***
— Люк! Ну, Люк, — притворно капризничал я, пытаясь отобрать у товарища последнюю пачку чипсов. — Ну же, я тоже хочу есть! — Достань себе свои снеки, Блэкберри, — поучительно ворчал апостол, занося руку еще выше, но, спустя еще пару минут возни, все-таки отдал мне злополучные начос. — Бандит, — фыркнул он, растрепав мои волосы. Я все еще ощущал легкую эйфорию от приема «звездной» таблетки вкупе с опьяняющим шлейфом победы в борьбе за перекус, а потому задорно усмехнулся ему и быстро переключил внимание с Люка на очередные документы из лаборатории. «Сыворотка Олимпа» была очень сырым и замысловатым проектом. Те заметки и схемы, которые притащил мне Люк, ни на что не годились — все содержали лишь смутные гипотезы о том, как именно ихор взаимодействует со смертной кровью, и «удачными» испытаниями в исследованиях значились опыты на мышах, которые каким-то чудом прожили с напитанной ихором кровью более двадцати часов в стабильном состоянии. В общем, «удачный» и «успешный» — вещи разные. Я поднял голову и весело взглянул на Люка. — А вам все говёные проекты сливают, или это ваша инициатива? — Во-первых — фу, — он щелкнул меня по носу, все еще улыбаясь. — А во-вторых, ничего он не говеный. Просто… Требует практики. Мутантов десять лет выводили, никто особо не ждет, что сыворотка получится за пару лет. — Звучит так, будто вам вообще некуда торопиться, — хмыкнул я, перелистывая мизинцем документы. — Все-таки мы тут все… смертные, как-никак. — Были полубоги до нас, будут после нас, — загадочно отозвался Люк. — Нам не нужно добиваться одобрения божественных родителей, чтобы чувствовать свой вклад в великое дело. — Боже, боже, поумерь свой пафос, — фыркнул я, загребая свободной рукой горсть чипсов. — Ошибки происходят на этапе синтеза. Именно там, где кровь должна войти с ихором в единую субстанцию. Тем более что часть испытуемых умерло из-за неподходящей группы крови в сыворотке. — Это было на начальных этапах, — отмахнулся Люк. — Погрешность. Мы полагали, что ихор сможет нейтрализовать разницу. — Как мудро с вашей стороны, — поддразнил его я, снова перевернув страницу. — Ты сможешь достать мне ихор? Небольшую склянку. — Ты… хочешь поэкспериментировать? — Ага. Но только со своей кровью, — пояснил я, следом запихивая чипсы в рот и замолкая, усиленно прожевывая их. — Это может быть небезопасно, — осторожно предупредил меня апостол, но я смерил его раздраженно-холодным взглядом — а то я, блять, не знаю. — Жизнь полна опасностей, — проглотив, констатировал я и вытер руки о принесенное Люком полотенце. — Может, нужно использовать электричество? Или нектар? И, думаю, если бы у нас в подопытных были не чистые смертные, а хотя бы потомки богов в третьем-четвертом поколении, то ихору войти в их систему было бы не так сложно. — Я передам по поводу электричества и ихора… А вот из потомков у нас только римляне, и Маршал хрен кого нам выделит, тем более под небезопасные опыты. Может, только на финальном этапе исследований. — Печалька, — грустно буркнул я, проходясь взглядом по жизненным показателям умирающей подопытной морской свинки. — Маршал? Я не встречал его. — Он в основном занимается военной экспансией, — пояснил Люк. — Это вообще его кредо. Во времена Новых Олимпийских Героев он также руководил армией, и Мастер не стал лишать его этого удовольствия при вступлении в отступники. — М-м-м… — многозначительно протянул я. Кто такие, блять, Новые Олимпийские Герои и почему все полубоги не могут пользоваться единой терминологией? — Наверное, они имели отношение к этим самым… Героям? — Прямое, — кивнув, подтвердил Люк. — Почти двадцать лет назад, Маршал был одним из преторов Нового Рима, — парень воровато огляделся по сторонам, будто опасаясь, что нас могут подслушать. — Они с коллегой под конец войны разошлись во взглядах на Прекрасных и Неоспоримо мудрых богов, и в итоге он ушел из легиона, забрав с собой почти половину оставшихся в живых римлян. Греков же в отступниках по началу было не так много — в основном потому, что греков по сравнению с римлянами в живых осталось с напёрсток, но по итогу при Лагере осталось меньше тридцати процентов выживших. — Думаю, это был удар для этого летнего лагеря для полуизбранных, — насмешливо протянул я, разглядывая описанные этапы проведения синтеза. — Наверняка. Впрочем, боги сложа гениталии не сидели, сам понимаешь. Я поморщился и снова запустил руку в пачку чипсов. — Давненько ты не отходил по своим… Холостяцким делам, — как бы между прочим бросил Люк, вытащив из стопки какую-то книжку. — Надеюсь, в мое отсутствие кто-нибудь польет котов и покормит цветы, — пробормотал я в ответ и, открыв подаренную Люком тетрадь, начал выписывать слегка скорректированные гипотезы. Люк ухмыльнулся и похлопал меня по плечу. — Сколько ихора тебе нужно для испытаний? — сменил тему он. — Миллилитров пятнадцать. Для начала, — я кивнул ему и оторвался от записей. — Я никогда раньше не контролировал ихор, только кровь. Люк внимательно смотрел на меня, даже не открыв для приличия книгу. — Так кто, говоришь, твой божественный родитель? — протянул парень, изучая меня взглядом. — Мне в свидетельство о рождении не вписали, — съязвил я. — Наверное, мои силы черпаются чисто из чувства обиды. Люк горько усмехнулся и кивнул. — Быть непризнанным… Оскорбительно. Я помню, каково было ребятам из нашего домика, — он постучал пальцами по обложке. — Да, в домике Гермеса до сих пор много неприкаянных душ, — буркнул я, вырисовывая строение ихора. Кто бы мог подумать, что они догадаются поместить его под линзу микроскопа. Микроскопа! Чертовы гении. — Что ж, — Люк сухо пожал плечами. — Им же хуже. Эти ребята рано или поздно придут к нам. И здесь они обязательно найдут свое место. Я ухмыльнулся и потер шею. Немного помолчав, поднял взгляд на Люка и слегка прищурился. — Так я на «своем» месте? — с некоторым вызовом в голосе спросил я. Люк улыбнулся и легко провел пальцами по моей щеке. — На своем. У меня как-то резко пересохло в горле. Пару раз неловко покашляв, я наконец поимел совесть и перевел взгляд обратно на свои записи, стараясь яростно игнорировать заигравший на щеках румянец. — Я хочу достать еды, — любезно поделился со мной Люк, и у этого говнюка, судя по тону его идиотского голоса, хватило наглости смеяться надо мной. Ну конечно, конечно. Смейся, падла. — И на обратном пути прихвачу тебе ихор. Я знаю одного паренька в лаборатории, он мне задолжал, так что… — он постучал пальцами по моему колену. — Это не будет проблемой. — Счастлив слышать, — буркнул я и подтянул колено к груди. — Вали давай. — Что ты хочешь на ужин? — Люк повторил мой жест и уперся подбородком в колено. — Ты так и не доел вчера свой рис. И вообще ты крайне херово ешь в последнее время. — Это, типа, традиция, — отмахнулся я и снова принялся за конспект. — Возьми что угодно. — Это как-то связано с тем, что еда… Жирная?.. — осторожно предполагал Люк, и я в сотый раз прервал свой писательский порыв. — Ка-ло-рийная?.. — У меня нет никаких… загонов, — почти что стыдливо оправдывался я. — Просто я не голодный. — Суициды у нас принято утверждать у матушки, — подначивал меня Люк, — и я не собираюсь отчитываться перед ней за твою голодную смерть. — Отстань, — я толкнул его ногой в бедро и насупился. — Возьми лапши. С овощами. Я не ем мясо. Люк насмешливо изогнул бровь, но мои вкусовые предпочтения комментировать не стал. Наконец он отошел к вешалке, и, накинув на плечи пальто, удалился из комнаты. Стоило двери закрыться, как я скинул все документы вместе с блокнотом на пол и упал спиной на кровать, тут же надувая щеки и чувствуя, как обида одним точным ударом выбивает оставшийся воздух из легких. Обижаться мне было не на что, объективно говоря, но таблетки-звездочки порою влияли на мое настроение непредсказуемо. Я просто сдерживался, сколько мог, а потом старался максимально безболезненно прожить накрывшую меня эмоцию, по возможности, без свидетелей. Каждый раз, когда на меня накатывало, я чувствовал себя абсолютно беспомощным, обнаженным и уязвимым, и последним, перед кем мне хотелось бы таким показаться — так это перед Люком. Даже если я и знал, что он не воспользуется положением. К черту его. Сморгнув непрошеные слезы я попытался отогнать мысли о доме. Я так скучал. Скучал, и между тем, как и отметил чертов Люк, не мог заставить себя даже выйти из этой комнаты. Прошло уже больше недели с праздника Второго Шанса, и если первые несколько дней я от усталости — и, возможно, привыкания к этим странным «космическим» таблеткам, — просто не вылезал из кровати, то остальное время я волком косился на дверь, будто бы она одним своим существованием лично меня оскорбляла, и даже не рисковал прикоснуться к ручке. Я абсолютно по-идиотски тосковал по дому. Казалось бы — ну, давай, вставай, иди домой, там тебя ждут, там тебя поймут, даже если тебя там не было уже неделю, ну и всего-то неделю! Да, телефон тут не ловит, и наверняка все уже сошли с ума от беспокойства, и тебе придется придумать оправдание, почему тебя так долго не было, и где ты был, но раз ты так скучаешь, так рвешься домой, так хочешь обратно, чего так злиться на самую обычную дверь? Зачем это все? Но я не мог. Не мог вернуться с пустыми руками — больше не мог. Да и… Всю неделю меня преследовало призрачное ощущение горячей крови, струящейся по предплечьям. Я чувствовал себя как оголенный нерв, как монстр, вырвавшийся наконец на свободу, и я чувствовал необходимость запереть себя, загнать в самый темный угол, если бы мог — затолкал бы себя в глубины Тартара, лишь бы не видеть себя в зеркале, не подвергать никого опасности. Но я был уверен, что если кто и сможет стать моим надзирателем, и мне будет в случае чего не жаль разорвать его на части — так это чертов Люк. Закусив губу почти до крови, я затолкал остатки обиды и тоски поглубже в себя, и, перегнувшись через край кровати, собрал с пола все, что успел раскидать. Благо, чернила от ручки не запачкали документы — а то было бы неловко. Закончить с гипотезами, выстроить план работы. Если удастся синтезировать эту сыворотку, и для создания полубогов больше не понадобятся боги… Это будет нечто. Правда, неясно, каким образом нужно будет наделять их определенными способностями… но для начала даже укрепить «смертное» здоровье и позволить им видеть монстров было бы неплохим результатом. Может быть, завтра я наберусь храбрости. И, для начала, хотя бы выйду из комнаты.***
Таблетки Люка постепенно накапливали свой эффект — это я выяснил уже на второй неделе моего постоянного проживания у апостола. Дни начали смазываться в один бесконечный поток, и ничто, кроме бумажного календаря на стене, не держало меня в курсе протекающего мимо меня времени. Я продолжал работу над сывороткой. Матушка меня не трогала — думаю, исключительно благодаря навыкам переговоров Люка. Он умел заговорить кого угодно, достать все, что ему было нужно, и остаться вне всяких подозрений. Говорят же, что на воре и шапка горит — если бы он был чуть увереннее в том, что его действительно никто ни в чем не подозревает, он бы сразу раскусил мои жалкие попытки в блеф. Но там, где он давал слабину, я лишь укреплял позиции, ударяя своим вычурным не профессионализмом и отсутствием необходимой для работы информации по репутации Мастера, а не по своему слабоватому «шпионскому» образу, придуманному, мягко скажем, в панике. Не то чтобы я мог сейчас пойти на попятную. Но наше с Люком общение все меньше вызывало у меня чувство встревоженности, и все больше какой-то… привязанности. Понимания. И это пугало и манило одновременно. Дело было не в том, что дома меня не поймут. Не в том, что кто-то боялся меня, боялся того, на что я мог бы быть способен — вся моя семья знала, что я бы ни за что не причинил им вред. Я бы скорее убил себя, чем позволил бы моему гневу, пусть и импульсивному и мгновенному, возобладать надо мной настолько, что я бы навредил кому-то из Бекендорфов — не говоря уже о Блоуфишах. Нет, проблема была в контрасте — все они поступали условно-правильно в контексте «мифологических» родительских отношений. Соответствующе. И я чувствовал, искренне чувствовал потребность тянуться к ним, быть с ними на равных, делать «хороший» выбор и оставаться «хорошим». А с Люком? В Тартар это все, рядом с Люком мне не нужно было никуда тянуться, никем притворяться. Он был таким же лицемерным гаденышем, предателем и трусом, каким был я. Он был мне под стать. И что-то в этом было такое чарующе легкое, что-то успокаивающее, что я не мог относиться к нему с недоверием, даже если он и был прохвостом до мозга костей. Порою я ловил себя на мысли, что даже хочу, чтобы он меня обманул, чтобы это призрачное доверие рассыпалось в прах, и я мог бы сконцентрироваться только на своих делах, бросить эту сыворотку — даже несмотря на весь мой интерес к ней, — найти плеть Немезиды и свалить в туман, и никогда больше здесь не появляться. Но Люк все улыбался, а я все велся на его эти улыбочки и протянутые контейнеры с остатками азиатской стряпни. Чтоб его. Шел шестой день моих испытаний с ихором. Первые три увенчались многозначительным ничем — я сверлил его взглядом, опускал в него кончики пальцев, и выползал из-за стола абсолютно опустошенным и засыпал, стоило таблетке-полумесяцу коснуться моего языка. За другие два дня мне удалось достичь слабого прогресса: ихор слегка колыхнулся, самую малость поддавшись моим мысленным приказам, и меня практически в тот же момент вырвало — я только чудом успел отвернуться и не опорожнить желудок себе на колени. Теперь же во время испытаний рядом со мной неизменно стояло мусорное ведро — ихор взамен на малейшие намеки на повиновение пытался, видимо, растерзать меня в клочья. Но и я не пальцем деланный, а потому с ослиной упрямостью раз за разом сплевывал желчь в ведро и, выпивая почти залпом бутылку воды, возвращался к золотой лужице в поддоне. И сегодня я чувствовал себя особенно упрямым. Опустив левую ладонь плашмя в ихор — чего я раньше, справедливости ради, делать не решался, — я глубоко вдохнул и задержал дыхание, начал мысленно описывать свои ощущения. Жидкость касалась моей кожи, но не была «мокрой» на ощупь, оставалась прохладной и плотно облегала мои пальцы. Думаю, в моем воображении такой должна была бы быть на ощупь ртуть — если бы, конечно, ее можно было трогать голыми руками — жидкий, но не раскаленный металл, гладкий и проворный. Я постарался зацепиться за это ощущение прохлады, привыкнуть к нему, возжелать большего контакта с ним. Представить, как из общей искристо-золотистой массы, выделяется маленькая капелька. Она медленно обтекает мои пальцы и останавливается между большим и указательным. Взбираясь наверх, медленно, миллиметр за миллиметром, капелька не отсоединяется от массы, а тянет за собой струйку жидкого золота. Добравшись до плоскости ладони, она бы почувствовала себя победителем, — почувствовала, ведь ихор — это не просто какая-то жидкость, субстанция, это кровь богов, так что наделить ее малейшей степенью разума было бы даже уважительно, — и, раз уж у богов жадность в крови, то эта маленькая капелька была бы ничем не хуже, и возжелала бы большего. И, конечно, тут же поползла бы в сторону запястья, медленно обвивая его тянущейся за собой струёй, и я бы почувствовал, как жидкость постепенно ускользает из-под пальцев, и все меньше прохлады чувствовалось бы подошвой ладони, но зато желанная прохлада заструилась бы по тонкой коже запястья, по внутренней стороне предплечья… Был бы ихор на ощупь колючим? Жестким? Быть может, он смог бы прорезать кожу, дай ему волю. Показал бы кто путь, рассказал бы о такой возможности. В монстрах, которыми я помыкал, используя кровь, был ихор — я помню ощущение сопротивления, помню что-то в их крови, что не поддавалось, помню, что приходилось концентрироваться на доступных жидкостях. Я предавался этим мыслям, смаковал воображаемые ощущения на своей коже, и в какой-то момент мой глубоко травмированный мозг подкинул мне ассоциацию с дрочкой — ну, а как же иначе. Наверное, в чем-то это было действительно схоже — может в том, как я мысленно культивировал желание какого-то ощущения, которого, честно говоря, до конца и не осознавал, хотел ли, или же в той концентрации на своих ощущениях, которую я всеми силами сохранял в своих мыслях. В той придуманной привязанности, вымышленной любви. Чрезмерном романтизме? В этом, пожалуй, можно было бы и поспорить — навряд ли кто-нибудь занимался рукоблудием, предаваясь романтике. Не то чтобы меня это интересовало. Благодаря склизкой заинтересованности Форда МакКейси в моей скромной персоне, моя собственная привлекательность — сексуальность, если я посмею так выразиться — была мне отвратительна. Любое влечение, любой порыв был запятнан смутными воспоминаниями о его грязных, голодных взглядах. И в голове было два варианта — либо я возвращался на свое место в его постели, либо же занимал место Форда. И оба варианта вызывали у меня приступы тошноты. Так что, пожалуй, невинные фантазии об ихоре были самым близким к самоудовлетворению, что у меня было за последние несколько месяцев. — Блядь, — послышалось слева от меня, и я раскрыл глаза. Ихор золотыми нитями крепко обхватывал мое предплечье, извиваясь, как виноградные лозы, и сверкая, будто бы в комнате на миг зажглось несколько десятков солнц. Будто бы в трансе, я оторвал ладонь от поддона и поднес руку ближе к лицу, следя за тем, как начали перемещаться по коже струйки ихора — словно маленькие своенравные змейки. Стоило мне сделать вдох, как перед глазами потемнело. Ихор мгновенно соскользнул в поддон, и я, только и успев мельком увидеть испуганное выражение лица Люка, потерял сознание раньше, чем моя голова коснулась пола. И, казалось, почти мгновенно открыл глаза — но это явно было не правдой. Освещение в комнате было приглушено, на лбу у меня покоился какой-то кусок мягкой ткани, а от слабости я даже не мог пошевелить пальцем, не то что встать с места. Качнув головой в сторону, я увидел сидящего рядом Люка — поджав губы, он молча скользил взглядом по строчкам в раскрытой на коленях книге, и время от времени чесал щеку с вертикальным шрамом — волновался. Заметив движение, Люк тут же оторвался от книги и обеспокоенно взглянул мне в глаза, будто проверяя, действительно ли я в сознании. — Что-то ты рано вернулся, — неуместно заметил я, вспомнив, что я принялся за эксперимент с ихором, когда он только-только ушел на службу, а значит, он должен был отсутствовать добрых полтора часа, а то и больше. Голос был хриплым, и я тут же неловко прокашлялся. — Я задержался, — коротко возразил Люк и забрал ткань с моего лба — а, полотенце. — И ты был с этой штукой… — он как-то опасливо покосился на рабочий стол, а затем снова посмотрел на меня. — И ты тут же упал в обморок и отрубился на четыре часа. — Четыре часа? — удивился я, наконец набираясь смелости и приподнимаясь на локтях. — И подожди, задержался? Да я не больше десяти минут с ихором… — хотя, я мог увлечься и забыть о времени. Так удивляюсь, будто бы впервой, честное слово. — И у тебя температура поднялась, — продолжал хмуриться апостол и поправил одеяло. Одеяло? А, я под одеялом лежу. — Так что на сегодня больше никаких экспериментов. И вообще, Джек… — Эй, эй, не беспокойся ты так, — я ободряюще хлопнул его по предплечью и сел, скрестив ноги по-турецки. — Это был первый успешный эксперимент за целую неделю! Ну подумаешь, в обморок упал, зато не… — я сглотнул слюну, и та оказалась желчно-кислой. — А, нет, ничего. — Да, не обольщайся, — насмешливо-холодно протянул Люк и наконец усмехнулся. — У тебя удивительно слабый желудок. — У меня пищевая аллергия на полубогов. И раз я им являюсь, то имеем, что имеем. — Очень смешно. — У вас все еще не открылся кружок стенд-апа? — Нет, только жертвоприношение и макраме. — Скука, — я подкатил глаза, и наконец улыбнулся и толкнул Люка в плечо. — Что мы будем есть? — Джек? Спрашивает о еде? Я сплю? — Люк издевательски осмотрелся по сторонам, а потом ущипнул себя за руку. Желая его поддразнить, я протянул руку и ущипнул его посильнее, и тот, ахнув от неожиданного предательства, влепил мне щелбан. Смеясь, я отпихнул его руку подальше и, взяв одну из мелких декоративных подушек, влепил ей ему по лицу. Правда, оружие все еще было вырвано из моих рук, а следом апостол повалил меня на кровать и навалился следом. — Люк, блять, кабан, слезь с меня, — протянул я, пытаясь спихнуть с себя товарища. — Люк, ты весишь три центнера, у меня уже ребра трещат. — А нехрен было щипаться. И драться, — назидательно произнес Люк и начал щекотать мои бока. — Люк! — только и успел крикнуть я, прежде чем рассмеяться и сморщиться от щекотки. — Да отпусти ты меня! Да не буду я больше драться! — Никакой веры в тебя, нано-шпиончик, — издевался Люк. — Твоему слову верить нельзя, да, хорошо, что Мастер об этом ни слухом, ни духом. — Умеешь ты, когда не надо, вспомнить своего милого господина, — недовольно пробормотал я, когда он наконец прекратил меня щекотать. — Извини, извини, — примирительно сказал Люк, сложив руки у меня на груди и опустив на них голову. — Я же сказал с меня слезть. — А я тебя проигнорировал. Вот это да! Я чуть поморщился от чего-то неприятно кольнувшего в груди, и Люк, будто бы уловив смену моего настроения, перекатился в сторону и спрыгнул с кровати. — Так, что ты хочешь? Могу взять нам по буррито, тебе с тофу? — С фалафелем, — попросил я, немного помолчав, и снова приподнялся на локтях. — И возьми мне энергетик. — Куда твоему желудку энергетик? — Ну пожа-алуйста, — протянул я и откинулся снова на кровать. — Спасибо. Люк что-то недовольно пробормотал, пока накидывал на плечи пальто и зашнуровывал ботинки, но я даже не вслушивался. Когда дверь за апостолом мягко закрылась, я перевернулся на бок, и, поджав губы, притянул к груди подушку, крепко обхватывая ее руками. Смешанные чувства. Я так и не смог определить, что именно я чувствовал, пока Люк отсутствовал, а потом он вернулся с едой и энергетиком, и я вовсе позабыл о своих раздумьях.***
Люк держал меня за руку, пока я читал службу. Спустя три недели со дня Второго Шанса я наконец смог выйти из комнаты. И то, только потому что Люк сильно настаивал. За все это время самоизоляции я отвык от больших скоплений людей, а потому наплыв прихожан и даже количество коллег-апостолов, снующих туда-сюда за кулисами, меня сильно тревожили. И поэтому сегодня Лис был бок о бок с Змеёй, и, наполовину спрятавшись за стойкой, незаметно держал того за руку. Это помогло мне сосредоточиться на тексте и его исполнении, нежели на количестве собравшихся передо мной слушателей, а потому выступлением матушка М осталась довольна. После службы она деликатно поинтересовалась моим здоровьем, постоянно поглаживая меня по плечу и заинтересованно заглядывая в лицо, но я был так измотан тревогой, что отвечал вяло, а чаще всего просто поднимал взгляд на Люка, и тогда уже он выдумывал детали моего крепнувшего с каждым днем состояния. Мне не разрешили сразу же уйти в комнату — у Люка были еще какие-то дела в церкви, и он сказал пошататься по залу, понаблюдать за прихожанами, пока он подготавливает какой-то там алтарь к ритуалу — эти тонкости меня мало интересовали. Правда, в общий зал я тоже не пошел — народ не торопился расходиться по своим делам, а потому я прошмыгнул обратно в коридоры Лабиринта и принялся слоняться по обрядным комнатам. Несколько из них были до обидного пустыми — голые стены, максимум пара цепей, свисавших с потолка, кое-где изъеденные молью матрасы или кучки затхлых тряпок, сброшенных в угол. Но в четвертой комнате мне наконец-то повезло, и я наткнулся не просто на прихожан, а уже знакомых мне странных девочку с матушкой в белых платьях. Они сидели прямо на полу, и перед ними в огромный тазик были свалены длинные колючие стебли с аккуратными белыми розы с длинными колючими стеблями и листьями. Они почти медитативно счищали со стеблей часть шипов вместе с листьями, а затем, стряхивая лишнюю влагу, вплетали их в венки, покоящиеся у них на коленях. Во мне проснулось медикаментозное любопытство, и я, облизнув пересохшие губы, зашел в комнату, и в открытую уставился на их рукоделие. Женщина заметила мое присутствие первой — подняв голову, она застыла, наверное, уставившись на мою маску, и тут же дернула за рукав дочь. Девочка, неловко встрепенувшись, тоже оторвалась от своего занятия и нервно сглотнула, глядя на меня. — Апостол Змий… — пролепетала девочка преисполненным благоговения голосом. На это я только усмехнулся и помахал ей. — Приветики, — я прикрыл за собой дверь, и, стараясь лишний раз не наступать на разбросанные по полу листочки, сел рядом с ними, скрестив ноги по-турецки. — П… Привет… — неловко поправила себя девочка, но мать тут же грубо дернула ее за рукав. — Хейзел! — прошептала женщина, сморщив свое красивое лицо в отвратительную зловещую гримасу. — Не «привет»-кай ему, это же апостол! С ума сошла, девка! Хейзел лишь потупила свои золотые глазки и крепче взялась за венок, но я только пожал плечами. — Ты можешь здороваться со мной при помощи приветов. Так ты Хейзел? У тебя такие необычные глаза, — я приподнялся и сел поудобнее, теперь притянув колени к груди и обняв их обеими руками. — Сколько тебе лет, Хейзел? — Четыр-рнадцать, — негромко ответила девочка, покосившись на притихшую мать. — Четырнадцать? Какая ты уже большая, — добродушно протянул я, пока не решаясь снять маску. Не хочется лишний раз раскрывать личность змеиного апостола — а то вдруг еще на улице узнают? Ладно когда я был в толпе прихожан, еле заметной тенью, даже несмотря на весь мой пирсинг, а тут-то… — У… У тебя тоже красивые глаза, — неожиданно осмелев сказала Хейзел. — Бесстыжая! — ахнула ее мать и вдруг замахнулась рукой, но я смерил ее холодным взглядом. — Ах, приближенный апостол Змий, я искренне прошу прощения за поведение этой… — Я бы не стал, — просто сказал я и чуть сощурился. — Кажется, вы были чем-то заняты. — Я… Да, дражайший апостол, я и моя дочь Хейзел готовим церемониальные венки к нашему обряду родственного возвышения, ваша светлость. Светлость? Улетная тётенька, ничего не скажешь. — Занимайтесь дальше, — так же холодно приказал я. — И не вмешивайтесь. К слову, нечего бить и обзывать детей. Чтобы понять это — обрядов не нужно. Хейзел тихонько охнула и попыталась скрыть улыбку за рукавом платья, а мать, побагровев от стыда и злобы, принялась молча вплетать очередную розу в венок. — Так вот, Хейзел, дитя мое, — мой голос снова сделался покровительственно-бодрым — наверное, я подхватил такую манеру речи от Люка. — Хочешь, я тебе погадаю? — Хейзел… — еле слышно прохрипела ее мамаша, но я только украдкой стрельнул в нее взглядом, вытаскивая из внутреннего кармана мантии колоду. — Подержи карты в руках, а потом отдашь мне и вытянешь одну карту, — проинструктировал я девочку, перетасовав карты, и протянул ей стопку. Дрожащими пальцами она обхватила карты и нервно сжала их в ладони, неловко поглядывая то на меня, то на маму. Наконец я сжалился над ней и протянул раскрытую ладонь, и она тут же отдала карты обратно. Плавным движением раскрыв их веером, я ободряюще кивнул и выжидающе замер с вытянутой рукой. Мама заметно напряглась, что-то еле слышно шепча про шарлатанство, но меня ее мнение мало волновало. Собравшись с духом, девочка вытянула карту и тут же отдала ее мне. Тройка кубков. — Ах, я смотрю, у тебя все путём, — с усмешкой протянул я, хотя в глубине души понимал, что в стенах этой проклятой церкви ни у кого ничего не может быть «путём». — Эта карта говорит о том, что у тебя есть… Хорошие, крепкие дружеские связи, — я показал ей картинку с тремя танцующими с кубками в руках барышнями. — Или, может… Романтический интерес? — я игриво хмыкнул и начал обмахиваться картой. — Может, тебе нравится какой-то мальчишка? Тогда, думаю, он достойный мужчина, карта фигни не скажет, — судя по тому, как зарделась Хейзел, с мальчиком я не прогадал. — Перестань сейчас же, — прохрипела из последних сил ее матушка, сверля дочь ненавидящим взглядом. — Ты позоришь меня! Какие мальчики, любовь! С ума сошла совсем, окаянная! Придем домой… — И нальете ей чаю, — перебил ее я, заталкивая карту обратно в колоду и снова перетасовывая. — Если я узнаю, что вы хоть раз еще на нее руку поднимете… — я, глядя на нее и думая о ней, вытянул наугад одну карту из колоды. Пораженный мужчина лежал лицом к земле, и из его спины торчало десять бронзовых мечей. Угрожающе. — Не рекомендую. Я не одобряю такое. Женщина слишком сильно боялась меня, чтобы возражать — впрочем, мне же лучше. Я хотел еще поболтать с Хейзел, но дверь за моей спиной отворилась, и легкое постукивание каблуков подсказало мне, что к нам наведалась матушка. — Ах, мои милые, Мэри, Хейзел, голубушки мои, работайте, работайте! Ах, и ты здесь, мой милый аспид! Я растянулся в улыбке, подозревая, что эта ведьма почувствует ее даже через маску, и вскочил на ноги. Легко рассмеявшись, матушка погладила меня по плечу, будто смахивая пылинки. — Лис уже освободился? — почти что капризно выпалил я, на всякий случай отвлекая ее внимания от спрятанных мгновение назад во внутренний карман карт Таро. Вряд ли ей нравятся посторонние оккультные искусства. — Твой дружочек уже заканчивает установку церемониальной арки, — снисходительно кивнула мне матушка, приглаживая мою челку кончиками пальцев. Ах вот чем он там занимался. — Пойдем, я провожу тебя. Как ваши успехи, Мэри? — Скоро все будет готово, матушка, — Мэри поклонилась, почти что ударяясь лбом о пол, и Хейзел тоже неловко склонила голову. Видимо, ведьме было достаточно и такого ответа, а потому она легонько взялась за мой локоть и не прощаясь с верующими вышла из комнаты. — У них… красивые платья, — поддерживал разговор я, чувствуя нарастающую неловкость. — Ручная работа, — почтительным тоном пояснила матушка, и я неловко повел плечом. — Сейчас… редко такое встретишь, — пробормотал я. — Амиши всю свою одежду делают сами, — отмахнулась матушка и хмыкнула каким-то своим мыслям. — Ами… ши? — невольно переспросил я, и матушка смерила меня насмешливым взглядом. — Кто такие амиши? — Это… Другая закрытая община… — неторопливо говорила матушка, ведя меня вверх по лестнице. — Они живут устоями восемнадцатого века, и чаще всего выбирают для проживания отдаленные пустынные места, до куда город еще не дотянулся. — Суровый ретро-стиль, — пробормотал я, потрясенно глядя на ведьму. — Иногда они все-таки выбираются в город. И они — наши самые желанные прихожане. Им легче поверить в страшных чудовищ и божественные дары, чем в вайфай, — пожала плечами матушка. — Их ни в чем уже не нужно убеждать. — Я никогда раньше… не слышал о них, — мне даже стало как-то неловко, но матушка лишь улыбнулась. — Классический нью-йоркский пижончик, не видит никого дальше Квинса, — поддразнила меня она и потянула несильно за ухо. — Они пришли к нам из подразделения в Индиане. Разве они не чудо? — Матушка наклонилась ближе к моему уху. — А девочка к тому же дитя Плутона. Я не могла упустить такой шанс. У меня, кажется, заледенела в венах кровь. Эта девочка — полубогиня. Ей нужно было быть вместе с товарищами, в лагере, а не здесь, в забытой уж точно всеми богами псевдо-церкви, обманутой и потерянной. — Действительно, — я слабо улыбнулся, стараясь скрыть свое волнение. — Редкость. — Да, Джеки, — она крепче сжала мой локоть пальцами и улыбнулась. — Не такая редкость как ты, конечно, но тоже весьма ценна. Я с трудом сглотнул слюну. Вот такие разговорчики мне нравятся меньше всего. — Джек! — окликнул меня Люк, и я с облегчением взглянул перед собой, тут же замечая выныривающего из-под декорации товарища. — Матушка, доброго здравия, — подойдя к нам, он быстро чмокнул ведьмину ладонь, а затем взял меня за другой локоть. — Доброго, лисёнок, — кивнула ему матушка и взглянула на меня. — Как там ваши… Эксперименты? — Медленно, но верно, — скупо просветил ее я и Люк неловко улыбнулся. — Как только придем к каким-либо точным выводам, сразу все сформулируем и отправим в лабораторию. — Непременно, — удовлетворенно кивнула женщина и наконец выпустила мой локоть, и Люк, кажется, впервые за пару минут выдохнув, потянул меня обратно в коридор.***
Я сидел возле Хейзел и играл со струйкой ихора, извивавшейся вокруг моего запястья, пока девочка тихонько хрустела принесенным мной печеньем. Ее мать отошла на репетицию речи с матушкой М, а потому я решил воспользоваться этим моментом, чтобы побыть с девочкой наедине и немного порадовать ее незнакомыми сладостями. Та сначала отнеслась к покрытому шоколадом печенью с недоверием, но уже, кажется, умяла добрую половину пачки. — А что это? — наконец тихонько заговорила она, внимательно следя за текучим золотом. — Ихор, — честно ответил я. За последние несколько дней мне удалось добиться с ним более-менее стабильного контакта — конечно, эта струйка была не больше, чем десять миллилитров в объеме, но и это был феноменальный результат. — А что это такое? — Кровь богов, — пожал плечами я. — Греческих, римских… и монстров. Хейзел уставилась на меня широко-широко открытыми глазами и растерянно приоткрыла рот. — Ты… — она воровато огляделась по сторонами и подползла ближе. — Ты знаешь о… богах? В смысле, ты тоже в это веришь? — Приходится, — я заставил струйку ихора, будто бы змейку, приподнять «голову» и качнуть ей из стороны в сторону. — Если бы не кровь богов во мне, я бы так не умел. И в тебе есть кровь богов, Хейзел. — Я… — девочка закусила губу и потупила взгляд. Глубоко вдохнула, выдохнула, вновь посмотрела на меня. — Так это… правда? — Про богов — правда, — кивнул я. — Про то, что вещает матушка — нет конечно. Теперь уже Хейзел уставилась на меня как на какое-то божество, а в следующую секунду крепко вцепилась в мою руку. Она была такой доверчивой, такой открытой, что у меня сердце защемило. В чем-то она напоминала мне меня помладше — когда в тринадцать я готов был верить в любую сказку, которую для меня придумала бы Талия. Мысли о Талии тут же притащили воспоминания о довольной ухмылке Люка, выглядывавшего из ее спальной комнаты. Ох, Господь всемогущий. Интересно, если бы я сказал тогда Талии, что ее дружок, возможно бойфренд, окажется предателем, она бы сразу послала меня на хуй, или сначала задумалась бы? Кто знает… — Ко мне… У меня было видение… и… и потом я встретила одного… юношу, — медленно бормотала Хейзел, глядя на меня своими сверкающими глазами. Не желая потерять ихор, я приказал ему вернуться во фляжку и закрутил крышку. — Он отбился от своего отряда и… он был… военный?.. он был ранен, и остановился у нас в поселении, и мы помогли ему, а взамен он рассказал мне… про богов, полубогов… какой-то… какой-то лагерь… Но матушка так кричала на меня, когда я попыталась ей об этом рассказать, она выпорола меня, а потом мы… отправились к нашей целительнице, матушка подумала, что я сошла с ума, и она отправила нас на… обряд очищения… сюда, — поделившись своей историей девочка совсем сникла и отчего-то виновато взглянула на меня. — Тот юноша… Кажется, он что-то искал, но мы ничем не могли ему помочь… — девочка прихватила зубами нижнюю губу и вздохнула. — Он был такой… Высокий… и… сильный… он научил меня немного стрелять из лука, — совсем тихо рассказала она, теперь уже улыбаясь во все тридцать два зуба. — Ах… — Хейзел снова грустно повесила нос, захлопав ресницами. — Как бы мне хотелось вновь… Встретиться с ним. Просто… сказать спасибо, — с этими словами она прижала колени к груди и стихла. — И… как его звали? — осторожно поинтересовался я. — Фрэнк, — совсем тихо прошептала Хейзел, и на ее губах заиграла стеснительная улыбка. Ясно, мальчишка с карты трех кубков. Придется раздобыть малышке этого рыцаря с луком и без коня. — Разберемся, — уверенно бросил я и стянул с лица маску. Девочка вновь посмотрела на меня так, будто бы видела какое-то божество, и накрыла рот обеими ладошками. — Ты! Тот мальчик у алтаря! — восхищенно воскликнула она, и тут же растерялась. — Но если ты и про богов этих знаешь… и здесь… — Я тут так… Ищу кое-что, — отмахнулся я, поправляя серьгу в носу. — Ты не видела тут что-нибудь интересненькое? — Интересненькое? — А-ага. — Я видела… комнату, где висело множество-множество… амулетов? — Мм? — заинтересованно протянул я, поворачиваясь торсом к Хейзел. — Там они висят на веревочках, и подписаны, кому какой пойдет, — рассказывала мне она. — Там какие-то светятся, а какие-то нет. Мой, например, не светится. Но матушка сказала, что он загорится после обряда, и что будет гореть ярко-ярко! Я постучал пальцем по подбородку. — А ты можешь показать мне это место? — Там замок… — Не проблема. Дорогу найдешь? Немного помолчав, Хейзел наконец покивала и поднялась с пола, тут же почти что выбегая из комнаты. Я только чудом взял себя в руки, и, подскочив, побежал следом. Мне казалось, что мы целую вечность петляли по запутанным коридорам Лабиринта. Я мало знал о римском воплощении Аида, но, быть может, их родство каким-то образом помогало Хейзел ориентироваться в подземелье. Она шла не спотыкаясь, лишь изредка касаясь стен, будто бы проверяя, нет ли там случайного поворота. Я шаркал за ней, молясь всем богам, которых мог припомнить, чтобы за время нашего отсутствия нас не спохватились — придумывать байку для матушки, а уж тем более для Мэри, я был сегодня не в силах. Наконец, перепрыгнув последние две ступеньки и свернув за угол, Хейзел привела меня к большой деревянной двери. Присев перед ней на корточки, я внимательно всмотрелся в замочную скважину, и, решив, что это невероятно удачная возможность протестировать мои способности, открутил крышку со фляжки и вновь попросил струйку ихора скользнуть мне в ладонь. Где-то в желудке уже поселились первые признаки тошноты, но я постарался не обращать на них внимания, и, прижав ладонь к скважине, приказал струйке скользнуть в механизм. На лбу практически сразу выступили капли пота. Я еще не пробовал управлять ихором, который не соприкасался с моим телом, и, кажется, это было гораздо тяжелее, чем я рассчитывал, но падать лицом в грязь перед Хейзел я не собирался. Шумно втянув воздух через сомкнутые зубы, я сконцентрировался на призрачных ощущениях, на очертаниях, которые, казалось, вырисовывались перед глазами. Провернуть механизм в замке. Просто нажать в нужную сторону, провернуть необходимые цилиндры. Просто… Послышался щелчок, и я загнал ихор обратно во флягу и крепко сомкнул губы, не решаясь оставлять такой компрометирующий беспорядок после себя. С трудом вынеся вкус желчи, я заставил себя сглотнуть и с силой закрутил крышку. Нужно быть осмотрительнее — мои способности все-таки не резиновые. Но мои старания окупились мгновенно — Хейзел продолжала смотреть на меня так, будто я открыл перед ней дверь во вселенную, и, благоговейно охая, потянула ручку на себя. Я, на всякий случай, надвинул маску на лицо и ступил следом за ней в таинственную комнату с амулетами. Как оказалось, описание Хейзел было более чем точным — в комнате не было ни шкафов, ни кресел, никакой мебели — только дальняя стена была усеяна сотнями амулетов, часть из которых обворожительно сверкали в полумраке, а часть оставались тусклыми и безжизненными. Взяв меня за руку, Хейзел подвела меня ближе к стене, и, немного осмотревшись по сторонам, показала на свой амулет — почти что совершенно черный камень, насаженный на кожаный шнурок. — Значит… после обряда должен зажечься? — осторожно переспросил я, искоса глянув на Хейзел, и та радостно закивала. Я осторожно потрогал амулет двумя пальцами, он был гладким и прохладным, но ничего особенного я от него не почувствовал. Посмотрел на небольшую бумажку, прикрепленную сразу под ним с надписью: «Хейзел Левеск. ___. Πλούτωνας.». Задумчиво кивнув, я отошел к ярко-сверкающим амулетам, и стал пробегаться глазами по подписям. «Гарольд Сноу. XXI. Δεν.». Я не понимал, что значило последнее слово в подписях, но старался на этом не заострять внимание. Тем более, что намек на ответ пришел ко мне буквально в следующее же мгновение: я знал, благодаря Аннабет, что по-гречески «Афина» пишется «Αθηνά», и именно это слово значилось на подписи «Гретта Смит. XIX. Αθηνά.» под сверкающим округлым амулетом. Так что, быть может, это было обозначение божественного родителя. Соответственно, на подписи Хейзел скорее всего был Плутон. Что за бог по имени « Δεν» я все еще не знал, но намеревался выяснить. Мой взгляд случайно упал на небольшой угловатый амулет, сияние которого было окрашено в легкий сиреневый оттенок. И подпись — «Кристофер Манн. XIV. Διονύσιο». Кристофер был сыном Диониса, умер в четырнадцать лет. И то, что его амулет светится, что число странным образом совпадает с последним исполнившемся ему годом, когда как у Хейзел на этом месте стоит прочерк, никак, блять не могло быть самым обычным совпадением. — Эм… Кхм, Хейзел? Пойдем-ка отсюда, — я постарался звучать бодро, обхватывая одной рукой ее плечи. — Что-то мне кажется, что мы задержались тут. Если твоя мама узнает, что мы втихаря смылись. — Ах! Мама! — тут же перепугалась девчонка и пулей выскочила из комнаты. Я же, в последний раз оглянувшись на стенд с амулетами, решил, что обязательно расспрошу об этой чертовщине Люка, и захлопнул за нами дверь. Ох, как мне это все не нравится.***
Я открыл глаза. Иногда открывать глаза приятно — лениво, уютно, купаясь в лучах утреннего солнца, потягиваясь до глухих щелчков в суставах. Иногда просто не хочется — когда провел за учебой половину ночи, и вот тебе вновь нужно выскребать себя из койки и идти на учебу уже очно, надеясь, что строгий учитель не заметит твое имя в списке во время опроса. А иногда ты просто не можешь с первого раза открыть свои глаза, просто потому что веки, замызганные кровью, слиплись друг с другом. Вот это мой сегодняшний вариант. С тех пор, как я посетил комнату с амулетами прошло три дня — и ни одну из ночей мне не удалось проспать спокойно, и это с учетом таблеток-полумесяцев. Люк взволнованно протягивал мне стаканы воды, один за другим, пока я, обливаясь холодным потом, пытался отойти от бессвязного, но леденящего кровь кошмара. Поэтому прошлым вечером я взял на себя дерзость разгрызть три таблетки разом. В результате — действительно ночь без сновидений. И без воспоминаний о произошедшем — а там явно было чему происходить, раз уж по пробуждению я лежал на голом полу, в полувысохшей луже собственной крови, со слипшимися глазами и потрескавшимися сухими губами. Медленно ощупав пальцами ребра, и придя к выводу, что переломы меня все-таки обошли стороной, я выдохнул и опустил руки по швам. Что, блять? Я даже не узнавал комнату, в которой нахожусь. Может, это была одна из комнат для подготовки к обрядам — но она была пуста, если бы меня во сне подвергли каким-то ритуалам, тут остались бы инструменты, или хотя бы начертанные на полу знаки. Но ничего — голые стены, тусклая лампочка под потолком, липкий от моей же крови пол. Тихо прохрипев что-то предположительно нецензурное, но все-таки нечленораздельное, я заставил себя упереться локтями в пол и приподняться. Боль скрутила живот, но я постарался ее проигнорировать и, оттолкнувшись от земли, смог сесть, тут же упираясь в пол ладонями и пытаясь удержать свой вес. Голова сначала безвольно мотнулась вперед, но, взяв себя в руки и переждав резкую вспышку головокружения, я смог напрячь шею и поднять ее, снова осмотреться по сторонам. Как я сюда попал? Кто меня ранил? Сколько я спал? Почему я ничего не помню? Я посмотрел на предплечье и увидел четыре широкие, глубокие царапины, будто от когтей какого-то зверя, и от удивления брови медленно поползли наверх. Я с кем-то умудрился подраться? Кто-то напал на меня? Где Люк? Испугавшись за своего друга, я уже было заставил себя подняться с пола, когда дверь в комнату с грохотом распахнулась, и на пороге, прямо как по заказу, стоял бледный, перепуганный до смерти, но целый и невредимый Люк. — Дже… Господи? Господи, Джек! — ахнув, запричитал он, подбегая ко мне и на ходу опускаясь возле меня на колени. — Что с тобой случилось? Куда ты уходил ночью? — Я? Уходил? — с трудом пролепетал я, взявшись за руку Люка, чтобы иметь хоть какую-то надежную опору. Парень помог мне подняться с пола и тут же обхватил мое бесполезно заваливающееся на бок тело за талию, не позволив мне шлепнуться обратно на пол. — Ты… Ты встал, ночью, вроде как сказал что в туалет, я просыпаюсь, тебя нет, и я пошел тебя искать, а мне сказали что ты пошел дальше по коридору, я тут все, честно, все комнаты уже облазил, и… Кто на тебя напал? Джек? — Я не помню, — беспомощно пробормотал я, накрыв ладонью ноющий живот. — Тише, тише, давай обратно в комнату. Потом разберемся, — растерянно предложил Люк, и, обхватив меня покрепче, практически выволок из комнаты и потащил дальше по коридору, к уже хорошо знакомой мне двери. Я пытался сосредоточиться. Честно пытался. Пытался вспомнить, что именно со мной произошло, пока Люк обрабатывал мои раны и кровоподтеки, и время от времени небольшими глотками отпивал воду с размешанной в ней амброзией. Все, что мне удалось воскресить в памяти — так это длинные острые медные когти, пронзающие мое предплечье. И дальше — мрак. И до этого — мрак. — Ты не волнуйся, — утешал меня Люк. — Мы найдем этого урода. Он не мог просто так зайти и выйти незамеченным. Если бы я не знал, что если бы не ввязался в религиозную муть, то вполне мог бы прошмыгнуть вообще незамеченным, то, наверное, поверил бы. — Да мне не особо больно, — вяло откликнулся я, тут же заходясь кашлем. Видимо, моим бронхам ложь не по душе. Есть ли душа у бронхов? Поняв, насколько это, должно быть, идиотский вопрос, я не выдержал и хрипло рассмеялся. Боже, клянусь, я больше никогда в жизни не съем три таблетки-луны разом. Я мгновенно отупел. — Может, какой-то из мутантов сбежал, — продолжал рассуждать Люк. — Может, его уже отловили, и даже не поняли, что он кого-то успел покалечить? Я завтра схожу в стойла и посмотрю, нет ли кого-то более окровавленного чем обычно. Да уж, удачи с этим. Несчастные мутанты в своих клетках скорее травмируют самих себя, а потому их чешуя/мех/кожа почти всегда усыпаны капельками их собственной крови. Как будто их кто-то когда-то водил в душ. — Заняться тебе нечем, — отмахнулся я, допивая стакан с амброзией. — Оставь, Люк. — Но… — Эй, — я ткнул пальцем в его щеку. — Я сам виноват, что жахнул три луны разом. Может, я заблудился, и сам каким-то образом наткнулся на чудовище? Может, нарвался на драку? Может, меня забросило в параллельную вселенную, а потом выплюнуло обратно? Может, на меня напал Фредди Крюггер? Бог с ним, правда. — Какой ты религиозный, — фыркнул Люк, перевязывая мою больную лодыжку. — Когда не надо. — А когда надо? — На службе, например. Ты только и делаешь, что хмыкаешь с сарказмом да издеваешься над логикой… «святых». — Ну, каков учитель, таков и ученик, — с видом преисполненного мудростью старца протянул я. — Аминь, — хмыкнул Люк, и, закрепив эластичный бинт, подтянулся выше и сел рядом со мной возле изголовья кровати. — Слушай… А зачем тебе вообще было пить столько лун? — Я плохо спал, сам же знаешь. — Ты пил луны в те дни? — Да. — И все еще плохо спал? Я кивнул, и Люк устало вздохнул, забрал стака из моих рук и поставил его на при кроватную тумбу. Немного помолчав, я придвинулся к нему ближе, и, облокотив сдвинутые вместе колени на его бедра, заискивающе взглянул Люку в лицо. — Я… недавно наткнулся на одну комнату, — я взял его правую руку в свои ладони и принялся разглядывать потрескавшиеся местами костяшки и запачканные моей же кровью ногти. — Там было много-много-много амулетов… И какие-то из них прям светились, а какие-то нет… Ты не знаешь, что это такое? — я поднял взгляд на Люка, и отчего-то только сейчас осознал, что мы сидим с ним почти что нос к носу. Как-то… Странно. — Как тебе известно, Медея… — Люк осекся, глядя на меня и неловко улыбнулся. — Матушка, в смысле. Так вот, «матушка» была смертной, пусть и ведьмой, очень-очень много лет назад. Она воскресла благодаря пробуждению Геи, и, чудом избежав Танатоса, впрочем, я не уверен, насколько тщательно он искал, она ушла в подполье — и, заручившись укрытием отступников, стала жить-поживать, да добра наживать, — Люк положил свободную руку мне на спину, продолжая рассказ. — Вот только молодость штука… непостоянная. Да, матушка выглядит… Взрослой, но явно не на две тысячи лет? — я согласно помотал головой. — Но ей нужно черпать жизненные силы. Например… из душ смертных, — Люк вывернул другую руку из моей хватки и показал мне раскрытую ладонь, и медленно стал сжимать пальцы в кулак. — Они приходят очиститься от грехов, существующих и не очень, у ног выдуманного матушкой бога, чтобы просто… Вручить ей в итоге свою душу в условно-вечное пользование. Когда спрос на обряды вырос, души стали использоваться как электроэнергия — с подачи Мастера. Правда, души смертных дают мало энергии, а потому их нужно больше. Я смотрел на Люка, как на умалишенного, но он, возможно, не совсем верно истолковал мой взгляд, и продолжил рассказ. — Конечно, мы живем под крылом у монстра, но никто кроме Медеи не может наколдовать такой мощный туман. К тому же полностью управлять Лабиринтом не под силам даже ей, не то что кому-то из нас, — мне вспомнилась уверенность Хейзел, когда мы спешили к таинственной комнате, но поднимать этот вопрос я не стал. — Но Мастер взял с нее слово, что ни один полубог при этом не пострадает. Мне хотелось ударить его. Закричать, что он идиот, что Мастер его — конченный придурок, что Медея, — Медея! — из всех смертных, живших в древние времена, естественно плевать хотела на какое-то «слово», которое она дала, по ее меркам, какому-то молокососу, который и тысячи лет не пинал баклуши в Тартаре. Но он был не виноват в своей наивности. Закусив губу, я проглотил все резкие и мерзкие слова, и, схватив с тумбочки тетрадь со своими заметками и ручку, написал на листе «Δεν». — Ты знаешь, что это значит? — вместе претензий поинтересовался я. — Нет. — Не знаешь? — Блять, — Люк ударил ладонью по лицу и усмехнулся. — Это слово по-гречески значит «нет». Я задумался на секунду, но потом, поняв всю абсурдность ситуации, расхохотался, за что получил слабый щелбан по лбу. — Смешно ему. — Ладно-ладно… просто получилось как в дедовском анекдоте, честное слово. Люк улыбнулся, даже как-то то ли снисходительно глядя на меня, то ли с какой-то… теплотой? Привязанностью. Да, привязанностью. Наверное. — Голодный? — спустя пару минут уютной тишины спросил Люк, положив ладонь мне на колено. — Немного, — кивнул я, зевая. Бока все еще болели, хотя благодаря амброзии уже пришло болеутоляющее онемение. — Ты стал чаще выходить из комнаты, — отметил Люк. — Лучше себя чувствуешь? — Немного, — как попугайчик повторил я, и друг ущипнул меня за нос. — Немного, немного… — передразнил меня Люк, и, помолчав, сгреб меня в охапку и завалился на кровать. Фыркнув и тут же зашипев от тупой боли в боку, я повернулся на другой бок, снова оказываясь лицом к Люку. У него, вроде как, красивые глаза. Светлые, хитрые. Вечно улыбающиеся, что-то замышляющие. Там, за ними, явно бегают туда-сюда маленькие мыслишки, словно множество мышек-полевок. Из-за русых волос ему достались довольно светлые ресницы и брови — но не такие светлые, как у Малкольма. Левую сторону лица рассекал белесый изломанный шрам, прореживая бровь, и только каким-то чудом не задев глаз. Чуть нахмурившись, я поднял руку и осторожно провел указательным пальцем по шраму. — Откуда он у тебя? — негромко спросил я. — Неудачная стычка с дракончиком Спайро, — фыркнул Люк и устроился поудобнее на подушке. — А твой? — он прислонил ладонь к моему животу и я точно знал, какой шрам он имеет в виду. — Подстрелил ковбой, — усмехнулся я. — Это была нечестная дуэль. Почему-то мне не досталось револьвера — кончились. Люк печально усмехнулся, но все-таки продолжил немного хмуриться. Я даже не знал, в курсе он, что он хмурится, или нет? Может, и не в курсе вовсе. Я убрал его руку со своего живота, и сжал его ладонь в своей, задумчиво проваливаясь в тишину. И, через пару десятков вдохов, я и сам не заметил, как провалился в сон. Спокойный, лишенный кошмаров и каких-либо сновидений.***
Декабрь. На дворе уже декабрь — и не просто декабрь, а двенадцатое декабря! — и меня все еще не было дома. Поджав левое колено к груди, я скучающе уставился на унылый календарь с красноносым оленем. Я, как подсказывал мне разум, «доигрался» с ихором. Казалось бы, сущая шалость. Я просто не стал перебинтовывать оставшиеся от когтей Неизвестного Мутанта царапины, которые отчего-то заживали уже третий день, и опустил ладонь в уже знакомый поддон, куда вылил уже почти родную порцию ихора. И та, видимо, возьми и проскользни прямо в этот порез. Я не знал, как рассказать об этом Люку. Мне было страшно признаться, что в эксперименте с таким непредсказуемым объектом я расслабился настолько, что позволил ему… буквально забраться к себе под кожу. Меня передернуло от пробежавших по спине мурашек, и я зажмурился, утыкаясь лицом в коленку. Наверное, я просто накручиваю себя, но я буквально чувствую, как струйка ихора извивается где-то в моем теле, как самый мерзкий и смертоносный паразит. Хотя в моей крови тоже присутствует ихор — в той или иной степени, — но это явно не имеет ничего общего со сложившейся ситуацией. Все подопытные умирали, вовремя вспомнилось мне. Простонав от разочарования, я крепче обнял ногу и был готов уже свернуться в клубок так сильно, что схлопнулась бы вселенная, если бы слева от меня мягко не щелкнул дверной замок. — Джек? Я поднял голову и испуганно уставился на Люка, тут же поджимая губы. — Боже, Джек? Ты в порядке? — Люк закрыл за собой дверь, и, спешно стянув с себя пальто и кое-как разувшись, широкими шагами подошел к кровати. — Ихор… — пробормотал я, глядя на затянувшиеся розоватыми шрамами порезы на руке. — Ихор… Что? Разлил? Ничего страшного, я достану новый, — Люк провел ладонью по моим волосам, и я, вздохнув, снова посмотрел на друга. — Он… Так… — я провел пальцем по своему предплечью, останавливаясь возле шрамов. — Скользнул, и… и внутрь… Вот теперь Люк побледнел. Он схватил мое лицо и поровнял со своим, вглядываясь в мои глаза. — Джек? Ты хочешь сказать, что сейчас этот ихор где-то… гуляет по твоему телу? — Ага. — Ты серьезно? — Ага. — Давно? — Уже часа как… — я отвел взгляд на настенные часы. — Три. — И ты еще жив? — Спасибо за бодрый настрой… — пробормотал я, но Люк даже не подумал обижаться. Он сел на кровати и взял меня за запястья, развернул их тыльной стороной вверх и стал высматривать что-то, только ему известное. Мы посидели в таком положении и полной тишине минут пять, пока Люк осторожно не провел по одной из моих вен на левой руке. Сначала я не понял, что он имеет в виду, а потом увидел, что она слегка поблескивает золотом. Потом Люк взял меня за подбородок и снова заставил посмотреть ему в глаза, теперь внимательно вглядываясь в мои, и, помолчав еще немного, постучал указательным пальцем по моему нижнему веку. — И здесь радужка… Буквально… — он приблизился почти вплотную к моему лицу, и я задержал дыхание. — Буквально… тоненькие, словно волосинки… — Кто? — Золотые прожилки. — Блядь, — шепотом выругался я, крепко сжав руку Люка. Тот, будто очнувшись от транса, слегка отстранился от моего лица и взглянул в мое лицо обеспокоенно. — Как ты себя чувствуешь? Что-то болит? — он погладил меня по щеке, и его присутствие было успокаивающим, и тревога, готовая было сожрать меня с потрохами, начала испаряться, не оставляя никаких болезненных ощущений. — Нет, — несмело пробормотал я, не смея отвести взгляд от Люка. — Никаких больше экспериментов с ихором, Джек, — хриплым от волнения голосом подытожил Люк. — Ни-ка-ких. Скажем ведьме, чтобы сами разбирались со своими чертовыми сыворотками. Эй, эй, все будет в порядке, — он провел большим пальцем по моей скуле и утешающе улыбнулся. — Подопытные умирали в течении первых тридцати минут, и с пятой минуты начинались мучения. Думаю, ты в безопасности. Но мы, блять, рисковать больше не станем, ты меня слышишь? Я тупо покивал, не в силах даже открыть рот, чтобы выразить всю степень своего облегчения. Улыбнувшись чуть шире — видимо, чтобы уж точно успокоить и утешить меня, — он опустил руку от моего лица и осторожно отцепил мои пальцы от своего запястья — я даже не думал, что так крепко за него схватился. — Все будет хорошо, Джек. Все будет в порядке, — продолжал бормотать Люк, уже, видимо, надеясь успокоить себя. Я судорожно вздохнул и облизал пересохшие за несколько часов нервного ожидания губы. — Я и не думал, что… — я запнулся и помотал головой. Конечно, я не думал, когда я в последний раз думал? — Прости, что напугал. — Что же… если бы я узнал о произошедшем сразу, то наверняка бы распсиховался, и тогда ты бы точно нашел у себя пару-тройку лишних симптомов, — попытался отыскать плюсы в моем одиноком страдании Люк, за что получил тычок в бок. — Ауч. — Я не видел в документах таких подробных записях об отравлении ихором, — наконец сформулировав внятную мысль, сказал я. — Откуда информация про… пять минут, полчаса?.. — Присутствовал, — коротко буркнул Люк и потер шею. — И один из ученых в той группе был моим давним товарищем. Он и поделился статистикой. Ее, конечно, в ознакомительных документах не держат, только по специальному запросу. Чтобы лишний раз не пугать никого. — Мечта конспиролога. — Это точно, — слабо посмеялся Люк и вздохнул, стянул с себя свитер и остался в одной футболке. — Планы на Рождество? — Еще десять дней, — буркнул я, кинув быстрый взгляд на календарь. — Я не говорю «что мы будем делать сегодня, ведь уже сочельник», я говорю про планы. Некоторые планируют празднование Рождества за полгода до самого праздника. — Нет планов, — буркнул я, надеясь остановить его словесный поток. Вообще, было бы неплохо выбраться домой… Эдакий… подарочек под ёлку, бродяга-Джексон. — А чем бы ты хотел заняться? — он снова уселся поудобнее и взял меня за руку. Его присутствие окончательно успокоило мои взбудораженные инцидентом с ихором нервы. Ну и что, что он попал ко мне в организм? Ну стал я на один процент больше полубогом. Во мне, между прочим, и так меньше крови богов, чем… Чем даже в Люке, раз он прямой потомок Гермеса. — Хм… Может, я бы хотел… съездить домой, — неуверенно протянул я, вырисовывая пальцем фигуры на ладони Люка. Во взгляде друга проскользнула какая-то тоска, и он подтянул меня поближе к себе. — Далеко отсюда? — мягко поинтересовался парень. — Ну так… Относительно, — нехотя пробормотал я, утыкаясь лбом ему в плечо. Зрительный контакт показался мне… излишним. — А твой дом? — Коннектикут. Знаешь, где это? — Без понятия. Люк фыркнул и еле слышно рассмеялся, потрепал меня по волосам. — Я даже не сомневался. — А давно ты не был дома? — я поднял голову и все-таки посмотрел на Люка. — Давно, — парень медленно кивнул и провел костяшками по моей щеке. — Но здесь тоже в каком-то смысле… дом. Наш с тобой. Я даже не успел обдумать его слова, выдать какой-нибудь неловко-остроумный ответ, попытаться увести разговор в другое русло, когда его губы неожиданно накрыли мои. Его дыхание обожгло мою кожу, и я почти испуганно вздрогнул, отчего-то не решаясь отстраниться сразу. Пару секунд спустя я все-таки очухался и неловко повернул голову в сторону, и поцелуй плавно перекочевал на щеку, заставляя меня снова вздрогнуть. — Блядь, Люк… — Мм? — протянул он, все-таки слегка отстраняясь и заглядывая мне в глаза. — У… У меня девушка есть, — пробормотал я, слабо веря своим собственным словам. — Познакомишь? — мгновенно ответил он и обезоруживающе улыбнулся. Я открыл рот от удивления, и, кажется, это его только еще больше повеселило. — Ну, ну… Матушка велела делиться. Тем более таким редким сокровищем. Кажется, мой мозг совершенно отключился. Я ошарашенно пялился на Люка, на его самодовольную морду, на эту улыбочку, на шрам, сморщившийся возле левого уголка рта, на целый хоровод дьяволят, пляшущих в его невозможно наглых глазах. Тяжело, очень-очень тяжело вздохнув, я на мгновение отвел взгляд в сторону, пытаясь собрать в голове хоть какое-нибудь мал-мальски связное предложение. Потерпев поражение три раза подряд, я помотал головой, и, мельком глянув в эти дьявольские глаза, чуть нахмурился. Нахуй Люка. И, схватив его за воротник, притянул к себе и с яростью поцеловал.***
Язык — могущественное оружие, и уж кто-кто, а Люк точно знал, как им пользоваться. Его бормотание напоминало молитву, в которой единственным божеством, которому он хотел бы поклоняться, был почему-то я. Откуда у него в голове возникали слова, обжигающие, смущающие, и каким образом ему удавалось вкладывать их мне в голову так, будто это были прописные истины, я не знал, но его речи, будто прогретые солнцем морские волны, мягко окутывали меня, не вызывая ни сопротивления, ни омерзения к самому себе. Я не мог ненавидеть человека, которого он описывал мне. Тем не менее, в его словах не было никакого похабного жара или замызганного плотского влечения. Он не видел во мне вещь, или собственность. Не сковывал мои движения, не привязывал, но я и не хотел уходить никуда. Я никогда даже не задумывался о том, как чувствовать себя любимым. Моими параметрами были разве что «уровень принятия» и «желание находиться рядом со мной». Оказывается, можно было хотеть гораздо большего. И в этом, судя по тому, как об этом рассказывал Люк, даже не было ничего постыдного и страшного. Перекатившись на бок и утянув меня за собой, Люк внимательно посмотрел в мое лицо и нежно, ласково усмехнулся. — Хэй, Джек. Я сонно поморгал, раскрывая глаза пошире и слегка улыбнулся. — Мм? — Ты же понятия не имел о том, кто такой Мастер, когда я тебя встретил, да? Повисла тишина. Не напряженная, я не чувствовал себя как на допросе, и не особо неловкая. Я скорее позволял Люку прочувствовать всю глубину своих первоначальных заблуждений, задуматься о количестве поспешных выводов, вспомнить, какой обширный кусок моей слабенькой «предыстории» именно он сам вложил мне в уста. — Долго ты соображал, — мягко поддразнил его я, ткнув пальцем в нос. Люк только самоуничижительно улыбнулся и свел брови к переносице. — Поверить, блять, не могу, — он тихо посмеялся и перекатился на спину, без малейшего труда утягивая меня следом и укладывая головой к себе на плечо. — Я сам тебя выдумал, а потом удивлялся, как же так вышло, что ты так многого не знаешь… — Ты был так уверен в своей версии, — усмехнувшись, пробормотал я. — Мне было жалко тебя расстраивать. Люк погладил меня по спине, задумчиво глядя в потолок. Если бы он сейчас поднял руку чуть выше и свернул мне шею, я бы не сильно удивился, но отчего-то страха у меня это не вызывало. Может, потому что я знал, что он так не сделает, и если он и чувствует раздражение, то только на себя. — Во что я тебя втянул, — спустя пару минут молчания вновь заговорил Люк, теперь немного опустив голову и взглянув мне в лицо. Я только пожал плечами. — Не то чтобы у меня было что-то поинтереснее на уме, — попытался утешить его я. — Ты не пони… — он помотал головой и притянул меня ближе, сцепив пальцы в замок за моей спиной. — Эй. Спроси меня что-нибудь. — Как ты попал к отступникам? — спустя небольшую паузу пробормотал я. — Однажды… В общем, не знаю, в курсе ты или нет, но полукровки из лагеря ищут некие… артефакты. Божественные игрушки, наделенные малой частью их дара, иногда полезные в бою, если Мойры чувствуют себя особенно щедрыми в тот день. Я кивнул, то ли подтверждая, что я знаю, о чем речь, то ли просто демонстрируя, что я услышал и понял, о чем он в принципе рассказывает — любой из вариантов мне подходил. — И я помогал, честно, как мог, — Люк устремил взгляд в потолок, наверное, воскрешая в памяти нужные воспоминания. — Но одно из заданий… Чуть меня не убило. Я прижался щекой к нему, с интересом вслушиваясь в историю. — Мы пытались достать щит Кимополеи. Даже не так — просто его перевезти в лагерь, в надежное убежище в Большом доме. Все было спланировано, склад хорошо охранялся, нам удалось даже уговорить Минотавра и поставить его на охрану — ну, в основном заслуга бывшей старосты домика Афродиты, ну, Силены Боргард. Полубоги прошлого поколения редко вообще откликаются на помощь, но они с супругом все еще поддерживают контакт с лагерем. В общем… Все пошло наперекосяк. Мм, видел я эту историю. Правда, судя по всему, со стороны того самого «наперекосяка». — Минотавр взбесился, и щит пропал, и меня отправили в погоню за предполагаемыми похитителями, — погони за нашим грузовиком не было — значит, Люка изначально направили не в ту сторону, — и я сказал Бетт, что скоро вернусь, но на шоссе занесло машину, и… — Люк пожал плечами, не специально слегка толкая меня. — В общем, груда металла, огонь, кровища… — он провел пальцем по своему шраму на лице. — И, конечно, украшение в подарок. Там-то, под обломками, Мастер меня и нашел. Они забрали меня к себе, выходили, ну и там я… влился. Я понял, чего они хотят добиться, и даже если этого не возможно достичь… Иногда, чтобы быть довольным собой, достаточно придерживаться пути. Так в конце концов можно будет сказать, что ты пытался. — И ты доволен собой? — невольно спросил я. — Нет, наверное, — Люк снова посмотрел на меня и улыбнулся. — Но я стремлюсь к этому. Я медленно кивнул, переваривая информацию. Потом, приподнявшись со своего места, перекинул ногу через его бедра и увалился на него сверху, сложил ладони у него на груди и уперся в них подбородком. — Расскажи мне еще про артефакты. Что там еще есть? — В тебе проснулось любопытство? — насмешливо спросил он, убрав челку с моего лба, и выглядя странно благодарно. Быть может, он был рад, что я не стал вкапываться в его историю присоединения к условным «силам зла». Я бы и не стал — каким бы предателем я его не считал, я видел в его взгляде, каждый раз, когда речь заходила о лагере или его старых товарищах, он неизменно менялся в лице, становясь как-то мягче, задумчивее. О полной и безоговорочной верности Мастеру можно было даже не заикаться. — Немного, — кивнул я, похлопывая пальцами по его груди. — Артефакты… Их много, часть из них по большей степени бесполезны, часть принадлежит конкретным полубогам, но есть несколько бесхозных. Четыре, если быть точным, — он ткнул пальцем мне в нос. — Щит Кимополеи, о котором я тебе рассказывал, позволяет создавать сильные воздушные вихри и контролировать течения. Нам это особо ни к чему, но Мастер сотрудничает со многими смертными, для чего нужны деньги. Деньги он берет в основном из нелегальной торговли, и что может быть лучше, чем ускорить корабль с дорогостоящим грузом, при этом зная, что содержимое не пострадает? — Выгодно, — согласно кивнул я. — И смертные видят это просто как… «расторопность продавца», и особо не заморачиваются с причинами столь быстрой доставки, — пояснил Люк. — Мастер держит щит в порту в Пенсаколе — он глубоководный, так что яростные вихри Кимополеи не особо мешают судоходству. Пенсакола? Где это вообще? Судя по тому, что я не имею вообще ни малейшего понятия, где это — довольно далеко. — Есть еще плеть Немезиды, — Люк снова стукнул указательным пальцем по моему носу. — Она используется в основном… В пыточных целях, если мы будем честны. Но Мастеру чаще всего удается расколоть человека устно, так что она валяется где-то в наших церковных подземельях на случай появления какого-нибудь особенно крепкого орешка. Какая притягательная новость. — Есть еще… Перстень Хионы, — продолжал он, опять чуть хлопнув меня по носу. Видимо, это был его способ вести счет артефактов. — Была неплохой безделушкой, но зато какой из нее удалось выплавить меч! — у меня похолодело под сердцем. В смысле, блять, выплавить? — Правда, Мастер вручил его какому-то своему старому дружку. Он держит его в телохранителях, и поверь мне, тебе бы не хотелось попасть под его тяжелую руку. Холод этого клинка может сделать небесную бронзу хрупкой словно пергаментный листочек. — Опасная штука, — буркнул я, наклоняя голову на бок и прижимаясь щекой к своей ладони. — И наконец, посох Гипноса, — Люк ущипнул меня за нос, заставив меня фыркнуть. — С помощью него Мастер делает большие деньги. «Звездочки» и «полумесяцы» — это по сути сахар, пропитанный сонным благословением, — я вылупился на него во все глаза, поняв, что именно я принимал как минимум на протяжении месяца на постоянной основе. — Вызывает привыкание немного, конечно, но слезть можно. Особого вреда не заметно, честно. Может, нервозность? Но это от любых стимуляторов и снотворных так. Полумесяцы благословляют на сон, звездочки — наоборот, бодрят так, будто ты уже проспал восемь часов. Ну, это ты и сам знаешь. Правда, еще с помощью посоха синтезируют какие-то наркотики посерьезнее, но это уже так, для сбыта смертным. Такие вот дела. Я изумленно смотрел на Люка, стараясь собрать картину воедино. Я не просил о такой обширной информации, но Люк, как обычно, отдавал больше, чем я рассчитывал. Правда, местоположение я в итоге знаю только у двух артефактов, но с этим уже можно работать. — Безумное дерьмо, — скупо прокомментировал я, и Люк только ухмыльнулся. — Ага, — он снова пригладил мою челку. — Расскажи ты что-нибудь. Я задумчиво потер большим пальцем нижнюю губу, прикидывая, что можно рассказать Люку. Что-нибудь ценное. Я приблизился почти вплотную к его лицу и слегка ухмыльнулся. — Ты можешь звать меня Перси, — еле слышно прошептал я, и с наслаждением проследил за тем, как удивленно приподнялись его брови. — Перси? — Мх-м. — Это… Что-то вроде среднего имени? Или прозвище? — Люк улыбнулся, проведя ладонью по моей спине. — Это имя больше обо мне, чем Джек, — туманно объяснил я и пожал плечами. — Только не… при всех, — я неопределенно махнул рукой в сторону двери. — Только между нами. — Только между нами, — кивнул парень и глубоко вздохнул. Наверное, ему уже тяжело так дышать, так что я скатился с него и устроился на боку. — Я хочу завтра сходить в лабораторию, — спустя пару минут уютной тишины попросил я. — По поводу? — Посмотреть результат других исследований. Порыскать в заметках. Может, придет какая идея по поводу мутантов. — Завтра праздник Кровных уз, — как бы между прочим напомнил мне Люк и поправил сережку в моем носу. — И? — И нам нужно будет присутствовать, апостол Змей, — хмыкнул парень, тоже устраиваясь на боку, лицом ко мне. — Это к которому готовится чета Левеск? — Ага. Амиши любят традиционные праздники. Правда, женщина отправится в амулет, а девчонка в прислужницы к Медее, но… По крайней мере «матушка» постарается сделать это пафосно и красиво. Ах, вот оно что. — Я быстро, — тут же предложил я, взяв Люка за руку. — Ну… В смысле, освобожусь вовремя. — Несомненно, — саркастично пробормотал он, но все равно поцеловал меня в лоб. — А теперь тебе нужно поспать. Ты и так нахлебался ихора на сегодня. — Ну ма-ам, — протянул я, тут же посмеиваясь. — Ладно. А как мне завтра войти в систему? Мне нужно будет воспользоваться компьютером в лаборатории. Люк внимательно посмотрел мне в глаза и задумчиво кивнул. — Ларри как-то одалживал мне свой логин и пароль от его учетной записи. Лежит у меня в сборнике молебен для дней Причищения и Богоуслужливости. — Ларри? — Заместитель руководителя экспериментальных работ. Думаю, у него есть доступ ко всем документам, в которые ты хочешь запустить свой дурацкий любопытный нос. Я растянулся в довольной ухмылке, и Люк, решив, что разговор окончен, накрыл меня одеялом.***
Конечно же все должно было полететь в Тартар. Увидев в перспективе хоть какой-либо план действий, я решил не сидеть на месте. Придя на следующий день в лабораторию, я обшарил десять ящиков, пока наконец не нашел чью-то флэшку. Мысленно извинившись перед ее хозяином, я вставил ее в компьютер, и, зайдя с помощью выданных Люком логина и пароля, открыл ее в проводнике. На мое счастье, там было всего семь легких файлов, и я даже не стал заморачиваться с их удалением — ну, вдруг тоже что-то важное? Обшаривая папки с документами, я вырезал и переносил на флэшку те, где содержались общие сведения об успехах и провалах в селекции монстров, естественно забрал проект сыворотки, и на всякий случай несколько других подозрительно выглядящих файлов — времени особо их разглядывать у меня не было, и второго шанса пошарить вот так прямо в хранилище данных отступников у меня уже не будет. Я твердо решил покинуть сегодня церковь. Раз и навсегда. Теперь, когда у меня была информация, я мог действительно вернуться домой не с пустыми руками и придумать достойную отговорку. У меня были результаты. От меня была польза. И даже если мысль о потере Люка неприятно колола в груди, я не позволял себе на ней зациклиться. Мимолетная интрижка, или возможность исправить все говно, что я натворил под эгидой Форда? Ответ более чем очевиден. И все равно колет. Сука. Я нахмурился, глядя на то, как медленно продвигается перемещение файлов и раздраженно откинулся на спинку стула. В этот момент дверь в лабораторию скрипнула, и на пороге оказался апостол орел. Меня должен был забрать Люк — и то только перед самой церемонией «покровительства», и, бросив взгляд на часы, я понял, что до нее еще как минимум полчаса. — Потерялся? — шутливо бросил я, но орел отчего-то был не в настроении. — Что ты тут делаешь? — рыкнул мужчина, неспешно, но неотвратимо приближаясь ко мне. Я как бы невзначай накрыл ладонью компьютерную мышь и еле-еле нажал на левую кнопку, сворачивая окно с прогрессом перемещения файлов. — Прохлаждаюсь. — Пиздуй отсюда, — строго приказал он, на что я только приподнял брови. — Эй, брат, остынь… — Не браткай мне, мерзавец, — резко мотнул головой он, останавливаясь в паре метров от меня. — Может, ты и обдурил матушку и безмозглого упыря, но я вижу тебя насквозь. — Это типа шутка про остроту орлиного зрения? Острота, кстати, ничего общего с рентгеновским зрением не имеет. — Слыш, — он сократил расстояние между нами за мгновение и поднял меня за шкирку со стула. — Я уж не знаю, что ты, крысеныш ебучий, разнюхиваешь здесь, но… — его взгляд, как и мой, упал на всплывшее в уголке экрана ма-аленькое сообщение, и я возненавидел всю технику, а в особенности этот конкретный компьютер. «Перемещение файлов завершено». — Сука, — процедил орел, переводя на меня преисполненный ненависти жгучий взгляд. Я неловко улыбнулся, но моего обаяния было уже недостаточно, чтобы усмирить его отчасти достаточно праведный гнев — и в следующее же мгновение я перелетел через ряд компьютеров и больно ударился о край столешницы. — Блять… Эй, погоди, я- — Закрой пасть, — орел уже каким-то чудом снова оказался возле меня, и, крепко схватив за воротник, вздернул наверх, не позволяя мне даже достать ногами до пола. Я чувствовал его горячее и дурно пахнущее дыхание и старался не выблевать на него свой скудный завтрак. — Ох, змеюка подколодная, — его губы растянулись в жестокой ухмылке. — Я уже предвкушаю, какую страдальчески-преданную мину скорчит тупорылый лис, когда узнает об этом. Быть может, матушка даже позволит ему самому выпороть тебя плетью Немезиды, а? О, ты будешь молить о пощаде, о легкой смерти, — думается мне, что он был свидетелем какой-то такой порки, раз он рассказывал о ней с таким вкусом и почти что трепетом. — Тварь, — сплюнул он, сдвинув маску выше на лоб, и чувствовать слюну на своем лице было крайне неприятно, — получишь по заслугам. — Бог накажет, — издевательски протянул я, пиная его между ног. Подло и беспроигрышно. Я рванул обратно к проходу, и, перепрыгнув через угол столешницы, метнулся к компьютеру, тут же выдергивая из гнезда флэшку и торопливо запихивая ее во внутренний карман мантии. Очевидно, на этом мое время кончалось, потому что в следующее же мгновение я почувствовал удар в висок. Отшатнувшись и упав на пол, я отполз подальше от взбешенного орла, но тот мгновенно схватил меня за воротник — у него явно есть любимые приемы, — и попытался вытянуть меня из лаборатории, но я, схватившись за штатив для колб, вмазал громиле им по голове. Маска съехала сильнее и я столкнул ее штативом, ударяя уже по ничем не защищенной голове. И потом еще раз, и еще раз, пока мне в лицо не брызнула кровь из его рассеченной брови. Он не отпустил в этот раз мой воротник, и отпихнул меня в сторону стола с испытуемыми образцами. Под звонкий аккомпанемент бьющихся колб я повалился на пол. Осколки захрустели под моими ладонями, и я с омерзением подумал о неизвестных мне реагентах, вполне возможно уже вступающих в реакцию с брызгами моей собственной крови. Я заставил себя подняться и побежать дальше по проходу, время от времени цепляясь за столы, чтобы не подскользнуться, и выдергивая ящики из пазов, надеясь немного замедлить апостола. Услышав тяжелое дыхание за своей спиной, я схватил один из мониторов и почти не глядя швырнул его за спину, стараясь просто выиграть себе время. Трюк не сработал, и я получил своим же монитором по голове. Звон в ушах помешал мне быстро сориентироваться в пространстве, а потому орел, прочувствовав, насколько это круто — быть почти на сорок кило тяжелее оппонента, — снова отбросил меня в сторону. В этот раз удар о столешницу выбил из меня воздух, и я, словно мешок картошки, обмяк на полу. Вчерашние эксперименты с ихором плохо на мне сказались — я чувствовал постоянное головокружение, подташнивание, и, конечно, в таком состоянии говорить об управлении кровью не приходилось. Я потер больной затылок и поднял затравленный взгляд на подходящего ко мне орла. Судя по всему он потерял вкус к изощренным пыткам, и просто собирался убить меня прямо на месте. По крайней мере именно это пришло мне в голову, когда он вдруг вытянул из кармана зажигалку. Хорошая, с откидной крышкой, чтобы поддерживать пламя не нужно зажимать никаких кнопок или прокручивать колесико — совершенная автоматика. — Прикурим? — хрипло поинтересовался я, когда пламя заплясало из сопла. — Выкурим, — прорычал орел и бросил зажигалку в лужу реагентов. Ох, бля- Мне стоило, честно, задуматься о том, что эта хрень может воспламениться. Справедливости ради, если бы я даже и держал такую возможность в уме, то вряд ли рассчитывал бы, что этот придурок решит устроить поджег в комнате, в которой, блять, сам находился. Но, что есть, то есть. Может, он не ожидал, что пламя будет такой силы — перемешанные друг с другом химикаты вспыхнули так быстро, что он даже ахнуть не успел. Я метнулся в сторону, чудом уворачиваясь от языков пламени и стряхивая огоньки со своих плеч и подола мантии. Орлу, стоявшему на другом конце взрывоопасной лужи, повезло гораздо меньше — со страшным болезненным воплем он рухнул на колени, почти мгновенно окутанный пламенем — штатив, которым я его бил, был с колбой в держателе, а значит, он вполне мог быть полностью покрытым чем-то… опасным. Зажав руками уши и уже начиная кашлять от едкого дыма, я рванул к двери и буквально вывалился из лаборатории в коридор. Спотыкаясь и матерясь, я бежал по лестнице вниз — я знал, что Люк должен был готовить обрядную комнату где-то в глубине подземелья, и мне отчаянно нужен был совет. Кровь капала с подбородка, сердце бешено стучало в груди, но где-то на сороковой ступеньке я заставил себя остановиться. Лаборатория горит. Горит. С явными признаками борьбы — она уж точно не превратится вся в пепел после пожара, что-то да обязательно останется. Заметят пропажу файлов с сервера. Сложат два и два. И если я сейчас покажусь на глаза Люку, то ему придется выбирать — либо защитить меня и явно выставить себя моим сообщником, либо собственноручно передать меня в руки матушки для «справедливого» наказания. И я не мог с ним так поступить. Потому я рванул обратно и толкнул первую попавшуюся дверь. Снова коридор. Обругав мысленно всю эту сраную концепцию Лабиринта, я стал бесцельно носиться по коридорам, бесконечно толкая двери. В какой-то момент комнаты стали все чаще попадаться объятые пламенем, и это напугало меня до чертиков. Огонь распространялся, а я все никак не мог найти выход. В какой-то момент я ввалился в какую-то темную кладовку, и, споткнувшись о валявшийся на полу хлам, кубарем полетел вперед. Времени отвлекаться на хлам у меня не было, и я тут же начал подниматься на ноги, когда краем глаза заметил сверкнувший в полутьме камень. Замерев, я осторожно выпрямился, не отводя глаз от находки, и медленно подошел к куче сваленного мусора, отряхивая пыль с штанин. Присел аккуратно на корточки и столкнул в сторону груду металла, неожиданно оказавшуюся старыми искореженными доспехами. Передо мной лежала инкрустированная камнями рукоять плети Немезиды, нежно сверкающая в полутьме. Моя ладонь неуверенно дрогнула, когда я поднес ее ближе к артефакту, но затем, затолкав все сомнения подальше, осторожно вытащил его из доспеха через пробитую в его груди дыру. Я позволил себе выдохнуть и на мгновение предаться воспоминаниям. Волна облегчения, волнения и трепета, такая же, что и все предыдущие разы, что я прикасался к артефактам, была опьяняющей. Лишь на миг мне снова четырнадцать, я дрожащими пальцами цепляюсь за посох Гипноса и с восхищением и ужасом разглядываю его, сердцем чуя, что впереди меня ждет громадная засада, и мне некуда бежать, но я все равно сбегу, спасусь и обведу всех вокруг пальца — как я всегда и делал. Губы растянулись в ухмылке, и я, набравшись уверенности в этих осколках воспоминаний, поднялся на ноги и заткнул плеть себе за пояс, как когда-то сделал с посохом перед прыжком с моста. Если уж я тогда выбрался, ничего не зная и не умея, то сейчас мне точно ничего не грозит. Я выбежал из кладовки, но оказался не в коридоре, а за кулисами, неподалеку от алтаря. Весь главный зал полыхал — пыльные тяжелые кулисы легко подхватили пламя, как и деревянные перегородки, скамейки и сцена. Пластиковые стулья плавились, и я чувствовал их тошнотворный бензиновый запах даже отсюда. Но не это привлекло мое внимание. Обвалившаяся под натиском огня деревянная арка, в которой чаще всего стояли принимавшие участие в обряде верующие, грудой бесполезного тлеющего мусора лежала посередине сцены. Возле нее сидела сгорбившись Хейзел, ее венок облетел и пожух, платье кое-где было порвано, и она, накрыв обеими ладонями лицо, усиленно игнорировала разверзнувшийся вокруг нее пылающий ад. Я подбежал к девочке, на ходу падая на колени и хватая ее за плечи, резко встряхнул ее. — Хейзел! Хейзел, посмотри на меня! — А… апо-… — она заикнулась, и, убрав руки от лица, жалостливо взглянула мне в лицо. — Тут сейчас потолки к чертям обвалятся, нужно уходить! — настаивал я, тут же пытаясь встать с пола и утянуть ее за собой. — Ма… мама… — просипела девочка, снова переводя взгляд на разрушенную декорацию. И вот сейчас я увидел ручеек крови, выскальзывающий из-под одной из треснувших перекладин. — Я не думаю, что мы можем ей помочь, — торопливо объяснил я, не теряя времени на утешения. — Я ос-останусь, — икнула Хейзел, вытирая слезы и сопли рукавом. — Я… — Ты не остаешься, Левеск, — приказным тоном отчеканил я, и, дернув ее наверх, заставил встать на ноги. — Ты уйдешь прямо сейчас, там есть выход, видишь? — я указал ей на один из запасных выходов, которыми обычно пользовался Люк. Люк. — Но… Куда мне… — Эй, эй, — я схватил ее лицо в свои ладони и повернул к себе. — Поедем ко мне. К семье, а? Они полубоги, Хейзел, они помогут тебе разобраться в себе гораздо лучше кучки сектантов! Ты веришь мне? — Но ты… — Я шпионил тут, Хейзел, даже не бери в голову, я ни секунды не верил в то, что говорила ведьма. Поехали? Все будет хорошо, я клянусь. — Но… — Они хорошие люди, — я выпустил ее лицо и крепко сжал ее плечи. — Мы разберемся со… всем, когда будет время. — Пожалуйста, я… — Ну же, Хейзел, — я дернул ее за рукав платья и слабо улыбнулся. — Ты же храбрая полубогиня, м? Помнишь, я... Я же обещал тебе найти Фрэнка, ну? Найдем его вместе? Девочка нервно сглотнула, но все-таки нашла в себе каплю храбрости и смогла мне покивать. Удовлетворившись и таким ответом, я схватил ее ладонь и потянул прочь со сцены, к ближайшему запасному выходу. Балки над нашими головами шипели и трещали от бушующего внутри них пламени, и я время от времени стряхивал с нас искорки — с себя, понятное дело, практически мгновенно, все-таки на мне тоже были химикаты с лаборатории, и я не знаю, сколько еще смогу пробегать в испорченной ими мантии и при этом не стать человеком-факелом. Удача покинула меня прямо перед тем, как я преодолел последние десять метров перед дверью — балка, свалившаяся с потолка, шлепнулась о пол и раскололась, и языки пламени на мгновение взметнулись в воздух. Я отскочил от прямого пламени, и посмотрел на образовавшийся узкий проход между двумя довольно угрожающе горящими балками, и перевел взгляд на Хейзел. — План «Б», — буркнул я, вытягивая кошелек из внутреннего кармана и заставляя Хейзел его взять. — Выходишь, бежишь к остановке на противоположной улице, слышишь? — Нет, нет, стой… — попыталась воспротивиться Хейзел, но я тряхнул ее за плечи. Нет времени на возражения. — Сядь на сто тринадцатый автобус, — настаивал я. — Проедешь семнадцать остановок, слышишь? Сем-над-цать, выходишь, идешь прямо и налево, там будет мастерская. Там тебе нужно будет спросить Лео Вальдеса… Слушай меня, смотри на меня, — я крепче сжал ее лицо в ладонях. — Лео Вальдеса, если его нет, то Чарльза. Скажи, что… — я замялся, глядя в ее полные ужаса глаза. — Скажи, что ты от Перси. Тебе помогут. Я догоню тебя, как смогу. — Я не… — Мужайся, — коротко бросил я и оттолкнул девочку от себя, тут же отдергивая руки от жарких языков пламени. Благодаря своей узкоплечей комплекции, Хейзел легко пролетела между балками и обернулась на меня уже стоя возле двери и держась за ручку. Я улыбнулся и подбадривающе махнул в сторону выхода. — Беги! Встретимся в мастерской! — крикнул я, и Хейзел, в неудовольствии поджав губу, все-таки выбежала за дверь. И пламя от резко поступившего потока воздуха, дико взметнулось, заставив меня отступить. И оступиться. И упасть на пол. Это плохо. Я тут же попытался подняться, но с закрывшейся дверью кислород вновь стал сгорать, и я, царапая горло и кашляя, кое-как соскреб себя с пола и пошел туда, где очагов возгорания было слегка меньше. Глаза слезились, и я вспоминал пожар в мастерской, устроенной дьявольской девчонкой, и что-то сродни теплой ностальгии приятно кольнуло в груди. Хотя странно, я тогда ногу сломал, и чуть не помер. Впрочем, еще не вечер, может удастся подкрепить воскресшие воспоминания новым травматическим опытом. Спотыкаясь, я бежал мимо плавящихся стульев, прикрывая лицо рукавом, что не сильно спасало ситуацию. И только притормозил возле стойки с благовониями, и то только потому, что увидел держащуюся за стену и кашляющую Медею. Я подбежал к ней инстинктивно, тут же обхватывая за талию. Та резко подняла голову, но стоило ей осознать, что это я, ее взгляд почти мгновенно успокоился. — Мальчик мой… — проворковала Медея, и, закашлявшись, обняла меня за плечи. — Скорее… Скорее, надо уходить… — Идем, — буркнул я, утягивая женщину за собой в сторону выхода и неосознанно ощупывая свои карманы. Ручка. Отцовский меч. Я неспешно перевел взгляд с дороги на кашляющую ведьму и прикусил губу. Если это чудовище выберется отсюда, то просто найдет новую церквушку и устроит там свою изощренную пыточную. Приняв решение, я специально запнулся и повалился на пол, почти утягивая за собой ведьму, но только почти — мне нужно было, чтобы она осталась стоять. — Джеки? Ох, Джек! — воскликнула ведьма, наклоняясь ко мне и накрывая ладонью мою щеку. — Вставай, вставай, Джек, — ей пришлось набрать в голосе всю силу, которой она раньше манипулировала целыми толпами обманутых прихожан. И даже если я и почувствовал желание подчиниться ее просьбе-приказу, я не стал, а незаметно вытянул ручку из кармана. — Не могу… Кажется… — почти что неправдоподобно бормотал я, крепко сжимая в пальцах ручку. Ведьма схватила меня за лицо и обеспокоено всмотрелась в него. — Что? Что случилось? Ну же, Джек, тебе нужно найти помощь, пока… — мы вместе взглянули в сторону главного выхода — до него было только рукой подать! — и потом вновь взглянули друг другу в глаза. — Мне не нужна помощь, — я слабо ухмыльнулся, чувствуя головокружение от недостатка кислорода, и, прежде чем Медея могла что-то еще сказать, сдвинул большим пальцем колпачок ручки. — Тебе нужна. Лезвие с шелестом развернулось, мгновенно тяжелея в моей ладони, и насквозь пронзило грудь ведьмы. Та с влажным всхрипом что-то пробулькала, выпуская изо рта несколько струек крови, но я только дернул меч выше, надеясь уже прервать ее страдания. Горячая кровь капала мне на грудь и лицо, но если и было в этом мире хоть что-то, что могло доставить мне несказанное удовольствие от совершенного насилия, так это убийство абсолютного зла. Мразь, которая довела моего старшего брата до суицида, достойна умереть в забвении, преданная в последнюю секунду своего повторного пребывания на земле, хрипя и истлевая на глазах. Я отпихнул обмакнувшую ведьму вбок, и, поднявшись кое-как с пола, вытянул из ее груди меч. На всякий случай взмахнул им и отсек полную мерзких мыслей и планов голову от пораженного предательским клинком туловища. В глазах темнело. Я заставил себя сгорбиться, но сохранить равновесие, и захромать к выходу. Мне по дороге не встречались трупы — скорее всего напуганные прихожане выпорхнули из проклятой церкви с первыми языками пламени, а потому я был практически уверен, что мирное население уцелело — настолько, насколько это вообще было возможно. Я надеялся, что Люк успел уйти. Он не мог умереть вот так тупо, сгорев в лабиринте, или, что еще хуже, выбежав на мои поиски в этот чертов главный зал. Мне пришлось выбивать дверь плечом, и та поддалась только раза с третьего. Я вывалился на улицу, тут же скатываясь по лестнице вниз, на траву, и пламя лизнуло меня в спину, но вреда каким-то чудом не нанесло. Я позволил себе унизительно отползти подальше от разверзнувшегося на земле Ада, и, подняв взгляд на здание, понял, что из-за моих выходок, по-ходу, наконец-то выбило окна, и теперь пламя выглядывало со всех щелей, обращая в пепел все, к чему могло прикоснуться. Я почувствовал, как улыбка вновь медленно растянула мои губы. — Эге… — пробормотал я самому себе. — Хорошо горит. Горело, и правда, хорошо.