Ацуши в Стране Чудес

Хотя Ацуши и засомневался в том, что советам Чеширского Кота стоит следовать, всё же он пошёл по указанной тропинке и, как было сказано, никуда с неё не сворачивал. Путь, на удивление, завершился без приключений, и вскорости Ацуши уже увидел меж тёмных стволов пробивающиеся лучи света, а потом, наконец, вышел на залитую солнцем опушку. Темень в глубине леса заставляла думать о том, что на дворе уже царит глубокая ночь, а на деле оказалось, что утро едва ли закончилось. «Значит, — подумал он, щурясь, — я не так уж долго бродил». Совсем недалеко от границы с лесом располагались чьи-то жилые дома. После кошачьих напутствий несложно было догадаться, чьи именно: первый дом, что стоял поближе, изобиловал деталями, обыкновенно встречающимися в часах: шестерёнками, стрелками, циферблатами, натыканными там и сям. Крышу его увенчивали две трубы, похожие на механические заячьи уши, что не оставляло сомнений в том, что здесь обитает Мартовский Заяц. Неподалёку от крыльца росло раскидистое дерево. Ни листьев, ни плодов на нём не было — вместо них его украшало множество самых разных часов, серебряных, бронзовых и золотых, начищенных до блеска и тусклых от старости; карманных, подвешенных за цепи, и наручных, что были надеты на ветки, будто на запястья. Прямо к стволу были прикреплены массивные, вычурно оформленные часы с кукушкой. Да уж, хозяин этого жилища и правда помешан на времени — тут Кот не обманул. Другой же дом, что стоял напротив, выглядел не столь примечательно, и о том, кто же его владелец, сообщала лишь скромная вывеска с выгравированным на ней рисунком цилиндра. Этот шляпных дел мастер, видимо, не слишком гнался за клиентами, либо же у него их бывало в достатке и без помпезной рекламы. Под деревом, обвешанным часами, был накрыт стол, за которым сидела небольшая компания: двое мужчин и одна девушка, которая занимала место во главе стола и дремала, опустив голову. Она была в широкополой шляпе с торчащими из прорезей круглыми ушками, поэтому разглядеть её лицо, склонившееся над столом, не представлялось возможным, а вот остальных Ацуши узнал, хотя лично с ними (возможно, к своему счастью) до сих пор не встречался. Мартовского Зайца, вернее, его альтернативную версию из Йокогамы, он точно видел на одном из розыскных плакатов в городе, а Шляпник был Ацуши знаком по чужим рассказам и обрывочным видеозаписям, которых было достаточно, чтобы понять, что ссориться с ним не стоит. Дазай называл его злющим, закомплексованным коротышкой, приходящим в ярость от малейшего чиха в его сторону, Куникида говорил, что этот человек опаснее, чем кто бы то ни было в городе, а Кенджи наивно восторгался им — впрочем, восторгался он кем угодно, кто вёл себя, как городской. То был Накахара Чуя, глава Исполнительного комитета Портовой Мафии, способный манипулировать гравитацией. Ацуши не был трусом, как и полным идиотом, поэтому понимал, что связываться с таким человеком, пусть и в ином мире, — не самая лучшая затея. Особенно если учесть то, что он, по словам Чеширского Кота, безумен, да и к тому же служит кровожадной Королеве! Желание подходить к этой компании, и так не слишком сильное, враз испарилось, и он попятился, но поздно: его заметили. — Эй, здравствуй! Чего ты тут бродишь? — Шляпник махнул ему рукой. — Я тебя раньше не видел. Ты нездешний? Иди-ка к нам. «Зря я сюда пришёл…» — подумал Ацуши. Следовало не поддаваться на уговоры Кота, настоять на своём и потребовать показать дорогу к выходу из Страны Чудес. Следовало, может быть, пойти в противоположную указанной сторону. На худой конец, следовало дать дёру после того, как его обнаружили, хоть и это не очень удобно было бы в его нынешнем наряде. И всё же ноги несли его сами к Шляпнику и его спутникам, расположившимся за столом, а глаза против воли вовсю рассматривали утварь и угощения, которыми тот полнился. Несмотря на то, что чаёвничающих сидело трое, накрыт он был на четверых; ещё одна чашка с блюдцем и разложенными рядом приборами пустовала, как и стул, стоявший напротив. Вазочки с конфетами и колотым сахаром располагались тут и там, а в центре, бок о бок с пузатым чайником, высился частично съеденный, но всё ещё внушительный по размеру бисквитный кекс. Мраморное ноздреватое нутро его соседствовало с золотисто-кремовой корочкой и цветной глазурью, а по куполообразному верху были рассыпаны перламутровые сахарные бусины. Несомненно, именно этот кекс служил главным украшением чаепития, и, конечно же, от его вида у Ацуши разыгрался аппетит. «Не помню, когда в последний раз ел. — вдруг подумал он. — Может, меня позвали к столу, чтобы угостить?» — Почему ты так вырядился? — спросил Мартовский Заяц, совершенно невежливо рассматривая надетое на него платьице. Встрепенувшись, Ацуши закрыл рот и сглотнул слюну. — Я не выряжался, — он сцепил руки перед собою, будто это могло помочь ему прикрыться от сверкающих любопытством глаз. — Это случилось без моего ведома. Наверное, потому, что по пути я подумал о новой одежде, ведь моя намокла, испачкалась и порвалась, пока я бродил и попадал во всякие неприятности. — Тяжко тебе, должно быть, пришлось, — сказал Шляпник, внимательно смерив Ацуши взглядом, а потом обратился к дремлющей девушке. — Послушай, ты не против ещё одного гостя, раз уж так сложилось? — и только после того, как та промычала, не поднимая головы, что-то похожее на «совсем не против», предложил: — Хочешь присоединиться к нашему маленькому празднованию? Ацуши кивнул и, неуклюже отодвинув стул, занял единственное свободное место. Нехорошо было отказываться, а угощения на столе, чем дольше он смотрел на них и чувствовал сладкий запах, тем привлекательнее казались. Даже то, что это чаепитие может оказаться бесконечным, не слишком сейчас пугало, да и Шляпник вёл себя вовсе не безумно. — Я — Шляпник, — он приподнял цилиндр над рыжей макушкой и тут же водрузил его на место. — Это — Мартовский Заяц, а это Мышь-Соня. У неё сегодня день рождения. — представляя своих друзей, Шляпник не терял времени и наполнил пустовавшую чашку дымящимся чаем. — не стесняйся, клади сахара сколько угодно. Как насчёт кекса? — Очень приятно, а меня зовут Ацуши. С днём рождения, Мышь-Соня, — раскланиваясь, Ацуши ощущал себя не в своей тарелке, и виной тому было вовсе не то, что здесь принято пить чай с сахаром. До сих пор не увидел от этой компании ничего, кроме гостеприимства, хотя помнил находящихся здесь как злодеев и преступников. Впрочем, это ведь Страна Чудес, а не жестокий реальный мир. Хотелось надеяться, что здесь и правда вещи устроены совсем по-другому. — Я совсем не против кекса. Пока Шляпник отрезал увесистый кусок кекса и любовно укладывал его на блюдце, Мартовский Заяц подвинулся вместе со своим стулом поближе к Ацуши и протянул тому лимон. На столе фруктов не наблюдалось — откуда он его взял? Вынул из кармана или материализовал из воздуха? — Лимона в чай не желаешь? Ацуши с опасением посмотрел на протянутый ему фрукт, а потом на самого Зайца: — А он не взорвётся? — С чего бы? — удивился Заяц. — Я же не добавлял к нему горчицы. — Горчицы? — Ну да. Ведь горчица — это минерал, — ответил тот с некоторым воодушевлением; видимо, у него по какой-то причине нечасто просили пояснений. — а, значит, используется при изготовлении мин! Слушай, Алиса, а это ведь отличная мысль! Часовая горчично-лимонная бомба! — Меня зовут Ацуши… — нерешительно поправил он Зайца, но отчего-то был не уверен, что его вообще послушают. В этом мире, выходит, Заяц тоже любил бомбануть как следует, прямо как его двойник из Портовой Мафии. Значит ли это, что и другие здешние обитатели сохранили свои самые странные привычки? Раздумывая над этим, Ацуши принялся, наконец, за кекс, и тот не обманул ожиданий, оказавшись божественно вкусным даже несмотря на свою непривычную японскому вкусу сладость. Порция исчезла в мгновение ока, и, заметив это, Шляпник отрезал ещё один кусок для Ацуши и в придачу придвинул к гостю поближе пару пирожных. — Расскажешь о себе? — попросил он Ацуши, а затем добавил: — Если, конечно, хочешь, и тебе есть, что рассказать. Ацуши задумался: о чём он вообще мог рассказать этим ребятам? Явно не об участии в противостоянии Портовой Мафии и Вооружённого Детективного Агентства. А кроме этого у Ацуши в жизни теперь больше ничего и не было. Рассказывать о том, что он потерялся? Стоит ли, пока не ясно ещё, не враги ли ему эта троица? Станут ли враги угощать кексом и чаем? Если только угощение не отравлено… — Ну, я… — он замялся. Он не был уверен, что кому-то вообще на самом деле интересно, но всё же надо что-то сказать. — Я… просто парень. Мне нравится очазуке. И я умею превращаться в тигра. Вернее, раньше умел, но теперь почему-то не выходит. Шляпник, выслушав его и, кажется, совсем не удивившись словам про превращение, спросил: — А что такое «очазуке» и «тигр»? — Очазуке — это такая еда. А тигр — дикий зверь, — в некотором замешательстве ответил Ацуши. Как можно не знать таких простых вещей? — Таких у нас не водится, — объяснил Заяц. — На что оно похоже? Что-то вроде баобабочки? Черепахокоровы? Коалослона? «Хорошо, что тут хотя бы тигров нет», — подумал Ацуши и помотал головой: — Нет-нет. Это вроде как большая кош… — Кошка! — звонко воскликнул кто-то, а через миг в горло Ацуши уткнулось нечто холодное и острое. Он так и замер с недонесённым до рта пирожным в руке, медленно перевёл взгляд на Мышь-Соню, чья блестящая длинная рапира покачивалась у его шеи, упираясь в кожу остриём. Её лицо больше не скрывалось под шляпой; пронзительно-синие глаза уставились на него, и теперь Ацуши без труда узнал в Соне свою подругу. Иногда, закружившись в неспешном танце мирной жизни, в череде прогулок под светом полуденного солнца или сумеречных фонарей, во вкусе сладостей из уличных ларьков и пестроте трогательно вплетённых в волосы лент, он напрочь забывал о том, насколько может быть опасной маленькая тихая девочка Кёка. — Ну, ну, не волнуйся. Здесь их нет, ни одной, — мягко сказал Шляпник и осторожно отвёл в сторону Сонину руку вместе с зажатой в ней рукоятью рапиры. Ацуши даже не успел заметить, как тот успел так быстро переместиться сюда с противоположного края стола. Заяц забрал у Сони рапиру, неодобрительно качая головою; та отдала оружие беспрекословно и потупила взгляд, но ей скорее было неуютно, чем совестно. — Не стоит здесь такое упоминать, — сказал Шляпник, повернувшись к Ацуши. Запоздалое, надо отметить, предупреждение. — Я не знал. Я издалека и не успел ещё изучить здешние порядки, — попытался оправдаться тот. — Мы знаем, — пробурчала Соня, усаживаясь на своё место. Остальные двое лишь кивнули, кратко переглянувшись. От её слов Ацуши стало немного не по себе. Многовато как-то знают все вокруг — может, даже больше, чем он сам. Или же по нему это настолько заметно? Тогда к чему все эти хороводы да присказки, если каждый на самом деле в курсе, что встретил чужака? В голову пришла мысль о том, что агрессия Сони к кошкам, должно быть, не просто результат извечной межвидовой вражды, а как-то связана с определенным Котом. Но озвучивать свою догадку он не стал, опасаясь за собственную безопасность. — Прости. Я правда не хотел тебя обидеть или напугать. — на всякий случай стоило извиниться, что Ацуши и сделал, — Надеюсь, я не испортил тебе празднование. — Не испортил, — пробормотала та, но лицо её всё ещё оставалось мрачным. В их разговор встрял Мартовский Заяц, явно нашедший новое необычное применение сониной рапире. — Кому кексика? — он потянулся с оружием через стол, чтобы попытаться отрезать кусочек, но Шляпник тут же его остановил, явно не желая допустить такого варварства за столом. — Она совсем не для этого. — Твоя правда. Неудобно с ней управляться. Уж лучше по старинке, — тут же согласился Заяц и вернул рапиру хозяйке. — На, спрячь. Соня приняла свою вещь назад и, пока внимательно её изучала на предмет повреждений, Ацуши на миг показалось, будто бы она вновь захочет потыкать в него этой острой штукой. Однако же она растеряла к незваному гостю всякий интерес и заткнула оружие за пояс, а потом и вовсе начала клевать носом. Откуда-то заиграла мелодия, напоминающая колыбельную из музыкальной шкатулки. — О… — пробормотала Соня, неуклюже зашарила в складках своего платья и извлекла откуда-то серебряные часы на цепочке. — И правда. Снова пора спать. — Это моё собственное изобретение,. — поспешил похвастаться Мартовский Заяц, ткнув пальцем в блестящую вещицу. — Часы-засыпальник. «До чего же странная выдумка — подумал Ацуши. — Будильник, но наоборот». — Расскажешь мне сказку, Шляпник? — Соня дотянулась до Шляпника и потрогала его за рукав. Тот, сложив руки на груди, кивнул с готовностью, будто знал, что услышит такую просьбу: — Хорошо. Он помолчал; вместе с ним и все остальные молчали, не мешая придумывать сказку или вспоминать её. Тишина длилась немного, и вскоре Шляпник вновь заговорил: — Жили-был мальчик, — прозвучало начало, вполне обычное для сказки. — Всю свою жизнь, с самого рождения, он провёл во сне. А спал он в банке, наполненной сиропом. — Как же он там дышал? — не выдержав, прервал его Ацуши. Конечно, это сказка, а в сказках такие мелочи никого обычно не интересуют, но судьба мальчика из банки с первых строк отчего-то взволновала его. — Ему не нужно было дышать, как и есть, как и всё остальное, — сказал Шляпник, довольно спокойно отреагировав на то, что его перебили, и продолжил. — Мальчик не знал, что происходит снаружи, за пределами этой банки; круглые сутки он продолжал спать и видел один-единственный сон о том, что он — король в безмятежном королевстве, где живут сплошь дети. Они играли дни напролёт, и были счастливы. Их король тоже был счастлив в своём крохотном мирке. Рассказывая, Шляпник не смотрел ни на Соню, ни на остальных присутствующих. Тихим, мягким голосом он говорил — совсем не таким, каким рассказывают сказки, а, скорее, таким, каким делятся сокровенной тайной с кем-то, кому доверяют. — Однажды эту банку разбили, — он вздрогнул на этом слове, или Ацуши показалось? — её осколки разлетелись далеко-далеко, во все стороны, а сироп разлился, и тогда мальчик сделал свой первый вдох и проснулся. Он увидел вокруг себя целый огромный мир, но мир тот совсем не был похож на его светлое радостное королевство из сна: был он серый, унылый и злой. Мальчику пришлось учиться жить в этом мире. Там он понемногу собрал вокруг себя других детей, что ютились на задворках этого мира, но новая жизнь — жизнь среди несчастных, голодных и отчаявшихся, которым он не способен был помочь — оказалась невыносимо тяжела для него. — Шляпник, наконец, поднял взгляд, но лишь для того, чтобы увидеть, что Соня вновь склонилась к столу и мерно сопит под нос. Тогда он понизил голос: — И мальчик отправился прочь в надежде отыскать рассыпавшиеся осколки своей банки, чтобы вновь собрать её, заполнить сиропом и уснуть; тогда он мог бы снова стать королём в маленьком уютном мирке, по которому тосковал. — И он собрал банку? — шёпотом, в тон Шляпнику, спросил Ацуши. Тот же отрицательно покачал головой. — Этого никто не знает. Возможно, он до сих пор бродит и ищет свои осколки. Это коротенькая, печальная и странная сказка, кажется, подействовала на всех присутствующих за столом: Соню убаюкала, Ацуши взволновала и расстроила, а Мартовского Зайца вогнала в некие мрачные раздумья — по крайней мере, что-то подобное было написано у него на лице. Виновница маленького торжества, тем не менее, поняв, что рассказ Шляпника закончен, встрепенулась, широко зевнула и выбралась из-за стола. — Я уже подумал, что тебя нужно нести, — улыбнулся ей Шляпник. — Не-а, — она сонно мотнула головой. — Спасибо. За праздник и подарок. И за сказку тоже спасибо. Увидимся во дворце. Она побрела прочь, и Шляпник помахал ей: — Да, увидимся! — а потом начал собирать посуду. Ацуши, заметив, что в тарелочке перед ним ещё осталось пирожное, спешно бросился его доедать и, едва проглотив, поинтересовался: — А что будет во дворце? — Королевский крокет, — кратко ответствовал Шляпник и кивнул на оставшиеся на столе чашки. — Давай помогай. Мне одному это всё не унести. Ацуши подскочил, уколотый ни с того ни с сего совестью, и принялся помогать. Делать это было, видимо, больше некому, ведь Мартовский Заяц будто бы окаменел на своём стуле. Это сказка так на него повлияла или же он продумывал какое-то очередное изобретение? Как бы то ни было, Ацуши решил, что Шляпнику и правда стоит помочь, раз уж он пировал тут за чужой счёт. Нет ничего сложного в том, чтобы убрать немного посуды. «Может быть, Чеширский Кот ошибся или же нарочно пугал меня зазря? — думал он, собирая чашки и составляя их на круглое блюдо. — Может, Шляпник не такой уж и безумный?» Неспроста ведь эта компания настолько не жалует кошачьих…