«Тебя не спугнет Флер Корона от удовольствия сидеть с Люси»
Очередной недовопрос-недоутверждение.***
Находясь на грани яви и сна, как принято после дневной дремы, до Нацу не доходило, что он и где он. Биологические часы не просто сломались, а, кажется, раздолбались к хуям. Осязаемое в этот момент — прикосновения чужих, очевидно женских, рук, скользящих по его спине, порой пальчиками запутывающимися в волосах. Кто это именно — было все равно, главное, чтобы до него не докапывались. Морально уставший Нацу наслаждался приятными поглаживаниями и покоем. В рутинной жизни не было покоя: за ним плелась необходимость поддерживать хороший средний балл, почти каждый день была тренировка по баскетболу, а если не она, то парень сам шел в качалку, а в свободные минуты зависал в своей компашке, уделял внимание девушке или находил другой активный отдых. Все лишь бы быть в движении, не давать себе и минуты на напрасные, ни к чему не приводящие размышления-самобичевания; оставаться сосредоточенным на людях, что окружают его здесь и сейчас, не в призрачных мечтах-воспоминаниях. Он привык к загруженности — привык быть бездумным самодуром. Тем не менее заставить других застыть в неизменяющемся потоке дней не была способна ни одна сильнейшая магия, существуй такая. Двенадцать дней прошло со второго дня соревнований, когда Фейвиллская команда спустя два года, наконец, победила ламий и дня нападения на Люси. Нацу думал, что это просто событие, исключение, подтверждающее правило. Однако жизнь — это не наука со своими точными, давно подтвержденными законами и формулами, не механизм, где все структурировано и логично. Жизнь — череда случайностей, каждая из которых имеет последствия. Как он мог оставаться для изгоя королем и бывшим задирой, после того, как спас ее? Как остальные не могли не заметить, что пирамида выживания покачнулась, и не среагировать на это? Нападение на Хартфилию — катализатор. Отправная точка. Всего лишь толчок. И у Нацу была возможность закончить, сохранить старые порядки. Но он был эгоистичен — он хотел Люси и поспособствовал изменениям, ощутив их сладость на губах. Он забыл, что люди не выносят непрошенные перемены, не выносят, когда слабые не знают свое место. Пока что никто не выворачивал наизнанку закипающее негодование — спасибо Ебанутой Короне (эту умалишенную называть по имени Нацу отказывался), буквально выпустившей свои коготки. Она напала на Короля и в очередной раз подтвердила не только присутствие психических расстройств, но и причину, почему таких огораживают от общества. Теперь все выучили, что слова на ветер она не бросает. Долго это не продлится. За прошедшие три дня подростки ограничивались переговорами в столовой, преимущественно состоящие из шока и возмущений, вмиг прекращающиеся в присутствии Хартфилии или Короны. В одиннадцатом классе была такая же ситуация: сначала всех останавливает страх, затем, стоит кому-то пошутить над Хартфилией, а той стерпеть, как до них доходило — без защиты Ебанутой Хартфилия все еще изгой. Вскоре и сама защита рухнет, больше заинтересованная в страстях собственной жизни, чем в слабой девочке, замершей сзади. Перед Драгнилом встанет выбор: воплотить подозрения в реальность и вправду стать бравым рыцарем сломанных и угнетенных или оправдать ожидания одноклассников, показать, что он был признан не зря, и не подвести остальных королей. Хорошо, что хотя бы сегодня вечером можно передохнуть от всего этого дерьма. Но ждало Нацу при пробуждении другое дерьмо. Еще не открыв глаза, он по одним голосам понял, что в непозволительно близком радиусе от него — то есть намного ближе, чем десять километров — идут «Сумерки». За свои недолгие семнадцать лет ему приходилось проходить через два часа несоразмерного пафоса, тупизма и никогда не закрывающегося рта Кристен Стюарт четыре раза, на два из которых его обрекла лучшая подруга (Нацу молчал о марафоне всех «Сумерек» — в тот день его психика была сломана, без малейшего шанса на выздоровление. Он два дня не вылезал из постели, размышляя, что если существует прошлая жизнь, то, скорее всего, он был испанским конкистадором). И именно Лисанна убедила его девушку, что лучший выбор для дождливого вечера просмотр кино, где девушка с сильно пониженным показателем IQ не может выбрать — некрофилия или зоофилия? Нацу просто хотелось расслабиться после тренировки. А также — это совсем незначительно, совсем — избежать разговора с братом (это ясное дело, уже и неинтересно) и предложения Грея выпить чего-нибудь. Бедолага мало того, что крупно поругался с Джувией — и на этот раз все серьезно, раз она не целует каждый след своего ненаглядного— так еще, кажется, папаша Грея опять сделал предложение какой-то неуравновешенной дамочке (эта будет шестая или седьмая миссис Фуллбастер? Нацу вечно забывал, сколько пассий представлялись «новой мамой» Грея). Нет, ему не составляло труда поддержать друга. Сложность была даже не в вопросе, как слушать чужое нытье, если в своих отношениях разобраться не можешь? Дело было в том, что с каждым днем общество Грея становилось невыносимей. Раньше за словами «лучший друг» стоял Грей и только на втором месте Лисанна. С Фуллбастером они были знакомы с первого класса, они нередко оставались на ночевки друг у друга, даже если в прошлый раз подрались до синяков (что, логично, не устраивало Зерефа, но отец перечил, что лучше друга для Нацу с его характером не найти). Хоть в средней школе Нацу ушел в баскетбол, а Грей — в хоккей, их дружбу это никак не испортило, чему поспособствовало практически идентичное расписание уроков и частые совместные вылазки; Нацу всегда приглашал Грея поехать в кемпинг, Грей всегда брал с собой Нацу на две недели в Марблхед, где в коттедже у самого моря жила его тетя Ур по маминой линии. Кажется, Фуллбастер до сих пор считал Нацу лучшим другом, когда тот вне школы уже вычеркнул его из своей жизни. Навряд ли Драгнил сам себе признается, что причиной этого стала зависть. При словах «король школы» все первым делом вспоминали Фуллбастера; его считали самым горячим парнем школы, половина которой (не только девушки) хотела бы занять место Джувии. Все уважали Грея, никого он не раздражал, никто не смотрел на него укоризненно, ему никого не ставили в пример. Будучи без эмоциональным, холодным подростком в глазах всей школы Грей самый крутой парень и любимчик тренера. Он не делал ровно ничего — его все любили просто так. Поймав взгляд Юкино и ее мягкую улыбку, Драгнила накрыло облегчение — она не осудит, не начнет его пилить, что он уснул во время просмотра, потому что понимает: он после тренировки, ему нужно отдохнуть. И радуется, что он выбрал ее. Вся нежность, что была у Нацу к Юкино, усилилась, растеклась по телу. Стремление разъебать компьютер со столь омерзительным фильмом для полоумных неудачниц перекрыл прилив теплых чувств. Физически изнывая от желания прижать к себе девушку покрепче и расцеловать ее, Нацу не стал ему сопротивляться, вместе с этим умиляясь, как легко она краснеет и застывает от удивления. Юкино любила, и никто больше ей не нужен был. Она радовалась, что он рядом, и ничего не требовала взамен. Она была сосредоточена в нем. Благодарна, что он принял ее, глупую маленькую девочку. Скоро она привыкнет, захочет большего, и это изменится — уже меняется, — поэтому Нацу наслаждался этими моментами влюбленности, когда весь мир уходит на фон и есть только он и она. По всем законам жанра — а как иначе? — кто-то должен был нарушить идиллию. Сорано имела привычку вторгаться в комнату младшей сестры, ходить, раскрывать шкафчики, рыться на столе, в сумках, словно что-то ищет. Разумеется, это была маленькая месть Нацу и Юкино. Первому за то, что он променял ее на сестру, второй из зависти и несоблюдения женской солидарности (которую Нацу никогда не понять; он никогда не возражал, если кто-то из друзей начинал отношения с одной из его бывших, наоборот, из лучших побуждений предупреждал, на какие подводные камни предстоит напороться). — Продолжайте, я не мешаю, — кинула девушка. На четвереньках она что-то выгребала из-под стола. Задница выпячивалась в лучшем из ракурсов. Девушка мигом выпуталась из рук парня и приняла сидячее положение, пунцовая, как ягода митчеллы (на вкус она была такая же сладкая). Другой реакции ждать от нее было бессмысленно. Как провинившаяся, стыдливо пыталась слиться с интерьером комнаты, не смея хотя бы вежливо попросить «хватит сюда ходить!», как это иногда делал Нацу. Сейчас он предпочел смолчать, во-первых, потому что сил на пререкания нет, во-вторых, это бесполезно, в-третьих, их ругань с переплетением старых отношений и упреками, сильно огорчала Юкино, если не доводила до слез. Да и вообще, Драгнил пришел к выводу, что Сорано отстанет от них, как только младшая сестра прямо заявит, что Нацу теперь ее и пора с этим смириться. Как бы его крошка не умиляла и какое бы удовольствие ему не доставляла забота и защита ее, той стоило взрослеть. Сейчас бы прожигать Агрию недовольным взглядом, однако пришлось продолжить просмотр любимых «Сумерек». Не хватало, чтобы Юкино подумала, будто он разглядывает ее сестру; потом же ей будет не объяснить, что причина была в не заднице Сорано и ее коротеньких шортиков. Сильнее Лисанны Нацу ревновали к Агрии-старшей. Мало того, у них были недолгие, но крайне страстные отношения, свидетелем которых была Юкино (она не просто видела их заигрывания, порой становилась невольным слушателем их приятного времяпровождения), так и Сорано наслаждалась подливанием масла в огонь. Каждый раз, оказываясь в доме Агрии, Сорано провоцировала Нацу. Например, в прошлый раз она подловила парня попросить застегнуть платье и докучать вопросами, насколько она, по его мнению, в нем сексуальна. На это Драгнилу было абсолютно насрать — любое романтическое влечение к бывшим выжигалось мыслями о Люси, — вот только Юкино это ранило не в зависимости от того, сколько раз Нацу говорил, что она красивее и с Сорано не идет с ней ни в какое сравнение. В игру Юкино вводила любимую многими девушками тактику «я буду делать вид, что не обиделась, но если ты не поймешь, что на самом деле я обижена, то обижусь еще сильнее». Конечно, в силу своего добродушия и любви рамки парню ставились помягче, но на некоторое время целовать и обнимать себя не давала. Нацу это нужно было? Нацу это не нужно было. Поэтому, заметив боковым зрением, что Сорано сняла с себя шорты, а Юкино дернулась, поспешил сбежать, пока не напоролся на мину. В двадцать шестнадцать Нацу включил чайник. Хоть Юкино предупредила, что ее матери сегодня дома не будет, парень на всякий случай выглянул в окно на кухне проверить, нет ли поблизости синей Honda. Шуточки от сороколетней женщины, что она готова стать третей Агрией в его обиходе, вызывали ужаснейший кринж. По двум кружкам была разлита заварка, в одну из кружек положены две ложки сахара для Юкино. Телефон остался в другой комнате. Немало раздражало безделье и бездействие, а в холодильнике ничего съестного не было при том, что в доме жили три женщины. От скуки Нацу трогал свежие, воспаленные, незажившие от старых повреждений костяшки пальцев, ловя кайф от легкой боли, и с них перешел на глубокие царапины запястья. Ни с друзьями, ни с Юкино Драгнил не обсуждал произошедшее в понедельник — только вслушивался в ходящие слухи, принимал извинения от Люси и отвечал ей, что ее вины в ебанутости Ебанутой нет. Раздуть из ничего целое представление, привлечь на себя внимание, стать эпицентром — это Нацу по вкусу, только когда это его собственный план. Ебанутая играет в свою игру, он — в свою. Последствия представления оказались мягче, чем могло бы быть: вопросом, почему Нацу сел с Люси, почти никто не задавался, всех теперь интересовала новая лесбийская парочка. (Нацу был атеистом, но облегчено вздохнул и поблагодарил Бога за: «Я не по девочкам, и пока ей нужна подруга, она не будет ко мне лезть») Утро понедельника не волновало Драгнила. Повыебывалась в очередной раз, объявила ему «войну» — в моменте неожиданно, сейчас не особо. Нет, учитывая, что все ждут продолжения, можно как-нибудь отыграться, но это значит, что сюда понадобится втянуть и ранить чувства Люси — их наладившиеся отношения были не более хрупкие, чем крылья бабочки, и надломить их опять Нацу не рисковал. Слишком много ошибок он себе уже позволил. Большой палец скользил по запястью вверх-вниз, касаясь прямого ряда стурпов. Корона впилась в него глубоко, простые царапины зажили бы быстрее. Интуитивно она знала, как сделать больнее. И осознанно, возможно, тоже. В шестнадцать тридцать девять, во время спокойной разминки в сочетании тихих переговоров, в спортивный зал ворвалась Флер Корона. Длинные рыжие волосы развивались за ее спиной огненными потоками, которые, стоит девушке остановиться, обовьют ее тело и поглотят. Бесполезные утешительные улыбки спешащих сзади черлидерш сгорали под взором Флер быстрее, чем поджигалось поле сухой травы. Огненный вихрь, что они видели в утро понедельника, носился по залу, и любой, кто к нему подойдет, сам обрекал себя на несчастье. Пламя гнева голодно — на его пути лучше не вставать. — Где мой телефон?! Ты его украл! Ты его украл, блять?! — Гажил, двухметровый парень с внушительной горой мышц, не мог вырваться из хватки бестии. — Только ты знал, где он лежит! Отдай мне мой телефон! У Рэдфокса выработался иммунитет к подобным истерикам. Лишь темные пирсинговые брови сдвинулись к переносице. Рефлекторно двинувшиеся парни на свежее мясо были остановлены поднятой рукой Грея и грозным видом Нацу. Публика раззадорит, даст огню разрастись; одного пожарища на неделю хватит. Они смотрели со стороны и радовались, что их пока не обожгло — Флер для насыщения хватало бывшего, наверно, сделанного из вольфрама, и унижающихся сокомандниц, из милого обозванные «кончеными», что крутились вокруг и бензином пытались потушить огонь. Тренер Секвин относился к обоим. Между Нацу и Флер всегда существовала взаимная неприязнь. Еще будучи новенькой, она загораживала Люси от баскетболистов, про издевательства которых наслышалась достаточно; Нацу бесило ее собственничество и протест. Прежде это было на подсознательном уровне, интуитивная предосторожность, теперь прорвалось наружу и заслоняло собой все вокруг, окрашивая мир в красный. Шестнадцать сорок два. Флер кричала, кричала и кричала. Кричала так много, что крик с легкостью мог стать белым шумом. Слушать, как всех Ебанутая считает тупоголовыми ублюдками, в том числе и Лисанну (она, добрая душа, сама полезла в это, нечего было заступаться за ее глупость), и наблюдать, как проявляется истинное лицо бестии. Нацу разминался, глубоко дыша и мысленно считая от одного до десяти, и жалел, что Корона девушка и хорошенько вмазать ей нельзя, хоть она прямо-таки напрашивается. Внутренний таймер на динамите вел обратный отсчет до взрыва. По одним крепко сжатым челюстям и раздувающимся ноздрям Фуллбастер догадался о состоянии друга. — Такая истерика из-за телефона, это пиздец, — Грей на всякий случай подошел ближе. Они были единственные, кто продолжал разогрев. — Она, походу, реально психически больна. — До тебя только сейчас дошло? — рявкнул Драгнил и кинул взгляд в сторону толпы. Шестнадцать сорок четыре. Где она так натренировала голосовые связки, что голос до сих пор не сошел на хрип, можно было только догадываться. Флер удерживали за плечи, но та не отцеплялась от апатичного Рэдфокса и продолжала кричать, что он единственный знал место. Нить здравого рассудка, наконец-то, связала картину происходящего. Раздражение потухло, наваленное полотном. Флер не выпускала телефон из рук, во время тренировки оставляла его на сиденьях с вещами в зале, как делали все черлидерши и баскетболисты. Абсолютно все делали так, даже она. Зачем и для чего она спрятала его? Ответа не будет. Флер потеряла второй телефон. За расчетами вероятности, что это не надумал его воспаленный рассудок (и вопросами, нахуя стольким людям по нескольку телефонов?) — примерно полторы минуты — Гажилу все успело надоесть. Без всякого труда он взвалил бывшую на плечо. Как бы она не билась, как бы не угрожала, он шел с непроницаемым лицом. Все, обескураженные и премного благодарные Рэдфоксу, таращились на парочку, иногда поглядывая друг на друга, как кучка сурикатов. И Флер заметила их, тупоголовых животных, не знающих, когда пора прятаться. Но нужен был ей только один. Тело напряглось. Кто знает, может, она сорвется и попытается выцарапать ему глаза или откусить кусок уха? Никаких шуток, это Голодные игры, которые сама Флер и устроила. Готовый к нападению Нацу услышал смех. Истерический, пробирающийся под кожу, смех. В двадцать девятнадцать закипел чайник. Кипяток залит в кружки, и опять ожидание за наблюдением, как клубы пара кружатся и, поднимаясь выше, растворяются. На этой неделе Драгнил вывел из себя Корону, подшучивал над Гажилом, что девушки тоже дарят букеты — букеты венерических заболеваний, — зная, что уголовник мрачный из-за задержания по подозрению продажи наркотических веществ, за что его вполне могли отправить в малолетку. Что касалось Кобры, то тут хрен знает: его выражение лица «как же меня все заебало» не сменялось никогда, и, даже если Нацу его чем-то задел, — а чем его вообще можно задеть? — осталось в известности одного Кобры. Без разницы, что именно сделал Нацу и кому он «испортил» жизнь (боже, ну пораздражал, подействовал на нервы чуть-чуть, что в этом такого? Нацу постоянно кто-то бесил, но он же не опускался до сталкерства, просто применял физическое насилие), важнее был факт того, что он спровоцировал Анонима. Тишина кухни прервалась топотом шагов на лестнице. Довольная собой Сорано спрыгнула с предпоследней лестницы, откинув светлые волосы за спину. Прищуренные голубые глаза и хитрая улыбка отражали мнимое превосходство, отчего со стороны«Выматывающая была тренировка» «Тебе нужно расслабиться»
И фотография Люси. Среди высоких деревянных шкафчиков и девушек, случайно попавших в кадр, в профиль стояла босая изгой. Ее тело, со стекающими по коже каплями воды, было закутано в светло-розовое полотенце, оголяя ноги, плечи и шею — тонкую, просящую оставлять на ней поцелуи, но еще не изуродованная его засосами и собственными царапинами, — и дав простор воображению. «Окей», — подумал тогда обескураженный Нацу. Выпил таблетку и хрен с ним, завтрашний он разберется. В шесть двадцать один границы воображения частично уменьшились.«Сильно мучает утренний стояк»
Новая фотография, с которой была обрезана Ебанутая. По недовольному взгляду из-под слегка нахмуренных бровей и нудившимися губам не стоило больших усилий угадать, что фотографию ее заставили сделать, а на стеснение указывали покрасневшие щеки и закрытая поза. Нацу старался заниматься именно анализом, будто это могло помочь отогнать полную фотографию, где Люси перед зеркалом в обнимку с Ебанутой в черном полупрозрачном кружевном пеньюаре и чулках, подцепленных гартерами с ремешками до талии. Занавес. Парня пора откачивать. Теперь Драгнил был рад простым смс-кам Анонима. Пускай пишет, что ему захочется, пускай дальше шутит и измывается. Драгнил был готов это терпеть. Все, лишь бы этот ненормальный не совался к Люси. Пока что он использовал старые архивные фото, вот только не было гарантий, что он не начнет сталкерить за ней и отправлять такого рода контент уже из реального времени. Нападение помогло королю с изгоем сблизиться — ее раны и боль помогли. В следующий раз Нацу может не успеть, в следующий раз цена окажется выше, в следующий раз расплачиваться придется опять Люси. И этой опасности ее подвергал именно Нацу. Двадцать двадцать два. Боль отдавалась в висках, руки рефлекторно сжались в кулаки, подогреваемая легкой болью и мощными потоками сожаления и вины, перевоплотившуюся в злость. Двадцать двадцать два и сорок семь. Двадцать двадцать два и сорок восемь. Двадцать двадцать два и сорок девять. Двадцать двадцать два и пятьдесят. Нацу не дома, рядом не стоит груша, которую избивай, пока из мешка не посыплется песок. Он не может просто ударить в стену, наплевав, если что-то сломается. Он в гостях у своей девушки, пугливой и незнакомой со всеми сторонами его буйного нрава. Извиняться перед ней очередной раз Нацу не собирался. Мучаться было бессмысленно, ему все равно придется разблокировать телефон. — Тебе Хартфилия написала? Блять. — Ага, домашку по истории скинула, — раз придумал действенное оправдание сесть к изгою, грех было им не воспользоваться, даже если вместе они сидели только на биологии. — Вы раньше не общались, — голос тихий, без упрека. — Ага, — только и выдавил Драгнил, отпивая чай. Перед глазами стояла фотография Люси в белье, и щеки слегка залил румянец. Все два с половиной года влюбленности Нацу довольствовался лишь тем, что представлял, а теперь у него была фотография. Не то, чтобы в Люси было что-то сверхъявственное: широкие бедра, грудь третьего или четвертого размера, нет излишней худощавости или ожирения — стандартная фигура для семнадцатилетней девушки, но черт возьми… Это была Люси. Люси не была такой, как другие девушки, все в ней было зачарованным, манящим. Нацу облизнул губы и потер об штанину вспотевшую ладонь. В оправдание Драгнила, стоило заметить, что с утра смс-ка спугнула, а не посодействовала. И спустя пару часов, точнее в двадцать двадцать четыре, он подумал, как бы в этом выглядела его девушка. Не менее сексуально, особенно, если она засмущается. Стесняшка Юкино. — Я тебе нравлюсь? — неожиданно спросила Агрия, больше заинтересованная в содержимом кружки, которые она всегда держала двумя руками. — Я иногда считаю тебя очень глупой, — ответ был незамедлительным. Подвинув стул ближе, Нацу руками обвил девушку и прижался своим лбом к ее. — Ты знаешь, на меня жалость не действует. Если бы ты мне не нравилась, я бы не мучался и тем более не заставлял мучиться тебя. Малыш, хватит сомневаться, иначе я могу разозлиться. Очень сильно разозлиться. Беззащитная и хрупкая Юкино была вовлечена в долгий, страстный поцелуй. Доминантно, требовательно, жестко Нацу мял мягкие губы, языком скользил по ее деснам, по рядам зубов и оплетая ее язычок. Все, что позволялось девушке в заранее проигранной игре — пьянеть и загораться страстью. Каждое касание Нацу, каждое его грубое сжатие, каждый толчок, вжимающий ее тело в его, дающий ей прирасти, стать часть его, стягивало узелок возбуждения, тянущий, зовущий ее голод и желание. Разум Юкино расплывался, таял и отдавал контроль чувствам. С трудом, с силой воли она, бессильная, уцепилась за край барного стула, без которого уже бы упала в объятия Драгнила — способная исключительно подчиняться приказам Драгнила. Как умелый мастер, она в его руках, словно глина, естество плавилась, становилась послушной и покладистой. Дрожащая, чувственная к любому прикосновению Юкино с трудом оторвалась от Нацу. Девушка сбивчиво глотала воздух, прикрыв глаза и покачиваясь. Для безопасности Нацу притянул ее, укладывая на плечо. Ей стоит передохнуть, хорошо передохнуть. Не хотелось соглашаться с Сорано, но сегодня был идеальный день Икс: дом полностью в их распоряжении, Юкино за месяц обещаний и, судя по прошлым моментам уединения, была морально готова, как и Нацу, срочно нуждающийся в разрядке разума и тела, в подтверждении своих чувств к Юкино, к отсрочке их конца. Разумеется, сам первый раз навряд ли унесет Агрию на волнах наслаждения, тем не менее Нацу мог предоставить ей это во время прелюдий, которые он постарается сделать максимально приятными и запоминающимися (правда, боялся, как бы она в обморок не упала). Пора было переходить к «настоящему» распитию чая. — Н-Нацу… Я, я не могу, — с придыханием выдавила Юкино, удерживая в руках лицо Нацу, опять лезущего с поцелуями. «Слишком напористо?» — забеспокоился Драгнил. Если он ее спугнет, она ему не то, что сегодня не даст, ближайшие несколько недель ему ничего не светит. — У меня, — она облизала губы и привстала со стула, отстраняясь от горящей страсти. — У меня эти дни. На пару секунд в мозге производилась загрузка информации. — Пираты не боятся красного моря, — с максимально серьезным выражением лица сказал Нацу, и, заржав в голосину, согнулся пополам. Растерянная и устыженная Юкино замерла на месте, не зная, куда ей себя девать и что делать. — Успокойся, малыш. Я в курсе, это дебильная шутка, но я не смог удержаться. Да, шутить ему определенно не стоило. И все же его позабавило, как Юкино резко отвернулась, обиженная и оскорбленная. Легкий поцелуй в висок и обнимашки сзади всегда отлично работали. — Малыш, я дурак, окей? Не воспринимай все мои слова всерьез, — прижимаясь щекой к ее щеке ласково мурлыкал Драгнил. — Ты же прекрасно знаешь: будем ждать столько, сколько понадобится. Хорошо, Юкино?***
Сто восемь дней. Принуждать девушку к сексу и травмировать ее, особенно, когда она еще хрупкая маргаритка, глупейшая ошибка, которую может совершить парень. За ней необходим тщательный уход, чтобы позже она продолжала радовать глаз, иначе на восстановление доверия придется потратить времени еще больше, если будет возможно. Но, блять, как же больно от факта, что ты общительный, симпатичный и накаченный парень, полный тестостерона и жгучего желания до женской плоти, а секса у тебя не было сто восемь дней. Со второго, мать твою, июля. И если до этого Нацу просто думал: «Ну да, как-то долго ничего не было», — то, ощутив на вкус ее сладость, — почти что уловив желаемое, — его жажда усилилась. Потеря в шаге до достижения приносит больше огорчения, и ощущал это Драгнил как никогда остро. Сидящая меньше, чем в полуметре, Люси ухудшала положение. «Прелестно», — вот, что всегда думал Драгнил, смотря на Хартфилию. То, что она изгой, не означало, что девушка не ухаживает за собой и похожа на подземного тролля или двинутых на всю голову бодипозитивщиц-феменисток (что для Драгнила было одним и тем же, кто бы там не оскорблялся). Вопросами «где ты это купила?» Люси не осыпали, зато ее одежда всегда была чистой и опрятной. Сегодня же, очевидно, постаралась Ебанутая. Странно, что это не было не в отрицательном ключе. Вроде, немного макияжа, джинсы клеш, укороченный свитер и пару аксессуаров — ничего специфичного, но выглядела Хартфилия эстетично, более притягивающей, сексуальной. Даже если предположить, что у парня (королям все доступно — ага, хуй там плавал) мозг заплыл после парочки пикантных фото и недотраха, это ничем не лучше. Его манил запах ее духов и осознание, насколько она близко. Когда Хартфилия, зачеркнув очередной пункт в плане урока, залезла под стол за упавшим карандашом, Нацу старался не смотреть на ее задницу, в то время, как в голове рождались совсем иные фантазии. Хартфилия расстегивает его ширинку, невесомо прикасается губами к головке члена, перед тем, как обхватить, коснуться языком, отчего Нацу содрогается, как какой-то девственник. Заправляет прядь светлых волос за ухо и со смачным, пошлым звуком отрывается и вновь припадает, целуя его член, облизывая от основания до головки, и сама радеет от своих аккуратно-смелых действий. Жар расплескивается по телу, охватывает, сжигая остатки здравого разума от одного ее взгляда. Карие глаза смотрят в его, они полны смущения, но на дне удовольствие и страсть, что медленно всплывают на поверхность. Рваный вздох вырывался из горла. Конечно же, Люси обратно села на место и продолжила вести конспект. Невольно Нацу облизал нижнюю губу и так же незаметно для себя прикусил. Стараясь не смотреть на наручные часы, пальцем подцепил резинку на запястье. Счет до десяти пока что сложная и долгая техника, к которой нужно привыкнуть, и крайне удачно сегодня с утра по ВВС шел многосерийный детектив-сериал, где один из героев, тоже с проблемами контроля, натягивал и дергал резинку на руке — боль должна была отпугнуть злость. Раньше Драгнил боялся даже глянуть на Люси, как будто кто-то из друзей мог по малейшему жесту прочитать его, теперь он сидел рядом с Люси и богохульные (смешное слово, которое Нацу слышал только от Лис и ее родителей) мысли завладевали им. Плохо дело, раз полный одноклассников класс для него стал неважным препятствием. Если бы их не было, Нацу уже бы давно повалил девушку на парту, стянул свитер и продолжил то, что начал две недели назад. Слабые ручки упрутся ему в грудь, Люси будет говорить ему, что не стоит, не здесь, постой, но выгнет спину навстречу ему и промычит, когда он вопьется своими губами в ее, требовательно будет их мять, покусывать, сплетаться с ней языками. Заломленные руки уже не помешают целовать прекрасное податливое тело, увенчанное его засосами. Вид сверху на часто вздымающуюся грудь со стоящими сосками, на затянутые пеленой желания карие глаза тихой и робкой Хартфилии будет, несомненно, прекрасным, что сравнится исключительно с протяжным стонами и его именем, слетающим с ее пухлых губ. И как бы Люси не останавливала его минутами назад, она будет изгибаться под ним в экстазе, обхватит ногами его торс, прижимая еще как можно ближе, и ее бедра задвигаются в такт его. Блять. Нацу без шуток серьезно возбуждался. Долгожданное сближение, те фотографии, подпитанное, но неудовлетворенное вожделение — коктейль Молотова подан к столу. Это стоило прекращать, он ведет себя как мерзкий спермотоксикозник, которых всегда презирал. Нацу совсем не хотел бегать по школе со… Ебанный в рот. С грохотом, привлекшим внимание рядом сидящих подростков, Нацу упал на парту. От растущего под кожей жара, складка меж бровей пролегала глубже. Запутав пальцы в волосах, Нацу лбом прислонился к холодной, остужающей всего на пару секунд поверхности и мысленно считал от одного до десяти. Медленно, без дерганий глянуть на любимые часы с тоненькими, в вечном движении стрелочки. Нужно отвлечься и срочно. Из принципа не берясь за конспект, составление которых на них скинула миссис Мопс, возмущенная «бесстыжим» поведением класса, Нацу ухватился за первое, что попало в его поле зрения — блок стикеров. Интересная игра: прочти перечеркнутое слово. По большей части это были такие же планы на урок и практическую работу, что и на первой странице. Были и другие списки: домашки, продуктов или выполнение квестов в играх, планы занятий после уроков и свободное время, при которых мелькали имена Ебанутой и МакСадик. С замиранием сердца Нацу два раза встречал свое имя, но это были пустые «скинуть домашку Нацу». Больше, чем озадаченность составлением планов на все что только можно, Драгнил негодовал по пункту на сегодняшний вечер: «18.00 — Ромео». Маловероятно, что у Люси был или появился парень, однако сомнения хотелось развеять. — Нацу, можешь, пожалуйста, — услышал Драгнил, не успев задать вопрос. — Что? — Мои стикеры, пожалуйста, — еще тише заговорила Хартфилия, избегая встречи глазами. Нацу казалось, они уже перешли эту стадию. — Хартфилия, ты можешь не мямлить? Я нихрена не слышу, — грубее, чем хотел бы, ответил парень, перелистывая меж пальцами стикеры. Молчание заполнил звук вибрации от приходивших на телефон уведомлений. Проверив свой, Нацу с удивлением обнаружил, что писали девушке, и как в этот момент на ее лице появилось раздражение, казавшееся неправильным для молчаливой терпилы, у которой всегда все хорошо. Неожиданно чужая злость задела его. — Отдай мои стикеры, — поколебавшись, с непривычной строгостью потребовала Люси и протянула руку. — Пожалуйста. Пачка стикеров была кинута на стол. Нацу сложил руки на груди и уставился на девушку с тем же недовольством, что и она на него (правда, при этом поерзал и придвинул стул ближе к парте). Это оказалось лишним. Девушка, словно испуганный зверек, пристыженно отвернулась от него и отпросилась выйти, оставляя Нацу корить себя за несдержанность и идиотизм. Он ведь прекрасно осознавал ранимость Хартфилии, особенно по отношению к нему, прекрасно понимал, что от Хартфилии стоило держаться подальше, и прекрасно выучил свое умение раздражаться с нихуя и задевать неудачно подвернувшихся под руку. В переписке Люси не отказала сидеть с ним рядом из вежливости, отчего весь урок можно было наблюдать за ее нервозностью. Укол совести напомнил, что сел он с Хартфилией, потому что слишком горд — показать, что не испугался Короны. Каким же он порой был мудаком. В противовес Люси думала о том, какой же она порой была дурой. Заведенная очередными за день смс-ками — точнее, голосовыми от Флер, которая сегодня решила проверить границы дозволенности, — Люси подумала, что может выступить перед Драгнилом, одним из королей школы. Минутная смелость и ростки доверия по отношению к парню затуманили ее голову и позволили ей забыть, что они не на той территории, чтобы она смела показывать себя. В сознании Люси Нацу и Драгнил были два разных человека. Первый — парень, что спас и поддержал ее больше других. Нацу отвез ее в другой штат ради бургеров, наполнял разговорами холодные вечера на чердаке и три дня назад довел ее до слез от смеха, когда рассказывал о забавных случаях с поездки к брату в Германию и пародировал грубый немецкий акцент. Драгнил был баскетболистом под номером семь и Королем. Драгнил задирал Люси в средней школе и оставался равнодушен в старшей. Он ничем не отличался от других Королей: изгой был для него пустым местом, и ему не нравилось, когда пустое место становится чем-то большим. Иногда Люси путалась, однако отличать две личности в зависимости от компании и места было несложно. С этим можно было мириться, если она хотела сохранить их странную и, казалось, прежде невозможную связь. А Люси очень и очень сильно этого хотела. К облегчению, в туалете никого не было. Путы, сплетающиеся на шее исчезли, и из горла вырвался всхлип. Люси вытерла глаза — неужели она опять вернулась в среднюю школу, когда приходилось глотать слезы, заперевшись в одной из кабинок, и весь день терпеть насмешки в спину, потому что кто-то ее услышал? Однако никакой влаги под пальцами она не почувствовала — показалось. Они с Драгнилом уже сидели рядом на биологии в седьмом классе. Так же, как и сейчас, учительница отсадила его подальше от Фуллбастера на соседнюю к ней парту. Хартфилия была отличным отвлечением от скуки. Драгнил приставал к ней на уроках и подшучивал, пытаясь вывести на эмоции, и тем самым привлечь внимание к себе, показать, насколько он круче и выше всех. Была у Люси привычка на тестах — бормотать про себя материал, чтобы вспомнить его, и баскетболист никогда не упускал свой шанс. — Отсадите ее от меня! Хартфилия сошла с ума — она говорит с воздухом! — восклицал он, гордясь собой, и ловил в ответ подбадривающие смешки, а затем шепотом, в зоне ее слышимости, прибавлял: — Бедняжка отчаялась, совсем друзей нет. При взгляде на нее Драгнил, как хищник, уверенный в свей удаче, мерзко ухмылялся и щурил серо-зеленые глаза, где плясали опасные огоньки азарта, что прожигали Люси изнутри, познавая и уничтожая ее. В тот год Люси вела дневник и, хоть она никогда не приносила в школу, ей всегда казалось, что Драгнилу известно о нем, известно, что она пишет и ждет не дождется момента, чтобы прочитать его перед одноклассникам и вместе с гиенами вдоволь посмеяться. Отсадили и провели воспитательную беседу с Драгнилом только после случайно спаленной «шутки»: парень украл прокладку из ее рюкзака и приклеил на дверь, предварительно написав красной ручкой «Хартфилии». Учительницу озаботил вопрос издевательств над Люси, так что ей тоже предстояло встретится и поговорить на данную тему с администрацией. Это означало, что, если правда всплывет наружу, наказание баскетболиста и всей его компании не ограничится дополнительными часами отсидки после школы. Вызов мистера и миссис Драгнил в школу с раскрытием всей гнусности их отпрыска был определен. Разумеется, парень не был с этим согласен. В сопровождении лучшего друга он подошел к ней и схватил за плечо, пока та не успела ускользнуть. — Знаешь, некоторые топят своих одноклассников в туалетах, выкрадывают их дневники или вытаскивают голых из раздевалки, чтобы все поржали. Они — настоящие ублюдки, но я не делал ничего из этого, — и вновь он ухмылялся, сжимая плечо, не больно — ощутимо, с силой. Стоящий позади Грей молчаливо, с истощающей угрозой следил за ней. — Я же не такой плохой, да, Хартфилия? Призрачная надежда, что, может, потом у изгоя появится шанс подняться на ступень выше, рассыпалась, как карточный домик. — И я надеюсь, ты не полная дура и понимаешь — это были просто шутки, не более. — Конечно, — с трудом, давясь комом в горле, вымолвила бледная, дрожащая Хартфилия. Подобие жалкой улыбки появилась на лице. — Просто безобидные шутки. Все хорошо. На следующий урок Люси не пришла, душимая рыданиями в кабинке туалета. Как и несколько лет назад изгою на пару секунд хотелось смыть стыд и страх, что очернял ее с каждой проведенной минутой в этом чертовом здании. Или создать иллюзию, что она вовсе не изгой. Вода в школе всегда была одной температуры, в какую бы сторону не вертел кран. Люси подставила руки и смотрела на стекающий поток, забываясь в ощущениях оледенения. От кончиков пальцев до поверхности ладоней с верой, что холод не остановится и продолжит распростятся по ее телу. Проберется под эпидермис, под мышцы, под легкие и скует. Как Флер была огненной ведьмой, так и Люси желала стать снежной королевой — бездушной, без лишних эмоций и чувств. Однако Флер понимала, чем ей грозят изменения Люси, и даже сейчас пересекала попытки этого. Элементарное отвлекающее действие — ополоснуть лицо — грозило испортить макияж. Обычный повседневный мейкап Хартфилии состоящий только из теней и туши и использующийся только из-за вечного маминого «ты же девушка», не имел особого значения, однако то, что накрасила на нее Флер, легко размажется и Хэллоуин начнется раньше обычного. Проведенная вместе суббота за просмотром «Десятого королевства» напомнила, почему они, две противоположности, оставались подругами. Поэтому два дня назад Люси по первому зову притащилась к Короне. Тысячу и одну причин, почему ее бывший ебанный дерьмоед, раз серьезно променял ее на какую-то малявку, она слушала так же внимательно, как в первый, а не двухсот пятидесятый раз. На то, что причиной расставания были измены Флер (в тот момент было тяжело сдерживать смех, вспоминая приколы Нацу про ЗППП), конечно же, не было сделано ни намека. (Хотя Люси считала, что подруга расстроена не фактом расставания, а тем, что точку поставила не она). Также Гажила стоило благодарить за благоразумность: после того, как он вынес бывшую из спортзала, он не стал ее «успокаивать», как полагала та. Их концерты порядком надоели. Осуждать Корону не стоило — это ее способ справляться с проблемами. Рейвен, которая избавилась от техасской дурнушки и слепила Флер, окончательно рассталась с мистером Короной, поэтому вскоре тот должен был приехать с новой героиновой подружкой. Флер опять потеряла родного человека. Люси не была неблагодарной. Раньше ей нравилось ловить свое отражение. Раньше ей нравились редкие вылазки с Флер в клубы, когда она могла стать другой, могла почувствовать уверенность и собственное очарование, могла выслушивать флирт парней, каким бы мудаками они не были, могла быть хозяйкой положения, обламывая их. Раньше в крови бурлил адреналин от безумных поступков, к которым ее склоняла подруга. Флер давала почувствовать вкус жизни, такой другой, такой яркой и мощной, что дурманил голову Люси лучше травки. Однако это не была жизнь, предназначенная Люси Хартфилии. Вся прелесть в причастности короновских выходок была в их редкости. Элемент неожиданности был их частью, и все же, когда обдолбанная Корона валилась в дом Хартфилиев с фикс идей — показать, что под личностью изгоя скрывается такая же черная лошадка, как и она. С высокомерием и гордостью она уже рисовала картины, как конченый долбоящер Драгнил и вся его компашка слюнями подавится, при этом утверждая, что ее заебали свитера и на шее Люси нет нихуя. Это было слишком. Познания, как поебать на всех и вся с их мнением, Флер дополняла тем, что Люси не должна слушать никого — кроме нее, конечно же, — не должна дружить с низкорослой синевласной шлюшкой, не должна садиться рядом с Драгнилом, не должна с ним заговаривать и льстить его самолюбию. Все, чего достоин мудак вроде него, легкие поддразнивания. Почему-то факт того, что Нацу спас ее лучшую подругу, умножил ненависть к нему, а любые его действия побуждали к отместным действиям (а ведь ей еще не известно, что Люси общалась с Драгнилом вне школы, как и с Леви тоже). Отрубившуюся и отстраненную от уроков Корону пришлось оставить вместе с мамой. Отец один раз укоризненно спросил «И это твоя подруга?». Сколько раз он задавал этот вопрос — столько же пристыженность настигала Люси. Тем не менее ее больше пугало, что вечером это может вылиться в конфликт. С тех пор, как мама раскрыла, что недомогание вызвано беременностью, в доме весело напряжение, такое же осязаемое, как и воздух перед грозой. Мамина сияющая улыбка была не больше, чем аксессуар. По мнению родителей, все ссоры оставались за дверями кухни, но голос отца доносился в уголок Люси. Во всем опять был виноват Локи — Джуд не нашел иного выхода своей неуверенности, что подозревал жену в измене с ее бывшим учеником. Настаивал на ДНК-тесте, а иногда и на аборте. Раньше Люси становилось дурно от мыслей идти в школу, теперь и дома ее выворачивало наизнанку. Радовало, что слова развод не прозвучало ни разу. Возможно, отношения с отцом у Люси были менее теплые, но он оставался ее отцом, и было невозможно представить дом без хмурого отцовского ворчания на все подряд, педантичности, касающейся каждой мелочи, и запаха дешевого одеколона. В одной статье Люси вычитала случай о человеческой силе самовнушения: в середине прошлого века моряка случайно заперли в морозильной камере, и тот насмерть замерз, однако, когда камеру раскрыли, температура там была девятнадцать градусов. К сожалению, Хартфилия навряд ли когда-то сможет поверить во что-то настолько же сильно, как тот моряк, — от холодной воды она погибнет, только если решит утопиться в Массачусетском заливе. До туда было чуть больше тридцати километров. Не то, чтобы такие мысли часто закрадывались Люси в голову, просто нападение произошло ровно две недели назад, а весь мир вокруг решил, что этого не достаточно, и утягивал ее в тени иллюзорного мрака — ямы, которую рано или поздно засыпют обратно. Вот только у Люси не было излишней эмоциональности для печально известной королевы драмы, о которой будут изредка шепотком вспоминать подростки будущего, зато было огромнейшее чувство ответственности и полнейшее отсутствие эгоизма. Да и сегодня нужно было посидеть с соседским мальчишкой Ромео, а общение и подглядывание за Нацу (даже в средней школе Люси признавала, что он харизматичен, а сейчас было бы величайшей глупостью отрицать, что он не симпатичен и не хочется когда-нибудь провести ладошкой по кубикам пресса) ускоряли импульсы сознания и тела. Тонкая туалетная бумага в мокрых руках Люси рвалась на мелкие лоскуты, а голосовые Флер придется выслушать и ответить; максимальная внимательность и уважение к любому действию и слову — вечная плата Люси за их дружбу, особенно после того, как Корона отменила ради нее свои планы и смотрела старомодный, никому неизвестный сериал. «Люси, моя лучшая подруга — ты должна делится со мной обо всем», — как будто кто-то включил старую, запылившуюся кассету. И все же, почему-то ей, обладательнице столь драгоценного титула, предложение провести вечер в компании малолетнего дебила поступило от подстилки для педофилов, и почему-то альфа-придурок интересовался ее мнением, чтобы сесть рядом на биологии. — Мы лучшие подруги, — с холодной ненавистью напомнила Люси своему отражению и отвернулась прежде, чем увидеть неестественное ее лицу злорадство. Люси всегда и во всем слушалась подругу — девчонку, что отрубала курицам головы на техасской ферме и могла дать отпор любому парню, — но, как безустанно повторял Нацу, правила созданы, чтобы их нарушать. У Люси был секрет — ее собственный маленький секрет, — о котором Флер она ни за что не расскажет.***
Еще пол-урока биологии, и школьная неделя закончена. В начале дня восемь уроков Люси казались ужасно долгими, но оставшиеся тридцать минут теперь были не менее тягучими, а ее поход в туалет навряд ли сократил время хотя бы на треть. Хмурое настроение Драгнила не сделает хуже. Как ни странно, сначала грубость парня оттолкнула, но, медленно идя по коридору и морально готовясь к получасовым мукам, Люси вспомнила, что сидит рядом с Драгнилом. Со средней школы правила были усвоены: к изгою лезут только когда в крови бурлит энергия и тяга к озорству — парни, подобно домашним котам, предпочитали мучать мелкую мышь, нежели съедать ее, но, если они голодны — им плевать на тебя, главное, не мешайся. С девушками так не работало. Состояние стервы у них было перманентным. А во избежание грязных, замаранных ручек действовали издалека — предпочитали задавливать морально: слухи, бойкот, тихий смех за спиной.«Лишь бы надавить на жалость» «Лезет к Нацу, будто она особенная» «Одевается совсем как «жертва» нападения»
Без остановок и перерывов. Только если рядом нет Флер — ее лучше не триггерить лишний раз. Или Драгнила — по негласному мнению Хартфилия теперь была под его предположительным покровительством (узнавать, так это на самом деле или ему плевать девушку, пока не рисковали). Не то чтобы Нацу и вправду мог поиздеваться над ней, как раньше, просто, помимо него, в классе был еще Фуллбастер, Стрейт и Флога, а также другие одноклассники, что не откажутся выставить себя в лучшем свете. Кто-то пошутит — почему в учебнике нет бактерии Хартфилии? — а из Драгнила по привычке вырвется смешок. «Я надеюсь, ты неполная дура, чтобы подумать, что для него ты стоишь выше друзей» Это был Драгнил, и Люси стоило отличать его от Нацу. Но, входя в класс, вместо молчаливого раздражения направленного на наручные часы, изгой столкнулась с серо-зелеными глазами. Не очевидная, но уловимая и знакомая Люси тревожность с примесью пристыженности. У Драгнила был взгляд самодовольного безразличия, не такой. Сбитая подобной переменой, Люси застыла в дверях. — Все окей? — спросил лежащий на парте Драгнил. Люси избегала смотреть ему в глаза, пытаясь сосредоточится на тексте про сердечно-сосудистую систему и погасить внутреннее смущение. — Ты сегодня хуже обычного. Корона? Как назойливых букашек, Люси отгоняла мысли, что Нацу думал и наблюдал за ней. Тепло в груди растекалось как мед — плотное, в котором утонуть не сложнее, чем в болоте. Это же тепло придавало силу стуку сердца. — Просто день не очень, — Флер достаточно в это внесла, но обвинять ее во всем было бы несправедливо. — А если честно? — А если честно… — Люси заколебалась, неуверенная, достаточно ли она близка, чтобы докучать ему своим нытьем. — Все хорошо, — чуть не сорвалось с языка, как Драгнил ее перебил: — Только без своих все хорошо. Горький смешок удержать было невозможно. — Ужасно. После нападения Шакала и Занкроу было лицемерным называть обычный пятничный день «ужасным», и все же, когда с самого утра сгущаются тучи и твой каждый новый шаг поражает молния, другое слово подобрать было удручающе тяжело. — Я тоже поеду в Чикаго, — продолжила Люси, чувствуя выжидающий взгляд. — Мне предложили поучаствовать в чикагском Spelling Bee, и родители решили, что для меня это будет неплохим отвлечением. В следующую субботу, двадцать седьмого октября, баскетбольная команда и группа черлидинга отправится в Чикаго на соревнования. За именем свободных мест, то ли еще чего, другим ученикам предложили отправится в поездку, правда, с образовательной целью. Мистер Мелон был одним из сопровождающих учителей — он сразу записал в поездку учеников, что занимаются с ним дополнительно. В их числе была Хартфилия. С ответом «я подумаю», который подразумевал под собой «нет, спасибо, я лучше поучусь лишнюю неделю», мистер Мелон все равно придержал место, игнорируя десяток других набивающихся учеников. Сегодня с утра мама сделала ей сюрприз, мало ей Флер было. Лейла вчера забыла сообщить, что мистер Мелон позвонил ей лично, конечно, разукрасив все плюсы и гаранты, что даст Люси поездка (Люси с Леви пришли к выводу, что школа просто возмещает моральный вред, чтобы мистер Хартфилия не исполнил угрозы по предъявлению обвинений, хотя навряд ли бы это и в правду зашло дальше). А также оповестила, что в те же выходные поедет в СПА-центр со своей университетской подругой по прозвищу Аквариус. Прежде всего Люси тревожилась: во сколько им обойдутся поездки, ведь ни то, ни другое не было бесплатным подарком. Только потом она задумалась о том, что ей предстоит пережить: на время соревнований спортсмены будут заняты, а вот поездку в автобусе, — которая продлится больше суток только в одну сторону! — понадобится разбавить развлекательной программой. Как и с выпускным в средней школе Люси боялась побеспокоить родителей раскрытием причин, почему ей категорически нельзя туда соваться, а теперь, когда мама в положении, излишний стресс был противопоказан. Ком вставал в горле, вспомнив, как была рада мама, что ее дочка съездит развеяться в компании друзей. Разбить маме сердце было бы слишком жестоко. По тому, как Нацу водил пальцем по оводу часов, отслеживая стрелки часов, было ясно, что и он понимает причину ее удрученности. Когда он нахмурился, поджимая губы, Люси ощутила ломкость в костях пальцев от желания провести в утешении по розовым волосам. Это не его вина. — Тебе говорили… Начал, привстав парень, и замолчал, случайно коснувшись ее ладони с почерневшими кончиками пальцев и посиневшими ногтями. Складка опять пролегла меж бровей Нацу — он отвлекся и тут же озаботился другим. Люси поспешила натянуть рукава свитера и спрятать руки под парту. Трех секундное молчание и фокусировка взгляда на опечаленном лице девушки вернули Драгнила в прежнее русло мыслей. — Не нервничай ты так. Уверен, МакСадик неплохая группа поддержки — я не слышал, чтобы двум гикам было скучно друг с другом. Да и в поездку едет Ебану… Корона, а с ней ни один здравомыслящий связываться не будет — без обид, но кто есть более бешеный, чем она? — Нацу прервался, наверно, как и Люси, представив обреченного глупца, что падет жертвой Флер (Люси смолчала, что в начале неделе именно Нацу был тем самым безбашенным). — Если парни начнут наглеть, я что-нибудь улажу или Лис взвоет к состраданию — она в этом профи. Относись к этому, как к обыкновенной поездке, и не накручивай себя. Люси не любила принимать помощь других — это заставляло чувствовать ее еще более жалкой. От слов Нацу, его открытой и доброй улыбки и полном решимости, но не менее заботливом взгляде сердце забилось быстрее, наполняя вены сладким нектаром и вкусом пробуждающейся весны. Уголки губ сами глупо поплыли вверх. Прежде, чем Люси произнесла вежливый отказ и благодарность, она заметила, как парень быстро оглянулся. Запястье обожгло. Сквозь гул пульса в ушах Хартфилия услышала: — Пиздец у тебя пальцы ледяные. Наверно, чтобы остудить горевшее внутренним жаром лицо, девушке стоило закрыть его руками, но она не сделала и не сказала ничего. Мужские пальцы заскользили вниз под парту, обхватывая и разжимая ее кулачок. Тело, мышцы, кости Люси знали, что Нацу всегда теплый, как зимняя грелка, что он пахнет мускатом и хвоей. В Люси вкрапилось прикосновение его рук: мозолистых, с грубой кожей, но массирующих, растирающих ее руки нежно. Недостойная и зазнавшаяся — вот как называли Люси черлидерши. Их нельзя было посчитать не правыми. Однако сейчас ей было наплевать. Люси с Нацу уже сидели рядом, прижимаясь друг к другу до этого. Она обнимала его, он был не против. Объединенные и скрепленные лозами боли и воспоминаний, они уже разделяли краткий миг в соприкосновении губ друг друга. Вечер выпускного бала по завершению средней школы не был сном — она была изгоем, потонувшей, без единого шанса, без единого просвета; он был одним из следующих королей старшей школы — всеобщий любимчик и заводила. Прошлое не было сном и больной фантазией, а Люси смелела и не позволяла разжиженному от влюбленности разуму усомнится в своей новой вере — она для Нацу особенная.