слово «молахитовый» на правописание в словаре.       Но не суть.       Я устало взглянул на часы. Полдвенадцатого ночи. Снова обернулся на спящего Малкольма. Он выглядел так уютно в своей этой клетчатой пижаме и взъерошенными соломенными волосами, что мне искренне захотелось, чтобы этот вид меня хоть немного усыпил. Но нет. Сна ни в одном глазу.       Я решил найти в интернете какую-нибудь схему оригами и собрать какое-нибудь сложное животное. Я как раз помучаюсь хорошенько, выпущу пар, устану и улягусь в кровать, и буду спать крепко и сладко. Для фигурки, которую я выбрал, нужно было сделать надрез в бумаге, так что я потянулся к нижнему ящику в поисках канцелярского ножа. Вытянув ящик, я машинально скользнул ладонью под оранжевую папку, и коснулся пальцами чего-то шершавого.       Дневник Кристофера.       Забыв в ту же секунду о том, что я хотел делать какие-то поделки, я достал свою недавнюю находку, и, с трепетом проведя пальцами по обложке, наконец осмелел и открыл записную книжку Кристофера. Снова меня встретил печальный автопортрет хозяина, и я поспешил перевернуть страницу, и столкнулся сразу же с рукописной заметкой. Почерк у парня был с сильным наклоном вправо, он выводил слова прописью, широко вытягивая штрихи у букв, и порою я начинал воспринимать это как скорее сборище непонятных скрипичных ключей и завитков, однако с третьей попытки наконец смог разобрать первую заметку в дневнике. 28/09. Дождь. Сегодня 308 дней со смерти матери. Не тянет на юбилей. Но сил терпеть нет. Дышать тяжелее с каждым днем, таблетки отменил. Побочки задрали. Сны снятся. С церковью. С мамой. Надоело всё. Не рисуется. Только рожу кислую на форзаце набросал, да так, баловство. Не писать мне икон. Да и тошнит от них. Всегда тошнило. Зачем они мне? 30/09. Пасмурно. Тесей канючит, чтобы я покатал его на велосипеде. Пришлось открутить пару болтов, чтобы велик, как только я взял его в руки, развалился. Как говорится, дерьмо случается. Клэр видела, что я ломаю вещь, но ничего не сказала ни мне, ни родителям. И ладно.       Я с интересом провёл пальцами по выпуклым строчкам. От наборного текста, распечатанного на принтере, никогда не будет такого ощущения — несмотря на достаточно холодную формулировку заметок, больше схожее не на душеизлияние, а на список покупок, было видно, как сильно подросток злился, вдавливая ручку в листок. Пара помарок в слове «велосипед» — он перепутал буквы «п» и «д» местами, второпях, пытаясь лишь зафиксировать событие и не держать его больше в голове. Зафиксировать и жить дальше, не думая о своей злости.       Перевернув страницу, я увидел небольшой пейзажный набросок. Я узнал вид — именно этот дом мне было видно из окна нашей с Малкольмом комнаты, и я даже на секунду обернулся, чтобы убедиться в том, что в этом районе за последние четыре года мало что изменилось. На соседнем листке было ещё три заметки. 01/10. Облачно. Нарисовал Тесею его идиотского супергероя. Пусть подавится. Стал раздражительным. Ну, это заметно. Банка красной гуаши заплесневела. Только одна. Странно. В любом случае, какой из меня живописец. Чарльз смотрит на меня странно. Может, понял, что велик кто-то раскрутил. Надеюсь, он не станет его чинить. Или наконец научит Т. кататься. 07/10 Плевать. Господи, ну сколько можно. Семь раз сказано не трогать мои вещи. Думал, выкручу мелкому руки, но мне стало его жаль. Бесит. Клэр сказала, что если мне что-то нужно, я могу обращаться к ней. Мне нужен покой. Вряд ли она поможет. Сон совсем ушёл. Я вернул вчера таблетки, но, кажется, мне только хуже. Меня убьёт или бессонница или этот негодник. Снова зовёт. Господи, пощади мою грешную душу. 10/10. Ливень. Ненавижу местную училку по искусству. Каждый раз она подходит ко мне со своим этим цоканьем, чтобы засунуть свой крючковатый нос не в свое дело. Нет, я не буду рисовать снегирей, катись в Ад. Прости, Господь, ты видишь, я хотел быть хорошим ребёнком. В пять утра мне показалось, что на пороге комнаты кто-то стоит. Я смотрел туда минут пять, но стоило мне спустить ноги с кровати, как оно исчезло. Крыша поехала. Не мудрено.       Заметок, как оказалось, на странице было всё-таки четыре. 12/10. Дождь. Я ненавижу всю свою жизнь.       Я с грустью вглядывался в расчирканную чуть выше запись. Кристофер постарался сделать всё, что в его силах, чтобы ни один любопытный воришка секретов не мог разобрать, что же такое так сильно потрясло его одиннадцатого октября, что на следующий день у него хватило сил лишь констатировать тяжёлый, но наверняка искренний факт.       Он просто, наверное, устал. К тому же у него были на днях галлюцинации, которые он и зарисовал на полях — вытянутый чёрный силуэт, будто бы заглядывающий в комнату.       Я на всякий случай взглянул на дверной проём. Никого. 15/10. Силена купила мне моё любимое пирожное и специально пронесла в комнату так, чтобы Тесей не увидел. Люблю её. Однажды я научусь готовить такое пирожное… А нахрена? Не. Не буду учиться. Клэр втюхалась в какого-то мальчишку из школы, смех да и только. Она его поколотила в знак вечной любви. Мне оставалось только покрутить пальцем у виска.       Малкольм громко всхрюкнул во сне, и я не на шутку перепугался. Выругавшись себе под нос, я захлопнул дневник и тяжело вздохнул.       Дочитаю уже позже.

***

      На следующий день в школе я не мог думать ни о чём, кроме как о дневнике моего покойного приёмного брата. Рейчел с Аннабет соревновались в остроумии, замечая, что я в сотый раз выпал из разговора, глядя куда-то перед собой.       Но, когда к нам подошёл на одной из перемен Тесей, я сам вышел из своей задумчивости и хмуро глянул на брата.       — Привет, — поздоровался Тесей, скользнув по мне взглядом.       — Что, идёшь в спортзал? — поинтересовалась Рейчел, поправив свои кудряшки. Видимо, она отпустила мысль о симпатии ко мне и решила присмотреться к моему приёмному старшему брату.       Не лучший выбор. Я бы скорее одобрил кандидатуру Малкольма. Но это личные обиды.       — Да, у нас собрание команды, — довольно покивал парень. — Уже начинается новый сезон, и нам надо готовиться к городским соревнованиям уже сейчас.       — Здорово, — кивнула Аннабет и глянула на меня. — Как там ваше эссе?       — Не интересует, — бросил я, усиленно разглядывая хаотичную толпу школьников.       — Четыре, — всё равно ответил Тесей, и я боковым зрением конечно видел, как он сверлит меня взглядом. — Блофис сказал, что тема раскрыта не до конца.       — Так я тебе и не диктант даю, — пожал плечами я. — Ты должен был сформулировать выводы сам. Большой уже.       — Если бы я мог, я бы к тебе не обращался.       — То есть ты хочешь сказать, что с остальным ты уже сам справляешься? — я всё-таки посмотрел прямо на брата. — Впрочем, на тройку, да.       — Боги, Перси… — пробормотал Тесей и закатил глаза. — Ладно. Мне пора.       — Вали, Майкл Фелпс, — буркнул я на прощание и скрестил руки на груди.       Девочки выдержали вежливую паузу, дожидаясь, когда брат скроется в толпе подростков, а потом обратились ко мне.       — Что у вас, ещё раз, приключилось? — неуверенно протянула Дэр, поправив сумку на плече.       — Они поссорились, — объяснила Аннабет. — Но я думала что вы уже сто раз помирились. Малкольм сказал, что они когда впервые поссорились, то уже наутро были не разлей вода.       — Он не клеймил меня убийцей, — парировал я, откинувшись спиной на стену.       — Вот это страсти, — послышался голос по правую руку от меня, и, взглянув туда, я увидел Дэвиса. — Убийцей? Что он там тебе наговорил?       — А что ты тут делаешь? — хмыкнул я. — Литература основного курса в другом крыле, разве нет?       — Меня тянет в места, где нужна справедливость и мудрость, — он ухмыльнулся, глянув на меня. — Одна Аннабет вас, олухов, точно не потянет.       — Кого ты, по его мнению, убил-то? — негромко спросила Аннабет, дотронувшись до моей руки.       — Его и убил, — я пожал плечами. — Он намекнул, что я специально его не спасал, когда он почти утонул.       — Подожди… — у Малкольма глаза сделались на пол-лица. — Он совсем с катушек съехал?       — Поэтому я больше с ним не разговариваю. Пусть сначала вымоет рот свой дрянной с мылом.       — Да уж… Дела, — пробормотала Рейчел, и прозвенел звонок.       Действительно «дела».       Тесей так и не подходил больше.       Я с трудом дождался вечера, чтобы завернуться в одеяло, заварить себе кружку чая, взять электронную сигарету, и, лениво покуривая, забившись в угол кровати, погрузиться в увлекательное чтение. 16/10. Однажды Матушка М. сказала, что хотела бы взять в апостолы язычника. Я думал, что найду спасения. Но она хотела сына Царя Ада. Выдумывала магов крови. Мечтала, что он станет её Иудой. Мечтала быть обманутой, будучи самой искусной лгуньей. Блудница. Язычники и дети языческих богов, значит, грешники, но те, которые нравятся, могут стать приближенными… Хм. Хотя Иуда все равно попал в Ад. Какая разница. Он бы не нашёл спасения. Но Матушка все равно идиотка. Прости меня Господь. Прости. Прости мою мать и освободи её грешную душу.       Ага, вот и первое упоминание, видимо, той самой секты, в которой состоял Кристофер вместе со своей матерью. Судя по этой короткой заметке, там царился какой-то полный хаос верований — какая-то дешевая пародия на христианство, рассказывающая про язычников, магов крови, царей Ада… Дети языческих богов?       Неужели в той секте знали о существовании полукровок и их действительно божественном происхождении?       Кто же такая эта Матушка М.?       Я не был уверен, что найду ответ среди заметок, но в любом случае продолжил чтение. 18/10. Ненавижу свою жизнь.       Я с сожалением вздохнул, вновь увидев эти строки. Возможно, на него просто временами накатывало отчаяние, и единственное, что он мог — поделиться этой болью с листами в клетку. Отчасти я мог его понять — не думаю, что распространяться по поводу своих проблем было сильно легче и в те года, когда детей в семье было трое. Конечно, набравшись горького опыта, в общении со мной Силена и Чарльз уже знали, что иногда из детей нужно аккуратно выуживать информацию — для их же блага. С другой стороны, у меня было понимание и осознание, что родитель может быть адекватным благодаря моей маме. Был ли такой опыт у Кристофера — я не знал.       Бесполезно, наверное, анализировать мёртвого подростка. Однако я всё равно пытался. Наверное, это всё факультатив по психологии виноват. 20/10. Дождь. Раз мне всё равно снится церковь, то я её нарисую. Зарисую все катакомбы. Каждую щель, которую я помню. Комнату, в которую меня поселили для причащения. Прочитал в интернете про причащение в христианстве. Матушка М. явно что-то навыдумывала… Мне не по себе. Тесея отдали на плавание. После первого же занятия, получив похвалу тренера, он начал мнить себя звездой мирового спорта, чем вызвал бурю умиления у приёмных родителей. Он, по его словам, чувствовал себя как рыба в воде, и я пошутил, что он, должно быть, сын Посейдона. Родителям моя шутка не понравилась. Впрочем, я понимаю, что ребёнок Большой Тройки — это огромные риски для безопасности семьи, и без того полной полубогов. Вчера возле дома ошивалась какая-то тварь. Отец вместе с Клариссой дежурили всю ночь, на случай, если чудовище всё-таки решится напасть на дом. Я в темноте не разглядел, но, кажется, это был сфинкс. Так что дитя Больших Шишек нам вообще ни к чему.       Какие интересные подробности.       Я решил не принимать на свой счёт слова о детях Посейдона, а вот упоминание «церкви» Матушки М., которая мучила подростка в страшных снах меня заинтересовало. И, видимо, Кристофер был человеком слова — несколько следующих разворотов были испещрены зарисовками какого-то переделанного амбара, подражающего готической архитектуре, но приземистого и аляповатого на вид. Далее он нарисовал узкий тёмный зал с рядами скамеек, ведущих к центральному подиуму, на которой стояла ораторская будка, и за ней висели рваные знамёна и какие-то статуи. Что было странно — внешние габариты амбара никак не вязались со внутренним убранством — по рисунку Кристофера казалось, что там достаточно узкое помещение с высоченными потолкам и окнами, расположенными где-то на крыше, но это никак не могло быть правдой…       Впрочем, может быть это не совсем обычная «смертная» секта. Эта мысль показалась мне достаточно справедливой.       Я вновь перевернул страницу. Разворот был заполнен схемой какого-то замысловатого подземелья, и я поднёс дневник ближе к лицу, вчитываясь в каждую маленькую подпись, нанесённую остро заточенным карандашом. Со временем, пока мальчик вёл этот дневник, заполняя другие развороты, карандаш местами смазался, где-то отпечатался на втором листе, иногда сбивая меня с толку. Судя по всему, это неведомая «церковь» имела богатую систему подземных сооружений, в некоторых из которых, исходя из подписей, жили прихожане или обслуживающий персонал. Больше всех меня заинтересовала маленькая комнатушка, подписанная Кристофером как «сокровищница». Интересно, что же Матушка М. там могла хранить?       На следующем развороте нашёлся портрет одной очень знакомой девчонки. Ее густо заштрихованные волосы были собраны банданой, а глаза смотрели уверенно и немного нагло, и даже ресницы не придавали ей излишней женственности. Конечно, это была юная Кларисса, наша старшая сестра, и Кристофер знал её гораздо больше меня, ведь жил с ней в одном доме, когда как сейчас она училась в колледже, и заглядывала к нам лишь в Рождество.       На соседней странице, по старой традиции, была заметка. 24/10. Биологичка поставила двойку за рисунки на уроке. Кларисса набедокурила в школе. Я с трудом понял из её рассказа, что именно произошло, но когда мы столкнулись с директором, то я стал вдохновенно сочинять просто несусветный бред, чтобы выставить сестру в роли несчастной пострадавшей или вовсе очевидцем. Мистер Джефферсон сначала смотрел на меня недоверчиво, но потом, чем больше я говорил, тем больше он мне верил. Идиот. В общем, мне купили булочку в столовой Забавно. Мне подумалось, кем же был божественный родитель Кристофера? Сначала я подумал, что Афродита, раз он смог заговорить директора школы, но с другой стороны у меня были сомнения. Все-таки его мать была вроде как родная… Хотя, Тесей тоже так думал. 25/10. Мама стояла в коридоре. Когда я моргнул, она расстворилась в воздухе. Не помню, что случилось, но мне стало очень больно дышать, и ощущение было такое, что моё сердце сейчас остановится, и я однозначно умру. Мама стояла в том белоснежном одеянии и держала в руках ритуальный нож. Шептала что-то про жертвенного ягнёнка. Помню, что пришёл в себя уже сидя в ванной. Я был одет в домашнюю одежду, одна штанина заляпана кровью. Я не помню, как я умудрился взять канцелярский нож со стола и порезать себе руку, но по крайней мере вид крови вернул меня к реальности. Хорошо, что в ванне у нас всегда хранится бинт и немного нектара. Доктор Джонсон говорил, что кошмары после нашей терапии уже не должны так сильно влиять на меня. Но они влияли. Надо будет сказать приёмной матери. Но мне страшно, что я её разочарую.       Жертвенный ягнёнок? Боги, неужели его мать хотела его зарезать ради этой секты? Кажется, всё гораздо хуже, чем я думал поначалу. 26/10. Пасмурно. Ребята в классе дразнились и мешали учителю вести урок. Я чувствовал себя ужасно неуютно в таком балагане. Мне это всё напомнило коллективные молитвы у Матушки М., когда все прихожане начинали громко обращаться к богу Судеб и кланяться алтарю с жертвой. Мне всегда было страшно, что меня кто-нибудь задавит, ведь все сновали туда-сюда, пытаясь протолкнуться к алтарю и вымолить себе удачу. Я почувствовал ужасный, панический страх, и мне стало тяжело дышать, и я поднял руку и попросился выйти в коридор. Наверное, я побледнел, и растерянная учительница решила переключиться на меня, раз с успокоением класса не вышло, и сама вывела меня в коридор, похлопывая по спине. На следующей перемене Джон отобрал у меня рюкзак и перекидывал его своим друзьям, называя меня «питомцем учителя», и неприятно смеялся. Потом они взяли мой портфель и закинули в женский туалет, гогоча во всё горло. Я видел, как Златовласая дева спускала свои одеяния, прежде чем отдаться алтарю. Как будто бы теперь меня можно было смутить просто женской уборной, в которой все кабинки закрытые. Я непонимающе тогда посмотрел на них и зашёл в туалет, под их возгласы и улюлюканья. Там стояла какая-то девочка и мыла руки, и она с некоторым скептицизмом взглянула на меня, но кричать или выгонять меня не стала. Я забрал свой рюкзак и вышел из уборной, толкнув плечом Джона. Наверное, не стоило толкаться. Прости меня, Господь, я просто немножко разозлился оттого, что они сочли смешным моё недомогание. Надеюсь, я его не поранил. Математик сегодня поставил меня у доски и около десяти минут мучил, пытаясь заставить меня решить какой-то непонятный пример. Слёзы душили, но я не мог позволить себе расплакаться при всех, хотя руки тряслись, и этого, наверное, уже было бы достаточно для издевательств. Учитель улыбался, говоря нарочито-ласково, издевался над тем, что я не выучил нужную формулу, и теперь буду стоять у доски, пока не изобрету её. Правда, ему потом всё-таки надоело, и он посадил меня на место, естественно, поставив в журнал двойку.       Это была одна из самых длинных заметок из тех, что я читал. Видимо, пока Кристофер её писал, то снова окунался в неприятные события описанного дня, а потому его почерк стал ещё более резким, а наклон букв — ещё более выраженным. Временами мне было тяжело понимать его прописной почерк, но я уже начинал постепенно привыкать к нему.       Знание о том, что я не смогу никогда подойти к Кристоферу, похлопать его по плечу и поддержать, горьким смирением отдавалось в груди. Ему была необходима помощь. Помощь всех вокруг — родителей, брата, школьных воспитателей, психолога. Он вроде упоминал, что с ним кто-то занимался, но явно этого было недостаточно.       Он не «жил дальше». Он выживал, по мере возможностей, и это у него получалось не то чтобы очень успешно.       Я перевернул страничку, стараясь не зацикливаться на жалости к Кристоферу, и увидел ещё один набросок. Тесей, судя по всему, с разбитым носом и губой, и по щекам мальчика градом текли слезы. Стрелочка от первой строчки заметки вела как раз к этому жалостливому портрету. 27/10. Грохнулся с велика. Долго канючил, но на деле наверняка просто привлекал внимание взрослых. Посмотрите, я испытываю боль. Позер. Сидит в гостиной, кушает мороженое и смотрит мультики — мама разрешила ему не делать сегодня домашнюю работу, а отдохнуть и завтра остаться дома, и они пойдут ко врачу, выяснять, нет ли перелома или сотрясения. И, конечно, посуду поэтому снова мою я. Уже в третий раз на неделе. Я не мог нормально уснуть уже практически восемь дней. Сплю пару часов и вскакиваю, ощущая на себе чей-то пристальный взгляд. Но никого рядом нет. Надо достать таблетки. Может, транки.       Я чуть нахмурился, глядя на строчки заметки. Видимо, из-за всего произошедшего в той секте, Кристофер почти не ощущал, либо отрицал физическую, а возможно и душевную, боль, а потому так резко реагировал на её проявления у остальных людей. Что такое «транки»? Я не знал. Возможно, транквилизаторы, раз речь шла о сне.       На следующем развороте я увидел на удивление неуверенную работу — линии были проведены несколько раз, будто бы Крис не совсем знал, где именно их место, нос был повернут как-то не так, и лицо этой девчонки было мне совсем не знакомо, так что я практически тут же обратился к заметке. 30/10. Девчонка из туалета. Она подошла ко мне сегодня и спросила, в чьём я классе на алгебре. После моего ответа, она назвала своего учителя математики. Потом мы молчали, и она спросила, что я рисую. Я рисовал тогда внешний план церкви Матушки М., но мне бы не хотелось делиться этим с незнакомыми девчонками, а потому я закрыл его рукой и сказал, что ничего не рисую. Девочка сказала, что её зовут Кейти. Я хотел сказать, что мне плевать, но вместо этого сказал, что я Кристофер. «Как Кристофер Робин?» — спросила она, имя ввиду, видимо, персонажа детских книг. «Как Кристофер Рив, » — ответил я, имея ввиду Супермена восьмидесятых. Она не поняла шутки, но на всякий случай хихикнула и отошла от моей парты. Спасибо, Господь, это было неловко.       Я ухмыльнулся этой заметке. Девчонка, видимо, хотела познакомиться с братом, но он был явно не из тех, кто любит заводить новые знакомства. Впрочем, это его законное право. 01/11. Рука всё не заживала. Это было странно — ведь обычно амброзия с нектаром заживляла подобные глупости буквально за сутки, а тут прошло уже… Сколько времени? Судя по записям, почти что неделя прошла. Неделя? Так много? Дни слились в одно серое полотно, и мне было сложно сказать, какой сегодня день, и что происходило вчера. Что-то вчера было? Записи помогают мне, но чем дальше, тем больше я начинаю сомневаться в их правдивости. Вроде что-то смутно помню… Достал таблетки. Сегодня, надеюсь, усну. 02/11. Тесей схватил меня прямо за раненную руку. Ударил его. Он заплакал и пожаловался маме. Отец сказал, что в последнее время я стал угрюмым. Сказал, что это все осень. Купились. Таблетки сработали. Чувствую себя странно. Сложно концентрироваться. Забыл накрыть рану бинтами, и мама посмотрела прямо на неё. Но она не увидела ничего страшного? Это странно. А эта рана существует, или её на деле нет? Я могу верить тому, что я вижу? Или нет?       Дальше Кристофер, видимо, пытался что-то нарисовать, но всё сразу же зачеркивал, проведя пару линий. Другая страница была вовсе вырвана, и, кажется, из-за этого была пропущена почти что неделя. 08/11. Кейт увязалась за мной. Шла со мной почти до самого дома и болтала что-то. Я сказал, что хочу побыть один. Она ответила, что я и так всегда один, и что человеку нужен человек. Да что она вообще понимает. Я посмотрел на неё немного дольше обычного. У неё забавный вздёрнутый нос. Я улыбнулся своим мыслям, но она, кажется, поняла это как-то иначе. С неба падал снег, но к вечеру он уже весь растаял. Слишком рано для зимы. 09/11. Снился алтарь со Златовлаской. Ей Матушка М. надела маску какой-то птички. Возможно, голубки или павлина. Она была смиренной и молчала, пожеланий богу Судеб не оставила. Мать шепнула мне на ухо, что парень, которого предали алтарю в маске свиньи в прошлом месяце, и привёл её к Матушке М. Сказала ещё тогда, что жертвуя двумя жизнями, мы, скорее всего, получим ещё больше удачи в этом месяце. Я увидел, как по виску Златовласой стекла одна единственная слеза. Кажется, за этот месяц она поправилась. Это был ужасный день. Ужасный сон. 11/11. Да уж. Кейт сегодня поцеловала меня в губы, заманив за школу после уроков. Она пыхтела, пока мы шли, и пыталась, видимо, собраться с духом. Я был растерян и очень недоволен. Я почти ничего не знал об этой девчонке, не говоря уже о том, нравилась мне она или нет. Мне, может, никто не нравится. Ничего не нравится. Я отказал ей. Сказал, что не собираюсь с ней встречаться. Она сказала, что такого быть не может. Я сказал, что в таком случае она дура, и ушёл. Ох, прости меня Господь, как это ужасно, должно быть, звучало. Наверное, тяжело слышать отказ… Но если ты что-то чувствуешь. Она навряд ли что-то чувствовала. Она сказала тогда: «Я красива, ты — красив. Мы должны быть вместе». Уверен, это не так работало.       Я нахмурился. Ничего себе ему попалась наглая девчонка. Я ни разу за весь дневник не увидел в её сторону никаких признаков симпатии, и не думаю, что Кристофер стал бы прятать такое от своей записной книжки. От родителей ещё бы ладно, но тут… Про сон о секте мне было даже страшно думать, и я переключился на остальные заметки. 12/11. Посмотрите, кто объявился. Пока я гулял по парку, ко мне присоединился мужчина. Он был грузный, кудрявый, а его чёрные глаза бегали туда-сюда, пока он думал, как со мной заговорить, а его леопардовая рубашка привлекала ко мне больше внимания, чем любой митинговый транспорант. Конечно это был он. Дионис, мой треклятый папаша, проклинаемый моей матерью черт. Вино и любой алкоголь и праздненства — тяжкий грех в понимании её религии, а я прямо-таки дитя греха. Я хотел бы забыть. Но он идёт рядом. Напоминая, что я никогда не отмоюсь от позора. Из-за него я попаду в Ад, даже если попытаюсь искупить свои «грехи». Я рождён грешным. Грех уже в моей крови. Отстой. Испортил неплохой день.       Ох. Вот кто его отец. Чёрт, я и не подумал, что им мог быть Дионис. Я взял в руки мобильник и набрал его имя в поисковике, пытаясь понять, как именно Кристоферу удалось тогда заговорить директора. Ну, хотя бы предположить.       Упоминание «религиозного экстаза» о многом мне сказало. По крайней мере в выборе матери для своего ребёнка он видимо в этот раз руководствовался, почему-то, этим. 14/11 Лучше бы умер я. Я был рождён для того, чтобы меня предали к алтарю. Не мать. 15/11 Мне стоит перестать так думать. Я снова порезал себе все руки… Вся ванна была в крови, и я никак не мог её смыть. Пришлось врать маме что я пытался покрасить волосы в красный цвет, но не подумал, что мои волосы чёрные и краска не возьмётся. Мама посмеялась. Хорошо, что она не очень большого ума. Прости меня, Господь, за эти слова. Наверное раны всё-таки заживают, но почему-то я продолжаю их видеть, а все остальные — нет. Я впервые ночью разрыдался. Правда, Тесей уже спал, и я ему не помешал. Я хочу снова ничего не чувствовать. Совсем. Всё, что я теперь-то чувствую — боль. 16/11 Девочка, которой я отказал в «отношениях» болтает всем, что я гомосексуал. Это… Странно. На меня косо смотрят, но вроде ничего не предпринимают. Гомосексуал. Могут ли мне нравиться мальчики? Это грешно. Наверное. Но я уже рождён грешником. Хм. Странное ощущение. Ребята вроде как посмеялись да и не придали этому особого значения. То, что я по каким-то слухам, гей, не делает меня интереснее или дружелюбнее. Я подошёл к Кейт после четвёртого урока — она стояла среди своих подружек и довольно хихикала. Я отозвал её на пару слов, и она, победно оглядев девчонок, подошла ко мне. Случился буквально следующий диалог: «Зачем ты это делаешь?» (я) «Что именно?» (к) «Болтаешь про меня всякую несусветицу». «Несу- что?» «Зачем ты всем рассказываешь, что я гей? Откуда ты вообще это взяла?» «Разве это не правда?» «Что я тебе такого сделал, что ты решила про меня слухи пускать?» «Моя мама сказала, что только гей не захочет встречаться с девочкой, как я». «Значит мать твоя — дура, как и ты». Прости, Господь, мне не следовало так говорить о её матушке, но она просто меня… Разозлила. Мужеложство это грех, и… Хотя я не имею лично ничего против, но никогда этого не скажу, наверное. В общем, я ушёл, и она крикнула мне, что слюна — не смазка. От стыда щипало глаза. 20/11. Снова снег. Двойка по алгебре. Смешно, но я никогда не получал так много двоек по математике. Но сегодня я совсем не спал, и не смог по заданию учительницы, которая у нас замещала сегодня, умножить в уме одиннадцать на одиннадцать. Сто двадцать один, если что. Она подняла меня на смех перед всем классом, но я этого сначала даже не понял. Стыдно как-то. Неприятное ощущение. Не стал говорить Силене и Чарльзу. Тесею купили скейт. Теперь он носится на нем подле проезжей части и просит нас снимать его на камеру. Неугомонный. Надеюсь, пойдёт пурга, и снег помешает ему кататься. Надоел. Проснулся среди ночи от очередного кошмара. Мама лежала на алтаре, и по её бокам текла ещё горячая кровь. Но не та мама привиделась мне во сне, а приёмная. Когда я проснулся, то долго не мог успокоиться. В груди тянуло и болело, а потом у меня болела рука и челюсть, и дышать было сложно. Я уже думал попросить о помощи, но через ещё несколько минут меня отпустило и я попытался уснуть обратно. Не вышло. Зато поправил старый набросок церкви. Теперь всё точно.       В комнату ворвался Малкольм, громко хлопнув дверью, и я тут же закрыл ежедневник, запихивая его под подушку.       — Как же задрало! — рявкнул мальчишка, швырнув рюкзак на кровать и стал размахивать руками. Ох, я даже не заметил, что так накурил тут. Ну как накурил… Напарил? Как это называется? — Ещё ты тут, гусеница чёртова! Спасибо что не табак, блин, — парень открыл окно и стал чуть ли не срывать с себя школьную форму.       — Воу, брат, что случилось? — я растерянно посмеялся, засунув сигарету в тумбочку.       — Я вёл гипотезу четыре дня, а оказалось, что в источнике была ошибка перевода! — рявкнул мальчик, отпинывая брюки в угол. — И в моем главном аргументе содержится на самом деле отрицание этой гипотезы, а не подтверждение! И теперь! Всё! Заново! — последнее слово он прокричал в окно, и кинул папку с листами туда же.       — Малкольм! — воскликнул я, подорвавшись с места, и схватил парня за руки, отводя на всякий случай подальше от окна. — Малкольм, ну Аид тебя дери, что ты творишь? Бешеный что ли совсем?       — Ты не понимаешь! — почти в слезах убеждал меня Малли. — Столько трудов убито в пустую! Да я ночами не спал ради этого!       — Так а кто тебя заставлял-то не спать, Малли? — растерянно уточнил я. — Это же не обязательный проект?       — Мне нужны эти баллы! — тут же возмутился мальчишка. — А теперь… Ррр! — он злобно уселся на кровать и стал сопеть, скрестив руки на груди, и очень напоминая злобного хомячка.       Только не ржать. Он меня иначе пустит на салями.       — Ну, ну, Дэвис, — я присел рядом с ним и приобнял его за плечи. — Ты ещё сотню работ напишешь, а эту… Можешь как раз написать о важности перевода в научных работах, и что… И что халатный подход к переводу текстов может привести к последствиям гораздо более серьёзным, чем срыв доклада.       Малкольм ещё посопел немного, но потом все-таки успокоился и взглянул на меня.       — Ну да. Наверное.       — Я пойду заберу твою работу с огорода, — я похлопал его по спине. — Вряд ли с неё получится хороший урожай.       — Да нет у нас огорода… Только сад…       — Теперь будет, — я захватил сигарету из тумбы и выскользнул из комнаты.       Ещё я маленьких гениев не успокаивал.       Как оказалось, доклад Малкольма чуть не оказался на голове Лейси, благо, с ней по двору гуляла Аннабет, и вовремя убрала девчонку с линии огня. Конечно, папка бы её не пришибла, но ссадина на лбу и крокодильи слезы до вечера были бы обеспечены.       — Что вы там кидаетесь? — смеясь спросила у меня Аннабет, держа мою сестру на руках.       — У Малкольма кризис Теслы, — фыркнул я, подняв с земли папку и отряхнув её от земли. — Или Эйнштейна. Короче мозги у парня вскипели.       — Не у него одного, — хмыкнула Аннабет. — Тесей совсем ходит сам не свой.       — Он просто идиот, — отрезал я, пролистывая доклад Малкольма.       — Вы так и не помирились? — расстроенно спросила Лейси и я чмокнул её в висок.       — Пока не выходит.       — Вы же помиритесь? — пробормотала Лейси, взглянув растерянно на меня.       — Конечно, малыш. Как только он поумнеет, — я отдал девушке доклад и забрал с рук Аннабет сестру. Лейси тут же обхватила меня руками и ногами, как маленькая обезьянка. — Отдашь гениальной истеричке его доклад? У меня сил нет с ним возиться.       — Ладно, — Аннабет легонько шлепнула меня папкой по лбу. — Но за это ты мне поможешь… с литературой.       Я хмыкнул, глянув на девушку. Ну да, с «литературой».       — Да… С литературой, — я поправил сестру на руках и подмигнул Аннабет, пошёл первым в дом.

***

      — Перси? — спросила Аннабет, потрепав меня по плечу. — Ты хорошо себя чувствуешь?       — Отлично, — я покивал, и, пока никто вроде не смотрел, чмокнул Аннабет в губы. — Просто… Не спалось. Вот и отрубаюсь.       Я потёр пальцами глаза, вспоминая, как перечитывал записи Кристофера, не решаясь пока что читать дальше. Я понимал, что там, скорее всего, относительно скоро будет прощальная заметка, и от этого у меня кровь стыла в жилах. Мне было страшно прикоснуться к последней воле истерзанного судьбой подростка. Особенно зная, что я вполне мог закончить также.       Какие же у него всё-таки красивые наброски.       — Ну… — щеки Аннабет слегка зарделись, но я только улыбнулся. — Увидят же, дурачок.       — Пиджей!       Я вздрогнул, услышав за спиной знакомый голос, и тут же обернулся. Ко мне на всех порах спешил мистер Блофис, и я изо всех сил старался не скорчить кислую мину.       — Пощади меня Аид, — пробормотал я, глянув на девушку. — Главный фанат привязался.       — Фанат?       — Пиджей, наконец-то я тебя нашёл, — широко улыбаясь заявил учитель и хлопнул меня по плечу. — Здравствуйте, юная леди.       — Здравствуйте, мистер…       — Блофис. Мистер Блофис, я веду литературу в старших классах… Пиджей, я могу с тобой кое-что обсудить?       — Это займёт часть урока? — недоверчиво спросил я.       — Возможно… Если так случится, то я сам приведу тебя в класс и извинюсь перед учителем.       — Я весь ваш, — лучезарно улыбнулся я в ответ и глянул на Аннабет. — Ступай, родная, у нас тут великий разговор назрел.       — Лишь бы прогулять алгебру, — фыркнула Аннабет и потискала меня за щеку. — Рада была познакомиться, мистер Блофис.       — Взаимно, эм… — учитель выглядел слегка растерянным от того, что не спросил имени ученицы.       — Мисс Чейз, — прошептал я, и Блофис как попугайчик повторил за мной. Аннабет обернулась на нас, и, улыбнувшись, махнула ладошкой. Я невольно проскользнул взглядом по её точеной фигуре и тряхнул головой. Что за наваждения посреди бела дня.       — Вы меня дважды спасли, мистер Блофис, — пробормотал я, ступая за учителем. — Чем же я обязан?       — Я помню, что ты отказался от конкурса художественной литературы, хотя мне это всё ещё не понятно, — заговорил мистер Блофис, открыв дверь своего кабинета и запустив меня внутрь. — Но мне сегодня пришли новые материалы, и это тебя не оставит равнодушным.       — Мистер Блофис… — я обречённо вздохнул, подойдя к учительскому столу. — Я не уверен…       — Только послушай, — мужчина возбужденно пошарил в бумагах и выудил несколько скрепленных скобкой листов с напечатанным текстом. Положив их передо мной, он схватил со стола синюю ручку, и, оглядев написанное, обвел что-то аж дважды.       — И? — я скучающе посмотрел на листок.       — Научная работа. Любая направленность, любой автор. Основная цель — выявление авторского стиля и его развитие от произведения к произведению. Но можно и другую взять. Можно сделать сюжетный срез книг одного поколения, или, например, поискать повторы в описаниях окружения и связать их с исторической повесткой того времени. Найти культурный код…       — Воу. Воу, мистер Блофис… — я растерянно слушал его предложения. — Это… Не сильно круто?       — Никто не ждёт от тебя докторской по литературе, — парировал учитель. — Но такая работа в твоём портфолио о многом скажет о тебе, как о студенте.       Я был не уверен, что доживу до колледжа… А вдруг?       — Ну… Не знаю… — я так упирался, что соглашаться сразу мне было стыдно. — Потяну ли?       — Я помогу! Пиджей, ты что, я обязательно помогу, обсудим тему, вместе будем вести исследование, я тебя всему научу! — Мистер Блофис настолько светился счастьем, что я даже задумался, а не странно ли это.       А потом мне подумалось, что всё лежит на поверхности — школьный учитель в среднестатистической школе встречает ученика, которому действительно интересен его предмет, и который в нем преуспевает. Подобный проект пойдёт не только мне в копилку — но и ему, как научному руководителю. Не думаю, что ему часто попадаются под руку ребята, которых можно привлечь к такой трудоемкой работе… Я задумчиво почесал подбородок и слабо улыбнулся учителю. Наверное, можно выделить пару часов в неделю на такой проект, и на выходных поковыряться…       — Что же… — я пролистнул документ и посмотрел на Блофиса. — Это уже больше по адресу, чем художественный рассказ.       — Ты согласен? — широко улыбнулся мужчина, и его морщинки в уголках глаз были такими тёплыми, что я не представлял, как ему можно отказать.       — Да… Попробуем, — я улыбнулся чуть скромнее, чем Блофис, но тому и этого было достаточно.       — Я тут набросал темы, и авторов, и по направлениям, — тут же затараторил учитель, и выхватил другой лист из стопки. — Если что-то понравится оттуда, то круто, или можешь просто вдохновиться и предложить свое, — мужчина протянул мне лист и кивнул. Прозвенел звонок.       — Упс, — я пожал плечами. — Не успели.       — Я тебя провожу, — с готовностью заявил мистер Блофис и поднялся с места. В класс стали стягиваться ребята, и он обратился к одному из них, чтобы они подготовились к опросу по книге.       Конечно, в этот момент в помещение вплыл задумчивый — ого! — Тесей. Увидив меня в своём классе, так ещё и в сопровождении Блофиса, парень растерял всю задумчивость и просто вылупился на меня во все глаза. Недолго думая, я ухватил старшего брата за ухо и потянул к себе.       — Ай! Ай!       — Ещё хоть раз ты такую хрень выдашь, — процедил я, стараясь звучать серьёзно. — Получишь по жопе. Понял?       Тесей похлопал глазами.       — Отлично. На этот раз прощаю, — буркнул я, и все-таки улыбнулся. — За базаром следи в следующий раз.       — Обещаю! — выпалил брат, и когда я выпустил его ухо, то горячо пожал мне руку. — Прости меня!       — Всё, хватит сцен, — пробормотал я и похлопал его по плечу.       Конечно, я мог просто в очередной раз с холодным выражением лица пройти мимо, и этой сцены бы вовсе не было, но я почувствовал порыв помириться прямо сию секунду — и я подчинился ему. Не вижу ничего зазорного.       Ждать, когда сын Ники снизойдёт до раскаяния, думаю, бессмысленно.       — Извини, что… — мистер Блофис прочистил горло и глянул на меня, когда мы отошли уже достаточно далеко от класса. — У вас с Тесеем что-то случилось?       — Да, — коротко ответил я. — Впрочем, поэтому у него последнее сочинение такое паршивое. Я даже в руки его не брал.       — Оу, — мужчина немного подумал и кивнул. — Ну, его сочинение было правда слабым, но явно не таким, как в прошлом году. Так что ваши занятия все равно приносят плоды.       — Рад слышать, — буркнул я, схватившись за ручку двери в нужный класс. Блофис, пытаясь соблюдать приличия, постучался, и я распахнул дверь.       Жан-Поль застыл с мелком в руках прямо возле доски с интересом оглядел нарушителей спокойствия.       — Драсте, — я не сдержал какой-то почти что едкой ухмылки и махнул листками, выданными мне Блофисом. — Извините за опоздание, научная работа, все дела.       На лице математика скользнуло непонимание, и он взглянул на Блофиса.       — Прошу прощения, — вежливо протянул учитель литературы и подтолкнул меня в спину, чтобы шёл уже к своему месту и не болтал лишнего. — Мне нужно было срочно поговорить с ним по поводу проекта, это правда.       — Ну проходи, — пробормотал мужчина, взглянув мне вслед. — Домашнее?       — Ага! Не в этот раз! — я с размаху уселся за парту. — Я всё-всё сделал!       — И сорок седьмой номер?       Я на секунду растерялся. Да помню я что ли, какие номера я делал.       — У меня плохая память на цифры.       — Естественно.       — Пиджей, подойди ко мне как только решишь по направлению, — бросил на прощание учитель литературы и улыбнулся Жан-Полю. — Ещё раз прошу прощения. Доброго урока.       — Мм… И вам, Пол, — пробормотал Жан-Поль, проведя идеально ровную линию мелом по доске.       От этого мужика мурашки по коже, я отвечаю.       Открыв тетрадь, я увидел, что сорок седьмой номер и правда был выполнен, и мне стало намного легче. Я перегнулся через край парты и подсмотрел у Рейчел, что за номер они решали перед тем, как я ворвался в класс, и попытался срисовать график на глаз.       — Джексон, номер сорок девять вы решите самостоятельно, раз вы его пропустили, в домашнем задании, — отчеканил Жан-Поль, даже не поворачиваясь к классу. — Нечего списывать у мисс Дэр.       — Что вы, даже не думал, — откликнулся я, вздыхая и возвращаясь к своей тетради. Рейчел с сочувствием оглядела меня, и нажала большим пальцем на первую фалангу указательного — мы таким образом предлагали что-то сфотографировать и скинуть. Я благодарно посмотрел на девушку и покивал, возвращаясь к актуальному номеру.       Конечно, без вопросов не обошлось.       — Подожди, так это правда? — спросила Рейчел почти сразу, как мы вышли из кабинета.       — Что именно?       — Да, что именно? — тут же возле нас появилась Аннабет и мягко улыбнулась нам.       — Перси опоздал на урок из-за того, что его похитил на пару слов Блофис, — затараторила девчонка. — И он сказал, что у них будет типа научный проект какой-то, вот я и спрашиваю, это они придумали, или правда у них что-то там намечается.       — Я отказал ему по поводу конкурса повестей, — я пожал плечами и поправил рюкзак. — Но он нашёл другой проект, с литературной аналитикой, и все-таки уломал меня написать детскую научную работу.       — Почему детскую? — уточнила Аннабет.       — Какой из меня учёный в пятнадцать, — фыркнул я, подкатив глаза. — Так… Смех да и только.       — Возраст тут не при чем, — пожала плечами Аннабет. — К тому же если он будет тебя курировать, то выйдет наверняка хорошая работа.       Я слегка отвернулся, пытаясь не показать, что я покраснел. Правда, Рейчел все-таки это увидела, и начала заливисто смеяться.       Живу в каком-то цирке, или детском саду, ей-богу.

***

      Пока Лейси рисовала котят для урока рисования, я сидел в большом кресле-мешке рядом и листал дневник Кристофера, наконец настроившись сегодня его дочитать. 25/11 Брата признал божественный родитель. Довольно поздно. Ещё и не в лагере, что странно. К сожалению, повод у этого был практически трагический — пока Тесей бегал по заднему двору, к нему подкрался двуглавый пёс — кажется, его называли Орф, — и почти загрыз. Однако Тесей, с какой-то стати, смог удушить его голыми руками, и, стоило ему одержать победу, как над его головой загорелось знамя — как раз тогда, когда мы прибежали на помощь. Ника. Богиня, а не бог. Тесей был в смятении. Он любил и мать, и отца, и хотя мамаша его бросила умирать от голода, он хотел бы, чтобы она была родной. Но, как оказалось, родным ему был лишь отец, и тот уже скончался. Впервые я испытал к этому комку энергии сочувствие. Я знаю, какого это, испытывать отвращение и ненависть к своему происхождению. Он отказывался обрабатывать укусы и пить нектар, капризничал и выглядел очень расстроенным, поэтому я увёл его к нам в комнату, и спокойно поговорил с ним. Такое ощущение, что Тесей впервые вообще слушал меня. Мало слушал, он чуть ли не в рот заглядывал мне, глотая слёзы и растерянно кивая. Он разрешил мне обработать раны, и я дал ему кусочек амброзии, а в конце процедур даже сухо чмокнул его в лоб. Тесей крепко обнял меня, и я впервые услышал от него действительно осознанное «спасибо». Маленький негодник. 27/11 Пристрастился совсем к ведению дневника. Вчера по памяти вырисовывал свою комнату и расплакался. Хочу к маме. Но её больше нет. С другой стороны, моя мама… Ох. Какую бы маску сделали мне для возложения на алтарь? Кажется, Матушка М. говорила что-то про кролика. Похотливый грызун. Ну спасибо, Матушка. Чтоб тебе было пусто, прости, Господь. Мама тогда говорила про жертвенного ягнёнка. Я слышал где-то миф о том, что Зевс превратил Диониса то ли в барашка, то ли в козлёнка, пытаясь спасти его от Геры. Забавные параллели. Эти язычники вообще любят маяться всякой дурью.       Вот как. Лейси подбежала ко мне и показала рисунок, я горячо похвалил её и сказал попробовать сделать задание по чистописанию, и она убежала выполнять домашнее задание дальше. Я опустил взгляд в дневник и понял, что ещё несколько страниц было вырвано из дневника, и разочарованно вздохнул. Какую-то часть повествования я снова упустил.       Зато вместо вырванных страниц к корешку была вклеена фотография. Тесей радостно улыбался, обнимая Кристофера, и их обоих обнимала за плечи Кларисса. Пожалуй, я понимал, что Кейт нашла в нём — у Криса были просто потрясающие синие большие глаза, обрамлённые густыми черными ресницами. Густые, но не очень толстые брови, вьющиеся крутыми завитками волосы, и пряди слегка касались скул, подчёркивая бледную кожу своей почти что фиолетовой чернотой.       Он правда был красив, с этим не поспоришь. Но вряд ли это сильно поможет, если ты уже в гробу, или развеян по ветру.       Следующая заметка уже была зимняя. 20/12. Кларисса помогла мне достать ещё таблетки. Моя жизнь стала постепенно налаживаться, и благодаря мощным снотворным меня перестали мучить кошмары. Да, я всё ещё был… Я всё ещё был обречён на вечные мучения в Аду, но по крайней мере на какое-то время мне дали побывать в раю на земле. Когда Тесей так мне улыбается и бежит рассказывать про супергероя, я понимаю, что жизнь могла бы быть совсем другой. Если бы я был другим. Если бы я родился другим. Мне жаль, что моя душа черна. Мне жаль, что я осквернён с рождения. Я был бы в восторге, если бы мог прожить эту жизнь в таком наслаждении. Я лишь надеюсь, что не потяну с собой на дно всех остальных.       Что-то случилось. Что-то было такое в тех заметках, которые Кристофер сам и вырвал из тетради. Или же мысли о том, что он ужасен, терзали его лишь в моменты кратковременного счастья? А всё остальное время он просто не думал об этом, ведь жил ту жизнь, которую «заслуживал».       Я понял, что порою думал точно также. И со стороны это выглядело… Пугающе.       Я также объяснял то отношение, которое демонстрировал ко мне Гейб. Что на самом деле всё дело во мне — что это я был плохим сыном, что если и существует рай или ад, то я попаду в последний, грубо говоря, за тройки по математике и носки в углу комнаты. Я считал, что побои Гейба отчасти заслужены. А вот придя в семью, мне было очень сложно принять мысль о том, что я достоин такой жизни. Вот только меня всё-таки когда-то любили и дома.       Вряд ли кто-то в той секте любил Кристофера. 22/12 Сегодня ко мне подошёл мальчик из девятого класса. Меня это немного напугало. Предложил поиграть у него в компьютерные игры в канун рождества. Я согласился. Тесей смирился почти со своей матерью. Я рад, что бремя гнева наконец-то падёт с его плеч. По себе знаю, насколько всё-таки тяжело жить, храня в душе столько греха. Каждый вдох даётся тяжело, когда ты чувствуешь свою порочность. Чувствуя, что твоё существование — ошибка. 24/12. Сегодня я иду к тому мальчику. Кажется, его зовут Людвиг, и я раз пять пытался правильно произнести его имя, что его очень веселило. Он сказал, что у него есть старый Сайлент Хилл, в который мне когда-то хотелось поиграть, и, пожалуй, это единственная причина, по которой я согласился на это. Ладно, пора идти. Может, захвачу по дороге домой что-нибудь для Тесея, не знаю. 25/12. Рождество.       Я удивился, не увидев продолжения заметки о том мальчике Людвиге. Он вроде как был рад сходить в гости, и наверняка бы запечатлел это событие в своих заметках, но нет. Пара страниц была просто монотонно заштрихована карандашом. В нескольких местах карандаш рвал бумагу, когда штрихи становились резче и ярче. 27/12. Почему это произошло со мной? Почему? Почему? Почему? Почему? Я не понимаю, почему? За что? Что я такого сделал? Что я сказал? Я искал в интернете. Я пытался… что-то объяснить, хотя бы для себя. Всю прошлую ночь я провёл за молитвой, но мне нисколько не полегчало. Я только корчился в рыданиях, стараясь не замечать боли и ничего не трогать. Не замечать кровь. Постараться себя не покалечить.       Я в ужасе уставился на эти строки. Несколько раз перечитав заметку, в мою голову прокралось неуверенное предположение о том, что же могло такого произойти в гостях у этого Людвига. Ответ «ничего хорошего» был слишком примитивен. Лейси не смогла выполнить задание по чистописанию и попросила меня объяснить ей, как лучше вывести прописью сложное слово, так что я ненадолго отвлёкся от чтения.       Но мои мысли были полностью охвачены жизнью несправедливо страдавшего подростка, занимавшего когда-то кровать, на которой я сплю. Мои руки тряслись, пока я писал слово «лебединый», и я думал о том, как трясло Кристофера, пока он сидел за тем рабочим столом, который я теперь считал своим, и записывал свою боль на бумагу.       Я отдал Лейси тетрадь, как только она поняла принцип, и, собравшись с духом, заставил себя снова погрузиться в чтение. Следующая запись была написана резко изменившимся почерком — крупный, дрожащий, в словах было множество помарок, а нажим на ручку был такой, что в нескольких местах бумага просто-напросто порвалась. 28/12 Боль невыносима. Могу только лежать, сидеть нет никакого терпения. Иногда от стресса мне кажется, что у меня отказывают ноги — они сами по себе вдруг холодеют, и я перестаю на несколько мгновений их чувствовать. Но надо делать вид, что все ок. Лепил снеговика с семьёй. Стало совсем уже плохо, и я присел в снег. Силена спросила, почему я сижу в снегу. Сказал, что я подснежник. Она посмеялась. Великая женщина. Господи, как же больно. Я уже который день не могу сходить… Господи, зачем я вообще это пишу. Господи, дай мне уже умереть. Почему он не убил меня? Почему он просто сказал молчать? Лучше бы он дал мне верёвку и крюк, и приказал бы повеситься, я бы с удовольствием залез в петлю. С удовольствием. Да я бы и ножом себя зарезал. Но сейчас мне страшно даже взять что-то в руки — я почти сразу это роняю. Господь, позволь мне забыться сном. Я молю лишь об этом. Я не хочу, мне страшно кончить с собой, просто забери мою душу. Да хоть брось её в ад, отдай её дьяволу, я заслужил, я знаю, я приму любое наказание, я буду гореть, вечность гореть в аду… Я буду страдать вечность. Тогда и смысл умирать, если я уже и здесь страдаю. Может, я уже в аду?       Я тяжело выдохнул и захлопнул дневник, упёрся в него лбом и крепко зажмурился.       Господи. Господи, несчастный мальчик.       Я снова открыл дневник и пролистал его. Кажется, Кристоферу было… Тринадцать лет в тот день.       Я шумно выдохнул и снова закрыл записную книжку.       Пригласил поиграть в видео-игры. Практически незнакомый пятнадцати-шестнадцатилетний мальчик. После того, как по школе благодаря идиотке Кейт прошёлся слушок о том, что Кристофер интересуется в романтическом плане мужчинами.       — Что-то случилось, Перси? — спросила у меня Лейси, присев рядом.       — Ничего, солнце, — пробормотал я и поцеловал девочку в лоб.       Кроме того, что твоего погибшего брата в тринадцать изнасиловал старшеклассник, о чём он, скорее всего, так никому и не смог рассказать, а теперь я, даже не видевший его никогда в лицо, узнал правду, случайно наткнувшись на его личный дневник. Меня, кажется, колотило, как после мороза, а потому я решил отойти и умыться, попытаться привести себя в чувство.       Сколько же боли в твоей душе, Кристофер? Сколько её?       По крайней мере у меня уже не было вопроса «Почему он это сделал?», какой был когда-то у Тесея, и мучает его до сих пор. У Кристофера было множество причин.

***

      — Мм…       Я отвел взгляд от листка, неспеша переведя его на нежданного гостя. Тесей стоял в проёме дверей и неуверенно осматривал меня с ног до головы, будто прикидывая, насколько я готов к беседе того или иного вида.       Вчера я узнал, что его брат был изнасилован. И отчего-то мне сложно вести себя так, будто бы ничего не произошло, но я не готов ему это рассказывать. Но и не в силах пока что вновь взять дневник в руки и дочитать его, чтобы потом со спокойной душой отдать на распоряжение родителей.       Потому, не имея возможности рассказать о находке, и не в силах пока что принять такую новость, я просто весь день забивал голову делами, как и сейчас — пытаясь выбрать тему для научной работы, в которую меня втянул Блофис. Но стоило меня кому-нибудь отвлечь, как мысли о несчастном мальчике всплывали в голове, снова начиная меня третировать. А, как можно понять, это выбивало меня из колеи, и очень, очень нервировало.       — Что? — спросил я отложив листок в сторону.       — Я… — парень обернулся куда-то в коридор, затем, вздохнув, зашёл в комнату и закрыл за собой дверь.       — Ты… — я невольно взглянул на пустой стул Малкольма. Этот негодник снова куда-то смылся.       Негодник. У меня мурашки пробежались по спине.       — Мы… Правда помирились… Ну, тогда, вчера в школе? — неуверенно спросил Тесей, присаживаясь на край моей кровати.       Рука сама скользнула к электронной сигарете, и я прикурил. Благо, пар не пропитывал комнату, и не вонял табаком, так что Малкольм не пострадает.       — Ну типа, — я пожал плечами, отмахнувшись от облака пара. — Тебе нужна была торжественная речь?       — Просто… Ты был так категоричен, а потом раз и… Всё.       — Я-то был категоричен? — фыркнул я, глядя на парня.       Мне вспомнилась одна из записей в дневнике, обрывок которой я нашёл вложенный внутрь записной книжки. Видимо, часть одной из вырванных Кристофером страниц, которую он решил сохранить. 28/11. Облачно. Тесей подарил мне открытку, которую сам нарисовал. «Моему любимому брату». Не знаю, мне кажется, меня впервые что-то так сильно тронуло. Я видел, что он, очевидно, пытался повторить что-то из моих рисунков, но от этого я умилился ещё больше. Ему можно. Я потрепал его по волосам, и сказал, что тоже его люблю. И даже почувствовал, что действительно не вру. Дурак Негодник маленький.       Как вообще на него можно злиться?       — Ты сказал это тогда не от большого ума и со злости, — рассудил я. — Чарли поведал мне, что гены твоей божественной мамаши иногда играют с твоим поведением злую шутку.       Тесей понуро кивнул, потерев ладонью шею и взглянул в окно.       — Я… Только потом понял, что сказал, — пробормотал парень. — И… Я правда никогда и думать не собирался, что… Ты захочешь мне что-то плохое сделать.       — В следующий раз лучше следи за языком, — я снова положил перед собой лист со списком. — С Кристофером ты поди такого себе не позволял.       Краем глаза я видел, что Тесея передернуло от упоминания брата, и он тут же встал с кровати. Потом, недолго думая, пересел на кровать Малкольма. Воцарилась тишина, пусть и ненадолго.       — Я спал на этой кровати, — вдруг сказал парень.       — Мм? — я взглянул на Тесея. — Вы не жили с Клариссой?       — Нет… — он дёрнул плечом. — Это была наша с ним комната. Но… Потом я уже не мог тут спать. Да даже заходить дольше чем на пару минут. И я съехал к старшей сестре.       — Вот как… — пробормотал я, задумавшись. Кристофер пока что в своём дневнике не упомянул, где жил Тесей. Может, это было бы дальше.       — Ты… Часто заводишь разговор о Кристофере, — чуть нахмурившись сказал Тесей. — Я… Не совсем понимаю, почему.       Да потому что его дневник не даёт мне спать спокойно уже который день.       — Мне не кажется правильным то, что его просто вычеркивают из семьи.       — Это не правда, — отрезал Тесей и строго взглянул на меня. — Его фотографии стоят в гостиной, и мы помним о нем…       — Дафна, например, практически без понятия о том, кто он такой, как и Малкольм, — я пожал плечами. — Я знаю только потому что ко всем пристаю с этим. Если он умер, то это не значит, что нужно о нем не говорить.       — Ты даже не представляешь себе, какого это, пережить такую потерю, — мотнул головой парень, строго глядя на меня.       — Благодаря тебе, я прожил в этом целых минут пять, — я повернулся на стуле, чтобы быть лицом к брату и закинул ногу на ногу. — И ты тогда оставил меня один на один с перспективой рассказать о том, что ты помер, всей семье, — Тесей тут же стал слегка более смирным, и я кивнул. — Я не умаляю того, что то, через что вы прошли впятером — ужасно и тяжело. Но… — я пожал плечами.       — Что «но»? — развёл руками парень. — Неужели ты не понимаешь, что об этом просто больно говорить?       — Так меньше болеть не станет, — я пожал плечами. — Особенно если это всё замалчивать.       — Мы не замалчиваем ничего.       — Почему мы не отмечали день рождения Кристофера? Хотя бы не поставили послушать песню, которую он любил, я не знаю, вы бы рассказали пару историй из вашей жизни. Всего лишь один день в году, почтить его память и… Всё.       — Боги, Перси… — пробормотал Тесей и потер лицо ладонями. — Послушай.       — Мне бы не хотелось, чтобы после моей смерти, все делали вид, что меня просто не было, — я развёл руками. — Я бы хотел, чтобы мои друзья рассказывали кому-нибудь, что мы славно провели день, чтобы Лео всем растрещал, что мы вместе чинили Фестуса, чтобы Лейси рассказала, что я кормлю её булочкой каждую пятницу, когда забираю с занятий… — я расстроенно посмотрел на парня. — Мне даже страшно представить, что когда я умру, то обо мне не скажут больше ни слова, или только если спросят.       В комнате повисла тишина, и я снова прикурил. Морозный пар обдал глотку, но не обжёг табачной горечью, как это всегда бывало с сигаретами. Слезать с классического курения каждый раз всё сложнее, но я же обещал Чарли, что буду пытаться.       — Не путай себя и его, — тихо пробормотал Тесей.       — А тебе бы не хотелось этого? — я приподнял брови, выпуская из носа пар. — Разве тебе приятно думать, что как только тебя заколотят в ящик, то всё, что от тебя останется — память у парочки людей, да фотка на комоде.       — Ты невыносим иногда, — тяжело вздохнул Тесей и встал с кровати.       — Я не осуждаю, я просто спрашиваю тебя, — я пожал плечами и снова прикурил. — Но что-то мне подсказывает, что у тебя нет ответов на мои вопросы.       Тесей оглядел меня пару секунд, а потом, покачав головой, просто вышел из комнаты.       Замечательно.

***

      Я продолжал игнорировать чёрную записную книжку, и вместо того, чтобы вновь окунуться в последние страдания своего старшего брата, старался хорошо провести время.       — А потом… А потом он пи-пишет… — я задыхался, пытаясь договорить свою мысль, и хлопнул по столу. — О том, как красны её ланиты… Какие ещё ланиты?!       Мы с мистером Блофисом от души высмеивали абсолютно бестолковейший роман начала двадцатого века. Как оказалось, впрочем, во все времена печатали самое разнообразное посредственное чтиво, но то, что выцепил я в том букинистическом магазине, было просто памятником бестолковой литературы. В качестве своей научной работы я так и не выбрал ни одну из предложенных преподавателем тем — все они были достаточно заезженными, и, пробив их в интернете, находил довольно много работ по мотивам, и мне было не интересно дважды пережевывать материал. Поэтому я завалился в первый попавшийся магазин редких книг, и схватил там книжонку какого-то ноунейма, и взял примерно то же самое в обычном книжном, но уже современного автора, и решил попытаться выяснить, меняется ли плохая книга, или тупость человеческая проходит сквозь века лишь меняя оболочку.       Я был довольно близок к правде уже на этапе формирования гипотезы.       В качестве контр-аргумента мы взяли для анализа одну из признанно хороших книг, и на основе нескольких научно-популярных трудов по редакторскому делу, вывели необходимый для хорошей истории подобного типа сюжетный каркас, на который можно было бы хотя бы приблизительно опираться при построении повествования. И, конечно, оба претендента на звание «посредственность своей эпохи» соревновались в пестроте идиотских сравнений и нелогичных, а порою просто тупиковых, поворотов событий.       Честно говоря, я никогда не думал, что с учителем в школе может быть действительно весело. Конечно, не каждый мой одноклассник оценит перспективу сидеть один-на-один с преподавателем, корпеть над научной работой, что-то читать и ещё и обсуждать, но для меня Пол Блофис стал некоторой… Отдушиной, что ли.       Не поймите меня превратно, я люблю и ценю моих друзей. Я рад, что мы такие разные, привносим что-то в общение, можем развиваться разносторонне, при этом не имея необходимости разбираться во всем так глубоко, как собеседник, но… Иногда, оказывается, не хватает человека, который поможет вспомнить, как отличить метафору от метонимии. Или без дополнительных объяснений просто поймёт причину твоего бурного возмущения по поводу очередного тупейшего сюжетного поворота, который никакой роли в повествовании не имел.       Который просто тебя понимает.       Конечно, я когда был попроще, до всей этой кутерьмы с Гейбом, когда единственным вариантом отвлечься от ужасов окружающей жизни был побег в книги, то мне бы был не понятен… Нынешний я. Я бы счёл самого себя скучным, возможно даже выскочкой, раз уж решаю, что хорошо написано, а что плохо.       Но я уже мало представляю себя тем мальчиком. Которого не коснулись те лишения, что коснулись меня, которого не забивали в угол каждый божий день, пытаясь воспитать ремнем и палкой. Мне печально, что тому мальчику однажды пришлось пройти через это… Но я пережил это дерьмо, и теперь наслаждаюсь течением жизни, с удовольствием упиваясь своим, возможно даже излишним, снобизмом, и разделяя его с человеком, который тоже понимает, что текст — это не просто набор букв, а сюжет — не просто последовательность действий.       — Эх… — я устало улыбнулся, перелистывая свою тетрадь с заметками. — Хотелось бы мне мою жизнь тоже подогнать под сюжетный каркас. Этакий… Путь героя.       — Мы сами пишем свою жизнь, насколько позволяют нам обстоятельства, — философски парировал Блофис. — Каждая жизнь с определённого ракурса — и есть тот самый путь героя, Пиджей.       — Наверное… — я неуверенно пожал плечами. — Пока не выходит из меня герой, как ни крути… — я задумчиво покрутил карандаш в пальцах. — Я… — я оторвал взгляд от тетради и посмотрел перед собой. — Не важно.       — Если тебе хочется чем-то поделиться, то не стесняйся.       — С вами? — признаю, в моем голосе, наверное, было слишком много скепсиса, но Блофис и бровью не повел.       — Я понимаю, что, возможно, с родителями не всегда выходит поделиться своими переживаниями, и я не обещаю, что могу решить твои проблемы, но выслушать я в состоянии, — уверенно ответил мне мистер Блофис.       — Да уж… — после недолгой паузы ответил я и опустил взгляд на пустые страницы. — Это непросто. Я запишу вас в список, — я постарался ухмыльнуться, мол, пошутил, и Блофис только вздохнул.       — Кажется… Вы с Тесеем всё ещё в разладе? — учитель невольно взглянул на стопку работ.       — А-а-а… — протянул я, перелистывая книгу. — Мы помирились и тут же снова поссорились.       — Что-то… серьёзное? Извини, если лезу не в своё дело.       Я взглянул на учителя. Он выглядел таким сочувствующим, участвующим… Я снова делаю поспешные выводы о людях, доверяю, кому попало, но я не знаю, что мне делать. Я продолжаю бегать от этого чёртового дневника, боясь взглянуть на дальнейшие события, пытаюсь себя отвлекать, действительно верю в то, что я думаю о чём-то другом… Но по факту именно он постоянно у меня в голове. Его почерк отчасти передался мне, настолько много я думаю о нём — у меня всю жизнь был умеренный наклон букв, но теперь же я стал писать более размашисто и резко — как Кристофер.       Явно мне нужно было хотя бы озвучить часть своих переживаний кому-то, кто сможет отнестись к этому с холодной головой. Я посмотрел перед собой и глубоко вдохнул.       — Я сказал Тесею, что мне не нравится, что мы не празднуем день рождения покойного брата, — коротко сказал я и выдохнул. — Он сказал, что я понятия не имею, о чем я говорю. И что это гораздо тяжелее, чем я могу себе представить. А я сказал, что хотел бы, чтобы после моей смерти обо мне хоть иногда бы говорили в хорошем ключе, даже без повода.       Я снова перевёл взгляд на Блофиса, который теперь поражённо смотрел на меня во все глаза и медленно моргал.       — Мм… Это… Серьёзная тема.       — Я никогда не знал того брата, — сказал я, положа руку на сердце. — И если бы не моё любопытство — так бы и не знал почти ничего, как другие мои брат с сестрой. Но это неправильно. Он всё ещё член семьи.       — Что у вас… За семья такая?       — Приёмная, — буркнул я, захлопнув книгу. — И я там новенький относительно, так что особо права качать не получается.       — Я… Ох, — мужчина замолчал ненадолго. — Это… Много новостей за раз, хочу тебе сказать. Так вы… С Тесеем братья?       — Приёмные, — кивнул я, засовывая свои наработки в рюкзак. Настроения заниматься проектом больше не было. — Хотя он и пытался выставить меня монстром.       — Вот как… Я могу чем-то помочь тебе? — Блофис старался звучать серьёзно, но я слышал неуверенность в его голосе.       — Не думаю. Но Вы меня выслушали, и этого мне пока что хватит, — я улыбнулся ему и встал с места. — Спасибо.       — Обращайся, — мужчина мягко улыбнулся. — Так я могу узнать твоё полное имя, Пиджей?       — Нет, — ухмыльнулся я и спиной пошёл к выходу из кабинета.       — Ну ладно тебе, — махнул рукой учитель. — Скажи уже.       — Пьеро.       — Пиджей…       — Паддингтон.       — Вряд ли тебя так зовут.       — Пьер-Фердинанд, — уже откровенно смеясь выпалил я и вышел из кабинета. — До четверга, мистер Блофис!       Боги, почему это так весело. Он уже второе занятие пытается выудить у меня полное имя, и я каждый раз придумываю что-нибудь новенькое.       Какой он всё-таки смешной мужик.

***

      В итоге, я смог обратиться к дневнику лишь спустя неделю, когда от одной мысли о серебристом кресте на черной обложке левую руку перестало сводить судорогой. Я решил, что дочитывать записи на виду у Лейси, или у кого-то ещё — не самое умное занятие, а потому дождался, пока все уснут, вышел на крыльцо, включил небольшой уличный фонарь над скамейкой, и присел, подогнув одну ногу.       Я решил сегодня не останавливаться. Не думать, не анализировать его записи, просто читать всё подряд, пока записи не кончатся. Как сорвать пластырь. Лучше не медленно его дергать, думая о том, сколько волосков клейкий слой унесёт за собой, а не мучиться и дернуть сразу.       Да. Так и сделаю.       Записи снова стали немногословными и обрывочными. Думаю, ему тяжело было держать себя в руках даже будучи наедине со своим бумажным другом. 14/01 Давно не писал… Боялся, что дневник найдут. Кажется, они подозревали, что я не в порядке, но вроде в конце концов не стали ничего выяснять. Боль прошла. Физическая. Мне мерзко себя касаться. 16/01 Я думал, что буду плакать и вырываться, кричать, что никогда в жизни больше не пойду в школу, но нет. Небо не упало, земля не разверзлась. Только он посмотрел косо на меня. Но не подошёл. Родители привезли в дом какие-то коробки и поставили их в пустой комнате. Странно. 18/01 Силена и Чарли привезли ребёнка. Очередной приёмыш, но в этот раз ещё совсем малышка. Кажется, ей лет пять. Я не слушал. У неё милые бантики. Светлые волосы. Раньше в нашей семье блондинов не было. У неё очень мягкие ладошки и ей нравится рисовать. Сестра Лейси мне понравилась.       Лейси. Я с силой закусил губу.       Не думай. Просто читай. 27/01 Я отвожу и привожу Лейси из садика. Я почувствовал себя её родителем. Мне хотелось дать ей больше, чем могут дать Силена и Чарли. Не потому что они плохие. У них нет права на это. Ведь я хотел отдать ей всего себя. Всё свое свободное время. Свои мысли и ресурсы. Она спасала меня своими глупыми песенками из мультиков и дёргала за рукав, когда ей что-то было надо, и я неизменно приседал на корточки, слушая её вопрос. 02/02 Сестра поцеловала меня в щёчку. Это лучший день в моей жизни. 04/02 Я счастлив только рядом с ней. Когда она пересказывает мне какой-то мультик. Когда улыбается так радостно, пока я разговариваю за какую-то игрушку. Когда мы строим что-то из лего. Она так радостно бежит ко мне после садика, прыгает и обнимает меня за шею. Чистое и непорочное создание. Я умру за неё. Мой маленький ангел. 16/02 Он же сказал, что ему не понравилось. Но сказал, что испугался и сказал это тогда просто так. Я сказал, что мне не понравилось. Он отвесил мне пощёчину… … Сюда писать небезопасно. Силена может найти и… Будь что будет. Мне ведь просто стыдно и страшно такое писать. Господи. Такое ощущение, что я так и не смыл с себя это. Кажется, было даже больнее. Он даже не думал замедляться, или просто быть аккуратнее. Ему нравилось, что я плачу. 17/02 Попытался выразить свою боль в холсте. Много кирпично-красного. Чёрный. Коричневый. Я ежился, пытаясь избавиться от ощущения чужих… Мясных отростков где не надо. Не получилось. Мне будто бы вывернули кишки наизнанку. Иногда мне представлялось, как они волочатся вслед за мной по земле. Живот постоянно крутило, болело где-то в области таза. Я иногда позволял себе прижать ладонь там, где болело, если никто не видел, но чаще всего просто прикусывал щёки, когда это начиналось на уроке. Хотелось плакать почти постоянно, но, кажется, слёзы уже на исходе. Тесей дома попросил меня помочь ему с математикой. Попросил адекватно и даже не уронил мой стакан с водой. Пришлось согласиться. Он умеет слушать, если хочет. Да и бесить перестал. 19/02 Я попросил Лейси меньше целовать меня. Она спросила меня почему. Я сказал, что у меня грязная кожа. Она задумалась. Моё сердце разрывается, но я не могу дать ей прикасаться ко мне слишком часто… Но и запретить касаться совсем не могу. Я иначе просто умру. Если бы я даже рассказал ей завуалированную правду — сказал бы, что что-то неведомое запятнало меня, и теперь я боюсь, что с каждым её поцелуем она сама становится грязной, и она бы отнеслась ко мне как к прокажённому… Я бы просто не вынес этого. Прости меня, мой маленький ангел. Прости, ради всего святого. Я не хочу тебя пачкать, но мне так страшно остаться без тебя. Я лишь хочу немного утешения. Я знаю, я всё заслужил, я заслужил страдать и плакать ночами, я заслужил терзаться угрызениями совести, сердечную боль заслужил, я знаю. Я знаю, что буду мучиться до самого конца, но мне нужно лишь немного сил, чтобы постараться до этого конца дойти. Я правда пытаюсь быть тебе хорошим братом.       Я почувствовал, как глаза припекают слёзы. Я шумно шмыгнул носом и прикурил, всё ещё запрещая себе думать над написанным. Иначе меня наверняка захлестнёт таким отчаянием, что я никогда больше не возьму этот блокнот в руки, но…       Боги милостивые, второй раз? Он сделал это снова?       У меня от злости заскрипели зубы. 22/02 Приснился небольшой гараж, на окраине Квинса. Знаю, где он. Покосился уже весь. Он заброшен. Там есть… Плита. В полу. Она похожа на алтарь. Забавно, хм. 03/03 По школе поползли… Слухи. Что у меня уже был секс. Это был бы резонансный случай. Мне же только тринадцать.       Я зажмурился и ненадолго перестал читать. Тринадцать. Господи, всего лишь тринадцать. В глубине души я надеялся, что ошибся где-то в расчетах, но… Но нет. Он сказал, что если я что-нибудь расскажу, то он меня придушит. Неплохая перспектива. Хотел ещё раз сделать это. Но испугался, что нас заметят. Ограничился ртом. Всё лицо в грязи.       Мне показалось, что меня сейчас стошнит. Не дал Лейси себя целовать. Она пожаловалась маме. Мама решила со мной поговорить. Я сказал, что у меня акне. Идиот, их бы было видно на коже. Она не настолько тупая. Жаль даже. Сказал, что прочитал статью о бактериях, что акне бывают совсем маленькими, и что я боюсь, что у Лейси будет стоматит. Бинго. Купилась. Тесей позвал покататься на скейте в закрытом парке. Я посидел с ним. Кататься не стал. Тесей посмеялся, что я струсил. Просто колени подгибаются. 10/03 Описал последние катакомбы и нарисовал общий план церкви. Вот бы её кто взорвал. Только без прихожан. Но с колдуньей. Да. С колдуньей. Прости меня, Господь. 11/03 Я укусил его за… Ну, понятно за что. Отпинал меня. Сказал, что в следующий раз мне выбьет зубы. Ударился виском о бочок. Он оставил меня сидеть в кабинке и приходить в себя. Болит голова. От страха морозит коленки. Что они все скажут? Я хочу рассказать… Но не могу. Мне уже ничем не поможешь. Это уже даже не дно, не обочина жизни… Это конец. Я просто жду. Жду, когда это всё наконец оборвётся. Когда бог Судьбы наконец решит, что с меня хватит, и меня наконец-то собьёт машина. Убьёт током от оборвавшихся в грозу проводов. Что угодно. Форма вся в пыли и неприятно пахнет. Дома закинул её в стиральную машину и сам поставил стирку. Лишь бы мама не почувствовала вонь. Лейси висела на моей шее весь вечер. Я катал её на спине, бегал с ней по заднему двору, а в голове стучали воспоминания с третьей перемены. Какой же я мерзкий лгун. 16/03 Он укусил меня в живот… Больно и мерзко. Ударил по… Бедру. Ягодице. Он больно бьёт. Мне хотелось заплакать и позвать на помощь. Но звать некого. Стерпел. Дышал мне в шею и сопел неприятно. Сегодня много трогал. Грязно и грубо. Меня передёргивало от каждого его движения. Так ещё и… Он… Внутрь. Уже не на живот даже. И не на лицо. Мерзость. Омерзительно. Я не могу называть всё своими именами. Конечно я уже нашёл и как всё называется, и понял, что он просто травмирует мои кишки, даже не пытаясь сделать хоть что-то, чтобы облегчить мои мучения. Мне даже кажется, что ему в кайф елозить в крови, и слышать, что я скулю и вскрикиваю от боли. Я хотел наглотаться таблеток, но Лейси постучалась в ванную комнату, и я высыпал их обратно. Нет, мой маленький ангел. Я ни за что не сделаю это на твоих глазах. Я не имею права так тебя ранить. Если мне будет суждено выбирать, то я сделаю это так, чтобы я просто исчез. Попытаюсь.       Мне стало физически плохо. Я отложил дневник рядом с собой на скамейку и запустил ладонь в волосы, пытаясь отдышаться и не выблевать ужин на пол крыльца.       Считая оральный секс — это был пятый половой акт. Без малейшего намёка на согласие. Меня трясло от гнева и бессилия. Особенно зная, что объект истязаний уже давно и безутешно мёртв.       Как это произошло? Почему, блять, никто не в курсе? Неужели он настолько хорошо скрывал это всё? Как так вышло, что он всё молча стерпел? Страх? Стыд? Смирение, воспитанное в нём сектой? Возможно, всё и сразу. 19/03 Меня вызвали к директору за грязные штаны. Он строго опрашивал меня, стучал по столу кулаком… Мне было очень страшно и я расплакался. Я рассказал ему всё, от самого Рождества. Попросил не говорить ничего родителям. Назвал Его имя. Директор отпустил меня. Я боялся, что он позвонит в полицию.       Наконец-то. Взрослый человек узнал о проблеме. Хотя, думаю, с точки зрения Кристофера, пережить подобное — сущий ад. Но он справился. Надеюсь, что этого Людвига накажут. 20/03 Директор снова позвал в свой кабинет. Он видел, как я туда захожу. Я понимал, что он будет ждать, когда я выйду оттуда. Он предложил мне «решить вопрос мирно». Да ну нахер. Они по-тихому валят Его, и отправляют в качестве наказания под домашний арест на месяц, где с ним поработает психолог, которая… Какая-то знакомая директора. И о случившемся будет знать только он и она. И никакой полиции. «Он просто глупый подросток. Он не понимает, что делает. Ему же будет потом хуже. Это вина его родителей. Но у него ещё жизнь впереди. Он ошибся. Он может исправиться». Я возжелал сейчас же позвонить копам и доложить, что директор средней школы пытается замять очевидное преступление… Но не стал. Обречённо кивнул. Директор похвалил меня за «правильное решение». Меня будто бы по макушку окунули в чан с испражнениями. Он выловил меня на другой перемене. Пытался выпытать, что я говорил директору. Я соврал, что по поводу моих двоек по матеше. Тупой. Он затолкал меня в какой-то пустующий класс. Надеюсь, что это точно был последний раз, и больше мне не придётся это терпеть. Он поцеловал меня в губы, перед тем как ушёл. И не побрезговал же.       Я снова прервался. Боги Олимпа. У меня от переизбытка чувств кружилась голова. Я стал обмахиваться тетрадкой, пытаясь нормализовать дыхание.       Я сплю на его кровати. Я смотрю на стену, на которую смотрел он. Я сижу за столом, на котором он это всё написал. Эти мысли каждый раз возвращали меня к тому, что этот мальчик — реален, он существовал в жизни моей семьи и пережил очень, очень много боли. Бессонные ночи, литры слёз, молчаливые истерики и бесконечное чувство отрешённости, порочности, греховности. Возможно, обыск вещей, если подросток ведёт себя очень-очень странно, не такая уж ужасная мысль. Возможно, если бы кто-нибудь нашёл этот дневник раньше…       О каком мирном решении вопроса вообще может идти речь, когда насилию подвергся ребёнок буквально тринадцати лет? Который не может даже отпор дать, и пусть хоть кто скажет, что это его вина.       Я знал, какое оцепенение накатывает, когда тебя пытаются завалить. Ладно я всегда был драчливый, но Кристофер был всегда смирным мальчиком, немного пугливым и грустным. Конечно он не знал, что делать в первый раз, как отбиваться, как уйти. Может он вообще очень поздно понял, что что-то происходит. А в другие разы этот урод мог давить на то, что он уже тогда это сделал, и что ему всё-таки ничего не мешает делать это снова. 21/03 Его реально отстранили от занятий. Мы с ним не успели даже пересечься в коридоре. Смог выдохнуть спокойно. Ещё бы так не болело, было бы супер. Может, я бы даже смог попытаться уснуть. Силена вечером поцеловала меня в лоб. Сказала, что я выгляжу усталым. Отмахнулся, сказал, что работаю над большим проектом. Она улыбнулась и спросила, все ли у меня хорошо. Да, конечно. 30/03 Был в том гараже. Побитое местечко, но приятное. Одинокое, но не сырое, что хорошо. Действительно и плита в полу есть. Такое просто так не снится. Купить пару штучек и можно что-то намутить. 03/04 Научил Лейси плести фенечки. Теперь весь дом в нитках, зато ребёнок счастлив. Я не устаю гладить её по волосам и рассказывать ей, какая она хорошая. Лейси первым делом утром обнимает меня, а потом уже здоровается с родителями. Тесей постоянно рассказывает мне какие-то новости из своей жизни. Я пытаюсь его поддержать, но меня немного раздражает даже тот факт, что он способен о чем-то переживать. Я уже не способен. Чарли спросил, всё ли хорошо в школе. У меня не было сил врать, и я только покивал. 07/04 Я перестал видеть себя в зеркале. Вернее, я вижу раздельно: вот тут губы, там глаза, тут нос. Но я больше не вижу в отражении… Человека. Не вижу себя. Мои руки кажутся… Будто бы не моими. Меня морозит. Иногда беспричинно хочется заплакать. Я купил крюк, верёвку, табурет, бензин, зажигалку и два баллончика с краской. Драхму в рот класть не стану. Уж лучше сгнию в очереди, чем буду на одну вечность больше мучаться на полях Наказаний. Что меня ждёт? Мне будут заливать раскаленную лаву в глотку? Растягивать конечности в разные стороны? Замораживать постепенно отростки моей души? От страха снова раню себя. В слезах молю о лёгкой смерти. Об освобождении. О помиловании. Господь не слышит грешников. Он и меня не услышит. Я буду страдать до самого конца. Маньяки тоже просят их помиловать. Чем я лучше.       Мне бы хотелось взять его за плечи, встряхнуть, и крикнуть прямо в лицо: «Всем лучше!», но этого уже никогда не произойдет. 14/04 Мне исполнилось четырнадцать четырнадцатого числа четвёртого месяца. Много цифр четыре. Кажется, в японской мифологии это не очень хорошее число. Это хороший знак. Я не стал отнекиваться в этот раз, и мы здорово отпраздновали день рождения. Ребята здорово повеселились, и я счастлив был наблюдать за ними. Сегодня я решил, что ем в последний раз, а потому с удовольствием отведал праздничный тортик. Я старался больше обнимать членов семьи, улыбаться им, и пожелал, задув свечи, что тем, что проскользнёт в моём умирающем сознании, будет именно этот день, на одно короткое мгновение практически лишённый всякой боли. Каждый день теперь последний. Матушка М. учила нас, что мы сами почувствуем, когда побьёт час. Осталось только подождать. Ждать и любить каждую секунду. 16/04 Я нарисовал красивый портрет Лейси и подарил ей его. Она была в восторге и весь вечер прыгала вокруг меня. Но я ничего такого не сделал. Лишь запечатлел на бумаге частичку того счастья, что я испытывал, видя её. Мой маленький ангел. Я буду молиться о твоём благополучии когда буду делать последние шаги. У меня оставалось немного карманных денег. Я купил на них куклу и спрятал в чулан, подписал кому это, и что это надо вручить Лейси на её шестой день рождения. Он уже совсем скоро. Моя крошка. 18/04 … Мне снилась мать. Ругалась, каким порочным я стал. Ударила меня по щеке. Сказала, что отказывается от меня. Желает мне мучительной смерти. Что не рожала мужеложца. На что я ответил ей, что она сама блудница, раз возлежала с языческим богом виноделия и кутежа, так ещё и родила от него ублюдка. Она ударила меня снова, и я проснулся. Стыд липкой плёнкой застыл на моём теле.       Далее шла заметка вовсе без даты. Вокруг было много перечёркнутых надписей, разобрать которые было невозможно. Кроме одной. Всё готово. 20/04 В этот день всё было восхитительно. Я не ел уже несколько дней и не пил воды около суток. По Матушке М это зовётся очищением, и я наконец понял его суть. В моем теле была необычайная лёгкость. Я улыбался всем в школе, помог старушке перейти дорогу, поболтал с бездомным, покатал Лейси на спине. Потом я согласился пойти с Тесеем в парк и мы классно покатались на роликах. Родители нас сфотографировали несколько раз, и сказали, что обязательно распечатают удачные кадры. Я не стал выбирать любимый кадр. Я насладился запахом ароматного ужина, поиграл с Лейси в куклы и долго обнимал её, пока мы смотрели мультики. Я чувствовал, что вижу своего ангела в последний раз, и не мог оторвать от неё взгляд. Она стала мне больше чем сестрой. Она почти стала мне дочерью. Она была практически единственным счастьем, что я познал в жизни, но я благодарен и за это. Без неё не было бы смысла ждать этого дня. Я мысленно помолился, чтобы у неё все в жизни было хорошо. Я так же пожелал Тесею успехов в спорте, помолился за Клариссу, за Силену и Чарльза. Уже в комнате, когда Тесей уже сладко спал, я стоял на коленях возле подоконника, и около часа молился. Просил, чтобы Господь переложил на меня все беды и грехи моих близких людей. Я чувствовал, что меня переполняет безумная любовь и благодарность к ним. Я даже простил Его за те деяния. Я даже попытался придумать, как же мне взять его вину на себя… Что я, наверное, как-то не так посмотрел, или когда мы играли в приставку, я что-то сделал, и он подумал что-то не то… Я решил взять себе и его грех тоже. Всё равно мне место в Тартаре. Так пускай я напоследок хоть что-то хорошее сделаю. Прости, его, Господь. Только я виноват. Он опорочил бы меня, если бы там на деле было что порочить. Это всё была моя вина. Помолился за упокой своей матери. Златовласки. Парня-свиньи. Других, преданных алтарю жертв. Пусть спят спокойно. Я не хочу, чтобы кто-то горел в Аду. Если кто и должен нести наказание, то это буду я. За всех. Спасти хоть кого-то, если я не могу спасти себя. Я поцеловал Тесея в макушку, но он не проснулся. Звезды светили сегодня так ярко, завораживая меня своей красотой. Воздух дышал свежестью и лёгким ароматом цветов. Мотыльки порхали у уличного фонаря. Я прожил этот день в счастье. Мне пора. Спасибо за всё. Я вас очень люблю. Простите меня, пожалуйста. Прости меня, Господь. Я сам во всём виноват. Я никого другого не виню. Прости их всех. Аминь.       О, боги.       Я выронил блокнот из рук, и он глухо стукнулся о пол крыльца.       Это была последняя запись.

***

      Кажется, прошёл целый час, прежде чем я смог вернуться в дом. Я ходил по углам, как неприкаянный призрак, и строки прощальной записи Кристофера так и вертелись у меня на уме.       Я чувствовал, как сердце болезненно сжимается, и мне было тяжело оставаться на ногах, но я не мог никак найти себе места. Я всё ещё был в куртке, хотя скинул с ног кеды, трогал вещи на полках в гостиной, до боли в пальцах сжимая чёрную книжку в левой руке.       Боги, Кристофер, как мне жаль.       Я с силой закусил губу и открыл верхний ящик комода, где Силена хранила ароматические свечки. Придвинул поближе фотографию совсем маленького Кристофера — видимо, что-то из архивов его матери, и зажёг свечу, поставил перед фотографией.       Я стоял возле комода практически всю ночь, бездумно листая взад-вперёд дневник Кристофера.       Боги, да разве же это жизнь?       Я тяжело вздохнул и положил блокнот рядом с фотографией и ушёл спать. Я не боялся за свечу — она была в стаканчике, так что ничего не зальёт, и дом не загорится.       Кто найдёт дневник, тот и прочтёт его следующим. Не знаю, кто это будет.       В эту ночь я так и не уснул. И в школу не пошёл — признался матери, что у меня ужасное недомогание, болит голова и сильная тошнота. Видимо, я выглядел немногим лучше трупа, так что Силена сжалилась надо мной и отзвонилась классному руководителю и семейному врачу, чтобы справка о пропуске была на столе директора в срок, и отправила меня спать.       Не знаю, когда я смогу уснуть, пусть и чувствую себя ужасно измотанным. Пока что дневник никто не нашёл.       Днём я вышел прогуляться и подышать свежим воздухом. Купил себе какао вместо кофе, пытаясь усмирить нервы, а потом, недолго думая, решил забрать Лейси после занятий. Притормозил возле уличных музыкантов, послушал немного их выступление, кинул сдачу от какао в футляр от гитары. Руки всё ещё тряслись от усталости и стресса, но я усиленно это игнорировал.       Слёз не было. Мне лишь было… Горько от утраты, запоздалым свидетелем которой я стал.       И где-то на самом дне моего сердца теплилось яростное желание мстить. Но я не понимал, кому и как, и не торопился с клятвами.       Наконец-то я добрался до младшей школы, но там меня ждал неприятный сюрприз.       — Медоус? — переспросил у меня охранник, не отрываясь от журнала. — Медоус ушла.       — Что? Куда? — у меня упало сердце в пятки, и я с ужасом взглянул на мужчину.       — Мама забрала, миссис Бекендорф… — пробормотал тот, перелистнув журнал.       Я растерянно смотрел на охранника ещё пару секунд, и потом молча вышел из здания младшей школы, на ходу выуживая из кармана куртки телефон, и быстро набрал приёмную маму.       Мне хватало кошмара в лице покойного старшего брата. Если что-нибудь случится с Лейси, то мне этого никто не простит — я сам себя не прощу, в первую очередь.       Благо, мама ответила почти сразу.       — Мам?! — встревоженно спросил я. — Мама, ты забрала Лейси из школы?       — Ох, Перси, — ахнула мама на другом конце провода. — Прости меня, солнышко…       — Что? Что такое? — у меня сердце остановилось практически, но я держался.       — Да, я забрала её… — услышав это, я облегчённо простонал и уселся на ближайшую скамейку, тяжело дыша.       — Господи, мама! — гаркнул я, наверное, слишком громко. — Да я поседел тут, ну! Ну ты чо!       — Прости-прости, малыш, — пролепетала Силена. — Извини пожалуйста, я совсем забыла тебе написать. Прости, приходи домой, я порежу тебе фруктов, заварю чаю, только не расстраивайся, пожалуйста.       — Всё, всё, — пробормотал я, тяжело вздохнув. — Ничего страшного… Просто… Напиши в следующий раз, если забираешь Лейси вперёд меня, ладно? Я… Просто перепугался.       — Я понимаю, прости пожалуйста, — Силена что-то сказала мимо динамика, и я услышал голос Лейси. — Мы ждём тебя домой, Перси.       — Да! — крикнула сестрёнка на заднем плане, и я расслабленно выдохнул.       — Ладно, я… Я скоро буду, — пробормотал я, и все-таки улыбнулся. — Ничего страшного, я не… Я не злюсь. Просто испугался.       — Хорошо… Мы ждём тебя, — Силена вздохнула. — Любим тебя. Давай, тебе нарезать апельсины?       — Да, можно… Ладно, я пойду, — я попрощался с приёмной матерью, и, повесив трубку, засунул телефон обратно в карман.       Господи, прости. Я почти схватил инфаркт с этими копушами.       Погода портилась. Мне и так было лень идти за младшей сестрой в школу, но теперь, узнав, что я прошёл все это расстояние зря, мне стало ещё ленивее возвращаться домой. Я медленно брел по улочкам, разглядывая вывески, и прикидывая, хочу ли я где-нибудь выпить кофейку, или съесть чего-нибудь эдакого. Достав из кармана блок сигарет, я вытянул оттуда одну и прикурил, пытаясь насладиться одинокой дорогой домой.       Серый дым медленно поднимался к небу, и я вспоминал серую морскую гладь. Бледное холодное лицо Тесея, почти что позеленевшее. Покалывание в пальцах, боль в груди, отчаяние. В то мгновение я, кажется, практически умер вместе с ним.       Быстрый набросок на листке в клетку — покосившийся брошенный то ли гараж, то ли маленький сарай-кладовка. Строительный мусор вокруг. Разбитое окошко.       Я одновременно и хотел, и боялся найти это место.       Стоило мне уйти мыслями снова к тому прохладному вечеру на крыльце, как по спине пробежали мурашки. Полные боли прощальные строчки. Полная уверенность в правильности принятого решения. Практически никакой импульсивности — четко спланированное действие, закупка всего необходимого за несколько недель до дня-Х. Моё сердце разрывалось от сочувствия. Мне бы хотелось, чтобы Кристофер воскрес, да даже на одну минуту — просто для того, чтобы я крепко-крепко его обнял, и сказал бы, что я всё знаю, и что он никогда ни в чём был не виноват.       Возможно, я бы согласился даже умереть вместо него, если бы знал, что он сможет пережить свою травму, что ему помогут и он начнёт наконец-то жить счастливо. Но уже ничего не попишешь.       Позади меня вдруг раздался громкий свист.       Я сбился с мысли, и, раздражённо выдохнув, потушил сигарету об урну, и обернулся, желая узнать, кто же прервал мой мирный поток сознания.       Вдалеке, может, метрах в ста, стоял Кайн и трое его новоиспеченных друзей. Выражение лица у него было достаточно недружелюбным, да и то, как он крепко сжимал в руках бейсбольную биту, находясь явно не на стадионе, не внушало доверия.       Три в разной степени вооружённых человека, во главе с очень и очень злым на меня лидером. Отсутствие какого-либо морального кодекса, и большой опыт в драках. Я — совсем один, в кармане только кастет, подаренный Клариссой, и меч-кладенец, который работает только против древних чудовищ.       — Держи его, — отдал короткий приказ Джонс, и двое из его компании с места рванули ко мне.       Сердце пропустило пару ударов, прежде чем моё тело среагировало единственно правильным путём — я развернулся и побежал вперёд по улице, на максимальной скорости, которую вообще мог сейчас развить. Кроссовки звонко чавкали в лужах, куртку трепал ветер, а сонливость просто как рукой сняло. Я бежал куда глаза глядят, так что неудивительно, что вскоре я оказался в незнакомой части Квинса. В смысле, я, конечно, когда-то тут бывал, может быть даже на одной из своих старых пробежек, но я не знал местность — где можно свернуть, чтобы сократить путь, где спрятаться, где найти полицейский участок. Я подумывал просто забежать в какое-нибудь кафе, и надеяться, что парни не станут громить чужую собственность, но у меня не было в этом стопроцентной уверенности, а навлекать проблемы на головы незнакомых мне людей что-то не хотелось. Получить по голове от отдалённо знакомых — тоже.       Я вилял по переулкам, перепрыгивая через строительный мусор и невысокие заборы, перебегал дорогу на красный свет, но парни неумолимо приближались, пускай пару раз и терялись из виду.       — А ну стой, сраный трус! — рявкнул кто-то за моей спиной, и я поддал газку и пробежал прямо перед проезжающей машиной.       Ещё немного и задело бы. Не важно.       Я сделал последний рывок — мои ноги уже горели от переутомления, — и свернул в переулок, в котором, как я помнил, был перешеек к знакомой мне улице, на которой как раз была подходящая автобусная остановка. Я мог бы прыгнуть в любой транспорт, какой только подойдёт — в это время как раз автобусов приходило чуть больше, — и таким образом надёжно оторваться от преследования. А потом… Не знаю. Наверное, надо будет все-таки кому-нибудь сказать…       Я резко затормозил, встретившись с глухой стеной, которой заканчивался этот переулок. Я ошарашенно уставился на стену, пока мой мозг лихорадочно пытался осознать сложившуюся ситуацию.       Тупик, серьёзно?       Вся жизнь, казалось, пробежала перед моими глазами. Тот самый момент, от которого жизнь делится на до и после. Точка отсчёта — та самая роковая ошибка. Поворот не туда. В прямом смысле этого слова. Я тупо разглядывал ржавый контейнер помойки, строительный мусор, сваленный к одной из стен, капающую откуда-то сверху воду.       Драгоценные секунды были потеряны, но, честно говоря, даже если бы я сразу же попытался побежать дальше, то, скорее всего, был бы настигнут в скорейшем времени — ноги подгибались, и каждый вдох давался мне с большим трудом. Только я подумал куда-нибудь схорониться и понадеяться, что они пробегут мимо, как меня подхватили за руки и протащили дальше в переулок, где, видимо, было потемнее.       Я заметил, что у этих парней не было с собой видимого оружия, да и их было всего лишь двое, так что я, пару секунд повырывавшись без какой-либо цели, заехал одному из них локтем в лицо, а второго мне удалось слегка оттолкнуть. Впрочем, в отличии от доморощенных мачо, эти точно знали, что сопротивление будет, и имели представление, как ему противостоять, а потому спустя несколько минут возни и беспорядочных ударов, мне все-таки завели руки за спину и быстро обмотали скотчем, судя по характерному треску. Я попытался выпутать хотя бы одну руку, но скотч был какой-то удивительно липкий, и пока что ничего не выходило.       Разбираясь с нападавшими я совсем забыл о том, что к нам должны были присоединиться ещё ребята. Правда, напомнили мне об этом не самым приятным способом — просто кто-то в один момент появился передо мной и толкнул меня в грудь, достаточно сильно, чтобы я упал на асфальт. Однако у меня получилось переступить вовремя на другую ногу, и я, пусть и пошатнулся, но остался стоять. Двое «догонялок» схватили меня за локти, и я тут же попытался выпутаться из их хватки, толкаясь и дергаясь в сторону. В голове не было совершенно никаких мыслей, не было плана, я был такой усталый, что даже не мог проанализировать складывающуюся ситуацию.       — Я сказал, что ты заплатишь, — прошипел Кайн, и я наконец поднял на него взгляд. Парень перекинул бейсбольную биту в другую руку и крепко сжал её обеими ладонями. — И ты заплатишь сполна.       Ох, скидку студентам никто не сделал.       Конечно, мне вспомнилась в первую очередь драка с Джимом Старс. Милый парень, если уж так разобраться, но, как я уже как-то упоминал, он был этаким «доморощенным бандитом-авторитетом». Он то ли ленился, то ли не хотел в полной мере пользоваться своим количественным превосходством над противником, оставлял лазейки для того, чтобы ему оказали сопротивление… Хотя нет, не так. Он специализировался на избиении слабых, а потому даже и не думал как-то продумывать атаку, или использовать какие-то предметы в драке — за исключением его приспешника, который попытался ударить меня камнем. Ему просто это было не надо.       Этот парень имел дело, скорее всего, с куда более интересными противниками. И его целью не было запугивание, как в случае с Джимом. Эта была месть, на грани с жаждой убийства. И да, в этом и заключалась разительная разница между дракой и ожесточённым избиением. Я бы предпочёл узнать об этом в теории, если честно.       — Ты понимаешь?! — заорал на меня Кайн, приподняв меня за шкирку с земли. Я с трудом разлепил глаза, глядя расфокусированым взглядом куда-то перед собой. — Из-за вашей, блять этой банды, моя мать, мою мать лишили, бляди вы, родительских прав, якобы она не справляется со мной! Это все из-за этого придурка! — мне снова прилетело куда-то в челюсть, и Джонс пнул меня в грудь, выпустив из пальцев одежду, и я упал на спину. — Чтоб ты сдох, сука!       Парня было плохо слышно. В одном ухе ужасно громко что-то пищало, но общую суть сказанного я, кажется, улавливал. И меня эта брань изрядно утомила.       Я прикрыл глаза, пытаясь отвлечься от боли, я подбирал варианты, как мне отсюда потом добираться до дому. Я не мог вспомнить, были ли у меня под чехлом телефона какие-то деньги сегодня, и хватит ли их на такси. Что мне говорить семье, когда я появлюсь на пороге дома?       В воздухе запахло чем-то неприятным, и раны на скуле неприятно защипало. Я поморщился и с трудом повернулся на бок. Видимо, увидев это, один из ребят решил мне помочь, и от души припечатал мне ботинком в спину, и из груди вырвался почти что стон. Я почувствовал, что моё лицо стало мокрым и слабо двинул плечом, будто бы это могло помочь мне освободить руки от скотча и вытереть лицо от непонятной, но едко пахнущей жидкости. Мой рассудок был затуманен болью, а потому узнать запах у меня никак не выходило. Но это была не моча — видимо, на лучшее мне и рассчитывать не стоило.       Что-то защелкало, и я, приоткрыв глаза, увидел на стене оранжевые отблески. Краем уха я слышал громкую ругань и смех. Оранжевые блики приближались ко мне и отдалялись, сопровождаемые возбужденными криками и, видимо, безудержным весельем. Я недовольно что-то профырчал и сплюнул кровь. Меня снова ударили чем-то по спине, но я только поморщился.       — Ну ладно тебе, — услышал я в отдалении. — Перестань, вдруг…       — Да все под контролем, — рявкнул Кайн и снова щёлкнул чем-то. — Че, сука, не страшно тебе? Скажи уже что-нибудь! Хватит молчать! Язык в жопу засунул?! — закричал парень и ударил меня ладонью по лицу. — Ну же, ублюдок! Всхлипывай, плачь, хули ты молчишь, говна кусок?! Давай! Сука, — он схватил меня за волосы и приподнял с земли. — Что такое, м? — я чувствовал его дыхание на своей коже, но не стал открывать глаза. — Ну хоть еблет твой больше не такой смазливый, — парень плюнул на меня и выпустил волосы из хватки, и я мешком свалился на землю.       Я почувствовал, как по моим ладоням прошлось что-то острое, и руки перестал стягивать скотч. Я пока что не мог пошевелиться, и Кайн снова пнул меня в спину, и я перевалился на живот, утыкаясь лицом в лужу собственной слюны и крови.       — Как же ты меня бесишь, — прорычал Кайн, снова ударив меня ногой. Я закашлялся и сплюнул ещё сгусток крови, пытаясь снова раскрыть глаза.       — Пойдём… — сказал кто-то, и послышался шорох. Свист воздуха и снова удар, наверное, битой, прямо по плечу. — Да все, все, хватит, — послышался снова шорох, и, наконец-то, шаги.       — Как он меня бесит, — прорычал напоследок Кайн. — Сдохни, сука.       Послышался стук, что-то звонко отскочило от земли и прокатилось в сторону. Возможно, бейсбольная бита.       Я смог разлепить глаза только когда все звуки стихли. Я попытался нащупать в кармане телефон, но тело совершенно не слушалось. Острая боль под рёбрами застала меня врасплох — мне было безумно тяжело даже повернуться на бок, не то что привстать. Поднёс дрожащую ладонь к лицу и растёр что-то по нему. Влага щекотала нос и хотелось чихнуть. Глаза сами собой закрывались, но я заставлял себя оставаться в сознании.       Получилось легонько оттолкнуться от земли и я перевалился на спину. В то же мгновение кто-то будто бы вкрутил раскалённый прут куда-то мне под рёбра, и из моего рта вырвался первый болезненный стон. Я замер, прижав ладони к тому месту, но боль никак не хотела стихать. В глазах заплясали красные точки, рот беспомощно приоткрылся, пытаясь вдохнуть воздуха. Тело содрогнулось от спазма, и рука безвольно сползла на землю.       Я взглянул на затянутое серыми тучами небо. Сегодня вечером, наверное, пойдёт дождь или снег. Хотел умереть за него? Умри с ним. — подумалось тогда вроде мне. Или не подумалось? И мне ли?       Мне вспомнились последние строки из дневника Кристофера. Затем мир сделал сальто в моих глазах, и с тихим вздохом я прикрыл веки и вырубился.

***

      Я открыл глаза, потому что кто-то меня, кажется, звал.       Я смотрел перед собой, на чёрную, измазанную грязью стену. Возможно где-то неподалеку справляли нужду бомжи. Стало тошнить.       Воспоминания обожгли память, как масло во фритюре.       Двое держат, один бьёт, один стоит на стреме. Откидывают к стене, мне удаётся пнуть кого-то в ответ, но мне прилетает кулаком в живот. Меня роняют на землю, и бьют уже все трое, без разбору, куда попадают. Слышен мат, злобное пыхтение вперемешку со смехом. Потом почти не слышно ничего — одно ухо болезненно закладывает, в голове пищит, и в какой-то момент я просто отключаюсь от происходящего, почти не пытаясь сопротивляться. Прикрыться тоже не выходит, руки скреплены за спиной скотчем, который уже, кажется, порезал запястья. Я вижу, как сверкает у лица лезвие ножа, но меня им не бьют — металл ничем не запачкан — только угрожают. Бьют по ногам. Кажется, пострадало одно колено.       Снова кто-то позвал меня и коснулся плеча. Вспышка боли прошила всю руку, и я тихо простонал. Тем не менее мне удалось собраться с силами и повернуть голову в другую сторону, в попытке найти глазами потревожившего меня незнакомца.       Широко открытые от страха синие глаза, волосы, собранные в растрепавшийся хвост, небольшая щетина, немного крупный нос и густые брови.       — Пиджей? — снова позвал меня мужчина, с осторожностью коснувшись моей груди.       — Че?.. — сипло прохрипел я, пытаясь сфокусировать взгляд. — Я думал… Что ангелы смерти… Это математики… — выдавил из себя я и зашёлся кашлем. Кажется, каждый спазм разрывал мою грудь почти что невыносимой болью.       — Пиджей, — слегка раздражённо ответил мне Блофис, но в его голосе я услышал даже нотки облегчения. — Господи боже мой, что с тобой приключилось? Господи… — он снова осмотрел меня. — Я… Я сейчас вызову скорую, ты только это… Не выключайся…       — Ох, не надо… Скорой, — я поморщился, кажется, уже жалея, что я отказываюсь от госпитализации. — Домой надо… — я откашлял очередной сгусток крови и сплюнул его в сторону. Думать о приличиях было некогда. Я слышал учителя литературы будто бы через толстый слой ваты, и наверняка это имело какое-то отношение к травме уха, о которой я вроде как помнил.       — Как это не надо скорой?! — возмутился Блофис, дрожащими руками держа телефон.       — Помогите мне… Встать… — пробормотал я, протянув руку учителю. — Пожалуйста.       — А ты сможешь? — неуверенно спросил мужчина, и, дождавшись кивка от меня, осторожно взял меня за локти.       Окей, пока я лежал, как оказалось, у меня почти ничего не болело. Но теперь, стоило мне напрячь всего лишь пару мышц, как во всем теле будто бы разгорелся пожар. Я чувствовал как стягивает кожу на лице запекшаяся кровь со слюнями. В глазах все плыло, и колени подгибались, но я вцепился в Блоуфиша, будто бы он был моим спасательным кругом, и упрямо поджимал губы, стараясь устоять на месте.       — Ты… — пробормотал мужчина, пытаясь подбирать слова. — Господи прости, что мне с тобой делать-то? Бедолага, кто с тобой это сделал? Господи…       — Мне домой надо… — пробормотал я, оглянувшись вокруг. — Уже ночь? О, боги… — у меня под коленями похолодело. — Кошмар какой-то…       — Ты еле стоишь на ногах, — пробормотал мужчина. — Давай я отвезу тебя в больницу.       — Мне нужно в душ… — буркнул я, опустив взгляд на себя. — И… И чаю… И я буду как… Новенький.       — Пиджей, — прошипел Блофис, крепко держа меня за локти. — Так не пойдёт…       — Если что, мама вызовет мне врача, — пробормотал я, глядя на мужчину. — Вы… Не могли бы мне помочь?..       — Так не пойдет, молодой человек. Тебе нужна квалифицированная медицинская помощь.       — А мы не можем вызвать врачей после того, как я приму душ?       — Пиджей…       — Пожалуйста, — я с трудом сглотнул загустевшую кислую слюну. — Я буду в порядке.       Я посмотрел в лицо Блофиса, и, видимо, выглядел так жалко, что он, поколебавшись ещё пару мгновений, тяжело вздохнул и перекинул мою руку через свои плечи, осторожно поддерживая за бок. Я не хотел, чтобы он тут же отказался от своей идеи, и сдержал стон боли. Бок болел так, будто бы меня насадили на копьё, и теперь тормошили из стороны в сторону, разрывая внутренности. Каждый шаг давался мне с громадным трудом, я кряхтел, но шёл вперёд.       Мужчина усадил меня в машину, все ещё причитая, что слушается какого-то подростка, который может откинуться у него на заднем сидении, и помог мне пристегнуться. Я невольно вцепился в ремень, чтобы отчётливо ощущать свое положение в пространстве, но только одной рукой. Вторая ужасно болела, если я пытался ей пошевелить.       Пол запрыгнул на водительское сидение, наспех пристегнулся и вырулил на дорогу. Я старался игнорировать боль, новыми красками вспыхивающую в моем теле, а потому делал всё, чтобы себя отвлечь. Например, наблюдал за своим спасителем — как дрожали его пальцы, как белели костяшки, когда он крепко сжимал руль, как медленно стекала по виску капля пота, блестящая в огнях ночного Квинса.       — Как вы меня нашли? — тихо спросил я, стараясь не напрягать грудную клетку, чтобы не пришлось потом стонать от боли.       — Я… Увидел твои кеды, — его голос дрогнул сначала, но он быстро взял себя в руки. — Они… Расписные же такие. И я… Сразу вспомнил тебя и… Затормозил.       — Темно же… — пробормотал я, осторожно пристраивая голову на натянутом ремне безопасности. Прохладная ткань приятно скользила по щеке.       — Ну я… Зацепился взглядом и притормозил присмотреться. А потом вышел из машины и… — Пол ненадолго замолчал. — Ты точно не умираешь? Давай в больницу?       — Жить буду, — пробормотал я, проведя ладонью по волосам. — Я не умираю, Пол…       — Давно ли я стал просто «Пол»?       — С тех пор, как увидел меня в луже собственной слюны и крови. Мы теперь почти родственники, — неторопливо бормотал я. Пока язык работает, я не отключаюсь.       — Ладно… Я не против, — хмыкнул мужчина. — А мне-то как тебя тогда звать? Ты так и не сказал мне своего имени.       — Пилигрим.       — Я же серьёзно…       — Давай не сейчас, — взмолился я, накрыв ладонью живот. Кишки скрутило так, что мне показалось, что во мне сейчас что-то разорвётся. — Ох… — я подкатил глаза и, с трудом нащупав ручку, крутанул её пару раз, приоткрыв пассажирское окно, и стал глубоко дышать. — Ох, боги…       — Всё, плохо? — обеспокоенно спросил Блоуфиш, обернувшись на меня. — Боже, ты зелёный. Я еду в больницу.       — Нормально всё, — процедил я сквозь зубы, сжав в пальцах ремень. — Тошнит просто.       Боль в животе всегда была моим слабым местом. Помимо того, что для меня она была, пожалуй, на первом месте по степени невыносимости, так ещё и моя психика реагировала на неё крайне негативно, услужливо посылая мне безосновательную тревогу, будто бы опасность была где-то буквально за углом. Я выпустил ремень и вжал ладонь в живот, пытаясь хоть как-то унять боль, и чуть наклонился вперёд. В ушах снова запищало, и по голове будто бы ударили камнем, в глазах потемнело, и мне пришлось резко выпрямиться и высунуть голову из окна, чтобы не потерять сознание. Левое ухо пока что так и не разложило.       — Держишься?       — Бодрячком.       — Я паркуюсь уже.       — Рад слышать. Меня уже укачало.       — Если ты потеряешь сознание, я вызову скорую, — предупредил меня Пол, проворачивая руль.       — Давай без угроз только, — я почувствовал, что у меня уже весь лоб покрылся испариной. Я шумно выдохнул через одну ноздрю — вторая была заложена — и пощупал колено. Болит. Естественно.       — Я серьёзно. Господи, меня посадят за оставление в опасности, — бормотал мужчина, дёргая рычаг коробки передач. — Приехали.       — Мм… — я скосил глаза в сторону и только сейчас понял, что на соседнем сидении стояло детское розовое кресло. — Точно… А… Ваш ребёнок?       — С няней, — объяснил Блофис, выдергивая ключи. — И её давно пора отпустить домой. Вылезешь сам?       — Нет, — честно ответил я. — У меня даже сил отстегнуться нет.       Пол шумно выдохнул и выскочил из машины. Через окна я видел, как он оббежал её вокруг и открыл дверь возле меня.       — Привет, — поздоровался я.       — Боже, — пробормотал Блофис, перегибаясь через меня и щелкая застёжкой ремня безопасности и снял его с меня.       — А где ваша жена? — поинтересовался я, взявшись за предплечья мужчины и подтянулся, осторожно вываливаясь из машины.       — В командировке… Послезавтра только вернётся, — пробормотал он, поддерживая меня и вздохнул. — И будет не очень рада, если меня посадят из-за того, что ты умрёшь у меня на руках.       — Да всё будет круто… — попытался утешить его я, но тут же оступился и упал на учителя. Ноги почти не держали, но я усилием воли заставил себя переставить ноги и выпрямиться. Давай, ты же чертов боец. Встал и пошёл.       — Нет… Боже, боже милостивый, — бормотал Блоуфиш, держа меня за локти. — Только живи, я тебя умоляю.       — Это уже больше по адресу, чем просто «боже», — пробормотал я, пытаясь подбодрить нас обоих. — Будет глупо умереть, не дописав научную работу, да?       Губы Пола вытянулись в нервной усмешке. Видимо напоминание о том, что помимо происходящего у него на глазах ада существует ещё какая-то жизнь слегка его успокоило. Да и мне удалось отвлечься от острой боли в колене. Пока я не посидел в машине, я не чувствовал её так чётко, но теперь каждый шаг был настоящим испытанием.       Не помню, как мы добрались до его квартиры. Мне стремительно становилось хуже, я скрывал это всё более неумело, мозг был настолько перегружен болью, что я не воспринимал больше ни пространство, ни время. Я чувствовал, что весь горю, и мне ужасно хотелось остыть. Вернулась какая-то болезненная сонливость, а потому я заставлял себя открывать глаза, хотя уже и не осознавал, вижу ли я перед собой что-то. Миллиард кнопок, железная обшивка, сильный запах, затем слегка шершавые стены. Ткань, возможно кожа. А, моя куртка. Пуговицу на рукаве кто-то оторвал. Пуговицу жалко. Обитые мягким поролоном двери. Полочка для бук-кроссинга. Ах, «Отель» Артура Хейли… Всегда хотел прочитать, да всё времени не было.       Щелчки, скрип дверных петель, и меня заводят куда-то в темное помещение. Включается свет, я смог нащупать стенку, и, уже не выдержав, сполз по ней и присел на какую-то табуретку. Голова гудела и меня ужасно тошнило.       Меня подняли под руки и поставили на ноги.       — Я вызываю врача.       — Я в порядке, — пробормотал я, заставив себя осознать происходящее вокруг. Пол смотрел мне прямо в глаза, и выглядел ужасно сурово.       — Пиджей…       — Маме… — пробормотал я, слабеющими пальцами подцепив телефон из кармана и вытянул его. Конечно же гаджет выскользнул из рук и упал на пол, но я не стал его поднимать. — Силена… Мама, — я старался выражаться максимально четко. — Четыре… единицы, — я ткнул несколько раз в одну точку в воздухе, пытаясь изобразить набор пароля.       — Не закрывай дверь в ванну, — приказал Блоуфиш и помог мне дойти до нужной комнаты. — Возьми душ и сядь в ванну. Не надо набирать воду в саму ванну, ты утонешь.       Я не удержался и отпустил пару нервных смешков, чем вызвал полный недоумения взгляд у Пола.       — Да я даже… Если захочу — не утону… — фыркнул я и похлопал мужчину по плечу. Тот с тяжёлым вздохом завёл меня в ванную комнату.       — Тебя раздеть?       — Нет, — отрезал я, потянув куртку за свободный край и она сползла с плеч, и, спустя пару мгновений, упала на пол. — Сам.       — Я проверю тебя через три минуты, — пообещал мне Блоуфиш, снова осмотрев меня с ног до головы. — Только держись.       Я показал ему большой палец и ухватился за край футболки. Пол кинул на меня взгляд и всё-таки вышел из комнаты, чуть за собой прикрыв дверь.       Я смог только стянуть футболку и скинуть с ног и так развязанные кеды. Ремень и джинсы мне уже снять не удалось, так что я оставил всё как есть. Прокрутив ручку крана, я кое-как настроил температуру воды и свалился в ванну. Спину прошила вспышка боли, и я тихо застонал. Вода текла мне на руку, и я почувствовал, что стало немножко легче. Полежав скрючившись пару минут, я смог повернуться в ванне и залезть туда полностью. Рука проскользила по эмали и я снова свалился, тут же впечатавшись носом в бортик, и зашипел от боли. Накрыл лицо ладонями и почувствовал, как по пальцам потекло что-то горячее. Мой бедный нос.       Понимая, что останавливать кровотечение бессмысленно, я убрал руки от лица. Зрение стало яснее, пусть совсем чуть-чуть. Достаточно, чтобы я увидел на небольшом выступе пробку, и, вопреки приказу Пола, заткнул ей сливное отверстие. Джинсы уже почти все намокли, а вода постепенно становилась розоватой. Я чувствовал, как по лицу струится кровь, стекая с подбородка, по шее и на грудь, но ничего не делал с этим.       На полке я увидел банку с морской солью. Идеально. Конечно она ароматизированная, но мне сейчас плевать, я высыпал в воду пару добрых горсток. Ванна стремительно наполнилась ароматом хвои и моря. На лице невольно появилась блаженная улыбка, и я прижался к стенке ванны, подставляя ладони потоку воды. Струя из крана громко плескалась, ударяясь о поверхность воды, и этот звук практически гипнотизировал меня.       Спокойно.       Я набрал воды в ладони и умыл лицо. Окровавленную воду просто вылил в ванну и накрыл влажной ладонью лоб, размеренно дыша. Болезненные спазмы перестали быть такими невыносимыми, и хотя тело ещё болело, но я по крайней мере не терял больше сознание.       Из-за двери выглянул Пол. Пару секунд он встревоженно осматривал меня, но, поняв, что я в сознании, облегченно вздохнул.       — Спасибо, Господи… — пробормотал мужчина и зашел в ванную комнату, держа в руках какую-то одежду. — Я дозвонился твоей матери. Они там все на ушах стоят, и скоро они с отцом приедут.       — Класс, — пробормотал я, потирая бок. Болит, но терпимо.       — Вылезешь? — Пол недоверчиво осмотрел меня.       — Как там ваша дочь?       — Спит, слава богу. Ты сможешь переодеться сам?       — Я постараюсь, — я ухватился за бортики ванны и попросил воду меня вытолкнуть. Меня будто подхватило ласковым течением, и я смог без особого труда перелезть «на сушу». С джинс струилась вода, но я не стал себя высушивать — всё-таки на меня смотрит смертный… Который отчего-то довольно бледный.       — Пиджей… — пробормотал Блофис, глядя куда-то мне на торс. — Ты… У тебя нет резкой боли нигде?       Я осмотрел себя и увидел наливающиеся цветом обширные гематомы. Да и кожа показалось мне какого-то болезненного цвета, то ли зеленоватой, то ли желтоватой.       — Не знаю… Есть, конечно, но… — у меня закружилась голова и я присел на край ванны. Блоуфиш наконец скинул с себя оцепенение и подошёл ко мне, накинул мне на плечи банное полотенце и стал возиться с ремнём на моих джинсах.       Я постарался не думать о Форде МакКейси. От неприятных ассоциаций я откинул голову назад, и, потеряв равновесие, начал падать в ванну, но Пол успел меня подхватить и усадить прямо.       — Держись пару минут, я умоляю, — пробормотал мужчина. — Можешь взяться за мои плечи.       Я слабо кивнул, почти слыша, как Блофис проклинает всё на свете — включая меня — в своих мыслях, и обхватил его слабеющими руками за шею. Вне воды моё состояние стремительно ухудшалось, но я не мог же провести в ванне несколько суток? Да?       Наконец мужчина, пусть и с трудом, но стянул с меня мокрые джинсы, помог надеть тёплую кофту и тренировочные штаны.       — Можешь не возвращать, — пробормотал Блофис и глянул на меня. — Ох, Боже, — он взял край полотенца и приложил к моему носу. Махровую ткань стала пропитывать кровь. — Ты не чувствуешь, что у тебя кровь течёт?       — Что? — растерянно переспросил я, понимая, что в глазах начинает двоиться.       — Тебя всё-таки надо госпитализировать, — пробормотал мужчина и подхватил меня под руки. — Я позвоню твоим родителям, чтобы они сразу искали госпиталь, думаю, они скоро приедут.       — Спасибо, — пробормотал я, пусть и не поняв смысл его слов.       — Господи… Я допустил ужасную ошибку, — пробормотал Блофис, но всё-таки помог мне выйти из ванной комнаты.       Если честно, то, пустив меня в свою ванну, он как минимум подарил мне ещё несколько часов жизни. У входа в его квартиру я был совсем плох, хотя мы ехали всего пару минут, если считать от моего пробуждения. Но он вряд ли сможет оценить всю значимость своего поступка.       Пол чуть ли не на руках дотащил меня до гостиной и пристроил на диване. Боль волнами накатывала, и с каждым разом задерживалась всё дольше.       — Плохо? — пробормотал мужчина, присев рядом со мной на пол, и стал что-то набирать в телефоне.       — Не хорошо… — уклончиво ответил я, способный отвечать только на короткие вопросы. Длинные мой мозг просто не понимал. — Органы… — неопределённо пробормотал я, проведя вялой ладонью по нижним рёбрам.       — Ты будешь жить, — чуть ли не приказал мне учитель литературы.       — Конечно, — у меня практически не было в этом сомнений. — Я хотел… Прочитать «Отель» Хейли… Вы видели объём?.. Никто не… Читает в реанимации, — я прокряхтел, прижимая ладонь к нижним рёбрам. — Господи, прости…       — Не жми, — одёрнул меня Пол и неловко убрал мою руку с живота, и как-то неуклюже погладил то место. — Давить… никак нельзя, Пиджей.       — Чёрт… — пробормотал я и чуть улыбнулся. — Знаете… Мне бы так хотелось взглянуть ещё разок на мою маму.       — Пиджей, — напряжённо произнёс Пол, придвинувшись ближе.       — Одним глазком… Просто чтобы знать, что у неё всё круто… — я выдохнул, стараясь не стонать от боли. — Я бы не стал лезть в семью, лишь… Лишь бы взглянул. А то я… Кажется, забываю, какая она.       — Что ты помнишь? — видимо, Пол принял мои правила игры и попытался отвлекать меня от боли разговорами и дальше.       — Глаза… — пробормотал я. — Синие такие… Красивые… — я устало вздохнул, отведя взгляд в сторону. — И улыбка такая… Хорошенькая… — я слабо улыбнулся. Потом что-то пробормотал нечленораздельное, потеряв ход мысли, и Пол осторожно дёрнул меня за плечо.       В дверь позвонили.       — Они действительно быстро.       Он встал с пола, и я только успел проводить его затуманенным взглядом. В опустевшем дверном проёме, кажется, мелькнул бледный силуэт. Постукал пальцами о косяк. И мир, наконец, погрузился в мрак.       Хоть посплю.

***

      Думал, полежу немного и приду в себя. Думал, что мама с папой приедут, дадут мне нектара, я приду в себя и мы вместе поедем домой, а я расскажу, что случилось. Уже планировал посидеть пару дней на больничном, может, пролистать пару книг, закончить проект, пока буду лежать в кровати…       Но я точно не планировал очнуться в больничной палате.       Зачем полубогам вообще валяться под капельницами, если у них есть нектар и амброзия? Это кажется мне до смешного несуразным. Впрочем, я вроде как слышал, что при злоупотреблении нектаром можно загореться… Неужели мои дела были настолько плохи, что полубожественной аптечки было мало?       Судя по боли при малейшей попытке шевельнуться, досталось мне куда серьёзнее, чем хотелось бы думать.       Медсестра, зашедшая ко мне через некоторое время, вежливо поздоровалась со мной и помогла мне принять слегка приподнятое положение. Голова была тяжёлой, и на её речи мне было сложно сконцентрироваться. Мне поставили какую-то капельницу и пообещали в скором времени покормить. Разговаривать было тяжело, и я только попросил обезболивающее, и медработница была готова к этой просьбе — тут же выудила откуда-то нужную таблетку и помогла мне запить её водой. Сначала я хотел попросить всё сделать самому, но в теле была такая тянущая слабость, что я не стал ерепениться.       Спросил, когда придёт мама. Медсестра улыбнулась и сказала, что часы приёма начнутся буквально минут через десять, а значит, мама скоро будет. Также она поделилась, что она «ходила ко мне каждый день», и я спросил, сколько я уже нахожусь в больнице. «Несколько дней» меня не сильно удовлетворили, но я не стал больше ничего говорить. Живот уже начинал болеть, и мне легче было молчать и не напрягаться.       Как же я был рад увидеть Силену на пороге палаты. Та, увидев, что я в сознании, широко мне заулыбалась и тут же присела на стульчик возле моей кровати и взяла обеими руками одну мою ладонь.       — Перси… — пробормотала она, нежно сжав мою руку, и в уголках её глаз с чего-то собрались слёзы.       — Ну… — я слегка смутился. — Ну чего ты ревёшь… Всё ж хорошо.       Женщина отняла одну ладонь от моей руки и погладила меня по щеке.       — Слава богам… Ох, милый… — она бегло осмотрела меня и глянула на дисплей одного из приборов, хотя мы оба в этих показаниях явно ничего не смыслили. — Как ты себя чувствуешь, Перси? Есть резкие боли где-нибудь? Режущие?       Я неуверенно пожал плечами, глядя на маму из-под полуприкрытых век. Дышать полной грудью было больно, так что я ограничивался редкими поверхностными вдохами, отчего начинала кружиться голова.       — Всё было плохо? — неуверенно уточнил я, кинув взгляд на дверь палаты. — Где все?       — Сейчас одиннадцать утра, малыш, — сказала Силена и подсела поближе. — Все… все в школе. Они навещают тебя по выходным, а я отпрашиваюсь с работы на три часа, — она погладила меня по предплечью.       — Спасибо, — после недолгого молчания ответил я, и женщина улыбнулась.       — Разве могло быть иначе? — она провела ладонью по моим волосам. — Боги… Мой несчастный мальчик…       — Ну, ну, мам… — я тяжело вздохнул и поморщился от боли под рёбрами. — Что было-то?       Она немного помолчала, но потом покачала головой.       — Нектар и амброзия помогли. И… То, что ты додумался попроситься в ванну, пожалуй, спасло тебе жизнь, — она вытерла только появившуюся на нижнем веке слезу и шмыгнула носом. — У тебя… было внутреннее кровотечение. Сильное, но… Но ты будешь в порядке. Теперь, — она погладила меня по щеке и поцеловала в нос. — Скоро тебя отпустят домой.       — А… как там остальные? — пробормотал я, слабо сжав ладонь Силены.       — Папа с Тесеем рвут и мечут, — мама усмехнулась. — Малли и Аннабет помогают с девочками… И все мы ждём тебя домой, — она очень осторожно положила руку мне на грудь и осторожно погладила. — Мы так соскучились, Перси.       — А… что у меня так болело… под рёбрами? Ну, тогда, — я бормотал немного невнятно, но Силена, кажется, меня всё-таки понимала.       — Печень, — вздохнула женщина и коснулась пальцами моего подбородка. — Травма… Тяжёлая. Гематома, кажется. Я… все дни в таком состоянии, что термины… Мне даются особенно плохо. Прости.       — Нет, ничего, — я слабо улыбнулся ей. — И скоро меня выпишут?       — Надо посмотреть по анализам… — неуверенно протянула Силена. — Я не могу тебе ничего обещать, золотце.       — Я понимаю, — я устало кивнул, чувствуя, как снова начинает болеть голова. — Как… Как там Пол?       — Ох, чуть не забыла! — она выудила из сумочки какую-то книгу и вручила мне. — Встретила их сегодня в фойе больницы. Он попросил передать тебе это, и сказал, что ты вроде как хотел её прочитать… Они хотели навестить тебя, но я сказала, что ты ещё не проснулся, и они зовут тебя в гости, как только тебя выпишут. У него такая очаровательная супруга! Просто прелесть.       Я устало улыбнулся, глядя на приёмную маму. Затем перевернул книгу лицевой стороной обложки к себе.       «Отель», Артур Хейли. Никакой оригинальности.       — Да… Хотел прочитать, — пробормотал я, и глубоко вздохнул. Голова начинала кружиться.       — Ну всё, хватит информации на сегодня, — Силена забрала у меня книгу и положила на тумбочку возле моей кровати, поправила затем моё одеяло. — Тебе стоит отдохнуть, милый. Это были тяжёлые дни для твоего организма… Даже с учётом божественных стараний.       Мы улыбнулись друг другу, и женщина чмокнула меня в кончик носа, потом погладила снова по волосам.       — Да. Это был… тяжёлый месяц, — заключил я.       «Я старался больше обнимать членов семьи, улыбаться им, и пожелал, задув свечи, что тем, что проскользнёт в моём умирающем сознании, будет именно этот день, на одно короткое мгновение практически лишённый боли».