За кулисами лжи

      Оглушающе громкий свисток словно заставил время и всех живых в зале застыть в заморозке. У Баккуса, одного из церберов, от неожиданности мяч выпал из рук, но никто не спешил воспользоваться удачным шансом выхватить преимущество. У церберов, прослывших не самой честной игрой — они часто пользовались тем, что за фол не дисквалифицируют, — мышцы стали рельефней, и кадыки нервно дернулись. К удивлению всех, особенно тренеру церберов и самих парней, судья показывал красную карточку на игрока в темно-зеленой и желтой форме под номером семь.       Замечательно, просто, блять, замечательно.       Девять двадцать четыре. От нахмуренности морщины на лице тренера Секвина были похожи на глубокие каньоны. Нацу никогда не видел своего добродушного тренера таким злым. Он был против нечестной игры — баскетбол это не бразильский сериал, где выясняются отношения, тем более между сокомандниками. Ладно бы Нацу пнул кого-то из церберов, осудили бы и погрозили пальчиком «Нельзя жульничать, Нацу», но носом в пол упал Занкроу.       Девять двадцать пять. Тренер грозно зыркнул на парня, предупреждая, что выговор будет устроен после, — игра сейчас важнее. Нацу фыркнул и сел на край скамейки. На другом краю сидел Рикко. На поле он сегодня не вышел: похмелье за ночь прошло, чего, к сожалению, не случилось с его лицом, которое опухло и было в кровоподтеках, на носу была никогда прежде не замечаемая горбинка.       Драгнил смотрел исключительно на обратный отсчет тайма на табло, чтобы не раздражаться сильнее. Занкроу повезло, что Нацу его всего лишь пнул и вчера получил один удар. Фергюсона нужно было вмазать в стену головой и бить так до тех пор, пока на ней не останется кровь и частицы серого вещества, которым он не научился пользоваться за семнадцать лет; а Рикко помучить подольше и посильнее за то, что он посмел оставить свой след на теле Люси. Многие коты после кастрации меняются щелчком, становятся более ленивыми и толстыми, интересно, у шакалов-евнухов какие происходят изменения? Нацу надеялся, что он станет жирным, противным ублюдком, от взгляда на которого люди еле сдерживаются, чтобы не сморщить лицо, и обходят его стороной, и чем больше это расстояние, тем лучше. Воображение работало на все сто, Нацу представлял с каждой отсчитанной секундой свои мечты четче. Это не приносило успокоения — это приносило легкое, на самом деле ничтожное, удовлетворение.       Девять двадцать шесть. Варрод оборачивался на Нацу каждый раз, стоило тому шевельнуться. Это тоже раздражало. Нацу вскинул руки, показывая, что он ничего не делает. Сидящий рядом Грей напомнил, что тренер Секвин ничего не знает о вчерашнем.       Пока что никто, кроме тех, кто остался до конца в «Восьмом острове», не знал. Парни вчера решили не трепаться об этом, даже оставшимся девушкам — Юкино, Меледи и Джувии, — чтобы слухи распространялись как можно медленнее. Попытку изнасилования, столь омерзительную вещь, нельзя было замалчивать, но ни одному из парней не хотелось говорить об этом. Может, дело было в том, что Занкроу и Рикко были их друзьями, которых не хотелось сдавать, а может, им было стыдно, что Занкроу и Рикко их друзья. А может, дело было в чем-то ином. Ни один из тех, кто участвовал и помогал остановить драку, не чувствовал себя героем и не гордился; наоборот, они ощущали себя так паршиво, будто они были насильниками.       Видеть известия о подобном в телике или ленте новостей и сталкиваться с этим в реальной жизни — понимать, что такие люди и вправду окружают тебя — было совершенно разными вещами, осознание чего дало хлесткую пощечину и разнесло землетрясением мировосприятие.       Церберы не были слабой командой, однако редко, когда счет в игре с феями был равен. Сейчас шла третья четверть, церберы выигрывали. По настрою команды изнутри — они даже ради матча не могли сделать видимость, что ладят между собой — тренер Секвин догадывался, что что-то пошло не так. Перед второй игрой он обязательно устроит допрос и придумает в своей маразматической голове, как вернуть в команду отношения «мир-дружба-жвачка», но запомнит сказанное Греем (Нацу не сомневался, что говорить будет именно Грей. Рикко и Занкроу должны иметь хоть капельку мозга, чтобы различать, что в обществе именуется под «плохо». Гажил и Эрик предпочтут проигнорировать вопрос, Макс будет ждать инициативу других, сам Нацу сорвется прежде, чем внятно что-то скажет). Потом тренер скажет что-нибудь кому-то из коллег, Макс, фанат сплетен и охотник за популярностью, наверняка, не сможет долго молчать, остальные тоже кому-то о чем-то упомянут. Скоро ситуация полностью изменится не только в школе, весь Фэйвилл будет обсуждать нападение на Люси Хартфилию. Это элементарная логика: в пригородах подобные события не пропускают.       Девять двадцать восемь. Оклик «Нацу!» дошел до получателя. В дверях стоял отец.       В другой бы ситуации, Нацу бы радовался, как девятилетний мальчишка, к которому папа пришел на первые соревнования. В детстве волнение для Нацу было вещью неприсущей (если исключить период, когда они с Зерефом попали в аварию, и идеальная семья перестала быть идеальной), и впервые испытал его на минибаскете, когда играть пришлось не против своих друзей, а других команд из других школ. Это была первая победа, и радостью хотелось делиться до бесконечности. Больше всего Нацу отдал ее отцу, который с опозданием, но прибежал с работы, а потом громко смеялся, крепко обнимал, трепал волосы сына и в тайне от мамы отвел в Макдональдс, где они до отвала наелись пикантными крылышками. Кажется, папа тогда радовался больше него.       Сейчас Игнил выглядел спокойно, только в мелких жестах, выученных наизусть и в некой степени принятых на себя, — глаза бегают хаотично и ищут, за что зацепиться, челюсти крепко сжаты, руки сложены на груди, и указательный палец барабанит — просачивалось беспокойство. Когда Нацу возомнил себя супер-пупер-сыщиком и постоянно докучал отцу — на каждый ответ появлялось два новых вопроса, — тот дал совет подмечать мелкие детали и считывать с них информацию, как делает Шерлок. С врожденной неусидчивостью у Нацу это плохо получалось — нужно слишком много концентрироваться и анализировать, — зато научился читать отца, которому он в детстве и подростком подражал.       Игнил вывел сына из зала, предварительно предупредив тренера, в прохладный коридор с гуляющим сквозняком. В такой же коридор, каким он был вчера и позавчера. — Нацу! — встревоженно воскликнула Юкино.       Она аккуратно двинулась к своему парню, но наткнулась на свирепость в серо-зеленых глазах. Безмолвно Нацу говорил: «Не подходи ко мне». Агрия вздрогнула и обратно сложила кулачки на груди. Она была напугана и не понимала такую резкую реакцию, поэтому почти не слышно прошептала извинения и побыстрее скрылась с поле зрения парня.       Тяжелая рука Драгнила легла на плечо Нацу, призывая успокоиться. Они прошли дальше от шума зала и встали у приоткрытого окна. На улице опять лил дождь. Теплый октябрь становился простым октябрем, дождливым и приукрашенным яркими листьями деревьев, обманками, скрывающими за собой грязь и мерзотную слякоть. Капли находили проход и оседали на лице Нацу, порывистый ветер приносил их собой и наделял своим холодом, при этом оставляя свои собственные невидимые прикосновения-царапины.       Регина, привыкшая к интервенту Зерефу, до сих пор остро воспринимала частые и долгие прогулки младшего сына с друзьями, поэтому Игнил отправил ее спать, чтобы она не трепала себе нервы и потом не удручала этим Нацу, тем более завтра на работе ее ждали три операции. И, когда ближе к двенадцати Нацу пришел домой, наполовину промокший и еле стоявший на ногах от усталости, Игнил понял, что правильно сделал. Возмущений и сердитых взглядов они бы не обрались. Вместо рассказа, как их команда вырвала победу у ламий, чего он не мог увидеть из-за работы, Игнил слушал, как друзья сына чуть не изнасиловали Люси Хартфилию, девочку, которую пару лет назад он видел в соседнем дворе, играющей в куклы и часто спрашивающей его с детским интересом: «Мистер Драгнил, сколько преступников вы сегодня поймали?» — Как только игра закончится, мы поедем в участок. Ты — главный свидетель, тебя будут допрашивать в первую очередь. Если Джуд сообщил об Эрике, то, возможно, ему придется поехать с нами. Остальных допросят позже, — отец сразу сообщил, незачем зря тянуть время.       Нацу подумал, что дело идет слишком быстро, не прошло и суток с нападения. Впрочем, мистер Хартфилия был юристом и знал свои права, а с его ужасной упрямостью мог настоять. Или же Фэйвилл был настолько скучным городком, что в местном участке за дело берутся незамедлительно. Стоило еще учитывать, что его отец имеет много связей в полиции (не только бостонской) и его предупредили заранее. — Что насчет Занкроу и Рикко? — Им нужно ждать повестку в ближайшие дни, как и остальным парням. Думаю, как раз в понедельник она и придет.       Судорожный вздох вырвался из груди Нацу. Он запустил пальцы в мокрые от пота волосы и оттянул их до боли. Дело, скорее всего, является административным, так что особо сильного наказания не будет. Факт этого выводил из себя. Фергюсон с Табаки должны были получить по заслугам.       Ободранная кожа на костяшках зачесалась. Желания возмездия вырывалось из его тела. Нацу хотел сделать с ними что-то: что-то ужасное. Сцепить руки на чужой шее.       Нельзя. Нужно контролировать себя и не пересекать границы дозволенного, иначе он станет тем, за чьей спиной будут шептаться и стараться обходить стороной, как можно дальше.       Исполнение самых страшных кошмаров не казалось больше таким нереальным. — Я не говорил с Джудом. Алдорон сказал, что с Люси все нормально, но… — Драгнил предполагал, что волнует сына, сам бы не мог найти себе места. Он неожиданно запнулся. — Но? — повторил Нацу.       Каждый нерв тела натянулся струной. Это «но» не означало, что она подавлена или расстроена, это «но» подразумевало нечто более серьезное.       Нацу сильнее оттягивал волосы и сосредоточил взгляд на оранжевом пятне на подоконнике, не смея шевельнуться. Он на руках донес Люси до дома, положил в кровать и укрыл одеялом. Перед уходом он осмотрел девушку на наличие других напоминаний этих ублюдков, помимо засоса. Могли остаться пару синяков, если кто-то переборщил. Нацу даже смог успокоить ее. С Люси было нормально — он успел спасти ее. Он успел убрать руки мразей подальше от ее тела, успел, не дать им зайти дальше. Он успел!       Или нет?..       Переживания о девушке осели в нем, потому что он знал, что она в безопасности. Ей больше ничего не грозило, и дышать от осознания этого было легче. Он расслабился слишком рано. Нельзя, нельзя было. Он должен был сделать что-то большее.       Нацу затаил дыхание — ответ стал жизненно необходим, ведь без него он не был готов дать часам жизни двигаться дальше. — У нее вся шея в кровоподтеках, укусах и засосах. Они будто хотели загрызть ее, — продолжил отец тоном более мрачным. — Как же это отвратительно.       Отвратительно.       Те несколько минут наедине с Люси, кажется, впечатались в сознание, и теперь не было у Нацу ничего важнее этого, потому что теперь они были такой же неотъемлемой частью его, как имя или статус в школе. Он был готов потерять любое воспоминание, был готов потерять самого себя, лишь бы эти мгновения остались с ним.       Не прошло и полусуток, и, конечно же, в памяти все ярко жило: на кончиках пальцев сохранялась мягкость ее кожи, проводя языком по губам, он чувствовал ее вкус, сделает вздох поглубже и ноздри защекочет ее запах. Он вновь увязал в страсти к Люси Хартфилии. Нацу боялся своей одержимости и одновременно боялся, что ощущения этой близости померкнут и станут просто воспоминанием.       Нацу не хотел напугать Люси и сделать ей больно, это было просто влечением влюбленного подростка. В этом не было ничего плохого.       Навряд ли кто-то, кроме него, так считал.       Для полицейских это было актом насилия. Для Люси это было лишним напоминанием, что ее касались, несмотря на просьбы прекратить. Объективно, это было попыткой изнасилования — Нацу осуществлял действия сексуального характера к бессознательному телу.       «Люси ненавидит эти отметины», — одна единственная мысль забегала в сознании.       Нацу невольно сжал челюсти в напряжении и осознании импульсивности, и опрометчивости сделанного, но тут же больно дернулся. Спасибо, Гажил, мудила, который решает вопросы исключительно насилием. Игнил взглянул на сына, отчего тот опустил голову, сдерживая себя, чтобы не вжать ее трусливо в плечи, и нервно сглотнул. По лбу скатилась холодная капля не от дождя.       Отец работал в убойном отделе, как следователь, он умел читать людей. Если отец узнает, что сделал Нацу, — он разочаруется. Нацу так не воспитывали, ему всю жизнь говорили, что это плохо, на его глазах этих людей называли ублюдками, которых нужно только кастрировать. Отец глубоко разочаруется в нем. И жизнь дома станет невыносимой — Нацу мог стерпеть неприязнь матери, но, если и отец, даривший тот самый уют и спокойствие, что есть только дома, он сбежит. Не выдержит и начнет жизнь трудного-подростка, живущего в машине. Честно говоря, Нацу не хотел этого. Он был папенькиным сынком, и ему это нравилось, он даже не стеснялся. Что бы он не говорил, он не был готов потерять связь еще и с отцом.       Игнил по-другому воспринял скованность сына и дал ему именно то, в чем тот сейчас нуждался. — Успокойся, — и так растрепанные розовые волосы растрепались сильнее. Игнила воспитывали в «ежовых рукавицах», он не был научен говорить о своих проблемах и, соответственно, Нацу тоже был к этому приучен. Однако Нацу был для него любимый, долгожданный ребенок, и он давал ему слишком много поблажек. Игнил не убрал руку, он притянул сына ближе, приложив голову к своему плечу. — Ты все сделал правильно. Ты молодец, Нацу.       Будь Нацу десятилетним мальчиком, каждый раз нетерпеливо ожидающим похвалы от папы, крепко обнял бы отца.

***

      Прятаться под одеялом — старая привычка каждого ребенка. Кто-то от нее избавился, а кто-то продолжал это детское занятие. Люси прекрасно осознавала, что одеяло способно лишь дать иллюзионное чувство безопасности, а прятавшихся в тени или под кроватью монстров не существует. В реальном мире были ужасы пострашнее разыгравшегося воображения. Раньше таковыми Люси считала своих одноклассников, которые не упускали шанса поиздеваться над ней; но она свыклась с ними и вроде как неплохо справлялась; да и это не было уже таким пугающим, потому что короли-баскетболисты имели власть исключительно в своем королевстве, а их «придворные» без чужого влияния были такими же простыми подростками, как и она. Школа — это был персональный кошмар Люси Хартфилии, это было место, где она вздрагивала от каждого шороха и во взгляде каждого читала презрение. За пределами школы живется легче, мир за ней бывает красочный и яркий, за ней она больше не была скована, думала девушка.       Она ошибалась.       Люси никогда в детстве не пряталась под одеялом — там было жарко и душно. Максимум, сколько она выдерживала, — полминуты, сейчас Люси было семнадцать и за весь день она так и не вылезла оттуда. Лучше задыхаться, чем возвращаться в мир, в котором нигде и ни в чем не было уверенности. Люси думала, что хотя бы вне в школы может контролировать свою жизнь, но и это было иллюзией. На нее напали одноклассники, среди которых был король, напали там, где власти у них не было, и перешли всевозможные границы. Она терпела их измывательства, насмешки и удары, она перетерпела бы это еще сотни раз, потому что это лучше, чем чувствовать их руки, свободно гуляющие по телу, чувствовать, как они грубо, не заботясь, сжимали ее грудь и бедра, чувствовать мокрый противный язык на шее. Любая ненависть и презрение от них было лучше животного желания овладеть ей полностью.       Приглушенный стук в дверь. Никогда прежде в ее комнату не стучали, но Люси была благодарна маме — это обычное действие вселяло некое странное умиротворение, что хоть кому-то нужно ее разрешение.       Люси не видела сквозь стены, но была стопроцентно уверена, что это именно мама. Отец не был сильно чутким и в эмоциональном смысле плохо разбирался, что такое такт. Джуд в любой ситуации, что выходила из повседневной рутины, реагировал одинаково: ворчал, затем осуждающие молчал и приглаживал усы, этими действиями будто говоря: «Хорошенько подумай, что ты наделала». Сегодня с утра, пока мама была рядом, отец себя сдерживал, потому что в такой ситуации любое слово может стать неправильным. Задеть Люси — значит, разозлить жену; Лейла практически никогда не злилась, однако, если это происходило, как принято с подобными людьми, содрогались все. Когда они сели в машину и поехали в участок, отец не смолчал. Причитания безостановочно лились из его рта: Люси сотню раз говорили не возвращаться поздно домой и не ходить по неосвещенным улицам. Сил отвечать не было, Люси, смотря в окно мечтала, чтобы их машина разбилась и папа замолк. Чем ближе они приближались к участку, тем это желание возрастало.       Ком встал в горле со входом в здание полиции. Люси сдерживала слезы, когда ее просили как можно точнее описать произошедшее — это было подобно пытке. По крайней мере, это казалось пыткой. Но как всегда она слишком рано расслабилась.       Люси с отвращением смотрела на свою шею с утра в зеркале, отдергивала руку, прикасаясь к засосам, — все эмоции того вечера накатывали волной. Люси не хотела, чтобы кто-то еще их видел. Они сделали хуже: полицейский запечатлил их на вечную память камеры и полицейского архива. Только услышав щелчок, в Люси что-то сломалось. Она вмиг почувствовала себя грязной, испорченной, как кукла с оторванной головой, которая годится только для выброски в помойку. Вот кем она стала — неисправной игрушкой.       Как только они приехали домой, Люси закуталась в темно-зеленый с желтыми рукавами бомбер с вышитым номером семь, в исходивший от него запах, похожий на сосновый лес, и спряталась под одеяло, не вылезая оттуда на протяжении дня. Даже любимые книги, в которые она погружалась при удобном случае, находя в них бегство от проблем реальности, стали просто переплетенными листами бумаги, бессмысленными и пустыми.       Хартфилия промолчала, и в комнату не вошли. Она говорила себе, что да, ей необходимо побыть одной, однако глубоко в душе хотела, чтобы ее взяли на ручки, погладили по спине и шептали на ухо: «Тише, Люси, тише». От «все хорошо» уже тошнило.       На ошибках учатся, но Люси по прихоти судьбы не всегда хорошо усваивала жизненные уроки. Поток слез прекратился, она почти проваливалась в сон, как дверь ударилась об стену и по лестнице нагло и показательно громко поднялись. — И долго ты собиралась молчать? — даже в голосе отца Хартфилия не слышала столько возмущения.       Повернуться и одарить дорогую подругу радушной улыбкой сил не было. Максимум — вылезти из-под одеяла и повседневно сказать «привет».       Конечно же, Флер не могла принять такой ответ. Так что все пошло по привычному правилу: если у Флер есть возможность устроить истерику — можете не сомневаться, она ее устроит. А ей было о чем поистерить.       Первым звоночком, что что-то не так, для Флер стало то, что Люси, практически всегда сразу отвечающая на смс-ки, не просмотрела их. Даже на звонки, которые использовались только ради общения с отцом, то есть крайне редко, не отвечала. Второй звоночек — хреновейшая игра фей, победа два раза почти ускользала из их рук. Сначала этот звоночек таковым не казался, ведь мало ли что там петухи-баскетболисты не поделили. Корона беспокоилась, что Люси игнорировала ее, и Рэдфокс, соответственно раздраженный из-за неполученного «вознаграждения», озадаченно спросил, неужели она ничего не знает? Флер незамедлительно примчалась к подруге. И что она получила за свое невероятное волнение, которого не удостаивался, наверно, почти никто? Люси к ней не удосужилась лицом повернуться.       Помимо этого неоднократно прозвучал вопрос, нахуй Люси вообще пошла к голубовласой коротышке? А может, это и не звучало, Люси не слушала подругу, а если бы слушала, то половину бы не поняла — когда Флер искренне злилась, то не контролировала себя, и в ее речи появлялся техасский акцент, от которого она старательно избавлялась с прошлого лета. Но скорее всего говорила, Люси видела смс-ки, где прямо спрашивался данный вопрос.       Хартфилия всегда терпимо относилась к психам Флер, всегда давала ей выговориться, понимая, как иногда важно, чтобы тебя кто-то выслушал. И так же терпимо Люси относилась к осуждениям Флер насчет нее: «Хватит терпеть», «Ты ведешь себя, как тряпка», «Не думаешь, что пора что-то менять?». Она не обижалась на подругу за это, ведь именно так Флер заботилась и подталкивала к действиям, чтобы Люси, как и она, наконец, выбралась из школьного дерьма. Однако сейчас подруга не просто задевала краткими комментариями, она ее ругала. Корона конкретно капала на мозги и впервые начала выводить из себя. — Да, может, ты уже заткнешься, Флер? — прозвучало намного громче и грубее, чем предполагала Люси. Так было даже лучше. — Если я не хотела тебе говорить, то значит, не хотела! Я не обязана тебе отчитываться обо всем и сразу! И какая тебе разница, зачем я пошла к Леви? Я тебе ничего не предъявляю, когда ты чуть ли не каждый день гуляешь непонятно с кем, — так и ты не лезь в мою личную жизнь! Да, представь себе, Флер, не ты одна ее имеешь! У меня тоже есть друзья, помимо тебя. — Была бы ты такой смелой в школе, — отчеканила Флер, прерывая речь Хартфилии.       Люси и близко не высказала все, что накипело. Ей хотелось сказать еще столько слов про то, что она не вещь Короны, как та уже привыкла считать. Сам ее приход и злость говорили, что Флер злится не столько из-за волнения, а из-за того, что Люси — та, в чей жизни она была единственным близким человеком — скрыла от нее что-то настолько важное. Флер имела над Люси власть, и, очевидно, ей не нравилось ее терять.       Однако, несмотря на это, некая тяжесть спала в груди, и не будь Люси так зла, то почувствовала бы садистское удовлетворение — девушка трепетно гладила заплетенные в косу волосы, будто находила в этом утешение. Она смогла задеть Флер.       В Фэйвилл Корона перевелась в середине десятого класса. Родители, наигравшись в счастливую семью, бросили девочку на дедушку по материнской линии в возрасте трех лет, и всю жизнь она жила с ним. В том году произошел несчастный случай: дедушка чинил крышу, упал с нее и, пролежав несколько часов в реанимации, умер. До матери Флер никто добраться не мог, потому что ни телефона, ни адреса у той не было — Флер предпочитала думать, что она давно мертва, — потому ее свалили на отца, проживающего в пригороде близ Бостона (как узнала вскоре Корона, времени дома он почти не проводил, что ей было на руку).       Новички становятся любимчиками одноклассников по воле случая, редкого случая, который выпадал немногим, особенно в середине года, когда коллектив и иерархия идеально сформированы. Причин для насмешек было достаточно: у Флер была старая, сэкондхендовская одежда, странная внешность и акцент, из-за чего ее речь не всегда была понятна. Флер в прошлой школе умела отпираться, так что и здесь не собиралась становиться игрушкой для битья. Вот только к старым одноклассникам она привыкла, а к новым стервятникам — что стояли на другом уровне, потому что зазнавшиеся жители пригорода были совершенно не похожи на провинциалов — это еще предстояло сделать и этот процесс был не из легких. Однако в школе был еще один смертник в роли «изгоя». Люси подходила к ней после издевок, клала руку на плечо и понимающе-утешающие улыбалась, несмотря на то, что первое время Флер огрызалась и на нее. Люси по-настоящему понимала ее и единственная давала поддержку.       Сейчас Флер состояла в группе черлидинга, общалась почти со всей элитой школы, имела множество связей за пределами школы, но никого из них она не называла друзьями. Только Люси.       Хмурясь и поджимая губы, Корона о чем-то размышляла. «Лучше бы ушла и хлопнула дверью, как привыкла делать», — подумала Люси. — Собирайся! — стремительно девушка подошла к шкафу и начала в нем рыться. — Я никуда не пойду, — холодно и строго сказала Хартфилия и легла обратно на кровать, показывая, что ее мнение не изменить. В голове прозвучало недавнее «Была бы ты такой смелой в школе». Да, определенно дома с нее спадали цепи подчинения.       Сюжет был до ужаса прост и до ужаса в духе Флер: благодаря поддельным документам они пройдут в какой-нибудь клуб, будут танцевать под громкую музыку, настолько громкую, что собственного голоса не слышно, к ним будут приставать парни, надеющиеся на секс, но Флер хитро будет разводить их на выпивку, и они не урвут даже поцелуя, а сама подруга будет пытаться споить Люси, несмотря на вечное «нет».       Это была еще одна вещь, бесящая Хартфилию, — Флер пыталась переделать ее под себя. Иногда Люси нравилось ходить вместе с ней в клубы, и через время она привыкала к откровенной одежде Флер, хорошо сошлось, что теперь у Люси был один размер с подругой. Нередко Корона подговаривала ее на другие авантюры; например, пойти пофлиртовать с симпатичным парнем — выходило почти всегда неловко, впрочем, дальше, конечно же, не заходило; Флер потом сама отговаривала, убеждая, что им нужен только секс или она его знает и он самый настоящий мудак; покурить травку или украсть симпатичную кофточку из магазина — Люси вовсе не гордилась этим и другими правонарушениями, на которые ее подговорила Флер. Это было не так плохо, ведь иногда Люси хотела почувствовать себя кем-то другим, нежели девочкой-изгоем. Однако она была Люси Хартфилией, и подобные развлечения оставались развлечением. Ей было уютно сидеть дома, читать книги или фанфики, играть в видеоигры и заниматься другими домашними делами. Люси не хотела променивать свой уют на вечные тусовки. — Тебя всего лишь полапали. В этом нет ничего такого, — Флер перегнула палку. Люси была готова встать и вытолкнуть Корону из комнаты. На нее напали, перешли ее личные границы и дали взамен еще большую неуверенность в мире. Это было не «всего лишь». Флер продолжила без прежней короновской манеры: — С некоторым происходят вещи и похуже.       В удивлении распахнуть глаза — вот, что должна была бы сделать Люси, однако у нее не было сил на эмоциональные потрясения, и, честно говоря, это не было неожиданностью. Дело было не в поведении Флер или то, как она одевается, — Люси свято придерживалась правилу, что жертва никогда не виновата — дело скорее было в том, с какими людьми общалась Флер. Большинство ее парней были такого же типажа, что и Гажил: подонки, с проблемами либо с законом, либо с головой, либо все вместе. По словам самой Флер, встречалась она с парнями (и девушками) похуже: редкостными ублюдками, как часто говорила она после расставания. Почти никогда в ее компании не было кого-то реально адекватного — Флер с ними было скучно.       Интуиция и логическое суждение вели к прошлому лету, когда с Короной произошли кардинальные изменения. Точнее, благодаря тому, кто в этом поспособствовал. Мистер Корона был высокооплачиваемым адвокатом, и девушки были ему под стать; тем летом ею была эксцентричная модель Равенна или для друзей просто Рейвен. Люси не знала, как все было точно; Флер рассказывала о том лете, когда вспоминала какой-то интересный случай; но, как она поняла, Рейвен, как ни странно, воодушевила идея провести время с девочкой из техасской глуши и заодно показать ей все прелести жизни. Они колесили по всей Америке и выезжали за границу, они не пропускали ни одну шумную вечеринку — конечно же, приврав, что Флер совершеннолетняя — и отрывались на полную катушку, а когда Рейвен была на работе, девушке просто давали кучу денег побаловать себя. Флер тем летом много что попробовала, и это сильно повлияло на нее, однако не все «эксперименты» были удачными.       Смятение разбавило палитру эмоций. Люси сочувствовала подруге и в другой бы ситуации молча обняла ее, потому что Флер ничего расскажет, но одновременно с этим была как никогда зла на нее: та требовала от нее полной честности, при этом сама много что скрывала, и в дополнении попытка изнасилования лучшей подруги для нее было «всего лишь». — Не выебывайся, ты не великая страдалица, — Корона с придирчивостью осматривала вещи, нагло роясь в чужом шкафу. — Хочешь пережить это, так сделай хоть, блять, что-нибудь.       Стоило Люси на секунду представить, как к ней опять пристанут пьяные парни, как она опять будет чувствовать их руки под одеждой, как ее просьбы остановиться опять не услышат, ее тело задрожало, и слезы навернулись на глаза. Она не хотела опять переживать это.       Хартфилия натянула одеяло повыше, по изуродованную шею. В момент ей захотелось, чтобы Флер увидела эти засосы и, наконец, поняла, почему Люси не хочет выходить из комнаты, почему так хочет спрятаться. Однако Флер не поймет. Она видела вещи похуже, с ней происходили вещи похуже, а подобные засосы не произведут на нее впечатления — наверняка, после жаркой ночки, у нее самой была такая же шея. Флер хреновый эмпат, она просто не поймет, насколько это чудовищно для Люси.       Меньше двух лет назад они были лучшими подругами, они были двумя избитыми и отреченными обществом школы девочками, которые нашли утешение в друг друге. Несмотря на разность характеров, они понимали боль подруги, как свою, и давали такую поддержку, которая была нужна. Они подходили друг другу.       Люси нравилась старая Флер, которая могла ходить без макияжа и в бесформенных не брендовых майках с принтами мультяшек или рок групп. Которая не стеснялась своего акцента и уязвимости, позволяя себе плакать, потому что скучала по дедушке и старому дому. Которая находила развлечение без алкоголя или травки и регулярного цепляния новых парней/девушек в клубе, а просто рассекала на велике и думала, записаться на бостонские соревнования или найти кружок по велоспорту.       Люси нравилась темпераментная девочка из Техаса, а не стерва из Фэйвилла.       Они стали слишком разные. — Можешь идти одна, я останусь дома, — без сил сказала Хартфилия. Она устала выяснять отношения, она хотела побыть у себя в комнате, под одеялом и в безопасности. — Ты ахуела? Я послала нахуй свои планы, чтобы расшевелить тебя, а ты хочешь продолжать ныть? Если ты думаешь… — Флер казалось безбашенной, но на самом деле она любила контролировать, и ее бесило, когда кто-то не подчиняется ее хаосу; Люси не была исключением. Однако девушка устала прогибаться: — Уходи, Флер, — она перебила подругу, что обычно всегда делала эта самая подруга. Хартфилия обратно приняла сидячее положение. Одеяло спало, а кофта не прикрывала шею. Наплевать, пускай видит. — Я больше не хочу тебя видеть.       Не было мягкости и радушия, присущих Люси, в этих словах скрывалось детское «Я больше не хочу с тобой дружить». Хартфилия понимала, что может лишиться не просто защиты, она может стать «изгоем» в том понимании, которое было в средней школе. Все может стать еще хуже, потому Флер страшна в мести. Но Люси была готова на этот риск, пора было избавляться от токсичных подруг и зависимости, что только погубит.       Люси закуталась обратно и отвернулась к стенке, не думая, что, возможно, еще пожалеет о своем решении. Осталось отучиться меньше года, она выдержит, как выдерживала раньше. Так будет лучше.       В отличие от мнения многих, Флер не была тупоголовой и бесчуткой идиоткой. Она все прекрасно понимала и сейчас в том числе.       Единственное из реакции Короны, что уловила Хартфилия, — тяжелый вздох. Остальное, как подруга-не-подруга хмурится и бесится, могла додумать, если бы хотела. Прикрыв глаза, Люси ожидала скрипа половиц и хлопка двери. Она внушала себе, что справится одна.       Ожидания не оправдались. Матрас прогнулся под лишним весом и запружинил, когда девушка перевалилась через подругу, чтобы лечь поближе к стенке и посмотреть той в глаза. Распущенные длинные волосы разметались по постели, резкий запах духов ударил в нос при легких объятиях. Люси впервые за долгие месяцы видела Флер опечаленной. — Если хочешь, мы можем в сотый раз посмотреть «Гарри Поттера» или пересмотреть «Десятое королевство», ты давно говорила, что хочешь. Мне все равно, но одну я тебя не оставлю.       Корона вытерла выступившие слезы. Где-то в ней еще определенно была Люсина Флер.

***

      Крик отозвался эхом в пустом коридоре школы. Зеленые шкафчики с замками стояли ровно в ряд, никто ими не хлопал, никто не рылся внутри. На стенах висели объявления и плакаты с талисманом школы, но никто не слонялся вдоль них и не облокачивался. Только новый крик разбавлял тишину вокруг. «Могильную тишину», — всплыло сравнение у Драгнила. Он не раз бывал в пустой школе, часто оставался после уроков или ходил по безлюдным коридорам за рюкзаком, который не взял с собой перед тренировкой вместе с формой. Однако сейчас вместо привычной духоты, странного затхлого запаха старости и постоянности — потому что ничего не обновлялось хрен знает сколько, и так было даже лучше, — Нацу окружала атмосфера опустошенности. Главный коридор, где всегда кто-то есть, где всегда из какого-то кабинета или угла доносятся звуки, словно лишился жизни. Окружающая свежесть и холодок обостряли витающую атмосферу, потому что здесь всегда было много народу и мало окон. Теплый свет не улучшал ситуацию, он рождал большее непонимание происходящего.       Сейчас Нацу был единственным источником звука, единственным источником тепла, был единственным источником жизни. Он словно оказался в каком-то ужастике, не хватает только мигающей лампочки и паутины. Ничего этого не было, как и обвалившейся штукатурки или висящих на одних соплях дверки шкафчиков и дверей, но стойкое ощущение, будто он оказался в заброшке, не покидало.       Нацу сорвался на бег. Смотря со стороны, можно было бы подумать, что за ним кто-то гонится; но парень не убегал, он бежал к кому-то; неважно, главное, не оставаться одному. Пробирающийся под кожу страх подгонял его, придавая желание поскорее вырваться из скользких рук.       Это точно был скример, никак иначе. Коридоры не заканчивались, они повторяли друг друга, совершенно одинаковые путали сознание и сковывали тело холодом беззвучного ужаса. Желание найти хоть кого-то живого было спасательным кругом для тонущего, которое терялось в бушующих волнах. Все двери были заперты, из шкафчиков с разломанными замками выпадали знакомые учебники по математике и естествознанию. Нацу бежал дальше, в точно такой же коридор, где он еще ничего не сломал.       Пытка, кажется, длилась вечно, пока в один момент стены не стали исчезать, шкафчики становиться выше и превращаться в деревья и ели, холод усилился и стал ощутимей благодаря дождю. Под ногами был тротуар, дорогу освещали фонари, и по пути появлялись пустые скамейки. Он был в парке напротив кафе «Восьмой остров». Нацу это не так пугало, как школа, где был один-единственный коридор и одно-единственное направление — вперед. В парке было просторней, однако играющие силуэты в тени деревьев и вой ветра не давали расслабиться, и он бежал дальше, не зная, что страшнее: пустота или неизвестность?       Блондинистые волосы всколыхнувшие на ветру стали его маятником. Улыбка расцвела на лице — он не был здесь один! Радость овладевала им и разгоралась огнем, от исходящего света силуэты пропадали, и капли испарялись, лишь прикасаясь к нему. Когда девушка свернула за угол, Нацу, не задумываясь, побежал за ней вслед.       Впереди расплывчато Нацу видел что-то яркое; девушка остановилась. Открылось второе дыхание, и Драгнил побежал с удвоенной силой. Но чем ближе он становился, тем нечто яркое становилось отчетливее: неработающий почти десять лет ларек-колонна был обложен цветами. Бег сменился неуверенным шагом, серо-зеленые глаза искали блондинку в тени, за воротами, за заляпанным окошком ларька. Не было ни девушки, ни силуэтов в тени. Беспокойство заполняло разум — он не хотел опять оставаться один.       Подходя ближе, глаз, наконец, зацепился за блеск блондинистых волос. Они были в центре появившейся клумбы, точнее, в рамке, лежащей там. Блондинка с карими глазами была запечатлена на камеру улыбающейся. Красивая фотография, правда, испорчена черной ленточкой в углу.       Нацу упал на колени и начал медленно задыхаться.       Он не успел.

***

      Дисплей показывал два часа и пятьдесят четыре минуты. Заглушенный крик нарушил ночное спокойствие. К радости, он не был достаточно громким, чтобы разбудить хотя бы кота. Впрочем, разбудить Хэппи задача сама по себе сложная. Нацу откинул лежащую на лице подушку, в которой и утонул почти весь звук, и раскинул руки в стороны. Глаза закрывались, и мозг отключался; Нацу нужен был сон, однако ничего не выходило — уже пятую ночь его мучила бессонница. Это бесило. Когда сегодня в девять вечера завалился домой после изнуряющей тренировки в зале, Нацу вырубился, едва коснулся подушки, и надеялся, что проспит до будильника. Его организм сказал нет, и теперь Драгнил ворочался в постели, будто подходящая поза сильно поможет.       Ладно, грех жаловаться, почти пять часов сна это хоть что-то. Как жаль, что Нацу был страшным грешником и отборно ругался про себя; желание и невозможность поспать — полный пиздец нахуй блять. По другому и не скажешь.       Еще два с половиной часа Нацу провалялся, погладил спящего под боком Хэппи, от чего тот растягивался во весь рост и давал свободно чесать себя по животу и всему остальному телу, и посидел в соцсетях. Пару раз Драгнил залез на страничку Люси. Она не появлялась в школе два дня, что рождало волнение и скорее всего было одной из причин расстройства сна. Нацу даже открыл чат, намереваясь ей написать, однако так и не сделал этого. Она ему точно сейчас не ответит и вообще это было бы странно.

«Привет, Люси!»

«Это Нацу Драгнил, чувак, который издевался над тобой всю среднюю школу»

«Ну, как ты там себя чувствуешь, после почти группового изнасилования?)»

      Очень поддерживающие, обосраться можно.       В пять ноль семь Нацу решил, что окончательно проснулся, по крайней мере, котелок начал варить активнее, и засобирался на пробежку, чтобы занять себя. Полусонный Хэппи посидел с ним за компанию в ванной и, опять разлегшись на кровати, еле контролируя себя, наблюдал, как парень собирается. Хэппи, с появления в этом доме, везде следовал за своим хозяином, что тому безумно нравилось, будто он оставался значимым королем даже дома.       Нацу с сожалением посмотрел на кота. Почему Хэппи не собака? Тогда его можно было бы взять на пробежку и гулять по городу. Нацу не стал мучить кота и под поглаживания дал ему спокойно провалиться в бессознательность, о которой сам только мечтал.       «Нужно будет попросить у мамы снотворное, и поспать даст, и от кошмаров избавит», — подумал Нацу перед выходом.       Конечно же, мысль насколько полезно для него будут вчерашняя и утренняя тренировка с недосыпом, посетила голову Нацу на секунду, но пришла более умная идея — изнурить себя, пока не вырубится и не проспит, как минимум, часов двенадцать. Да, это был определенно «гениальный» план. И лучше было думать о том, какие упражнения хорошо дадут попотеть, чем в который раз переживать за Люси и представлять худшее.       Примерно через час парень вернулся домой. Сходив в душ, он спустился на кухню, где, к облому Нацу, сидела мама. Только он зашел, тут же поймал на себе острый взгляд, поэтому сказал: «Доброе утро», — надеясь, что она злится из-за этого. Конечно же, нет. Черные глаза сверлили его спину, пока он открывал дверцу шкафа и доставал кофе. Несмотря на то, что все в семье его пили, Нацу родители это запрещали— он всегда был слишком активен, куда ему еще и кофе? Сегодня по-другому он не может. Если мама сейчас начнет предъявлять, он у нее серьезно спросит, что, может, амфетамин будет лучше? — И как долго вы собирались молчать? — отпив из кружки, строго спросила мама. Нацу мог бы притвориться дурачком, но ему было лень играть и потом спорить с ней. — Мы не хотели тебя волновать.       Навряд ли мама в это поверила, Нацу и Игнил практически всегда говорили подобные фразы, когда не хотели что-то рассказывать. Они понимали, что не смогут долго скрывать такое происшествие, потому что скоро об этом будут говорить все в городке; слухи в школе уже ходили, а сегодня они начнут распространяться — вчера остальные были вызваны в участок. Честно говоря, Нацу надеялся свалить все на отца, мама с ним помягче будет, что и произошло. Но он тоже должен получить свои подзатыльники. Он уже ожидал их. На удивление, Регина замялась. — Нацу, не каждый бы осмелился помочь. Ты поступил очень храбро, — если бы Нацу не стоял спиной, мама возмущенно спросила, чему он так удивлен. В их семье не распинались в словах, но говорили честно, от всего сердца. Последнюю похвалу от матери он припомнить не мог и потому ошарашенно моргал.       Правда недолго это продлилось: — Но тебе нужно было подумать перед тем, как влезать в драку. Те парни поступили ужасно, но избивать их, Нацу, тоже не выход. Для наказания преступников существует полиция, самосуд ни к чему хорошему не приведет. На тебя написали заявление за нападение, хорошо Игнил смог договориться.       Ну конечно же, мама не могла обойтись без упреков! А он только подумал, что, вау, в нем есть что-то хорошее. Но нет-нет, Нацу, ты непроходимый идиот, не то, что ее прекрасный и замечательный Зереф. — Не переживай, в следующий раз я обязательно пройду мимо. — Не переворачивай мои слова, Нацу, — она сжала губы в тонкую нить. Она еще думает, как бы его посильнее задеть. — Ты мог их ударить для того, чтобы отпугнуть, или забрать Люси и уйти. Но ты начал избивать их. Я видела Рикко, у него на лице живого места нет. Тебе очень повезло, что ты ему просто нос сломал.       Нацу рефлекторно сжал челюсти, но в который раз больно дернулся. Спасибо еще раз, Гажил.       Шесть четырнадцать. В голове уже генерировали пропитанные сарказмом фразочки, как ответить матери. В первые дни недосыпа ему было на все наплевать, сейчас мог вспылить из-за любой мелочи, но Нацу умел молчать, когда нужно. Тем более, он слышал звуки шагов — папа проснулся. Игнил, имеющий хорошие отношения с собственной матерью, часто давал тумаки Нацу за то, как он ведет себя с Региной, хотя за несколько лет стал относиться к этому терпимее.       Какие-то утренние разговоры прошли мимо Нацу, листать новостную ленту, жевать острые чипсы (спортсменам нельзя такое есть, но должна же у него тоже быть вредная привычка, как и у остальных сокамандников, хоть она и не была такой крутой, как курение) и играть с Хэппи было интереснее. Про него, на удивление, не говорили, видимо, все обсудили вчера. Будет замечательно, если дома про это вообще забудут, ему хватало школы. Но перед тем, как это случится, Нацу должен был узнать, что получили Занкроу и Рикко. Жаль, что в Массачусетсе отменена смертная казнь.       Сделав глоток горького кофе, Нацу с ожиданием уставился на отца. Тот закрыл дверь с уходом Регины, значит, дело серьезное. — Штраф и общественные работы на полгода, — это звучало как вердикт. Хуевый вердикт. Нацу поперхнулся кофе. — Они несовершеннолетние и не переступили грань, не стоило ожидать чего-то серьезного. А также они были пьяны, их поставили на учет.       На руке не было часов, Нацу не брал их на пробежку, дисплей телефона показывал шесть двадцать два, секундных, как и вообще хоть каких-то, стрелок не было. Чтобы хоть как-то успокоится — потому что, блять, какой нахуй штраф и общественные работы! Что это, блять, за приговор такой?! — насыпал еще сахара в кружку и по часовой стрелке крутил ложку, наблюдая, как образуется небольшая кофейная воронка. — Но узналось еще нечто интересное, — отец замолчал, как будто специально разогревая интерес сына. Чего делать не стоило, он сейчас все воспринимал крайне остро. — Их подкупили.       Сегодня у него утро удивлений. Нацу замер на месте, и воронка быстро остановилась вслед. Распахнутыми серо-зелеными глазами Нацу, не отрываясь, пристально смотрел на отца, ничего не понимая. И чем дольше отец молчал, тем дольше клубком змей в животе ветвилась тревога. — Им прислали деньги, с поручением пристать к Хартфилии, указав, где она. Написали, что пришлют еще больше после. Парни и клюнули. — К-кто? — голос был охрипший. В сознании не укладывалось, что кто-то мог заказать нападение на Люси. Зачем и кому это нужно? И что этот кто-то мог еще сделать с Люси? Нацу красками перемешались эмоции от страха и злости до сносящего беспокойства.       Шесть двадцать четыре. Секунды превращались в минуты, минуты превращались в часы. Нацу нуждался в ответе, как тонущий в воздухе. Однако он и так его знал — Аноним. — Тот, кто сообщил тебе о нападении на Люси, — Нацу пришлось рассказать об анониме отцу и полицейским, ведь соврать о том, что он просто заметил Занкроу с Рикко, прижимающих Люси к стене-колоне, было плохой идеей — парни расскажут, что видели, как он выбегал из кафе, а получить статью не хотелось. Правда, он умолчал, что смс-ки приходили и раньше. Аноним был его врагом, и именно Нацу должен был разобраться, кто это. — Кто он, будет сложно выяснить, — Нацу взглянул на электронные часы, что были установлены на духовке. Шесть двадцать четыре. Не прошло и минуты, а ему казалось, что его лицо успело покрыться морщинами. — Писали с одноразового телефона. Их можно купить где угодно без документов. И никаких денег на самом деле не пришло, парни были недостаточно трезвыми, чтобы проверить счет. Полиция навряд ли будет искать — по сути не произошло ничего серьезного.       Игнил озадаченно поднял голову, услышав со стороны сына нервный смешок. Не зная, как реагировать и выплескивать свои эмоции, кромке как расхуярить что-нибудь на кухне, в которой нет нормальных часов со стрелочками, Нацу нашел смешным, что Аноним (да, теперь большая буква — переходим на новый уровень) оказался тем еще жмотом.       Он точно его убьет.       Вымещать гнев на предметах нельзя, чтобы не получить потом от родителей, зато это можно было сделать на боксерской груше в его комнате, которую еще в началке купил ему отец, чтобы справляться с приступами агрессии, когда те были особенно остры. Нацу не притрагивался к ней в средней школе, разве что ради тренировки, но за два последних года она сильно потрепалась и в ближайшие месяцы испортится совсем. Приступы участились, и если до этого Нацу возвращался к груше раз в пару дней, то за эти дни, начиная с субботы, это происходило раз в несколько часов. И сейчас ему срочно нужно было конкретно избить в ничем неповинный предмет.       Да, это бодрит лучше любого кофеина! Каждое утро приносили бы такие новости. — Нацу, я бы хотел обсудить еще кое-что, — добавил Драгнил, по резко кинутой в раковину кружке поняв, что сын сейчас уйдет.       Шесть двадцать восемь. Гаркнуть на отца и послать все подальше захотел тут же Нацу — еще одна спичка подброшена в огонь. Плюс к этому он еле себя сдерживал, чтобы не взглянуть на руку, где обычно были часы, или не начать искать их на кухне. Его отец терпеть не мог мозгоправов — Игнил был человеком старой закалки и считал, что мужчина должен справляться с проблемами сам — и «зависимость» сына его не устраивала, отчего он настороженнее относился к злым магам-шарлатанам-психологам. Шея Нацу уже горела. Ему хватило на сегодня.       Нацу промолчал. Если с матерью он еще мог поругаться, то с отцом этого никогда не хотел. Не нужно портить отношения еще и с ним. — Занкроу видел, как ты душил Рикко, — отец сделал глоток кофе и нахмурился, словно предчувствовал головную боль. — Ты осознавал, что делаешь?       Шесть двадцать девять. Этот вопрос ставил в тупик. Лицо Нацу покраснело сильнее — обычно он понимал отца с полуслова. Его бесили эти следовательские штучки и то, что отец их применял на родном сыне. — Я хотел его припугнуть, — Нацу ответил спустя пару секунд хаотичных раздумий.       Нет, он не осознавал, он тогда вообще ничего не осознавал, захваченный гневом, но правду отцу он не скажет. Отец часто говорил, что гордится им, а Нацу, как папенькин сынок, хотел, несмотря ни на что, оставаться папиной гордостью. Быть лучшим. Нельзя было его разочаровывать. — Тогда прекрати искать часы. Тебе пора избавляться от этой привычки. — Как скажите, сэр, — не сдержался.       Папа сделал вид, что поверил — возможно, потому что хотел верить, — и сын ушел в комнату сделать задуманное, Хэппи поплелся за ним.       Нацу не нравилось ни сегодняшнее утро, ни один из разговоров. Он хотел бы их стереть из памяти. Однако память, как и судьба, та еще сволочь. Когда Нацу в школе встретил Шакала, которого было почти не узнать из-за распухшей рожи, он невольно искал на его шее синяки в виде отпечатков своих пальцев. А затем серьезно задумался над заданными вопросом, и его руки задрожали. От страха. В детстве он боялся своей злости, потому что именно она отталкивала всех, кто был рядом с ним. Но Нацу вырос, и прошлый гнев теперь и вправду был детским — гнев рос вместе с ним. Теперь Нацу боялся самого себя.       Он мог убить человека. Мог лишить кого-то жизни и не осознать этого.       Тремор не прекращался, и он, как молитву, повторял, что просто хотел припугнуть, что он бы остановился. Как будто сказанное могло стать реальностью.       Что еще он может наделать в приступе гнева?

***

      Зоопарк всегда ассоциировался у Люси с детством. Там все было ярким и радужным, на любом плакате или картинке все улыбались, и мороженое или попкорн всегда там были сладкими-сладкими, из-за чего папа говорил: «слишком много сахара», и Люси получала еще одну порцию десерта. И, что самое удивительное, в зоопарке всегда было солнечно, будто специально для нее включали солнце. Скорей всего это просто родители смотрели погоду на день, но для Люси этот вариант был занудский, так что она оставалась при своем.       Самый важный элемент зоопарка — животные — не вызывали восхищения у Люси. Они постоянно сидели в клетках и прятались, что выбивало из общей атмосферы. День это, конечно, не портило и забывалось совсем скоро, однако у капризных детей это вызывало негодование.       Теперь Люси понимала бедных животных, заточенных в клетках.       Как изгой, Хартфилия не была обделена вниманием - оно сопровождалось не всегда, ведь всеобщий бойкот, тоже был неплохим буллингом, - она знала, что значит быть во внимании. Когда она сегодня шла по школе, ей казалось, что все, не только одноклассники и прихвостни королей, абсолютно все смотрели на нее. Будто даже у стен и вдоль стоящих шкафчиков появились глаза, чтобы рассмотреть ее как лабораторную крысу и забраться под воротник свитера, где и было самое интересное. Они шептались и продолжали смотреть, исключительно на нее.       Когда Люси жила в роскошном доме на Ферн-стрит, она, как и любая девочка насмотревшаяся фильмов про школу, мечтала о том, что будет популярна и по школьному коридору будет ходить, как по модельному подиуму. Что на нее, как на самую классную девушку школы, все будут оборачиваться.       Что ж, ее желание исполнилось, вот только, она была зверьком без поясняющей таблички, потому что всем было и так известно, что это за существо — «Люси Хартфилия, почти изнасилованная Занкроу Фергюнсоном и Рикко Табаки». Лучший экспонат этого учебного года, который затмит разве что залетевшая школьница.       Люси поправила воротник, ей казалось, что все пялятся и видят сквозь него. Все знают, что она изуродована.       Обычно она бы шла ближе прижимаясь к стенам, желая в них врасти и раствориться, чтобы никто ее не нашел. Но теперь она не доверяла и им. Люси не была уверена, что они не сожрут ее, только она их коснется. — Расслабься, — сказала Флер, не отрываясь от телефона.       Сделать было сложнее, чем сказать. Обычно Люси ожидала шутки или подкола в свою сторону — высшая ступень иерархии любила элементы неожиданности в средней школе, отчего настороженность вошла в привычку, от которой она так и не избавилась за относительно спокойный прошлый год. Сейчас это было совершенно иначе. Она была словно нагая — люди видели не только обнаженное тело, ее внутренний мир и душа были раскрыты перед ними, без ее воли на это. Они знали все.       Второй рукой Корона держала ее под локоть, и чувствуя напряжение подруги, подвинула ее ближе к себе: — У меня есть косяк в сумке.       Нет, один раз Люси попробовала и, несмотря на то, что чувствовала в тот момент она себя расслабленно и беззаботно, экспериментировать больше не собиралась. Во-первых, почти две недели после ее преследовала паранойя, что кто-то, точнее родители, могут об этом узнать. Во-вторых, ей понравились те ощущения и хотелось еще. Это пугало — у нее может появится зависимость. Она собственными глазами видела, как это способно разрушить людей, далеко ходить не нужно — ее отец отличный пример.       Семья Хартфилия вполне могла остаться в старом доме, и отец мог сохранить свой бизнес, если бы не начал спускать деньги на алкоголь. Люси бы не так остро переживала период лечения матери. Возможно, тогда у нее бы не появилось дерматита из-за огромного стресса и плохих условий проживания — раньше ее комната-чердак был простым пыльным и сырым чердаком, где она сутками проводила, прячась от отца и его пьяных друзей. Не было бы последствий, что сделали из нее чудище по кличке «гадючка» — она бы не стала изгоем. С ней бы не случилось этого. — Все хорошо! — попыталась улыбнуться Люси, натягивая рукава свитера и впиваясь искусанными ногтями в ладошки. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не расчесать до крови зудевшую кожу у локтей. Нужно будет сделать стикер-пометку «Купить крем».       Флер закатила глаза. До Люси дотронься и она в угол забьется со страху.       Завтра будет день Колумба, а значит официальный пятничный выходной, так что приход Люси в школу в четверг был вещью абсолютно бессмысленной. Однако родители могли только три дня оправдывать беспричинное отсутствие дочери, дальше либо справка от врача, либо еще какой-нибудь документ. Да и Флер всю неделю повторяла, что ей пора прекратить прятаться — все и так знают, что она жертва, не надо нагонять лишнюю драму. Мысли о том, что бы на ее месте сделала мама, и ее мягкая улыбка с утра, когда Люси вышла из комнаты, придали сил. Занкроу и Рикко уже получили свое, они значительно опустились в школьной иерархии, и Флер устроила им скандал громадных размеров, еще раз показав, что будет с обидчиками Люси — это вселяло надежду, что может станет чуточку лучше.       Нужно было воспользоваться смягчающими обстоятельствами.       В плане общения с другими людьми день Люси был практически таким же, как и раньше. Отличием было постоянно нахождение Флер рядом — она бежала к ней на каждую перемену, а если уроки совпадали, то могла и с места ученика прогнать, чтобы быть ближе к ней. Это навеивало ностальгией: когда Флер только перевелась в школу, именно так и проходили школьные будни, и эта самая неразлучность, словно они сиамские близнецы, убирала ощущение одиночества. Этого очень не хватало Люси, так как с прошлого года, со вступления в команду черлидинга, совместное времяпровождение скатилось до минимума — Флер тусовалась с представителями высших ступень школьной иерархии, Люси боялась приближаться к ним. Теперь Флер уделяла внимание только ей, и, как бы эгоистично это не было, Люси была рада.       Леви, кажется, выжидала момента, пока Короны не будет рядом — потому что угрозы никуда не исчезли, а возросли, учитывая, что Люси в пятницу шла как раз от нее — и подошла спросить, как она (единственная, кто решила это сделать). По тому, как она теребила ленту для волос, и непривычно несдержанной речи, легко было понять, что МакГарден чувствовала себя неловко и не знала, что ей делать и говорить в сложившейся ситуации. Однако даже если эти вопросы были заданы чисто из вежливости, Люси было приятно. В гостях у Леви они занимались, как и планировали, и все же они немало болтали и смеялись, и возвращалась домой Люси с улыбкой от переполняющей радости. Хартфилия надеялась, что случившееся не помешает их начавшейся дружбе и она еще не раз придет в гости к Леви.       Некоторых встреч, как бы Хартфилия не хотела, избежать было невозможно. Рикко и Занкроу исключили только из баскетбольной команды. Они старались избегать друг друга, но учились в одной параллели, а школа не была бесконечным пространством. Заметив одного из них, у Люси сердце затрепыхало в груди, как запертая в клетке птица. Нахлынывали воспоминания тех минут: отвратный запах перегара и прикосновения их дыхания, чужие блуждающие руки под джемпером и язык на ее коже. К горлу подкатывал комок: проснувшись в субботнее утро и вспоминая возвращение домой, ее стошнило, и могло опять, особенно при взгляде на Шакала.       Фергюнсона Люси не так боялась — он вчера вместе с отцом пришел в ее дом и просил прощения. В его извинениях была искренность — не за сделанный поступок, он жалел о последствиях — так что его Люси воспринимала за более вменяемого, чем Рикко.       К радости, мозги парням не выбили. Ни один из них не смел приблизиться к Хартфилии. Они были более обсуждаемы и осуждаемы, чем она — кому интересна жертва, когда из плоти и крови есть два столь гнусных человека? Хартфилию провожали сочувствующим и заинтересованным взглядом, за ними пристально следили. Нет, не так — от них не могли оторвать глаз. Их остерегались и ждали нового нападения. Один неверный шаг и на них повесят все грехи их школьного мира — теперь эти двое идеальные козлы отпущения.       Табаки с Фергюсоном шли все так же расправив плечи и задрав носы, они всем видом показывали, что им наплевать на все вокруг, но Люси бывавшая в их шкуре знала — они напуганы.       Теперь Занкроу и Рикко были жертвами, прижатыми к углу. Вот только, вместо двух хищников их было огромное множество. И навряд ли кто-то придет к ним на помощь. Эти мысли утешали Люси и дарили облегчение лучше, чем холодное мороженное в знойный летний день.       Не будь Люси так подавлена, на ее губах расплылась бы довольная улыбка и в карих глазах лязгнул бы блеск жестокости. Эти баскетболисты издевались над ней долгие годы — теперь они заняли ее роль. Занкроу и Рикко заслужили это.       Учителя же старались относиться к Люси, как обычно, но их голос был неестественно мягким и отношение неестественно бережливое, словно она была заразна. И несомненно, как и со всеми, девушка ловила их взгляды на себе, а когда она рефлекторно обращала на них внимание, они быстро переводили глаза на другой предмет.       Казалось на физическом уровне Люси ощущала их заинтересованность, ей хотели задавать вопросы, чтобы узнать все в мельчайших деталях. Это исходило абсолютно от всех, кто окружал ее. Но все либо начали стесняться лезть к ней, либо проявляли тактичность. Правда эта самая тактичность перечеркивалась гуляющими слухами. И не только здесь. Отец рассказывал, как заходя в магазин слышал разговор двух дамочек, которые обсуждали происшествие.       Люси не желала зла незнакомым людям, но было бы очень кстати, чтобы чью-нибудь жену или мужа застали за изменой, это немного затмит ее «популярность». Вот только в спальных пригородах подобное происходит не так часто, как можно подумать. Жаль.       Сидя на уроках, Люси не раз четко представляла, как встает со стула, выходит из класса и несется по коридорам до тех пор, пока не выбегает из лап давящих стен и голодного любопытства. Она не была столь смелой и дерзкой, как Флер, и продолжала сидеть. Она сделала уже первый шаг к принятию случившегося, не нужно было его перечеркивать даже в голове.       Еще одной удерживающей силой являлся стикер, не единожды смятый и удивительно, как не отваливающийся от стенок шкафчика, с надписью «отдать кофту Нацу». Причиной такой отличительной черты стикера, ведь все остальные были идеально ровные — сомнения, а записывать ли ей это «задание»? Все, что записывались должно было быть выполнено, в ином случае оно нервировало не хуже школьного дедлайна по сдаче проекта, который неумолимо приближался. Учитывая, что Люси привыкла все делать вовремя, это оказывало еще большее воздействие.       Хартфилия понимала, что обязана отдать кофту-бомбер с номером семь — это не ее собственность, — но делать этого не хотелось от слова совсем. За несколько дней она пристрастилась носить ее с утра до вечера, материал был приятный на ощупь и легкий, при этом согревал в доме, где с холодами температура тоже падала, особенно на чердаке. Теперь было ясно почему баскетболисты постоянно ходили в них. А еще, что казалось Люси до безумия странным, просто накинув на плечи кофту, тревожность уходила — она позволяла себе расслабиться и мрачным мыслям покинуть голову. В первые два дня она отказывалась ее снимать даже во сне, словно это могло лишить ее единственной защиты. И что было еще более странным и смущающим, Люси нравился исходящий от бомбера запах.       Первый совместный урок с Драгнилом был перед ланчем. Девушка не спешила заходить в класс, она слушала монолог Флер о мудаке Рэдфоксе и сжимала лямку сумки, где и лежала кофта. Она вчера была постирана, так что запах соснового леса (что это за одеколон такой?), наверно, практически исчез. Люси слегка нахмурилась, это определенно очень странно. Да и какая разница, она все равно отдаст ее. Оставалось дождаться звонка: баскетболисты предпочитали держаться вместе, а так как поблизости их «стаи» не было видно, Нацу раньше не придет.       Девушка посмотрела на время, еще минут шесть до звонка. Только сейчас ей пришла в голову идея, что нужно было бы взять какую-нибудь шоколадку или какой подарок отблагодарить за спасение. Хотя что за глупость? Это не подойдет, нужно было что-то более значимое. Мама предлагала пригласить Нацу, а может и всех Драгнилов на ужин, как раз вспомнят время, когда еще были соседями. Люси не представляла, как она будет это делать. Ладно еще родители между собой договорятся, но она, изгой школы, будет приглашать к себе домой — в маленький одноэтажный домик, который не сравнится с ее старым и домом Драгнилов — Нацу, короля школы. Если об этом узнают, ее вся школа высмеет. Теперь Люси волновалась еще больше, а желание убежать усилилось. Нет, не нужно было приходить сегодня в школу.       Звонок нагло перебил эмоциональную речь Короны. Люси вздрогнула от неожиданности и чуть не взвыла, и почему время идет так быстро?! Как раз на перекрестке коридоров показались Нацу с Юкино. Они остановились и вроде уже попрощались, как девушка схватила парня за рукав толстовки и посмотрела на него, как жалобный щенок, ждущий похвалы от хозяина. Короткий поцелуй, и они разошлись. По мере приближения, Хартфилия заметила аирподс в ушах Нацу.       О нет. Люси посильнее сжала ремешок и незаметно сгорбилась. Как говорили про Драгнила некоторые учителя постарше — шило в заднице. Нацу не мог спокойно сидеть на уроках, ему все время нужно было что-то делать, с кем-то болтать, а если его отсаживали подальше от остальных, он доставал учителей, спорил с ними и мог срывать уроки. По школе Нацу ходил вечно улыбаясь, травя шуточки и сам смеясь с них так, чтобы слышали все, или опять спорил с кем-то из своих друзей по поводу непонятной хрени, с которой сам и пристал. А так как Драгнилу нужно было все видеть и слышать, наушников на нем было практически не увидеть. Конечно, как и любой человек, он мог быть серьезен, но это либо он в полной жопе по учебе, либо дело касалось баскетбола. Либо все вместе, ведь от среднего балла зависело можно ли играть. — Я просто отдам ему кофту, — объяснила Хартфилия, заметив, как Корона враждебно перевела взгляд на парня. Флер не нравилось, что у нее есть вещь Нацу, и то, что она будет общаться с ним, бывшим обидчиком. — Отдай, большего ему и не нужно, — Флер осталась стоять. — Я справлюсь сама, — поддержка подруги была бесценна и в иной ситуации Люси как раз-таки просила Корону побыть рядом и прикрыть на всякий случай. Но сейчас Люси не хотела, чтобы Флер видела, как она отдает Нацу его кофту, и чтобы это видел кто-то еще. Она оправдала это тем, что не надо портить репутацию Нацу взамен на его помощь, но на самом деле для Люси было в этом нечто интимное. — Флер, пожалуйста, иди. Ты опоздаешь.       Флер закатила глаза и поджала губы. Нет, она точно не собиралась оставлять Люси наедине с баскетболистом, достаточно много слышала. — Пожалуйста, — на этот раз не было просьбы, Люси настаивала. В школе почти никто не знал, но изгой тоже умела проявлять упрямство. Мама часто говорила, что это у нее от отца. Тем более она не хотела, чтобы Флер знала обо всем, что происходит в ее жизни, как это было раньше. — Если что я тебе напишу или буду кричать. Иди, пожалуйста.       Развернувшись, Корона пошла нарочно медленно, чтобы не отойти далеко и все услышать. Люси напротив двинулась к парню, подальше от подруги. Это дело было между ней и Нацу, Флер не должна туда влезать. Да и, решила Люси, чем быстрее она закончит с Драгнилом, тем быстрее избавиться от лишней проблемы.       Однако баскетболиста караулила не одна девушка. Лисанна пряталась за шкафчиками у кабинета и неожиданно для Люси подскочила к Нацу. Штраусс радостно и возбужденно уговаривала парня, было нечетко слышно, вроде как, прийти к ней домой и что-то сделать. — Надо разбавить эту кислую мину! — громко рассмеялась Лисанна и начала тянуть за щеки Нацу. Он попытался схватить девушку в ответ, но та ловко увернулась. — У самой такая же! — Драгнил не стал спорить и пошел дальше, кажется, заприметив Хартфилию. Перед тем как уйти, обернулся к подруге и показал язык.       Приложив ладонь ко лбу, Штраусс все еще легко улыбаясь покачала головой и что-то прошептала. «Как ребенок», часто можно было услышать от нее и этот случай не был исключением. Девушка закрыла дверь кабинета, скрывшись за ней.       Разговор друзей не был долгим, второй звонок успел прозвенеть, но он сбил настрой Люси, который морально копился в ней весь день.       Волнение вернулось на свое законное место, откуда и не должно было уходить. Появились терзающие мысли, убеждающие проигнорировать Нацу: уже прозвенел звонок, они опаздывают; парень явно не в лучшем расположении духа; если ему нужна кофта, сам за ней придет; может прислушаться к Флер, не говорить ничего и принять спасение за своеобразное прощение прошлых обид? Сейчас в голове генерировала тысяча и одна отговорка не пересекаться с Драгнилом.       К сожалению, она сделала шаги навстречу и ее заметили, а развернуться и уйти будет выглядеть глупо. Сердце ускорило свой ритм, однако, Люси не могла этого объяснить, стучало оно иначе, чем при встрече с Занкроу и Рикко — она не боялась самого Нацу, она боялась разговора с ним. Мышцы сковало и идти становилось труднее, живот скрутило. Почему в ней не было той коронвской наглости, чтобы без угрызений совести проигнорировать Драгнила до конца учебного года? — П-привет… — от играющих нервов она перестала себя контролировать и сейчас хотела дать себе оплеуху, потому что ей казалось, что в ее приветствии все было неправильно от дрожащего голоса до интонации. Как именно она должна была поздороваться с Драгнилом, она не знала, но точно не так. Лицо ее загорелось внутренним жаром. — Привет, — уголки его губ поднялись вверх, но Люси казалось, что их потянули за тоненькие ниточки, и один неверный шаг — слово, движение или дуновения ветра — и они разорвутся, и вместо открытого парня, которого он сейчас играл, перед ней появится тот мальчишка со злорадной ухмылкой, высмеивающий ее на весь класс просто потому что хотел этого. Хотя смотря на него, больше казалось, что он проведет рукой по лицу и пройдет мимо, так как выглядел помято: круги под глазами, смуглая, с золотистым оттенком кожа потускнела, и лицо слегка осунулось.       «Может он тоже тяжело переживает тот вечер?», подумала Хартфилия, но отогнала эти мысли. Наверняка у Нацу были свои проблемы связанные с произошедшим. — Я тут хотела, тебе отдать… — с уст опять срывались слова. Она точно должна была по-другому начать разговор или дождаться инициативы от парня.       Подняв голову, она заметила, что тот оглядывается по сторонам, ищет, кто их может увидеть. Люси сразу представила, как сейчас он с отвращением взглянет на свою кофту и скажет, что она не так уже и нужна. Зачем ему вещь, которую носила кто-то вроде Хартфилии? В них может сохраниться грязь и бактерии униженности, такое не отмоешь — легче сжечь. — Слушай, мы на урок опаздываем, давай не сейчас, — Драгнил почесал затылок. В стеклянном взгляде серо-зеленых глаз заиграли искорки. В его действиях, обычно резких и полных сил, была непривычная вялость.       Хартфилия поправила ворот, натягивая выше, и чаще заморгала. Нацу никогда не волновало придет он вовремя на урок или нет, он выбрал слишком очевидную отмазку, чтобы избавиться от нее. — У тебя сегодня дополнительные с мистером Мелоном? Да? Во сколько они кончаются? — …А-ага! — после пару секунд молчания, Хартфилия растерянно закивала головой.       Она уже морально примерялась с тем, что ее вежливо послали, и вспоминала нет ли у нее собой денег, купить после школы шоколадку, потому что ожидаемое нежелание общаться от баскетболиста все равно стало ударом под дых. Нацу был ее спасителем, он ее держал на руках, тихо успокаивал, и — это стопроцентно бред, но глубоко в душе верила, что он поцеловал ее в лоб — Люси хотелось, чтобы… Она не знала чего именно, просто ей было больно от того, что Нацу после того может так легко от нее отвернуться.       У нее не возник вопрос откуда Драгнилу знать про дополнительные занятия, в Люси затеплилась надежда. — То есть… То есть, да, у меня сегодня дополнительный до четырех двадцати. — Круто. У меня тренировка пол пятого начинается, так что успеем встретиться! Жди меня около кабинета, я подойду! — Нацу кинул взгляд на наручные часы и еще раз кивнул самому себе. А затем замедленно пошел в класс и добавил, напоследок искренне улыбнувшись: — Замечательно!       Впервые за день лицо девушки просветлело. Люси подождала пару секунд и затем пошла в класс, выполняя негласное правило — нельзя, чтобы изгой и король заходили вместе.       На угле, оперившись на шкафчики, стояла Корона. Она сложила руки на груди и, сощурившись, наблюдала за подругой. Навряд ли Флер что-то слышала, так что будет докапываться. Но Люси не скажет ей правду — напишет в «директ», что якобы мама уже пригласила Драгнилов к ним в гости и они вдвоем это быстро обсудили или еще что-то вроде этого, а потом на все вопросы будет говорить «Успокойся, все хорошо». Флер нечего лезть в ее личную жизнь, это только между ней и Нацу.

***

      Табло висевшее посреди стены зала показывало «16:14». Сдерживая себя, чтобы не захлопнуть дверь с громким хлопком, Нацу прижался к ней и опустил глаза на наручные часы, которые, к радости, не снял и дал себе десять секунд, чтобы прийти в чувство. Не нужно злиться, тренер сказал то, что должен был сказать, а то, что с ним поговорила Регина тоже должно быть в норме вещей, она же его мать, хоть и странно, что это сделала она, а не отец. Ей вдруг стало интересно, чем занимается ее младший сын? Какая любезность! Надо этот день в календаре отметить, да она просто мать года!       Стоп. С гневом нужно быть поосторожнее.       Нацу закрыл часы второй рукой и мысленно начал счет до десяти — пора избавляться от этой привычки, так что, один. Два. Не нужно было закрывать дверь, тренеру скоро придется выйти из кабинета, но да похуй. Видеть его не хочется. Три. Четыре. Нацу пытался держать глаза закрытыми, но как желающий списать первоклашка, приоткрывал их и отодвигал руку, подглядывая. Пять. Шесть. Семь-восемь-девятьдесять. Драгнил залип буквально на пять секунд, следя за одной из стрелочек, и спокойно вздохнул.       Черт, отец прав. Он уже наркоман. Часовой наркоман.       В зале было пока что шесть парней, не считая Драгнила, из двадцати трех, точнее уже из двадцати одного. Плохо, обычно к этому времени уже больше народу, а учитывая, что через три недели соревнования в Чикаго и они потеряли двух сильных игроков из основанного состава команды — мудаки мадаками, но играли они хорошо — становилось хуже. Нацу надеялся, что остальные, как часто бывает, придут в последний момент.       Еще в субботу парни поняли, что случившееся с Люси не слабо подкачает их команду — они сильно рассорились и практически не могли нормально играть, особенно Нацу, — но они не ожидали, что Фергюсона с Табаки выгонят из команды (конечно, такой вариант был, но никто о нем не подумал), а в самой команде начался разлад. При Нацу никто не осмеливался говорить в слух, но не все считали, что парни заслужили это, а если считали, что да все правильно, то осуждали Драгнила за избитую рожу Шакала. И это происходило не только в команде, а во всей школе. Каждый что-то шептал, что-то пересказывал и смотрел ему вслед с немым вопросом. Нацу порой так и хотелось заорать на всю школу: «Ну же, давай-те! Спрашивайте!». Хотелось, но делать этого нельзя было — Занкроу, как один из королей, хорошо подпортил их авторитет и репутацию. Теперь считали, что короли позволяют себе слишком многое, и задумывались, а за теми ли людьми они следовали? Теперь каждый их шаг ставился под сомнение. Падение ждало и их.       Этого нельзя было допустить — если не король, не лучший из лучших, то кто Нацу Драгнил? Школьный клоун, который всех уже задрал? Или мерзавец, которому с рук сходят даже правонарушения благодаря связям папочки? Или тупой баскетболист, который все еще не выучил как работают часы? Уж точно не всеми любимый оптимист и искатель приключений на мягкое место Нацу Драгнил.       Блять. Блять. Блять.       Кинув взгляд на часы, Нацу понял, что опаздывает. Цокнув самому себе — опаздывать на уроки это херня, но в других случаях он всегда старался быть пунктуальным — он стремительным шагом направился к кабинету английского. Шел он слишком быстро, что при выходе из зала плечом задел Кобру и, толком не извинившись, пошел дальше. Нацу спешил на встречу с Люси, однако ему самому казалось, что он бежит подальше от сказанных тренером слов, вертевшихся в голове и вызывавших зуд, только больше раздражая. — Нацу, я не оправдываю Занкроу с Рикко, они поступили ужасно, но ты не должен был выносить личные проблемы на игру. Вы должны были забыть об этом ради команды и победы.       В голове вертелись картинки, как он врежет тренеру. Это, блять, нормально?! Нормально просто забыть про то, что они сделали?! Потерпеть этих уебков рядом с собой и делать вид, что они друзья, на целых сорок минут? Секунда это слишком много. Нацу бы посмотрел на мистера Секвина произойди подобное с кем-то из его близких. Пел бы он такую же песенку?       А потом тренер перешел еще одну черту. — Я говорил вчера с твоей матерью. Она сказала, что у тебя в детстве были проблемы с агрессией…       По сбитым костяшкам закололо мелкими иголочками. Драгнил посильнее сжал руки, чтобы не сломать что-нибудь в кабинете. Ну конечно, конечно же, мама не могла не смолчать, не могла не выставить его в худшем свете, не могла не опозорить его. Хотя, о чем он? Регина про него кинет два-три слова, потому что говорить о неудачнике Нацу такой позор для нее; она, наверняка, полчаса затирала тренеру, как и почти всем, какой у нее Зереф умничка, припомнила, как он выигрывал во всяческих олимпиадах и конкурсах в школьные годы, и что теперь он живет в Германии и в этом году доучился до нейрохирурга (что несомненный плюс, теперь мама знает к кому обратиться, чтобы нетерпимому сыночку сделали лоботомию). Ах да, еще наверняка упомянула, что девять лет назад Зереф пережил аварию — интересно, она открыто обвинила Нацу или решила, что это ее тоже опозорит, и промолчала? — но продолжил двигаться дальше и достиг таких высот. И расхваливала, и расхваливала своего маленького-двадцати семилетнего мальчика-вундеркинда. — Со мной все нормально, — Драгнил не желал слушать, о чем там трепалась мать. Сам все прекрасно знал. — Я и не говорю другого. Просто если у тебя начнутся проблемы… — Со мной все нормально! — крикнул Нацу и тут же осекся. Плохая тактика для доказательства, что ты абсолютно здоров. Поэтому спокойнее добавил: — Я просто немного на взводе.       Мистер Секвин, кажется, добавил «Мы все тоже» или «Я тебя понимаю», Нацу не слушал, было как-то насрать. Он вышел, чтобы не слушать еще больше маразматического бреда и не разочаровываться в тренере.       От раздумий отвлек звук пришедшего уведомления. Тело напряглось и остановилось посреди коридора. Аноним не писал с того самого вечера, наконец, решил напомнить о себе? Интересно, от чего такая задержка: дал время свыкнуться или сам не ожидал такого расклада? Драгнил же очень ждал новых смс-ок, чтобы немного понять, как на все среагировал этот ублюдок — или как он наслаждается последствиями? Правда, чего именно добивался Аноним, Нацу, как ни пытался, как не включал в себе афигеть-какого-умного детектива, понять не мог. Испортить ему жизнь — это единственный вариант.       Нацу старался думать объективно, но его мысли возвращались к Рэдфоксу, видя исключительно его в роли Анонима. Изначально, до пятничного вечера эта мысль казалось глупой — да, с Гажилом у них отношения непростые, однако играть в кошки-мышки было не в характере Рэдфокса, он бы действовал более радикально. Но это самое радикальное произошло. Гажил не поскупится на жертвы и пойдет по головам. Также, Нацу припомнил, что он не раз видел, как Гажил часто пользуется разными телефонами, при чем может в один день, а его мама работает в Walmart, где по дешевке продаются одноразовые телефоны. Красные нити на детективной доске вели к Рэдфоксу, вот только не сходилась одна деталь: как он спланировал нападение на Люси? Он выходил с парнями покурить и все время был с ними, значит не мог видеть, что происходит на другой стороне парка, а предугадать, что Закнроу с Шакалом будут неподалеку от Люси, мог только если является экстрасенсом. А их существование Нацу отрицал.       В истории был еще один элемент — Эрик. Тот ему рассказал, что после кафе они с Кинаной зашли в 7-eleven, поэтому они все еще были в районе и настигли драку. Он мог и соврать, мог увидеть Люси и парней. Однако, как бы Нацу не напрягал память, не мог припомнить, что такого сделал Кубелиусу. Раздражал его — а кого Нацу из команды хоть раз не раздражал? Заложил его — только если случайно. Задел или обидел Кинану — да он с ней общался не больше остальных, то есть почти не общался! Вероятный вариант — Эрик заодно с Гажилом. Как раз оба из одной породы и легко нашли общий язык при вступлении в команду. Это было хреново для Нацу, ведь в этом случае ситуация усложняется в два раза.       Других Нацу не отметал, он записал всех, кто был в кафе, что предположительно сузило круг (Нацу уже не сильно на это полагался, так как Аноним мог просто знать, что они там). А также не исключал из списка Занкроу — тот не выглядел шибко умным, но этот сюжетный поворот достаточно популярен, чтобы просто повторить его. Однако если брать во внимание все это и то, что Аноним может быть Анонимами, не становилось ни на долю легче. Все превращалось в самый настоящий хаос, погружаясь в который только больше сам себя запутываешь и ищешь подвох там, где его нет. Нацу чувствовал себя тем поехавшим чуваком из мемов про теории заговоров.       Если честно, то у Нацу уже голова раскалывалась от размышлений о личности Анонима и недостатка сна. Сегодня до него с минуту не доходило, сколько будет шесть плюс пять, пришлось на пальцах считать, или то, что Хартфилия ждущая его у кабинета естествознания не галлюцинация (вполне реально, что от стресса, бессонницы и постоянных физических нагрузок, у него крыша поехала).       Но написала Юкино, хотела сходить на свидание.       За эту неделю в их отношениях появился холодок, из-за настроения парня — только подойди к нему и он тебе не просто кусь сделает, а руку отгрызет (так шутила Лис, хотя сама ходила не особо веселая). Юкино старалась вести с ним, как мышка, и была слишком покладистой, чем только больше его раздражала — она ему за свою робость, а не за отсутствие характера понравилась! Он быстро успокаивался, объясняя себе, что это вполне нормально, да и на такую малышку долго злиться было невозможно, но идти на свидание не хотелось совершенно. Его полностью занимала Люси и мысли о ней не покинут его, пока он не… разберется с ней? Но Нацу не знал, что подразумевало «разобраться». Он и так чувствовал себя изменщиком — правда не был уверен, что изменяет Юкино — нечего подкармливать самоненависть за то, что он забил на свою девушку, невинную и ни в чем неповинную. А она ведь бедняжка еще и мучается, себя винит (не важно за что, она наверняка это делает). Юкино была просто ангелом во плоти. Бывали моменты, когда Нацу было ее жаль за то, что она влюбилась в него, а потом вспоминал, как же ей повезло с ним, королем школы.       Притворяться у Нацу сил не было, тем более перед Юкино, стесняшкой Юкино, которая так доверяла ему. Отмазаться, спасибо, было чем — уже несколько дней Зереф предлагал ему созвониться, и скоро терпение брата лопнет. Так после отправки смс-ки отправил еще одну утешающую — они завтра весь вечер проведут вместе на вечеринке, и он может заскочить к ней пораньше. Ответ — «Хорошо. Скучаю» пришел через секунду, она сидела над телефоном. Он должен бы радоваться такой понимающей девушке, но Нацу почувствовал себя хуже. Подонок.       Решив, что он не будет лжецом и нужно поговорить с братом, иначе он взорвется и прилетит первым же рейсом в Бостон, Драгнил предложил ему позвонить с утра (точнее пускай Зереф позвонит ему часов в шесть-семь утра, в то время, как в Бостоне будет двенадцать-час ночи).       «Мы не хотели тебя волновать», было сказано матери, чтобы она мозги не пилила, для Зерефа это было сказано отчасти и по этому, отчасти, чтобы не волновать его, иначе приезд мог и вправду произойти.       Разговоры происходили раз в неделю-две, к сожалению для Зерефа, но Драгнил мог предугадать последовательность разговора. Сначала будет — «Боже мой, Нацу, как ты плохо выглядишь!», «У тебя болит челюсть? Сейчас же иди к врачу! Ты хотя бы представляешь, симптомами чего может быть эта боль!», «Нацушко, тебе сейчас же нужно обработать раны на руках!», — а затем Зереф расскажет, как волновался, попросит рассказать о произошедшем поподробнее, и расскажет, как волновался, когда мама рассказала, расспросит про школу и предложит свою круглосуточную помощь, чтобы подтянуть учебу, а еще поздравит с победой на соревнованиях и расскажет, как он волновался. На вопросы, как у него жизнь, ответит сухо, одними фактами, и опять переключится на брата.       Из-за того, что работа у родителей отнимала все время, Зереф в детстве возложил на себя роль обоих родителей и в итоге это породило персонального монстра Нацу — супер-пупер-мега-опекающего старшего брата, который с него чуть ли не пылинки сдувал. Зереф чуть не отказался от возможности учиться в Берлине, потому что кто же будет заботиться о братишке? Родителям и самому братишке пришлось его чуть ли не уговаривать. Парень бы давно послал его, вот только, девять лет назад именно из-за Нацу Зереф попал в аварию и почти год восстанавливался после этого, и с тех пор, из-за грызущего чувства вины, Нацу фырча, хмурясь и всячески показывая, что ему не нравится, молчаливо терпел, позволяя брату носиться с ним, как шестилетняя девочка со своей куклой-дочкой.       Шестнадцать девятнадцать. Черт, опаздывает.       Неподалеку от кабинета его уже ждала Люси, присев на подоконник. Она сжимала в руках его кофту и пальцами по ниткам очерчивала цифру семь вышитую на спине. Глубокая задумчивость отразилась на ее лице и взгляде, смотрящим в никуда. Люси выглядела необычно, сравнивая с преследовавшей ее в школе нервозностью.       Она была спокойна и самому Нацу стало спокойней. К радости, никого в коридоре не было, и парень позволил себе расслабиться и уголкам губ самим подняться наверх. — Привет! — размеренным шагом Нацу аккуратно двинулся к девушке, стараясь не делать резких движений и не быть слишком шумным.       Люси была, как олениха, она легко пугается и быстро убегает, и почему-то Нацу казалось, что именно так и произойдет (важное замечание: Люси не бегала быстро, он бы догнал ее, но такие способы были несколько варварскими). Частично он угадал, девушка вздрогнула и беспокойно обернулась. — П-привет, — на щеках появился легкий румянец, она прятала от него глаза. И вправду испугалась? Нацу надеялся, что нет. Он позвал ее сюда, чтобы они поговорили наедине, чтобы никто не ограничивал его в том, как долго они могут стоять рядом или как на нее смотреть. Не ограничивал, как близко он может к ней быть. Стать свободнее в стенах школы и дать немного этого Люси. — Ты как? — она протягивала бомбер в его сторону, Нацу не обратил на это внимание.       Он так переживал за нее все эти дни, не мог нормально спать, есть, все мысли сводились к Хартфилии. Он мог отделаться на них только во время тренировок, которые, как жаль, не могли проходить двадцать четыре на семь. Нацу снова четко осознавал, что означает «не можешь найти себе место», впервые с конца средней школы. Кошки или звери скребли его изнутри, раздирая до плоти и оставляя полумертвым, бездвижным, безвольным. Ему нужна была Люси, хотя бы увидеть ее одним глазком. Сколько раз он порывался пойти к ней? Эта идея лампочкой зажигалась в голове чуть ли не каждые два часа. Но, как сказал отец, нужно дать Люси время, пока она сама не смириться — он может сделать хуже своим приходом. Нацу ждал, сковывал себя и свои желания цепями, посылая их куда подальше в себя, чтобы никто не видел, и ждал. Теперь ему хотелось хоть раз за несколько лет нормально поговорить с Люси, как нормальные парень и девушка, без мешающих ролей. Просто побыть рядом с Люси. — Все хорошо. Я чувствую себя лучше, — слова произносили через силу, улыбка натянутая, ей очевидно было неудобно рядом с ним, что не удивительно, они были из разных каст — расстояние между ними всегда было слишком велико. Вот только, Нацу был целеустремленным и не отступал. Люси подняла глаза, всмотрелась в его лицо на пару секунд и быстро прервала зрительный контакт. Нацу мог бы задать уже сотню вопросов ей, но не стоило ее загонять. — А ты? — Да нормально. Много всего навалилось, — Драгнил неловко почесал затылок, он и вправду выглядел хреново. Возможно, даже хуже, чем он думал, раз Люси, пережившая почти изнасилование, спросила подобное. Да уж, ему, наверно, скоро можно будет ходить в началку младшеклассников пугать. Хэллоуин как раз скоро.       Хартфилия опять в нерешительности протягивала ему кофту, Нацу опять этого не замечал, потому что если сделает это, то у Люси будет повод закончить их разговор. Этого не хотелось.       Нацу еле удерживал бурлящую радость от встречи, чтобы не начать сходить с ума и не зажимать девушку в объятиях. Ему хотелось растянуть эти минуты как можно дольше, до тех пор, пока ему самому это не надоест (что было маловероятно). Или затащить ее в туалет или кладовку, чтобы закончить начатое в спальне Люси, и доказать, что она его. Конечно же, сейчас он не сделает ничего из этого — Люси нужна поддержка, и он ее даст, будет давать столько, сколько ей понадобится, лишь бы она была рядом. — А знаешь… — начал говорить Драгнил, как девушка тут же произнесла его имя. Она, покраснев больше, растерянно отвернула голову. По телу парня пробежал низкий электрический заряд, кончики пальцев закололо в желании дотронуться к Люси. — Ты говори, я слушаю. — Да нет, раз ты начал… — Говори, я еще десять раз успею высказаться, — с небольшим нажимом произнес Драгнил. Он ее послушает, готов делать это хоть несколько часов. Ему нравился ее голос. Голос была именно та вещь, которая забывалась очень быстро, он не хотел, чтобы это происходило. — Я хотела сказать спасибо, — на этот раз она чуть ли не всучила кофту ему в руки. Будто хотела побыстрее избавиться. — Я не знаю, что было бы со мной, если бы ты не…       Люси осеклась и побледнела. Нацу совершенно ее не слушал, его внимание привлекло, как она поправляла воротник. Он замечал это действие на протяжении дня, и его раздирало любопытство — что он наделал? Люси перехватила его руку, схватившуюся за край ткани и оттягивающей вниз, и сжала ту ужасно крепкой для такой девушки хваткой. В карих глазах играл испуг, он безмолвно просила его «не надо». На лице отразилась боль.       Нацу не должен был смотреть. Оставить это только ей и дать этому исчезнуть. Но он нанес ей эти следы и должен был увидеть собственными глазами свое «творение». — Тише, Люси, — кофта была перекинута на изгиб локтя, чтобы не мешалась. Нацу положил вторую руку с другой стороны, большим пальцем поглаживая открытую кожу шеи и щек в успокоении. Он смотрел прямо в карие глаза, которые она наконец от него не прятала. Он видел в них свое отражение искаженное страхом. Ему это не нравилось. Мягко улыбаясь и не прекращая касаться ее кожи, Нацу стоял уверенно, не колеблясь и не показывая сомнений. Люси должна ему верить. — Дай мне посмотреть. Уверен, там нет ничего такого.       Карие глаза терзали его, бегали по лицу — проверяли, стоит ли? Нацу был уверен, что Люси не хочет это показывать, никогда его так крепко не сжимали девичьи руки. Но Нацу был страшным эгоистом. Он хотел пробраться ближе к Люси, залезть под ее кожу в душу и увидеть сокровенное, то, что не видел никто, то, что она прятала от остальных — то, что есть только между ним и ею. Он хотел быть этим самым единственным для Люси.       Пальцы заскользили под ткань, он огладил кожу и почувствовал пульсирующую венку. Люси мелко вздрогнула и сделала шаг назад — она могла убежать, как олениха, ощутившая угрозу. Нацу продолжал держать ее взглядом, как под гипнозом, продолжал наступать, становясь ближе и пересекая личные границы, и гладить по шее. Природное обаяние и уверенность в себе всегда работали перед неуверенными девушками. Главное не переборщить. — Ты можешь мне доверять.       Он спас ее, он привел ее домой, он дал ей почувствовать себя защищенной. Нацу кивнул Люси, говоря, что она может это сделать, он ее не подведет. И Люси поддалась. Она убрала руку и позволила оголить шею, на которой все еще оставались бордово-фиолетовые засосы, практически не было здорового места без синяков и царапин. Она чесала кожу до крови, чтобы скрыть, избавиться от этих следов.       Отвратительно.       Нацу пальцами проводил по каждому кровоподтеку, обводя и соединяя в узор. Это отвлекало от желания набить самому себе рожу. Люси не хотела, чтобы такие метки были на ее теле, она их ненавидела. Нацу сделал это без ее согласия, просто потому что ему так захотелось — он изуродовал ее.       Смотря на выступившие в уголках глаз слезы, у Нацу ком встал в горле и все тело сдавилось под давлением вины. Он не подумал и сделал хуже. Нацу боялся, чтобы его пальцы не задрожали и на лице не проскочила и доля омерзения, которое он сейчас испытывал к себе — это пошатнет Люси еще сильнее. Она опять пострадает из-за его ошибки, пора прекращать этот цикл. — Тебе нечего стыдиться. Это скоро пройдет, и ты про них забудешь, — рука поднялась к затылку, второй приобнял за плечи и притянул к себе. Вздыхая ее запах, отзывающийся в сердце чем-то родным и близким, Нацу, как и в тот вечер, удерживал ее тело, содрогающееся в плаче, и шептал на ухо: — Этого больше не произойдет, никто не притронется к тебе, пока ты не захочешь этого. Я не допущу, чтобы это снова произошло.       Люси говорила сквозь всхлипы, что все хорошо, Нацу ей не верил — по щекам стекали водопады слез, безостановочно и бесконтрольно. Она пыталась вырваться, но Нацу был сильнее и никак не реагировал. Он накинул свою кофту на нее, будто как и в прошлый раз она могла помочь успокоить девушку.       Но Люси плакала на его плече, не потому что она была напугана, не потому что не могла себя сдержать. Она плакала, потому что знала, что ему можно открыться и показать свои слезы. Нацу не сделает ей плохо, не ранит ее. Она сцепила пальцы на майке, немного царапая кожу сквозь ткань.       Нацу был не против, пускай вымещает свою боль, пускай оглушает своим плачем, пускай. Он потерпит — внутри скрежетали когти, он чувствовал себя беспомощным, потому что кроме объятий ничего больше не мог ей дать — Нацу был готов потерпеть, если Люси это нужно было.       Люси доверилась Нацу — он был единственным мужчиной, кто подарил ей защиту. Все парни над ней издевались, а отец… Люси в семнадцать все еще помнила, как пряталась от ударов пьяного отца на чердаке, среди коробок и сугробов пыли. Ни один мужчина в жизни не прятал ее за своей спиной, ограждая от опасности и проблем. Нацу защитил ее, несмотря на то, что сам пострадал. — Стало легче? — спросил Драгнил, когда плач перешел на всхлипы. Девушка намеревалась отойти, но Нацу продолжал. Хотелось подольше удержать ее в своих руках. — Ага, — облегченно вздохнула Люси, и Нацу нажав на затылок, вновь притянул девушку к себе вплотную. Хартфилия всегда боялась его и ее напряжение рядом с ним передавалось ему самому, и, наконец, это порог был стерт. Это не отменяло все прошлые обиды и издевательства, но небольшой шаг вперед был сделан. — Ты на тренировку не опаздываешь? Я, наверно, тебя задержала. — Да пофиг. Я и так хотел уйти, не очень себя чувствую, — ложь. Мышцы были переполнены энергией, он был готов снова выйти на матч с ламиями и разнести их в пух и прах. Или набить морды двум уебкам, так что бы собственная мать их не узнала, они должны были еще раз проучены за эти слезы. — Все равно извини, — ее лицо горело сильнее и голос стих.       Нацу понял, что он слишком долго ее обнимает — неприемлемо долго для короля. Даже для простого одноклассника это было долго, учитывая, что они практически не общались до этого (не то, чтобы и сейчас диалог был сильно душевным). Нужно знать меру, чтобы опять ничего не испортить. — Если хочешь, я могу постирать твою майку, — Хартфилия заострилась на мокром следе на плече. — Не парься, эт мелочи, — честно, Драгнил даже не обратил на это внимание, и усмехнулся, вспоминая помешенных влюбленных-подростков из комедий, которые такую вещь никогда бы в жизни больше не стирали. Он опять почесал затылок, раздумывая, как бы провести время с Люси подольше. Грустно будет так все обрывать, да и вообще стоит поднять Люси настроение, довел же до слез. — Слушай, тебе же никуда не надо? Давай я тебя до дома довезу. — Нет, спасибо. Я сама, — Хартфилия поджала губы и сложила руки на груди, но по тому, как она сжимала пальцы, она скорее приобнимала себя. — Да ладно тебе, Люси. Стоять ждать этот автобус, пихаться с остальным, так еще и ехать будет два часа. А на машине раз-два на сотке и ты уже дома, — нет, нет, нет, так легко он не отпустит, когда она, наконец, была в зоне досягаемости. Нацу подошел ближе, склонился, чтобы смотреть на девушку снизу-вверх. Их лица оказались ближе, чем он рассчитывал, отчего Люси покраснела и у парня на секунду тоже выступил легкий румянец. — Не бойся, я тебя не съем.       И клацнул зубами. Не ожидавшая такого поворота Хартфилия дернулась, вскинув бровями. Боже, он вел себя, как идиот, как пятнадцатилетний мальчишка! Наплевать, Нацу не хотел себя сковывать или казаться крутым альфа-самцом, когда рядом была Люси и больше никого. Он чувствовал, что она примет его таким. — Ну же, Люси, — растягивая гласные, упрашивал Драгнил. Надавливать на девушку, особенно такую неуверенную как Люси (имел опыт с нынешней девушкой), плохо, но порой иного выбора, чтобы расшатать ее, не было. — Хорошо, — девушка быстро сдалась. — Я предупрежу Флер, чтобы она не искала меня после тренировки. — Подожди меня у выхода, я сбегаю в раздевалку. Окей? — широко улыбаясь, Нацу уже направился выполнять сказанное, как его тут же окликнула девушка: — Нацу! Кофта! — она держала бомбер за край, переводя взгляд. — Считай это моим подарком! — с любимой кофтой расставаться было нелегко, но эту тяжесть перекрывали мысли, как Люси мило в ней выглядит и что она еще не раз ее наденет. В заплывшем влюбленном мозгу это казалось мостом, что сблизит их.       Чуть ли не прыгая, Нацу шел по коридору и оборачивался, смотря, как девушка удаляется от него. Ничего страшного, это всего лишь на пару минут и они вновь останутся наедине (даже если на пару минут). Его распирало от бегающей по венам энергии, сердце бешено стучало в груди, будто он напился запрещенных энергетиков. Нацу хотелось громко смеяться, удивляться каждой обычной вещи и нести несвязную хрень — эмоции рвались через край. Да, и шкафчики стали зеленее, стены чище, и школа не омрачена серостью будней. Не хватало только поесть чего-нибудь и жизнь станет идеальной. — Как мило, — Драгнил резко остановился и пришел в себя, будто его окатили ледяной водой, вернув из сказки в реальность. Сзади около самого угла, облокотившись о стену, стоял Кубелиус, но Нацу даже не заметил его. Точно, как змея. Его выражение лица было насмешливым, и Нацу сразу же подумал об Анониме. — Тренер послал меня спросить, останешься ли ты на тренировку, но я решил вам не мешать.       Шестнадцать сорок четыре. Они с Люси неплохо так задержались. Руки сжались в кулаки, ранки на костяшках пошли трещинками и легкой болью, заживут они еще не скоро. И вместе с этим страх прикоснулся со спины и прошелся по спине, оставляя липкий след в виде скатившейся капле пота. Как много успел увидеть Эрик? Даже если он пришел пару минут назад, все самое интересное он не упустил. Дело плохо. Нацу сейчас бы хотел разобраться с ним, однако его ждала Люси и если Эрик связан с Анонимом идти на него сейчас в лоб будет глупо, без достаточного количества доказательств (будь он более зол, может это и произошло, но положительные эмоции сейчас были сильнее). — Ты кому-нибудь об этом расскажешь? — тупой вопрос, ужасно тупой, он подталкивал сделать наоборот, но с губ сорвалось быстрее. Мозги точно заплыли. Нацу надеялся на то, что как и всегда Кубелиус промолчит и продолжить отыгрывать роль молчаливого парня-похуиста. Репутация достаточно подкачена, она не выдержит нового удара и повода для слухов. — Про что? Что ты влюблен в Хартфилию? — Кобра изогнул бровь, словно его спросили про самую очевидную вещь, которая все еще не ясна такому дебилу. — Что? С чего ты решил? — усмехнулся Драгнил, нервно и дергано. Закипающая злость покрылась корочкой льда от пронзившего холода. Кажется, он побледнел — выдает себя. — Да так, увидел смс в твоем телефоне. Думал это шутка, но ты так среагировал. О-очень палевно, — Эрик пожал плечами, опять-таки не видя в сказанном какой-то великой тайны. Под конец только выпустил смешок, его забавляла реакция Драгнила. Так же, как и Анонима. — Ты ведь не расскажешь? — тупо повторил Драгнил.       Значит, Эрик тогда все-таки увидел. Это так или просто хитро построенный с Гажилом план? Его нутро не работало, просто металось, в голове было пусто, отзовись мысленно и услышишь эхо. Нацу думал только о том, как найти Анонима, а в конце знал, что просто изобьет его до полусмерти или убьет, правда в последнее время мысли о серьезном убийстве вызывали лишь тремор. «Но насколько это сработает?», впервые задался Драгнил, прибегая к первому варианту. А если и исполнить свой изначальный выбор возмездия, у него сил не хватит — он истощен. — Зачем? — Эрик склонил голову на бок и свел брови в непонимании. — Да и кому не насрать с кем ты там зажимаешься в углу? Мир не крутится вокруг тебя.       Серо-зеленые глаза забегали по помещению и вернулись к часам. А кому не насрать? Парень бы задумался над этим вопросом, не будь так популярен, но Эрик был аутсайдером и похуистом, не интересующимся обществом школы и ее устоев. Он не понимал силу репутации и слухов, он ни черта не понимал. Просто идиот, чье мнение не всралось никому, особенно Нацу. Главное, чтобы язык за зубами держал.       Драгнил фыркнул и пошел дальше. Он не хотел портить себе настроение и этот день, эти минуты, когда Нацу почувствовал, что нашел недостающую часть пазла, а это обязательно произойдет после этого разговора. Он разберется с этим позже, времени подумать и достойно наказать Анонима (Анонимов) было достаточно. Если Эрик — Аноним, то теперь он был у него на привязи и никакого пиздеца больше не произойдет. А если Эрик попробует выебываться, то Нацу, что-нибудь придумает, ведь кому поверят больше: законопослушному сыну следователя или жалкому воришке? Поэтому он сделал вид, что ему плевать, и проигнорировал. Отец часто говорил: иногда нужно подождать и все разрешится само. Нацу надеялся на это.       Парни направились в одну сторону, правда шли по-разному. Нацу чуть ли не бежал, Эрик же шел лениво, пару раз зевнув за дорогу. Они пересеклись еще раз, когда Драгнил выходил из раздевалки неподалеку с залом. Эрик даже не проводил его взглядом, он смотрел на дверь в зал, морально готовясь к тренировке, от которой смог слинять на целых двадцать минут. Но так просто его отпускать не собирались: — Эй, Кобра, ты сейчас ходил за Нацу? Он ведь был там не один, так?       Кубелиус нерешительно кивнул, опять не понимая, что от него хотят добиться этими глупыми вопросами. — Расскажи подробней об увиденном.

***

      Знак над шоссе указывал, что они въехали в штат Род-Айленд. Телефон снова завибрировал в руке Люси — Флер бомбила — она даже не разблокировала его. Они договаривались, что после тренировки поедут к Короне. Однако вскоре после сообщения, что ее довезут, Люси прислала другую смс-ку, говоря, что встреча переносится, как минимум на два часа — они с Нацу до Провиденса ехали почти час, а предстоял еще перекус и дорога обратно. Когда Люси соглашалась поехать с Нацу, она не ожидала, что это превратиться в небольшую поездку.       Через пару минут после того как они сели в машину, у Нацу громко заурчал живот, похожий на вой кита, перекрывший радио. Они в тот момент проезжали мимо McDonalds, так что парень предложил заехать пообедать. У Люси в последние дни еда в горло не лезла, однако она согласилась — почему бы и нет? Она давно не ела фаст-фуд, может он пробудит аппетит. А также, как бы странно это не было, хотелось провести побольше времени с Нацу, оправдываясь перед собой, что ей нужно как-то его отблагодарить и узнать получше. Мнение о нем перевернулось.       Нацу не развернулся и проехал мимо еще одного ресторана. Это взволновало Люси. — Давай уедем подальше отсюда, — это было все, что он сказал, и Люси было этого достаточно. Она не знала от чего именно уезжал парень, но полностью понимала его. Хотелось оказаться подальше от этого городка, проживающих в нем людей. Подальше от ненавистной школы и слухов. Подальше от произошедшего. Да, это было именно то, что нужно.       Первые несколько минут Хартфилия была сильно напряжена: она сжалась в кресле, боялась ноги вытянуть вперед и все пыталась отдать кофту обратно. А затем Нацу начал подпевать играющим по радио поп-песням, и Люси невольно расслабилась. Такое поведение было вполне в духе Драгнила и он, наверняка, часто так делал в своей компании, но отчего-то ей казалось, что он тоже доверился ей — что они стали ближе. По крайней мере хотела так думать. Прежний страх нашептывал разное, что это еще одна издевка или Драгнил маньяк, раз везет ее так далеко. Но Люси слышала только голос Нацу. Она откинулась на сиденье, смотрела на дорогу и наслаждалась видом, потому что долгие поездки ей нравились, возможно, из-за того, что происходили они не так часто. Даже разговоры не нужны были, им и так было вполне спокойно.       В Маке они простояли почти десять минут, выбирая, что купить и какие комплекты вообще есть — оба практически не ходили сюда, Нацу из-за спорта, Люси же всегда была вдалеке от этого, в детстве сюда не водили и сама приходила только во время прогулок с Флер. Некоторые на них косо смотрели, хотелось побыстрее заказать еды, а они слишком долго занимали терминал. Это стыдило Люси — чувствовала себя необразованной простушкой из захолустья, — Нацу махал на это рукой и говорил, что остальные и подождать могут, ничего страшного с ними не случится. От его уверенности ей становилось спокойней.       А еще Люси волновала мысль: их, наверно, за парочку принимают. Драгнил об этом не заикался, Люси не осмеливалась произносить такое вслух, ведь это было очень глупо — изгой и король. Любимая тема в книгах youngadult, которых Люси прочла не одну и даже не две. Ее щеки становились все пунцовее, от быстро стучащего сердечка, разгоняющего кровь — зря она читала это. Не тешила бы себя глупыми мечтами.       Заказ пришлось брать с собой в машину, так как все столики были заняты. — Сколько с меня? — Люси первым делом потянулась к сумке за кошельком. Нацу оплатил счет, а оставаться в долгу Люси было неудобно. Отец всегда ей говорил не бери и не давай в долг. — Нисколько, я уже заплатил за нас двоих, — Нацу успел распаковать бургер и впился в него зубами, и через секунду еще раз. По подбородку потек соус, который он тут же вытер рукой. Чтобы живот прекратил пугать своим воем, Нацу перекусил несколькими крекерами из пачки, лежавших в бардачке, но был все еще ужасно голоден. Забыв про манеры, он говорил с набитым ртом. Не хотел отрываться от еды. — И давай без «нет, я самодостаточная женщина и могу за себя заплатить!». Я просто хочу сделать тебе приятно, но если ты и это не примешь, то считай… Не знаю. Считай это за извинение. — Извинение? — голос и настрой Нацу показывали, что с ним лучше не спорить, Люси не сильно этого хотелось. Легче было принять или в следующий раз угостить Нацу, если такой случай выпадет. — Ага. За что хочешь. Есть множество вещей за которые я должен сказать тебе «прости». Очень много вещей, — Нацу остановился и вглядывался в содержимое своего бургера. Его тон не пестрил весельем, глаза помрачнели на оттенок. Он выглядел удрученным.       В машине наступила угнетающая тишина, которую Люси хотела как-то исправить, но подходящих слов не было. Нацу говорил правду, а Люси совершенно не умела врать. Она уже вспомнила про привычное «все хорошо», как Нацу встряхнул головой и вернулся на позитивную волну: — У них на бумажках написано, что это чистая говядина. Как думаешь, какой процент или милипроцент там вообще есть?       Они говорили, впервые говорили с друг другом, как друзья, или хотя бы одноклассники, нашедшие общую тему. Люси, как и всегда происходило, стеснялась, тем более болтала она с самим королем, но задорность и легкость Нацу передалась ей. Они не затрагивали ни личные проблемы, ни школу, ни даже Фэйвилл. Они говорили ни о чем и при этом не чувствовали, что выдавливают слова или говорят только, чтобы не молчать. Они говорили ни о чем и наслаждались этим, стирая старые рамки и роли. В этом было что-то свое, что есть только между ними.       Они были счастливы в эти часы, в другом городе, где были просто Нацу и Люси. Они были неизвестными не только для города и штата, они были неизвестными друг для друга — без прошлого, существующих только в этом моменте — и так было даже лучше. Конечно же, они оба назовут это небольшой встречей — тайной встречей, — но в душе искрение будут хотеть назвать это свиданием. И надеяться, что это повториться еще раз.       До поездки в Чикаго оставалось семнадцать дней.