***
Сон развивается, и пробуждение не заставляет себя ждать. Сквозь дрëму он чувствует что-то в волосах, будто их перебирают чьи-то пальцы. Наслаждаясь этим мимолëтным мгновением, он продолжает притворяться спящим, чтобы урвать ещë кусочек этой невиданной ласки. — Дорогуша, можешь не притворяться, я знаю что ты не спишь. — звучит знакомый голос откуда-то сверху. В его хозяине он осознаëт Клауса. Так стоп… Резко открыв глаза, Барри чуть было не летит носом вниз, благо чужие руки ловят его прежде, чем лицо коснëтся промëрзлой земли. — Ну ну, будь осторожней, а то так и пораниться можно. — он ухмыляется, давая советы, словно мамочка. Это выражение его лица раздражает, но негативные эмоции исчезают сразу, сменяясь удивлением с примесью смущения, когда он вновь ложит голову парня себе на колени, любовно оглаживая черты лица, чтобы после опять вплести свои пальцы в волосы. — Доброе утро, любовь моя, как спалось? — Д-доброе, — произносит он слегка заикаясь, — мне снилось что-то странное, так что не очень. А тебе? — Ничего, сплошная тьма без сновидений.– говорит Клаус, умалчивая, что всю ночь любовался его спящим видом. — Расскажешь что приснилось? — Ничего особенного, просто лес, в котором был волк. Обычный сон. — Барри пытается сказать всë это максимально будничным тоном, но в голосе слышится дрожь. Гибрид же наблюдает за этим молча, впоследствии предлагая вернуться домой, досыпать оставшиеся часы в мягких постелях, а утром решить, как провести день.***
Его будят крики, доносящиеся из холла. Борясь с желанием заткнуть уши, дабы вновь погрузиться в чарующую негу, он, нехотя скидывает одеяло, ступает босыми ступнями по холодному кафелю, направляясь к источнику шумов. Едва войдя в комнату он видит первородное семейство, что вновь настиг раздрай. Едва заметив его приближение, Клаус улыбается, откладывая в сторону листок и карандаш. — Мы разбудили тебя, да? — горечь в голосе звучит почти натурально, вот только смешинки в глазах выдают его с потрохами. — Нет нет, ничего страшного. — он потирает слипшиеся глаза, и садится рядом, а позже спрашивает, немного севшим голосом. — Что-то случилось? — Просто Ребекка опять выпендривается, не обращай внимания, — отвечает Коул. — Ну что, мы идëм в бар? — Иди без меня, появились занятия поинтереснее, — с наглой усмешкой тянет гибрид, а после поворачивается к Барри лицом. — Чем хочешь заняться, дорогуша? Барри смущенно отводит взгляд, куда-то за его спину, замечая позади окно, из которого виднеются снежинки, что пляшут в хороводе. — Снег пошëл! — восклицает он взволнованно. — Клаус, снег, настоящий. Идëм, быстрее. — подскакивает с дивана, неосознанно схватив первородного за руку. Тянет за собой, дабы быстрее выйти на улицу, чтобы узреть такое редкое, для южных широт, явление. Стоит едва ступить за порог, как привычная картина меняется. Перед глазами предстает сад, слегка припорошенный белым покрывалом. Дует лëгкий ветер, пробираясь сквозь ткань тонкой футболки, босые ступни мëрзнут на холоде кафеля. Теперь же снежинки танцуют вальс, описывая пируэты, чтобы солнце, отражаясь, придавало им особенный блеск. Только танец прекращался, стоило едва коснуться земли — снег тут же тает, превращаясь в лужицу, энное количество которых, нашествием, заполонило город. — Дорогуша, ты простудишься, пойдëм в дом. — Клаус тянет его за руку, почти силой затаскивая в здание. — Но, Клаус, там же снег. — говорит, парень хмуря брови. — Для начала оденься теплее, а позже поговорим. — он запирает двери изнутри, оставаясь стоять в коридоре, как бы уговаривая поторопиться взглядом. Барри заходит в комнату, закрывая дверь, и тут перед ним предстаëт такой вопрос, а собственно, какого чëрта здесь творится? С чего вдруг он стал вести себя как маленькая девочка, краснея с полуслова? Здесь явно что-то не так, осталось понять что? Вот только развить эту мысль ему никто не позволяет. На задворках сознания слышится до боли знакомый голос, прерывая рассуждения. « С добрым утром, mon chéri.» — в мозгу моментально всплывает эта гаденькая улыбочка, от которой тянет только блевать. — Себастиан, какого чëрта опять происходит? — Барри не просто злится, он в ярости, ведь благодаря этому полудурку, или как говорить его языком imbécile, он вновь не понимает ничего. « Сюрприз, » — не хватало лишь знаменитого поклона цирковых клоунов. — « Но на самом деле мне просто было скучно. Решил разнообразить будни. » — Довольно твоих расплывчатых формулировок, выражайся яснее. « Я просто хочу увидеть снег, но так как на улице его нет, пришлось вообразить самостоятельно.» — говорит альтер-эго, оправдываясь. — Второй вопрос, почему там были мы с Клаусом, и наши взаимоотношения состояли из ванили, словно мечта маленьких девочек? « Ты же сам говорил, что испытываешь к нему чувства, вот я и решил помочь, по доброте душевной, а меня отторгают. Как печально.» — вжившись в образ, он шмыгает носом, но после, опомнившись, продолжает серьëзным тоном. — На самом деле мне было просто скучно, вот и решил поэкспериментировать с силами. — Себастиан, бога ради, прошу, верни всë как было. — удивительно, но в голосе действительно слышалась искренняя мольба. И дело не столько во взбешëнности от внезапных перемен с межличностных отношениях, сколько от чувства стыда за свои поступки. « Хорошо, уговорил, только, Барри, ты снова должен мне. » — в голове раздаëтся щелчок, и он проваливается в темноту.***
Третье по счёту пробуждение за день, пожалуй, было самым приятным из всех. Не сказать, что ему не нравилось первое, что было на скамейке в парке, рядом с Клаусом, который гладит по голове, вовсе нет, просто бог любит троицу. Он открывает глаза, тянется в кровати, встаëт, зевнув, и тут взор падает на окно. Пейзаж там вторил сну, земля покрылась россыпью мелких лужиц, солнце ярко светило, несмотря на пушистые облака. А главное, снежинки, что решили сменить ритм вальса на польку, и теперь на улице начался настоящий снегопад. Из открытого окна дует прохладный ветер, заставляющий ëжиться от холода. Барри был готов вечность вдыхать этот запах морозной свежести, но, к сожалению, был прерван шумом из гостиной. Надев первые попавшиеся под руку вещи, он спускается, дабы узреть очередную ссору Майклсонов. — В этом доме слишком много мужчин. — взбешëнная Ребекка уже собирается уходить, но, видимо, спокойно это сделать не удастся. — Как и у тебя, Бекка. — говорит Коул, за что получает каким-то предметом по голове. Хлопает входная дверь, оставляя за собой источник шума, точнее один из. — С добрым утром. — говорит Барри, присаживаясь на диван рядом с Клаусом. — О, ты наконец проснулся, дорогуша. — говорит гибрид, возвращаясь к рисунку, что лежит перед ним. — Что рисуешь? — спрашивает он, заглядывая. На листе бумаги, красуется, его, Барри, портрет, где он, словно сойдя со снимка, стоит в полоборота к рассветному солнцу, улыбаясь человеку вне поля зрения, и, протягивая руку, словно зовя с собой, на встречу новому дню. — Это я? Клаус, это прекрасно. — произносит он с трепетом и благоговением, ещë раз смотря на полотно, вглядываясь в детали, пытаясь отыскать скрытый смысл. — Спасибо, любовь моя, приятно, что хоть кто-то может по достоинству оценить мои рисунки. — Ник молчит, но по лицу видно, что он погружен в размышления о чëм-то серьёзном, спустя некоторое время умозаключения подходят к концу, и, набрав лëгкие полные воздуха, он произносит. — Не хочешь посмотреть мою галерею? — Конечно с радостью. — а на лице расцветает улыбка. Неужели мужчина решил чуть-чуть приоткрыть дверь своей души, пропуская лучик света, в пустынную комнату, наполненную лишь пылью и паутиной. — Тогда прошу следовать за мной. — они долго плутают по коридорам особняка, пока, наконец, не подходят к двери, что ничем не выделяется на фоне остальных. Барри жмурит глаза, боясь спугнуть те крупицы счастья. И вот, вступив в обитель зла, он открывает глаза, и комната потрясает воображение: помещение, где все три стены сверху до низу увешаны картинами, а на четвёртой — огромное панорамное окно, посередине мольберт и холст с незаконченным пейзажем моря и аккуратная люстра под потолком. Вновь посмотрев на Клауса с мольбой во взгляде, он получает усмешку и кивок. С этого начинается путешествие в мир искусства. В его картинах можно выделить некие схожие черты — все они передают эмоции художника: кроваво-красное солнце встаëт над городом, полным человеческого гнева, серые облака, блëклые и бесцветные, пустота, что пустила свои корни глубоко в душу, синева неба и акваторий спокойны и бесконечны, зелёный — цвет природы, что прекрасна и мимолëтна, жëлтый, самый яркий цвет палитры, некое бельмо над мрачным городом, радость и счастье среди тьмы, постельные тона, розовые оттенки, рассветные часы, стремление сделать новый день лучше предыдущих. И чëрный. Огромные картины, где всë тонет во мраке из боли, потерь и извечного одиночества. Но внимание привлекает одна, что висит поодаль от остальных. На ней, среди размытых фигур, окружëнная светом свечей, стоит девушка, одетая в красное платье. У неë мягкие черты лица, длинные чëрные кудри и бледная кожа. Вроде как обычная картина, миллиарды коих находятся по всему миру, вот только изгибы линий вновь передают эмоции художника, на этот раз, нежность, бережность, восхищение. — Это моя первая любовь, если конечно, если можно так назвать. — говорит Клаус, всë ещë стоящий на входе. — Она открыла мне глаза на правду о человеческих чувствах. Любовь– это лишь слово, само по себе исчерпывающе, некий универсальный синоним для отображения человеческих чувств. Вот только еë не существует, ибо люди зачастую склонны приукрашивать действительность. Так глупо называть любовью чувство комфорта, моменты, когда тебе просто уютно находиться с кем-то рядом. А половое влечение? Почему романтизируется даже человеческая физиология? Как по мне у людей есть только две ипостаси: бесконечная ласка и забота, вызванные жалостью, и страсть, порождаемая гневом. Человек существо социальное, ему трудно быть одному, и если появление ещë одного со схожим типом мышления — это любовь, то я могу уверять, что современное общество деградировало. — А кто она? — произносит Барри ревностно. — Я толком и не помню, мы встретились на балу, где она была белой вороной, предпочитала сплетням искусство. Разговор у нас завязался сразу, и, дойдя до обсуждения литературы, она лишь сказала, что не верит в любовь, а после замолчала навсегда, оставляя меня самого разобраться в этом понятии. И вот, спустя несколько веков я понял, что она имела ввиду, вот только возвращаться было поздно. — Это грустно. — хотелось подойти, обнять, выражая поддержку, но страх берëт своë, и он остаётся истуканом стоять на месте. — Дорогуша, я по глазам вижу, что ты жалеешь меня, не стоит, ибо я не печалюсь, такой исход был ожидаем, ведь она всего-лишь человек. — гибрид вдыхает полной грудью, и, закрыв глаза говорит. — Можешь продолжать рассматривать картины, я никуда не тороплюсь.***
Галерея пестрила пейзажами: различные города, моря, овраги, лесные чащобы, — которые Барри с интересом рассматривал. Вот только вскоре стало скучно, ибо картинами пишется история, а начинать читать с конца это преступление перед искусством. И он просит создателя полотен поведать их суть. Удивительно, но ему отвечают согласием. — Я нарисовал довольно много работ, одна из которых сейчас висит в Лувре, но здесь собраны мои любимые. Вот эта, к примеру, — он показывает на картину, где почерневшее от копоти здание объято ярко-красными языками пламени, и люди, с криком бегущие прочь. — я написал еë, когда отец сжëг театр в Новом Орлеане. Одна из моих любимых работ, ведь теперь при взгляде на неë я могу с уверенностью сказать, что победил в войне. — В войне? — недоумëнно спрашивает он. — Я много раз говорил, что наши отношения с отцом были не сахар, точнее их можно описать такими словами, как ненависть и отвращение. Он с детства невзлюбил меня за творческую натуру, а позже, клялся убить выродка. Так что всю свою тысячу лет жизни мы, точнее я, провели в бегах, надеясь не умереть от руки создателя. Но теперь это в прошлом, я выиграл, прекратил эти муки ада, и теперь могу спокойно вздохнуть. Во время монолога он бродил возле своих картин, взглядом ища ту самую, что продолжит писать сюжет этой история, и, видимо, нашëл, раз решил остановиться. На той картине был изображëн художник, что на коленях стоит перед ширмой, расписанной ужасными вещами. Она была украшена сценами пыток, но срединный элемент композиции выбивался из ряда остальных, мазки были нежные, мягкие, словно художник кистью любовно ласкает изображение горящей заживо девушки, что заперта в карете. — Удивительно, но это единственная картина, написанная мной, статус которой — иллюстрация к литературному произведению. — он говорит тихо, будто сам с собой. — Знаешь, милый Барри, здесь я вижу некую инверсию. В книге отец убивает свою дочь, дабы закончить картину, а я убиваю отца, чтобы прервать мучения. — Клаус, а можно один вопрос? — спрашивает Барри, прервав повиснувшее в комнате недолгое молчание. — Спрашивай. — отмахивается мужчина, в то же время разворачиваясь лицом к собеседнику. — Почему именно рисование? То есть, ты ничего не подумай, ты прекрасно рисуешь, но за свою жизнь ты мог бы стать мастером во всех отраслях искусства. — В детстве у нас не было не музыки, ни литературы, так что единственное, что мне оставалось — рисование. Даже спустя века это занятие мне не надоедает, ибо рисуя картину, ты пишешь свою историю. Тем более литература доступна лишь носителям оригинального языка, музыка отображает темперамент нации, скульптура и архитектура копируют стилистику предыдущих работ, следуя за тенденциями, модой. В то время, как картины — универсальный язык, понятный всем без исключения, и в тоже время особенный для каждого, он глубже всех передаëт сущность творца, его характер, намерения, эмоции. Именно поэтому я люблю живопись, за еë способность обнажать натуру. — То есть рисование, это некая психотерапия для тебя? — Дорогуша, не суй свой носик в чужие дела. — говорит он шутливо, снова. Это выводит из себя настолько, что хочется высказать всë то, что о нëм думаешь, и он не выдерживает: — Клаус, почему ты такой? Разве нельзя, хотя бы раз, обойтись без шуточек. Просто поговорить на серьëзные темы. Зачем весь этот неуместный юмор. — Я обидел тебя? — спрашивает гибрид с неким недоверием в голосе. — Прости, я правда не хотел. Иди сюда. Подходя ближе, Барри заключают в тëплые объятия. Голова лежит на чужом плече, в то время, как его руки аккуратно гладят по спине, иногда зарываясь в волосы, точно так же, как утром. Парень раскрывает рот, в намерении высказаться, но его прерывают. — Я уверен, что ты хочешь спросить, зачем я это сделал. Ответ: просто потому что, милый Барри, я хотел сгладить вину. Здесь нет никаких скрытых мотивов, или чего-то подобного, так что расслабься и наслаждайся моментом. Смирившись, Флэш взаправду начал получать удовольствие от этих банальных действий. Клаус пах терпким виски, масляной краской и, к удивлению, ментолом. Вот только объятия вскоре пришлось разорвать, ибо раздался стук в дверь, на пороге которой показался Элайджа. — Простите что отвлекаю, но, Никлаус, нам срочно нужно обсудить сложившуюся ситуацию. — говорил он, всем видом показывая, что разговор будет долгим и тяжëлым. Молча кивнув, Барри выходит из комнаты, дабы не мешать.***
Заснеженные холмы блестели в отражении солнца. Мелкие хлопья снега всë падали и падали, заполняя всë вокруг. Он сидел на краю обрыва, а рядом шумел водопад, разбиваясь о скалы. Отсюда был виден весь город. Тишина и спокойствие. Именно то, что он так долго искал. Вот только голова вновь была переполнена мыслями, отбросить которые получалось из рук вон плохо. Переводя взгляд в небо, он вновь лицезреет прекрасный танец, похожий на тот вальс на балу, только эти движения более древние. Изумительные картины, что преподносит зима из года в год. А мысли всë равно возвращаются к нему. Понять Клауса, это дело неподвластное человеческому уму, ибо он вновь и вновь, ненамеренно скрывает свои истинные эмоции и намерения. Только на повестке дня стоит другой вопрос, поняв, что Барри заигрался в этой вселенной, парень принял решение: во чтобы не стало найти путь домой, но, видимо, судьба думает иначе, раз нет ни единой свободной минуты на рассуждения. Теперь же, сидя на обрыве, он, наконец может расслабиться. — В эту вселенную я попал спонтанно, и выбраться без ускорителя частиц будет проблематично, — рассуждал вслух он. — в тот раз в моëм организме был алкоголь, что могло ускорить частицы, значит при обратном переносе понадобится выпивка. Дальше. Я бежал по полупустым улицам довольно большое расстояние, значит нужна большая площадь для разгона. Третье, тогда моë тело было более натренировано для использования сверхскоростей, значит нужно посвятить себя тренировкам. И ещë… « Барри? » — прерывает его рассуждения внутренний голос. — Чего тебе? Не видишь, я занят. — отвечает парень, тяжело вздохнув. « Ты же можешь просто попросить меня использовать силу и перенести нас обратно в Центра Сити. » — Что за бред? Стоп. Ты действительно так можешь? Тогда почему молчал? « Ты не спрашивал, вот я и не говорил, но, хочу сразу предупредить, что получится не с первого раза. » — Подожди, ты хочешь прямо сейчас сделать это? «Ну да, а в чëм проблема? » — Себастиан, пожалуйста, давай повременим, у нас остались ещë незаконченные дела. — он действительно вымаливает себе больше времени. « Уговорил, так уж и быть. Всë равно я не собирался пока уходить, ведь веселье только начинается. » — Что ты имеешь ввиду? «То, что не дано понять обычным людям. » — он замолкает, а по лесу проходит лëгкий ветерок, кружащий и снег, и опавшие листья в своëм первозданном танце.