***
После смрада машины, где смешались собачья шерсть, шесть вкусов ароматизаторов, висящих на зеркале, и травки, затхлый воздух трейлера был приближен к благодати. Однако это было последнее, на что стоило обратить внимание. Это был не трейлер, это была антикварная лавка. Граммофон, большие часы с дверцей для кукушки, печатная машинка, странная деревянная мельница — единственное, что выделялось, потому что все остальное было мелкими механизмами, приборами и игрушками, расставленными по полкам, смешанными с современными бытовыми машинами. На стенах не было живого места без старых черно-белых фотографий прошлого века, плакатами и желтых страничек газет, которым было как минимум по сорок лет. Из ретро атмосферы выбивалась связка марионеток, подвязанных в одном из углов комнатки; нитки и конечности сцепились, отчего в темноте сначала казались огромным пауком с десятком лап. И тряпичные куклы. Одетые, но безликие — Драгнил надеялся, что они просто незакончены, иначе они будут еще более жуткими, чем подвешенные человечки. Удивительно, как все умещалось в семи квадратных метрах. Все было настолько захламлено, что ни кровать, ни кухня не пробивались сквозь них. А также, не менее поразительно, это не напоминало убежище сатаниста или психически больного человека (немного), как напредставлял себе Нацу, за исключением одной картины. Череп на черном фоне, по правую сторону которого стояли песочные часы, по левую — красный цветок, и выцарапанная (именно выцарапанная, а не нарисованная) надпись «Momento mori». О значении написанного парень не знал, хотя где-то слышал фразу. Холодная капля пота скатилась вдоль позвоночника, возвращая из захватывающей дух заинтригованности. Бикслоу был подозрительным типом, и вести себя с ним стоило осторожно. Если Лисанна, тонущая в эндорфине и окситоцине, была околдована эксцентричностью и раздвоенным языком своего интернет-парня, Нацу, как верный друг, должен был оценить все с объективной точки зрения (насколько это возможно, потому что мнение, что Бикслоу видит в Штраусс исключительно развлечение, не изменилось). То, что попало в интернет, остается там навсегда. Новая страшилка, правдивость которой Нацу раскрыл айтишник с отцовской работы. Хибики не поддерживал стереотипы о представителях своей профессии — он был типичным представителем лощенных метросексуалов, поэтому вменял в себя гейскую замашку нажираться с двух бокалов яблочного мартини. Стоило Хибики завидеть свежую кровь — Нацу, который просто приехал за отцом, — он спешил просветить несчастного, научить жизни, раскрыть парочку интересных секретиков, похвастаться, какая он ахуенная секс-машина и сколько телок на него вешаются, да парочку сплетен (слушал его Нацу угара ради). Поиск усложняло непостоянство и любовь Бикслоу менять внешность — с его резкими и точеными чертами лица он оставался узнаваем, и все же, когда перелопачиваешь сотни фото, в итоге все они становятся одинаковыми. Однако, убив несколько часов, информации добылось достаточно для компромата (при условии, что это парень Лисанне ничего не рассказывает, а не то, что подруге просто захотелось повредничать). Все странности в общем можно было свести к одному — Бикслоу личность творческая. На протяжении семи лет мелькал в новостях, как участник разных дизайнерских проектов и конкурсов. По фотографиями старых профилей следовало, что сменил три университета, ни один не окончил. Профессия — реставратор, есть страничка в интернете. Натыкался Нацу также и на колдунов, друидов и экстрасенсов: Бикслоу со своей артистичностью и хитрым, «проникновенным» забалтыванием языка очень и очень мог быть кем-то из мракобесов, однако имена, как и сам он, выбирал каждый второй шизик. Бикслоу был Бикслоу в основном для Лисанны, у остальных друзей он числился как: Ворон, Барион, Окулус, Перфицус, Икс (что может быть ленивее?). По документам — пока что Ненетел Саргас, если опять не сменил имя. В Портленде, штат Орегон, в конце сентября две тысячи пятнадцатого года охотничья собака привела своего хозяина к особой добыче. Под дикой яблоней лежали останки. Скелет принадлежал экстрентричной (именно так писали почти во всех СМИ) двадцатидвухлетней Эвер Гринсон, пропавшей больше месяца назад. Первым и главным подозреваемым душителем-убийцей стал ее парень Антарас Берген — или Кукловод, как его называла сама девушка. По словам всех знакомых убитой, ее парень был фриком — красится, куча пирсинга, неуравновешенное поведение, совсем неподходящее «нормальному» человеку, — и никто из них не сомневался, что он мог сотворить нечто подобное. Недолго до исчезновения Эвер не единожды повторяла подружкам, что Кукловод ее раздражает и она планирует его бросить. Антарас неделями находился под следствием — дожди ускорили разложение и смыли большинство улик, звери растаскали половину останков. Возможно, парня посадили бы, однако спасла его смена следователя (старый отклонился по причине инсульта); тот откопал, что отчим убитой домогался до падчерицы (подружки считали, что Эвер просто хочет привлечь внимание, для нее было нормально приукрашать детали), а его алиби не прошло проверки при повторном рассмотрении. Нацу относился к этому скептически: вина отчима не была полностью доказана, как и невиновность Кукловода. Адвокаты, давление сверху, некомпетентность работников, загруженность, мелочность дела — много факторов могли одновременно спасти и погубить обвиняемого. Настоящее имя Бикслоу можно было попросить узнать у отца, но по подобным пустякам его трогать было стыдно. Самостоятельно Нацу нашел уже удаленную фотографию паспорта (всё, кроме имени, закрыто) из Instagram с подписью «из Дара божьего в Антараса». «С самооценкой проблем нет», — сначала подумал юный Шерлок и, лишь засыпая, догадался, что нет, все не просто так — тут должен быть смысл. Можно было предположить, что настоящее имя Бикслоу/Ненетела/Антараса/Кукловода/Фрика (подчеркнуть, что больше нравится) — Матеус, Ян, Иогоанн, Теодор, Джонатан или еще какое; имена пуританские, высока вероятность, что родом Бикслоу из Новой Англии, но не факт. Находок было недостаточно, а ресурсы исчерпаны. Нацу был одновременно доволен и недоволен. Бикслоу не был больше мифическим сфинксом, говорящим загадками, тем не менее это не делало его безобидным котенком. Строить заговоры и настраивать Лисанну против парня Драгнил не собирался, просто он чувствовал себя спокойнее, когда был предупрежден. — Я хочу показать тебе кое-что, — Бикслоу стоял около захламленного стола. Он выбивался из общего упорядоченного хаоса трейлера. На поверхности валялись инструменты: ножи, кисти, краски, пила, дрель, насадки для дрели, гвозди, крючки, пинцеты. В центре — солнце безобразия — шкатулка с церковными витражами на крышке и арками с окошками по бокам. — Я долго не мог найти вдохновения доделать ее, но сегодня ночью музы снизошли до меня. Внутренности шкатулки пестрили тем же множеством деталей, что пристанище Бикслоу, каждую из которых нужно внимательно вылавливать, разглядывать, узнавать ее историю и возвращать на место, чтобы целостность мозаики сохранилась — самостоятельные компоненты создавали отдельную и такую же самостоятельную картину. Восхищение ручной работы над стольким количеством мелких фигурок и элементов не растопляло внутренний холодок Нацу. Хоть и будучи крещеным при рождении, его всегда настораживали библейские мотивы, даже если это яблоня с еле различимой в ветвях змеей и скрижали под ней. В религии не было ничего дурного — как Нацу необходимо держать ситуацию в своих руках, так и другим отчаявшимся необходима вера во что-то или кого-то, — но, воспитываясь людьми, что каждый день видят смерть, безумно надеется, что творящийся в мире пиздец умысел вселюбивого господа. Религия — это политика и фанатизм, и точка. Последнее подтверждалось работой Бикслоу. Вокруг дерева кружили человечки в костюмах крестоносцев, ку-клус-клана, монашеских одеяниях. Вместо мраморных бело-церковных стен, как снаружи, внутри они были обгоревшими, с присущими обваленными досками и пылинками пепла на полу. Приукрашали их висящие полотна с красными крестами и кругами на белом фоне, с нацистской свастикой и изображением индийских богов. Как участник глупой викторины, Нацу с азартом угадывал известные ему секты. В столике с красными стаканчиками, наполненные виноградным Flavor Aid и нотками цианида, безошибочно определялся «Храм народов» с последующим массовым самоубийством. Три похожие друг на друга заляпанные в крови девушки, склонившиеся над исполосованной беременной красоткой Шерон Тейт (и кажется, на стенке проглядывалось кровавое слово pig) — легкотня, — девочки Мэнсона. С трудом, но Нацу вспомнил, что двуспальные кровати в углу шкатулки с укрытыми фиолетовыми одеялами поверх трупов были сектой то ли «Врата Рая», то ли «Врата Небес». И… Нацу не особо интересовался сектами, кроме тех, что приводили к массовым самоубийствам. То есть в основном только теми тремя, «Орденом Храма Солнца» (к сожалению, от них только полотна на стенах и следы огня) и еще какой-то японской. Ну и ладно, тридцать пять очков Гриффиндору он подарил. — Именно ты стал приманкой для прекрасных древнегреческих проказниц, — вырвал из «игры» Бикслоу, про которого увлеченный парень совершенно забыл. Семь девятнадцать. — В каком смысле? — Драгнил сжал челюсть и кулаки. До него же сейчас не будут домогаться? — Ты напомнил мне одного старого знакомого. Погружаясь в раздумья, взгляд Бикслоу стал пустым и отстраненным. До чего же странно, что без линз его глаза — голубые с зелеными или серым крапинками — сохраняли пронзительность и необъяснимую мистичность. Не было сказано еще ничего, а Нацу невольно желал узнать историю от и до, как мальчишка, который повелся на легенды о морских чудовищах бостонской бухты, призраков сгоревшего здания бывшей мэрии Фейвилл и приход Кровавой Мери после ее призыва. Фрик многое терял, занимаясь реставрацией вместо экстрасенсорного шарлатанства. — По словам Птенчика и ваших одноклассников, ты парень что надо. Игривый, бойкий, активный — иногда чересчур — джек рассел терьер. Я сначала не мог решить, кто ты: доберман или джек рассел. Интуиция меня не подвела. Вовсе ты не мелкая неугомонная шавка, ты уставший от шума и людей пес. Ты еще скачешь, улыбаешься — иногда все еще тот веселый щенок, — и как же они ошибаются. Перед твоими друзьями стоит старая, ими самими придуманная иллюзия, но я вижу клубившийся в тебе гнев, — Бикслоу увлекали собственные фантазии. Глаза горели, и дыхание слегка сбивалось. — Может быть, я прибыл не вовремя, может, наблюдение нарушает мое вмешательство, но это не нормально, когда хорошие мальчики скалят зубы и тихо рычат, пока все вокруг смеются. — Ты сказал, что я напоминаю знакомого, — грубо перебил Драгнил. Его настигла изумленность, она же была новыми дровами для раздражения. Нацу любил, когда его хвалят, а не сравнивают с собаками какие-то психи. Как и в прошлые разы, слова Бикслоу не были лишены истины. До этого учебного года постоянными внешними раздражителями Нацу являлись Флер Корона и Гажил Рэдфокс. Если ему сейчас дать тетрадь с названием «Бесят», то туда будет записан каждый второй, а учитывая, что будни Нацу проходят в школе и на тренировках, все в конце концов окажутся там. Через пару дней существования вместо имен в тетради будут мелькать: еблан, тупая пизда, отморозок, мудозвон, членососка, пиздаболка, долбоеб номер один и номер два, и так далее, и далее. Исключением будут исключительно Игнил и Хартфилия. Тем не менее это не значит, что их не будет вовсе, просто, в отличие от остальных, они так и останутся «папа» и «Люси». — Это было вступление, — покачал головой Многоименный. Эссе на три тысячи явно не были для него трагедией. — Ты зацикливаешь внимание не на том, что нужно, Доберман. Мораль моего наблюдения: твоя агрессия была очевидна. Но ни Птенчик, ни твоя милашка, никто из твоих друзей этого не замечает. И только, если им указать, они задумаются на пару секунд, пожмут плечами и с умным видом протянут: «Да. Есть что-то такое». Тогда — лишь может быть тогда — они станут приглядываться, различать тебя настоящего от образа в их голове, — Бикслоу усмехнулся и постучал указательным пальцем по голове. С распахнутыми глазами (один из которых подбитый) и стоящей колом вчерашней укладкой он походил на сумасшедшего ученого, который не прочь полазить в чужих мозгах. Почему-то он не продолжил тарабарщину. Глубокий вдох, как когда переводишь дыхание после долгого, тяжелого дня. Замолчал. Взгляд вновь вернулся к собственному творению и вновь стал отстраненным. Без сияния задора мрачность комнаты сгущалась. — Старого друга напомнил мне не конкретно ты, а твой феномен. Наверно. Я сам не думаю, что это именно так, но это единственное объяснение, которые ты сочтешь «нормальным»… Шестое чувство подсказывает мне, что есть между вами нечто схожее, — еще один глубокий вдох и выдох. На секунду Нацу заметил на лице, которое уже искажалось морщинами от вечной улыбки, знакомую усталость. Без слов читалось «какое же все дерьмо». — Не ищи в этом логику. Сегодня узел Кету входит в одиннадцатый дом, и это самый благоприятный день налаживания связей дружбы для нашей маленькой принцессы. И хвастун я страшный, немного есть во мне от Фальстафа. Не бей меня. — Говори уже. — Не терпится? — Бикслоу еле сдержал смешок от хмурого бурчанья Драгнила. Семь двадцать два. Говорил в Драгниле не прежний интерес. Нет, нет, нет. Теперь до него дошло, к чему все идет. Фрик взывал к сочувствию, показывал, какой он бедный, несчастный, пожалей меня, не будь таким злым, Доберман. И станут они двумя подружками, скрестившими мизинчиками свои маленькие секретики. — Не возвышай ожидания только, история на самом деле не так уж и захватывающа, — тем не менее кадык Бикслоу заметно дернулся, раздвоенный язык прошелся по пересохшим губам. — Разве, если ты не попросишь нечто леденящее кровь в венах. «Вроде твоей дохлой подружки Эвер Гринсон, Кукловод?» — подумал Нацу и злорадно представил, как лицо загнанного в угол Фрика искажается растерянностью с налетом подступающего страха. — Был у меня старый дружище Фрид — я иногда так его и звал, «старик», больно манерный и светский был. Фрид был самым адекватным человеком, которого я когда-либо знал. Разумеется, было бы это так, сошло за настоящий бред. Все знают, что ЦРУ зачищает самых нормальных из нормальнейших, угрозы нашего общества, — Бикслоу кратко хихикнул от собственной гениальности, до которой Нацу еще недостаточно преисполнился в абсурдности сознания. — Мало того, что был — господи, прости — геем, так и умудрился влюбиться в главного говнюка университета, типичного избалованного сынка декана, который привык получать, что хочет. Имя у него было созвучно с Лексус, так что не хухры-мухры. Несмотря на всю токсичность в его мозгу, временами он был таким же крутым, как эти тачки. Не знаю, что между ними случилось до моего пришествия, а Фрид прямо-так и тащился от Лаксуса. Восхищался им, будто он был не главным университетским мудилой, а рок-звездой. И, как преданный фанат, не видел ни хрена. Лаксус менял девчонок чаще, чем ты ешь свои крекеры, — Бикслоу вел рассказ с маской непринужденности и некой приятной ностальгией, которую легко подделывал, но легко ломающуюся при появлений настоящих эмоций. — Кстати, у тебя есть с собой? Со вчерашнего свидания крошки в рот не взял. Голубо-зеленые-и-хрен-знает-какие-еще глаза заблестели. — Ты меня утащил с улицы во время пробежки. Как думаешь, я брал собой крекеры? — Не практичный ты, Доберман. Если тебя похитят, не сможешь устроить себе желаемую последнюю трапезу. Смех напряг баскетболиста. В какой-то мере он казался сам себе похищенным. (Как минимум его заставляют слушать поэмы о несчастной гейской любви. Спасибо, блять, это именно то, что в жизни ему не хватало, точно бы без нее сегодня помер. Наверное, стоит в конце Фрику в ноги покланяться, а затем въебать и больше не связываться с поехавшими, пускай тот ночью зарежет дурашку Лисанну, насрать. Заебали все. Почему ему нельзя просто спокойно побегать с утра или поспать? Видит ебанный господь, нужно было ему вчера вечером принять снотворное, и разъезжал бы этот долбонутый по району, и, может, арестовали бы его, на кого-кого, а подозрительный маньяк точно типаж Бикслоу, не зря его первым заподозрили.) — На чем меня прервал мой голод? — усевшись на стол, предварительно сметя инструменты в сторону, на секунду Бикслоу замер в позе мыслителя и продолжил (семь двадцать семь. Резкие смены настроения точно слепливали образ шизика). — Ах, да. Голубок Фрид терпеливо ждал, когда объект влюбленности уделит ему внимание. Лаксус уверял, что в его генетическом коде нет места пидорству, но, очевидно, он пиздел. Даже самая преданная псевдо-любовь исчезнет, если ее не подкармливать. — И все узнали, как он ему подсасывает? — бросил Нацу и поежился, вспомнив один схожий случай с его друзьями. Его просто от гейского порно блевать тянуло, как бы там все не было вылизано, так ему решили предоставить оффлайн показ. Ахуеннейшее Рождество и новые ментальные травмы, ему-то со Стингом до сих пор общаться приходилось. Какого было тому говнюку — говнюку, имя которого созвучно с Лексус, — которого, несомненно, многие тихо терпеть не могли, страшно представить. Хотя, скорее, жалко. — Такой вариант был. Разумеется, они оба не были дураками, так что, если что и было, — я лишь предполагаю, — их бы и третий всевидящий глаз не обнаружил. Нет, Доберман. Cherchez la femme — все дело в женщине, — последнее слово было выделено многозначительной интонацией. Простое слово «женщина» в устах Бикслоу приобрело целостность и плотность опасного существа. Крайней опасного существа. — Может, мой старый друг страдал от синдрома Адель, может, на деле он был наивным влюбленным идиотом, но Фрид тешил себя надеждами о слащавом диснеевском «жили они долго и счастливо» и терпел каждую дамочку, ложащуюся в постель его ненаглядного. Когда появилась она, та самая Женщина, ничто не намекало на изменение константы. Повстречались они неделю, две, месяц, а Фрид мне повторял, как мантру, «ему наскучит, и они расстанутся». Да, именно так все и будет, думали мы. Пока Лаксус не сделал Ей предложение. Вот это удар в спину! — с нездоровым ликованием воскликнул Бикслоу, и даже тени на стенах дрогнули от неожиданности, чтобы вернуться на место и сгуститься сильнее, приманенные вкрадчивым полушепотом. — Голубка Фрид был убит, и единственное, что могло его спасти, — пришедший за утешением Лаксус. Нужда Лаксуса во Фриде. Но сексист и мудачье Лаксус заявил, что та Женщина — она та самая, и он добьется ее. Добьется несмотря ни на что. Бам, бам, бам! Вот тебе, старина Фрид! Истекай кровью, наслаждайся и «Привет, тьма, моя старая подруга»! Одинокий горький смех заполнил маленький захламленный трейлер. Прежней заразительности в нем не осталось. Смех, походивший на воронье карканье и визг в смешенье, проникал в щели и углы. Он пугал, хотелось скрыться от него побыстрее. Или заткнуть его источник, чтобы оно никогда в жизни не произвело нечто похожее. Вот тебе и внезапное душеизлияние, блять. Семь тридцать и тринадцать. Сорок одна секунда передышки и скомканного, рваного молчания. Драгнил немного преувеличивал, уверяя, что выглядит парень на тридцатник, однако сейчас, без макияжа, с грязными, стоящими в разные стороны волосами и расцветающим синяком под левым глазом, можно было сказать, что возраст вежливо приуменьшили. Такой же старый, не вписывающийся в нормы, но идеально подходящий хаосу трейлера. Вот только навряд ли кто-то сможет его реставрировать так же умело, как делал он сам. План Бикслоу сработал. Нацу поверил, что в соревновании «Кто поведал в жизни больше дерьма?», он окажется полнейшим лузером. И будет этому рад. — Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои, — Бикслоу знал это наизусть, не как заученный стишок, и бормотал механически, будто ему не стоило приложить ни единого усилия. Нацу сомневался, что набожная миссис Штраусс потягается с ним. — Ветхий завет. Исход. Глава двадцатая, стих с четвертого по шестой. Я назвал работу «Вторая заповедь». Семь тридцать два. Неужели с его прихода прошло двадцать минут, а не год? Бикслоу опять посмотрел в упор на Нацу. Глаза фрика теперь казались не светлыми, а затянуто-темным. Лучше бы он был в своих сюрреалистичных кислотных линзах. — Вы с Лисанной стоите друг друга. Два христианских шизика, — буркнул Драгнил и постыдно опустил взгляд на шкатулку, тщательно рассматривая. Легко что-то упустить. — Специально для меня заучил стишок? — Некоторые бесполезные вещи никогда не выкинешь из головы, — Бикслоу пожал плечами. Его взгляд продолжал упираться в затылок парня. — Но частично пришлось повторить. Вечно путаюсь в пятом стихе. — Звучишь так, будто и сам был сектантом, — Драгнил попытался издать смешок. Получилось похоже на кашель. Приступ злости стискивал надвигающиеся стены и наблюдающий за ним, как за экспериментальной мышью в клетке, Фрик. — Можно и так сказать. Мышцы налились свинцом, и мысли повторяли статьи СМИ об убитой Эвер Гринсон. Нацу сам не понимал, почему страх наступал ему на пятки. Выебываться (а то, что вылетало изо рта Многоименного, было ничем иным, как выебонами) дохуя заумными фразочками Драгнил не сможет, но он тоже кое-что слышал. Весь мир — театр, а люди в нем — актеры. Антарас Берген или Ненетел Саргас, или Дар божий, был абсолютно прав. Люди выстраивают образы в своей голове своих друзей, семьи, случайных прохожих — налепливают на других удобные им самим роли, чтобы в итоге сделать это с самим с собой и затеряться на сцене. Антарас Берген или Ненетел Саргас, или Дар божий играл по своим правилам: какую маску он наденет в твоей голове, когда он ее сорвет и сменит. Флер — ебаннутая, а Бикслоу — псих. Две константы. Прятаться и вякать издалека Нацу не станет. Он не трусишка, даже если в горле застрял ком и медленно задыхается. Никак уж нет. Драгнил поднял глаза от шкатулки и наткнулся на блеклый шрам во внутренней части запястья Бикслоу. Тот практически сливался со смугловатой кожей, такой и не приметишь, если не станешь разглядывать; Нацу в детстве такие шрамы называл «древние». У его отца было семнадцать подобных полос, три из которых красовались на лице, еще двое — на шее, остальные разбросаны по всему телу, а новенький в районе груди получил два с половиной года назад. Почти все Игнил получил в старой жизни, когда он был еще военным, женатым на школьной подружке, а не на «малолетке с прицепом» (так бабушка с дедушкой со стороны отца кодировали Регину, мать Нацу). Игнил же считал, что кончающие жизнь выстрелом в голову и резанием вен психопаты, привлекающие к себе внимание (как привлекала внимание Эвер Гринсон жалобами о домогательствах отчима). На второй руке была повязка, но Нацу не сомневался, что там найдет идентичный шрам. Резался парень явно не от потери девушки, такое бы СМИ не упустило. Было что-то еще, до чего юный Шерлок не докопался. Или же Дар божий был всего лишь эмоциональным подростком — все творческие личности эмоционально нестабильные сумасшедшие. — Больно было? — его шанс схватиться за спасительную ветку. Гнев притих, нагловатая самоуверенность прикрыла щитом. Страйк! Недоумение и смятение вызвали у Бикслоу нечто похожее на спазмы, гримаса кривилась и разглаживалась, будто он не знал, какую маску выбрать. Но в итоге взял старый добрый способ — рассмеяться. Семь тридцать четыре. На телефон пришло уведомление — Так что случилось с твоим «стариком»? Он просто принял поражение? — спросил Драгнил не то, чтобы сильно заинтересованный в продолжении истории, но продолжительно длящиеся (прошло как минимум двадцать секунд с вопроса) хриплые звуки — смех вроде как — и истерические припадки Фрика настораживали и раздражали. — А вот к этому вопросу я подготовился! Помимо груды раритетного хлама, в семи квадратных метрах размещалась также книжная полка, не особо выделявшаяся в затемненном, пропитанном старостью и запахом краски комнатке. Навряд ли трейлер использовался по прямому назначению и в своих путешествиях спал парень в машине.«ты сдох или умер?»
Отправляться с сомнительными типами неизвестно куда — естественный отбор вошел в чат. Поэтому Нацу предупредил Фуллбастера, с кем, в какую машину, с какими номерами и в какую сторону он направился, рискнув в моменте. Может, Грей и перестал числиться в списке друзей Нацу, но он-то так не считал и просто-напросто был надежным парнем.«Уже убит и расчленен»
«наконец-то, думал не дождусь»«Постой»
«Я что-то слышал»
«Боже мой»
«Грей»
«Твой плач слышен здесь»
«Перед похоронами прими успокоительное»
«Не позорься»
«А то мне стыдно за тебя»
«прекращай шароебиться» «и напиши юкино. пишет, ищет тебя» «щас еще возьмет в обморок грохнется» В руках Бикслоу оказалась тонкая книжонка, потрепанная, со подогнутыми краями, пожелтевшей от времени бумагой, от запаха которой нос Нацу сморщился и ноздри расширились. На обложке было кратко написано: «Сборник стихов. С. А. Есенин». Без крайностей, в меру чувственным голосом парень зачитал: — Я положил к твоей постели полузавядшие цветы, и с лепестками помертвели мои усталые мечты… Драгнил не особо удосуживался вслушиваться. Литература никогда не была его коньком, поэтому с ее выполнением он всегда просил помощи у своих девушек, теперь и у Люси. Если в стихе и был глубокий, проникновенный смысл, от которого млела бы его учительница английского, миссис Каби, до тупого баскетболиста подобное дойдет после тщательного разжевывания (в такие минуты он тоже не особо вслушивался и тайком пялился на грудь и ключицу своей девушки). Разумеется, это было очевидно. Фрик снисходительно сохранял улыбку, облизнув раздвоенным языком губы, как бы говоря «попробуй отгадать мою загадку». И, несмотря на спутанные эмоции от смягчения до напряженности, Драгнил все равно раздражался в его обществе. Почему нельзя говорить прямо? У него пунктик по поводу прямолинейности? Он кайф ловит, заставляя людей чувствовать себя тупыми? Или специально дразнит? Хочет быть выделен в тетрадочке «Бесит»? Семь сорок один. — Я в школу из-за тебя опоздаю, — не то чтобы Нацу это, и вправду, сильно волновало, просто опозданий накопилось достаточно для штрафных дополнительных уроков. — Уже закончил, — Бикслоу смешливо поклонился. Он набросил на плечи куртку, подхватил пальцами. — Мне самому стоит поторопиться, Птенчик без меня не доберется до вашей, так называемой, школы. Тут обоих осенило. — Птенчик… — Фрик резко развернулся в шаге от входа. — Лисанна… — Нацу благодаря рефлексам успел затормозить. На пару секунд оба замолчали. — Ты что-то ей говорил про вчерашнее? — начал первым Драгнил, вспомнив, зачем изначально он поехал с этим Многолицым. Тот пожал плечами и посмотрел в верхний левый угол. — Я исполнил ее просьбу. Правда, выбрал не слишком деликатные выражения, за что заслуженно получил. Предпочитаю, чтобы козырь в рукаве был у меня одного, — непринужденность, игривость так же быстро ушли, как и пришли. Бикслоу вперился взглядом в парня с необычайной строгостью. Так иногда смотрел на него старший брат. — Прекрати оскорблять Птенчика и грубить ей. Мне плевать, какие у бостонцев обычия по отношениям с лучшими друзьями, но мне ясно одно — это ее обижает. Повторится, и разговор у нас будет серьезный, мистер Драгнил. Семь сорок два. — Как скажешь, — также пожав плечами, Драгнил поднял руки в примирительном жесте, пугаясь своего имени в устах Кукловода. А сам с недовольством думал, если Редфокс и (пока что) Саргас взяли в себя привычку не называть его по имени, то пускай уж следуют ею до конца. В семь сорок три король и шут оказались под неприветливым октябрьским солнцем. На прощанье помолившись: «То, что происходит в трейлере, остается в трейлере», — они сели в серый Ford, оставив себе памятным сувениром вторую заповедь господня.