Трудный подросток

      Кедр.       Слышал я где-то, что запах эфирного масла кедра успокаивает нервную систему. Что оно ускоряет процесс заживления ран. Используется для медитаций и в древнем Египте для религиозных целей и бальзамирования. Слегка сладковато пахнет, будто бы немного мёдом, хотя в основном смолой. Успокаивающе…       Дубовый мох, тяжёлый, величественный, лесной аромат. Стойкий и яркий. Такой редкий в наши дни. Придаёт аромату земляные ноты, какие волей-неволей ощущаешь, проходя по ещё влажным от дождя тропинкам, петляя меж величественных деревьев-долгожителей.       Тропинки из чавкающей под чужими кроссовками грязи, недостаточно высохшей, чтобы не вызывать где-то в душе раздражения. Рассветное солнце, ещё слишком слабое, чтобы помочь отличить ещё совсем сырую землю от пригодной для ходьбы. Только методом проб и ошибок.       Груша. Фруктовый, сладкий, но не слишком приторный, а скорее свежий, «хрустящий» аромат. Навряд ли груши растут в дубовых рощах, но оттого чувствовать её запах ещё удивительнее и приятнее. Неожиданность. Не скажу, что я люблю сюрпризы, но этот случай был исключением.       Да и какой неожиданностью может вдруг стать собственноручно выбранный аромат?       Я потянул один край бомбера, поправляя его на плече и глубоко вздохнул.       Уже, кажется, час, меня окутывал аромат подаренного Чарльзу Бекендорфу на самое первое Рождество в приёмной семье парфюма. То ли нюх обострился, то ли он решил искупаться в одеколоне прямо перед полицейским участком, в котором нам посчастливилось вновь обрести друг друга.       Как ничтожно мало времени мне потребовалось, чтобы забыть его черты лица. Или, быть может, мой мозг настолько смирился с тем, что я никогда его уже не увижу, что убрал из моей головы его образ? Он не кинулся меня обнимать сразу, как увидел — он выждал паузу, чтобы точно убедиться, что я его узнал. Или он пытался узнать меня? Впрочем, из нас двоих в заточении был я — наверное, он нет-нет да поглядывал на фотографии, где был я.       Бекендорфы любили вести фотолетопись. Фотолетопись? Как странно.       Я чувствовал себя странно, сидя на жестковатой железной скамейке, пока Чарли деликатно обнимал меня за плечи и пытался разговорить. Два допроса и бесконечный медицинский осмотр не оставили мне никаких сил, даже на то, чтобы порадоваться нашему с опекуном воссоединению, но, кажется, его это не расстраивало. Я не был готов проходить процедуру допроса в третий раз, но теперь вместо детектива в форме выступал мой приёмный отец, нет уж, не сегодня.       Кедр, мох, бергамот, груша.       Бергамот?       Я шумно вдохнул воздух носом, слегка нахмурившись.       Бергамота там не было.       Бергамот терпкий, немного агрессивный, горький, но запоминающийся. Бергамот был у Форда в одеколоне. Выраженный, что даже как-то нетипично для ароматов, чуть ли не в самой базе. Настойчивый.       Бергамот был в духах, подаренных мной Аннабет. Там он был летящий, свежий, очень деликатный.       Как странно.       — Что-то я устал, — пробормотал я, опустив взгляд на свои руки, потёр перебинтованное запястье левой руки большим пальцем. Пальцы Чарльза осторожно коснулись моего предплечья.       — Всё будет хорошо, Перси. Я снял нам с тобой номер в отеле неподалёку, скоро уже пойдём.       Интересно, его кровь тоже пахла бергамотом? Может, он делал себе цитрусовые внутривенные инъекции? Ах, какая глупость.       — Почему мы не поедем домой?       — Завтра поедем уже домой. На утреннем автобусе. Не полетим на самолёте… Сам понимаешь, царь богов…       Ах, этот царёк. Я даже забыл о его существовании на какое-то время. Забыл обо всех древнегреческих придурках, на основе которых базировалась добрая доля моих проблем, нынешних и будущих. Я скучающе сковырнул с пальца подсохшую кровавую корку. Небольшая ссадина, наверное, я зацепился за какой-то осколок, оставшийся в оконной раме дома на небольшой полянке.       С землёй, пахнущей влажным мхом, травой и немного мёдом. Или это одеколон Чарли?       — Почему мы не идём в гостиницу? — продолжил я, не поднимая глаз на Чарльза. Всё происходящее вокруг казалось мне какой-то… Будто бы ненастоящей картинкой. Пластиковой, или даже картонной. Будто я могу сейчас сильнее опереться на стену, и я упаду вместе с ней в тёмный съёмочный павильон. Я постоянно отвлекался, время будто бы застывало в ожидании, когда же я наконец соизволю вновь обратить внимание на мир вокруг себя.       Я бы вот ждать не стал, если бы мир вокруг меня вдруг задумался.       Успокоительные из больницы действуют на мой ход мыслей как-то… Специфически.       Как запах бергамота средь кедровых нот.       Я зажмурился и потряс головой из стороны в сторону, отгоняя странное туманное наваждение.       — Ну, не расстраивайся, Перси… Надеюсь, уже скоро пойдём, — ласково пробормотал Чарли, потирая моё плечо.       — Ты что-то сказал? — недоумевающе уточнил я. — Ты уже ответил на мой вопрос?       — Да… Мы ждём, когда вернутся полицейские с места происшествия, они зададут тебе пару вопросов, и мы уже наконец уедем домой.       Я фыркнул от смеха. Пару вопросов. Ох, они придут ко мне с целым списком вопросов, будто бы мне уже пришло время сдавать выпускные экзамены.       Как вы выбрались из комнаты, мистер Джексон? Как вы могли не заметить огромное-мать-его пятно кровищи на полу? Неужели вы ничего не слышали, мистер Джексон? Никаких хрипов, ударов тела о пол, возможно, стуков или просьбы о помощи.       Ха-ха. Да даже если бы этот урод мог ещё разговаривать со вспоротым горлом, я бы скорее затолкал ему его же ботинок по самый кадык, нежели стал слушать, о чем он мне там булькает, и уж тем более, боже правый, просит о помощи.       Что-то я какой-то не добрый. Устал, наверное.       — Понял, — буркнул я, чтобы хоть что-то ответить. Все-таки Чарльз со мной так любезен. Обходителен, если можно так выразиться.       Я слегка прищурился, чувствуя напряжение в глазах.       — Сколько времени? — я слегка толкнул Чарли плечом, привлекая его внимание.       — Почти восемь вечера, — опекун мягко провел ладонью по моим волосам. Быть может я и не вспомнил сразу его лица и голоса, но его прикосновения, их успокаивающий эффект, въелся мне в подкорку. Если Чарли гладит меня по волосам — значит, всё будет в порядке. Значит, мир не рухнул, и почва под ногами всё та же.       Чавкающая. Ржаво-коричневая.       Я шмыгнул носом и потер его рукавом кофты.       — Как давно ты не спал? — деликатно поинтересовался Чарльз, продолжая меня гладить. Я даже не заметил, как мои плечи будто сами по себе расслабились и опустились, брови перестали хмуриться. Пропало напряжение в глазах.       — Мм… — я опустил взгляд на руку, будто бы сверяясь с часами, но их, конечно, на запястье не оказалось. — Я проснулся ещё перед зарёй. Было темно.       Чарли кивнул.       — Наверное, ты ужасно устал?       Я задумчиво подцепил край бинта на ладони, уже успевший растрепаться.       — Да… Пожалуй, — я откинулся назад, и, плечом найдя плечо Чарльза, оперся на него.       Опекун ласково погладил меня по плечу.       — У тебя что-нибудь болит сейчас?       — Я ничего не чувствую, — спустя, наверное, полуминутную паузу ответил я, и, найдя в себе хоть какие-то моральные силы, поднял взгляд на Чарльза, и взглянул в его лицо.       Он так осторожно и мягко спрашивал меня о моем самочувствии, когда как сам выглядел не многим лучше.       Его глаза первыми привлекли моё внимание. Тёмные радужки на слегка розоватом от полопавшихся сосудов белке, будто бы в последний раз он сам спал пару недель назад. Кажется, в уголках глаз наметилась пара морщин. Или, быть может, он просто слегка прищурился. В любом случае он выглядел… Встревоженным и усталым. Но его взгляд, несмотря на всё это, был живым, интересующимся, сочувствующим… Он старался быть бодрее ради меня.       Чарли вопрошающе слегка наклонил голову, и я поднял руку и легонько толкнул его подбородок костяшками.       — А сам-то? Вон, такой усталый совсем, не спавший… — через силу я кое-как выдавил из себя улыбку и потрепал Чарли по плечу.       — Это всё мелочи, Перси, — опекун заулыбался во весь рот и чмокнул меня в лоб. — Ты нашёлся. Всё теперь будет хорошо. Ты не представляешь, как дома все скучают.       Я задумчиво прищурился, постепенно вспоминая черты лица и имена всех моих родных, и даже не заметил, как улыбка перестала быть натянутой. Точно. Жизнь же была совсем другой. Я был другим.       Скрипнула дверь полицейского участка. Я поднял снова взгляд на Чарли, и молча рассматривал его лицо. Я знал, кто зашёл. Я увидел его краем глаза, когда он только приоткрыл дверь. И почти не видел в нём Форда.       Почти не видел в нём врага.       — Мистер Джексон? — моего плеча коснулась рука, и я невольно отодвинулся, избегая прикосновения, и весьма неторопливо повернулся лицом к детективу Харрисону, ведущему моё дело ещё с того момента, как мои родители подали заявление в полицию Нью-Йорка по делу о пропаже их приёмного ребёнка и возможном его похищении.       — Детектив Харрисон, — я осмотрел мужчину снизу вверх и чуть улыбнулся. — Честь имею.       — Побеседуем заново? — детектив улыбнулся, но это была бумажная улыбка, абсолютно лживая. Он явно был недоволен моими формулировками на прошлых двух допросах.       Отлично. Вот и посмотрим, на что ты годишься, дурацкий коп.       — Что-то случилось? — вежливо уточнил Чарли.       Детектив взял меня за локоть, и пока что не сильно потянул наверх, и я всё-таки встал.       — Чуть позже, сэр. Идём, — Харрисон вновь выдавил из себя улыбку и повёл в комнату допроса.       Да, разница была ощутимой.       Детектив с размаху уселся на свое кресло, кинул документы на стол, и, взяв одну из папок в руки, забавно покривил рот, будто скалясь только левой стороной лица. Кинул быстрый взгляд на стоящего в дверях меня и кивнул на стул напротив. Я присел на уже такое привычное мне место, закинул ногу на ногу и сплёл пальцы в замок, положив ладони себе на бёдра, выжидающе глядя на детектива.       В какой-то момент он отвлёкся от бумаг и вперился острым взглядом в мои глаза. Я не часто играл со своими друзьями в гляделки, но, думаю, я бы точно выиграл. Харрисон не просто смотрел, он всматривался, вчитывался, чуть хмурил брови и тужился, и я надеялся, что от таких усилий его всё-таки не порвёт прямо на месте. Наверное, он ценный кадр.       Спустя то ли несколько секунд, то ли минуту, Харрисон сам отвёл взгляд и повернул голову в сторону, чуть покачал ей из стороны в сторону. Тяжело вздохнул. Приложил обтянутое манжетой запястье ко лбу и вытер несуществующий пот. Сплел пальцы в замок и взгромоздил свои ручищи на стол, наклонился вперёд и, приоткрыв рот, повёл нижней челюстью из стороны в сторону, при этом бегая взглядом туда-сюда, будто собираясь с мыслями.       Ах, что за детский сад.       — Скуповат ты на показания, мистер Джексон, — хмыкнул Харрисон и снова улыбнулся, будто бы в этой комнате это кому-то было нужно.       — Разве? — я слегка приподнял брови. — Странно.       — Честно говоря, у меня вот всё… Всё не клеилось, Перси, — он посмотрел вновь куда-то в сторону и, вроде как, беззвучно посмеялся. Сложно понять его нервные гримасы. — Но сейчас что-то проглядывается. Проясняется.       — Здорово, — я слегка улыбнулся ему в ответ. — Мы можем ехать домой?       Клянусь, я мог увидеть, как в его голове пронеслось «мелкий сучёныш».       — Пока нет, — он улыбался теперь гораздо правдоподобнее — взял себя в руки, что ли. — Нужно исправить твои показания. Ты дезинформировал полицию, ты понимаешь?       — Где? — я чуть нахмурился глядя в глаза детективу.       — «Побег был импульсом», — Харрисон на мгновение глянул в бумаги и снова посмотрел на меня. — Импульс? Знаешь, интересно, но мы нашли следы на постельном белье, будто бы по кровати кто-то прошёлся. А ведь это нужно поставить ногу на матрас, подтянуть вес своего тела, а потом ещё и спуститься на пол, а кровать-то не низкая. И он явно не переползал на четвереньках, следы были бы иными. Интересный выбор для человека, который по всем медицинским освидетельствованиям, да и я не слепой, и вижу, в каком ты состоянии, достаточно слаб? При том, что он мог эту кровать обойти.       Ебучая кровать.       — На полу были осколки от лампочки. Я мог порезаться. Я был босым.       — Да, осколки, хорошо что ты отметил это. Хочешь сказать, что ты швырнул лампочку в окно, зная, что Форд МакКейси находится в ванной комнате, которая буквально в паре метров от тебя, и ты сам сказал, что не слышал воды, которая могла бы заглушить твои действия?       Отлично. Мы подходим потихоньку к предмету разговора, и, в общем-то, претензии детектива. У меня было время повоображать этот разговор и примерить разные маски, и я пока пытался прощупать, какая будет сейчас лучше.       — Что вы хотите? — я чуть свёл брови к переносице и поджал немного губы.       — Правду, — твёрдо ответил мне детектив Харрисон.       — Абстрактное понятие, — я слегка наклонил голову на бок. — У всех своя правда.       — Мне нужна твоя правда, — ещё более настойчивым тоном разъяснял мне полицейский.       — А вы её услышите? Или интерпретируете её так, как посчитаете нужным, и понесёте дальше?       Кажется, я завёл его слегка в тупик. Харрисон чуть нахмурился и отклонился назад, упираясь спиной в спинку стула.       — Например?       — При всём моем уважении, ваш коллега, детектив Дойл, задал мне вопрос с двумя вариантами выбора, был ли мой побег спланирован заранее, или это был импульсивный поступок. Я не планировал свой побег на этот день, действовал как придётся, и, методом исключения, я выбрал вариант с импульсом. Однако вы утверждаете, что в рапорте значится, что это моё утверждение. Что, впрочем, не так.       Харрисон меня не перебивал, слушал внимательно и чуть щурился, глядя мне прямо в глаза. Я знал, что говорю, я знал, что аудио-запись допроса подтвердит мои слова.       — Твой последний телефонный разговор с Фордом МакКейси? — вдруг спросил меня детектив, взяв другой лист.       — Почти два года назад.       — Я не про твой телефон. Я про любой телефон.       — Почти два года назад, — повторил я, слегка потеряв нить разговора.       — На полиграф пойдешь! — почти что рявкнул Харрисон, и я пораженно уставился на него.       — Что с вами? — я опасливо глянул на дверь, пытаясь вспомнить, заперта ли она.       — Правду говори, или я начну разговаривать по-другому! — он даже для пущей грозности шандарахнул кулаком по столу, и я отклонился от стола подальше, теряя всякое уважение к этому куску агрессии. — Последний телефонный разговор два года назад по своему телефону и всё?       — И всё, — процедил я, чувствуя, как во мне что-то подкипает. Если он продолжит так со мной разговаривать, то я соглашусь беседовать дальше лишь в присутствии родителя и адвоката. Хотя бы эта шавка тогда станет тяфкать потише своей прогнившей пастью.       — Ты меня хорошо понимаешь? Я не потерплю вранья!       — Я не лгу и не лгал! — я развел руками, оставив их согнутыми в локтях, чтобы не выглядеть совсем агрессивно.       — Ты сказал, что Форд МакКейси может зайти в полицейский участок! — с нажимом напомнил мне детектив Харрисон.       — Так откуда я знаю?! — я приложил ладони к груди. — Вы нашли его трупешник?       — В том-то и дело, что нашли, Перси!       — Господи, спасибо! — я вознёс ладони к потолку, потом упёрся локтями в стол и опустил лицо в ладони. Крикливый допрос дестабилизировал меня, и мне было сложнее оценивать обстановку корректно. Я глубоко дышал, стараясь унять ярость, и слегка подрагивал, чувствуя слабость в суставах. — Серьёзно?.. — спросил я уже тихо, надеясь вернуть детектива в беседу без крика. Я и так в сплошном стрессе, а тут ещё какие-то ублюдки будут меня доводить.       — Да, Перси, — сработало — голос детектива стал гораздо мягче. — А как иначе? Ты ведь видел кровь, Перси.       — Да откуда я знаю? — я убрал руки от лица и посмотрел на детектива растерянно. — Он же больной, я подумал, что это какой-то розыгрыш, какая-то… проверка, свалю ли я, если… если подумаю, что его уже нет в живых, и… — я потёр плечо, отведя взгляд в сторону и молча глядя в никуда пару секунд. — Я знал, что он меня накажет, если поймает. Я надеялся, что не поймает. Что я обману его, и у меня всё-таки удастся сбежать, — я даже почувствовал, как в уголке глаза собралась слеза, и стёр её быстро рукавом. Совесть кровит, что ли. Поздновато. — Я просто хотел домой. И какая мне разница, чья кровь была разлита по полу, стоило мне проснуться в ночи, свиная ли, или вдруг его настоящая.       — Это не был розыгрыш, — коротко сказал детектив и налил стакан воды, пододвинул его ко мне. — Это была его кровь.       — Я… — я осёкся на полуслове и рвано вздохнул. — Что там случилось?       — Ты сказал, что решил сбежать, когда он ушёл в ванную, — проигнорировал мой вопрос детектив.       — Это последнее его местоположение, которое я помню, я помню, как он зашёл, но я потом задремал! — я приложил ладонь к груди, растерянно глядя на Харрисона.       — Ты сказал, что он был в ванной, когда ты уходил.       — Я думал, что он там просто притаился и слушает, что я там буду делать!       — Дождавшись, пока ты проснёшься?       — Он мыл меня, пока я был в отключке! — я развёл руками. — Он смотрел, как я сплю, он погружал меня в сон собственноручно, он вёл себя странно, он домогался, он, блять, конченный!       Детектив смотрел на меня, внимательно и задумчиво.       — Ты довольно вскользь упомянул домогательства, — наконец заговорил он. — Будто это… не так важно?       — Лишь горькая обыденность нашей бывшей дружбы, — с искренним отвращением ответил я, откинувшись на спинку стула. — Он никогда не переставал это делать. И поверьте, это никого никогда кроме меня не волновало.       — Для меня это серьёзные показания.       — Ваши коллеги два года назад решили иначе, — я пожал плечами, глядя в глаза детективу. — Они растоптали меня, мою гордость, мою веру в справедливость. Они закрыли глаза и в итоге его посадили на год с небольшим. Я хотел жить дальше, но вместе с тем я так боялся, боялся Форда и денег его папаши, ведь я знал, что ради перспективного сына Джонатан заплатит достаточно, чтобы их правда стала правдой фактической. А что мог в противовес предложить я? Нищий израненный никому не нужный сирота.       — Ты сам говоришь, что его отец мог влиять на ход дела.       — И это оправдывает их участие? Вернее сказать, безучастность, — я слегка улыбнулся, глядя на детектива Харрисона. — Вы знаете меня как облупленного, — я подцепил пальцем одну из папок с документами и пожал плечами. — Мнение обо мне от моей семьи, моих друзей, моих одноклассников, изучены наверняка все мои соцсети, мой телефон, моя комната… А что я знаю о вас? — я взглянул в глаза мужчины. — Вы детектив Харрисон из Нью-Йорка. А какой вы человек? Есть ли смысл выворачивать вам душу, если вы, выглядя так же доверительно, как и те два прохвоста два года назад, можете точно так же как и они, остаться просто безучастным и подкупным? Может, вам тоже дела нет до моих страданий, и я даже больше не вижу в этом никакой греховности, или вашей вины. Но тогда какой смысл вдаваться в подробности, снова чувствовать тот животный страх, когда ты, закусив язык, пытаешься выбить дверь тумбой, ожидая, что этот урод выскочит из-за двери и придушит тебя? Зачем травмировать себя вновь, если можно отделаться фактами и короткими ответами на вопросы?       Харрисон внимательно смотрел на меня, ни разу не оторвав взгляда от меня.       А потом чуть улыбнулся, одними лишь уголками губ. Не по-бумажному.       — Знаешь… — детектив вновь сложил руки на столе и придвинулся ближе ко мне. — Когда я беседовал с тобой перед выездом, я думал… Неужели этот ублюдок убил в тебе того мальчика, которого мне описывали, как ты правильно отметил, все твои родные, близкие, знакомые… — Харрисон щёлкнул ручкой и улыбнулся чуть шире. — Что ж… Я рад, что ошибся. С возвращением, Перси.       Я сначала непонимающе уставился на него и бросил пару взглядов по сторонам, но, задумавшись над его словами, медленно кивнул. Я больше не чувствовал бесконечной слабости. Злость разбудила меня.       Мир не казался больше картонной неумелой декорацией.       — И каково оно? — Харрисон чуть кивнул мне, глядя как-то понимающе.       — Больно, — бросил я и устало вздохнул.       — Это пройдёт, Перси, — он даже похлопал меня по плечу, и я медленно покивал.       — Я голоден, — буркнул я, чувствуя, как капризно тянет желудок. — И я хочу домой.       — Сейчас я тебя отпущу, — голосом, полным сочувствия утешил меня детектив и вытащил какой-то листок, положил его передо мной. — Как ты связан с этими людьми, Перси?       Я настороженно взглянул на листок. На одном листе были напечатаны отсканированные водительские права пятерых человек — компания небезызвестного мне Кайна Джонса включая его самого, и почему-то ещё один документ на имя Виктор Джефферсон. А, это же тот ублюдок, который развёл Дафну. Не узнал сначала, на скане лица были смазаны, да и в целом на изображениях удостоверений были какие-то помарки. Наверное, принтер плюется тут краской.       — Эти меня избили осенью, — буркнул я, ткнув поочерёдно в лицо каждому из компании Кайна. — Этот обидел мою сестру, и во время задержания мы подрались немного. Он кинул меня на проезжую часть и я упал на капот машины.       — Понял, — детектив Харрисон кивнул, подняв взгляд с листка и посмотрел на меня. — Как Форд узнал о вашем конфликте?       — Чего? — я удивленно взглянул на детектива. — О чем вы?       — Мы знаем, что он знал. Поэтому я спрашивал тебя про возможные телефонные разговоры с ним с чужих аппаратов.       — Не понимаю немного, — я растерянно взглянул на права и ткнул в Виктора. — Форд видел, как Виктор выкинул меня на тачку. Мы тогда впервые… Увидели друг друга воочию. После Калифорнии.       — Хорошо, — Харрисон вновь кивнул и сплел пальцы в замок. — Остальные?       — Не знаю… Он ещё сидел тогда в тюрьме… — я задумчиво вздохнул. — Но Кайн… С удовольствием болтал про меня, что я подстилка Форда, и что я его покрываю, и он на самом деле ни в какой не тюрьме… У Кайна с Фордом были какие-то дела, о которых я не был в курсе до самой встречи с самим Кайном, но… если наша с ним «дружба» была столь общеизвестным фактом, то мало ли… кто мог донести. Вся школа знала, что меня отпинали в подворотне.       Харрисон задумчиво кивал, глядя на меня как-то странно.       — Не очень хорошо напечаталось, да? — буркнул детектив, проведя ладонью по листку.       — Ну да… Я не всех сразу узнал… — пробормотал я, проведя пальцем по чёрным крапинкам на водительских правах Кайна.       — Знаешь, отправили файлы на печать чуть вперёд, пока осматривали до конца место происшествия… — размеренно произнес Харрисон. — Фотография вышла, кажется, не очень контрастной, а проверить мой ассистент что-то не подумал.       Я медленно кивал, но потом замер, осознавая всё, что сейчас сказал детектив, и поднял голову, ошарашенно взглянув на мужчину.       — Фото… графия?       — С места происшествия, — дополнил Харрисон и постучал по распечатке. — Пять водительских прав было найдено в дальней от двери прикроватной тумбе. Документ Кайна Джонса покрыт ржавыми мелкими пятнышками непонятного происхождения, на других документах какие-то подтёки схожего цвета, кроме документа Виктора Джефферсона. Он был в хорошем состоянии.       Я убрал руки под стол и отодвинулся от стола, не мигая глядя то на листок, то на детектива. Что?       — Кстати, этих четверых всё ещё ищут, чтобы привлечь к ответственности по делу о твоём избиении, — детектив почесал бровь. — А Виктора нашли повешенным в камере. Спустя всего пару недель после ареста. Он же был задержан, насколько я помню, по подозрению по делу о растлении малолетней Дафны Филлипс, — Харрисон взглянул на меня. — Тогда решили, что парень осознал вину и не выдержал её груза, и наложил на себя руки, — детектив сплел снова пальцы в замок. — Но, кажется, эта версия не выдерживает, в конце концов, критики.       А полицейские ещё умеют удивить. Я думал, что ничто в этом допросе не станет для меня неожиданностью. Я думал, что представил себе в голове все возможные вопросы, с погрешностью на формулировки, которые может задать мне детектив, но как же я был не прав. И каким же теперь конченным стал в моих глазах Форд МакКейси. Или кем бы ни был тот, кто за плату от семьи МакКейси выполнил маленькую хотелку золотого мальчика.       — Меня сейчас стошнит, — я с трудом выдохнул, чувствуя себя совсем выбитым из колеи. — Господи, что… что он наделал?.. Зачем?..       — Ты не заглядывал в ту тумбочку?       Я покачал головой, глядя в плохо отпечатанные лица моих обидчиков.       — Он не показывал тебе свои эти трофеи? Может, хвастался?       — Я впервые вижу эти… — я даже договорить не смог и отвёл взгляд в сторону. — Чертов психопат…       — Он никак не намекал на то, что ради тебя совершал какие-то подвиги?       — Всё, чем он всегда кичился — то, что он когда-то меня одевал и кормил, — ошарашенно пробормотал я, глядя в угол комнаты для допросов.       — Я тебя понял. Это всё, что я хотел у тебя спросить, Перси. Можешь идти.       Я с трудом встал на ноги, и, коротко кивнув на прощание, сделал пару шагов к двери, но притормозил и обернулся.       — Что он с собой сделал? — спросил я вновь, взглянув на детектива.       — Вспорол себе горло опасной бритвой. Мой коллега высказал предположение, что это был какой-то импульс, ведь лицо было в мыле и часть щетины было всё же сбрито… Многовато развелось вокруг импульсов, не так ли?       Наверное, он хотел пошутить, но я только сухо кивнул, повернувшись вновь лицом к двери, и толкнул её, наконец выходя из комнаты допроса.       Практически на пороге меня уже ждал Чарли. Не ожидая каких-то вопросов, я крепко обнял опекуна и зажмурился, вжимаясь лицом в его грудь и сжав в ладони футболку у него на спине. Чарльз приглашения не ждал, и так же крепко обнял меня в ответ, обволакивая меня вновь ароматом кедра и мха, укрывая от мира, в котором поехавший по моей персоне психопат решил, что его любимого щенка обижать никто не в праве — кроме, наверное, него самого, — и загасил пятерых человек — за просто так. В прочем, от мира, в котором самого Форда МакКейси уже не существовало.       Психопат.       Чокнутый, поехавший, сумасшедший, конченный.       Моральный урод.       Адское отродье.       Я же просто хочу покоя. Пожалуйста. Пожалуйста.

***

      Дверь в номер была слегка пошарпанной — полагаю, Чарли в срочном порядке снял первую попавшуюся свободную комнату на двоих, да так, чтобы не разориться. Впрочем, мне было не принципиально, где провести пару ночей в ожидании удобного рейса в Нью-Йорк. Правда, стоило мне заглянуть в погруженное в полумрак помещение, как от светлых стен и балконного окна напротив двери мне стало дурно, и я быстро щёлкнул выключателем. Слава богам, стены были выкрашены не в белый, а в светло-оливковый, да и пол, оказывается, в спальной зоне был застелен пушистым бежевым ковром. Быть может, в этом отеле проблемы только с дверьми, интерьер выглядел довольно презентабельно.       — Хэй… Симпатично… — пробормотал я, снимая ботинки возле порога. Ноги быстро утомились в обуви. И, кажется, эти мне натирали.       — Ну… Не могу сказать, что советовался с дизайнерами, но рад слышать, — улыбнулся мне Чарли и закрыл за нами дверь, повесил ключ от номера на свободный крючок для верхней одежды.       Без задней мысли я забрал ключ и сунул себе в карман, тут же проходя дальше, где меня ждал второй сюрприз.       На одной из кроватей, что была ближе к окну, лежала, аккуратно расправленной, моя любимая куртка. Я заулыбался и подбежал к кровати, осматривая отцовскую вещь, но что-то в груди как-то странно кольнуло… С некоторым сожалением я осмотрел заломы на локтях, которые пускай и всегда были, ещё когда я только начал её носить, но они то ли не замечались, то ли мне было плевать… Нитки кое-где выбились из швов, затерлась кожа на краю рукавов… Или, быть может, это и не кожа вовсе. Краска слезла местами с молнии, обнажая тёмный металл, собачка выглядела затасканой. Пара нашивок на плече тоже казались уже видавшими виды, заляпанные то ли грязью, то ли выстиранной кровью.       — Узнал курточку? — судя по голосу, Чарли был абсолютно уверен, что я буду бесконечно рад увидеть любимую вещь, но… Как бы мне ни хотелось его порадовать, перспектива обманывать его сейчас мне как-то не нравилась. Я скорее чувствовал… Печаль, глядя на эту вещь.       — Я помнил её другой, — бросил я, проводя ладонью по рукаву. — Никогда не замечал, какая она убитая.       Быть может, мой голос звучал как-то чересчур опечалено, и потому Чарли присел на кровать рядом с курткой и осторожно похлопал меня по плечу.       — Ну… Она служила верой и правдой, — он утешающе улыбнулся мне и осторожно погладил по щеке тыльной стороной ладони. — Если ты хочешь, то мы купим тебе новую.       Я промолчал, глядя на куртку, и подцепил пальцами ниточку на отвороте.       — Скорее… Напоминает о необратимом течении времени… — пробормотал я, меланхолично проведя по воротнику ладонью. — Которое… Конечно, меняет всех. Особенно… Вещи.       Чарли молча смотрел на меня, и я чувствовал, что его мои слова тревожат. Честно говоря, я и сам не знал, откуда взялась во мне эта грусть. Грусть по вещи, которая никогда не была мне новой. Можно даже сказать, что эта куртка скорее выбрала меня, чем я её. Но это был… Простой вынужденный выбор. Последняя хотя бы сколько-то тёплая вещь из тех, что не были мне малы в ту осень.       Простой выбор, но не мой.       — Чёрт, — я устало ухмыльнулся и хлопнул по куртке, затем наклонился и уткнулся в неё лицом. Запах кожи, немного порошка, табака, въевшегося в ткань намертво. — Чёрт, вот меня кроет. Просто пиздец.       — Ну, ну… — Чарли, судя по всему, спустился вслед за мной на пол и погладил меня по спине. — Всё будет хорошо, Перси. Может, тебе лучше прилечь?       Я поднял голову и посмотрел в стеклянную балконную дверь. Солнце уже постепенно клонилось к горизонту, слегка отблескивая золотом на черепице и окнах домов. Близилась ночь — первая нормальная ночь в Монтпилиере.       — Прилечь… — я уперся локтем в кровать и подпер щеку ладонью, чуть нахмурился. — Не знаю, Чарли. Я устал, но сон… Вряд ли лучший способ отдохнуть для меня.       Чарли так и сидел рядом, не отнимая руки от моей спины, и спустя пару минут молчания я повернул к нему голову. Его глаза горели какой-то сильной эмоцией, как мне казалось, одновременно и интересом, и страхом, и яростью.       — Что бы он с тобой ни сделал, он заплатит, — негромко произнёс Чарли, но я не выдержал и фыркнул, снова поворачиваясь лицом к балкону. Почувствовал, как глаза стало слегка припекать.       — Ох, не волнуйся. Он заплатил, даже оставив на чай, — я провел по лбу ладонью и убрал чёлку назад. — Форд мёртв, и… — я осекся на полуслове и вздохнул, опустив обе руки на куртку. — И всё. Я не знаю что ещё сказать, Чарли.       — Он… — опекун настороженно всматривался в моё лицо.       — Самоубился в ванной, — коротко бросил я, глядя на свои руки. Чуть ухмыльнулся, догадываясь, что Чарли мог испугаться, что я взял такой грех на душу и убил этого уродца.       О нет, папуля, я взял на себя грех покруче.       — На этих руках нет его крови, — добавил я, подняв одну ладонь вверх и покрутив её.       — О, боги… Это тебе полицейский сказал? — осторожно спросил Чарли, глядя на меня.       — Я видел кровь, которая течёт из-под двери ванной комнаты, — я поднёс ладонь к лицу и подцепил ногтем кровавую корочку на сгибе большого пальца. — Уверен, когда я проснулся, там ужасно воняло.       — Какой-то кошмар, — опекун покачал головой, пораженно глядя на меня.       Я вздохнул и поднялся с пола, сел на кровать и снова осмотрел комнату. Милая картина на стене, и никакого моря, лишь полянка посреди леса. Я вытянул ноги, чувствуя, что они затекли за то время, что я сидел на коленях. В номере было тепло, и я уже мог и снять кофту, но меня все ещё морозило, и хотелось, чтобы на плечах было что-то, во что можно укутаться. Я кинул взгляд на тумбочку и вытянул ящик, ухватившись за маленькую округлую ручку. К моему удивлению, там лежала пачка ментоловых сигарет в полиэтиленовой упаковке, и новенькая зажигалка, и я с подозрением взглянул на Чарли. Тот, в свою очередь, улыбнулся мне слегка виновато.       — Я… Подумал, что, быть может… Тебе так будет чуть легче отойти от… Всего того.       — Спасибо… — пробормотал я и взял в руки пачку. — Дорогие.       — Ну… Я попросил хорошие, — Чарли почесал затылок и вздохнул.       Повертев блок и осмотрев со всех сторон, я бросил его обратно в тумбочку и закрыл ящик. Не хочу сейчас курить. Чарли только улыбнулся и поднялся на ноги, взял мою куртку и повесил на спинку стула, стоявшего возле трюмо с зеркалом. Недолго думая, я закинул ноги на кровать и вытянулся на ней, уставившись в потолок. Лежать на спине было неприятно, я будто бы чувствовал какое-то внутреннее сопротивление этому, да и белые потолки мне осточертели. Впрочем, как и виды Монтпилиера, так что я повернулся на бок лицом к комнате и обнял подушку. Чарли присел на свою кровать и наклонился, заглядывая в моё лицо. Улыбнулся чему-то своему и погладил меня по волосам.       — Помнишь… — снова заговорил я, ковыряя пальцем подушку. — Однажды ты сказал, что… Частичка того мира, в котором я жил, навсегда останется во мне?       Пара секунд потребовалась Чарли, чтобы он вспомнил наш старый-старый разговор, когда мы сидели с ним в гараже, после того, как я поссорился с Малли. В смысле, в очередной раз.       — Помню, — опекун чуть грустно улыбнулся, глядя на меня.       — И… Ты, кстати, оказался прав, — я опустил взгляд на подушку. — И знаешь, эта самая частичка… Ну, мне казалось, что она какая-то… Уродливая, мерзкая, и мне не хотелось, чтобы кто-то видел… Ту сторону меня, — я задумчиво вздохнул и потер переносицу. — А теперь… Во мне что-то умерло, и я чувствую себя… Опустевшим, — я посмотрел на свою ладонь и поджал губы.       Чарли погладил меня по плечу.       — Если где-то появилось свободное место, то там обязательно поселится что-то ещё. Что-нибудь хорошее, например.       — Оптимистично, — буркнул я и взглянул на Чарли.       — Я… Рад, что ты помнишь тот разговор, — немного помолчав сказал приёмный отец и улыбнулся. — Он был важен для нас обоих. К тому же для меня это был удивительный опыт, потому что я никогда не представлял, что можно в ходе одного и того же разговора завоевать чье-то доверие, и одновременно потерять его напрочь.       — Эй… Не так было, — пристыжено пробормотал я, утыкаясь лицом в подушку, но улыбнувшись.       — Так и было, я клянусь, — Чарли посмеялся, потрепал меня по плечу. — И я такой «ага, я что-то понял, я вижу, что у него на душе, мы поговорили, и дальше ему будет легче со мной делиться проблемами». Да, я никогда ещё так не ошибался.       Его голос был весёлый, хотя, помнится мне, тогда его это обидело. Благо, мы вроде ту ситуацию уже решили, так что можно было и посмеяться.       — Ну блин, пап, — буркнул я, все ещё улыбаясь. — Перестань.       — Я это к чему, малыш, — Чарли снова пересел ко мне на кровать и приобнял одной рукой. — Несмотря на это, все наладилось. И я готов рискнуть ещё раз, — он мягко погладил меня по волосам. — Я здесь только ради тебя, мой мальчик. Я рядом, и… Ты можешь рассказать мне все. Не как… В полиции, факты, сам понимаешь, всегда успею узнать… Я здесь, чтобы тебе было кому сказать, что ты чувствуешь, а не что ты видел. Сказать, чего ты боишься, или боялся, о чем думал… Как тогда, помнишь? — он наклонился ко мне и ткнулся лбом мне в висок. — Тогда, когда будешь этого хотеть, конечно. Хорошо?       Его речь не производила в начале никакого эффекта. Я чувствовал уже привычное сопротивление — не хочу вспоминать, не хочу делиться, со мной все нормально, этот кошмар уже кончился, все, забыли. Но когда Чарли заговорил о боли, моё подсознание предательски захныкало, выпрашивая ласки — мол, да, больно-больно, обидно-обидно, не хочу в себе держать больше все это. Я не готов был сейчас раскапывать в себе отрывки воспоминаний из того дома в лесу, но мягкий тон голоса Чарльза и посыл его речи, полный заботы, все-таки довёл меня до слез. Я сморщился, утыкаясь в подушку и сдерживаясь из последних сил, но, как это бывает, когда устал и измучился, попытка сдержаться только ухудшила ситуацию, и я тихо всхлипнул.       Чарли, видимо, внимательно вслушиваясь, ожидая ответа, заметил это, и тут же осторожно потянул меня к себе, крепко обнимая за плечи и целуя в макушку, когда как я уткнулся носом ему в грудь и ухватился пальцами за его кофту. Меня практически невыносимо распирало изнутри, было тяжело дышать, а уж тем более здраво мыслить, но одна все-таки мысль преследовала меня.       Мне жаль, что я убил его.       И уж не знаю, кого «его». Форда МакКейси, или Перси Джексона.       Я не настаивал, но Чарли придвинул свою кровать вплотную к моей, и я спал, устроившись щекой на его плече и по крайней мере не видел никаких мерзких снов. Я чувствовал размеренное дыхание опекуна, но не слышал тихого похрапывания — так что, думаю, он все-таки не спал. Да и я больше ощущал себя в странной полудреме — слышал звуки, ощущал тяжесть кофты и одеяла, обезболивающее постепенно теряло свой эффект, и уже забытые синяки давали о себе знать. Но по крайней мере эта ночь была… Спокойной.       Хотя и отдохнуть не шибко вышло.       На следующий день, вопреки моим надеждам, мы не поехали домой —полиция попросила нас ещё немного побыть в Монтпилиере, если в свеженайденных уликах найдут что-то, что нуждалось бы в подтверждении или комментариях. Я уже хотел было начать по этому поводу бурчать, но Чарли и сам был не рад, да и выглядел все ещё очень устало, так что я не стал. Зато Чарльз отвел меня в какую-то кафешку позавтракать, и я, как послушный мальчик, съел целых полпорции. Было вроде как вкусно, но я постоянно отвлекался на посторонние запахи, так что не уверен, понравилась мне все-таки еда или нет.       — Ты выглядишь встревоженным, — обеспокоенно сказал Чарли и погладил меня по предплечью.       — Быть может, — я вздохнул и выпил ещё воды, пытаясь унять боль в желудке. — Я только дважды был вдали от Нью-Йорка, когда мы с классом ездили в Вашингтон, и когда меня… Занесло в Калифорнию, — я не хотел сегодня слышать то имя, так что выбрал иную формулировку. Чарли с пониманием покивал и чуть улыбнулся.       — Ты у меня не такой уж и путешественник, да? — он подмигнул мне и отпил свой кофе. Я бы тоже, наверное, хотел, но мне с утра было не очень хорошо, так что он точно мне на пользу не пойдёт. Придётся бодриться как-то иначе.       — Да… Мне и дома приключений хватает, — я чуть улыбнулся ему в ответ и потер ладони.       — Меня вызвали в полицейский участок, — вдруг сказал Чарли и я удивлённо взглянул на него.       — Тебя? — я не очень понял, зачем это полиции понадобилось общаться не со мной, а с моим опекуном. Что-то новенькое.       — Быть может, что-то уточнить, — Чарли пожал плечами и улыбнулся мне. — Всё нормально. Так что надо будет снова тебе посидеть в участке… Я тебя одного не оставлю.       Я даже как-то благодарно кивнул ему и попытался протолкнуть в себя ещё один кусочек яичницы.       Я пробыл в участке недолго. Может, всего час. Стоило Чарли подойти ко мне, как он тут же сгрёб меня в крепкие объятия, поглаживая по волосам, периодически целовал меня в макушку и не отпускал долго-долго. Когда меня этот жест уже стал совсем напрягать, я слегка отстранился и взглянул в глаза опекуна. В его полные слёз покрасневшие глаза.       — Чарли?.. — уже опасливо позвал его я, и мужчина взял мое лицо в ладони и поцеловал в лоб, снова крепко обнял.       — Там была камера видеонаблюдения, — тихо прошептал Чарли, поглаживая меня по спине.       Мне понадобилось, может, пара секунд, чтобы понять, о чем опекун говорил, и, поняв, я вцепился в его кофту и уткнулся носом в плечо.       О боги. Он видел. Прямо видео.       Как много он видел?       Как много видела полиция?       Я не решался задать эти вопросы, пока мы не вернулись в номер, и Чарли просто потрясающе обрадовал меня новостью о том, что последняя запись на камере запечатлела пьяного МакКейси, который вдруг освобождает мои руки, а потом начинает метаться, что-то принося в комнату, потом унеся меня куда-то, вернув, уже в новой одежде, и затем накрыл меня одеялом, и только после этого снял камеру и выключил её.       Как я вообще умудрился её не заметить?       Впрочем, какая разница. Сцена его «самоубийства» не попала на камеру, и ни один даже самый отчаянный мистик не обвинит меня в гибели Форда МакКейси.       Я вышел вместе с Чарли на балкончик, стоило солнцу скрыться за горизонтом, и закурил. Опекун только взглянул на сигарету в моих пальцах и устремил взгляд вперёд, разглядывая дома. Выдыхая носом дым, я собирался с мыслями. Подбирал формулировки. Я знал уже точно, что Чарли мало волнуют фактические подробности, раз в полиции ему так любезно продемонстрировали «домашнее видео» Форда, так что я постарался расслабиться и почувствовать хоть что-нибудь, чтобы поделиться этим с Чарли и облегчить свой невыносимый груз.       У меня получилось.       Это была бесконечная ночь. Тяжёлый, липкий и страшный разговор. Мерзость, которую я потихоньку смывал с себя, вместе с пеплом летела вниз с балкона. Щёки горели со стыда, но в темноте этого видно не было. Руки дрожали, но сигаретой в рот я ещё мог попасть, даже с первого раза.       Кровати раздвигать мы не стали.       Чарли пообещал, что будет рядом в любой момент, когда я буду ему нужен.       Я не знал, что делать с его обещанием, так что просто поблагодарил.       Из меня выходит пока что не самый дружелюбный или благодарный турист. Да и путешествия не дарят мне ничего кроме тоненьких седых волосков, мелькающих то тут, то там.       Мне не терпелось вернуться в Нью-Йорк.

***

      Как меня встретили дома?       Ну, как сказать…       — Лейси, солнце моё, перестань плакать, — тихо пробормотал я, крепко прижимая к себе младшую сестру, пока та уже, кажется, минут десять самозабвенно пускала сопли мне в плечо, вцепившись в мою кофту так, будто бы я сейчас куда-то снова исчезну.       Нас с Чарли встречали на автомобильном вокзале. Первым нас заметил Тесей, и спустя пару мгновений я оказался в его объятиях — благо, за наш с Чарли небольшим чемодан отвечал опекун, и я ничего не уронил. Наверное, брату показалось, что задушить меня при встрече — самый надёжный способ меня уберечь, но остальные члены семьи были явно против этого. Потом я обнялся с Малкольмом — он крепко вцепился в мою кофту и шумно вдохнул носом, видимо, сдерживая эмоциональные порывы, или, быть может, неуместные в этой ситуации, но такие интересные ему вопросы. Дафна втиснулась в наши объятия спустя пару мгновений. Пытаясь сбросить часть стресса, она болтала без умолку о том, как они все по мне уже соскучились, и как они все перепугались и ждали меня домой. Я погладил сестру по волосам и, желая поскорее утешить, сказал, что и сам очень по всем соскучился, хотя мне казалось излишним это отдельно проговаривать. Конечно я скучал.       Силена заключила меня в объятия сразу после Дафны и Малкольма — мягко обхватила меня, поглаживая одной ладонью по волосам, а второй по спине, и прижала мою голову к своему плечу. Она что-то причитала, совсем тихо — я не мог разобрать и половины слов, разве что только «Перси» и «мой мальчик», что не было особенно содержательно.       Зато потом настала очередь Лейси. Я присел на корточки и протянул к ней руки, и только тогда она подошла ко мне и практически рухнула в объятия, тут же повисая на моей шее. Не скажу, что я был прямо в геракловой форме, трёхдневный отдых не успел восстановить мои силы на все сто процентов, но я собрался с духом и удержал сестру, крепко прижимая её к себе. И, в отличии от остальных, быть может, более сдержанных, членов семьи, Лейси почти сразу захныкала и стала плакать, утыкаясь мне носом в плечо.       Все что мне удалось сделать — присесть на ближайшую лавочку, усадить сестру к себе на колено и обнимать, ожидая, когда её немного отпустит. Ребята расселись по обе стороны от меня и с явным пониманием наблюдали за Лейси, а Дафна даже похлопывала её по спинке.       У меня было два вопроса, но, чтобы не портить всеобщее хорошее настроение, я решил их придержать при себе. Хотя, поймав взгляд Малкольма, я понял, что он уже, кажется, догадывается, что меня интересует. Но… Потом. Всё потом.       — Перси! Ты не представляешь, мы все просто умирали тут от беспокойства, когда ты пропал! — эмоционально рассказывал мне Тесей, хлопнув меня по колену. — Я говорил им, говорил, что все нормально будет! Ты бы видел Малли, он ходил как бледная…       — А ну перестань! — Малкольм стукнул Тесея по плечу и взглянул на меня. — Мы все волновались за тебя.       — Я понял, понял, — я посмеялся, глядя на братьев по очереди. — Только не подеритесь тут на радостях, мальчики, — я похлопал Лейси по спинке и чмокнул её в висок. — Ну, Лейси, тебе полегчало?       Девочка тут же уткнулась мне в плечо лицом и обняла меня покрепче.       — Ну, ну, — я вздохнул и погладил её по спине. — Малыш, давай, носик к верху. Я бы уже домой хотел.       С одной стороны да, но в том случае, если меня домой телепортируют. Но я тут же вспомнил девятичасовую поездку на автобусе, которую только что пережил, и ярко представил поездку на машине до Квинса, и мне почти тут же стало дурно. Я неспешно выдохнул, чувствуя головокружение, и к нам подошёл Чарли. Он осторожно похлопал Лейси по плечам, и, когда её хватка ослабла, то взял её на руки и улыбнулся мне.       — Перси прав, нам уже действительно пора домой.       С трудом я заставил себя подняться со скамьи и пойти вместе с семьёй к машине. За руль решил сесть Чарли. Всю дорогу из Монтпилиера он бормотал под нос что-то про стиль езды нашего водителя, и что автобусу нужен техосмотр, так что, полагаю, ему не терпелось снять стресс, взяв управление каким-либо механизмом на себя. Я доверял его стилю езды, но все равно занял крайнее место у окна, чтобы меня точно не укачало. Может, это мой полуголодный желудок так возмущается, но с каждым преодоленным поворотом мне становилось все тяжелее и тяжелее концентрировать внимание на хоть чем-то кроме мысли о том, как мне хреново.       В машине тихо играло радио. Ребята, увидев, что я как-то притих, мудро оставили меня в покое и опрашивали Чарли — где были, что видели, что сказала полиция. Я тем временем иногда отрывался от городских пейзажей и осматривал салон машины.       Все было как тогда. В самое первое моё Рождество в семье. Когда мы все вместе ехали в торговый центр, чтобы купить подарок или просто развлечься, глядя на нарядные витрины магазинов и кафешек. Только сейчас за окном Нью-Йорк был очень позеленевшим, люди торопились по своим делам уже совсем в лёгких пальто или вовсе в футболках и кофтах. Но сама машина была той же, какой я её запомнил. Светло-серый салон, мягкое кресло под спиной…       Правда, опустив глаза ниже, я увидел как-то необычно заострившиеся колени. Чуть покачав головой, я отвернулся снова к окну. Меня каждый раз ужасно раздражала такая случайная и отчасти насильственная потеря веса. Я сразу начинаю выглядеть как измученный труп. А благодаря методам Форда, мне будет опять тяжело его набрать. На мгновение меня взяла такая злость, что мне показалось, что попадись он мне прямо сейчас, я бы точно его убил.       Потом я вспомнил, что уже это сделал, и мгновенно успокоился, тихо вздохнув.       Дома я разулся, стараясь особо не разглядывать погруженный в полумрак коридор, боясь непрошеных флэшбеков, и прошёлся вперёд.       В доме было пусто.       Я засунул руки в карманы и, пока ребята раздевались и болтали в прихожей, осторожно толкнул дверь гостевой спальни, заглядывая внутрь.       Никого.       Кровать была аккуратно застелена, шторы открыты, возле тумбочки не было её рюкзака. На комоде стояла коробочка с флаконом духов, тетрадки были аккуратно сложены на краю рабочего стола.       Я почувствовал спиной чье-то присутствие и обернулся. Малкольм стоял в коридоре напротив меня и ожидающе смотрел в мои глаза. Я вздохнул, конечно, уже что-то предполагая, и взялся за дверную ручку.       — Где она? — коротко спросил я.       — Ей пришлось уехать, — немного подумав ответил брат. — Лагерный поиск.       — Естественно, — буркнул я и захлопнул за собой дверь, оставляя спальню Аннабет за спиной. — Как иначе.       — Перси… — Малкольм вздрогнул от резкого звука, но тут же постарался взять себя в руки. — Слушай, так… Так надо было. Она не могла отказаться, а про тебя не было никаких новостей, вообще никаких! Ты бы видел, как ей было тяжело! Она переживала не меньше остальных, но всегда верила, что ты вернёшься.       — А где моя мать? — я перешёл ко второму вопросу, никак не комментируя рассказ Малкольма.       — Миссис Блофис пару дней назад сильно заболела гриппом. Они всей семьёй сидят на карантине, — Малли развёл руками.       — Ясно, — буркнул я и пошёл на лестницу. — Спасибо за информацию.       — И всё?! — воскликнул Малкольм и подошёл к подножию лестницы. — Это всё, что тебя интересует?       — Малкольм! — послышался голос Чарли из кухни и я притормозил и повернулся к Малли.       — Что такое, Малкольм? — я улыбнулся уголками губ. — Тебе мало внимания?       — Я… Да при чем тут я? — возмутился брат и тряхнул головой. — Ты с самого вокзала, похоже, ни о чем другом не думал!       Чарли вышел из кухни и взглянул на Малли, потом обеспокоенно посмотрел на меня.       — Очевидно, — я пожал плечами. — Правда, в дороге я скорее думал, как не проблеваться. А по приезду думал, Господи, неужели, пока меня не было, людей, которые в первую очередь приехали бы меня встречать, да ещё бы бежали вперёд машины, просто не стало? Так что да, это все, что меня интересовало, — я повернулся к брату спиной и пошёл по лестнице наверх. — Живы и ладно.       Может, Малкольм и сказал бы мне ещё что-то, но я услышал голос Чарли, хотя не понял, что он сказал, но следом послышались шаги, и разговор явно был окончен.       Тёплый приём.

***

      Дельный совет: если вы вдруг в какой-то момент понимаете, что в скором времени будете похищены каким-то сумасшедшим маньяком, и при этом планируете выжить, то нужно озаботиться о своей успеваемости заранее — например, собрать «тревожный чемоданчик», состоящий из парочки рабочих ручек, тетрадей с конспектами по крайней мере по трём ключевым предметам, по возможности взять учебник к ним же, линейку и текстовыделители двух цветов. В противном же случае вы рискуете оказаться на моём месте, а это самое отстойное, что может с вами случиться после неприятного отруска с психопатом. Быть может, учителя были введены в заблуждение, и думали, что меня держали взаперти в библиотеке, но стоило мне прийти в школу, как на меня просто посыпались всевозможные тесты, наверное, из которых практически все я завалил.       Нет, я, конечно, понимаю, что я парень везучий, но попасть на тесты на шести уроках из семи это уже даже за гранью моего везения.       Расправившись с тестом по биологии, на котором я смог написать вроде как даже что-то стоящее, я чувствовал себя абсолютно опустошенным. Это исключая все косые взгляды, которых я на себе поймал с сотню — полиция ошивалась в школе в поисках зацепок, как мне сказала на первой же перемене Рейчел, так что об исчезновении Перси Джексона знал нахрен весь район, если не весь Нью-Йорк. Я с трудом сдерживал свое красноречие и не посылал слишком наглых наблюдателей в дальние края, стараясь все-таки выглядеть вежливым, но под конец дня самообладание медленно покидало меня.       Отчасти я подозревал, что часть учителей войдут в положение и просто посмотрят на мой тест и отложат его в сторону, но некоторые преподаватели вряд ли проявят такую чуткость. Я злился, но понимал, что злиться мне по факту не на кого, и от этого меня распирало только сильнее.       — Ну как ощущения? — спросила меня Рейчел Элизабет Дэр, пока мы ждали последний на сегодня урок — географию. — Рад вернуться в рабочий строй?       — Пока что я только жалею, что не умер, — буркнул я, закинув ногу на ногу и откинув голову назад. — За время пребывания здесь моя мигрень усилилась раз в десять.       — Да ладно тебе, Перси, — Рейчел подсела ко мне на скамейку и улыбнулась, видимо, стараясь подбодрить меня. — В начале школа всегда ощущается как неподъемная ноша, но ты скоро вольешься!       — Ага, вольюсь, — пробормотал я, глядя на свой рюкзак, стоящий рядом. — Послезавтра май, а у меня долгов немерено.       — Ну… Думаю, что учителя поймут, если ты что-то не сдашь, — девчонка пожала плечами. — Только сдай хоть что-нибудь.       Я вздохнул, естественно, видя в словах Рейч здравый смысл, даже если мне это не нравилось.       — А Аннабет? Уехала и все? И никаких долгов? — даже слегка обиженно спросил я.       — Аннабет сдала все проекты на этот семестр и экстерном сдала годовые контрольные. Да она вообще почти жила школой, так что… Никаких долгов, — Рейчел виновато улыбнулась и подмигнула мне. — А что ты у неё не спросишь сам? Вы не созванивались что ли ещё?       — Ещё нет, — вздохнув, подтвердил я и поджал губы.       Последние два дня я провел в компании своих членов семьи и созванивался с плачущей от счастья мамой. Мне было не до разбирательств с фонтанчиками, монетами и обращениями к богиням, а мобильника у Аннабет с собой, естественно, не было.       — Ты… Как-то изменился, — тихо отозвалась Рейчел, и, стоило мне на неё посмотреть, вжала голову в плечи. — Прости…       Я медленно вдохнул, считая до десяти. Пропустил пару матерных слов, колкости тоже пришлось отложить.       — Если тебе не комфортно, можешь пойти и найти себе нового друга, — только и сказал я, скрещивая руки на груди. — Я уж точно не в праве кого-то держать.       — Перестань, — Рейчел толкнула меня в плечо. — Чего ты дуешься на меня-то?       У меня дернулся левый глаз и, чтобы не раскалять атмосферу ещё больше, я просто повернул голову в сторону и взглянул в коридор.       Все эти три дня я чётко ощущал какое-то просто невыносимое давление на себя. Будто бы мне на плечи водрузили небосвод, так ещё и улыбнулись — мол, держи и не вякай. Будто бы каждый заглядывал мне в рот, стоило мне захотеть что-то сказать, слушал, дышу ли я так же, как дышал раньше, как именно я завязываю шнурки, проверяя, хорошо ли я играю роль Перси Джексона, или уже начал фальшивить. И это раздражало меня даже больше бесконечных тестов, потому что в этом случае я нахрен не понимал, что я делаю не так, что каждые полчаса натыкаюсь на сочувственные или непонимающие взгляды. Я не понимал, какого хрена всем от меня надо, и как удовлетворить их желания, а главное — зачем мне это делать.       Когда выносить всеобщий «интерес» было совсем тяжело, я в сердцах мог даже вспомнить белостенную комнату в хорошем ключе — мол, за окном только и шуршала листва, да и кровать была вроде как мягонькая, и по крайней мере там иногда было тихо и спокойно. В совсем-совсем тяжёлые моменты я мог даже подумать, что там было уютно. Да, в эти моменты я конечно позитивно не окрашивал ни общение с Фордом, ни его действия, обращенные ко мне и другим людям, я просто на мгновение вычёркивал их, будто и не было его вовсе, а существовала только лишь та комната. Возможно, мой мозг делал это в попытке найти хотя бы недостижимый образ спокойствия и тишины и успокоить меня. Конечно, я потом корил себя немного за такие мысли, вспоминая, что не в комнате было дело, и что вообще-то со мной обошлись не слишком хорошо, и по итогу мне было и тяжело и стыдно.       Может быть, я изменился. Может быть, я и не был больше тем, кого они знали. Но и дом, в котором я оказался, уже был не совсем тем, в котором я жил, но я же не хожу и не выношу всем по этому поводу мозги. Я ничего не хотел, только лишь тишины и покоя.       Даже Форд за этот месяц не принёс мне столько душевной боли, как все, кого я люблю, за эти три дня.       Ладно, я, наверное, погорячился.       Я погрузился в свои мысли надолго, и очухался только когда в коридоре вспыхнули рыжие кудри. Рейчел ушла.       Что же. По крайней мере, я понимаю её логику.       Решив, что любой опрос или тест по географии сегодня доведёт меня до суицида, я поднялся со скамейки, и, закинув рюкзак на плечо, пошёл к выходу из школы. Я не боялся встретиться в коридоре с Малкольмом или Тесеем, я бы просто с постной миной прошёл мимо них, делая вид, что иду по своим делам… Впрочем, так и есть.       Накинув на плечи купленный мне в Монтпилиере бомбер, затолкав ненужный уже пиджак в рюкзак, я вышел из школы, обойдя стойку охраны, пока вахтер разговаривал с преподавателем. Обычно дверь была закрыта, но средние классы уже закончили учиться на сегодня, и открывать дверь каждый раз было бы глупостью. Что ж, мне же лучше.       Стоило мне выйти за ворота школы, как я прикурил, с осторожностью придерживая сигарету зубами, чтобы не раскусить фильтр насквозь. Сделав первую затяжку, я спрятал блок и зажигалку обратно в карман, и, устало вздохнув, пошёл вперёд. Домой идти было ещё рановато, да и не особо хотелось. Единственная мысль, которая меня занимала, это приятно пустоватые улицы, редкие машины, проезжающие по узким улочкам, и состояние, очень близкое к спокойствию и тишине. В очередной раз не пожалев, что я ушёл с урока, я решил совсем себя побаловать и завернул в кофейню.       Хоть где-то что-то не менялось. Меню осталось тем же, каким я его видел в последний раз, даже девчонка с двумя хвостиками работала все та же. Когда она повернулась ко мне, то отчего-то тут же заулыбалась и подошла к кассе.       — Добрый день! Давно не виделись! Что будете пить, американо?       Я помолчал немного и чуть улыбнулся ей в ответ. Как мило, она меня вспомнила.       — Добрый… Да нет, мне нельзя чёрный кофе, — я отмахнулся и подошёл к стойке ближе, всмотрелся в меню. — Давай, наверное, капучино маленький.       Девчонка кивнула и стала что-то нажимать в планшете, пока я ковырялся в кошельке в поисках нужной купюры. На глаза мне попалась растрепавшаяся по краям бумажка. Расплатившись за кофе, я присел за стол и вытянул непонятную бумажку, и тут же с удивлением повертел её в руках.

Гроувер Андервуд Хранитель Холм полукровок Лонг-Айленд Нью-Йорк (800) 009-0009

      Я с интересом изучил надписи на визитке, и мне потребовалась пара секунд, чтобы вспомнить, что её мне дал на прощание мой старый школьный друг, Гроувер, с которым мы вместе ходили в шестой класс. Ещё немного подумав, я понял, что вряд ли что-то ещё на Лонг-Айленде будет называться Холмом полукровок, кроме как того самого лагеря для божественно одарённых детей, в который время от времени призывают мою подружку. Тихо хмыкнув, я провел пальцем по залому на углу визитки и задумчиво поджал губы.       А что если…       — Ваш капучино! — окликнула меня бариста и убежала делать напиток следующему гостю.       Я забрал свой кофе со стойки, и, попрощавшись, вышел из кофейни, все ещё раздумывая над своей находкой. Быть может это и несколько эгоистично, но я чётко ощущал, что мне было, кажется, жизненно необходимо… Ну, как-то отдохнуть, что ли. Побыть в новом окружении, где меня никто не знает, найти, быть может, новых друзей. Конечно, я был благодарен всем моим родным и близким, я понимал, что они скучали и волновались за меня, но теперь, попав в самую гущу этих переживаний, они душили меня и заставляли почти каждую минуту чувствовать настороженность и страх не оправдать их ожиданий.       А если быть предельно откровенным, то пока что я не оправдывал в первую очередь свои ожидания по поводу образа Перси Джексона, вернувшегося домой. Я думал, что буду с радостью общаться со всеми вокруг, обсуждать, у кого что нового, буду расспрашивать учителей и одноклассников по поводу того, что они успели уже пройти, пока меня не было, постараюсь восполнить то время, что отняли у нас, провести его с семьёй и друзьями… Но, кажется, это были слишком оптимистичные ожидания. Я не чувствовал какой-то безумной тяги общаться с ребятами, быть может, оттого, что придумал себе, что они сами будут более инициативны, хотя, наверное, как-то неловко пытаться заговорить с близким человеком, пережившим черт знает что. Я не чувствовал безумного порыва учиться, у меня быстро начинала болеть голова, а из-за пропусков незнакомая информация и её объёмы скорее тревожили меня, нежели побуждали восполнить пробелы. Я не чувствовал себя окрыленным, свободным, способным распоряжаться самим собой, да и не хотелось мне ничего решать. Я чувствовал себя каким-то подавленным и усталым, от самого пробуждения до вечера, когда спустя пару часов бессмысленного разглядывания потолка я наконец отрубался.       Я знал, что Чарли переживает, и что он наверняка замечает за мной странное поведение. А ещё я знал, что он решит, что я вздумал оригинально самоубиться, если он услышит, что я поеду в Лагерь Полукровок развеяться денёк-другой. Так что несмотря на все моё к нему доверие и бла-бла-бла, я бы не хотел выслушивать лекцию о том, что мне не стоит туда соваться чтобы просто развернуться и все ещё сделать так, как считаю нужным, но с неприятным осадком на душе. Да и к тому же, и так, и эдак он будет думать, что я недостаточно ему доверяю, или бегу от своих проблем, и так далее. Короче, не вариант.       Обдумывая свой план отъезда, я подошёл к дому, и даже не понял, как выпил свой кофе. С сожалением глянув на пустой стаканчик, я кинул его в мусорку и отпер калитку, устало зевнул.       На крыльцо вышла Силена, с каким-то странным выражением лица оглядывая меня. Я невольно кинул взгляд на часы. Ну, пришёл чуть раньше обычного, но не то чтобы очень.       — Привет? — я приподнял бровь, глядя на приёмную мать, и поправил бомбер.       — Из школы позвонили, — Силена обеспокоенно свела брови к переносице. — Сказали, что тебя не было на последнем уроке.       — Нихрена себе они оперативно, — удивлённо фыркнул я и поправил рюкзак. — А ты им что?       Кажется, Силена немного опешила от моего вопроса, а потому на автомате ответила.       — Что ты позвонил и сказал, что плохо себя чувствуешь, и пошёл домой… — женщина помотала головой. — Перси, что ты такое делаешь? — она скрестила руки на груди. — Сегодня твой первый день в школе, и…       — И он меня добил, — сказал я, поднимаясь по лестнице. — Я нахуй согласен на семейное обучение, лишь бы меня больше не трахало семнадцать учителей в день со своими претензиями, что я вдруг не мог почему-то учиться у психопата в плену.       — Малыш, ну что ты такое говоришь, — Силена погладила меня по волосам, когда я проходил мимо неё, и зашла за мной в дом. — Ну я понимаю, милый, что тебе непросто. Нужно только немножко потерпеть, и…       — Форд так же говорил, кстати, — буркнул я, скидывая кеды. — У вас один учебник риторики, да?       Силена не стала комментировать моё высказывание и вздохнула, встав на пороге.       — Что-то случилось? Милый, тебя кто-то обидел в школе? — Силена осторожно погладила меня по плечу, но мне не хотелось ласки, и тошнило от бестолкового сочувствия, я со вздохом скинул рюкзак в коридоре и пошёл на кухню, надеясь что-нибудь съесть.       — Я страшно устал, — буркнул я и достал из холодильника огурец, тут же его надкусывая. — Я не справлюсь за месяц с учебной программой. Физически.       — Перси, милый… — Силена прошла следом, чуть улыбаясь мне. — Тебе непросто, я понимаю… Быть может, стоит все-таки взять больничный? Я попрошу нашего доктора, он выпишет тебе справку, — приёмная мама сложила ладони одну на другую, вглядываясь мне в лицо. — Мы со всем разберёмся, мой мальчик.       Я задумчиво пережевывал огурец, слушая Силену. Ну вот, в этот раз она говорит что-то, что и правда может мне помочь.       — Мм… Не помешает, — все-таки буркнул я, проглотив еду. — Спасибо, — я наконец выдавил из себя что-то вроде улыбки, и Силена радостно похлопала меня по ладони.       — Всё будет хорошо, милый. Я сразу сказала, что тебе лучше побыть дома, но… Мы попробовали, поняли, что тебе пока рано выходить, все нормально, — она мягко улыбнулась мне и встала из-за стола. — Я приготовила для тебя вкусненькие куриные котлетки и овощи, давай мы сьедим немного и приляжем поспать?       Я задумчиво кивнул, снова кусая огурец. Быть может в этом доме кто-то ещё слышит меня. Надеюсь, я побуду немного на больничном, и меня отпустит. И ездить никуда не надо, и рисковать своей шкурой тоже.

***

      Я сидел за письменным столом и не спеша выводил в тетради необходимые греческие буквы, надеясь, что нерасторопность поможет мне запомнить эту формулу хотя бы на полчаса, чтобы задачи из нашего сборника по физике поддавались мне немного легче. Справедливости ради хочу сказать, что домашнее обучение сказывалось на мне положительно — я занимался в своем темпе и в любое удобное время, иногда передавая какие-то контрольные вместе с Малкольмом в школу, чтобы сострадательные учителя нарисовали мне хоть пару оценок в журнал для галочки. И, как ни странно, «любым удобным для учёбы временем» оказалось примерно восемнадцать часов в сутках.       Нет, я не стал ярым охотником за знаниями, да и на докторскую степень не замахивался, просто каждая одинокая минута в этих стенах мгновенно поселяла в моем разуме такой ужас, что я тут же терялся в собственных мыслях и больше не мог занять себя чем-либо, кроме молчаливого проживания страха в компании с самим собой.       Комната была той же самой, в которой я проснулся той ночью, и даже включение всех ламп не могло избавить меня от настороженности. Если страх уже овладел мной, то было бесполезно объяснять себе, что если я выйду из комнаты, то ничего ужасного не приключится. Я слабо контролировал себя, когда приступ начинался, и раз за разом попадал в один и тот же цикл действий — сесть на кровать, потрогать тумбочку, проверить кувшин с водой, посмотреть в окно, проверить мобильный телефон, пройтись по комнате, повертеть в руках пачку сигарет, закрыть открытую книгу, открыть её, пытаясь найти мелькнувший перед глазами разворот, лечь на кровать, увидеть белый потолок и тут же встать с неё, подёргать ручку двери. Это было ужасно утомительно — во время всего этого действа чувство опасности не стихало ни на секунду, наоборот, лишь возрастало, изматывая меня до тех пор, пока бояться не становилось ну совсем невыносимо. Тогда я накидывал на плечи бомбер, и, с сигаретами и зажигалкой в руках, спускался на крыльцо, наконец выводя себя из некоторого… ступора, если это всё можно так назвать.       Бывало, меня крыло, например, на кухне, и тогда я мог минут пять стоять напротив окна, ожидая, пока в еле различимом отражении дверного проёма за моей спиной кто-нибудь появится. Особенно было обидно, если это происходило перед едой — после подобного события любой аппетит пропадал, и я, отойдя, заваривал себе кружечку чая и топал обратно в комнату, стараясь не оглядываться в коридоре, чтобы снова не словить что-нибудь неприятное в свою голову.       Конечно, веселее всего было перед сном. Я чистил зубы, переодевался в майку и мягкие штаны и ложился в кровать, тут же представая перед выбором — лицом к чему я хочу в эту ночь мучиться кошмарами? Если я поворачивался к стене, то в груди зарождалось неприятное, тянущее ощущение неизвестности — кто-нибудь может стоять за моей спиной прямо сейчас, в эту секунду, этот кто-то может быть опасен как для меня, так и для остальных в доме, и даже задерживая дыхание и не слыша ничего, кроме дыхания Малкольма, я не мог успокоиться. Если я ложился на спину, то видел потолок, вид которого тут же отвращал меня и я быстро закрывал глаза — но всё ещё знал, что идиотский потолок всё ещё надо мной. Я поворачивался на другой бок, и комната выглядела точно также, как и в ту ночь — лунный свет еле касается кувшина с водой, который теперь наполняю я каждый вечер, мирно спящий брат, кофта на спинке стула. Поворачиваюсь на живот и утыкаюсь лицом в подушку — становится тяжело дышать, вспоминается, как меня душили подушкой, и я вновь поворачиваюсь лицом к стене.       И всё начинается вновь, до тех пор, пока слишком не устану и не усну уже в любом положении, чтобы увидеть пару кошмаров, которых не вспомню поутру, да и сделать вид, что я отдохнул.       Я думал уйти спать в комнату к Аннабет, но даже просто заходя в неё я понимал, что это плохая идея — я не бывал в этой комнате, когда её не было, а потому один её пустой вид заставлял меня только больше тосковать по возлюбленной, которой я всё ещё не решался позвонить по почте Ириды.       Сам не знаю, почему. Быть может я боялся, что Ирида мне её не найдёт, и я буду мучиться мыслью, что она мертва. С другой стороны я понимал, что с ней вряд ли кто-то связался, когда меня нашли, а значит, скорее всего она в свою очередь считает меня мертвым, что вряд ли греет ей душу. Иногда меня посещала мысль — а вдруг она сама взяла да уехала в лагерь, не желая больше ждать и мысленно уже меня похоронив? И тогда… не знаю, вдруг она будет не очень рада меня видеть. Может, она вообще уже нашла себе нового партнёра и строит другие отношения. Хотя меня не было-то всего месяц, вряд ли она решила так шустро разрулить пробел в личной жизни, это я от стресса напридумывал… А вот если и она скажет мне, что я как-то сильно изменился, то я наверное точно повешусь, прямо на петле Кристофера в сарае. Эта фраза конкретно меня задолбала, если быть прям честным.       Так что я пока томил в неведении — и себя, и её. И, быть может, не от большого ума, но… Я себя не осуждаю.       Ну, не сильно.       Вот так, с переменными мучениями, прошла неделя моего затворничества. И вроде как временами было даже ничего — мы вновь потихоньку начинали налаживать контакт с Малкольмом, которому Чарли, очевидно, вправил мозги достаточно эффективно ещё в день моего возвращения, так что братик был не то что терпим, а даже, можно сказать, шёлковым. К вечеру я, бывало, уставал от собственной домашки и шел помогать сестрам, и те всегда были рады моей компании.       И всё бы ничего, если бы не эти бесконечные ночи. Что я только не перепробовал — уходил в ванную, лежал в тёплой воде часами, убаюкивая себя, а как-то раз прямо там и заснув до самого утра — что, впрочем, мало мне помогло, «самое утро» настало часа эдак через два, — пил зелёный теплый чай, пил успокоительные, пытался уснуть с включенным ночником, но Малкольм бурчал, что со светом ему спится паршиво, и я выключал свет, погружался в чтение незадолго до сна, чтобы занять голову вымышленными сюжетами, но ничего не работало.       В конце недели я почувствовал, что дошел до края. У меня и без того отношения со сном сложные были, и уже как пару дней меня прихватывало неприятными воспоминаниями чуть ли не на каждом шагу, и у меня в голове возникла единственная плюс-минус адекватная идея.       И как раз с утра эта идея мне позвонила.       — Привет, мой мальчик! — мама заулыбалась мне, стоило изображению с фронтальной камеры прогрузиться, и мне ничего не оставалось, кроме как улыбнуться ей в ответ.       — Хэ-хэй, привет, мам, — я помахал ей и удобнее поставил телефон, облокотив его на учебники. Все уже ушли завтракать, так что в комнате я сидел один, и уже в обнимку с книжкой.       — Малыш, как ты себя чувствуешь? У тебя что-нибудь болит? Я так соскучилась, — причитала мама, разглядывая моё лицо. Я только устало вздохнул и улыбнулся ей.       — Потихоньку, мам… А вы там как?       — Я уже полностью выздоровела, ну, быть может немного насморк остался. Так что я как раз звоню тебе по поводу… Ну… — мама вдруг замялась и её улыбка стала слегка виноватой.       — Ты бы хотела со мной встретиться? — предположил я, приподняв бровь. Чего это она так изменилась в лице? Правда, стоило мне озвучить этот вариант, как мама снова заулыбалась как обычно и покивала.       — Да, мой мальчик… Я очень-очень хочу тебя увидеть вживую.       — А чего так неуверенно? — я недоверчиво сощурился, глядя на маму.       — Ну… Мне подумалось, вдруг ты обиделся, что я не приехала тебя встретить из-за болезни, — мама свела брови к переносице и слегка горько улыбнулась.       — Ну, в таком случае я тем более хотел бы тебя увидеть, раз тогда не смог, — задумчиво бросил я, потирая подбородок и глядя на маму. — А хотя…       — Что такое? — мама тут же забеспокоилась, пока я продолжал думать.       Это может сработать.       — А знаешь что, — медленно выговорил я и сложил руки в замок, опустил их на стол. — Я бы хотел на время переехать к вам.       — Ты… — мама было невзначай перебила меня, всё-таки паузу я взял длинную, но тут же смолкла, дослушав, и уставилась на меня.       — Ну, если это не будет слишком накладно… — протянул я, откинувшись на спинку стула, и мама тут же встрепенулась.       — Что? Боже, мальчик мой! Конечно нет, что за глупости! Мы всегда рады видеть тебя дома, Перси! — лицо мамы снова озарилось улыбкой, и я не мог не порадоваться такому ответу. — Я приготовлю печенье! Тебе же уже можно печенье, правда? Пол! — мама посмотрела куда-то в сторону. — Пол, Перси сегодня переедет к нам! Ну, на время, — тут же поправила себя она, кинув взгляд на меня. Пол что-то ей ответил, и мама снова посмотрела в телефон. — Пол тебя может забрать на машине, во сколько ему подъехать?       — Воу, воу, мам, — я неловко посмеялся и помахал руками. — Притормози… — я хотел было сказать, что не собирался приезжать прямо сегодня, но, вновь подумав об этом варианте, вдруг согласился с ним. — Я сам дойду, мам. Не надо меня забирать, сама говоришь, тут три метра идти, да и я кофе хотел взять по дороге.       Казалось, сначала мама хотела возразить, но потом вновь улыбнулась и покивала мне.       — Хорошо, милый. Мы тогда ждем тебя домой. Не забудь взять свои лекарства, или рецепт на них, чтобы мы могли докупить то, что нужно.       — Договорились, — я кивнул ей и подмигнул. — Тогда… Пошёл я. Скоро увидимся.       — Не прощаюсь, мой мальчик. До встречи, — мама послала мне воздушный поцелуй и вызов завершился.       Пару минут я сидел в тишине, обдумывая правильность моего импульсивного предложения. В принципе, от части домашних обязанностей у Бекендорфов я временно самоустранился, например, приготовления завтраков, так как просто не вставал больше столь рано, и если из быта меня исключить, то мало что изменится. В школу я не хожу сейчас, так что кипу учебников брать с собой не надо, достаточно электронной версии да толстой тетрадки на кольцах, для конспектов всего чего угодно. Книг у Блофисов огромный шкаф, брать что-то из дома смысла нет. Правда что, только лекарства взять, белье, одежду да сигареты. Ну и денег карманных, чтобы было.       Я сплел пальцы в замок и закинул руки за голову, прижал ладони к затылку и медленно выдохнул. Ну а что. Пообщаюсь с мелкой, поживу с мамой, поболтаем с Полом… Наверное, временами и неплохо иметь две семьи — по крайней мере до Рождества, — если бы не обстоятельства, из-за которых так вышло…       Разговор с мамой меня так отвлёк, что я не заметил Малкольма, стоящего на пороге, и явно какое-то время разглядывавшего меня, пока я мысленно обрабатывал своё решение.       — Что? — с легкой усмешкой в голосе спросил я — у брата было забавное выражение лица.       — Что? — а, вот когда он нахмурился, этот разговор мне уже разонравился. — Ты правда спрашиваешь меня «что»?       — Ну… могу перефразировать, но суть останется той же, — задумчиво протянул я и опустил руки на бедра, уткнулся локтями в подлокотники.       — Ты же сказал мне, что останешься с нами, — Малкольм тряхнул какой-то книжкой перед моим носом. — И что я слышу? Ты уезжаешь к матери!       — Слушай, это временная мера, — устало объяснил я.       — Перси что? — в дверном проёме появился Тесей, удивленно оглядывая нас с Малли.       — Он переезжает к биологической матери!       — Че-его?       — На время! — уже воскликнул я и развёл руками. — Ребята, ну что вы взъелись на меня? Это моя мать в конце концов! Она тоже скучала, да и мне нужно сменить обстановку.       — Мне казалось, что ты отлично уже сменил обстановку в марте, мало?! — возмутился Малкольм, и я с трудом сдержал гнев.       — Ты так говоришь, будто бы я отдыхал на Гаити!       — Я просто не понимаю, чем мы успели тебе уже надоесть?! Или это началось ещё до всей этой пурги с МакКейси? — продолжал возмущаться Малли, и, видят боги Олимпа, Тесей парень реально местами умный, так что он мгновенно встал между нами, практически лишив меня возможности встать с кресла.       — Мэл, завязывай, — помахал ему ладонями Тесей. — Не гони на Перси, каждый справляется как может.       — Ну да. Строить полторы недели кислую мину очень похоже на состояние «справляюсь».       — Дэвис, ты…       — Тихо, Перси, не бери в голову, — тут же обернулся на меня Тесей и улыбнулся. — Всё нормально. Малкольма с самого утра какая-то муха в зад куснула, вот он и бесится.       — Муха по фамилии Джексон.       — Малкольм! — гаркнул Тесей, тут же отклонившись назад и взявшись за подлокотник моего кресла. — А ну завались!       — Ну и где я не прав?       — Что здесь происходит? — с порога донесся голос, пожалуй, единственного рационально открывающего в этом доме рот человека. Чарли бегло осмотрел всех присутствующих и вопросительно глянул на меня.       — Пап! — в этот раз Малкольм звучал не сердито, а как-то отчаянно и жалко. — Перси съезжает к своей маме!       Спасибо, что крикнул это так громко, теперь эту новость вне всякого контекста точно знает весь дом.       — Так… — Чарли помолчал где-то минуту, снова посмотрев на всех поочередно. — Выйдите все из комнаты, кроме Перси.       — Пап, пусть он останется! — выпалил Малкольм, подойдя к Чарли. — Зачем он так?!       Интересно.       — Малли, — Чарльз вздохнул и похлопал сына по плечу. — Выйди на пару минут. Тесей, спасибо за помощь, но тебя я тоже попрошу удалиться.       — Я… Ладно… Не за что, — Тесей вздохнул и положил руку на плечо Малкольму и кивнул в сторону двери. Дэвис дернул головой и вышел из комнаты, старший брат проследовал за ним, и Чарли закрыл дверь, видимо, во избежание возникновения новых любопытствующих.       Я вздохнул и скрестил руки на груди.       — Это он тут начал кричать, — тут же сказал я. — Он вообще подслушал мой разговор с мамой и половину явно пропустил.       Чарли вздохнул и присел на мою кровать, уперся локтями в колени.       — Значит… Вы с Салли уже всё решили? — опекун приподнял бровь.       — Да она позвонила просто узнать как у меня дела, и я подумал, что хочу уехать пожить к ней, может, на недельку, вот и спросил, можно ли, — я развёл руками.       — А она что?       — Ну, конечно она сказала, что можно, — я пожал плечами, глядя на Чарли.       — И когда?       — Сегодня… Почему ты смотришь на меня так? — меня уже начинала раздражать манера Чарли как-то тщательно вглядываться в меня.       — Уже сегодня? — слегка удивленно переспросил опекун. — Срочное решение, как я вижу.       — Слушай, это вышло спонтанно. Она вообще хотела просто встретиться, а я развил её мысль немного дальше.       — Перси… — Чарльз облизнул губы и вздохнул, собираясь с мыслями. — Скажи… А с чего вообще такая мысль к тебе пришла? Что-то случилось?       — Перестань, — отмахнулся я и цокнул. — Я просто соскучился по маме.       — Ну, не лукавь, — Чарли покачал головой. — Конечно, я не спорю, ты скучал по маме, но когда она только нашлась ты был стойко уверен что жить там не хочешь.       — Ну я хочу просто погостить подольше, — я пожал плечами и нахмурился. — Что?       — Перси… — мужчина сочувствующе взглянул на меня и замолчал, выжидающе изучая мои глаза.       Мы помолчали около минуты, и я, не выдержав, цокнул и откинул голову назад, тут же опуская веки, чтобы не видеть потолок.       — Я больше не могу так, — буркнул я и потер глаза пальцами. — Я не могу тут спать нормально, я не могу расслабиться, меня ещё и временами глючит. А в последние пару дней я вообще почти не спал.       Чарли немного помолчал, глядя на меня.       — Что именно тебя беспокоит? — наконец спросил он. — Что тебя провоцирует?       — Да всё что угодно, — вздохнув, бросил я и опустил голову вниз, помассировал висок. — Комната выглядит так же, как тогда. На кухне меня прихватывает, в прихожей. Фильтр для воды этот ебучий меня выводит каждый божий день, стоит мне его увидеть. Потолок такой же белый как там, а в подушку уткнусь, так ощущение, что меня снова душат, и так по кругу… — я устало вздохнул и поднял взгляд на Чарли. Тот выглядел озадаченным и явно внимательно слушал меня, и мне даже стало неловко, что меня так расперло на откровения. — Короче… мне просто нужно ещё немного времени. Хотя бы чтобы попытаться выспаться.       Чарльз молчал, внимательно вглядываясь в мои глаза.       — Ну? — даже как-то жалко буркнул я, не зная, куда деть неловкость, возникшую из-за таких разговоров, и опекун поднялся с кровати и подошёл ко мне, погладил по волосам.       — Окей… Я тебя услышал, — Чарли наклонился и поцеловал меня в лоб. — Всё хорошо. Можешь ехать к маме, — отец присел передо мной на корточки и взял меня за руку, мягко улыбнулся мне. — Ты же вернёшься, правда?       — Вернусь, — кивнул я и чуть улыбнулся ему в ответ. — Я обещаю.       — Мы будем ждать, — Чарльз погладил меня по ладони. — Я поговорю с остальными, не переживай. Они поймут это как надо. А ты собирайся тогда… — он поднялся на ноги, тихо кряхтя, и потрепал меня по плечу. — Салли, поди, вне себя от счастья?       — Ну… можно и так сказать, — пробормотал я и глянул на опекуна.       — Ну и хорошо. Маму тоже нужно порадовать, ей было непросто, — Чарльз кивнул мне и потискал за щеку. — Так, ещё раз… Надолго поедешь?       — Да на недельку наверное. Не знаю, каково это жить с маленьким ребенком, — я пожал плечами. — Вообще не факт, что мне там полегчает.       — Ну, пускай лучше полегчает, — Чарли чмокнул меня в макушку, и, похлопав по спине, отошёл. Бросил снова на меня взгляд уже возле двери и улыбнулся мне. — Мы любим тебя, Перси. Возвращайся скорее.       — Я вас тоже, — я улыбнулся Чарли в ответ и вздохнул, глядя как он выходит из комнаты.       Ладно. Положусь на его красноречие и дар убеждения, и просто соберу шмотки да свалю.

***

      Всю дорогу до дома матери я отчего-то сильно переживал. То ли лямки рюкзака неприятно впивались в плечи, то ли обратно тянул груз невысказанных претензий — думаю, возмущений по поводу моего временного ухода Чарли наслушался немало. Но всё прошло, стоило мне переступить порог дома Блофисов — мама практически мгновенно возникла передо мной и заключила в крепкие объятия, тут же начав целовать меня в щеки, отчего я даже слегка покраснел. В доме Бекендорфов ласку как-то делили на всех поровну, и я привык к её весьма исчислимому количеству, так что мамина эмоциональность слегка поставила меня в тупик, к тому же я почувствовал себя каким-то черствым сухарём по сравнению с ней. Пол вышел меня встречать следующим, и, стоило мне снять куртку и повесить её на крючок, как мы тоже обнялись, хотя я собирался сначала просто пожать ему руку.       — Ты так сильно похудел, боже, — пробормотал Пол, потрепав мои волосы, пока я пытался скрыть свое явно удивление. И это сказал Пол? Пол? Серьезно? Он же мне даже почти не отчим… Хотя почти что отчим… В принципе, он как бы…       — Есть малость, — смущённо буркнул я, позволив Блофису снять с меня рюкзак, и глянул в коридор.       Из гостиной выглянула Эстель, и я, мягко ей улыбнувшись, наклонился, снял обувь, и, пройдя дальше в коридор, присел на корточки.       — Эй, привет, малая! Как твои дела? Пойдешь обниматься? — позвал её я, протянув руки к девочке.       — Братик Перси приехал, Эстель! — радостно подсказала сестре мама, и та, будто бы услышав кодовое слово, тут же заулыбалась и в развалочку прибежала ко мне и крепко обняла, утыкаясь в меня личиком.       — Хэй, малёк, какая ты уже смешная, — я неловко посмеялся и погладил сестру по спинке, приобнимая. — Что же мамуля тебе про меня рассказывала, что ты меня помнишь?       — Мама! — довольно выпалила Эстель, отстраняясь от меня и хлопнув по моему плечу. — Тама того! — девочка ткнула пальчиком в гостиную и побежала к комнате, обернулась на меня. — Кукы!       — Боги, да она у вас просто оратор, — я удивлённо покачал головой и глянул на маму. — Когда она вообще успела хоть что-то говорить научиться?       — Ну… Ты не был у нас в гостях очень давно, милый, — мама мягко улыбнулась мне и погладила меня по волосам. — Всё как-то не успевал, а потом и вовсе… Ты голодный? — она провела ладонью по моей щеке. — Ты взял с собой лекарства, или нам нужно что-то докупить?       — Я бы перекусил, — немного подумав ответил я, и Эстель снова подбежала ко мне, и, врезавшись в мою ногу, крепко обхватила её ручками.       — Тама кукы!       — Я понял, малыш, — я опустил руку и погладил сестрёнку по волосам. — Лекарства я взял, ну и там одежду…       Эстель продолжала тянуть меня за кофту в гостиную.       — Хорошо, — кивнула мне мама и улыбнулась. — Я принесу тебе печенье. Эстель хочет тебе показать свои куклы… Она у нас леди требовательная, так что если тебя не затруднит пойти с ней…       — Не затруднит, — успокоил я маму и глянул вниз на Эстель. — Только мне руки надо помыть. А потом будут тама кукы, окей?       — Тама кукы!!!       — Договорились, — кивнул я и пошёл в сторону ванной комнаты, волоча с собой смеющуюся младшую сестру, повисшую у меня на ноге.       Боги, пока она была совсем мелкой, было как-то полегче.       Благо, моя мама разбиралась в воспитании детей, и, стоило сестре ввести меня в курс дела, кто из кукол «Рала», а кто «Мала», наболтаться со мной всласть, пока я усиленно ей подыгрывал и отвечал на невнятные вопросы или утверждения, как она оставила меня в покое, погрузившись в игру с самой собой и болтая со своими пластиковыми подружками. В этот момент как раз в гостиную пришла мама и поставила тарелку с тремя печеньками на журнальный столик, присела сама на диван.       — Я не стала нести всё… А то тут есть любопытные пальчики, — мама подмигнула мне, глянув на Эстель, и я, посмеявшись, пересел к ней на диван и взял одно печенье.       — Спасибо, — бросил я, надкусывая печенье, и чуть улыбнулся. Навевает воспоминания… о почти что простых и мирных временах. — Вкуснятина.       — Ну вот и славно, — мама сложила руки на коленях, расслабленно улыбнулась и откинулась спиной на диван. Я видел в её глазах… Неподдельное умиротворение. Будто бы вот именно сейчас она испытывала просто непостижимое блаженство… впрочем, думаю, так и было. Вся семья, которую она весьма справедливо считает «своей», наконец-то в сборе, всё хорошо, все живы и здоровы.       Ну, по крайней мере она в это верит.       Мама приобняла меня за плечи, и я не без удовольствия наклонился к ней и уютно устроился головой у неё на плече, продолжая пережёвывать печенье, пока она поглаживала меня по волосам. Эстель лепетала что-то на своём младенческом языке, потряхивая кукол в своих могучих ручонках. В дверном проёме притормозил Пол, судя по запаху, державший в руке кружку с кофе, и улыбнулся нам с мамой. Я лениво помахал ему и поудобнее устроился, проглотил остатки печенья и расслабленно вздохнул, наблюдая за тем, как играет младшая сестренка.       Я слишком поздно заметил, что лёгкая сонливость переросла в дрёму, и просто позволил себе закрыть глаза и погрузиться в сон, надеясь, что кошмары меня мучить в этот раз не станут.       В принципе, мои надежды оправдались — кошмаров мне не приснилось, но и глубокий сон меня не посетил. Где-то на краю сознания я всё ещё слышал, что происходит вокруг, и совсем отключиться не мог. Потом в какой-то момент я услышал мамин голос и приоткрыл один глаз. Я уже лежал головой на подушке, которую мама положила себе на колени. Одну руку она положила на меня и держала мою ладонь, а вторую отвела в сторону. Вслушавшись в её речь, я понял, что она читает сказку, а вскоре расслышал и сосредоточенное сопение Эстель — она явно с большим интересом слушала историю. В воздухе пахло печеньем, кофе и немного цитрусовыми — наверное, ароматическая свечка.       Я не раскрывал веки полностью, чтобы не согнать с себя дремоту, и слегка расфокусированным взглядом осмотрел гостиную.       Ничто не напоминало мне о Форде МакКейси. Ни единая складочка штор, ни цвет обоев, и даже потолок был слегка бежевым, а не кристально белым. Прерывисто вздохнув, я наконец-то смог расслабить плечи, и, наверное, впервые за пару недель, погрузиться в хоть сколько-то спокойный и крепкий сон.

***

      Да. Смешно.       В такие моменты мне начинает казаться, что я вот прямо зажрался. Вот просто бешусь с пустого места, сочиняя себе какие-то идиотские проблемы и накручивая себя просто уже из принципа, но мое бесконечное спокойствие в доме матери продлилось не так уж и долго.       Какие в этот раз я нашёл изъяны? Вернее, какую теперь свинью подбросил мне мозг?       Во-первых, моя комната моей не была. По своей сути это была просто проходная комната — в ней свободное время проводили в течение дня буквально все, и я чувствовал себя несколько напряженно. Тем более с учетом того, что в коридор из гостиной вела арка, а не дверь, которую я мог бы закрыть, что ещё сильнее снижало уровень моего комфорта. Я любил контролировать своё жилое пространство, что было охренеть какой бестолковой идеей, имея в соседках непоседливую почти что полуторагодовалую малышку, которая без конца носит туда-сюда своих кукол, потом пытается изучить мои вещи, а один раз почти стащила мои сигареты, которые я по рассеянности кинул на тумбочку. Справедливости ради я забыл, что к её малышковому росту прибавляется в случае «научно-исследовательской экспедиции» ещё и длина руки, и что в её возрасте понятие «недостижимого» весьма размыто. Везде достанет, всё, что ей интересно, и преграды, как говорится, существуют только в голове.       К слову, сестра отчасти и стала моим «во-вторых»: как я и боялся, её чрезвычайная активность меня постепенно доставала. Я всё-всё понимал, что она совсем маленький человек, которого без особой подготовки поместили в огромный и потрясающий незнакомый мир, и стоило ей обзавестись своим более-менее ясным сознанием, как она рванула его изучать как маленькое любопытное торнадо, но, Господи прости, я просто хочу почитать книгу в спокойствии и тишине, тогда, когда я этого хочу, а не подгадывать, когда же мама уведёт Эстель поесть — и то, скорее всего, меня усадят есть рядом, чтобы я точно не голодал где-то сам по себе. Вечером, когда Эстель укладывали спать, мне не хотелось читать — в гостиной было не совсем комфортное для чтения вечернее освещение, а романтики в поглощении романов сжимая в руке фонарик я отчего-то не видел.       В-третьих, какой же я привереда, теперь я скучал по дому Бекендорфов. По раздражающему Малкольму, который ежедневно скидывал мне с десяток мемов и постоянно спрашивал, как у меня дела и когда я поеду домой, по Дафне, которая всё ещё оправлялась от всех тех событий и вновь открывалась миру и всем нам, по Лейси, которая с удовольствием пыталась научить вязать крючком всех, кто попадался ей на глаза, хотя сама научилась этому вот только недавно, по Тесею, который пытался вставить в каждый разговор хоть какой-нибудь каламбур, ведь недавно вычитал, что это, должно быть, смешно, по Чарли с Силеной, с такой заботой и тактичностью принимавшим все мои идиотские заскоки… Скучал и по Аннабет, но в доме Бекендорфов её всё так же не было.       В-четвёртых, Господи прости, я чувствовал себя у Блофисов как черное пятно в семейном альбоме. Особенно когда выползал на балкон, пока все спали, и прикуривал, глядя на рассвет. Какое-то тянущее, неприятное ощущение, нечто вроде тоски, но не такой печальной, а скорее… С привкусом разочарования. Быть может, это умирали во мне последние остатки надежд совсем маленького Перси Джексона, его мечтаний о вернувшейся к нему маме, его фантазий о том, что всё будет как прежде, и он будет… Счастлив-счастлив. Я не могу сказать, что бы несчастен, вроде как всё же начало только-только налаживаться, но и счастливым я себя назвать не решался.       Честно говоря, я и забыл, что такое «счастье», в его незапятнанном понятии.       Кстати, о маленьком мне — пятым пунктом в списке моих претензий выступили уже любимые мной ночные кошмары. Нет, не во главе с Фордом МакКейси. Периодически витающий в воздухе запах домашней стряпни или маминых духов возвращали меня совершенно к другим образам. Во сне, пока я не мог понять реальность и адекватность происходящего, мне вновь виделись старые сцены. Мама, которая сначала занимается своими делами, а затем уходит куда-то, оставляя в моём сердце лишь уверенность в том, что она не вернётся. Как и в старых снах, я просто безмолвно поднимался на ноги и прибирал всё, что мама оставила после себя — выключал плиту, расставлял по местам посуду. Иногда мама уходила, услышав детский смех, и тогда я заставлял себя просыпаться, чего бы мне это не стоило. Мне не хотелось взращивать ревность к младшей сестре даже подсознательно. Обычно после пробуждения я вставал и проверял кухню — там, конечно, мамы уже не было, это чаще всего происходило ночью, и запах был скорее свежим воспоминанием, нежели реальным ароматом в комнате. Потом я выходил в коридор, прислушивался к спальне родителей — Пол чуть-чуть похрапывал, мама тихо сопела, — и, только убедившись, что всё в порядке, я мог вернуться в гостиную и лечь обратно спать.       В общем, пять достаточно весомых для моей психики пункта заставили меня вновь вспомнить о кошельке — о визитке Гроувера, что покоилась в отделении, будто бы незримо гипнотизируя меня одним своим существованием.       Быть может, я просто бегал из угла в угол, не ища нового решения своих проблем, а пытаясь оставаться в зоне относительного комфорта. Но у Бекендорфов меня настигали болезненные воспоминания, и не меньше их было в доме моей мамы, как бы мне не хотелось об этом даже задумываться. Я хотел, чтобы мне здесь было хорошо, я хотел не чувствовать здесь ничего кроме заботы и уюта, я думал отдохнуть и вернуться к опекунам, продолжая приходить в гости… Быть может, где-то в глубине души, я и правда надеялся так глубоко и искренне влюбиться в мамину новую семью, что мне бы уже не было вообще нисколько не неловко стать её частью. И как же бесконечно мучительно было каждое утро просыпаться с чувством, что ты не больше, чем гость. Думая о том, что то время, когда я условно имел право просить от мамы быть моим «ответственным взрослым», уже прошло, и что она теперь занята новыми заботами, гораздо более понятными, чем мои гнилые проблемы. Чувствуя, что я больше не могу просить от неё что-то. Что не имею права попросить поставить в гостиную дверь, или предложить маме увести Эстель в её законную комнату, когда я пытаюсь немного почитать.       Гости не могут диктовать, как хозяевам жить в их доме. Как и раздавать советы по ремонтным и другим вопросам.       Я знал, что если я попытаюсь поговорить об этом с мамой, то мне же и будет хуже — она только расстроится, и я буду чувствовать себя просто последней скотиной. Вообще-то я, наверное, должен быть рад, что меня вообще пустили в дом, должен быть благодарен, что мне тут кто-то рад… Да и я не знал, когда с маминых глаз спадёт пелена счастья, и когда она начнёт задумываться о том, кто же именно стоит перед ней. И я боялся, что если буду жить с ней слишком долго, она поймёт, что я больше не «Перси» из её головы. И не будет больше той радости в её глазах.       Она знала обо «мне», по сути, так мало, что у меня создавалось стойкое ощущение, что и радуется-то она не совсем мне, и это окончательно разбивало мне сердце.       И вновь заставляло меня задуматься о Лагере Полукровок.       Я не выдержал и недели — на пятый день, сидя с мамой за кухонным столом и помогая ей с готовкой, соскабливая с картошки тоненькую кожицу, я, собравшись с духом, решил задать ей пару вопросов.       — Ма… — протянул я, проводя ножом по корнеплоду.       — Да, милый? — мама глянула на меня, отведя нож в сторону.       — Я хотел бы спросить кое-что, — пробормотал я, но затем прокашлялся, пытаясь вернуть своему голосу хоть сколько-то уверенности. — Слушай, ты ведь… Знаешь, где рос папа, да?       Мама задержала на пару секунд дыхание, затем, почти бесшумно выдохнув, разрезала картошку надвое.       — Мм… Конечно. В Нью-Йорке.       — Я имею в виду… Одно конкретное место на Лонг-Айленде, — совсем уж осмелел я и положил чистую картошку в миску.       — Лонг-Айленд… — эхом повторила за мной мама, ещё раз разрезав картофельную дольку. — Хм-м…       — Мам, перестань, — буркнул я, оторвав взгляд от картошки и увидев её хитрое выражение лица.       — Что? — мама уже без стеснения улыбалась, не поднимая на меня глаз. — Ладно, ладно, ворчун. И что же ты хочешь узнать о Лагере Полукровок?       Услышав нужное мне название, я даже почувствовал, как по спине побежали мурашки.       — Местоположение, — тут же выдал я, и мама даже фыркнула, но, подняв глаза и увидев, что я говорю серьёзно, тут же нахмурилась.       — Серьёзно?       — Да. Мне нужно там быть! — я положил локоть на край стола, выпытывающе глядя маме в глаза. — Ну пожалуйста!       — Мальчик мой, я смертная леди, — спокойно рассудила мама и кивнула мне на мешок нечищеной картошки, намекая, чтобы я не отвлекался. — Мне дорога в Лагерь Полукровок была закрыта всегда, так что я понятия не имею, где он.       Я расстроенно вздохнул и вытащил из мешка ещё одну картофелину.       — Почему ты не спросишь у Чарли? — поинтересовалась мама.       — Да он не скажет тоже, — буркнул я, чуть резче счищая кожуру с картофелины. — Он упёрся, что мне там делать нечего, и всё.       — Быть может, ему лучше знать? — тактично уточнила мама, подняв на меня взгляд, но увидев, что я сержусь, улыбнулась. — Ну, мало ли. Он опытный полубог, тем более, раз дожил до таких лет… — она вздохнула и взяла новый корнеплод. — Нашему папе так не повезло, милый.       Я вздохнул и повесил нос, продолжая срезать тонкую стружку с картофелин и раздумывая, как же мне тогда добираться до лагеря, когда я понятия не имею, в какой части Лонг-Айленда он был.       — А папа… посещал лагерь, когда вы были вместе? — поинтересовался я уже не отрывая взгляда от работы.       — Было пару раз, но до твоего рождения, — ответила мама. — Ему было важно знать, что его дом в целости и сохранности… Но он потом с кем-то поссорился, и больше туда не ездил, — она пожала плечами и вздохнула. — Он скучал по друзьям, конечно…       — И всё равно не ехал? — удивлённо спросил я.       — Ну, большинство его близких друзей просто умерло, родной, — с печалью в голосе поведала мама, и я слегка поумерил пыл. — А кто-то уехал. Кажется, он общался ещё с каким-то мальчишкой… Джон? Джошуа? Я уже и не вспомню, наверное, но вроде так его звали, — мама задумчиво хмыкнула, выковыривая из картошки почерневшее углубление.       — А Дэнни? — вдруг ляпнул я, вспомнив чувака в отцовской куртке со старых фотографий, и тут же чувствуя себя как-то неловко оттого, что мама, кажется, слегка напряглась.       — Дэнни… А что Дэнни, — мама вздохнула и сложила нарезанную картошку в миску. — Откуда ты вообще о нем знаешь?       — Я видел фотографию, — тут же честно ответил я.       Мама кивнула и тяжело вздохнула, перечитывая рецепт в блокноте.       — Дэнни… — медленно проговорила она, будто бы пробуя имя на вкус. И, кажется, было оно каким-то скисшим. — Дэнни был папе… Особенно дорог, — мама как-то отдельно выделила последнее слово и вздохнула вновь, будто бы предмет разговора ей очень сильно не нравился. Честно говоря, я немного жалел, что вообще спросил о нём.       — Вообще, я сначала разозлился, когда увидел его фотографии, — решил уточнить я, не поднимая на маму глаз. — Он стоял там в моей куртке, и я думал обидеться, что та куртка, оказывается, не папина вовсе, а какого-то левого чувака…       Мама помолчала немного, наверное, осмысляя всё мною сказанное.       — Ну… Дэниел не «левый чувак», конечно… — задумчиво поправила меня она и деланно прокашлялась. — Он, сказать честно, любил тебя, как родного, Перси. И с его приходом в наш дом… Мне стало немного спокойнее за твою безопасность.       Теперь настало мне время молчать. Я медленно ковырял «глазок» в картошке и пытался представить то, что мама мне описывала. Я никак не мог себе представить свою жизнь в раннем детстве — вот хотя бы в возрасте Эстель, — в такого рода семье, где меня нянчат два могущественных полубога и моя милая мама. Для меня семьёй были я, папа и мама… Но, кажется, по факту было не совсем так.       — Он… типа… прямо жил с вами? С нами?       — Ага, — легко кивнула мама, достав из другого мешка уже чистую морковь. — Они с Талаем по очереди помогали тебе справляться с твоими… полубожественными особенностями. Тебя пугали монстры за окном, ты мог долго плакать, и почему-то спокойно тебе было на руках Дэниела… Ну и так далее.       — Боги, ты шутишь? — я недоверчиво взглянул на маму, но та говорила абсолютно серьёзно.       — Он был тебе неплохим дядей, — будто бы нехотя признала мама, нарезая морковку.       — Серьёзно? — я от потрясения реально забыл о какой-то там картошке. — А… Что…       — Что с ним стало? — мама подняла взгляд на меня. — Я не знаю. Твой папа погиб в схватке с очередным монстром, а Дэнни, услыхав об этом, развернулся и ушёл, и больше я никогда о нём не слышала. Вот чего стоила его любовь. Я тогда даже пожалела, что твой папа умер и не видел настоящего лица своего… Друга. И в итоге я осталась совершенно одна, с ребёнком от одного из могущественнейших полубогов того поколения на руках, вообще слабо разбираясь во всех этих монстрах и героях, и стараясь придерживаться хотя бы просьбы своего супруга.       Я поражённо смотрел матери в рот, пока она рассказывала мне это, и я впервые слышал в её речи такую горькую и искреннюю обиду. Она чувствовала себя преданной — человек, которому мой папа так сильно доверял, на деле оказался совершенно ненадёжным и просто бросил маму, хотя, я уверен, Талай верил, что случись что с ним, то Дэнни остался бы рядом со мной, чтобы уберечь меня от этих их монстров.       — А что за… просьба? — негромко спросил я, с сочувствием глядя на маму.       Та вздохнула и сложила нарезанную морковь в миску к картошке.       — Он сказал держать тебя подальше от всех этих богов. Сказал, что они иначе испортят тебе жизнь также, как испортили ему, — мама опустила нож на стол и расслабила плечи. — Сказал беречь тебя во что бы то ни стало, — она помолчала и посмотрела на меня. — Возможно, слушаться совета умирающего подростка было неразумно. Страдания куда более несправедливые настигли тебя и среди смертных, — мама с горьким вздохом взяла последнюю очищенную картофелину, и я, спохватившись, стал очищать последнюю. — Только теперь это косвенно моя вина.       — Эй… — неловко протянул я, боясь поднять глаза. — Это не так.       — Прятать тебя было бессмысленно, — мама пожала плечами. — Но я думала, что он знает больше.       В кухне на пару секунд повисла тишина и мама взяла последнюю картофелину прямо у меня из рук, и внимательно посмотрела мне в глаза.       — Однажды я ездила с ним к лагерю, — вдруг сказала мама. — Я не подходила к нему, даже не вышла из машины, но я знаю, где он примерно находится. Там нужно пешком пройти вглубь леса, и, думаю, там уже видно будет.       — И… — я с надеждой глянул на неё.       — И конечно я тебе скажу, где, — со вздохом сказала мама и слабо улыбнулась мне. — Пол подкинет тебя. Я попрошу его остановить машину неподалеку.       — Правда? — я заулыбался, глядя на маму, и та слегка расслабилась.       — Правда, Перси, — она ласково посмотрела на меня. — Только пообещай мне, что не умрёшь в первый же визит туда, ладно?       — Клянусь рекой Стикс! — выпалил я, и за окном, кажется, где-то вдали, грянул гром, и я удивлённо глянул на улицу.       — Какие серьёзные клятвы… — пробормотала мама и подняла на меня глаза. — Ты такими сильно не раскидывайся, ладно?       — Ладно, — смирно согласился я и заглянул в миску.       — Но поедешь только после обеда. Достань оливковое масло с розмарином, куркуму и паприку. Нужно замариновать овощи…       Мне было больше нечего сказать, и я молча повиновался и принёс маме нужные ингредиенты, встав рядом и наблюдая за её действиями. Моя практически фундаментальная уверенность в том, что я представлял себе своё детство корректно, пошатнулась, и я чувствовал себя растерянно. Я неловко потёр плечо, поглядывая на сосредоточенную мать и попытался вспомнить хоть что-нибудь… Но ничего не выходило.       — Я… Совсем его не помню, — признал я, крутя в руках бутылочку оливкового масла.       — Ну, я никогда не говорила тебе о нём гадостей, — рассудила мама, взяв миску за «ушки» и перенеся её на другую столешницу. — Я вообще с тобой о нём не говорила. Ты был и так достаточно шокирован гибелью папы, а о нём не спрашивал и вовсе, так что я не ворошила твою раненую память.       — Я, что ли, вообще о нём не спрашивал? — задумчиво спросил я, глянув на маму слегка недоверчиво. Если этот парень жил с нами довольно долгое время, то навряд ли я всё ещё считал его просто приходящим-уходящим гостем, даже будучи мелким.       — Ты вообще перестал разговаривать, Перси, — грустно откликнулась мама, ставя меня совсем в ступор. — Наверное, на полгода точно. Не знаю, отчего… Но когда ты заговорил, ты не спрашивал ни где папа, ни где Дэнни.       — А что… я тогда первое сказал? — поинтересовался я.       — Ты сказал, что хочешь мороженое, и заплакал, — с улыбкой ответила мне мама. — Это было первое желание, которое ты выразил за всё то время. И первые слёзы за столь же долгое время. Так что… Мне всё равно тепло в сердце, когда я вспоминаю тот день, — мама взглянула на меня и улыбнулась шире, погладила меня по щеке.       Я слегка покраснел и улыбнулся ей в ответ.       — Всё ясно, мелкий Перси был сладкоежкой.       — Ты так говоришь, будто бы что-то изменилось, — посмеялась мама и, поцеловав меня в щёку, вернулась к готовке. — Честно, Перси, мне никогда не было обидно за себя. Я знала, что пока ты со мной, я сделаю всё, чтобы ты был цел, накормлен и в тепле. Но Дэнни был нужен тебе, как… как наставник, может. Может, ты чувствовал себя слишком грустным от того, что и папа и дядя как бы «бросили» тебя, и потому молчал, я уж не знаю.       Я покивал и чмокнул маму в плечо. Немного помолчал.       — Ну и пошёл он тогда нахер, — буркнул я и вдохнул запах маминых волос. Та посмеялась, и, протянув руку, погладила меня по волосам.       — Я тоже так думаю. Давай, осталось достать мясо, и можно ставить обед в духовку.       Последние приготовления прошли для меня как в тумане — я что-то делал, носил туда-сюда миски с ингредиентами, подавал что-то маме, а потом был отослан в комнату к Эстель, чтобы помочь ей «играя» убрать игрушки в свой игрушечный сундучок. Всё это время я раздумывал над всем, что рассказала мне мама, и это было… почти что дико. Я слабо представлял себе ситуацию, в которой я бы поселил в дом к своей супруге и сыну своего друга в качестве… няньки? Наставника? Вообще ничего не понимаю. Странно это всё. Понимаю маму, которой не шибко-то хотелось пояснять мне это всё, после того как он меня бросил, а папа умер.       Тем не менее я должен был собраться в свою первую поездку в лагерь, и с этим мама мне помогла. Она посоветовала вещей с собой много не брать, а поехать налегке, к тому же одежду, насколько она помнила, там выдавали. Хорошо, что я додумался взять с собой отцовскую ручку — меч в тех краях наверняка будет крайне полезной штукой. Телефон же мама посоветовала мне оставить дома, и пообещала, что он будет в целости и сохранности, и, пускай несколько нехотя, я согласился.       Итого в относительно далекое пешее путешествие меня сопровождал меч, мешочек с драхмами, пачка сигарет, зажигалка, небольшая фляга с нектаром, которую я случайно прихватил вместе с какими-то джинсами, кошелёк и компактный моток бинта — на всякий случай, если мне встретится кто-то по дороге.       Я в очередной раз порадовался, что Чарли купил мне ещё в Монтпилиере новую кожаную куртку. Общий тон образа оставался, а чужих вещей на мне не было. Конечно, очень маловероятно, что там кто-нибудь опознал бы кожанку Дэниела, но рисковать мне не хотелось. Хер знает этих мифических существ, вдруг он дружил со всеми сатирами в округе, а Аннабет сказала, что они живут очень долго. Ну, если не умрут.       Боже, я даже запереживал за Гроувера.       — Думаю… Мне не стоит там говорить о папе или дедушке? — неловко спросил я, пока мама разглаживала ладонью отворот воротника.       — Мм… Не знаю, солнышко, — пробормотала мама и посмотрела мне в глаза. — Главное… не торопи события. Осмотрись, прикинь обстановку. Сказать всегда успеешь, — она мягко обняла меня, и я прижался к ней как в последний раз. Хотя я знал, что обязательно вернусь — я же обещал.       — Полагаю, мне пока не говорить Бекендорфам, куда ты отошёл? — уточнила мама и хитро ухмыльнулась мне.       — Да… Пока не надо, — я улыбнулся ей в ответ и чмокнул её в щёку.       — Береги себя, Перси, — мама хлопнула меня по груди и посмотрела на супруга. — На обратном пути можешь заехать в магазин? Я только что поняла, что малина закончилась, Эстель не захочет без неё есть утром кашу.       — Принято, — кивнул Пол и хлопнул меня по плечу. — Идём, Перси.       Я помахал маме на прощание и вышел из дома.       Да-а, дела.       Не думаю, что я был прям готов-готов к этой поездке. Всю дорогу я нервно вглядывался в вечернее небо и кусал губы, пытаясь себя успокоить. А что там будет? А кто там будет? Примут ли меня? Вдруг Чарли окажется прав, и я только навлеку на себя беду, просто появившись там? Но я правда хотел посмотреть на место, где отец чувствовал себя как дома, и попытаться найти там… Умиротворение. Или, быть может, выпустить пар, сменить окружение…       — Если ты передумал, то ничего страшного, — негромко обратился ко мне Пол. — Мы просто развернёмся и поедем домой.       — Нет-нет, — тут же покачал головой я. — Я в порядке. Просто… Что-то распереживался. Сейчас пройдет.       — Как скажешь, — отчим пожал плечами, сверяясь с картой на навигаторе.       Я глубоко вздохнул и кивнул самому себе. Всё будет хорошо.       Машина остановилась минут через пятнадцать. По всей длине шоссе был только лес, сквозь который сложно было что-то разглядеть, хотя очертания зданий, казалось, можно было бы заметить…       — Эм… мне… туда? — настороженно уточнил я, вглядываясь в промежутки между деревьями.       — Ну… Салли сказала, что да, — неуверенно ответил Пол, встревоженно глядя в лес. — Может, домой?       — Нет-нет-нет, — тут же очухался я и отстегнул ремень. — Надо идти, скоро уже стемнеет.       — Если что, то звони, — Пол глянул на меня и протянул свою визитку. — Вряд ли ты выучил мой номер.       — Я знаю мамин номер, — ответил я, но визитку Пола с собой взял. — Спасибо.       — Удачи… — обеспокоенно пожелал мне отчим и похлопал меня по плечу. — Ждём тебя домой.       — Понял, принял, — я подмигнул ему, стараясь себя подбодрить, и вылез из машины. — Увидимся.       — Увидимся… — повторил Пол и помахал мне ладонью, и я захлопнул пассажирскую дверь, обошёл автомобиль и подошёл к границе леса. Послышалось мурчание мотора, и машина тронулась с места. Отчим развернулся и поехал в сторону города.       Вот и я.       Нервно потерев одну ладонь о другую, я, осмотревшись по сторонам, собрался с духом и максимально уверенным шагом пошёл в лес. Я не имел ни малейшего понятия, как этот лагерь выглядел, так что надеялся на какую-то сказочную случайность, какие бесконечно происходили с полубогами, судя по рассказам Аннабет. Я не надеялся встретить её сейчас в лагере — скорее всего она всё ещё в поиске, так что… По возможности сделаю ей сюрприз.       Интересно, я могу заблудиться в этом лесу и умереть?       Ой, какие глупости в голову лезут.       Я застегнул куртку, чувствуя, как вечерняя прохлада уже подбирается совсем близко ко мне, и озадаченно осмотрелся вокруг. Вот фонарик я не взял. А тем временем в лесу становилось с каждой секундой всё темнее. Если этот лес какой-нибудь мифологический, то если я решу просто тут переночевать, то наверняка меня съест какая-нибудь чупакабра греческая, и мой уикенд закончится даже не начавшись.       От мыслей меня отвлекла хрустнувшая под кроссовком ветка, и с испугу я даже охнул и отшатнулся в сторону. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что такой позор никто не застал, я облегченно вздохнул и пошёл дальше, бормоча под нос всевозможные ругательства, пытаясь себя хоть как-то собрать в кучу. Ну же, Перси, что там такого может быть? Да в случае чего я вообще пошлю всех нахер и никогда никто меня не найдет из этих полубогов. Да и вообще кому я там сдался, Господи, какой-то ноунейм пришёл, очередной новичок, смысл мне переживать? Аннабет вообще говорила, что полукровки временами сами приходят в лагерь, так что и ладно бы!       Аннабет, Аннабет, Аннабет.       Думаю, козырять знакомством с ней я тоже не стану. Не потому что решил завести интрижку, а просто чтобы не навлечь на неё, и на себя, лишних вопросов.       Я оказался запоздало сообразительным — стоило мне только вспомнить о существовании фонарика, как лес стремительно начал погружаться в полумрак. Недовольно бормоча, я обошёл очередное толстое дерево и запихнул руки в карманы. Понемногу холодало, и я ускорился, чтобы не замёрзнуть. Если что, можно будет подсветить… Хм, поднять, например, ветку, и хотя бы подпалить её конец зажигалкой. Конец можно обмотать немного бинтом, может, гореть будет ярче… Ладно, разберусь.       — А-ха!       Моё одиночество было грубо нарушено — в меня вдруг откуда ни возьмись влетела какая-то девчонка, и мы вместе повалились на землю. В воздухе мелькнула золотая пыль, а девчонка тут же приподнялась и приставила к моему горлу нож.       Кажется, я добрался до лагеря.       — Кто такой? Твоя команда? — рявкнула девчонка, тряхнув волосами, и моего носа коснулось цветастое перо. Откуда оно взялось? Я поморщился и фыркнул, пытаясь сдуть его со своего лица.       — Твоя, — буркнул я, и она забрала перо, наконец-то слезла с меня и села на землю, крепко сжимая в руке кинжал.       — Где ты потерял нарукавник? — строго спросила меня девочка и дёрнула цветную полосу на своём рукаве. Прищурившись, я понял, что «нарукавник» синий.       — На меня не хватило, — буркнул я и сел, отряхивая клочки травы с куртки. — Куда-то торопишься?       — Ты… Ты странный, — девчонка поднялась на ноги и протянула мне руку. — Как звать?       — Перси, — буркнул я, ухватившись за её ладонь и поднялся. — Тебя?       — Пайпер, — быстро ответила та, и где-то неподалёку послышался звериный рык.       Пайпер мгновенно вернула себе воинственный вид и заправила перо за ухо.       — Где твоё оружие, Перси? — спросила она, и моя рука сама скользнула во внутренний карман, и я схватил отцовскую ручку.       — Со мной, — тут же ответил я и, достав ручку, снял с неё колпачок, и в моей ладони растянулся слегка светящийся в темноте меч.       — Боги, какое палево, — фыркнула Пайпер, и в свете клинка её глаза сверкнули, кажется, всеми цветами радуги, и я приложил все усилия, чтобы слишком сильно не удивиться. — Убери свой световой меч… Нам нужно торопиться.       Девчонка проследила, чтобы я убрал меч, и рванула в лес, и я поспешил следом.       То тут, то там слышались непонятные звуки предположительно животного происхождения, скрежетали деревья. Позже я услышал человеческие воинственные крики, и Пайпер заметно напряглась. Вдали мы разглядели четырёх человек с факелами, и Пайпер пригнулась, и я за ней, чтобы не попасться им на глаза. Благо, нас не успели засечь, и мы обошли ребят, прячась за деревьями.       — У нас войнушка? — шепнул я, подбежав вплотную к девушке. Девушка строго стрельнула в меня глазами и недоверчиво приподняла бровь.       — Издеваешься? Откуда ты вообще взялся? — шикнула на меня девушка и потрясла головой. Видимо, решила пока не отвлекаться от дела, да и я не решил её больше не тревожить лишний раз.       Мы перепрыгнули какой-то ручеёк и девушка спряталась за деревом, и я нырнул туда же, опершись на него и переводя дух.       — Ты, что ли, проспал инструктаж, новичок? — хмыкнула Пайпер, глядя на меня. — У нас захват флага, — она крепко взяла меня за плечо и выглянула из-за дерева, ткнула пальцем в небольшую возвышенность, освещенную факелами, посреди которой был воткнут в землю флагшток с красным знаменем.       — Его надо украсть? — тут же уточнил я, чуть прищурившись. Пайпер фыркнула со смеху.       — Быстро ты разобрался, — Пайпер похлопала меня по плечу. — Его надо забрать и унести на свою территорию.       — А ваше… Наше знамя в целости?       — Аид его знает, но обгоним красных, и победа наша, — Пайпер выскользнула из-за укрытия и нырнула в кусты, поглядывая на лениво потягивающихся ребят рядом со знаменем.       — Что будем делать? — тихо прошептал я, следуя прямо по пятам.       — Аккуратно… — пробормотала девочка и подошла ближе к возвышенности. — Иди заходи сзади, я их отвлеку на себя, а потом рванем.       Я кивнул и отошёл в сторону, наблюдая за сценой чуть со стороны. Мне повезло, что там стоял высокий камень, в тени которого я мог спрятаться. Факелы хорошо освещали полянку, так что охрана увидела Пайпер довольно быстро. Девочка мгновенно очаровательно заулыбалась.       — Батч, Ли, привет, мальчики! Простите, вы не видели, куда побежала Лу? Мы с ней уже вышли из игры и искали лунный первоцвет, и в темноте я её потеряла!       Удивительно, но я практически забыл о том, что я только что должен был украсть знамя, настолько убедительно она говорила о своих намерениях. Наш с ней «лукавящий тандем», как мне показалось, далеко пойдёт. Тряхнув головой, я осторожно выскользнул с другой стороны от ребят и осмотрелся вокруг. В последний момент я увидел странно сложенные на земле ветки и бесшумно хмыкнул. Я опустился на корточки и подобрал с земли какой-то довольно крупный камень, и отошёл обратно в тень.       — А-а-а, красотка. Думаешь, мы поведёмся снова на твои дешевые уловки? — протянул один из парней. — Батч, осмотрись-ка. Думаю, тут уже какой-нибудь посланец крадё…       Я кинул камень на ветки, и ловушка сработала — вся конструкция свалилась в яму и где-то под землёй послышался щелчок.       — Ага! — довольно гаркнул парнишка, и я быстро метнулся в противоположную сторону, пока некий Ли пошёл проверять, кто попался в их гениальный капкан.       Выглянув из-за камня, я увидел вблизи огромного здоровяка, размером, наверное, как минимум с Чарли. Его руки были плотно покрыты татуировками, а на самом плече была большая татуировка… с радугой. Я нервно сглотнул, и, дождавшись, пока парень оглянется на своего напарника, рванул из-за угла и толкнул здоровяка в бок. Мне помог лишь излюбленный эффект неожиданности — Батч покачнулся и свалился прямо на Ли, и они вместе свалились на землю.       — Эй!!! Батч, ты обалдел?! — возмутился Ли, а я схватил обеими руками флагшток и выдернул его из земли.       — Скорее! — крикнула мне Пайпер. — Спасибо, мальчики!       — Тревога! — рявкнул Ли уже нам в спину, пока мы с напарницей неслись по сумрачному лесу, пытаясь не спотыкаться о корни деревьев и мелкие канавки. Мы старались бежать бесшумно, но, перепрыгивая камушки и оббегая деревья, я не мог сдержать тихих смешков. Ветер бил мне в лицо, ноги бодро пружинили по покрытой мхом земле, и я улыбался, радуясь мелкой шалости. Пайпер периодически оборачивалась на меня, проверяя, не упал ли я в канаву, и, видя, что мне весело, тут же улыбалась мне в ответ.       Откуда-то сбоку послышался воинственный вопль, и я чудом успел пригнуться, когда над головой просвистела стрела и впилась прямо в ствол дерева. Пайпер ойкнула, и, схватив меня за запястье, подтянула к себе.       — Домик Аполлона! Чертов Ли. Тебя не задело? — девчонка обеспокоенно окинула меня взглядом, и возле нас просвистела ещё одна стрела, и я подтолкнул Пайпер вперёд.       — Эй, синие, а ну стоять! — рявкнул кто-то из ребят, трое других натянули тетиву.       — Я в норме, — бросил я и кинул быстрый взгляд на лучников. Лучше бежать, я с одним мечом вряд ли их остановлю. — А это вообще законно, что они стреляют?       — Стрелы тупые, — запыхаясь, объяснила мне Пайпер, пока мы бежали дальше по лесу, петляя меж деревьев, пытаясь оторваться от погони. — Оставят синяк, может, ссадину… Покалечат, но не убьют.       — Волшебно, — буркнул я и прибавил скорости, почувствовал вдали ручеёк.       Почувствовав. Я заулыбался, поняв, что именно чувствую воду, а не вижу её в полумраке. Поняв, что мой дедушка явно не против, чтобы я присутствовал здесь.       Существовал.       — Где ручей? — растерянно спросила Пайпер и сглотнула. — Мы заблудились?       — Прямо! — рявкнул я, теперь уже ухватив её за запястье. — Надо пересечь ручей?       — И тогда выиграли! — крикнула мне девчонка, и я повёл её вперёд.       Справедливости ради, ручей я тоже не видел — он возник передо мной только в самый последний момент, и мы еле-еле успели подпрыгнуть, чтобы не оказаться по колено в холодной воде. Стоило мне вонзить знамя в землю на нашей территории, как отовсюду послышались звуки горнов, и я даже слегка растерянно осмотрелся вокруг. Странный туман рассеялся, и какая-то девчонка, с сожалением вздохнув, подошла к нам и заулыбалась.       — Игра сыграна! — грохнул какой-то низкий голос вдали, и рёв стих.       — Э-хэй, я же спрятала ручей, — фыркнула девочка и скрестила руки на груди. — Или дочь Афродиты так просто не обманешь?       — Мне помог друг, — довольно ухмыльнулась Пайпер и опёрлась на меня локтём.       — Это я, — ухмыльнувшись, подтвердил я и ткнул в себя большим пальцем.       — Кто это? — удивлённо спросила она и глянула на нас с Пайпер, а потом куда-то в сторону.       Я услышал странную частую поступь и повернулся на звук.       Потом я посмотрел на свои руки и на всякий случай пересчитал пальцы. Потом снова посмотрел на подошедшего к нам… Как бы так выразиться…       Пару секунд я всё-таки подозревал, что у меня началась шизофазия, или что-то вроде этого. Я не каждый день видел своих бывших психотерапевтов, которые вдруг обзавелись… Конской задницей. Будем честны.       — Перси? — удивлённо окликнул меня мистер Браннер. — Какой… неожиданный визит.       Я молча осмотрел психотерапевта с копыт до головы и оперся плечом о только что захваченное знамя красной команды и улыбнулся.       — Здорова, док. Давно не виделись.