***
— Ты как раз вовремя! Я криво улыбнулся, глядя на радостное выражение лица Пола, и пытался придумать хоть одну причину, по которой в его вселенной опоздание в полчаса расценивается как «вовремя», но решил, что это он, должно быть, из вежливости. Я и так чувствовал себя достаточно нелепым — прямо перед выходом Аннабет натянула на меня идиотскую шапку с помпоном, аргументируя такое решение тем, что на дворе вообще-то январь, и что ей не хочется видеть меня на больничном в ближайшие три месяца. Помимо этого мой недобрутальный лук портил горшок в шуршащей бумаге, который я привёз как презент хозяйке дома — несколько небольших фиалок ютились под упаковкой, готовые стать отличным украшением для гостиной. — Извини, я… Что-то упустил время. Ну да, когда лежишь с Аннабет в одной кровати, а потом вообще засыпаешь, резко не охота вообще никуда ехать. Даже за миллион долларов. — Ну, ничего страшного, мы сами только закончили кашеварить, — посмеялся Блофис и наконец пропустил меня в дом. — Дорогая, Пиджей приехал! — Отлично! Одну секундочку! — отчего-то голос хозяйки дома пришёлся мне не по душе. Что-то в нём было… пугающе-странное. Да и вообще, я сразу понял, что что-то не так. Что-то было не то в доме. У меня неприятно потянуло в животе, а по спине пробежали мурашки. С трудом, но я снял с себя кеды и куртку, пристроил их на отведённые места, и переступил с ноги на ногу. Я настороженно принюхался, будто бы узнавая запах ожидающего меня ужина, хотя это вряд ли было возможно… Если вы бывали в гостях у других людей, то знаете, что даже привычные вам блюда пахнут там немного по-другому — у каждой хозяйки немного свой рецепт, сочетание специй немного иное, и запах дома, запах людей в этом доме, всё это совсем чуть-чуть влияет на еду, и всё, это ощущается несколько незнакомым. Однако сейчас у меня было стойкое ощущение, что я уже чувствовал это. И этот голос… — Я… Пойду… Помою руки, — пробормотал я, тут же ускользнув в уже знакомую ванную комнату. Я глубоко вздохнул и окатил лицо холодной водой. Потом ещё раз. И ещё раз. И только после этого тревожное ощущение вроде как куда-то делось, хотя кости, казалось, все ещё ужасно ломило. Я не должен здесь находиться. Мне резко показалось это всё неправильным. Может, это какое-то наваждение, и я просто не знаю причин? С трудом собравшись с мыслями, я поправил волосы, придирчиво оглядев себя в зеркале, согнал влагу с лица, и вышел из ванной, тут же уходя в гостиную, захватив горшок с цветком с табуретки возле вешалок. Не хочу на кухню. Там плохо. Мне плохо. Сердце снова стало биться в груди, как бешеное, и я нахмурился, пытаясь понять, откуда исходит опасность. Потерянно осмотревшись в гостиной, я подошёл к манежу, в котором играла совсем маленькая дочь Пола. На вид ей было около года, её темно-русые волосы были заплетены в милые хвостики цветастыми резиночками, а большие синие глаза с интересом осматривали нового гостя, то есть, меня. — Аву! — выдала мелкая, ударив ладошкой по сетке манежа. — Да уж, полный, — вздохнул я, с опаской вглядываясь в её вздернутый носик и влажные губы. Не могут же монстры превращаться в милых краснощеких детей? Да и с каких это пор я стал чувствовать присутствие монстров? Столько лет я попадал в передряги, столько раз меня заставали в расплох, а тут вдруг у меня включилась греческая чуйка? Не, это бред. Я просто сам себя накручиваю. Чужой дом, чужая семья, вот мне и стало не по себе. Мне у Бекендорфов тоже было сначала не по себе. Но там я хотел им понравиться и остаться усыновленным, а не ходил на дружеский ужин… Так, угомонись. Что-то должно быть ещё. Я развернулся на сто восемьдесят градусов, чтобы вновь осмотреться в комнате. Кремовые обои, новая мебель, милые детские фотографии на стене и на комоде, стопка каких-то бумажек, часы в золотистой раме, детские каракули почти у самого плинтуса… Пару мгновений я разглядывал фотографии, пока в какой-то момент не понял, что они просто не могут все принадлежать этому ребёнку. Я попытался оправдать это тем, что тут могли стоять детские фотографии Пола или его жены, но так не делал решительно никто, кого я знал. Наверное, где-то в подсознании я знал, что именно было не так. Может догадался ещё по синему коврику возле порога, и оттого не стал сразу же звонить в дверь. Может, этот запах сразу был мной узнан, но мне было настолько страшно и дико признавать это, что я так и не дал этому воспоминанию сформироваться в голове. Это же просто невозможно. Не может же все быть именно так? Это бред. Полный бред. Я поставил цветок на край комода, а в руки взял черную тонкую рамку с фотографией. С неё мне щербато улыбался милый мальчик, лет шести, с взъерошенной копной чёрных волос и зелёными глазами. Он только что вышел с ужасно скучного спектакля по мотивам старых германских сказок, но, поскольку ему нравилось шалить, он умудрился стырить с края сцены пенопластовый гриб, и половину представления играл с ним, совсем не стесняясь возмущённого взгляда охранника. Так что улыбался он фотографу вполне себе искренне, радуясь своим проделкам. Может, это просто мне почудилось? Возможно, я с какой-то стати вдруг сошёл с ума, прямо по дороге сюда, или просто умер? С чувством какого-то абсолютно безнадежного отчаяния в груди, я поставил фотографию обратно на комод и тяжело вздохнул. Я был абсолютно не готов к такому. Вообще. Нисколько. Мне казалось, что я с минуты на минуту свалюсь в обморок, настолько мне стало плохо. По крайней мере плохое предчувствие накануне теперь имело смысл. Я снова взглянул на манеж с ребёнком. Она с интересом смотрела на меня, упершись ладошками в сетку и навалившись на неё всем весом. Девочка открывала и закрывала рот, будто бы думая, какой звук издать, чтобы я его понял, и дербанила резинку сетки пальчиками. Бойся своих желаний, называется. Я чувствовал себя преданным, и понимание того, что это неправильно и эгоистично, не помогало как-то с этим чувством справиться. Может, она меня не узнает? У неё вот новая семья, жизнь, на кой черт ей сдалось думать о каком-то мальчике, который жил когда-то давно? Я, конечно, пытался в это искренне поверить, но я понимал, что это жалкая ложь. Фотография на комоде стоит, и на ней нет ни единой пылинки. Я слышал шаги в коридоре, но не мог пошевелиться. Я чувствовал, будто бы мальчик с фотографии уставился мне в затылок, и мне представилось, как он злорадно ухмылялся. Мол, нравилось тебе воображать её новую семью, счастливую жизнь? Думал, что такой весь благородный, что желаешь ей только добра, а стоило столкнуться со всем этим по-настоящему, так твоё сердце стало утопать в тупой зависти и удушающей обиде? И что же больше разочаровывает, то, что мои домыслы сбылись, или то, что мой образ любящего и благодарного сына рассыпался в моих же глазах? Я потянул пальцами рукав кофты, наверное, интуитивно пытаясь спрятаться, даже если это было не сильно эффективно. Глаза щипало, и я чувствовал себя настолько обречённым, будто бы стоял не в уютной светлой гостиной, а в камере смертников, и вот-вот в комнату зайдут мои палачи и отведут на смертельную инъекцию. Послышался смех, лёгкий и мелодичный. Такой, каким я его не помню, но именно такой, каким я всегда хотел его слышать. Боковым зрением я видел, как в комнату зашёл Пол, и следом за ним его супруга. Я пытался заставить себя хотя бы попробовать сделать вид, что ничего не произошло. Что я совсем ничего не знаю, что я далеко не этот беззубый мальчик с фотографии. — Здравствуй? — неуверенно поздоровалась со мной Салли Джексон. Я тяжело вздохнул и повернул голову в её сторону, собрав в кулак остатки своего мужества, чтобы взглянуть в глаза собственной матери. У меня было много слов по этому поводу. И одновременно ни одного. Я не мог выдавить из себя даже жалкого «привет», так сильно меня потряс один её вид. Коротко стриженные волосы слегка касались её лба и скул, были красиво уложены феном. На её лице, кажется, добавилась пара морщин, но она все равно выглядела в разы моложе, чем я её помнил. Её синие глаза сверкали, как два сапфира, губы изгибались в нежной полуулыбке. Она была такой отдохнувшей, здоровой. Счастливой. Такой, какой я, как сын, сделать её никогда не мог. Даже когда мы отдыхали с ней в Монтауке, она не выглядела такой расслабленной и счастливой. В её голове, наверное, все равно роились проблемы, оставленные в городе — Гейб, работа, счета на оплату, пусть она и улыбалась мне, и обнимала меня, рассказывая сказки, но она не могла быть… Такой. Она не стала вдруг несчастной в последние месяцы нашей общей жизни. Она всегда была несчастна. Всё то время, что я был рядом. И сейчас я должен сделать всё, что в моих силах, чтобы она не стала такой вновь. Сделать все, чтобы не стать вновь частью её жизни. Если ещё не поздно. Я мужественно улыбнулся, чувствуя, что вот-вот заплачу, но все-таки сдержал себя в руках. — Приятно познакомиться, — мой голос предательски дрогнул, пока я смотрел в её синие-синие глаза. — У вас тут уютно. Я стараюсь держаться молодцом. Но моё сердце предательски рвётся из груди, а в голове полный кавардак. Я одновременно безумно хотел, чтобы она меня узнала, но разумом я понимал, что это было бы для неё неприятным потрясением, и я не хотел бы её такому подвергать. Она уже достаточно натерпелась за свою жизнь, от меня в том числе, и заслуживает самого обыкновенного счастья, без забот о трудных подростках. Но как ребёнку мне было почти что жизненно необходимо, чтобы она узнала меня, признала, сказала что любит. Но ведь если этого не случится, я ведь переживу. Я просто никогда больше не появлюсь в этом доме, я уже выяснил, что все у неё в жизни отлично, и меня больше здесь быть не должно. Как и планировал. Её душевное спокойствие куда важнее моих детских комплексов. — Перси? Она так грубо прервала мой мыслительный поток, что застала меня своим вопросом врасплох. Теперь пришёл мой черёд растерянно глядеть на неё и хлопать глазами, не зная, куда себя деть. Ну же, ты же знаешь, что права. Или стоит сказать «нет»? Я хотел, чтобы она подошла ко мне и мягко обняла, будто бы я просто пришёл со школы, будто бы ничего этого не было, погладила бы по волосам, и мы остались бы вместе навсегда. Но умом я понимал, что больше не будет никакого «вместе», у неё уже есть новая жизнь, дом, муж, другой малыш, о котором надо заботиться, и которого нужно любить. Она точно не будет таким болезненным разочарованием, как я. Пусть лучше она подойдёт, осторожно тронет меня за щеку и скажет, что я подрос. Мы проведём этот ужин спокойно, я скажу, что все хорошо, и она будет звонить мне иногда на праздники, чтобы удостовериться, что я по крайней мере ещё жив. Я бы иногда справлялся у Пола, как у них всё дома. Быть может, она бы передавала мне иногда немного синего печенья, какое она пекла мне в детстве. Это было бы трогательно. Я не успел довести себя до нервного срыва своими размышлениями, хотя очень старался, — в одно мгновение мама сорвалась с места, и буквально влетела в меня, сминая в самых крепких объятиях, какие у меня в жизни только были. Она с такой силой вцепилась в меня, что мне показалось, что сейчас она выдавит из меня последние ребра. Пару мгновений я вообще не мог поверить в то, что это происходит. Пока она стояла поодаль, мне было легко думать о том, что она где-то отдельно от меня, что её жизнь и моя уже почти никак не связаны, но когда она так обнимала меня, не в силах, кажется, сказать ни слова, все мои тяжёлые мысли куда-то сами девались. В голове не было ровным счётом ничего, а сердце бешено билось в груди, но больше не причиняя той боли. Я почувствовал, как кровь прилила к лицу, а губы сами растянулись в слабой улыбке, стоило маме слегка отстраниться от меня и взглянуть мне в глаза. — Боже. Боже мой. Мой мальчик, — она шептала очень тихо, наверное, Пол её не слышал, но я прекрасно мог разобрать каждое слово. — Перси… — стоило ей произнести моё имя, как её губы будто сами расплылись в широкой улыбке, и это было последней каплей. Я почувствовал, как по щекам потекло что-то горячее, и все, что я смог сделать, так это жалостливо всхлипнуть. Мама, увидев, что я плачу, тихо охнула, и нежно стёрла слезы большим пальцем, хотя у самой уже глаза были на мокром месте. — Перси… Боже мой, ты такой… Большой у меня уже стал, — тихо приговаривала мама, нежно поглаживая меня по волосам. — Божечки… Это правда ты? — Да, — хрипло буркнул я, чувствуя, как слабеют ноги. Либо я сяду на диван, либо потеряю сознание и шлепнусь на пол. — А… Я не мог спросить, правда ли это она. У меня бы просто язык не повернулся хоть на мгновение усомниться в этом, несмотря на то, насколько это было фантастическим событием. Я был абсолютно уверен в том, что эти мягкие черты лица принадлежат именно моей маме. Моей маме, которую я так люблю — и больше ничего в моей голове не было. Никаких иных мыслей. Я осторожно приобнял маму и сделал шаг в сторону, присел на диван, и она тут же села рядом, если не сказать «рухнула». Мама сразу же прильнула к моему плечу и взяла мою руку, крепко стиснув её своей, и во все глаза смотрела на меня. Я не решался делать какие-то шаги навстречу, и даже заговорить было нереально сложно, меня будто бы парализовало, и я не мог ничего сделать — только смотреть на неё. В какой-то момент я понял, что даже не дышу. Наверное, когда начала кружиться голова. Я буквально тонул в буре эмоций, захлестнувших меня, сменяющихся и смешивающихся так быстро, что, кажется, я рисковал бесповоротно сойти с ума и стать этаким городским дурачком. Веки потяжелели, и я был не в силах удерживать глаза открытыми, а потому с тихим вздохом закрыл их, тут же стекая чуть ниже по дивану и утыкаясь носом в плечо мамы. Запах её кожи ничуть не изменился. Мама вновь нежно обняла меня за плечи и устроила поудобнее, чтобы я мог лежать почти что на ней. Наверное, Полу было очень странно за этим наблюдать, но мне было плевать. Ничего уже не имело значения. Ничего, кроме моей мамы. — Ну, мой мальчик… — пробормотала мама прямо мне на ухо, легонько похлопала меня по спине. — Перси… Я слышал, что слова даются ей с большим трудом, но она говорила, скорее, чтобы вернуть меня к реальности, да и самой остаться в ней. Чтобы осознать, что то, что сейчас происходит — реально. Я судорожно всхлипнул, почувствовав, как спадает оцепенение, и, закрыв лицо руками, позволил себе хотя бы попытаться выпустить часть тех эмоций, что выносят мне мозг. Мама крепко обняла меня, прижавшись губами к макушке, и нежно гладила по плечам. Это было чересчур. Осознав происходящее, я думал о том, какие последствия эта встреча будет нести для моей мамы, и совсем забыл думать о том, что станет со мной. Я вслепую потянулся к кофейному столику, и, стянув с него какой-то журнал, осторожно отстранился от мамы и стал обмахиваться им, стараясь игнорировать приторно-химозный запах глянцевых страниц и просто отдышаться. Откинул голову назад, устроив её на подушке, и смотрел в потолок, стараясь прийти в себя, свободной рукой пытаясь стереть слёзы с щёк. Мне казалось, что ещё чуть-чуть, и я впаду в панику, и я просто пытался взять себя вовремя в руки, чтобы не упасть перед мамой в грязь лицом… Мама. Моя мама. Та самая, о которой я думал, кутаясь в одеяло после очередных побоев от Гейба. Та самая, о которой я думал, лёжа в чужой кровати, после того как наглотался таблеток и ждал своей печальной участи. Та самая, которая временами возникала в моих мыслях, выбивая меня каждый раз из мерного течения жизни, даже тогда, когда её можно было назвать «мирной и благополучной». Та, что воспитывала меня двенадцать лет, которая возила меня в океанариум и в Монтаук, та самая мама, которая влюбилась однажды в моего папу. Господи, я не могу поверить в то, что это происходит. Я попал по дороге под машину? Я умер, и это маленькое поощрение в качестве прощального подарка от моего измученного сознания? Вряд ли оно бы было столь… Реалистичным. Кто-то тронул меня за плечо, и я медленно опустил взгляд. Пол, бледный как мел, стоял возле меня и протягивал мне стакан с водой. Наверное, мама попросила. Я слабо кивнул, и, взяв стакан, осушил его в пару крупных глотков, а несколько капель со дна вылил себе на лицо. Вроде голова больше не так сильно кружится. Оказывается, мама все ещё гладила меня по волосам, сидя рядом и терпеливо ожидая, когда мне станет лучше. Кажется, они с Полом о чем-то переговаривались вполголоса, но я не мог разобрать ни слова. Наконец, мама села чуть выше и, обняв меня за плечи, прижала к себе и наклонилась ко мне, слегка касаясь носом виска. — Перси… — тихо заговорила она, и я скосил на неё взгляд. — Всё хорошо… Всё хорошо, мой маленький. Это было бы смешно слышать в свой адрес, не скажи это моя мама. — Я так… — она запнулась, и, рвано выдохнув, поцеловала меня в висок. — Я так люблю тебя, мой мальчик. Я закусил губу, чувствуя, как глаза снова начинает припекать. Накрыв ладонью лицо, не желая больше позориться, я позволил себе сморщиться, чувствуя, как грудь просто разрывает от боли, которую я никак не могу остановить. Затем какая-то часть моего рационального сознания решила вспомнить все обстоятельства, которые привели меня к этому событию, и я сначала отпустил пару тихих смешков, но практически сразу сорвался в почти что истерический громкий смех. Какой же бред! Как вообще так могло случиться?! Мне даже стоило просто сказать Полу свое чёртово имя, и всё, он бы сказал об этом моей матери, и… И что? Меня передернуло, и я, все ещё закрывая лицо руками, согнулся пополам и притих. Давай, приходи в себя, нужно начинать думать головой. Я чувствовал себя таким расшатанным, меня так сильно тошнило, что я не мог и слова из себя выдавить. Мне просто было бесконечно больно, но вместе с тем меня накрыло таким невероятным облегчением, что этот бешеный коктейль, кажется, лишил меня всяких сил. Мама все ещё держала ладонь на моем плече, и наклонилась вслед за мной, пытаясь, видимо, понять, в каком я состоянии. Я устало выдохнул и смог выпрямиться, глубоко вздохнул, и, кажется, снова смог формировать из звуков буквы, и далее по цепочке. — Господь… — пробормотал я, растирая по лицу солёные дорожки. Справившись с этим, я посмотрел на маму, чьи глаза уже слегка покраснели, и осторожно провел ладонью по её щеке. Теперь я тревожился по поводу её слёз, и это помогло мне более-менее отвлечься от собственного урагана непонятных чувств. — Перси… — снова позвала меня мама, накрыв мою ладонь своей. — Я так скучал, — только и смог сказать я, прежде чем меня заключили в новые, такие же крепкие, объятия. — Мой мальчик, — мама накрыла ладонью мою макушку. — Наконец-то ты снова дома. Дома. Да уж, этот ужин я запомню на всю свою жизнь. Сначала я практически не ел, разве что из вежливости иногда подносил кусочки печёной индейки ко рту — меня всё ещё штормило, и я боялся, что вот-вот пойду блевать, что было бы не очень красиво. Место моей мамы было подготовлено с другой стороны стола, однако сейчас мы, конечно, сидели бок о бок. Мама будто бы вообще отказывалась расставаться со мной даже на секунду, и мне даже казалось, что и в туалет в случае чего она пойдёт вместе со мной. Я первым спросил у них о том, что произошло, и хотя мама ужасно хотела выслушать именно меня, пошла навстречу, и они с Полом начали свой рассказ. Как оказалось, чёрная рамка для моей детской фотографии была выбрана не случайно. Вопреки рассказам Гейба, — ничего удивительного, — мою маму схватил не сердечный приступ. Будучи на работе, она поскользнулась на мокром полу, и получила очень тяжёлую травму головы — фотография, которую демонстрировал мне Гейб, была сделана прямо перед первой операцией, после которой волосы маме сбрили. Я не смог запомнить её диагноз, таким взволнованным я был во время её рассказа, но судя по симптоматике, что-то очень неприятное. Какое-то время она даже провела в медикаментозной коме, а потому поняла, что Гейб совсем её не навещает, достаточно поздно. Ещё во время лечения, по маминым словам, её отправили в санаторий, чтобы поправить здоровье, и мама была очень удивлена, что Гейб был готов это оплачивать. Она хотела, чтобы меня отправили вместе с ней, ведь я так давно не был на отдыхе, но ей отказали, назвав достаточно размытые причины. Не будь у мамы постоянных головокружений и головных болей, она бы пошла обивать все пороги администрации, но у неё на это уже просто не оставалось никаких сил. Именно в оздоровительном санатории мама и познакомилась с милым учителем английского языка и литературы Полом Блофисом. У них быстро завязался роман — Пол во время пересказа этих событий даже уточнил, что моя мать — женщина с колоссальной харизмой и просто потрясающий человек. Конечно, я это знал, но слышать это от её нового супруга по крайней мере успокаивающе. Мама рассказала Полу, что замужем за ужасным человеком, объяснив это «обстоятельствами, ныне не оправдывающих тех жертв», что у неё есть тринадцатилетний сын, которого пришлось оставить с этим извергом, раз он является законным представителем ребёнка, пока её рядом нет, и что она хочет уйти от Гейба, забрать любимого ребёнка и начать жизнь с чистого листа. Пол согласился помочь. По окончанию курса реабилитации маму ждали весьма неприятные новости — с помощью купленных справок, Гейб добился лишения Салли материнских прав на единственного сына, мол, она вообще-то не дееспособна, упала потому что пила беспробудно, ребёнка обижала и далее по списку. Моя мама, конечно, разозлилась, но быстро взяла себя в руки — да, Гейб урод, но нужно пройти по всем инстанциям, собрать реальные справки и оспорить это решение в суде. Но для начала она хотела увидеться со мной, чтобы сказать, что она выздоровела, и нас разделяют лишь жалкие бюрократические бумажки, с которыми она вмиг справится. Тут её ждала вторая неприятная новость. В абсолютно чистой квартире был только один Гейб. Мамины вещи он отвёз в камеру хранения ещё некоторое время назад, в комнате сына оставалась пара брюк, книги и какие-то старые безделушки. Мамин бывший муж с горечью на лице заявил, что дрянной мальчишка сбежал, причём уже как неделю назад, украв его дебетовую карту, перед этим заказав себе билет на поезд до Небраски. Куда дальше «этот мерзкий чёрт» мог отправиться, Гейб не знал. Как сказала мама, в тот момент она будто бы умерла. Она подумала, что несмотря на травму, просто обязана была всё-таки пройти по всем инстанциям и написать заявление о том, чтобы меня на время забрали в центр реабилитации. Оставшись наедине с этим чудовищем, я, естественно, сбежал, и она ни секунды не винила меня в этом решении. Которого, конечно, вовсе не было — насколько я мог сказать по срокам, я как раз в это время зависал в больнице с пробитым этим же самым Гейбом виском, после чего три недели проведу в состоянии абсолютного овоща. Байку про сбежавшего ребёнка Гейб уже успел наплести и органам опеки — а потому медицинскую помощь мне оказывали по другим документам, которые Ульяно пришлось в экстренном порядке покупать у своих дружков. Так что мама, не поверив Гейбу, пошла напрямую к ответственным лицам, и всё-таки получив в ответ то же самое, на мгновение сникла. Она как никто другой знала, что у нас с ней кроме друг друга никого нет. По Америке не были разбросаны мои дяди-тёти-двоюродные дедушки, не было никого конкретного, к кому я мог приехать пожить. Значит я, скорее всего, собирался, по её домыслам, бродяжничать. А значит, меня всё-таки где-нибудь выловят, и там мама наконец меня заберёт. Конечно, Гейб отказался предоставить историю платежей с «украденной» карты, чтобы мама могла понять, в какую сторону я движусь, к тому же этот кусок мяса на голубом глазу рассказал ей, что заблокировал эту карту, как только обнаружил пропажу, и у мамы тогда похолодело на душе — я остался один, в неизвестном штате, совсем без денег. С одной стороны, я в таком случае наверняка остался бы на месте, либо передвигался бы гораздо медленнее, чем одним махом на поезде — пешком, или на попутках. Эта мысль дала маме слабую, но надежду, и, добившись от Гейба хотя бы города, в который я купил билет на поезд, они с Полом отправились на мои поиски. Когда как я всё это время находился в Нью-Йорке. Поиски продолжались почти невыносимо долго. У Пола были какие-то друзья в Небраске, так что их не бросили на произвол судьбы. Мама плакала почти каждый день, думая о том, как мне, должно быть, страшно одному скитаться по чужой земле. Пол поддерживал её, старался быть для неё надёжной опорой, за что я был ему бесконечно благодарен. И, в какой-то момент они выяснили, что Салли беременна. Ну, естественно от Пола. Я постарался не представлять себе обстоятельства этого зачатия и просто принял это как факт. Пол стал больше волноваться о здоровье самой Салли, когда их поразила эта новость. Он предложил им вновь оставить заявления в полиции о пропавшем ребёнке, и уехать домой, в Нью-Йорк, и действовать уже по ситуации. Также он объяснил, что если его найдут, и увидят, что место регистрации её сына в Нью-Йорке, то они его туда и направят, откуда уже через органы полиции или опеки передадут матери, как только она восстановится в правах. Что она просто пока не могла сделать — на пропавших детей опеку никто не оформит, и в правах не восстановит. Моя мама, лишённая прав на меня, уставшая за эти долгие четыре месяца бесконечно бестолково скитаться, обивая пороги полиции, оставляя везде ориентировки на меня, каждый раз объясняя свою ситуацию, так теперь ещё и беременная, всё-таки поддалась на уговоры, и они уехали в Нью-Йорк. И впервые за многие месяцы были близки ко мне. Мама отказалась жить на Манхеттене — каждый уголок напоминал ей обо мне, будто бы обвиняя в бездействии. Ей постоянно казалось, что она сделала недостаточно для того, чтобы отыскать своего любимого сына — её грызло чувство вины. У неё осталось лишь несколько моих фотографий, которые Гейб не выкинул, — хотя эти альбомы на самом деле просто забрал с собой я, когда уходил от него — и самая поздняя была именно та, что стояла на комоде. Пол никогда не знал, как я выглядел, будучи подростком. Это тоже сыграло свою роль. Мама родила мою сестру в январе. Назвала её Эстель, и на некоторое время смогла слегка приободриться, ухаживая за дочерью. Она, естественно, была любимым ребёнком, и мама не хотела, чтобы в будущем малютка чувствовала себя обделённой материнской лаской. Она не подозревала, что Пол просто ждал, когда она окончательно придёт в себя после беременности и родов, чтобы рассказать ей последнюю новость обо мне, которую он узнал ещё в ноябре прошлого года, прямиком из полиции. Эстель исполнилось четыре месяца, когда Пол отозвал Салли на тяжёлый разговор. Он держал маму за руку, и, убедившись, что она относительно готова принять эту весть, наконец рассказал ей, что сын, которого она так долго искала, к сожалению, погиб в Калифорнии. Мама не могла поверить своим ушам. Небраска и Калифорния вообще не близко друг к другу, и она и подумать не могла, что я настолько далеко мог уйти, а главное как? Она понимала, что даже ели бы не отправилась обратно в Нью-Йорк, ей бы и в голову не пришло доехать аж до самой Калифорнии. В слезах моя мама спросила у нового супруга, что со мной случилось. Она думала, что я устал, упал где-то и замёрз, или меня сбила машина, или поезд — одна догадка была страшнее другой. Но она была явно не готова к тому, что меня убили. К тому же, судя по показаниям убийцы, он был его другом. Эта новость тяжело ударила по моей маме. На несколько долгих недель она погрузилась в глубочайший траур. Она также ухаживала за ребёнком, хотя теперь большую часть обязанностей брал на себя Пол, понимая, насколько шокирующей была для неё эта информация. Мама ходила бледной тенью по дому, бесконечно плакала, смотрела на те немногие фотографии, что у неё остались, на кофту, которую смогла забрать из квартиры, где был Гейб. Этот урод ударился в какой-то момент в бега, и Салли написала доверенность на Пола, чтобы он мог разобраться с этой квартирой без её активного участия. Мужчина сделал там ремонт и вскоре стал сдавать в аренду, чтобы получать дополнительный доход. В один момент мама поняла, что я был бы очень недоволен её поведением, будь я рядом. И, честно говоря, была даже права. Я бы действительно не желал по себе нескончаемой панихиды. Она знала, что я бы не хотел, чтобы она бесконечно плакала о моей горькой судьбе. Мама пообещала себе, и мне, глядя на фото в чёрной рамке, что будет любить меня до самой своей смерти, и никогда меня не забудет. Стопкой каких-то бумажек, которую я приметил в гостиной, оказались открытки и письма, предназначавшиеся мне. Мама даже принесла их на кухню и дала прочитать. Самые первые открытки были полны радостных пожеланий, мама ждала, когда сможет выйти из больницы и мы бы снова были вместе. Дальше в открытках становилось всё больше вопросов — куда же я ушел, как же мне там живётся, и надежды на скорое воссоединение. Письмо мёртвому мне я не смог прочитать. Даже просто раскрыв его, взглянув на наклон букв, на состояние бумаги, я буквально почувствовал, сколько боли заключено в этом послании, и просто уже мог этого не вынести. Закончила мама свой рассказ скорее повседневной рутиной — как она вставала утром, здоровалась со мной, может быть писала мне короткое письмо, рассказывая, как у неё дела. У неё не было могилы, на которую можно было сходить, так что она делала это прямо в гостиной. Наконец, когда они завершили свой рассказ, я, потрясённый, с дрожащими руками и заплаканным лицом, наконец рассказал им свою правду. Да, я не уточнял, что Гейб морил меня голодом и избивал почти каждый день — в нынешнем состоянии мама вряд ли выдержала бы такую правду. Не сказал, что Форд познакомил меня с алкоголем и в какой-то степени с наркотиками, что он не просто «дружил» со мной, а на деле хотел трахнуть, по большей части независимо от моего согласия. Эту правду приберегу на потом. Конечно, мама была в праведном гневе на Гейба, как и Пол, но меня лишь мучил один вопрос — зачем? Зачем ему нужна была такая сложная многоходовка со справками, документами, ради чего? Он ненавидел меня, по его словам я был хреновым наркокурьером, вел себя как-то не так, но он всё равно держал меня в доме? Зачем? Ни у Пола, ни у мамы, и тем более у меня не было ответов на этот вопрос. — Мой милый, — мама коснулась губами моего виска. — Может, ты ещё покушаешь? Моё золото, совсем аппетит пропал, — она вздохнула и мягко обняла меня. Чтобы не расстраивать маму, я всё-таки стал есть более активно. — Значит… Ты сейчас живешь с Бекендорфами? — осторожно спросил Пол, и у меня мгновенно пропало желание есть. Приёмная семья. Мои братья, сестры, опекуны. Они ведь такая же моя семья, как и эта, пускай мы и провели вместе не так много времени. Я не могу просто развернуться и уйти к родной матери просто потому что она нашлась. Но что мне делать? — Да… — пробормотал я, делая вид, что с аппетитом жую. — Они классные. Уж лучше чем Гейб, конечно. Пол и мама задумчиво кивнули. Мама провела ладонью по моей чёлке, убирая её назад, и поцеловала меня в лоб. — Пол, дай Перси покушать спокойненько. Ему сегодня достаточно новостей и потрясений. Я благодарно кивнул маме, и, проглотив кусок индейки, откинулся снова на спинку кухонного дивана и устроился головой на плече матери. Мне уже пора было ехать домой. Как мне теперь называть это всё? Я вздохнул и приобнял маму. — Уже поздно… Да и я как-то устал, — пробормотал я и прижался к ней покрепче. — Хочешь поехать туда? — тихо спросила мама, поглаживая меня по волосам. — Или останешься на ночь у нас? Я закусил губу, уже ненавидя то, насколько более сложной становится моя жизнь прямо в эти мгновения. — Туда, — пробормотал я и зажмурился, боясь её реакции. — Хорошо, милый, — мама погладила меня по волосам. — Пол может тебя подвезти. — Я лучше это… пешком, — неловко буркнул я, наконец чуть отстраняясь. Я всё ещё не мог осознать то, что происходит здесь и сейчас. Я смотрел в её глаза и не мог поверить своему счастью и горю одновременно. Конечно, я безумно рад видеть мою маму, живой и здоровой, но ложка дёгтя в этой бочке мёда становилась больше похожей на половник, а то и сотейник этой чёрной жижи, ведь передо мной рисовались не очень-то радужные перспективы выбора. Выбора между двумя любимыми семьями, и любое моё решение в этом вопросе принесёт боль и мне, и тем, кого я люблю. Я пообещал маме, что обязательно зайду в гости как смогу. Она ещё спрашивала по поводу моего самочувствия, той операции на животе, которую мне делали, беспокоилась за меня и вообще вела себя… ну, как мама. Это был самый счастливый и одновременно самый ужасный вечер в моей жизни. И мне срочно надо было что-то делать с навязчивыми мыслями, роящимися потихоньку в моей несчастной голове. Ох, прости, Господь.***
— Джексон? Да, наверное, Аннабет удивилась, обнаружив меня в своей комнате. Я сидел в одних брюках на её кровати, покручивая в руках полупустую бутылку виски, и даже не пытался направить свой затуманенный взор в сторону возлюбленной. Это было единственное место в доме, где мне ничто не напоминало о приёмной семье. Единственное место, где надо мной не нависало страшное слово «выбор», где в голову не пробирались возможные сценарии развития событий. Единственное место, где я мог оставить свою голову пустой и расслабиться — и то, только с помощью сорокаградусного пойла. — Как встреча с папой? — пьяно пробормотал я, качнув бутылкой. — Отлично… Как… Много вопросов… — все-таки произнесла Аннабет и прошла в комнату, закрыла за собой дверь. Краем глаза я увидел, как она снимает с себя кофту. — Готов ответить на все. — Конечно готов, ты вон уже, тепленький, — фыркнула девушка, растягивая лифчик и становясь ко мне спиной. Я невольно скосил глаза в её сторону, и насладится видом её нежного силуэта, и губы сами собой растянулись в улыбке. Несколько раз провел взглядом вниз-верх по позвоночнику, скользнул по лопаткам, и возвращался к пояснице. — Я слышу, как ты похабно сопишь, Джексон. — Ауч, — пробормотал я, отворачиваясь к окну. — Ну и не очень-то и нужно. — Ну-ну, — я слышал, как она усмехнулась, и снова повернулся к ней. Уже надела майку. Мне подумалось, что сейчас моя умница-зайка начнёт отчитывать меня за неожиданное пристрастие к Зелёному Змию, однако она просто присела рядом со мной на кровать и вздохнула, глядя на бутылку. — Это значит, что миссис Блофис так ужасно готовит, или так прекрасно готовит? — Это зна-ачит, — я икнул посреди слова, и Аннабет тихо посмеялась. — Ну тш-тш-тш… — возмущённо пробормотал я, прильнув к девушке и поцеловав её в смеющиеся губы. — От тебя спиртом пасет на пол-Квинса, несчастный, — фыркнула Чейз, запустив пальцы в мои волосы, но я лишь вздохнул и взглянул ей в глаза. — Это значит, что Пол Блофис, — я махнул бутылкой куда-то в сторону окна. — Взял в жены Салли Джексон, заделал ей ребёнка, и теперь они живут в нескольких кварталах от нас. Аннабет сначала непонимающе уставилась на меня, будто бы считая, что я бормочу какой-то пьяный бред. Но, к сожалению, это была чистая правда. — Подожди, что, ещё раз? — Моя мать, — я приложил прохладную бутылку к щеке. — Женилась… Вышла за муж за этого интеллигента… И родила ему дочь, — последнее слово я сказал практически в губы Аннабет, но потом плавно отстранился. — И я, блять, не ебу, что мне теперь делать с этой информацией. Аннабет какое-то время молча смотрела на меня, будто бы пытаясь вытянуть из моих слов больше смысла, чем я в них вкладывал. Затем вновь взглянула на бутылку. — Это от горя или от радости? — неуверенно уточнила она, постучав пальцем по крышке. — Я ещё не понял, — спустя минутную паузу пробормотал я и откинулся на подушки, тут же жмурясь от пьяного головокружения. Я услышал шорох рядом с собой, и мне на грудь опустилась тёплая ладонь Аннабет. — Хэй… Перси, — позвала меня девушка, и я все-таки открыл снова глаза. Аннабет нависала надо мной, мягко вглядываясь в мои глаза, и переместила ладонь с груди на мою щеку. — И ты, естественно, никому об этом не сказал? — А как ты себе это представляешь, — тяжело вздохнул я, приподнимаясь на локтях и осторожно ткнулся носом ей в щеку. — Вдруг она хочет забрать меня к себе? — Ну… Я думаю, если она тебя любит, то прислушается к твоему мнению по этому поводу, — резонно подметила Аннабет. — А вдруг она не захочет забрать меня к себе? — с такой же горечью в голосе предположил я. — Вдруг в её семье и правда не найдётся места для меня? — Обязательно найдётся, если ты захочешь с ней жить, — попыталась успокоить меня Аннабет, но я поймал её запястья и прижал к своей груди. — В этом-то и проблема, — почти прошептал я. — Я хочу всё и ничего одновременно. Я не могу бросить эту семью, но и отвернуться от матери я не могу. — Перси, ты слишком все закрутил, — тихо произнесла Аннабет, ткнувшись носом мне в нос. — Я уверена, что они придут к какому-то соглашению. Компромиссу. — А если они отдадут меня маме? — я отпустил руки Аннабет и неловко потер предплечье. — А она, поняв, что я больше не тот сын, которого она любила, передумает? Мне же просто некуда будет тогда идти, — эта мысль почти весь вечер крутилась на языке, но сейчас, высказав её вслух, я будто бы сделал её лишь более реальной. — А она это поймёт. Рано или поздно. — Перси, ты все равно её сын, — покачала головой Аннабет, глядя на меня. — Если уж она тебя узнала, то точно полюбит любым. — Не таким, — буркнул я, устраиваясь щекой на плече Аннабет и утыкаясь носом ей в шею. — А боги, полубоги… — Она же как-то жила и любила твоего папу, разве нет? — Да, но… — Перси… — девушка тяжело вздохнула и погладила меня по волосам. — Не упрямься. Я обхватил руками её талию и осторожно подался вперёд. Аннабет тихо охнула, тут же обняв меня за шею, и мы оба оказались на кровати в горизонтальном положении. Я нависал над ней, и, спустя пару мгновений, прильнул ближе, и, с чувством отчаяния в груди, поцеловал её в губы. Так, будто бы я больше никогда её в жизни не увижу. Будто бы это последний раз, когда я могу провести пальцами по её талии, запуская руку под тоненькую майку. Я залез руками дальше и огладил ладонями ничем не прикрытую грудь, почти невесомо прикусил её нижнюю губу. Аннабет мягко улыбнулась, провела пальцами по моей шее, вырисовывая на коже какой-то замысловатый узор. — Я хочу набить тату, — почти хрипло поделился я, заводя одну руку за спину девушке, а второй задирая её майку до самых ключиц. — И что же ты хочешь набить? — хмыкнула Аннабет, и я устроился носом у неё в ложбинке между ключицей и шеей. — Не знаю… — я прижался грудью к её обнажённой груди и мягко обнял девушку за талию. — Море. — Да уж, рыбьи твои мозги, — фыркнула Аннабет, запустив вновь пальцы в мои волосы. — Как оригинально. — А что мне, «Старика и море» на всю спину набить, что ли? — я несильно куснул её за шею, выражая свое лёгкое недовольство, и съехал чуть на бок, чтобы положить ладонь на её левую грудь. — Ну, не знаю… Хоть рыбку какую набей… Японского карпа… Карп кои, кажется. — Селёдку набью, — фыркнул я, снова целуя девушку в губы. — Малосольную. — Дурак ты, Джексон, — улыбнулась Аннабет. — Клёво ты тему перевёл. — Я думал о проблемах весь чёртов вечер, — я пожал плечами, спустив ладонь и поглаживая девушку по животу. — И не собираюсь этим заниматься, пока со мной ты. — А почему ты спрятался пить в моей комнате? — девушка приподняла брови и чмокнула меня в губы. — Тут в моей голове можешь быть только ты, — я лизнул её в губы и с жадностью впился в них поцелуем. Это пусть была и не вся правда, но её нам обоим было достаточно. Я нехотя разорвал поцелуй и сел на кровати, тяжело дыша. Потом, недолго думая, взял бутылку виски и открутил крышку. — Хочешь попробовать? — Что? — удивлённо спросила Аннабет и села следом. Её щеки были совсем красные, но смотрела она на меня даже слегка строго. — Ты меня решил за собой в алкоголизм тащить? — Да я не алкоголик, — пробормотал я и отпил прямо с горла. Как всегда отвратительно жжёт. — Просто спросил из вежливости. Аннабет взяла у меня из рук бутылку и слегка прихлебнула. На мгновение на лице промелькнуло отвращение, но она лишь поморщила нос и проглотила напиток. — Фу. Как ты это вообще пьёшь? На вкус так же как и на запах. — И никакого обмана, — я забрал обратно бутылку и закрутил крышку. Если я выпью ещё, то меня может совсем развезти и я просто отрублюсь. — И давно ты так? — она качнула головой на бутылку, и, недолго думая, вновь отобрала её у меня, но теперь просто поставила на тумбу возле кровати. — Как? — Пьёшь, — она взяла меня за подбородок и притянула ближе к себе. — Довольно давно, — пробормотал я, глядя в её глаза. — Эх, ты, — она ухмыльнулась и поцеловала меня в губы. — Малолетний дурак. — А ну, — я нахмурился, и, обняв её за талию, повалил нас обратно на кровать. Спустя пару минут бесцельных пререканий мы снова сошлись в долгом поцелуе, беспорядочно шаря ладонями друг по другу, стараясь быть ближе. Конечно, в какой-то момент мой пах оказался прижат к её промежности, что не осталось без внимания. — Эм… Конечно, я знал, что у меня стоит, да ещё и минут эдак десять как, но я услужливо молчал об этом, чтобы не смущать и без того розовощекую возлюбленную. — Я не думаю, что мы готовы, — деликатно проговорил я, нежно целуя её в губы. — Так что я просто заигрываю. Я не буду заходить далеко. Аннабет согласно кивнула, видимо, одобряя мою, пускай и натянутую, но как бы целомудренность, и мы снова поцеловались, возвращаясь к процессу уже куда менее яростно, чем буквально минуту назад. Казалось бы, всего лишь передышка, и я уже не сгораю от нетерпения, а нежно и бережно поглаживаю её по ноге, целуя в губы неторопливо, смакуя каждую секунду нашего совместного досуга. Мне было ужасно любопытно, возбуждена ли Аннабет, а потому я все-таки осторожно скользнул ладонью под резинку её домашних шорт, и, наткнувшись на слегка влажную промежность, не сдержал довольной ухмылки. — Джексон, я тебе вломлю сейчас. — Кое-кто скоро тоже потопает в душ, а, мисс Чейз? — лелейно проворковал я ей в самые губы, почти без стеснения накрывая промежность ладонью. — А звонить дьяволу будешь? — Ты невыносим, — пробормотала Аннабет, почти что яростно глядя мне в глаза. Ну, в долгу она не осталась, крепко ухватившись за мои придатки. — Ох, осторожнее, амазонка, — фыркнул я, уткнувшись лбом ей в лоб. — Оторвешь ещё, потом обидно будет. — Рожа у тебя такая самодовольная, Джексон. — Что есть, того не отнять, — я прикусил её нижнюю губу и все-таки вытащил руку из шорт. — Но это было круто. — Мы не далековато зашли? — думаю, Аннабет, как и я, чувствовала, что возбуждение слегка спало, и настало время сделать пару шагов назад. — Не-а, — я пожал плечами и сел на кровати, вновь оглядывая обнаженную грудь девушки. — Но я на всякий случай куплю презервативы. — Перси! — Им лучше быть, чем не быть, — я поднял руки и виновато улыбнулся. — И потом, мы можем не дожить даже до восемнадцати. — Это не повод… — Так ты будешь ждать? — А ты — нет? — Ну если ты будешь ждать, то и я буду, — я пожал плечами. — Я естественно не стану тебя валить или идти ебаться с кем попало. — Не то чтобы я сомневалась… — её тон мне не очень понравился. — Ты сомневалась? — Я же говорю, что нет! — развела руками девушка. — А по тону кажется, что да, — я скрестил руки на груди. Навряд ли стресс и алкоголь хорошо влияли на моё поведение. — Перси, перестань сейчас же, — девушка помотала головой. — Я не собираюсь с тобой пьяным ссориться. — То есть мне прийти с этим вопросом по трезвой? — Перси… — Ты правда подумала, что я пойду тебе изменять? — я подсел ближе, пытаясь увидеть ответ в её глазах, но походу так умела только она да Силена. — Делать тебе больше нечего, Рыбьи мозги. — Вот как. — Вали давай в душ, — фыркнула девушка и укусила меня за нос. — И вообще нам пора спать. Я притормозил в дверях и обернулся на Аннабет. На языке крутился какой-то вопрос, но я никак не мог его точно сформулировать, так что вовсе оставил неозвученным. Свет от ночника мягко рассеивался сквозь небольшой торшер, а потому, ложась на её кожу, практически незримо растворялся, переходя в тень. Я глубоко вздохнул, глянув на её взъерошенные волосы и слегка припухшие губы. — Я люблю тебя, — только и сказал я, прижавшись к дверному косяку виском. Аннабет немного помолчала, но затем все же улыбнулась мне. — И я люблю тебя, Перси. Зарождающаяся в груди обида куда-то делась, будто бы воздушный шарик, выскользнувший из рук и взмывший в небо. — Я могу прийти к тебе спать? — неуверенно спросил я, чуть слышно тарабаня по косяку пальцами. Чейз задумалась ненадолго, но потом все-таки кивнула. Я улыбнулся ей и наконец вышел из комнаты, намереваясь хорошенько отмыться, и, возможно даже сбросить с себя частично опьянение. Хотя оно могло помочь мне уснуть побыстрее.***
Я повёл себя как дитя малое, не скрою, не горжусь. Но я просто не знал, что мне делать. Апеллируя своим плохим самочувствием, я выбил у семейного врача ещё неделю больничного. Я делал уроки дома, отказываясь наотрез даже явиться в школу, боясь пересечься с Полом. Я закончил проект и передал его с Тесеем, но не более того. Домашние уже начинали странно на меня поглядывать, а я пытался составить свой маршрут в школе, чтобы не пересекаться с Блофисом хотя бы в школьных коридорах. Мне было невыносимо тошно от одной только мысли, что я окажусь меж двух огней. Или меж двух семей. Каждая вполне справедливо считает, что я должен остаться с ними, у каждой есть аргументы, и каждая меня любит. Я был не готов подвергать себя такому стрессу, мне казалось, что я просто умру. Тесей говорил, что Пол спрашивает обо мне почти каждый день, и меня это безумно раздражало. Я боялся, что он расскажет всё моему брату, а он, как сорока, притащит эту новость в дом, и тогда уж поминай как звали, как говорится. — Перси? Когда приёмная мать заглянула в комнату, я сидел, склонившись над книгой. Несмотря на то, что проект я уже сдал, это не значило, что у меня больше проблем не было — все-таки я пропустил конец прошлого семестра, и мне нужно было за время больничного нагнать свой класс… Да, именно поэтому я сейчас читаю книгу о методах расследования в детективах Шерлока Холмса, а не копаюсь в мудреных формулах из учебника алгебры. Прямо прилежный ученик. — Мм? — Там… Миссис Блофис пришла, — Силена кивнула на дверь, будто бы Салли Джексон стояла прямо за её спиной. Не Джексон. Блофис. У меня похолодело под коленями. — Вот как, — буркнул я, делая вид, что снова утыкаюсь в текст. — И что ей нужно? — Сказала, что хочет с тобой поговорить о чем-то. По спине пробежали мурашки. Казаться равнодушным было все сложнее, но я держался из последних сил. Не думай. Просто не думай. — Ясно, — немного запоздало пробормотал я. — Меня нет. — Ну, я как бы уже поднялась на этаж, так что, думаю, для неё очевидно, что я знаю, что ты дома, — Силена скрестила руки на груди и осмотрела меня. — Тогда скажи… — я осмотрел комнату. — Перси, перестань. — Скажи, что я сплю. — Спишь? — Сплю. — В пять часов вечера? — Очень устал, — буркнул я, перелистывая страницу. — И вырубился в пять. — Перси, что происходит? — Силена недоуменно смотрела на меня. — Что вас такое связывает, что она аж пришла к нам домой с тобой говорить? Хорошая формулировка. Что же нас связывает. — Ничего не происходит, — соврал я, не собираясь сейчас ничего ей рассказывать, хотя, казалось бы, ситуация абсолютно тупиковая — моя мать буквально стоит на пороге и хочет меня видеть, когда как я мало того упираюсь, так ещё и не рассказал никому, что она и есть моя мама. — Перси, — опекунша даже нахмурилась, глядя на меня. — Что ты натворил? Что-то случилось на том ужине? О да. Случилось. — Я не хочу ничего обсуждать, — я тяжело вздохнул и потер ладонью лицо. — Просто пусть она уйдёт. — Я просто скажу, что ты не хочешь её видеть. У меня сердце в пятки ушло. — Нет! — я только потом понял, что звучал слишком перепугано, и тут же стушевался. — Т-так тоже говорить не надо. Скажи просто что я сплю, ну разве это сложно? Пожалуйста? — Я сильно похожа на почтовую сову, мистер? — женщина приподняла одну бровь. — Мне не нравится, что ты от меня секретничаешь, Перси. Да, я знаю, что у вас в семье это уже плохо кончилось однажды. — Я не могу с ней сейчас говорить, — я вздохнул, глянув на маму. — Я просто понять не могу, что у вас такого случилось? — Ну пожалуйста, — я чуть насупил брови и взглянул в глаза Силене. Та, немного помолчав, опустила руки и вздохнула. — Ладно. Хорошо. Но ты же понимаешь, что это не выход? — строго уточнила приёмная мама. — Конечно, — буркнул я, утыкаясь в книгу. — Спасибо. Силена ещё постояла, осматривая меня, и потом, покачав сокрушенно головой, вышла из комнаты. Я недолго смог усидеть на месте — спустя буквально пару мгновений, я поднялся из-за стола и выскользнул следом за приёмной матерью, стараясь ступать как можно более бесшумно. Меня потряхивало от волнения, и я задерживал дыхание, делая каждый шаг, чтобы случайно не пробормотать что-то себе под нос и не выдать себя с потрохами. Осторожно подобравшись к лестнице, я присел на колени и прижался плечом к стене, прислушиваясь к происходящему внизу, возле входной двери. — Ах, вы знаете, миссис Блофис, я захожу, а он уже спит! — Силена говорила достаточно бодро и правдоподобно, и у меня отлегло от сердца. Она не стала меня сдавать — это хорошо. — Ох, я надеюсь, что мы его не потревожили? — мама звучала обеспокоенно и немного опечаленно. Снова этот голос. Секундное облегчение сменилось нестерпимой тоской. Крепко зажмурившись, я прижался виском к стене и стиснул зубы. Раньше я бы всё отдал, чтобы вновь услышать её. Я бы ринулся в её объятия, не думая ни о чём, кроме как о том, как же я счастлив вновь её видеть. Ох, черт. Почему я не могу сделать сейчас так же? Прости меня, мама. Боги, да конечно она понимает, что я лгу, ну естественно, она же знает меня, как облупленного… Или, скорее, знала? Она почувствует, что я попросил Силену наврать, она всегда это чувствовала. Станет ли она об этом открыто говорить? Другой вопрос. — Нет-нет, Перси всегда спит так крепенько, что его дивизией танков не разбудить! — приёмная мама отпустила пару смешков, будто бы придумала отличную шутку, а я хлопнул себя по лбу. Ну да, конечно, крепко сплю. По-моему, уже весь мир обсудил, как Персей Джексон подрывается ночами от кошмаров и часами мучается, пытаясь уснуть. Конечно, просто сплю лучше всех в Нью-Йорке. Ладно, сам виноват, что вообще попросил Силену отдуваться за меня, так что не жалуюсь. — А-а… Вот как, — конечно она не повелась. — Ну… Тогда ладно. Скажите… Передайте, пожалуйста, что я заходила. — Безусловно, миссис Блофис! А по поводу чего вы хотели с ним поговорить, чтобы я передала? — я прямо представлял, как Силена мило так хлопает глазками, как бы она тут не при делах, и просто интересуется. Я с силой закусил губу. — Я… Ну, знаете, лучше он сам расскажет, когда захочет, — на секунду мама колебалась, сказать Силене правду, или нет, да и, думаю, чарующий голос дочери Афродиты сыграл свою роль, но она выстояла. Не знаю, рад я этому, или нет. — В любом случае, он знает, зачем я приходила. Знаю ли? — Ах, ну вы меня прямо интригуете! — опекунша даже не звучала разочарованно, хотя я знал, что не разведанный секрет для неё смерти подобен. — Ну полно, полно… Я бы предложила вам подождать пока он проснется и выпить чаю, но, к сожалению, ужасно опаздываю! Нужно забрать дочурку с танцев. Я невольно взглянул на наручные часы. До конца занятий Дафны оставался ещё час. — Нет, что вы, не смею вас отвлекать, — её голос был пропитан ненавязчивой печалью, и человек незнающий счёл бы это просто вежливым тоном, но моё сердце просто разрывалось на куски. Мне хотелось взреветь и вцепиться себе в волосы, сброситься с крыши, кинуться в объятия матери, не выходить никогда из нашей с Малкольмом комнаты, и всё это желательно в один и тот же миг. — Вы заглянете завтра? — поинтересовалась Силена. Видимо, хотела понять, сколько ещё отмазок мне придётся выдумывать в ближайшее время. — Я… — мама замолчала на пару мгновений. — Я пока не знаю. Ах, точно, — послышалось шуршание, затем взвизгнула молния, возможно, на сумке или куртке, снова шуршание. — Передайте ему… Пусть позвонит по этому номеру, как… Надумает. — Боги, ну вы ставите меня в безвыходное положение! — смеясь протянула Силена. — Я прямо не знаю, что мне и думать. Передам, конечно, но… Ух, как интересно! — Да… — мама, кажется, хотела ещё что-то сказать, но передумала. — Точно, чуть не забыла… — снова шорох. Я из последних сил сдерживался, чтобы не выглянуть из-за угла, но если я так сделаю, то мама точно меня увидит. — Ох, что это? Какой красивый бантик! — Передайте ему, пожалуйста. Небольшой… Презент. — Ох, миссис Блофис, — Силена всё ещё, кажется, была весёлой. — Вы просто мастерица навести интригу! Какой тяжёленький… Что там? — Ничего особенного, — я прямо видел, как она легко махнула ладонью, пытаясь одновременно сбить собственное волнение и отвлечь собеседника. — Большое спасибо, миссис Бекендорф. Я вам очень признательна. — Да не за что, — кажется, Силена чувствовала себя неловко. — Доброго вам дня, миссис Блофис. — Доброго дня, — вторила моя мама, и я услышал, как щёлкнула входная дверь. Моё сердце, казалось, на несколько секунд перестало биться, стоило мне услышать, что мама ушла, а затем начало биться как обезумевшее. Я понимал, что сам вставляю палки в колеса, и я сам себе даже не мог объяснить, почему именно я не могу выйти из-за угла и взглянуть ей в глаза. Я просто не в состоянии. Я не знаю. Не могу. Не не хочу. Больше всего на свете я хочу снова её обнять, как тогда, в доме Блофисов, но… Но это так больно. Я не понимаю, почему. Каждый раз, даже просто задумываясь о том, что она может… Может забрать меня к себе, у меня по спине бежит прямо водопад холодного пота. А как же ребята? Как же Лейси, как же родители, как же Аннабет, как же все? Как я могу просто развернуться и начать жить там? А где «там»? У неё новый ребёнок, совсем ещё маленький, новый муж… Разве мне там найдётся место? И «там» — это в квартире, или в её сердце? Я все последние года думал о том, как я сильно желаю ей счастья, что я знаю, как же невыносимо болезненно было пытаться меня любить, и что я верю, что у неё впереди другая, классная и радостная жизнь, но я не был готов… К тому, что это станет реальной проблемой. Мне страшно, что она позовёт меня жить с собой, в новую жизнь, которую я могу испортить, и вместе с тем мне придётся покинуть эту семью, в которой я уже стал совсем как свой. И вместе с тем мне до боли страшно, что она решит, что обо мне тут позаботятся, и снова оставит меня, но уже навсегда. Смешение двух вариантов приводило меня в ещё больший ужас — а вдруг она заберёт меня к себе, поймёт, что я больше не тот сын, которого она так любила, и вернёт меня обратно? Но меня же уже здесь не примут. Я уже буду для них предателем. И в итоге я просто останусь вовсе без семьи. Господи, ну за что мне всё это? За что? Я услышал, как Силена поднимается по лестнице, и юркнул в комнату, тут же присаживаясь за рабочий стол и делая вид, что я никуда не уходил. Правда, актёр из меня сегодня выдался никудышный — у меня тряслись руки, как у припадочного, взгляд, наверняка, был безумный и отчаянный, да и искусаные на нервной почве губы говорят сами за себя. Так что, когда приёмная мать зашла в комнату, то даже притормозила. — Да-а… Дела… — протянула Силена и не спеша подошла к рабочему столу. — Боги милостивые, милый, что с тобой стряслось? — она положила ладонь мне на спину и присела на корточки. — Эта женщина тебя так сильно пугает? Я попытался что-то сказать, но в итоге только уткнулся лицом в ладони и тяжело вздохнул. — Хочешь, я с ней поговорю? — Нет, — как-то хрипло откликнулся я и зажмурился. — Ты не расскажешь мне, что у вас случилось? — Силена продолжала гладить меня по спине, и мне было всё хуже и хуже. Они отдадут меня маме, и возьмут себе нового ребёнка. А мама поймёт, что я больше не её любимый сын, и будет провожать меня своим печальным взглядом, и я просто не вынесу этого. Она не решится попросить меня уйти, но я сам буду это отчётливо ощущать, и просто не смогу терпеть это долго и покину её дом. Вот только мне уже будет некуда идти. Мне не будет места ни тут, ни там. Я останусь один, а потом Форд убьёт меня. От неожиданно вернувшихся мыслей о Форде меня стало резко тошнить, и я рефлекторно зажал рот ладонью. Голова разболелась от переживаний, и рвота почти подступила к горлу, но я заставил себя глубоко вдохнуть и выдохнуть, пытаясь успокоиться. — Так, — теперь Силена звучала встревоженно. — Вот это уже серьёзно. Перси, — женщина резко замолчала, одергивая себя, и осторожно обвила меня руками за плечи. — Всё хорошо, малыш. Она ушла, всё в порядке. Я пробормотал что-то неразборчивое, и опустил голову, утыкаясь лбом в сгиб локтя и тяжело вздохнул. Она же моя мама. Я же её так сильно люблю. Почему я просто не могу выйти из-за ебучего угла и обнять её? Рассказать обо всём Силене и Чарли? Да хоть кому-нибудь? Почему мне так страшно и больно? Я боялся не увидеть на лицах той же радости, какую подавлял в себе я, когда расскажу эту новость Силене и Чарли. Вместе с этим я боялся увидеть в этот момент, что они рады, будто бы им подвернулся случай от меня избавиться. И, конечно, я безумно боялся, что Форд, вернувшись, навредит всем людям, которые мне дороги, а их что-то становилось гораздо больше, чем моё сердце могло выдержать. — Она… Передала тут что-то, но, полагаю, мне лучше это убрать? — Нет, — тут же сказал я, все ещё не поднимая головы. — Положи на стол. — Тут… Кулёк какой-то и визитка, — объяснила мне Селена, и я закусил губу, чтобы не ляпнуть, что я и так уже знаю, что там, ведь подслушивал из-за угла. — Ок, — только и буркнул я, тяжело вздохнув. — Спасибо. — Да не за что, — негромко сказала приёмная мама, и осторожно погладила меня по плечам. Что мне делать? Я не смогу вечность бегать от этой проблемы, и осознание этого вызывало у меня каждый раз новый прилив тревоги. Я не хочу никого выбирать, не хочу ничего решать. Но мне никто не позволит быть и там, и там, я это понимаю. Мама будет обижаться, что я не хочу уходить от семьи, в которой прожил всего лишь год, и готов чуть ли не отказаться от родной матери, которая растила меня двенадцать лет. А приёмная семья не разрешит мне занимать лишнее место и ресурсы, если у меня есть родная мама, которая готова меня забрать, и с которой я вроде как иногда хочу жить. Им будет спокойно — я же в хороших руках, они выполнили функцию замещающей семьи, а значит, теперь могут меня отдать, а на моё место взять другого ребёнка. Но мама же умная. Она поймёт, что я больше не тот мальчик, которого она знала. Она быстро это поймёт, я даже не успею привыкнуть к ней обратно. Я не успею со спокойной душой насладиться её любящим взглядом, она к тому времени уже не сможет на меня так смотреть. Я не хочу через это проходить. Это гораздо страшнее смерти. А если она ещё и узнает о полубожественном наследстве от отца… Грудь сдавило будто бы тисками. — Тебе заварить чай? — снова заговорила приёмная мама. — С мятой, с мелиссой. Её предложение позволило мне вырваться из порочного круга навязчивых пугающих мыслей, в которые меня неизменно затягивало, стоило мне задуматься «ни о чём». Я смог сконцентрироваться на мире, в котором я существовал здесь и сейчас, и, чувствуя сильное першение в горле, я решил согласиться на чай. Кофе в моем состоянии меня просто убьёт. Я слабо кивнул, проехавшись лбом по рукаву своей толстовки. Левая рука болела, я чувствовал, как перенапряжены мышцы, как натянуты сухожилия, хотя я вроде не прикладывал к этому никаких усилий. Вспомнился прошлогодний спектакль. Кажется, это было целую жизнь назад. — Чай можно. Спасибо. Силена чмокнула меня в макушку и вышла из комнаты. Тяжело вздохнув, я выпрямился и постарался отдышаться. Сердце гулко билось в груди, будто бы после марафона, а глаза припекало, но слишком слабо, чтобы я мог раскиснуть. Устало потерев глаза, я почти не глядя взял со стола визитку, оставленную Силеной на рабочем столе. В тот же момент мне показалось, что кто-то выжег у меня в мозгу эти выведенные от руки цифры. Новый номер телефона мамы отличался от старого всего на две цифры — я предполагал, что она специально хотела купить номер, похожий на прошлый. Мне вспомнилось, как я лежал на кровати и долгими ночами пялился в экран телефона, на котором горели почти такие же цифры, почти в той же последовательности. Я не помню уже, чего я ждал. То ли хотел, чтобы она перезвонила, то ли просто пытался не забыть хоть что-то. Наверное, напомнить себе, что она существовала не только на старых фотографиях и в моих смутных воспоминаниях. Мне казалось, что я разгружал всю ночь фуры с тяжёлым товаром, таким усталым я себя чувствовал. Нащупав слева от себя телефон, я взял его в руки и отогнул один угол чёрного защитного чехла. Сдвинув в сторону накопительную карточку кофейни и десятидолларовую купюру, я бережно вложил туда визитку с маминым номером, и надел чехол обратно. Мама. Я глубоко вздохнул и отложил телефон в сторону. Какое-то время я не решался дотронуться до свертка. Я гипнотизировал его взглядом, разглядывая каждый залом упаковочной бумаги, пытаясь угадать, что там внутри. Задумчиво вздохнув, осторожно все-таки взял его в руки. Пальцы были будто бы ватные, и я с трудом распутал бантик, отогнул шуршащую упаковку и заглянул внутрь. Слегка подрумяненный пышный коричневато-синий кекс, какой мама, бывало, пекла, когда хотелось чего-нибудь сладенького. Я слабо улыбнулся, вспомнив лучшие времена, когда у меня получалось даже игнорировать омерзительное существование Гейба, и просто радоваться тому, что мы с мамой есть друг у друга. Медленно проведя пальцем по верхушке кекса, я не спеша вытащил его из упаковки и попробовал. Нежное, упругое, чуть влажное тесто, ярко-синего цвета внутри. Благодаря множеству маленьких пузырьков кекс был воздушным, и, конечно же, ужасно вкусным. Мне практически сразу попалась какая-то ягода, своей кислинкой разбавившая сладость десерта. Поджаренный край шапочки слегка раскрошился, когда я надавил на него, и я опустил глаза вниз, чтобы сразу подмести крошки. На упаковочной бумаге, там, где только что был кекс, лежала маленькая записка. Наверное, её положили туда, а затем поставили сверху десерт. Я с интересом взял её свободной рукой и двумя пальцами развернул. «Я люблю тебя, родной». Я тут же подавился кексом, во все глаза уставившись на эти четыре слова. На душе стало так отчаянно горько, что я не заметил, что в какой-то момент стал глупо хныкать, не в силах отвести взгляда от записки, или хотя бы проглотить кусок кекса, который уже успел надкусить и которым уже даже подавился. Не знаю, насколько нужна была этому десерту соль, но я точно её обеспечу. Конечно она тебя любит, идиот. Она и не переставала никогда, это просто ты перестал в неё верить, стоило ей оставить тебя ненадолго. Я всхлипнул, и, сжав записку в руке, уткнулся лбом в свой кулак, с трудом заставляя себя все-таки проглотить несчастное тесто. Я чувствовал себя ужасно глупо, рыдая над каким-то кексом и вытирая сопли рукавом, но боль в груди была такой невыносимой, что я не мог сдержаться. Конечно, для полной картины мне не хватало только начать нелепо икать, я же недостаточно жалко выгляжу. Ладно, хорошо хоть в комнате никого нет, и я могу киснуть в своё удовольствие. Жизнь стала просто невыносимой. Мне каждую ночь снились кошмары с разными вариантами событий, и в каждом я остаюсь без семьи, либо очень сильно обижаю кого-то из тех, кого люблю, и сердце разрывалось на куски. Это всё ещё с учётом того, что я не рассказал маме о моем божественном дедушке, о монстрах, о том, что Форд скоро выходит из тюрьмы… У меня бы нашлось достаточно аргументов, чтобы убедить маму оставить всё как есть, и не пытаться становиться обратно семьёй, и так она бы не смогла разочароваться во мне со временем, но мне было бесконечно больно думать о её согласии с таким предложением. Я не знаю, что будет со мной, если она добровольно от меня «откажется», даже с условием того, что мы будем видеться и общаться. Само согласие на то, чтобы кто-то другой был моей мамой вместо неё… Я сейчас точно умру. Я облизнул пересохшие губы и решил по крайней мере сделать один, хотя бы один верный шаг — я взял в руки свой телефон, зашёл в приложение и написал матери одну короткую смс-ку. «А это мой номер. И я тебя». Я надеюсь, она поймет меня. Поймет, что я не открещиваюсь от неё, что я люблю её так же сильно, как и она меня, просто мне права очень страшно кого-то ранить. Пока что, правда, я раню сам себя, и не знаю, оставит ли это на мне серьёзный след в будущем, или же нет.***
Отлично. По крайней мере я снова пошёл в школу, что уже огромный подвиг. Теперь у меня было целых два человека, номера которых я не вносил в контакты, однако прекрасно знал их в лицо — Форд МакКейси и Салли Блофис. И видит бог, я все ещё в глубине души сомневался, чьих сообщений я жду с большим ужасом. Нет, конечно, моя мама не угрожала меня украсть, убить или причинить мне какой-либо вред, упаси Господь. Однако каждое её сообщение, будь то фотография синего печенья, или очередная милая прическа Эстель, напоминали мне о том, что я держу свою собственную мать в секрете от своей приёмной семьи, и что когда этот секрет вскроется, мне настанет такой феерический пиздец, что я ещё пожалею, что не слоняюсь по Полям Асфоделей в полном беспамятстве. И я знал, что это неизбежно. Рано или поздно они обязательно узнают про мою маму. Вместе с этим я ставлю собственную родную мать ну просто в неудачнейшую позицию — ей приходится участвовать в моем вранье вместе со мной, просто потому что ей меньше всего хочется выставлять меня в плохом свете перед людьми, на которых мне не плевать. Она понимала, что если просто так зайдёт, выбив дверь с ноги, и заявит моим родителям о том, что она вообще-то тут мать и имеет некоторые виды на меня, то их, во-первых, хватит удар, а во-вторых ко мне образуется целый ряд самых неудобных вопросов, на которые мне придётся отвечать честно, иначе Силена пустит меня на воскресный барбекю. Перспектива так себе. Но вместе с тем меня просто разрывало изнутри тревогой за всё и разу, и, видят боги, ни одна из сторон «конфликта» мне вообще не помогала. Исключением была Аннабет — с ней под боком я хотя бы, слава богам, мог забыться сном на добрые шесть-семь часов, и пускай этого все ещё было мало, это в любом случае было лучше моих привычных в стрессовых ситуациях двух-трех часов отдыха, и те с перерывами. В остальном же весь дом собрался с силами, чтобы меня слегка встревожить — Тесей будто бы специально адски тупил на занятиях, Малкольм без конца сидел за учебниками и забывал поесть, если ему не напомнить, у Дафны на носу были соревнования, а на лице вскочили первые подростковые прыщики, а Лейси впервые в пух и прах разругалась с подружкой в школе, и теперь нуждалась в усиленной поддержке со стороны хоть кого-нибудь, и, конечно, этим кем-нибудь стал я. С другой же стороны мама, которая почти что каждый день, как по часам, присылает мне фотографии какие-то в мессенджере, спрашивает, как мои дела, не хочу ли я заскочить к ним после школы, и все в таком роде. Вдобавок к этому, Пол, мать его, Блофис, который караулит меня время от времени в коридоре или возле класса, и провожает эдакими многозначительными взглядами. Да, он не начинал со мной прямой диалог, не пилил мне мозг наставлениями по поводу того, что я должен сию секунду возобновить общение с матерью, но от этого было нисколько не легче — я чувствовал, что чем больше я игнорирую, или скупо отвечаю на смс-ки мамы, тем ближе этот разговор с Полом. И, видит бог, он вообще последний, с кем я хотел бы обсуждать наши с ней тяжёлые отношения. Да, мама тянется ко мне, хочет вновь со мной общаться и старается понемногу ввести меня в курс дела, мол, вот такая у тебя сестра, вот так вот всё дома, чтобы я чувствовал себя всё больше «своим», а не чужим, и это правда слегка работало. Я хотел этого не меньше. Но вместе с этим у меня были обязанности в том, другом доме, которые я не мог, да и не хотел, возлагать ни на кого другого, люди, которых я тоже люблю, и которым я был тоже нужен. Надо мной в том числе нависала перспектива уже достаточно скорого освобождения Форда, плюс с Фестусом снова были какие-то неполадки, и я задолбался уже перечищать его ушные пазухи от подгоревшей смазки, по учёбе нужно было закрыть проекты прошлого семестра и нагонять то, что я уже успел пропустить, дневник Кристофера, все ещё лежащий то в ящике стола, то в моём рюкзаке, Рейчел снова зовёт в какой-то проект, Кловис стал отставать по учёбе… Мне хотелось выдрать себе волосы на голове и закричать во всю глотку, чтобы от меня нахер все отстали и оставили в покое. Но я не мог себе позволить таких грубых слов. Просто потому что я люблю всех этих людей, ну, помимо Форда, и я просто не могу слать всех в жопу и наслаждаться одиночеством. Какое там наслаждение, когда ты говнюком остался. Но я же не смогу бегать от неё вечность. Тем более она знает, где я живу, с кем... Ненавижу эту жизнь.***
Я долго думал над тем, как бы мне поделиться чем-нибудь с мамой. Это было непростой задачей — мне вроде как казалось скучным рассказывать ей про книги, которые я читаю, или про прогулку с Лейси, когда я забирал её из школы, ещё не дай бог приревнует меня к приёмной семье лишний раз… Да, она ни разу не заикнулась об этом ни в одном своём сообщении, но вот я лично слегка ревновал её. При чем не к Эстель, потому что она была совсем маленькой лялей, и я не испытывал к ней ничего кроме умилительного недоумения, а к Полу, и я, честно говоря, все ещё не знал, почему. Может, потому что он был хорошим человеком, и мама правда его любила, а я привык думать, что она любила моего родного отца, и оттого меня слегка грызла обида. Видимо, раз мой папа умер и не может ревновать, его чувства перекинулись на меня, но, думаю, я это переживу. В один из вечеров я сидел в комнате с Аннабет, и меня вдруг осенило, что ответ был всегда рядом, и прямо сейчас заправлял светлую прядку за ушко. — Аннабет! — воскликнул я, отодвинув в сторону тетрадь с конспектом — в кои то веки мы действительно занимались с ней учёбой. — Я!.. Мне!.. — от собственной гениальности у меня просто дух перехватывало, а Аннабет смотрела на меня, как на дурачка, сдерживая смех. — Стой!! — Чего? — она непонимающе улыбнулась, глядя на меня. — Давай сфотографируемся? — Прямо сейчас? — Ага! — я был ужасно воодушевлен, и вытянул из кармана телефон. — А зачем? — Надо, — привёл я убедительный аргумент, и, приобняв Аннабет за талию, притянул к себе и сфотографировал нас на расстоянии вытянутой руки. Но что-то мне всё равно не понравилось в фотографии. В смысле, Аннабет как всегда была прекрасна, но как-то… Не то. — И? — Не, так не нравится, — я встал со стула и установил телефон прямо, отошёл немного и сощурился, пытаясь разглядеть экран. — Давай, эм, стоя. — Господи, ты так взволнован, будто бы от этой фотографии зависит твоя жизнь, — посмеялась Аннабет, но все-таки встала и отодвинула стулья подальше, чтобы не попадали в кадр, и встала рядом со мной. — Ты почти права, — уклончиво ответил я и подошёл к телефону, установил таймер и снова отошёл. Он должен будет сделать серию фотографий, так что, надеюсь, хотя бы на одном кадре я не моргну. — Три… Два… — Аннабет читала вслух цифры, возникающие на экране. — Один… Моя девушка, видимо, намеревалась саботировать все мои задумки, и стоило съёмке начаться, как она стала ерошить мне чёлку и смеяться. Я охнул от неожиданности и перехватил её запястье, тут же целуя хулиганку в губы. — А то ты прям такой серьёзный, стоишь, павлин, — смеялась Аннабет, погладив меня по щеке. — Между прочим, это важное фото, — пожурил её я и подошёл к телефону, взял его в руки, открыл галерею. — Так скажи мне, зачем тебе это фото? — Аннабет заглянула в мой телефон, ухватившись пальцами за моё предплечье. Одна из фотографий мне особенно приглянулась — Аннабет вот-вот начнёт шалить, и смотрит на меня так хитро, а я смотрю на неё несколько удивлённо, за мгновение до того, как моя чёлка будет безбожно взъерошена. Впрочем, вторая была не хуже — моя девушка улыбается во весь рот, когда как я пытаюсь сгрести её в охапку и прекратить парикмахерский переполох. Я решил скинуть именно эти две фотографии, раз уж остальные были смазаны, а фото с поцелуем… Просто оставил себе. Мне показалось, что оно ужасно интимное. После того, как фотографии были отправлены на неизвестный номер, по крайней мере для Аннабет, я поцеловал девушку в губы и смущённо улыбнулся. — Теперь обе мамы знают, что мы встречаемся. Чейз удивленно ахнула, и тут же заулыбалась, глядя на меня с неподдельной гордостью. — Молодец, Перси, — она чмокнула меня в щеку. — Это большой шаг. — Да… — я тяжело вздохнул и поцеловал её в лоб. — Это точно.***
Я думал над следующим серьёзным шагом где-то, наверное, неделю. И, в результате мозгового штурма, сегодня у меня в рюкзаке была необычная вещица. И нет, это был не лишний учебник, или словарь испанского языка, который я обещал вернуть Рейчел ещё в прошлом году, вовсе нет. Это была плюшевая овальная рыбка. Не очень большая, может, сантиметров тридцать в длину, но мне показалось, что этого будет достаточно. Конечно, странно приходить в такие преклонные года в школу с мягкой игрушкой, по крайней мере если ты раньше никогда этого не делал, и не решил разыграть одноклассников, а потому я каждый раз, заглядывая в рюкзак, старался не светить ей лишний раз. Хотя бы потому, что на большой перемене она должна из рюкзака исчезнуть, и я решительно отказываюсь объяснять кому-либо природу этой пропажи. Мне казалось, что я так не переживал даже на экзамене по алгебре. У меня каждые три секунды, кажется, потели ладони, и я без конца обтирал их о джинсы, с трудом ожидая шестого за сегодня звонка. Даже Кловис заметил, что я сегодня более нервозный, чем обычно, но я не мог поделиться причиной своего беспокойства даже с ним. Никто не знал. Я был в ужасе от одной только мысли, что кто-то узнает, и принесёт новость на хвосте кому-нибудь из братьев. Конечно, я, может, смогу отбрехаться от них, мол, да я ничего такого не имел в виду, просто передал вещицу, но я понимал, что не смогу врать достаточно правдоподобно. Можно попытаться придумать оправдания сейчас, но Тесей, который знает, что я резко прервал все контакты с Полом в какой-то момент, точно заподозрит что-то неладное… Сказав ребятам топать в столовую, я припустил по коридору, надеясь всем сердцем, что Блоуфиш задержится в кабинете и я успею его перехватить перед обедом. Просто на ещё один поход я вряд ли наберусь смелости, так что это лучше сделать как… Как пластырь сорвать, вот. Не знаю, что это за порыв у меня был два дня назад, когда я, прогуливаясь по району, вдруг заглянул в магазин игрушек. Не знаю, почему в голове у меня была лишь одна мысль — я не был на дне рождении своей родной сестры, но хотя бы могу с опозданием принести ей небольшой презент. Пусть… Пусть у неё будет что-то, про что, если вдруг со мной случится какая неприятность, типа смерти, мама сможет ей сказать «это тебе подарил твой брат Перси на твой первый день рождения». Ну… Вот такой вот я сентиментальный. У меня вот от папы такого не осталось… Или было? Я не помню уже. Может, было, просто Гейб выбросил. Я неуверенно постучался в дверь кабинета и потянул на себя ручку, заглянул в классную комнату. Пол, на моё счастье, и вместе с тем на моё горе, сидел за своим столом, и что-то писал в журнале. — Диктант переписывать можно после уроков, — бросил он неглядя. — Я сейчас занят. — Кхм… — я неловко переступил с ноги на ногу. — Я не за этим. Блофис мгновенно забыл о том, что был занят, что что-то писал. Сначала он поднял голову, глядя куда-то перед собой, но потом повернул её ко мне. Что же, я никогда не знал, как выглядит смесь удивления, напряжения, радости и недоверчивости на одном лице в один и тот же момент времени, но теперь я мог насладиться этим видом воочию. Забавное сочетание. — О… — выдал Пол, глядя на меня во все глаза. — Вот как. — Драсте, — буркнул я, все ещё чувствуя себя безумно неловко. Я видел, как в мужчине борется желание как-то меня подколоть по поводу побегушек от него, но одновременно с этим ему не хотелось меня спугнуть и зарубить все мои добрые начинания по отношению к ним на корню. Я потупил ещё немного возле двери, пытаясь найти хоть какие-то слова. — Я… Уф, — я покачал головой, понимая, что мне просто нечего сказать, и спустил с плеча рюкзак, запустил в него руку, и через мгновение вытянул оттуда плюшевую рыбку, тут же ловя на себе поражённый взгляд Блофиса. — Эм… Какая милая рыбка, — протянул Пол и слегка непонимающе посмотрел на меня. — Это… мелкой, — буркнул я, чувствуя, как щёки становятся горячими, и глядя на то, как глаза Пола становятся ещё больше. — Оу… — мужчина бережно взял рыбку у меня из рук и осмотрел её. — Это… очень мило. Но разве ты не хочешь отдать ей подарок сам? — Эм, нет, — я сунул руки в карманы. — Передай ей. — Я-то передам… — Блофис вздохнул и покрутил в руках игрушку. Повисло неловкое молчание. — Перси… — мужчина медленно произнёс моё имя, будто бы всё ещё не веря, что я стою рядом с ним, живой и нежданно найденный пасынок. Я представлял, что он скажет. «Мама скучает, Перси. Позвони маме. Ты же мужчина, Перси, а бегаешь как трус». Быть может это и не его слова, но я ощущал себя именно так. Будто бы весь мир обвинит меня в трусости, отказываясь верить в то, что с любимой матерью может быть вдруг сложно общаться. Но с её исчезновением связано столько боли, столько бессонных ночей, столько родилось во мне ненависти к самому себе, что мне было сложно прикоснуться вновь к тому миру, что я потерял два с лишним года назад. — Мы понимаем, — вдруг как-то мягко произнёс Пол, и я настороженно взглянул на него. — Да? — Конечно, Перси, — мужчина положил рыбку на стол и сплёл пальцы в замок. — Мы искали тебя больше года, Перси. Мы успели пережить твою гибель, и нас не известили о твоём усыновлении как раз потому, что твоя мать была уже лишена на тебя родительских прав, хотя у меня очень много вопросов к тому, насколько это было законно… Но в любом случае. Мы готовы ждать столько, сколько тебе нужно будет. Мы хотя бы знаем, что ты жив и здоров. Я выжидающе смотрел на Пола, гадая, к чему он ведёт. — Она никогда не скажет… — Блофис вздохнул. — Но она каждый вечер ждёт, что ты всё-таки позвонишь, или вообще придёшь в гости. Просто… знай это, — он взглянул на меня и улыбнулся. — Заходи в любое время, Перси. Тебе всегда будут рады в нашем доме. Мне стало тяжело дышать, но я всё ещё держал себя в руках. — Эм… — я с трудом сглотнул. — Я… Буду иметь в виду. — Спасибо, Перси, — Пол кивнул и снова взглянул на рыбку. — Она очень милая. Я передам её твоей сестре. Вот он специально на этом акцентирует внимание. Я вздрогнул, ещё не привыкнув к таким словам из его уст, но коротко кивнул. — Лады. Я кушать пошёл, — скупо бросил я, опустив глаза в пол. — Иди, Перси, — Блофис немного помолчал. — Спасибо, что зашёл. Когда я вылетел из кабинета, то думал, что у меня прямо тут остановится сердце. Господи, как же это тяжело.***
Больше я пока не мог предпринимать никакие шаги навстречу. Да, мне было стыдно, но вместе с тем в моей душе роилось море сомнений. Я вообще не представлял, как мне решать сложившиеся проблемы. Да, меня больше не бросало в пот и истерику при одном лишь упоминании матери, но легче мне не стало. Вместе с этим мама так и не озвучила никакие свои планы, хотя я мог найти объяснение и этому — все-таки мы только-только нашлись, и она не хочет слишком на меня давить, а потому просто ждёт, когда я снова начну ей доверять, и… И что? Что потом? Потом мне будет гораздо сложнее ей отказать, или хотя бы просить о каком-то компромиссе. А насколько справедливо быть голодным ртом и в том доме, и в этом? А полубожественный бред? У мамы новая семья, стопроцентных смертных, и разве они заслуживают того, чтобы оказаться под ударом просто из-за того, что я займу угол в их доме? А Форд? Логика говорила мне, что чем дальше от себя я буду удерживать маму, тем менее болезненно она воспримет мой возможный уход из жизни… Однако я понимал, что логика меня подводила. Это моя мама. Она рыдала почти полгода в первый раз, когда я умер, но у неё в сердце ещё была надежда на то, что я всё-таки появлюсь вдруг, но если она увидит моё мёртвое тельце, то у неё точно не останется никакой надежды. А если я буду с ней мало общаться, то она просто до конца жизни будет думать, что не дала мне достаточно любви, а теперь я мёртв, и она уже точно ничего не изменит. Отличные, блять, перспективы. Полное разочарование в жизни. Так что даже сейчас, сидя на крыльце и лениво потягивая сигаретный дым, я выполнял дополнительную функцию — присматривал за тем, как Лейси с Дафной лепят снеговика, и должен был настойчиво попросить детей пойти в дом, как только я пойму, что они замёрзли, но заигрались настолько, что не понимают этого. Я смог ненадолго отвлечься на созерцание блестящего снега, и постараться не думать вообще ни о чём. Но мысли возвращались, вставая на те же рельсы и бегая кругами, не находя никакого логического разрешения сложившейся ситуации. Устало простонав себе что-то невнятное под нос, я снова прикурил, приглядываясь к девчонкам в снегу. У Лейси уже были совсем красные щёчки, впрочем, у Дафны тоже вот-вот будут такие же, в волосах запутался снег, как и в складках на куртках и штанах. — Так, малышня, — я свистнул, приложив два пальца ко рту, чтобы было более эффектно, и спустился на одну ступеньку с крыльца. Я был в домашних тёплых тапках, а поверх свитера накинул на плечи куртку, так что выходить на морозный ветер мне не особо хотелось, как и ходить по запорошенной снегом тропинке. — А?! — откликнулась тут же Лейси, похлопывая по снежному шару ладошками в варежках. — Давайте в дом! — я чуть поежился, осматриваясь по сторонам и снова прикурил. — Вы уже долго буяните тут. — Ну я хочу ещё поиграть!!! — закапризничала Лейси, тут же усаживаясь в сугроб. Я тяжело вздохнул и закутался в куртку, спустился ещё на две ступеньки. — Солнышко, пойдём в дом. Я сделаю тебе какао, а потом мы придумаем что-нибудь ещё. — Я не хочу! Не хочу-не хочу! — девочка скрестила руки на груди и не вставала со снега. Она так себе точно попу отморозит. — Лейси, вставай со снега, ты простудишься, — со страдальческим выражением лица попросил я. — Хочешь, мы куда-нибудь съездим? Лейси надула губки, глядя на меня, но я видел, что её уверенность уже не такая непоколебимая. Копаем дальше. — Куда хочешь съездить? — А куда отвезёшь? — Ну, в соседний штат вряд ли, но в пределах Нью-Йорка могу покатать. Девочка задумалась, с хитрым прищуром глядя на меня, но потом вдруг снова закапризничала и упала спиной в снег, раскинув руки в стороны. — Ну Перси!!! Я хочу лепить снеговика!!! Я не хочу никуда ехать!!! Мне не холодно!!! — Лейси, солнце, ну перестань, — я устало вздохнул, все-таки ступая на дорожку. — Малыш, ну потом долепите снеговика. Дафна тем временем уже отряхивалась от снега, кажется, самостоятельно осознав, что реально замёрзла, и только младшая продолжала сопротивляться уговорам. — Я прошу тебя, ангел мой, встань со снега, — выпалил я не думая, и Лейси вдруг резко замолчала. Сначала я не понял, почему. Девочка медленно села, большими глазами уставившись на меня. Её светлые волосы совсем растрепались, снег местами подтаял, так что они еще и начали намокать. У неё были все шансы простудиться, если она не пойдёт домой… Но отчего-то я не стал пока что настаивать дальше. Что-то было во взгляде сестры такое, что останавливало меня. Может быть, даже испуг. Я попытался вспомнить, что именно только что сказал, и только сейчас понял смысл своей же фразы. «Ангел мой». Это «прозвище» Лейси прицепилось ко мне с его дневников, и я использовал его ненарочно, без задней мысли, но теперь, кажется, пробудил в девочке целый ворох воспоминаний одной только кличкой. Мне стало ужасно стыдно за то, что мой мозг так меня подставил, и я невзначай попытался манипулировать сестрой через светлую память о её брате, и я с осторожностью сделал шаг навстречу к ней. Лейси будто бы в ту же секунду пришла в себя, вскочила на ноги, и словно реактивная торпеда на всей скорости влетела в меня, почти повалив на землю, и крепко стиснула меня в объятиях. Тяжело вздохнув, я приобнял её одной рукой, а другой снял почти насквозь мокрую шапку, отряхнул её. — Пойдём, малыш. А то ты точно заболеешь. Лейси взяла меня за руку и покивала. — Ладненько. Дафна смотрела на нас, как на чокнутых, но ничего не сказала по этому поводу. Уже зайдя в дом ей в голову пришла идея. — Эй, я знаю! Лейси же подарили ролики на Рождество! Может, свозишь нас в крытый роллер-парк? Как раз обкатаем обновку, да и я на своих с осени не гоняла. — Ролики! Ролики! — тут же оживилась Лейси, пытаясь натянуть на себя обратно куртку, но я все-таки отобрал у неё верхнюю одежду и повесил на вешалку с поддоном, куда могла бы стекать вода. — Хорошо. Ты знаешь адрес, или мне найти? — Я знаю один хороший, он где-то в получасе езды отсюда. — Ну и здорово, — я присел на корточки и помог Лейси снять штаны от комбинезона, и девочка осталась в свитере и колготках, мокрых на носках. — Вон, ноги мокрые. А ну бегом в тёплый душ, — проворчал я, убирая штаны на просушку. — И попроси у мамы другую куртку. — Ладно! — крикнула Лейси и убежала вглубь дома. Я вздохнул и скинул с ног дурацкие тапки, повесил куртку на крючок, и помог Дафне выпутать из волос промокшую резинку. — Вот так… — пробормотал я, распутывая последний узелок. — Тебе бы тоже погреться в душе, а то ты вся холодная. Дафна развернулась ко мне лицом, как-то задумчиво оглядела с ног до головы, и вдруг крепко обняла, прижавшись щекой к моей груди. Я удивлённо похлопал глазами, не совсем понимая такой порыв, но конечно же обнял её в ответ, мягко погладил по спине. — Эй, Даффи… Что случилось? Девочка уткнулась в меня носом, и не ответила. — Малыш? Сестра наконец отстранилась от меня и посмотрела снова мне в глаза. — Ты больше не будешь попадать в больницу? Я ухмыльнулся, глядя на девчонку. — Как получится, Даффи. Я не совсем это контролирую. Девочка помолчала немного, дергая рукав свитера. — Спасибо, что спас Тесея. Я даже сначала не совсем понял, о чем она говорит, но потом, конечно, вспомнил октябрьский инцидент, и пожал плечами. — Я не мог иначе. Он член нашей семьи. — Только… Я не понимаю, как ты это сделал, — тихо добавила Дафна и тут же отвела взгляд в сторону. — Я… Ну, слышала ещё… Ещё тогда как родители разговаривали об этом, и… Мама сказала что он не дышал уже… — Нам повезло, — перебил её я, будучи просто не готовым к такому разговору. — И он смог продышаться сам. — И всё? — Дафна недоверчиво взглянула мне в глаза. — И всё. — Ты врёшь. — А какая правда тебе нужна? — Ты умеешь возвращать из мёртвых? — Нет, — отрезал я. — Всё, что я могу, это вскипятить чайник в соседней комнате. — Неправда. — Иди-ка в душ, — я приобнял сестру за плечи и похлопал её по руке. — А то никуда не успеем съездить. — Почему ты никогда не говоришь правду? — возмутилась Дафна, взглянув на меня. — Хочешь сказать, что я врун? — Нет, ты всегда увиливаешь от ответа! — Разве? А это точно твои слова, а не папины? — Я- ах ты! — Дафна возмутилась ещё больше, уставившись на меня почти что раздраженно. — Нет! — Да неужели? — я ухмыльнулся, глядя на сестру все ещё мягко. — Особенно часть про «всегда» звучала очень в духе Чарли. — Да ну тебя, — пробормотала Дафна и отвела взгляд. — Сначала ты совсем перестал со мной общаться, теперь ещё и дразнишься. — Да? — Да! Раньше мы проводили вместе больше времени, — сестра взглянула на меня с вызовом. — Что, я слишком мелкая, чтобы со мной играть? Но недостаточно, чтобы возиться, как с Лейси? Вон у неё целый дом нянек, так ещё и ты привязался, а со мной никто не играет. Я тяжело вздохнул. Да, этого-то мне не хватало, чтобы точно сдохнуть от тревоги, спасибо. Я положил ладони на плечи Дафны и постарался изобразить что-то вроде улыбки. — Если ты хочешь со мной пообщаться, просто обратись ко мне, ладно? — А сам ты не хочешь значит? — Малыш, я всегда найду на тебя время, как и на остальных. Просто я редко когда подойду первый, но это не значит, что мне плевать. — Просто у тебя и так достаточно внимания. Конечно ты не пойдёшь общаться ни с кем, зачем! Я тяжело вздохнул. Знала бы она, как я устал от большей части этого внимания… — Даффи… — я вздохнул и погладил сестру по плечу. — Я постараюсь взять эту ситуацию под контроль, хорошо? Я тебя услышал. Дафна, кажется, не ожидая, что я просто соглашусь, слегка растерялась, но спустя мгновение тут же улыбнулась мне. — Ладно, — она ущипнула меня за щеку и ускакала по лестнице на второй этаж, где была ещё свободная ванная комната. Ещё и Дафна чувствует себя брошенной. Ещё одна проблема в копилку. Скоро уже польется через край. Спрятав дрожащие от напряжения руки в карманы, я пошёл на кухню, чтобы отпроситься у мамы и получить разрешение на выгул двух непосед в город. Я приобнимал Лейси за плечи, пока наша общественная карета везла нас к месту нашего сегодняшнего досуга. Я отдал младшей сестрёнке наушники и включил негромко какой-то плейлист с детскими песнями, так что девчонка качалась из стороны в сторону, подпевая себе что-то под нос. Дафна же, стоя рядом, что-то быстро печатала в телефоне, временами сильнее отворачивая от меня экран, хотя я не планировал шпионить за её переписками. Ну в самом деле, кто я такой, чтобы лезть в её личную жизнь? Дафна вздохнула и опустила телефон, и, как мне показалось, чуть покраснела. — Всё в порядке? — осторожно спросил я. Сестра быстро кинула взгляд на Лейси, а потом снова на меня. — Да… Все круто, — девочка отвела взгляд и смущенно улыбнулась. — Мальчик написал. — Мальчик? — честно говоря, в моих глазах Дафна была не из тех девчонок, которых в её возрасте интересуют какие-то глупые мальчишки. В смысле, я в свои двенадцать умом точно не блистал, и большинство моих одноклассниц ещё даже не собирались сплетничать о мальчиках, обсуждая воскресные мультики. Может, я просто отстал от жизни? — Да, мальчик, — она снова посмотрела в телефон и что-то напечатала. — И как его зовут? — Джонатан, — коротко ответила сестра, листая что-то. — И где вы познакомились? — как бы невзначай спросил я, поглаживая Лейси по волосам. — В скейт-парке. — Куда мы сейчас едем? Девочка задумалась и покачала головой. — Не, в другом. Я неловко потер плечо, не зная, что ещё сказать по этому поводу. — И вы… Давно дружите? — Мы встречаемся. Опа. Вот это что-то уже новенькое. Дафна, поняв, видимо, что призналась в чем-то, тут же покраснела и уткнулась лбом в телефон. — Эм… Ого… Разговор и до этого момента был неловкий, а теперь просто бил все рекорды неловкости на планете. Моя младшая сестра уже встречается с каким-то мальчиком. Стоит ли мне беспокоиться? Это вообще моя зона ответственности? Или это вообще моя вина, и она стала встречаться с мальчиком, потому что дома ей было мало внимания? А вдруг они наворотят дел, и она забеременеет, будучи, ну, не знаю, четырнадцатилетней, дай бог? Я покачал головой. Куда меня унесло? Дафна же умная девочка, да и думаю там этот Джонатан её ровесник… Кстати об этом. — А сколько Джонатану лет? — Семнадцать, — буркнула девочка, и у меня пропал дар речи. Сколько-сколько? — Вы с ума сошли? — Что? — развела руками Дафна. — Он меня любит! — Любит? — Да! А я люблю его! И мы всегда будем вместе! Даже её аргументы в пользу этих отношений звучали как строчки из диснеевской песенки, отчего у меня холодело под коленями. Что он такого ей уже успел наплести? Способен ли я как-то повлиять на эту ситуацию? Спасти свою сестру из лап этого извращенца? Дафна не выглядит даже чуть-чуть старше своего возраста, если это вообще можно было бы считать хоть слабым, но аргументом, типа он тупой и не заметил, нет. Ей нравятся мультики, скейтборд, ролики, танцы, и на кой черт ей вообще сдался молодой человек, при чем такой взрослый, в её юном возрасте? — Ты… Понимаешь, что это нехорошо? — Да как ты можешь так говорить! — возмутилась Дафна, скрестив руки на груди. — Я только решила поделиться с тобой человеком, который мне ближе всех, а ты так реагируешь! «Ближе всех». Боги Олимпа, как всё запущено. — Даффи, ты… Господи, прости, — я потер ладонью лицо. — Дай мне его номер. — Нет! — Дай, или я сам его достану. — Не дам! — Дафна убрала телефон в карман куртки. — Ты наговоришь ему всякий бред, и он меня бросит, и я снова останусь одна! Оставь меня в покое! Я с сочувствием посмотрел на девочку. — Дафна, заводить отношения со взрослым парнем — не выход. — Это не тебе решать. Я тяжело вздохнул. Ладно. Хорошо. Хочешь по-взрослому? Получишь. — А если он предложит тебе секс? — Что ты такое говоришь! — ахнула Дафна, закрыв рот ладонями. — Он не станет так делать! — А если предложит? Ты сможешь ему отказать? А если он будет настаивать? Угрожать? — Он хороший! — Они все хорошие, Дафна. А что такое презервативы ты знаешь? — Я не слышу! — девочка закрыла уши ладонями. — Бла-бла-бла! — У тебя уже пошли месячные? — Перестань! — сестра ударила меня в плечо. — Ты в отношениях со взрослым парнем, который даже старше меня, Дафна. Ты должна тогда быть готова к моим вопросам. — Мы просто гуляем и целуемся! Мы ничего такого не делаем! — Пока что, — нахмурившись, поправил её я. — Ты невыносим! — Дафна... — Только попробуй сказать маме или папе. — Дафна, я им расскажу. Или ты, или я. — Что?! Не смей! — я понимал, что мы уже привлекли внимание почти всех в автобусе, но мне сейчас было плевать. Мою маленькую сестру мог подложить под себя семнадцатилетний утырок, который, видимо, не мог заинтересовать своей заурядной личностью никого, кроме наивного ребёнка, либо страдал тяжёлыми комплексами. Это в лучшем случае. Возможно, он попросту педофил, но об этом я и вовсе не хочу думать. — Это серьёзно! — я был рад, что Лейси в наушниках и все ещё напевает песенку. — Я не имею права молчать, если ты не говоришь сама! — Ты — урод! — сгоряча бросила Дафна, кажется, готовая расплакаться. — Зачем я вообще решила тебе рассказать это?! Ты все равно меня не слышишь! — Я слышу тебя, а ты себя слышишь? — я мотнул головой в сторону. — Тебя охаживает какой-то половозрелый ублюдок, пользуясь твоей наивностью, а я должен на это спокойно смотреть? — Не смей так его называть! — Я буду называть вещи своими именами. А что дальше? — Что дальше? — А если ты залетишь? Кто будет с этим разбираться? Думаешь, Джонатан? Нет, это ляжет на наших с тобой приёмных родителей. Потом их, возможно, лишат на тебя опекунства, раз они такое допустили. А потом под вопросом будем все мы, и если нам крупно не повезёт, то нас раскидают по разным семьям, ведь кровных уз у нас нет. Как тебе такая перспектива? — Ты специально меня запугиваешь! Ты злой! Злой! — Дафна ударила меня снова по руке, и я взял её за запястье, чтобы больше не дралась. — Отпусти меня! Я буду кричать! — Услышь меня, Дафна, — взмолился я. — Или мне придётся принимать меры. — Ты ужасный брат, — рявкнула Дафна, выдернув руку из моей хватки и прижала её к груди. — Бессердечный идиот. — Чтобы номер твоего Джонатана лежал у меня на столе вечером, юная леди. — Да подавись, — поморщилась девочка, и двери автобуса открылись. Она быстро глянула на табло и поправила рюкзак на плече. — Наша следующая. Я сейчас же сажусь на автобус обратно. Я не собираюсь проводить с тобой ни секунды. — Тогда я звоню матери, и ты по возвращению будешь говорить с ней тет-а-тет. Дафна ахнула и влепила мне пощёчину. — Ты… Подлый змей!!! Лейси испуганно встрепенулась и вытащила один наушник из ушка. — Что? Что происходит? — Ничего, — глухо пробормотал я и засунул наушник обратно в ухо Лейси. — Дафна, возьми себя в руки. Хочешь быть взрослой? Помоги Лейси научиться кататься на роликах. Я и так не собираюсь с вами там корячиться, я просто подожду на скамейке. — Конечно, ты же такой неуклюжий увалень, — злобно пробормотала девочка, скрестив руки на груди. — Тебе всегда плевать было на меня. А теперь ты из кожи вон лезешь, чтобы лишить меня единственного счастья в моей жизни. — Ты не права, — я устало вздохнул. — Я лишь волнуюсь за тебя. — Ты меня ненавидишь, — буркнула Дафна, и двери автобуса открылись снова. — Значит, и я ненавижу тебя. У меня кончились последние силы для дальнейших пререканий, к тому же мы приехали на нужную остановку. Я осторожно взял Лейси за руку и потянул из автобуса, и девочка мигом выпрыгнула из салона. Я обернулся, чтобы помочь слезть Дафне, но она горделиво вздернула подбородок и демонстративно вышла сама. — И я с тобой больше не разговариваю, — на всякий случай уточнила сестра, и первая пошла в сторону крытого скейтер-парка. — Когда вы успели поссориться? — удивлённо спросила Лейси, уже вытащившая наушник. — Не спрашивай меня об этом, Христа ради, — пробормотал я и поправил её шапочку. — Идём кататься. Наивность с упрямостью оказались наиболее страшным сочетанием личных качеств. В этом я убедился лично. Я сидел на лавке в раздевалке скейтер-роллер-кто-угодно-на-колесах-парка, и с ужасом переваривал полученную ранее информацию. Это ведь мы виноваты. Мы все, перекладывая друг на друга ответственность за коммуникацию друг с другом, в итоге оставили любвеобильную девочку, выросшую с любящими бабушкой и дедушкой, без должной заботы и ласки. Как итог она пошла и нашла себе хахаля где-то на стороне, который в обмен на… Я даже не хочу думать в обмен на что, но, в общем, который был готов просто быть рядом и худо-бедно поддерживать её. Разве много нужно, чтобы угодить наивной сиротке? Тут обнял, там утешил, тут сыграл в героя, и вот она уже влепила своему брату пощёчину, защищая твою честь, классно же. Вот только ничерта подобного. Я боялся представить, чего такого он нашёл в маленькой девочке, чего он не мог найти в сверстницах. Непорочность? Отлично, и он воспользуется её наивностью, чтобы засунуть свой хер где потуже? От одной этой мысли у меня закружилась голова от желания его убить. Свернуть шею, втереть в асфальт, сделать так, чтобы он несколько месяцев блевал и ссал кровью. Пусть только тронет мою сестру. Только попробует сделать ей больно, и он покойник. Я тяжело вздохнул и потер лицо руками. Перед глазами стоял образ юного Кристофера. Его слова о том, что его ведь просто позвали поиграть в видео-игры. О том, как он винил себя, каким мерзким он себя чувствовал, и как сильно у него все болело. И сейчас на моих глазах может разворачиваться почти точно такая же история. Да, она в него влюблена, и это ещё больше усугубляет ситуацию. Просто если он сделает ей больно, то ей будет ещё более стыдно сказать об этом ему или нам, ведь якобы она пошла на это сама, и сама будет разбираться с последствиями. А если забеременеет? Я шумно вздохнул, накрыв ладонью грудь. Тревога, кажется, настолько скопилась во мне, что у меня наконец-то сердце остановится. Я стал обмахивать лицо, пытаясь глубже вдохнуть и вынырнуть из потока ужасных мыслей. Эта жизнь уже чересчур для меня. Разрывает сердце на куски. Родная мама, приёмная, братья с сёстрами и их проблемы, долги и проекты по учёбе, Форд, остатки стыда с моей прошлой жизни, который я так и не могу пережить… И теперь ещё такая беда с Дафной, которую она даже признавать не хочет. У меня не было иного выбора, кроме как позвонить единственному человеку, который почти никогда не повергал меня в отчаяние. Неглядя ткнув в нужную плашку на экране, я стал ждать, когда Аннабет возьмёт трубку. — Алло? — по спине пробежали мурашки, когда я услышал её голос. — Перси? — Ты была права, — еле выдавил из себя я и тяжело вздохнул. — Мм… Я не сомневаюсь, конечно, а в чем именно? Для статистики, — уточнила девчонка и я чуть усмехнулся, но тут же снова скис. — Я нихуя сам не вывожу. Вообще. — Перси? — Меня это всё так затрахало, — бормотал я, поглядывая по сторонам. — И в итоге я херовый брат, сын, и далее по списку. Я вообще не могу ничего взять под контроль, всё катится в Тартар, и я… — я понял, что сейчас сорвусь, и взял себя в руки. — Я понятия не имею, что мне делать. — Ох… Перси, — Аннабет по ту сторону провода вздохнула. — Что ж… Я рада, что ты признал, что устал, но… Не будь слишком строг, ладно? Что-то случилось? — Да… куча всего и сразу, — я потёр лицо ладонями. — У меня нет сил… Разбираться вообще ни с чем. — Слушай, Перси, — Аннабет говорила спокойно и даже как-то убаюкивающе. — Давай ты приедешь домой и мы с тобой всё обсудим. Ладно? Не горячись раньше времени. — Дафна встречается с мальчиком гораздо старше её, — тут же выдал я. — Типа, ему семнадцать, ты представляешь? Что мне с этой информацией теперь делать? Мама не знает, Дафна злится, когда я пытаюсь её вразумить, — я стал ковырять носком кроссовка пол. — Я узнал, что с Кристофером… случилась в своё время серьезная беда, и вообще он мне снится, мерещится… И мама мне постоянно пишет смс-ки, и я не знаю что отвечать, а Пол так загадочно провожает меня взглядом, что хочется провалиться под землю… — я снова вздохнул, закончив свою тираду. Девушка какое-то время молчала, и я даже подумал уже, что звонок прервался, что было бы просто невероятно неловко, однако когда я хотел проверить свою гипотезу, Аннабет снова заговорила. — Кинь мне адрес в смс. — Что? — Ну, где вы сейчас. Давай я подъеду. — Нет, малыш, — я вздохнул. — Я не хотел тебя дёргать из дома, я… Я приеду и всё обсудим, а- Неподалёку раздались истошные вопли, и я испуганно вздрогнул, отвлекшись от разговора. — Что за хрень? — пробормотал я, вставая со скамейки. — Что-то случилось? — откликнулась Аннабет. — Я перезвоню, — бросил я, направляясь к рампам. — Люблю тебя. Аннабет хотела сказать ещё что-то, но я сбросил вызов и сунул телефон в карман, вышел из раздевалки. Ну как вышел. Стоило мне открыть дверь, как меня снесло потоком перепуганных детей и подростков со скейтами и роликами, которые они кое-как тащили в руках. Я шокированно проводил взглядом убегающих людей, и, не увидев среди них сестёр, выскочил из комнаты, нащупывая в кармане меч. И был чертовски прав — мои сестры прижались к противоположной стене зала, а перед ними стояла какая-то невообразимая махина из меха и чего-то ещё, размером с хороший бульдозер. Туман все ещё играл со мной, так что я протёр глаза и снова взглянул на чудовище. Конечно, первым и достаточно впечатляющим был хвост скорпиона, торчащий из мохнатой задницы. Я судорожно пытался вспомнить какое-нибудь чудовище с таким прибамбасом, а заодно и способ его убить, но как назло все наставления Аннабет моментально вылетели из головы. — Эй, ты, чучело! — рявкнул я, снимая колпачок с ручки. — Махаться будешь? — Перси! — пискнула Лейси, тут же вцепляясь пальчиками в кофту Дафны. Кажется, монстр был не против помахаться. С оглушающим рыком, какой я слышал только в самых драматичных документалках о саванне, чудовище развернулось ко мне передом, поцарапав огромными когтями глянцевый паркет. Что же, когда сталкиваешься с чудовищем лицом к лицу, то, видимо, Туман совсем рассеивается. Полезно знать. На меня уставились полные безумия и ненависти жёлтые глаза… Вот только не два, а сразу четыре глаза. На пару мгновений меня охватил даже какой-то благоговейный ужас перед таким чудом генной инженерии. Многотонная груда мышц, покрытых золотистым и удивительно ухоженным мехом, вооружённая скорпионьим хвостом, когтями размером больше моей ладони, и награждённая аж двумя львиными головами, одинаково голодно щёлкающими своими пастями, из которых почти постоянно на пол капали слюни. — Господь всемогущий… — пробормотал я, глядя на монстра. — А драться-то с тобой как? Головы вновь зарычали, и мне на какое-то мгновение подумалось, что из-за своих размеров чудище будет неповоротливым и неуклюжим, но мне как обычно не везло — киса элегантно перемахнула через трюковую яму и приземлилась неподалёку от меня, взмахнув своим смертоносным хвостиком, и во все глаза уставилась на мой меч. — Тебе нравятся блестяшки? — несмело предположил я и взмахнул мечом. — Кис-кис-кис… Я взглянул за спину чудовище и махнул сёстрам свободной рукой, чтобы они уже сваливали в безопасное место. Возможно, эта кошка была когда-то цирковой, и ей очень не нравились приказы жестами, так что стоило мне взмахнуть рукой, а уж тем более отвлечься на сестёр, как хищник с рёвом ринулся на меня, замахиваясь когтистой лапой. По крайней мере его размер давал хоть какое-то преимущество — я смог поднырнуть под его лапой и уйти в сторону до того, как меня превратили в отбивную. Лапа чудовища со всей силы впилась в паркет, что у меня похолодело под коленями, но я запретил воображению даже начинать представлять, что бы было со мной, окажись я на том месте секунду назад. Тем временем хвост чудовища тоже не терял времени даром, и я заметил его в самый последний момент и только чудом умудрился увернуться от жала. Правда, уворачиваясь, я поскользнулся и полетел в трюковую яму, с противным скрипом кожаной куртки о паркет укатился на самое дно. Львы взревели, царапая паркет, а я вскочил на ноги и побежал наверх, к застывшим от ужаса сёстрам. Послышался оглушающий грохот, и я притормозил, чтобы обернуться. Монстр махнул своим хвостом, и снёс часть укреплений, которые потянули за собой целый ряд ламп, и всё это вместе обрушилось на землю, преградив путь к раздевалке. Плохой новостью было то, что это был единственный известный мне способ отсюда сбежать, и я на пару мгновений даже застыл на месте, глядя, как чудовище отряхивается от пыли. Ладно. Сейчас что-нибудь придумаю. Дернув головой, я снова припустил к девочкам. Мне повезло, что это был не особо крутой спуск, иначе я наверняка бы свалился обратно на дно, где меня бы обязательно приютил мой милый друг из семейства кошачьих. Подлетев к сёстрам, я немного более резко, чем стоило, встряхнул их за плечи. — Але! Земля вызывает! Лейси, Дафна, бегом в укрытие, я его отвлеку. Нужно вызвать подмогу. Дафна, может, дозвонится до Тесея, либо я хотя бы… Найду все-таки способ его убить? Маловероятно, но у меня нет другого выбора, а мелочь, как обычно, безоружна. Да и я бы не позволил маленькому ребёнку драться с этой чертовщиной. — Ты с нами! — тут же заявила Лейси и схватила меня за ладонь, но я выудил её из хватки. — Лейси, это не обсуждается, — я вытащил телефон из кармана и всучил его Дафне. — Четыре единицы, звони Аннабет, зови её сюда и пусть она возьмёт с собой Тесея. — Мы справимся! Я помогу! — мотнула головой Дафна, но телефон мой все-таки взяла в руки. — Валите давайте, — я подтолкнул их к подсобке, и почувствовал спиной взгляд львов. Обернувшись, я увидел, что он неторопливо крадётся к нам, готовясь напасть. — Кому сказано? — Я тебя не оставлю, — заупрямилась Лейси. Я ещё раз осмотрелся вокруг — подсобка, и я не был уверен, что она не заперта, скамейки для отдыха, вспомогательный инвентарь, разбросанный по всей площадке, брошенные в спешке ролики и скейты, забытый кем-то шлем, швабра, дверь в туалет… План родился сам собой. Да, так делать не честно, и я, если выживу, выслушаю кучу лестных слов в свою сторону, но сейчас у меня есть только одна задача — спрятать мелких, чтобы я мог хотя бы забыть о том, что их надо охранять, у меня и так от этой твари голова раскалывалась. — Всё, прячемся, — приказал я, и подбежав к туалету, распахнул дверь и поманил девочек. Те забежали туда, и я увидел, как Лейси обернулась, ожидая, что я зайду следом, и как раз в этот момент я захлопнул дверь и подпёр её стоящей рядом шваброй. — Нет!!! — возмутилась младшая сестра и стала бить кулачками по двери, а за моей спиной раздался рык. Я тут же пригнулся, даже не оборачиваясь, и прямо в дверь туалета вонзилось острое жало. Охнув от неожиданности, я оттолкнулся от двери и встал, припустил в другой конец зала, пытаясь скорее вымотать чудовище, чем победить. Возможно, будь у меня лук, ситуация была бы абсолютно другой, я мог бы что-то сделать на дистанции, а подходить ближе к этому берсерку я не хотел. С другой стороны, из меня такой же лучник, как и балерина, мой максимум — кинуть в льва этот самый лук и молиться, чтобы он попал ему в глаз одним из концов. Чудовище ударило лапами о пол прямо за моей спиной, и земля под ногами так сильно встряхнулась, что я оступился и упал. Я тут же развернулся на спину и взмахнул мечом, надеясь задеть нависшего надо мной монстра, и лезвие как раз прошлось по его груди… И оружие лишь высекло сноп ослепляющих искр, и мне пришлось на мгновение зажмуриться от их яркости. Лев громко взревел, встав на дыбы, а я снова нырнул в яму, в этот раз осознанно. Это ещё, блять, что за хрень? Мало того, что у него когти размером с хороший поварской топор, две голодные львиные пасти, скорпионий хвост, так ещё и бронированная шкура? Это казалось мне уже каким-то верхом несправедливости, и кто бы не создал это чудо-юдо, должен гореть в аду. Как мне теперь с ним быть? Этот черт быстрый, и это только вопрос времени, когда он меня настигнет, и это время может прийти очень скоро. Поднявшись на ноги, я схватил чей-то роликовый конёк, развернулся туда, где был лев. На моих глазах чудовище сигануло в яму, с грохотом приземляясь на дно и оглушающе заревело. Я швырнул в него ролик, и попал ему в правую пасть, но лев с лёгкостью раскусил пластиковый корпус, будто это была просто поджаристая чипсина. Конечно, я планировал попасть ему в морду, хотя бы в глаз, но по крайней мере я узнал, что он раскусит меня примерно так же просто, если поймает. Я отступил ещё на шаг назад, и я совру, если не скажу, что кое-что ещё меня отвлекало от боя. Эта хрень была чертовски красивой. Да, ужасающая машина смерти, но его мех был таким золотистым, так сверкал под искусственным светом, что я не мог не залюбоваться. Да, кривые и жёлтые клыки, но какой же у этих морд величественный профиль, а какой симпатичный носик… А эти лапы, напичканные мускулатурой, готовые убить даже простым прикосновением, просто своим весом… Наверное, я конченный, раз умудряюсь заглядываться на чудовище, пытающееся меня убить, но я ничего не мог поделать. Мне было слегка жалко убивать такую красоту. Монстр вывел меня из задумчивости, прыгнув прямо на меня, и в этот раз увернуться у меня уже не вышло. Лев лапой ударил по мне, да с такой силой, что я отлетел на несколько метров, прокатился спиной по скату ямы, причём вверх, и оказался снова на площадке, приземлившись спиной на чей-то скейт. Закашлявшись, я почувствовал, как футболка с одного бока становится влажной. Я взял себя в руки и встал, отступая подальше от ямы, и понял, что выронил где-то свой меч. Опять. Помню, в детстве мама привязывала мне варежки резиночками к рукавам куртки, чтобы я их не терял. Видимо, настало время делать так с мечом, потому что теряю я его в самый необходимый момент буквально каждый чёртов раз. Тихо выругавшись, я стал осматриваться по сторонам, стараясь не обращать внимания на рык льва. А зря. — Тише, киса, — послышался тонкий голосок, и я, казалось, поседел. Тут же осмотревшись, я выругался, увидев сломанную швабру и раскрытую дверь туалета. Неугомонные. Одна надежда, что скоро приедет подмога. Я подбежал к краю ямы и увидел, как к зверю приближается Лейси, без обуви, только в носочках. Я боялся, что если ей придётся бежать, то она просто поскользнется и упадёт. Она казалась такой хрупкой и маленькой на фоне этого гиганта. Он рычал, но пока что не нападал, хотя и размахивал скорпионьим хвостом. Я скинул с себя оцепенение и стал потихоньку подкрадываться, пока что оставаясь на краю ямы. Чтобы не пугать девочек, я застегнул куртку, пряча рану от их глаз. Голова была слегка дурная, наверное, я ещё не до конца отошёл от такого феерического полёта, да и кровотечение обычно ничем хорошим не кончалось. — Ты же будешь нашим другом, да, большая киса? — я понял, что она пытается его заговорить, но у неё было объективно мало опыта, и даже с таким учителем, как Силена, она не могла освоить волшебный голос в достаточной степени, чтобы убеждать что-то такого калибра… По крайней мере я так думаю. К сожалению, я редко не прав в таких вопросах — спустя минуту лев уже встрепенулся и отвел хвост назад, готовый напасть. — Лейси, уходи оттуда! — крикнул я и почувствовал вспышку боли в боку. — Нет, киса хороший! Он нас не тронет! — крикнула в ответ Лейси, отведя взгляд от хищника. Я метнулся к зверю, и успел только толкнуть его хвост, чтобы он не насадил мою младшую сестру на жало, но он всё равно её задел. Девочка испуганно вскрикнула и отскочила, прижимая ладошку к раненному плечу. — Дафна, забери её! — рявкнул я, и заметил неподалёку свой меч. — Что вам сказано было?! — Нечего нас запирать, а самому валить геройствовать! — упрямилась Дафна, но все-таки спустилась в яму и побежала к Лейси. Неужели она не понимала, что если бы мы все остались в том туалете, он бы просто выломал дверь, и загнал нас в тупик? Наверное нет. Но у меня нет времени проводить ликбез по основам тактики — у меня на уме был, пусть и красивый, но монстр, который ранил мою младшую сестру. А значит, я был в ярости, и больше не испытывал к существу особой жалости. Я рванул к мечу, когда как лев встал снова на дыбы, решая, на кого напасть, и вместо того, чтобы нападать на него уже вооружённым, я швырнул в него свой меч, угодив теперь уже в глаз одной из морд. Зверь взвыл от боли — видимо, бронированный глаз ещё не придумали, — и стал бесноваться, прыгая из стороны в сторону. Я воспользовался моментом и рванул вслед за сёстрами. Лейси была слишком напугана, а потому путалась в своих же ногах, а Дафна не могла тащить её наверх на склон, так что я подхватил сестру на руки, и уже вместе мы выбрались из трюковой ямы, пока лев рычал и бил хвостом по полу. Я отвел девочек к скамейкам и усадил на одну из них Лейси, сам присел перед ней на корточки. — Крошка, дай посмотрю, что там с ручкой? — негромко попросил я, надеясь, что монстр будет достаточно долго дезориентирован, и я успею ей чем-то помочь. Лейси, тихо хныча, убрала ладошку. На плече была довольно глубокая царапина, но я не видел никаких признаков того, что рана отравлена — края не почернели, хотя из-за размазанной крови сказать было сложно, рука не опухла и не вздулась, что меня бесконечно обрадовало. — Всё будет хорошо, — я постарался её утешить, чтобы она хотя бы была в состоянии в случае чего убежать. — Ну… — неуверенно протянула Дафна, и я думал, что врежу ей, но сдержался. — А ты помолчи, — я поднялся на ноги и посмотрел на сестру. — Я тебя оставил за старшую! Включи голову, тебе не пять лет! Я не просто так, наверное, говорю не лезть?! — И что, ты думаешь, что с Джонатаном ты вдруг тоже прав?! — скрестила руки на груди Дафна. — Лучше бы тебе держать язык за зубами, леди, пока я тебя не скормил этой двуглавой мантикоре! — рявкнул я, и тут же осекся. — Мантикора! Точняк! Но у неё же одна голова… — я снова посмотрел в сторону ямы, и тут же толкнул Дафну за свою спину, тихо выругавшись. Зверь, когда-то бывший мантикорой, выбрался из ямы, тяжело дыша. В агонии он несколько раз ранил сам себя, уж не знаю, когтями или жалом, но из небольших царапин медленно сочился ихор, как и из опустевшей глазницы. Он смотрел на нас уже тремя глазами, горящими такой искренней ненавистью и гневом, какой я, наверное, никогда в жизни ещё не видел. Я медленно вздохнул, отойдя ещё на шаг назад. Лейси тронула меня за ногу, и я почувствовал, как мокрая штанина приклеилась к коже. — Перси?.. Девочка отдернула руку, и спустя пару мгновений стала жалостливо хныкать. Тут же её всхлипы стали приглушенными — видимо, Дафна её обняла, чтобы попытаться успокоить, и у меня от злости сами собой сжались кулаки. Меня разрывало на части все эти недели. Я чувствовал себя чертовым изменщиком, когда как бы изподтишка читал мамины сообщения. Моё сердце разрывалось от боли, когда я понимал, что не в силах помочь близким, что не могу спасти Кристофера, не способен утешить Лейси, переживающую расставание с подружкой, когда понял, что упустил момент, когда Дафна от всех отдалилась, понимал, что в случае, если отец Аннабет решит забрать её к себе, то никак не смогу на это повлиять, когда осознавал, что я все ещё лгун, раз так и не рассказал Аннабет о том, что я помогал не тем людям раздобыть сраные артефакты… Я мог бы продолжать бесконечно, будь в этом смысл. Сейчас же нас с сёстрами загнали в тупик. От верной смерти их отделяю только я, но если я просто брошусь на него, то от этого не будет никакого смысла, он просто убьёт меня и примется за девочек. Я должен был их защитить. У меня просто не было иного выбора. Я не знал, вызвала ли Дафна подмогу, или забила на мои слова. Как меня все достало. Я посмотрел в глаза левому льву, внимательно и вдумчиво, будто бы пытаясь его почувствовать. Я действовал по наитию, подстрекаемый гневом и отчаянием, хотя внешне был абсолютно спокоен. Я осознавал, что теряю чувствительность — у меня онемели пальцы рук и ног, в суставах будто бы была некоторая слабость. Я неторопливо вдыхал и выдыхал. Лев сморщил морду и начал рычать, все ближе подбираясь к нам. Слова застряли у меня в глотке. Лейси дёргала меня за полы куртки. Я чувствовал груду мышц, что приближалась к нам. Я подумал о том, сколько же, должно быть, крови, или ихора, снабжает организм такого размера? Тридцать литров? Сорок? Я понимал, что нахожусь на грани нервного срыва. Ещё шаг, и я начну или заливаться хохотом, или плакать, или убивать, или все вместе. Я приложил ладони к своей груди, чувствуя нарастающую боль. Я хочу, чтобы это прекратилось. Хочу, чтобы меня перестало разрывать на части, чтобы меня оставили в покое, чтобы всё разрешилось само собой. У меня не было оружия, знаний о том, как победить эту тварь, хотя я и отказывался сдаваться, но я понимал, что пока что дело принимает оборот не в мою пользу. Я взревел, вскинув руки перед собой, и на мгновение представил, что сейчас взорвутся трубы, окатят нерадивую кошку водой, и смоет в сточную канаву, но я был слишком зол, и эта мысль ускользнула. Боль в груди была слишком сильна. Ярость была слишком ослепительной, чтобы я мог позволить себе полумеры. Мантикора рванула на нас. Мне подумалось о всей той боли, что я выносил в последнее время. Я крепко сжал кулаки, все ещё глядя прямо в львиную морду, и позволил себе представить, как это чудовище разрывает на части моих несчастных сестёр. Этого нельзя было допустить. Всё моё нутро будто бы сконцентрировалось в одной точке. Я не чувствовал выдохов и вдохов. Между моими руками будто была невидимая резинка, и единственное, что мне в этой жизни хотелось — порвать её. Лев прыгнул на нас, и я, крепко зажмурившись, резко рванул руки в разные стороны, чувствуя, как эта самая невидимая резинка лопнула, и я тут же открыл глаза. Лев, такой смертоносный и опасный, разрывался на две части прямо в полете, сразу же обращаясь в ничто. Девочки за моей спиной взвизгнули, и нас окатило ушатом золотой пыли. Я закашлялся и стал обмахиваться, стараясь не вдыхать частички мёртвого льва и усиленно игнорируя ворох тревожных мыслей о содеянном. Дети в безопасности. Мы живы. И на душе даже стало как-то легче. О чем ещё я могу мечтать? Разве что чтобы кровотечение прекратилось. Я повернулся к сёстрам, и увидел на их лицах испуг, и в любой другой момент я бы почувствовал себя ужасным чудовищем, наравне с этой погибшей тварью, начал бы извиняться и успокаивать их, но я с трудом стоял на ногах, готовый в любой момент грохнуться в обморок, а душевно я был абсолютно опустошен. — Как?.. — прошептала Дафна и накрыла голову Лейси ладонью. — Не знаю, — я пожал плечами. Впервые в голове не было ни единой мысли о выборе, о сложностях в жизни моих родственников. Ничего. Был лишь запах крови, лёгкая апатия, может где-то в глубине души даже облегчение, и одна единственная мысль в голове. У него не было ни единого шанса устоять перед моим желанием его убить. Тогда я убийца или победитель? И хочу ли я знать ответ на этот вопрос? Из оцепенения меня вывел раздавшийся за спиной грохот — Чарли с помощью какого-то своего волшебного механизма прорубил проход сквозь обломки, и на площадку выбежали ребята: Аннабет бежала первой, следом за ней, запыхаясь, нёсся Тесей, и процессию завершал опекун. Я перевёл взгляд на Дафну и потом ткнул пальцем в золотую пыль под нашими ногами. — И так будет с каждым, кто вас тронет. Так что кавалер ходит по очень тонкому льду. Я ясно объясняю? Девочка закусила губу, глядя на меня во все глаза. — Ты… — Только потому, что я вас люблю, — закончил я и почувствовал, как силы покидают меня. Но рядом уже была Аннабет, которая моментально подхватила меня за талию и закинула мою руку через свои плечи. — Стоять на ногах, герой, — нервно посмеиваясь приказала она. — Под тобой уже целая лужа крови, артист. Я взглянул в глаза Аннабет, и, кажется, утонул в той безмерной любви, что таилась в них. Я мог сегодня умереть, но не умер. Пожалуй, позвоню завтра маме. Она соскучилась, а другого завтра может и не настать.