Трудный подросток

      Ну, если смотреть на мир через семь пар розовых очков, то ситуация-то не такая уж и ужасная, правда?       Во-первых, в изоляторе довольно комфортная кровать. Даже подушка есть. И меня не стали привязывать к ней — я же не буйный, правильно? Конечно, правильно.       Хотя такую идею тоже озвучивали.       Мне кажется, что эти римские лазутчики что-то да знали. Иначе мне сложно объяснить столь вооруженный «дружественный» визит. У них же есть свой оракул, он даже как-то называется, Аннабет мне рассказывала, правда я, кажется, слушал вполуха, но в любом случае, возможно их гадалка нагадала, что здесь будет какой-нибудь страшный враг всех римлян, и они решили, что это я… Глупость какая, какой я враг? Может, они вообще ошиблись, а сейчас вокруг лагеря бродит какой-нибудь большой и страшный римоненавистник, а они со мной возятся.       Идиоты.       Я не обижался на друзей — если бы на меня направили копья и кричали обвинения в сторону моего странного друга, то, наверное, я бы тоже опешил. Стоило им потащить меня в сторону лазарета, Аннабет тут же вступила в разгоряченный спор с Рейной, обрывки которого я слышал даже на расстоянии нескольких десятков метров от Большого дома. Моя девочка, оказывается, довольно голосистая, когда хочет.       В изоляторе, разве что, было скучно. Он предназначался не для заключенных — таких помещений в Лагере полукровок не было вообще, видимо, в отличии от Лагеря Юпитера, — а для больных, слишком буйных, чтобы содержаться вместе со всеми ребятами в основном отделении. Но если они слишком буйные, и вообще не в себе, то и безделушки для развлечения им не положены — одни только смирительные ремни да белые стены. Будь я на грани сумасшествия, я бы в таком окружении окончательно чокнулся. Впрочем, Уиллу виднее.       Я мог бы выйти отсюда. Трое вооруженных римлян за дверью уж точно не представляли особой угрозы, особенно если бы я прибегнул к своим силам, но мне не хотелось еще сильнее нагнетать обстановку бесцельным сопротивлением. С таким же успехом можно позволить этим римоголовым остудить пыл, и тогда они сами придут разбираться в ситуации по-человечески. Ну а если нет, то там уже можно говорить о сопротивлении.       А пока…       Я упал спиной на кровать и сложил руки на животе. Когда я в последний раз ел? Сколько вообще времени прошло? Я не умею считать секунды, постоянно сбиваюсь с ритма. Так что мои посчитанные сто двадцать секунд спокойно могут оказаться сто пятьюдесятью, или сто двумя.       Скучно-скучно-скучно.       Я перевернулся на живот и стал рассматривать поцарапанную кем-то стену. Видимо, сильно хотел вырваться из пут. Бедолага. Интересно, он все еще жив, или он был в таком остром состоянии, что ему уже ничего не помогло бы? Наверное, это было проклятие Немезиды. Обычно они самые агрессивные.       Засунув руку в карман, я нащупал пачку сигарет и беспардонно прикурил. Не думаю, что у меня есть разрешение на «погулять, покурить», а раз из личных вещей у меня изъяли лишь ручку-меч, — уже вернувшуюся мне в карман, идиоты, — да телефон, то я не постесняюсь этим воспользоваться.       На третьей сигарете тяжелая дверь изолятора неприятно скрипнула, и я сел прямо, прижимаясь спиной к стене и все еще держа сигарету в пальцах. Воинственным шагом в комнату зашла Рейна — ее плащ, несмотря на вроде небольшую скорость, развевался как воинское знамя, как и пара выбившихся из плотной черной косы волосинок. У ее ног вились ее гончие — золотая и серебряная, одной из которых я в свое время хлопнул посохом Гипноса по морде. Впрочем, я не вижу между ними большой разницы в координации движений, так что, полагаю, эффект от удара был временным. Хорошо.       Рейна остановилась и поморщилась, увидев в моих пальцах сигарету.       — Мерзость.       — О вкусах не спорят, — я затянулся и медленно выпустил дым через нос, заставив ее снова поморщиться.       Собаки втянули носом воздух и сели по обе стороны от Рейны, размахивая хвостами туда-сюда.       — Кс-кс, — я похлопал по бедру, глядя в рубиновые глаза серебряной собаки.       От возмущения Рейна, казалось, чуть не подавилась воздухом. Золотая собака оскалилась, однако ее подружка, напротив, слегка наклонила голову на бок. Возможно, узнала меня, а возможно, почувствовала, что от меня пахнет ихором чуть больше, чем от ее хозяйки. Как бы то ни было, серебряная гончая медленно подошла к кровати и положила морду на матрас и я как ни в чем не бывало потрепал ее по голове.       — Аргентум, — стальным тоном одернула собаку Рейна, и та, встрепенувшись, тряхнула головой, и я убрал руку.       — Ревность тебе не к лицу, — я закатил глаза и выдохнул дым.       — Не трогай. Моих. Собак.       — Да-да, принцесса Мононоке, — я стряхнул пепел с сигареты и глянул на Рейну.       Та, видимо, устав от моих пререканий, а возможно разглядев в них простое человеческое желание быть занозой в заднице, тряхнула головой и напустила на себя серьезное выражение лица.       — Персей Джексон, — холодный и пронзительный голос претора звучал, как обычно, дружелюбно. — Вы обвиняетесь в ряде политических преступлений против народов Греции и Рима, краже, и пособничестве врагу. Сенат решил дать Вам шанс рассказать свою версию истории, лишь по личной просьбе мисс Чейз. И лучше бы вам быть с нами откровенно честным.       Бла-бла-бла. Когда она только успела связаться со своим миленьким Сенатом? Наверное, по божественному Скайпу. Я закинул ногу на ногу, глядя на послушно зарычавших у ее ног собак. На пороге изолятора появилась Аннабет, и я, кинув взгляд на возлюбленную, ободряюще улыбнулся ей.       — Честность? Я не говорил, что это моё второе имя?       — Перси, — еле слышно процедила Аннабет, скрестив руки на груди.       — Да что ты? А я думала Джек твое второе имя, — Рейна скептически приподняла бровь.       — Ну ладно, ладно. Вы загнали раненного ребенка в угол и ожидали, что он будет говорить правду? Очень самонадеянно, мисс…       — Претор Рейна.       — Римляне… — проворчал я, бросая сигарету на пол и придавливая ее подошвой кроссовка. — С чего начать? Я родился…       — Ну уж нет, — Рейна прищурилась, оборвав его. — Ты искусный лжец. Даже там, на мосту, мои собаки не учуяли твоего обмана. Очевидно, ты, как бы ни было противно это признавать, неплохо переворачиваешь слова так, чтобы ложь была недалека от правды.       — Ну, в чем-в чем, а в этом мне равных нет, — ухмыльнулся я, скидывая с плеч куртку. — И что делать будем?       — У нас есть способ надежнее, — Рейна поджала губы и повернулась к Аннабет. — Мне нужны самые способные дети… Ириды, Гипноса и Гекаты.       — Не командуй моей девушкой, — одернул ее я.       — Перси, — прошипела еще более раздраженно Аннабет.       — Молчать, — чуть ли не рявкнула на меня Рейна, и я нахмурился в ответ. — У вас на все полчаса. Не больше, не меньше.       — Хорошо, Рейна, — нехотя ответила Аннабет, и претор покинула изолятор, едва ли не толкнув ее плечом.       — Стерва, — недовольно фыркнул я, когда Аннабет присела рядом со мной на кровать.       — Перси, соберись, — она дернула меня за край футболки. — Это не шутки.       — Зачем ей дети Ириды, Гипноса и Гекаты? — поинтересовался я.       — Это… Скажем, допрос твоей памяти. Во сне наши воспоминания всплывают на поверхность нашего сознания, и ребенок Гипноса сможет их выудить. Ребенок Ириды поможет их воспроизвести, а весь процесс будет сопровождать ребенок Гекаты.       — Погоди, погоди. Чего, блять? Это…       — Этот метод был придуман давно, но он редко используется… — Аннабет вздохнула и опустила глаза.       — Это типа целой документалки про меня?       — Можно… и так сказать.       — Разве это не вторжение в частную жизнь, нет?       — Не думаю, что в Риме есть такие порядки.       — Я отказываюсь.       — Перси… — Аннабет положила руку мне на предплечье. — У нас особо выбора нет.       — В смысле нет выбора? Что они мне сделают? Я просто уйду и они меня не найдут.       — Во-первых, найдут, — поправила меня Аннабет, игнорируя мою злость. — Поверь мне, если захотят, они тебя из-под земли достанут.       — Им было несколько лет плевать на меня, — возразил я.       — Они думали, что ты мертв, Перси, — Аннабет покачала головой. — Перси, им нужны ответы, и они не поверят тебе на слово. Мне жаль.       — Я не собираюсь выворачивать душу на всеобщее обозрение. Нет. Пусть хоть сыворотку правды в глотку вливают. Но прям чтобы воспоминания выуживать? Да кто они вообще такие?       — Ну, не всеобщее обозрение, — постаралась ухватиться хоть за что-то Аннабет. — С каждой стороны должны присутствовать всего по три свидетеля.       — Заебись ты меня успокоила, — нахмурился я.       — Ну, смотри, — Аннабет начала гладить меня по руке. — Например, с нашей стороны буду я, Чарли, и кто-нибудь еще. Ты сам можешь выбрать своих свидетелей. А от Рима будет Рейна, Джейсон и кто-то еще. Может даже Фрэнк, он помощник преторов, наверняка они его возьмут. Он славный малый.       — Очень славный, — проворчал я и откинулся спиной на стену. — Не хочу все равно.       — Перси, иначе тебя допросят другими методами.       — Какими?       — Тебе лучше не знать.       — Да ладно.       — Хочешь, чтобы тебе змей в штаны запустили? Или протащили привязанным к колеснице по площади?       — Толку-то меня допрашивать, я бы после таких покатушек помер попросту, — закатив глаза прокомментировал я.       — Не думаю, что это бы их остановило.       Я сложил руки на груди и стал размеренно постукивать пальцами по сгибу локтя. Итак, мои воспоминания собираются проиграть, будто бы в кинотеатре, будто бы это комедия, чудом сохранившаяся на пыльной кинопленке. Отлично. Выбора, впрочем, мне особо не предоставляют — Рейна вообще спрашивать моего согласия не стала, как и не стала озвучивать остальные варианты, этим решила заняться Аннабет. Насколько глубоко они залезут мне в голову? Насколько подробными будут воспоминания? Откуда они знают, что важно, а что нет? Вдруг в качестве свидетельских показаний подойдут походы в туалет и ковыряние в зубах? Тогда мы можем засесть в этом «зале суда» реально надолго.       Ну хорошо. Допустим, я позволю им залезть мне в голову и выудить воспоминания о кражах артефактов и так далее. И что? Они увидят, что я это сделал. Но так они сами знают, что я это сделал, какой смысл в допросе вообще? Или им интересны мои мотивы? Не знаю, готов ли я снова увидеть лицо Форда, пусть даже на… экране? Наверное это можно назвать экраном.       Жаль, конечно, что мне не удалось рассказать всю эту историю Аннабет чуть-чуть раньше. Чтобы это веселое кино не было для нее непредсказуемым. Но не думаю, что стоит тратить наши полчаса на длинный и муторный пересказ всего, что накопилось у меня за жизнь.       Глубоко вздохнув, я искоса глянул на Аннабет.       — Что бы ты там не увидела, знай, я не хотел, и мне совестно.       Аннабет приподняла брови.       — Даже не знаю, чего теперь мне ожидать.       Мы посидели немного в тишине, и Аннабет вдруг ухмыльнулась.       — Девушка, значит?       Я мысленно дал себе подзатыльник и ухмыльнулся в ответ.       — Ну ты же девушка, разве нет? Или ты ассоциируешь себя с другим гендером?       — Я понимаю, почему Рейна не верит ни единому твоему слову, — закатила глаза Аннабет.       — Ну ладно тебе, — я накрыл ее ладонь своей. — Ей не обязательно знать, что у нас пауза в отношениях.       — Она вообще не знала, что мы были-то в отношениях, олух, — цокнула Аннабет.       — Ну если ты ринулась меня защищать, то, уверен, у нее были подозрения.       — Во-первых не ринулась, а попыталась, а во-вторых я бы сделала это для любого своего друга, так что сильно не зазнавайся.       — И потому ты кричала так, что я слышал тебя с другого конца лагеря?       Аннабет горделиво вздернула носик, но кончики ушей у нее все-таки порозовели.       — Неважно. Сиди здесь, а я пошла за съемочной группой, — она шлепнула меня по руке и быстрым шагом выпорхнула из комнаты.       Вздохнув, я снова развалился на кровати и закурил.

***

      Комната, стулья. Один посередине, еще по три с каждой стороны. Охрана у дверей. Никакой другой мебели в гостиной Большого дома не оставили, все вынесли на веранду. Камин застелили полотнищем, и не было видно ни единого язычка пламени. Отрубленная голова гепарда, видимо, наевшись сосисок, мирно дремала.       Отполированный щит, фонтанчик с водой, веером широко рассыпающий капли в стороны, фонарь, просвечивающий их, заставляя засверкать в воде радугу.       Лу, справедливости ради, выглядит так виновато, что, кажется, ее сейчас стошнит. Я ободряюще улыбнулся ей, устроившись на стуле посередине, и тут же почувствовав присутствие другого полубога у себя за спиной. Ребенок Гипноса, конечно же. Незнакомая дочь Ириды встала возле фонтана.       Свидетели начали по одному заходить в комнату.       Рейна была первой, она села на первый стул слева от меня, не окинув меня даже мимолетным взглядом. Не то чтобы мне сильно этого хотелось.       Аннабет зашла следом, и тут же бесцеремонно схватила один из стульев и приставила почти вплотную к моему и уселась на него, почти тут же крепко взявшись за мою ладонь. Не знаю, что она успела подумать за прошедшие двадцать минут, но я не был против этого жеста.       На второй стул слева сел Джейсон, второй претор, ака блондинчик, которому стоило зарядить не под ребра, а по паху. Второй стул справа занял Чарли, перед этим мягко похлопав меня по плечу. Третий стул слева занял высокий широкоплечий и довольно мягкий на вид парнишка, быть может даже помладше меня, — а может, это из-за пухлых щечек? — громко опустивший свой колчан со стрелами на пол, за что получил строгий взгляд Рейны. Наверное, он в день получает с десяток таких взглядов, а потому даже бровью не повел. Третий же стул справа занял мой третий свидетель, и Лео так недовольно поглядывал в сторону римлян, что, казалось, был готов затеять вторую войну между полукровками прямо здесь и сейчас. Не то чтобы я не поддерживал его порыв, но лучше не нагнетать обстановку еще больше. Да, сколько еще я буду себя этим утешать? Даже мне кажется, что это слабая причина держать свой характер в узде.       — Нас интересуют только связанные с миром богов события, — обращаясь к сыну Гипноса сказала Рейна. — Нам нужно понять мотивы преступника, его окружение, а главное — тех, на кого он работает.       — Работал, — поправил ее я.       — Замолчи, пока я не отрезала тебе язык.       — Я вас понял, претор, — не дал мне вставить и слова сын Гипноса. Голос был мне не знаком, но легкое раздражение в его тоне мне понравилось.       — Отлично, — Рейна величественно повернула голову обратно к фонтану. — Аурум, Аргентум. Место.       Собаки отошла от двери и встали по обе стороны от щита.       — Начнем, — холодно бросила претор.       Лу подошла ко мне и протянула мне маленький стаканчик с какой-то жидкостью, старательно отводя глаза в сторону. Без особых опасений я осушил стакан и отдал его обратно, стараясь не выдавать своей дружбы с колдуньей.       Пару мгновений ничего не происходило. Желудок странно пробурчал что-то, но это скорее от голода, нежели из-за зелья. Потом я зевнул, прикрыв рот ладонью. Постарался не думать о том, что все молча сидят и смотрят в никуда, пока эти римляне пытаются начать свое идиотское шоу. Сколько можно ждать? Чего они вообще ждут?       Я попытался закинуть ногу на ногу, но они оказались такими тяжелыми, что я не смог даже пошевелить коленом. Я попытался резко вдохнуть, чувствуя, как на меня наваливается сонливость, но легкие будто бы сдавило железным ободом. Закашлять тоже не вышло. По рукам пробежали мурашки, и спина сама по себе расслабилась и я откинулся на спинку стула. Аннабет впилась ногтями в мою онемевшую ладонь, и это меня немного успокоило.       Я будто бы оказался в сонном параличе. Я сидел с открытыми глазами, но не мог пошевелиться, и в голове у меня было абсолютно пусто. Я не мог сформировать ни одной целостной мысли, слова разбегались, как только я пытался их вспомнить.       И вдруг в каплях воды вспыхнул свет и заплясало видение.       Двое парней бежали вперед, один схватил другого за локоть, а за ними неслось, грохоча, что-то громадное. На экране было видно лишь летящий во все стороны щебень. Кажется, они были в какой-то горной местности — справа, по всей видимости, была гора, а слева — пропасть. Однако одна из щелей в горе показалась первому юноше достаточно широкой и он юркнул в нее, затащив товарища следом, и они на пару кубарем полетели в какую-то пещеру.       Я с недоумением смотрел на видение и скосил взгляд на Аннабет. Та хмурилась. Скосив взгляд на претора, я увидел на ее лице схожее выражение. Это не то видение, которое нам нужно, полагаю. Да и, справедливости ради, я такого не помню.       — Ну ты даешь, — послышалось с экрана и я снова перевел на него взгляд.       Ребята уже сидели на земле, тяжело дыша и между вздохами посмеиваясь. С потолка пещеры струился дневной свет — видимо, она была не такой уж глубокой. Теперь, когда они не бежали, разглядеть их было проще — оба были черноволосыми, оба носили футболку Лагеря Полукровок, но на одном из них была кожаная куртка.       — Ну, бегать тоже полезно.       — Да иди ты, — отмахнулся парень в куртке и завалился назад, упираясь ладонями в землю, чтобы не упасть на спину. — Ты когда в следующий раз сдохнуть соберешься, ты меня набери. Я скорее сам тебя прибью, чем позволю этим уродам тебя сожрать, понял?       — Пф, — фыркнул все еще лежащий на земле парень и вздохнул.       — Я серьезно. Не смей, блять, подыхать раньше меня, Джонсон, — курточник толкнул друга носком кроссовка. — Я, во-первых, старше, а во-вторых — сын Зевса. Мне положено сдохнуть первым.       — Размечтался, — отмахнулся второй парень и наконец-то сел. В полумраке пещеры его глаза сверкнули цветом морской волны, и я наконец понял, кто это. — Думаешь, что я позволю тебе помереть, Дэнни?       — Ну если так рассуждать, то мы можем никогда и не умереть, — протянул парень в куртке будто бы расстроенно.       — Да будет так, — спокойно улыбнувшись подтвердил мой отец. Дэнни подкатил глаза, поднялся на ноги, и, потянув за собой Талая, быстро чмокнул того в лоб и осмотрел на предмет повреждений.       — Только рука, — подсказал отец, приподняв левое плечо. Предплечье этой руки безвольно висело, и с раны на внутренней его стороне все еще лениво капала кровь.       Дэнни цокнул языком и вытянул из внутреннего кармана куртки флягу, облил руку Талая какой-то жидкостью и следом щелкнул того по носу.       — Я повторяю, еще раз пойдешь геройствовать…       — Ну, ну, не сердись. Нам пора выбираться, если ты не хочешь, чтобы Ге…       Дэнни зажал рот Талаю ладонью и яростно глянул на него. Затем, второй рукой обхватив его за талию, глубоко вдохнул и… взлетел.       Они так умеют? Дети Зевса умеют летать? Какого хрена? Я растерянно осмотрелся по сторонам, насколько мог, не поворачивая головы, но никто кроме меня этому не удивился.       Несколько следующих видений казались скорее фотографиями в семейном альбоме — Дэнни заплетал белокурой девочке, — Аннабель, насколько я мог вспомнить, — косичку, время от времени вплетая в нее какие-то маленькие цветочки, пока Талай разводил огонь и доставал из рюкзака кое-какие припасы. Они очевидно были в поиске, и, что еще более очевидно, в любви. Слава богу до меня эта правда дошла давно, и меня не так сильно потрясло происходящее в видениях. Правда, оставался вопрос только в том, почему мы вообще это лицезрели — никакого отношения ко мне это не имело.       Впрочем, какими бы ни были причины, я был рад видеть своего отца счастливым. Несмотря на то, что поиск — дело опасное и изнуряющее, он выглядел так, будто они просто пошли на свидание. Как оказалось, отец с удовольствием выставлял себя восторженным дурачком, что, на мой вкус, выглядело глупо, но он явно наслаждался почти что снисходительно-покровительственной улыбкой Дэнни и смехом Аннабель. Он указывал на каждую белку, которую замечал, на каждый симпатичный цветок, а затем на привал привел их к озеру.       — Я бы хотела переехать в Новый Рим, — негромко произнесла Аннабель, сидя вместе с Дэниэлом чуть поодаль, пока Талай делал костер.       — М-м, — задумчиво протянул Дэнни, собрав в ладонь горсть песка.       — А ты?       — Мне все равно где жить, Бель, — дернул плечом парень, глянув исподлобья на моего отца. — Но это далеко от Нью-Йорка. Не думаю, что Талай согласится.       — Мы сможем навещать Лагерь Полукровок в любой момент, — начала заверять его девушка. — Мы сможем все втроем поступить в университет, представляешь? Мы наконец-то будем в безопасности.       — Не думаю, что получение образования у него в приоритете, — отмахнулся Дэнни. — Он не захочет далеко уезжать от семьи.       — Они же больше с ним даже не общаются, — возмутилась Аннабель.       — Это не значит, что он от них отказался, или что он их отпустил, — с грустным вздохом объяснил Дэниэл, высыпав песок на землю.       — Это наш шанс на…       — Я знаю, — мягко перебил ее Дэнни и поцеловал девушку в щеку. — Я поговорю с ним.       Плечи девушки заметно расслабились и она радостно вздохнула.       — Не смотри на меня так, будто я его уже уговорил.       — Я знаю, что ты уговоришь его. Если он кого и послушает, то тебя.       — Когда я записался вам в руководители?       — Вы что тут без меня сплетничаете? — окликнул их Талай, широко улыбаясь. — Давайте сюда, я почти развел огонь, только с искрой как-то никак…       Подойдя к костру Дэнни щелкнул пальцами, от которых отскочила искра и упала прямо на солому, которая тут же начала тлеть.       — Позер, — раздраженно фыркнул отец, за что его только потрепали по волосам.       Умиротворенное видение сменилось резко — топот ног, крики, толпа, лязг оружия. Чьи-то кеды, поскальзывающиеся на влажной земле, брызги крови. Казалось, что даже пол в нашей комнаты трясся.       — Давай-давай-давай! — знакомый голос, но измененный, будто сорванный от долгого крика.       — Скорее! — крикнул кто-то в толпе.       — За Олимп!       — За нас! — донеслось с другой стороны.       — Предатели!       — Подстилки!       Послышались взрывы — снаряды с греческим огнем разорвались где-то неподалеку. Я пытался разглядеть в толпе отца, но пока не мог — людей было слишком много, и ситуация в видении лишь накалялась. Доносилось все больше криков, взаимных оскорблений, дрались римляне с греками, римляне с римлянами и греки с греками. Лязг мечей, казалось, становился только громче. В груди поднималась тревога, и от страха мне хотелось сжаться в клубок и зажмуриться. Я помнил это так четко, будто это действительно когда-то происходило у меня на глазах, что логически было невозможно — я еще даже не родился в то время.       Наконец в толпе удалось разглядеть Дэниэла в потрепанном нагрудном доспехе, выдернувший следом за собой спотыкающегося Талая. У Дэнни по лицу текла кровь, но он только морщился, стараясь, чтобы она не капала в глаза, и продирался сквозь толпу беснующихся полубогов. Мечи были где-то потеряны, а Талай и вовсе служил скорее мертвым грузом, постоянно порываясь рвануть обратно в самый эпицентр драки.       — Нам надо вернуться! — почти надрывая связки выкрикнул Талай.       — Куда, блять? — разозленно рявкнул Дэнни, и, дернув парня на себя, схватил его подмышки и швырнул вперед себя, следуя сразу за ним и теперь пихая его в спину. Ребята вокруг них взмахивали мечами, продолжали кричать, толкались, и Дэнни с Талаем еле держались на ногах. Наконец им удалось найти брешь и Дэниэл вытолкнул сначала друга из толпы, а затем выскочил следом. Схватив ошалевшего Талая за шкирку, Дэниэл оттащил его в сторону, крепко схватив второй рукой за плечо, когда тот вновь начал рваться в бой.       — Там Аннабель! Где она?       — Они вместе с Патриком и раненными пошли к восточному выходу, — выпалил Дэниэл, тяжело дыша. — Думаю, они уже возле акведука.       Талай в панике окинул толпу взглядом, и в уголках его глаз собирались слезы — и вряд ли от боли в рассеченной брови.       — Нам надо их остановить, — прошептал Талай, поворачиваясь к Дэниэлу. — Нам надо что-то сделать, не стой же ты столбом!       — Что мы можем сделать?       — Мы же герои Олимпа, мы должны что-то придумать!       — Какого Олимпа? — подкатил глаза Дэнни. — Они даже, блять, не явились на бой, Талай! Нам пришлось умолять малых богов помочь с этими упырями, и нам крупно повезло, что все сработало.       — Не говори так, — Талай поджал губы. — Они просто не могли иначе! Они не имели права вмешиваться в наши битвы, ты это знаешь!       — Они трусливые куски дерьма, — Дэнни сплюнул кровь на землю, и Талай, ахнув, толкнул его в плечо.       — Ты что, из этих? Из этих, да? — Талай резко дернул головой в сторону толпы, неверяще глядя на друга. — Ты издеваешься? — юноша резко вытер кровь под носом тыльной стороной ладони. — После всего, что мы прошли, ты повернешься к богам спиной?       — Да ты сам себя слышишь? — развел руками Дэниэл. — Мы все это прошли как раз из-за них, Талай. Из-за отцовской необузданной любви к смертным мою мать растерзали гончие, а меня преследовали твари Аида годами, блять! И что, думаешь, это не их вина? Не их разборки? Открой глаза, Талай, хватит маяться дурью!       — Перестань! — прикрикнул на него Талай. — Без них у нас бы не было силы сохранить мир в целости и сохранности! Они доверяют нам наши битвы, потому что верят в нас, верят в наш потенциал, любят нас, потому что мы их дети!       — Не сыну Посейдона рассказывать сыну Зевса о любви к детям, не находишь?       — Он признал тебя!       — Да Аид и без признания знал, какого щенка ему нужно придушить!       — Ты не понимаешь…       — Нет, это ты не понимаешь…       Послышался грохот, треск дерева, и юноши тут же осмотрелись по сторонам. Талай побледнел и рванул вперед, а Дэниэл — следом за ним.       — Аннабель! — закричал Талай, и тут же Дэнни обхватил его поперек талии и потянул назад. — Нет, нет, отпусти меня, отпусти! Аннабель!       Но акведук беспощадно обваливался, погребая под собой без разбору целую толпу полубогов — и все еще дерущихся, и тех, что уже лежали на земле, пока лекари пытались помочь закрыть свежие раны.       — Отпусти! — Талай дернул рукой назад, вмазав Дэнни локтем в голову, и тот выпустил парня из хватки, прикрывая ладонями лицо. Джонсон успел пробежать метров десять, прежде чем потерял надежду, медленно замедляясь и глядя на поднявшийся на месте акведука столб пыли.       — Нет… — пробормотал парень, сильно закусывая губу.       — Тал… — окликнул его Дэнни, стараясь остановить фонтан крови, льющийся из дважды разбитого носа.       Я сглотнул, увидев выражение лица отца, когда тот повернулся лицом к, вообще-то, своему вроде как возлюбленному. Гнев, страх, обида, горе — все это захлестнуло Талая, казалось, в одно мгновение, и, видимо, затмило ему разум.       — Отойди от меня, — надрывным голосом прикрикнул на него Талай. — Не подходи ко мне, блять.       — Талай…       — Я мог ее спасти.       — Прекрати, может быть она жи…       — Даже не начинай! — Талай оттолкнул Дэнни, и тот шлепнулся на землю. — Если бы ты меня не утащил, я бы уже был там!       — И помер бы там же! — махнув рукой на бывший акведук выкрикнул Дэниэл.       — Я бы мог поднять волну! Акведук с водой, тупой ты мудак! — я поморщился, с неловкостью следя за отцом. В груди поселилось неприятное, колющее ощущение. Мне было стыдно, но не за отца, а как будто бы за себя. Хотя ко мне, опять же, это все не имело никакого отношения — мой отец еще даже с моей мамой не познакомился. Но сердце разрывалось от вины. Будто бы я был не прав — но в видении ведь не я.       — Прекрати, — покачал головой Дэниэл, тяжело поднимаясь с земли. Видимо, он умудрился в толпе подвернуть ногу, и теперь, когда адреналина в крови было меньше, ощущал травму четче. — Если бы, я бы мог… Что толку волосы на голове рвать?       — Серьезно? Ты серьезно сейчас? — Талай крепко сжал кулаки, его руки тряслись. Дэнни опустил глаза на землю, и я понял, что отец, хотел он того или нет, начал призывать воду.       — Не смей, — негромко предупредил Дэниэл, и на кончиках его пальцев затрепетали искры. — Даже не думай на меня нападать, Джонсон.       — А то что? Давай, скажи! Наша девушка, между прочим, вон там погибла, тебе напомнить? Ах, точно, тебе же плевать!       — Мне не плевать!       — Да? А что…       — Просто мой второй, блять, партнер, активно пытается самоубиться, и его я хотя бы могу уберечь!       — Себя побереги! — рявкнул на него Талай, отходя дальше от Дэниэла. — Ты лжец! Ты никогда ее не любил! И теперь ты только рад, что она умерла! Я ведь прав, да? Конечно прав! Я видеть тебя больше не хочу, ты понял?! Проваливай! Проваливай, пока я тебя не утопил!       Дэнни нахмурился, тяжело дыша и не пытаясь остановить словарный понос Талая. Когда тот, гневно сопя, замолчал, Дэниэл пожал плечами, и, одернув нагрудник, развернулся и пошел прочь, когда как Талай, сморщившись, снова рванул в толпу уже гораздо менее активно дерущихся полубогов, пробираясь к разрушенному акведуку.       Аннабет мягко погладила меня по руке и я рвано выдохнул и стыдливо опустил глаза. Отчасти я мог понять, почему отец так разозлился, но мой-то разум не затмевало горе и ярость, и я прекрасно видел в поведении Дэниэла что-то мне лично близкое. Если бы, например, на моих глазах умер Чарли, и там все еще было бы опасно, и к нему бы рванул Тесей, я бы не раздумывая схватил его и попытался оттащить от опасности, каким бы душераздирающим не было мое собственное горе.       Следующие видения были посвящены встречи моего отца с моей мамой, как та и говорила, прямо на пляже. Он приходил за ней в кондитерский магазин, когда кончалась ее смена, приносил ей обеды, когда был свободен, шутил, рассказывал ей небылицы, хотя старался держать свое полубожественное происхождение в секрете. Вот он предложил ей встречаться, с осторожностью положив свою ладонь на её. И улыбался, так тепло и открыто, даже когда признавался ей, кто он такой на самом деле — что, признаю, достаточно справедливо. Она все еще могла отказаться с ним встречаться, но не стала, приняла его таким.       Несмотря на то, что отец был счастлив в видениях, меня все-таки не отпускало чувство глубокой тоски. Аннабель могла бы быть моей мамой. Мы могли бы жить все вместе — вчетвером! — в Новом Риме, в безопасности. Я бы всегда знал, кто я такой, никогда бы не попал к Гейбу, никогда бы не знал Форда и всего этого «смертного». Я, конечно, люблю свою маму, но мне кажется, что ее жизнь была бы куда беззаботнее и счастливее без ребенка недо-полубога. Тем более после того, как Талай умер и оставил ее одну с таким генетическим недоразумением, каким вышел я. Быть может, она бы никогда и не встретила Гейба, не стала бы выходить за него замуж…       Впрочем, сейчас, стоя с отцом под венцом, она и не подозревает, чем это все ей обернется.       И вдруг произошло что-то странное. Я родился — удивительно, не так ли, — и видения стали ярче в два раза. Краем глаза я даже заметил, что Чарли поморщился от такой яркости. Рейна слева от меня фыркнула, видимо, довольная, что мы наконец-то «перешли к делу», впрочем, как по мне, от дела мы все еще были очень далеки.       Хотя я уже и знал, что плохо ел, пока был младенцем, но видеть это было в два раза тяжелее. Я не воспринимал ребенка в видении как себя — сложно целиком осознавать, что маленький ты на фотографиях или видео это правда ты, — но в любом случае маленький ребенок, по непонятной причине страдающий от голода — зрелище душераздирающее. Судя по тому, как Аннабет прошептала «боги», она была со мной солидарна.       В глазах Талая было все больше усталости и злости. Он все чаще, возвращаясь с лагеря, рассержено бормотал что-то про идиотизм богов, и злился, злился, злился. С некоторым злорадством я вспомнил, как отец нападал на Дэниэла за слова гораздо более лестные чем те, что теперь подбирал для богов сам Талай. Впрочем, судя по тому, как папа печально перебирал фотографии, в одиночестве сидя в гостиной, он и сам не раз вспоминал то, что наговорил, когда они виделись в последний раз.       Видение вновь изменилось. Темная комната. Только лучи закатного солнца кое-где пробиваются через шторы. Колыбелька. Мальчик, совсем маленький и худенький, свернувшийся в клубок и дергающий ножкой — возможно, судорога, или просто плохой сон. Тонкая полосатая змея проскальзывает сквозь прутья колыбельки, тут же обвиваясь вокруг припухшей ножки. И… Укус. Прямо в лодыжку. Мальчик в колыбельке вздрогнул и зашелся плачем, когда как змея просто уползла к изголовью и свернулась в клубочек.       — Боже, мой маленький, что стряслось? — к кроватке тут же подбежала мама, и, наклонившись, удивленно ахнула и, схватив маленького меня на руки, отпрянула от колыбельки. Змея не шелохнулась, лишь лениво махнув кончиком хвоста, пока я продолжал завывать.       — Перси, Перси, ну что? — мама осторожно отняла меня от своей груди и нежно провела по тонким черным волосикам на макушке. — Она тебя укусила? Дай посмотрю…       Она уложила меня на пеленальный столик и осторожно осмотрела, но дырочек на лодыжке уже не было. Малыш продолжал плакать, но не дергался, позволяя маме себя осмотреть. Салли осторожно пощупала подгузник, и, недоверчиво нахмурившись, наклонилась надо мной.       — Хочешь… Хочешь кушать?       Малыш икнул и фыркнул, дернув пяткой, и мама осторожно подняла меня на руки и отнесла на кухню, усадила за столик и возможно побила рекорд по скорости приготовления смеси. И маленький я, как настоящий чемпион, съел почти все, и смог удержать еду в себе. Мама, обождав несколько минут, схватилась за телефон и позвонила папе — как я однажды видел во сне, он в этот момент был на встрече с другом, а именно с Джошем, моим будущим наркодиллером в кепке «Янкиз». Стоило отцу взять трубку, как видение сменилось.       Звонок в дверь. Послышался топот босых ног по полу, и наконец в видении показался Талай. Он замедлил шаг, подойдя к двери, и аккуратно заглянул в глазок.       И замер.       Я напрягся. Сердце неприятно сжалось, в груди возникло странное ощущение. Множество эмоций — от радости до отчаянного горя, и все спутанные, одинаково сильные и их слишком, слишком много. Аннабет, видимо, почувствовав, что я разволновался, крепче сжала мою ладонь.       Дверь распахнулась, и за ней оказался Дэниэл. С усталой улыбкой, еле тронувшей уголки его губ, чуть хмурый, будто сонный, руки засунуты в карманы, плечи опущены.       И молчание.       — Что… ты здесь делаешь? — казалось, только через полчаса спросил отец.       — Узнал случайно твой адрес… — негромко протянул Дэниэл. — Решил проведать, — он чуть нахмурился и улыбнулся. — Я знаю, что ты сказал мне тогда… Но у меня больше и нет никого, кроме тебя. Так что хотел убедиться лично, что у тебя все в порядке. Я…       Талай не стал дослушивать его, вместо этого сгреб Дэниэла в объятия и крепко прижал к себе, утыкаясь лицом в плечо.       — Прости меня, — сдавленно пробормотал отец, крепко стиснув в пальцах куртку парня. — Боже, прости меня, прости меня, я был такой идиот, ты во всем был прав, во всем.       — Эй, эй…       — Прошу, — Талай отстранился от Дэниэла, крепко стиснув его лицо в ладонях. — Пожалуйста, прости меня. Только не уходи, пожалуйста. Я был, я… — Талай судорожно вдохнул и стукнулся лбом о лоб Дэнни. — Я правда верил, что им не все равно. Но… Я просто отказывался видеть то, что видел ты. Но теперь и я вижу, — он снова крепко обнял Дэниэла и погладил его по спине. — Но даже тогда я не хотел тебя терять. Я вспылил, я… Я не имел в виду, чтобы ты… Чтобы ты совсем-совсем ушел, взаправду, я…       — Эй… — еще тише позвал его Дэниэл и похлопал его по спине. — Давай… давай зайдем в дом, м? А то сейчас все соседи…       — Мне плевать на соседей, — пробормотал Талай, но все-таки затащил Дэниэла в квартиру и тут же повел в гостиную. Где-то по дороге Дэниэл перехватил инициативу, и, взяв Талая за плечи, усадил его на диван и присел рядом, осторожно взял его за руку.       — Мне все равно не стоило… Так говорить тогда, — с печалью признался Дэнни. — Я бы и тогда извинился, но, как ты понимаешь…       — Я не хотел, — Талай уткнулся лбом в плечо Дэниэла. — Я не хотел терять и тебя.       Дэнни осторожно провел ладонью по волосам Талая.       — Мне тоже жаль, что она умерла.       — Я знаю.       — Я тоже ее любил.       — Я знаю, я знаю, — Талай крепко вцепился в руку Дэниэла, не поднимая лица.       — И мне жаль, что все так получилось. Я тебя прощаю, и прошу прощения у тебя.       — Я простил тебя, простил давным-давно, — Талай вжался лицом в плечо парня и поморщился. — Ты вернешься ко мне?       Дэниэл покачал головой, и Талай выпрямился, глядя на него.       — Сначала ты поговоришь со своей женой, по совместительству матерью своего ребенка, и только потом, если она будет согласна на сто процентов, мы можем… что-то попробовать.       — Я поговорю, я обещаю, я поговорю с ней, — Талай поджал губы. — Но если она не согласится, то…       — То я все равно буду рядом, — Дэниэл мягко улыбнулся. — Если ты захочешь. Мы можем просто… быть друзьями.       — Ты больше не пропадешь?       — Ты сам меня в прошлый раз прогнал.       — Я… — Талай вздохнул и опустил голову, обреченно кивая. Дэниэл улыбнулся и осторожно поцеловал его в макушку.       — А теперь… — медленно проговорил Дэниэл, поднимаясь с дивана. — Пойдем заварим чай, и ты расскажешь мне все-все-все о своей бурной супружеской жизни.       Талай заулыбался, и, подскочив с дивана, быстрым шагом пошел на кухню, потащив за собой и Дэнни.       Аннабет краем глаза глянула на меня, но, даже если бы я мог, то мне было бы нечего сказать. Видения вновь мелькали — отец знакомит маму с Дэниэлом, а следом и меня с ним, и, судя по выражению лица Дэнни, это была любовь с первого взгляда. Он в любую свободную минуту играл со мной, учил различать цвета и формы, постоянно разговаривал со мной. Талай, как оказалось, все больше пропадал на работе, а Дэнни, наоборот, брал все больше отгулов. Время от времени он выходил покурить на балкон, и мне подумалось, что то, что от него всегда пахло дымом, могло повлиять на то, что сигареты успокаивали и меня самого. Он даже укутывал меня в свою куртку, которая, как оказалось, вообще никогда не принадлежала отцу, даже как подарок.       Мама привыкла к присутствию Дэниэла довольно быстро, тем более что он оказался крайне полезным в хозяйстве. Вскоре у них тоже зародились какие-то теплые чувства, которые, впрочем, оставались сугубо платоническими, насколько можно было судить по видениям. Благодаря Дэнни мама могла отдохнуть и расслабиться, не беспокоясь, что я упаду и покалечусь, ведь он всегда за мной приглядывал.       В другом видении мне было года два. Дэниэл поставил передо мной миску с водой и сел рядом, предлагая попробовать «поговорить с водой». Я посмотрел на него как на дурачка, но все-таки уставился на миску, наклонив голову на бок.       — Попробуй попросить ее… вылиться, например.       — Я и… и сам могу проволить ее, — ответил я, насупившись.       — А вдруг она сама выльется? Как по волшебству, — предложил Дэнни, проведя по моим волосам. Я надул губы, и, прищурившись, уставился на воду.       Я фыркнул, наблюдая за потугами маленького себя. Малыш очень старался заговорить воду, но ничего не выходило — поверхность даже не дрогнула, и маленький Перси начинал все больше расстраиваться. Через десять минут Дэниэл сгреб меня в охапку, и, усадив к себе на колени, поцеловал в лоб.       — Ничего страшного, рыбка, — пробормотал Дэниэл, прижавшись губами к моей макушке. — Это даже к лучшему.       В комнату зашел Талай и, увидев миску с водой, заинтересованно кивнул на нее. Дэнни покачал головой, и отец сел рядом с ним на диван, Дэниэл тут же передал меня ему.       — И не надо оно тебе, — махнул на миску папа, и вода в ней шелохнулась, а я удивленно ахнул.       — Сьто там! Как оно там оно она вот… — я указал пальцем на миску, но Талай только посмеялся и поцеловал меня в щеку.       — Тебе показалось, — якобы утешил меня папа, но Дэнни недовольно цокнул. — Что?       — Перси, не хочешь поиграть с конструктором? — предложил парень, и я, тут же забыв про миску, ринулся к коробке с детальками в дальнем углу комнаты.       — Ну?       — Он однажды должен будет узнать про богов, — негромко пробормотал Дэниэл, глядя на Талая.       — Ну не сейчас же.       — Для него будет меньшим шоком, если он будет знать, что что-то подобное в принципе существует, даже если мы не будем вдаваться в детали, нежели если мы будем убеждать его, что ему все «показалось».       — Какой смысл его этим грузить сейчас? Будет отлично, если мы вообще сможем уберечь его от этих чертовых монстров и богов.       — В доме с одной смертной и двумя полубогами? Думаешь, на нас никто не будет никогда нападать?       — Надеюсь.       — На надежде далеко не уедешь, Джонсон, — Дэнни закинул ногу на ногу. — Поступай как знаешь, но помни, что я тебя предупредил.       Талай тяжело вздохнул, подкатив глаза, но тут же поцеловал Дэнни в висок и поднялся с дивана.       — Я подумаю.       — Подумай.       — Не вредничай, — отец дернул парня за ухо и подошел ко мне, присел рядом и принялся строить какое-то сооружение вместе со мной. Дэнни, понаблюдав за нами некоторое время, поднялся и отправился покурить.       — У тебя не было способностей? — тихо спросила Аннабет, скорее у самой себя, нежели у меня — откуда же мне было знать, были у меня силы Посейдона в раннем детстве или нет.       Видение снова сменилось — в этот раз, как оказалось, Дэниэлу пришлось отправиться в Лагерь — срочно нужна помощь, и только он доступен ближе всех из выжившей семерки «героев Олимпа», с учетом того, что Талай отказался помогать им уже год назад. Тем не менее мешать Дэнни отец не стал, даже наоборот, убеждал его отправиться на помощь бывшим товарищам, раз уж он был пока что в отпуске и мог сам присмотреть за мной.       — Ты и так ушел с работы, чтобы сидеть с Перси, — пожал плечами Талай, и если бы я мог приподнять брови, то они бы наверняка скрылись бы за линией роста волос. — Так что ты поезжай. Я смогу защитить его, не сомневайся.       Дэниэл скривился, очевидно сомневаясь, но не высказал никаких возражений вслух. Быстро поцеловав Талая в губы на прощание, он потрепал меня по волосам, обнялся с моей мамой и вышел за порог.       Предчувствие у меня было дурное.       В следующем видении мы были в парке. Отец играл со мной в прятки — маленький я с трудом сдерживал смех, стараясь спрятаться за каким-то деревом. Талай раз за разом находил меня, и я тут же убегал от него подальше, пока наконец не спрятался за дубом, стоящем поодаль и притих.       Изображение дрогнуло и исказилось. Цвета на мгновение пропали, оставив лишь черно-белую гамму, затем начали проявляться вновь. Я не был уверен, каким образом в таком виде вещания могут быть проблемы со связью.       Талай заглянул за дуб, но там меня не оказалось.       Тут же нахмурившись, он стал осматриваться по сторонам.       — Перси? — окликнул меня папа, осторожно отходя от дуба. — Перси, малыш, игра окончена, отзовись! Перси! Иди к папе!       В парке было необычайно тихо. Кроны деревьев шелестели совсем чуть слышно. Я с трудом мог сглотнуть скопившуюся во рту слюну. Я отдаленно чувствовал растущую в груди боль, возможно от того, что я долго не мог прокашляться.       Папа в видении обернулся, оглядывая парк.       — Салли? — он прищурился, пытаясь найти взглядом маму, когда что-то плюхнулось позади него на землю. Отец вздрогнул и тут же развернулся обратно к дубу.       На его месте я бы, наверное, упал в обморок.       В корнях дерева лежал маленький зеленоглазый мальчик, лет трех. В неудобной позе — как упал, так лежать и остался. Глаза, широко распахнутые, смотрели вперед невидящим, остекленевшим взглядом. Футболка на груди была проткнута, в том месте, где должно было биться сердце, и кровь стремительно струилась из раны, окрашивая и одежду, и землю под тельцем маленького меня.       Папа отшатнулся, но в следующий же миг подлетел ко мне, дрожащими руками откидывая пряди волос с моего лица и второй рукой щупая рану.       — Нет… нет-нет-нет, нет, Перси, Перси, посмотри на меня, — он накрыл мою щеку ладонью, наклоняя голову в свою сторону, но зрачок так и не дрогнул.       — Перси… — прошептала Аннабет, крепко сжав мою руку.       — Перси… — вторил ей мой отец в видении, накрывший ладонью стремительно увеличивающееся пятно крови на груди маленького меня.       Пальцы отца стали медленно сжиматься в кулак, он вцепился в разорванную футболку. Его глаза загорелись яростью, но вторая ладонь, накрывавшая мою щеку, оставалась ласковой. Он тряхнул мое обмякшее тельце, еще раз, еще раз и затем ударил меня в грудь ладонью.       — Ну же… Ну же… — сквозь зубы шипел отец, морщась от подступивших слез. — Проснись. Проснись. Вернись ко мне. Я не дам умереть тебе, Перси. Ты меня слышишь? Ты меня слышишь, Перси?! — руки отца тряслись, но уже не от шока, а от явного напряжения. Спустя мгновение мои веки едва заметно дрогнули, но у отца тут же пошла кровь носом, но тот даже не дрогнул. — Давай, давай, давай, давай, — почти что в бреду бормотал он. Его пальцы напряженно скручивались, будто он пытался сжать что-то в руке.       С нечеловеческим рыком он дернул руку на себя.       Золотистая вспышка.       И ничего.       Плечи отца поникли. Склонившись над моим телом, он на мгновение взглянул в опустевшие глаза, когда вдруг влажно всхрипнул. Закашлявшись, он стал сплевывать кровь — сначала немного, но потом, видимо, решил выкашлять вообще всю свою кровь вместе с внутренностями. Рвано вдохнув, он захлебнулся кровью, которую уже не смог выкашлять, и, еще пару мгновений спустя, завалился на бок рядом с маленьким безжизненным тельцем, пару раз вздрогнул и замер.       Как только отец вздохнул в последний раз, маленький я медленно моргнул. Еще раз.       Видение вновь стало полноценно цветным — не чересчур насыщенным, но и не блеклым. Теперь, впервые с тех пор, как родился я, цветовая гамма стала сбалансированной.       Маленький я медленно сел.       Футболка, штанишки, и вся земля вокруг нас с отцом была залита кровью. Несколько капель скатывались по детским округлым щечкам, но я не обращал на них внимания, то ли находясь в шоке, то ли пребывая в состоянии… Зомби?       Я ведь умер. Сто процентов. Никак иначе. Проткнули сердце, перестал дышать-моргать-реагировать, все, конец, пути назад нет. Мне хотелось поднять руку и потрогать грудь, попытаться нащупать дырку, шрам, хоть что-нибудь.       В видении показалась мама. Завидев нас, она бросилась вперед, падая передо мной на колени и сразу же схватив ладонями мое лицо. Маленький я смотрел в никуда, широко раскрытыми зелеными-зелеными глазами — только сейчас я понял, что все это время они были голубоватыми. Теперь же? Теперь же казалось, что я вырвал глаза собственного отца и вставил их себе.       — Перси?.. — ошарашенно позвала меня мама, и я только наклонил голову на бок, отведя взгляд в сторону и глядя на безжизненное тело отца. Мама взглянула туда же и резко вдохнула, закрыв рот рукой, позволяя слезам покатиться по щекам.       Маленький я не заплакал.       Сдавленно всхлипнув, мама немного отошла от шока и осмотрелась по сторонам — возможно, в поисках монстров, или свидетелей, и, не найдя ни тех, ни других, сгребла меня в охапку и на дрожащих от ужаса ногах понесла меня прочь. Я лишь осторожно положил щеку маме на плечо, продолжая смотреть перед собой и медленно моргать.       Видение резко сменилось, и мы все вдруг оказались посреди разгоряченного спора.       — Чудовище! — зарычал незнакомый мне мужчина. Его черные волосы, казалось, обмазаны маслом и вытянуты утюжком, теперь почти единым полотном спадая ему на плечи, темный деловой костюм смялся от того, как он размахивал руками. Черные глаза недобро поблескивали. — Он должен быть мертв! Он не имел и не имеет права ходить по земле, а теперь ему тем более место в Тартаре!       — Не смей даже подходить к моему внуку! — ввернул ему второй мужчина, и, ох, его-то я узнал. Старый добрый Посейдон, и даже рубашечку гавайскую надел, нарядненько.       — Души — это не амфоры, которые можно разбить и склеить! Тем более склеить две разные, это невозможно! Немыслимо! Танатос сейчас же отправится и заберет это недоразумение туда, где ему и место!       — Приблизишься к нему — и быть войне, — прорычал дедушка, и я почувствовал, как у меня приподнялись уголки губ. — Не смей. Трогать. Моего внука. Аид.       — Он уже мертв!       — Он дышит! И живет!       — Он живой мертвец! — раздраженно взмахнул руками дядюшка Аид. — То, что он еще функционирует — это ошибка! Это обман!       — Величайший обман, — протянул другой мужчина, встав по правую руку от Посейдона.       — Не влезай в это, Гермес, — пригрозил Аид.       — А то что? — бог повел плечом. — Этот малыш умудрился обдурить смерть и вернуться к жизни. Он мне нравится.       — Вы не понимаете…       — Довольно, — холодно оборвал их другой мужчина. Его седые волосы были коротко пострижены и уложены, а в темно-синем деловом костюме, казалось, сверкают искорки. — Аид, оставь это.       — Что? Нет уж, Зевс, это…       — Это не важно, — отмахнулся царь богов. — Сколько этому уродцу жить осталось с такой душой? Год? Мгновение. У нас есть проблемы более насущные.       — Одно его существование…       — Мало что значит, — равнодушно отмахнулся Зевс. — А теперь…       Посейдон развернулся и ушел прочь от братьев, Гермес — следом за ним.       — Немыслимо… — бормотал Посейдон, петляя по каким-то очевидно древнегреческим улочкам.       — Посейдон…       — Он ведет себя так, будто бы это не его фурия в первую очередь убила моего внука! — еле слышно прошипел Посейдон. — «Мало что значит»… — Посейдон сплюнул и нахмурился.       — Я буду покровительствовать мальчику, — заговорщически пробормотал Гермес почти на самое ухо Посейдону. — Год, говорит, проживет. Мы еще посмотрим.       — Гермес, — устало вздохнул дедушка, накрыв ладонью лицо.       — Мы еще поборемся, дядя, — пообещал ему бог. — Он обманет смерть еще раз. И еще. И еще. И пусть Аид подавится.       — Осторожнее с такими словами, Гермес, — покачал головой Посейдон, но на его губах мелькнула улыбка. — Впрочем, тебе ведь не нужно мое разрешение.       — Что вы, дядя, — Гермес хитро прищурился. — Оно бы было даже лишним.       Вновь переглянувшись, боги коротко кивнули друг другу и разошлись в разные стороны.       Краем глаза я видел, как у Рейны дернулась рука — быть может, она хотела остановить «показ» моих воспоминаний, может, решила, что этого достаточно, но все-таки передумала. Я, честно говоря, хотел серьезно уже сделать перерыв, хотя бы для того, чтобы убедиться, что я сам-то еще жив, убедиться наверняка, может, умыться, почувствовать снова ноги, хоть что-то. Но я был все так же прикован к стулу, и теперь это гораздо больше напоминало мне пытку, чем в начале.       Видение сменилось.       Кухня. Мама сидит за столом, перед ней — залитая кровью детская футболочка, край которой она сжимала в пальцах, ошарашенно глядя перед собой. Она нервно поглядывала на телефон, на дверной проем, на циферблат часов. И снова на телефон, проем, часы. Телефон, дверь, стрелки часов.       Ее пальцы подрагивали.       Послышался щелчок входной двери. Мама утерла слезы тыльной стороной руки и опустила взгляд на футболку, выпустила ее из хватки, вместо этого медленно проведя по засохшей крови кончиками пальцев.       В дверном проеме появился Дэниэл. Стоило ему увидеть футболку, как он побледнел, словно лист бумаги, и замер на месте.       Воцарилась тишина. Дэнни, кажется, даже не дышал, не в силах отвести взгляд с окровавленной вещи.       Спустя минуту ему удалось двинуться с места. Он медленно подошел к маме, прикоснулся пальцами к футболке и вопросительно взглянул на маму. Та ошарашенно взглянула на него и шмыгнула носом, утерла слезы с правой щеки.       — А Талай?.. — еле слышно спросил Дэниэл, и быть может мама его и не расслышала, но, разобрав имя супруга, еще сильнее заплакала.       Дэнни вздрогнул, замер, глядя на убитую горем маму, перевел взгляд на футболку. В одно мгновение он стоял рядом с моей мамой, а в следующее уже выходил из квартиры, крепко сжимая в руках испорченную одежду, и от того, как сильно он стискивал челюсть, у него вполне могли начать крошиться зубы.       — Дэнни! — мама окликнула его уже тогда, когда Дэниэл сбегал вниз по лестнице.       — Я отомщу за них, Салли, — прошипел себе под нос Дэнни. — Они горько пожалеют.       Мне хотелось накрыть лицо руками. Мама была слишком поражена произошедшим, чтобы объяснить ему, что я-то остался жив. Он вернулся слишком рано, приедь он на день позже, мама бы точно смогла обрести голос и объяснить ему все, и… И, возможно, у меня был бы отец, который бы любил меня, но, боясь потерять, не отпускал от себя ни на шаг. Возможно, осторожность и злость на богов лишили бы его здравого смысла, и я бы жил взаперти в нашей квартире, даже не зная, чем я провинился.       Может, это и к лучшему.       В нескольких следующих видениях мы увидели, как мама пыталась вновь кое-как наладить быт, теперь в полном одиночестве и с ребенком, который больше даже не разговаривал. Я продолжал напоминать куклу с этим пустым взглядом широко раскрытых глаз, но я ел, ходил, даже в кровать не мочился. Но, очевидно, мыслям было слишком сложно возникнуть в голове.       Мама водила меня к неврологам, психиатрам, объясняла, что я потерял отца и, возможно, вот так тяжело переживаю горе, плюс добавляла, что я ударился как-то раз головой — правда это было больше, наверное, для вида, она-то не знала, что именно произошло. Откуда ей знать, что ее ребенок на самом деле был ходячим мертвецом?       Врачи пожимали плечами, но мама не сдавалась и продолжала любить меня — даже таким. Пыталась поиграть со мной, вкладывала игрушки в мои руки, и я их даже иногда держал, иногда опускал на них взгляд, и возможно именно в такие мама вновь обретала веру в то, что все еще можно исправить. Что все еще может наладиться.       Мама готовила что-то, устало потирая глаза одной рукой, и перемешивая суп поварешкой. Из коридора послышались негромкие шлепки — очевидно, босых ног об пол. Сначала из-за угла появилась черная макушка, а следом выглянул и весь я.       Мой взгляд впервые был почти что любопытным. Мама тоже сразу же заметила изменения и с осторожностью вгляделась в лицо маленького меня. Я прошел дальше, причмокнул губами и подошел к холодильнику, посмотрел на него, задрав голову и немного хмурясь. Потом посмотрел на маму. Что-то прошептал, но мама меня не расслышала, а потому отставила поварешку в сторону и слегка наклонилась ко мне.       — Перси? Ты что-то сказал? — с благоговением прошептала мама.       — Хочу мороженое, — тихонько повторил я, и, икнув, расплакался.       Мама тут же подхватила меня на руки и крепко прижала к себе, пытаясь успокоить меня, но не особо успешно, с учетом того что она и сама следом расплакалась.       Аннабет осторожно погладила меня по ладони, и я вздохнул.       Судя по видениям, стоило моему сознанию проясниться, нами тут же заинтересовались монстры. Стоило тени какой-то твари промелькнуть в ночи мимо моего окошка, и я сразу прятался под одеяло, прижимая к груди плюшевого тюленя. Утром я, не выспавшийся и перепуганный, приходил к маме и жаловался, она же, пытаясь меня успокоить, убеждала, что за окном ничего нет, и что мне все показалось, что, как по мне, было стратегически говоря катастрофой. Если бы ей удалось убедить меня, что эти монстры — мои выдумки, то я мог перестать их опасаться, и тогда меня вполне мог выловить какой-нибудь мифологический чудик и сожрать. Но мама слишком боялась объяснять мне про существование мира богов и монстров, слишком боялась привлечь еще больше внимания к нашему дому, ко мне — и так чудом выжившего.       И, когда монстры стали мелькать в окне почти каждую вторую ночь, в нашем доме появился Гейб — знак того, что мама достигла дна, была загнана в тупик и искренне не знала, как еще укрыть меня от глаз чудовищ.       И ох, тогда-то маленький Перси и решил, что тени в окне он выдумал, а самый настоящий монстр теперь жил прямо в соседней комнате, храпел, ужасно обращался с мамой, вонял и матерился.       Я поморщился, глядя на мелькающие передо мной воспоминания. Первый подзатыльник Гейба, первый класс в школе. Первое исключение из школы — за взрыв в туалете. Я был не виноват, что сила, слишком мощная для такого маленького тельца, и столь далекая от моего понимания, была практически мной неконтролируема. Травля во второй школе. Гейб, отбирающий карманные деньги. Мама, устроившаяся на вторую работу. Третий класс, первый «проходной» друг, с которым мы сидели на уроках и на обеде. Исключение из школы — «толкнул девчонку в фонтан», когда было очевидно, что это вода сама ее туда затянула. Драка в четвертой школе. Все чаще прилетающие подзатыльники от Гейба. Я начинаю меньше есть, стараюсь не высовываться и не привлекать к себе внимание, и мои способности по дедушке больше практически не проявляются. Исключение из-за неуспеваемости в пятой школе.       Шестая школа — встреча с Гроувером. Аннабет вздрогнула, увидев знакомое лицо, и я тихонько усмехнулся. Рейна что-то записала — возможно, включила Гроувера в список свидетелей, которых надо будет опросить.       Драка с хулиганами. Исключение и из этой школы. И Гроувер, в конце концов решивший, что я все-таки не полукровка, и отпустивший меня домой — где меня уже ждала совершенно другая жизнь.       Судя по тому, что моя физическая форма стремительно ухудшалась, мои воспоминания начинали напоминать изрезанную и склеенную заново кинопленку. Наркотики — удары ремнем — комната, погруженная в полумрак, и я, лежащий в куртке на кровати, уставившись в потолок — магазин, и я ворую шоколадный батончик, тут же быстро удаляясь из магазина — вновь я на кровати — вновь отношу посылку Гейбу — собака — драка — диван Джоша и засаленная кепка «Янкиз» —       Талия. Ее тонкая, хулиганская ухмылка, почти что сестринская забота и любовь.       Взлет нашей дружбы… и падение.       Люк, стоящий в коридоре в заляпанной кровью майке. Я судорожно вздохнул и отвел взгляд в сторону, не готовый вновь взглянуть в его голубые глаза так скоро.       — Ох. Так ты видел Люка, — мягко и грустно вздохнула Аннабет. — Жаль, что ты с ним не познакомился поближе. Он был отличным парнем.       Я задержал дыхание и в ужасе скосил глаза на Аннабет, но та была слишком занята, разглядывая образ Люка в видении.       — И хорошим другом.       О, у меня для нее будет охуенный сюрприз.       И следом — ссора с Гейбом и удар виском о комод. Аннабет резко вдохнула и прикрыла рот ладошкой, глядя, как отчим волочит меня за ногу в комнату, и после меня остается тонкая размазанная полоса крови.       И вдруг мне будто бы вновь три года — пустые глаза, абсолютное молчание, медленные, неловки движения. Сиделка кормит то, чем я стал, кашей, помогает переодеться, отводит в ванную комнату и приводит обратно, укладывает в постель.       Но, как и предрекал, — а может и обещал? — Гермес, я вновь вернулся к жизни, пусть и запоздало.       Только для того, чтобы совершить страшную ошибку — согласиться «дружить» с Фордом МакКейси.       Аннабет никогда раньше его не видела, но стоило ему появиться в видении, как она принялась осторожно гладить меня по руке. Не знаю, хотела ли она меня успокоить, напоминая, что я здесь, а это все осталось в прошлом, это уже лишь воспоминания, но на удивление Форд больше меня не пугал. Я-то знал, чем для него кончилась наша «дружба».       То ли от того, что я уже знал, к чему клонит Форд, то ли это действительно было настолько очевидно, но я видел, как он с самого начала отпускал двусмысленные комментарии и вел себя нехарактерно тактильно только по отношению ко мне. Я поморщился, глядя на то, как я неловко отводил глаза, отстранялся, но Форд постепенно убалтывал меня пить все больше, и в алкогольном тумане моя настороженность практически полностью испарялась.       Мне хотелось закричать на остальных ребят в компании. На Стоуллов, на Зака, дать им по подзатыльнику, выдернуть себя же из рук Форда, застрелить его, спрятать маленького себя подальше от этого монстра. Но я ничего не мог сделать. Это уже история, и никак повлиять на ее ход я больше не мог.       Видение сменилось.       Я закрыл глаза, не желая смотреть, как он выуживает из меня компромат, а затем заставляет меня согласиться похитить щит Кимополеи.       Вновь найденная змейка, когда-то в детстве спасшая меня от голодной смерти, тоненькая и полосатенькая. Такая, какой я ее помню. Скользнула в карман моей кожаной куртки — куртки Дэниэла, — и осталась там.       Рокот мотора, шепот, шелест подошв об асфальт, бесшумные шаги по плитам. Послышался уже знакомый мне разговор на складе, когда Зак куда-то пропал, бросив меня одного среди громадных коробок. И затем минотавр.       — Никакой подготовки? — еле слышно прошипела Рейна, явно поражаясь тому, что я вообще выжил на этих «вылазках». Я и сам, честно говоря, крайне удивлен — не думаю, что сейчас я бы смог так резво носиться от многотонного монстра с неудобным тяжелым щитом наперевес. Впрочем, я тогда был отчаянным, загнанным в угол зверьком — а когда же еще люди способны на невероятные поступки? Вот именно.       — На этом задании Люк погиб, сорвавшись в фуре со скалы, — максимально отстраненно пробормотала Аннабет и я неловко сглотнул. — Он должен был перехватить… вас.       — Мхм, — прокряхтел я, пытаясь сглотнуть слюну.       Ну, для хиленького мальчика юный Перси неплохо сопротивлялся, хотя, конечно, против такого сочетания груды мышц и языка без костей, каким был Форд, выстоять не мог. Я с сочувствием смотрел, как этот урод давит на чувство вины подростка, который всего-то навсего пытался выжить и хотел вернуть маму.       Вечер, на котором я украл кольцо Хионы, и…       И Аннабет. Маленькая Аннабет в голубеньком платье, с пластырем на коленке и сурово насупленными бровями. Я удивленно следил за происходящим в видении, и краем глаза заметил, как Рейна переглянулась с моей девушкой.       И затем — да, я, уставший и неуклюжий подросток, — увел кольцо Хионы прямо из-под носа дочери богини мудрости. Честно? Мне бы на месте Аннабет было бы стыдно. Ну сами посудите — ты считаешь себя умной, мудрой, все продумала, составила идеальный план, все идет четко по пунктам, пока не появляется какой-то жалкий калека с благословением Гермеса и не разрушает вообще все, что ты напланировала. За такую подлянку я бы кинул Гермесу в костер в качестве подношения ведро стухшей клубники, не меньше.       — Безобразник, — раздраженно, но без злобы фыркнула Аннабет. — Еще и чуть не помер.       Ну, куда без этого. Почти помирать — это уже мое хобби.       Наконец мы дошли до посоха Гипноса, и Рейна вместе с Джейсоном даже немного наклонились вперед, вглядываясь в видение, настолько им было интересно, что они сделали не так. А все просто — они, как и ребята из Лагеря Полукровок, не предусмотрели, что искусный вор артефактов — перепуганный до полусмерти отчаянный школьник. Они не были готовы к решениям противника, принимаемым на ходу, в панике.       Когда я споткнулся и полетел с моста в реку, Рейна прикрыла лицо ладонью, теперь-то прекрасно понимая, зная о Талае и Посейдоне, каким образом я умудрился не умереть после такого-то падения.       И затем — вечеринка. О ней я особо не рассказывал Аннабет, и та заметно напряглась, не понимая, к чему это все ведет. Машина, лес.       Форд.       Я опустил глаза, не желая видеть, как тот я вырывается из цепких рук МакКейси, но все еще все прекрасно слыша. Сбитое дыхание, короткие вскрики, вздохи.       Я даже не смог ничего проговорить, увидев, как Форд нацелил на меня пистолет. Не стал молить о пощаде, извиняться, даже не выпалил жалкое «нет». С тяжелым осознанием конца я просто смотрел на ствол, не пытаясь больше сопротивляться и бежать, отчасти от шока, отчасти от отчаяния. Мне было бы некуда бежать, я не знал местности, вокруг — лес и мрак.       Выстрел, глухой удар обмякшего тела о траву.       — Боги, — пробормотала Аннабет, и я поднял глаза.       Форд накрыл меня курткой, и я, если честно, выглядел даже хуже, чем ощущал себя в тот момент. Кожа была бледной, словно лист бумаги, кровь струилась из раны на животе горячим быстрым ручьем, и я, тихо шмыгая, был даже не в состоянии перевернуться на бок, не то что встать.       И вновь мою шкуру спасает змейка, кусая меня и придавая сил для последнего рывка, которого мне хватает ровно на то, чтобы упасть в объятия Калипсо.       Ох, Калипсо.       Я благодарил всех богов за то, что видения были не очень подробные. Я не был готов переживать вновь свою первую влюбленность, тем более на глазах Аннабет. Правда, все благодарности я забрал назад, когда в видениях все же всплыл наш с Калипсо поцелуй. Ладно, я тогда с Аннабет и знаком-то не был. Но все равно неловко.       Встреча с Силеной и Чарли. Я наконец увидел то, что когда-то увидели опекуны — чуть сгорбившегося подростка, потерянного, раненного и напуганного, никому ненужного и одинокого. Если бы я был взрослым, и увидел бы такого ребенка, я бы тоже оформил над ним опеку. Да и понятно, почему им так страстно хотелось меня «спасти», «уберечь» и «вылечить любовью» — я выглядел как-то жалко, хотя мужался изо всех сил. А может у меня просто теперь завышенные ожидания.       Общение с новыми братьями и сестрами мне помнилось каким-то более… открытым? Мне казалось, что я относительно общительный, и вливаюсь в компанию, но только сейчас мне удалось со стороны взглянуть на происходящее тогда, и, честно говоря, я удивлен, как вообще моя новая семья узнала обо мне хоть что-то. Также я наконец увидел то, о чем когда-то упоминал Малкольм — как я лежу на кровати, глядя в стену и не отвечая на его вопросы и не откликаясь на свое имя. Возможно это было из-за стресса, а может быть опять из-за «почти смерти», и мое сознание то и дело ускальзывало из полуразрушенной оболочки.       А Малли думал, что я его просто-напросто игнорирую. Забавно вышло.       И, наконец-то, Аннабет. Боже, ну какая же она очаровательная. А вон как взмахнула отколотым кристаллом, воинственная и смелая…       И вдруг видение — Аннабет стоит в ванной комнате, включила душ, направила на него фонарик. Бросила монетку и через пару мгновений радуга дрогнула и в водяной завесе показалась Пайпер.       — Ты не поверишь, кого я тут повстречала, — говорит Аннабет, хмуро глядя на изображение подруги. — Помнишь, у нас из-под носа увели кольцо Хионы? Этот мальчишка затесался к Бекендорфам.       — Что? — удивленно ахнула Пайпер. — Но… Зачем ему они?       — Без понятия, — прищурилась Аннабет. — Но, кажется, я ему понравилась.       У меня с Аннабет назревает серьезный, блять, разговор.       — Ну ты та еще обольстительница, — ухмыльнулась Пайпер.       — Нужно его разговорить, — продолжала Аннабет. — Он должен что-то знать. Даже если его информация не самая актуальная, это будет хоть какой-то след, а дальше уже можно будет работать.       — А вдруг он тоже тебя узнал? — предположила Пайпер. — И прикидывается, что ты ему понравилась, чтобы усыпить твою бдительность?       — Моя бдительность неусыпима, Маклин, — закатила глаза Аннабет. — Но зачем? Отступники уже присвоили все известные нам артефакты, ему от меня никакая информация больше и не интересна. Впрочем, я все равно удивлена, что он забыл здесь, — девушка кинула взгляд на дверь. — Подожди. Может, они его кинули?       — Если так, то его можно переманить на нашу сторону, и тогда он сам нам расскажет про артефакты и тех, кто заказал похищение.       — Точно, — ухмыльнулась Аннабет. — Так даже лучше.       — Только смотри сама в него не влюбись, — фыркнула Пайпер, хитро сверкнув глазами.       — Я? В него? Еще чего, — вскинула подбородок Аннабет.       Ну и кто тут смеется последним?       — Ой, — запоздало прошептала Аннабет.       Ой? Ой, серьезно? Я, конечно, не утверждаю, что наши отношения начались с лучшей ноты, но все-таки осознание того, что меня изначально планировали просто-напросто использовать оставляет некоторый отпечаток.       Благо, судя по дальнейшим видениям, Аннабет все-таки умудрилась заразиться нежными чувствами ко мне, и когда после пожара в мастерской мы вроде как сошлись как «пара» у нее и в мыслях не было выуживать из меня сведения. Скорее всего, теперь, памятуя о гибели Люка, ей хотелось держать меня от артефактов как можно дальше.       Не особо вышло, впрочем.       Потрепанный черный дневник. Я из видения усаживаюсь за стол и с головой погружаюсь в личные записи подростка в глубокой депрессии. «Пошел бы в выпускной класс», «мог бы попросить помощи» — все это уже пустые сожаления. Но зато я узнаю о церкви Медеи и о том, что душа Кристофера так и застряла в этом мире.       Рейна справа от меня тяжело вздыхает — видимо, ей надоедает смотреть «не относящиеся к делу» воспоминания, но, полагаю, ей нужно было лучше формулировать запрос для нашей съемочной группы. Что попросила, то и получила, во всех подробностях.       Пляж, серое небо. Празднование дня рождения Тесея, чуть ли не ставшего днем его же смерти. Трагедию удалось избежать, пускай почти никто не понял, как именно, но этот случай наклонил чашу весов. Мысль о подчинении жидкостей внутри живых существ возникла в панике, но так никуда и не исчезла.       Маму, так как к богам она не имела уже никакого отношения, оставили в стороне, за что я был безмерно благодарен. Мне не хотелось втягивать ее во все это, и тем более не хотелось, чтобы ее лицо запомнилось римлянам.       Я в видении сижу в раздевалке в роллер-парке, приложив телефон к уху. Скучающе ковыряю носком кеда пол, говорю с Аннабет, и я помню тот разговор. По сути он ничего никому и не дал — от того, что я признал, что мне тяжело, никому легче не стало. Видимо, мало было сказать — нужно было еще в это поверить. Действительно передать ответственность за чужие проблемы тем, кто был обязан с ними справляться. Но когда я повиновался голосу разума?       Тот Перси выбегает из раздевалки и встречается с гибридной мантикорой — двухголовой, и, соответственно, в два раза более кровожадной. Меч от ее шкуры отскакивает, лука с собой нет, девочки тоже безоружны — будь они чуть старше, то получили бы за это такую же выволочку, как в свое время получил Малкольм, — и я вновь вынужден наступить на горло своей человечности и чести и применить свое любопытство в деле.       И разорвать чудовище на две части.       Рейна неуютно поежилась, преторы что-то тихо сказали друг другу — возможно, начиная осознавать, насколько мое «заточение» было пустой тратой ресурсов.       Видение сменилось — незнакомый темный кабинет с мебелью чуть ли не винного цвета, и за столом сидит мужчина в светло-коричневой глиняной маске. Это не карикатура на животных, как было у Медеи, это человеческое лицо, но с искаженными в гротескной ярости чертами лица. Аннабет чуть наклонилась вперед, видимо, вглядываясь в видение, но, видимо, как и в случае с перепалкой богов, это было событие не со мной, а обо мне. Наверное.       В кабинет зашел другой человек — из-за мешковатой одежды и глиняной белой маски было сложно сказать, кто это, мужчина или женщина. Человек прижимал к груди какую-то папку и выглядел трусовато, подняв плечи ближе к ушам и слегка склонив голову.       — Что? — коротко произнес человек со злобной глиняной гримасой.       — Мастер, — пролепетал высокий, видимо, все-таки женский, голос из-за второй маски. — У меня, к сожалению… плохие новости.       Мужчина за столом выпрямился и сложил руки на столе.       — Докладывай.       — Н-наш… Эксперимент номер сто сорок семь был… Уничтожен. М-мы исследуем…       — Немейская Мантикора?       — Да, Мастер.       — Каким образом?       — Мы… Мы подозреваем, что это сделал полукровка, владеющий… гемокинезом.       — Чушь, — отрезал Мастер, но прогонять подчиненную не стал.       — Мастер, мы… Все следы указывают на это.       — Никто из богов не благословляет на гемокинез. Это не может быть ребенок Аида, или Гекаты, или…       — Посейдона? — осторожно предположила белая маска, и Мастер замолчал. Постучал пальцами по столу. Поправил на краю стола какие-то документы.       — Известно, кто?       — Нам повезло, его отпечатки есть у нас в базе, но он не значится, как полубог… Просто как наемник шестьсот сорок семь. Правда, мы знаем только имя его нанимателя, Форд МакКейси, сын Джонатана МакКейси, одного из наших акционеров, и он занимался добычей артефактов для малого штаба.       — Мм, — Мастер постучал пальцем по маске. — Он ведь не все артефакты принес нам, верно?       — Да, Мастер. После передачи посоха Гипноса между ним и МакКейси возник конфликт, в данный момент МакКейси отбывает заключение в тюрьме, а следы его напарника… потерялись. Но, судя по всему, он все еще живет в районе Нью-Йорка.       Мастер немного помолчал.       — Выпусти щенка МакКейси из клетки. Скажи, что он нам еще должен последний артефакт, и пошли их к Медее. Пусть она подготовит для мальчишки ловушку.       — Но Мастер, что если они пойдут за артефактом вдвоем?       — От второго избавиться, — отмахнулся Мастер. — МакКейси стоило лучше приглядывать за своим выводком. Мы не гарантировали ему безопасность его сыновей, только его собственную неприкосновенность.       — Что-то еще передать Медее?       — Чтобы не дурила мальчику голову, — даже с какой-то насмешкой в голосе произнес Мастер. — Пусть посадит его в клетку, а там уже я сам разберусь. Уверен, ему у нас понравится гораздо больше, чем в какой-либо канаве, где он нашел себе приют.       — Нам стоит отправить разведку? Вдруг у него есть члены семьи, которые…       — Если ты права насчет гемокинеза, то у таких чудовищ как он семьи не бывает, — пожал плечами Мастер. — Если же ты не права, то он нам ни к чему.       Я хотел вцепиться в руку Аннабет железной хваткой. Ах падла, ах мудила. Вот кто натравил на меня Форда во второй раз. Не будь этого тупого Мастера, он бы меня, может, вовсе бы в покое оставил, побаиваясь повторных судебных процессов. Но, кто бы с ним не поговорил из «малого штаба», он был, очевидно, крайне убедителен.       Сука. Встречу этого Мастера — вмажу ему по роже.       Семьи у меня нет, говорит. Ага, да такую семью как у меня еще пойди найди, без малого сто человек. Ну, по ощущениям, по крайней мере.       Форд, появившийся в еле различимом отражении в окне заставил вздрогнуть даже Аннабет. Я тяжело вздохнул, глядя, как я же получаю по голове и дополнительно ударяюсь о забор. Отлично. У меня явно было сотрясение. Вообще, как у меня после всего случившегося остались хоть какие-то мозги? Или что, нельзя потерять то, чего никогда не было?       Форд почти что мгновенно чересчур увлекся «уговорами», перейдя от разговоров к избиениям. Наверное, если ты хочешь добиться от человека честного согласия, то морить его голодом и пускать ему кровь — не лучший вариант. С другой стороны, я же все-таки согласился ему «помочь».       Правда, моя помощь оказалась не такой, какой он себе ее представлял.       Наконец в более-менее адекватной одежде я сидел на кровати и смотрел на разложенные передо мной бумаги — план церкви, фотографии апостолов. Сейчас понятно, что все это было скорее блефом, чтобы убедить нас с Фордом, что это — настоящее дело, такое же, как и три предыдущих, а избыточные детали нужны для отвлечения внимания, и вместе с тем для того, чтобы немножко познакомить меня с местом, в котором меня должны были заточить.       Но в какой-то момент Форд потерял самообладание и решил, что ему не нужны никакие деньги, никакая независимость от отца, если в таком случае ему не удастся нагнуть меня. Как оказалось, за ночь до своей попытки разделить со мной кровать он спрятал в тумбочке со своей стороны пистолет — я, честно говоря, даже пожалел, что не стал ее осматривать. Правда, он закрыл этот ящик на ключ, но как будто бы меня это остановило, если бы я знал, что там хранится. У Форда даже хватило духу задумчиво убрать прядь волос с моего виска, будто бы прикидывая, куда он выстрелит. Сейчас уже нельзя сказать наверняка, каким был его план — застрелить меня сразу после этого акта «любви», или если я начну слишком сопротивляться, или попытаюсь сбежать после акта, или после «похищения плети Немезиды», правда, если он вообще еще планировал за ней выезжать.       Честно говоря, я даже немного обиделся на то, что полицейский ничего не сказал мне о пистолете. Наверное, не хотел пугать меня еще больше.       Интересно, если бы я был сыт и здоров, мне бы удалось скинуть с себя Форда? Даже если, например, оставить сотрясение мозга. Наверное, смог бы. Но попытки отбиться, показавшиеся в видении, были откровенно говоря жалкими, хотя я помню, что потратил на них все силы, и Перси из видения даже заметно запыхался. Но, как это у меня часто бывает, меня спас язык.       И, конечно, ярость.       Стоило двери в ванную комнату закрыться, я из видения будто бы впал в транс. Он медленно потирал дрожащими пальцами раскрасневшуюся шею, затем повернулся на бок, сел на кровати и одернул задравшуюся кофту, стеклянными глазами уставившись в пустоту. Затем его голова дернулась, и взгляд сфокусировался на закрытой двери в ванную. Его туловище вновь передернуло, и он весь как-то скукожился, полными ненависти глазами прожигая дверь взглядом. Пальцы резко дернулись к шее, и он стал расчесывать и без того красную кожу, оставляя на ней полоски от ногтей. Но потом вновь замер, отвел руку в сторону, и его взгляд вновь стал безжизненным. Следом, будто бы в плохой пантомиме, начал будто бы брить щетину. Рука в сторону — резко в другую — и его туловище дергается, резко подается вперед, будто пытаясь ухватиться — за раковину, я точно знал, что там должна быть раковина, — но это бы и не помогло, и туловище заваливается назад, и голова того Перси падает прямо на подушки.       Меня. Отчего-то, глядя на это видение, я не воспринимаю это… как себя. Может, я все еще на стадии отрицания, но я не могу полностью осознать, что тело в этих картинках — мое, и обрывки сознания — тоже мои. Мое воспоминания. Мой грех — за который мне не стыдно. Я стыдил себя, долго и мучительно, но больше не стыдно. МакКейси заслужил. Мне все равно, кто что подумает.       — Охуеть, — озвучил свои мысли Лео.       Я бы усмехнулся, если бы мог. Аннабет осторожно гладила мою ладонь, но мне не нужно было ее утешение. Это было мгновение триумфа, победы над самым страшным в ту секунду кошмаром.       И последовавший после ступора хохот был тому подтверждением.       И… О, боже.       Я постепенно подбираюсь к церкви. Выбираю себе вторую личность, но по неопытности делаю ее слишком близкой к себе. Если бы я мог вернуть время вспять, то сделал бы Джека Блэкберри другим, отдалил бы от себя, дал ему больше отличительных от меня черт, чтобы не допустить нашего странного слияния в процессе. Но уже было поздно.       Рейна с интересом наблюдала за моими исследованиями в церкви. Я был пока что обычным прихожанином — смотрел по сторонам, читал информацию на стендах и в брошюрах, посещал службы и кивал матушке М, когда та говорила со мной. Приносил Малкольму пустые новости, с неудовольствием пил антидепрессанты. Видимо из-за слишком чрезмерных нагрузок моя психика решила вовсе лишить меня всяких эмоций, пока я не начал убивать бесячих прохожих. Мы уже не узнаем, наверное, насколько это было вероятно.       В видениях мелькали полные беспокойства взгляды родителей, которых я не замечал, или предпочитал игнорировать. Их осторожные попытки наладить со мной контакт — без особых успехов. Тем не менее, я начал больше общаться с Дафной, но она оказалась требовательной сестрой — ей хотелось много внимания, видимо, надеясь как-то восполнить не полученное ранее, но это, к сожалению, так не работает. Объяснять это было бесполезно. Я старался поддерживать хорошие оценки, посещаемость, при этом приходя на каждую «важную» в списке Медеи службу в ее Доме.       И вдруг — меня хватают за под руки, утаскивают вглубь, в темные потайные коридоры Лабиринта, толкают в стену, и передо мной в видении появляется апостол в забавной маске лисы, по вырезанным узорам на которой я тысячи раз проводил пальцами.       — Черт, — цыкнула Аннабет, нахмурившись. Видимо, она решила, что я попал в беду, попался, и что мне сейчас придется каким-то образом освобождаться.       Ну, не совсем.       — Ты потерялся, телёночек?       Да, так и начинаются великие истории.       — Подожди… — тихо прошептала Аннабет, и ее рука замерла поверх моей.       Люк поднял маску, и Аннабет замерла, во все глаза уставившись на видение.       — Это неправда… — прошептала она.       — Видения не лгут, — негромко вмешалась Рейна.       — Но Люк…       — Я — Люк, — подтвердил парень в видении.       — Нет… — губы Аннабет чуть дрожали, хотя брови были упрямо нахмурены.       — Святой Лука, ага… — пробормотал я в видении и меня дернули за воротник.       — Тебе понравится — пообещал мне тогда Люк, глядя прямо в глаза. И не знаю, обманул он меня в итоге, или нет.       Аннабет хлопнула меня по руке, будто бы надеясь вытряхнуть ответ из моего погруженного в ступор тела, но я впервые за весь этот кинопоказ был рад, что не могу ни заговорить, ни пошевелиться. Не знаю, что бы я тогда сказал.       Несмотря на явную обиду на друга, Аннабет не сводила глаз с экрана. Смотрела, как он кричал на меня, думая, что я шпион, как затем начал относиться ко мне сначала со снисхождением, а потом с заботой, а следом и с лаской. Смотрела, как я все больше времени провожу с Люком, как поддаюсь этой почти что беззаботной жизни — никто ничего от меня не ожидает, никто ничего не хочет, все, чего когда-либо хотел Люк — это моей компании. При этом рук слишком сильно не распускал, хотя бы по началу, а в последствии я сам был не то чтобы сильно против.       И таблетки. Вот это со стороны Люка был так себе поступок. Я, очевидно, стал гораздо хуже соображать, употребляя их, но вместе с тем на моем лице практически двадцать четыре часа в сутки было расслабленное, довольное выражение лица — очевидно, все напасти и невзгоды покидали мою голову, я терялся во времени, но проводил его с удовольствием.       — С ним, — с напором произнесла Аннабет. — Глазам не верю.       Сейчас было бы в самый раз сказать что-то типа «сюрприз», но, думаю, мы еще поднимем эту тему после допроса.       В следующем видении я спал. Люк осторожно укрыл меня одеялом, подоткнув его с обеих сторон, убрал челку со лба и налил свежей воды в стакан на тумбочке у кровати. Послышался стук в дверь, и в следующее мгновение на пороге показалась Медея.       — Матушка, — даже не оборачиваясь к ней поздоровался Люк.       — Подойди, милый, — поманила его к себе колдунья, и Люк, кинув на меня взгляд, отправился к ней.       Что-то нехорошее чувство поселилось у меня где-то под печенкой.       — Кто-то донес Мастеру о нашем последнем празднике Второго Шанса, — негромко произнесла Медея, глядя теперь на спящего меня. — О нашем юном таланте.       Люк прищурился и поджал губы.       — Джек — один из нас.       — Да, но, как оказалось, Мастер давно ведет охоту за каким-то полубогом с гемокинезом, — задумчиво пробормотала ведьма, скрестив руки на груди. — Я, конечно, послала его посла восвояси, сказав, что это был приглашенный через фокусников гость, но… Он не выглядел убежденным. Они еще вернутся за ним.       — Я никому его не отдам, — фыркнул Люк, скрестив вслед за Медеей руки на груди. — Если они заполучат Джека, то сделают из него подопытного кролика, или того хуже, оружие. Может вообще пустят его кровь на сыворотку.       — Мастер прибудет после церемонии покровительства с Левеск. Он заберет плутонову девчонку себе, и надеется заполучить Джека.       — Надо будет…       — Спрятать, знаю я, знаю, — цокнула языком Медея. — Но все не так просто. У Мастера сильные прорицатели, они могут прознать о нашем плане. Нужно действовать осторожно, Люк. С Джеком наша церковь станет могущественной, непобедимой, мой мальчик. Если нам удастся завоевать его верность, то Мастеру придется прислушаться к нам, к нашим требованиям. Мы встанем с ним бок о бок, а не будем плестись где-то под ним, и его жалкая месть затеряется в наших планах.       Люк поморщился, явно не соглашаясь с мнением Медеи, но и не возражая. Я же, зевнув, перевернулся на другой бок, и Люк вздрогнул, будто бы только что вспомнив о моем присутствии.       — Джек не должен попасть в руки Мастера.       — Хоть в чем-то мы согласны, Лисёнок, — усмехнулась ведьма и наконец вышла из комнаты.       Люк вздохнул, и, закрыв за ней дверь, присел рядом со мной на кровать и снова провел ладонью по волосам, следом целуя меня в лоб.       — Пусть Мастер подавится, — усмехнувшись, пробормотал Люк. — Да, Джек? А то уж слишком многого он хочет.       Я что-то промычал во сне, и Люк фыркнул, закончив наш разговор по душам, и улегся рядом со мной.       Видимо, это все, о чем мечтала моя психика — чтобы я лежал, много спал, читал какую-то ересь, иногда ел, и иногда проводил время с Люком. Впрочем, если взять эту ситуацию в вакууме — то кому бы не понравилось?       Аннабет больше не проронила ни слова.       И вот, я сижу у Люка на бедрах, и он сам выдает мне все секреты отступников. Мне даже не надо ничего уточнять, или прикидываться — он просто берет и рассказывает мне об артефактах, где они находятся, либо для чего служат. Я киваю, а мой взгляд становится заметно острее, а на губах появляется слабая ухмылка. Я, может, по началу и не знал, чего жду, но получив всю информацию наконец почувствовал, что делать мне здесь больше нечего.       И, что самое, пожалуй, важное, видения зафиксировали несколько критических деталей — во-первых, что я спас римлянку Левеск — все-таки Плутон к грекам отношения имеет мало, — убил Медею, похитил данные с компьютера в лаборатории, нашел и забрал с собой плеть Немезиды и отдал это все союзникам римлян в лице моей девушки, или не совсем девушки, Аннабет Чейз. Рейна внесла последние заметки в свои бумажки, и «экран», наконец-то, потух.       Дочь Ириды тут же шлепнулась на пол, и Лео подскочил и метнулся к ней, помог снова встать на ноги. Сын Гипноса же за моей спиной только устало вздохнул, а Аннабет, видимо, позабыв про все обиды между нами, крепко обняла меня, уложив мою голову себе на плечо. У меня не было сил двигаться, но на всякий случай я все-таки пошевелил указательным пальцем, проверяя, слушается ли меня мое тело в принципе, или уже нет.       Слушается.       На мгновение повисла тишина.       — Совещание, — наконец произнесла Рейна, поднявшись с места. — Через десять минут.