«Люси»
«Не лезь в это дерьмо»
«Я — не жертва изнасилования. Я знаю это»«Ты жертва нападения»
«Дело не в этом»
«Не забивай этим голову»
«Тебе же потом хуево будет»
«Мне случайно попалась статья»«Ага»
«А мне случайно порнушка попадется»
«Я серьезно. Случайно наткнулась»«Наплевать»
«Прекращай это читать»
«Я уже прочитала»«И думать»
«Не думай об этом!!!»
«Я и не думаю ни о чем таком»«Тогда»
«Зачем ты пишешь мне»
«?»
«Мне одновременно смешно и ужасно с того, что ответила Флер: «Правильно, нечего так убого одеваться»«Она пизда тупая»
«Которой разве что только хуй за щеку засунуть»
«НЕТ!!!»
«Она второй попросит!»
«Хах, это не то что было бы далеко от истины» «Леви я тоже написала, но она спит»«Ты тоже»
«Иди спать»
«Не накручивай себя»
«Не хочу смотреть»
«На твою кислую мину»
«С меня хватит»
«Я же сказала, ничего я не накручиваю. Думаешь, с меня самой не хватит?» «Меня беспокоит Флер. Мне кажется, в ее жизни был момент изнасилования и это следствие ее поведения» «Некоторые замыкаются в себе, а некоторые становятся, как она»«А может, ничего не было»
«Может, Флер просто шлюха?»
«Хотя к психологу пускай сходит»
«Ей не помешает»
«Какой ты жесткий»«Ну, а не правда что ли?»
«Она ебанашка»
«Истерит без остановок»
«Мешает другим нормально жить»
«Я не понимаю, почему ты пытаешься ее оправдать»
«У нее было грустное прошлое»
«И что, блять?!»
«Ну, я тоже могу вывернуть свое детство так, что все разревутся нахуй»
«У тебя, вроде, тоже не цветочки и радуга в жизни»
«Но ты адекватная»
«И меня не назовешь конченным шизоидом»
«Всё, блять»
«Я не хочу об этом говорить»
«Для меня Корона ебанутая»
«Всё»
«Как ты вообще с ней общаешься?»
«Люси»
«Я не шучу»
«Иди спать»
«И не думай о всякой хуйне»
«Иначе что?»«…»
«Какая резкая смена настроения»
«Не люблю, когда мной командуют»«Ты общаешься с цисгендерным гетеро мужчиной»
«Чего ты ждала»
»?»
«Ахаха» «Но спать я не пойду» «Есть еще достаточно много всякой хуйни, о которой мне нужно подумать» «Например, как ты ущемляешь меня и мои права»«Ты еще и матом начала ругаться»
«Пиздец»
«Все из-за тебя)»«И из-за меня ты пойдешь спать»
«Спать!!!»
«Я серьезно»
«Ты так и не ответил на мой вопрос. Иначе что?» «Если расплачешься, то пришли фотографию»«Ключи от машины лежат рядом»
«Ммм, ущемленный цисгендерный мужчина перешел к угрозам, как предсказуемо»«Во-первых»
«Я не угрожал»
«А во-вторых»
«Чтобы было предсказуемо»
«Я должен быть еще и белым»
«Но ты же понимаешь, что из-за тебя я, наоборот, спать хочу меньше?»«Ты даже не пыталась»
«Ехать до тебя меньше 10 минут»
«Это так»
«К слову»
«Как ты собираешься заставить меня заснуть?» «Хочу морально подготовиться»«Боже мой, Хартфилия, ты флиртуешь со мной?»
«Знаю я парочку физических упражнений, после которых заснешь моментально»
«Тебе лучше не знать»
«Я заинтригована»«Люси»
«Повторяю»
«Добраться до тебя — дело пары минут»
«Тогда жду» «Устрой мне сюрприз»«Люси, блять, хватит, я не выдержу и реально, блять, приеду»
«С радостью»
«Но боюсь»
«Юкино не поймет»
«Причем тут Юкино?» «Что ты собираешься сделать, раз Юкино может что-то понять не так?»«Ничего»
«Девушкам в принципе не нравится»
«Когда их парни к другим девушкам срываются»
«Так ты не приедешь?»«Да»
«А теперь»
«Расплачься»
«Пришли фотку»
«И иди спать»
«Врун и обломщик» «Я уже готовиться начала»«К чему ты там готовилась?»
«Допрошу с пристрастием завтра»
«Я иду спать»
«И ты иди»
«Ты так легко сдашься? Без запугиваний и шантажа?»«Да»
«Я разочарована»«С мой стороны было бы глупо запугивать девушку, из-за которой у меня в очередной раз стояк»
«Иногда нужно признать поражение»
«Но»
«Не переживай»
«Завтра отыграюсь»
«Спокойной ночи»
***
Среда двадцать четвертого октября особо ничем не отличалась от других сред месяца, прошедшего сентября или неумолимо наступающего ноября, за небольшим исключением. В моменте — существенное, в оценке целого дня — одна из многочисленных деталей. После исключением стало совершенно иное событие. Однако пока что в женской раздевалке разговоры, а точнее бездельное нытье ради нытья, обычно делились на два типа: «сегодня всего лишь середина недели, хочу сдохнуть» и «какой идиот поставил урок спорта перед обедом?!». Разумеется, абсолютно каждая девушка за время переодевания упомянула и первое, и второе. Но сегодня черлидерши имели наглость — именно наглость, потому что другим-то придется учиться, пока те будут прохлаждаться в Чикаго — ныть еще и на то, как долго тянутся часы до поездки. Думаешь прошло пятнадцать минут, а на деле — четыре. Опять перемусоливались вопросы, что с собой брать, какая будет погода, какое жилье, чем будут заниматься вне тренировок и соревнований. По мнению всех остальных, скучнее беседы и быть не могло. Суматоха, толкучка, духота, нытье. Коробка с кучей других мелких коробочек. Не сравнится с метро в час пик, однако старшеклассницы после изматывающей пытки с учителем Кьекой были готовы поспорить. Какой-то там изгой выделялся не сильнее, чем шум душа или хлопанье шкафчиков. На первый взгляд. О, нет, каждая хотя бы кидала взгляд на новую звезду местного реалити-шоу. Делали они это украдкой, чтобы никто не заметил. Ни одна не задумалась, что остальные такие же, как и она. Ни от одной не скрылось, что Хартфилия была чем-то озабочена. Не тревожно и не нервно, обеспокоенная не тем, что не успела убежать до прихода остальных девочек, а задумчиво озабочена, настолько, что и остальные были для нее не приметнее шума душа или хлопанья шкафчиков. Равнодушные, больше заинтересованные в собственной личной жизни, чем в чужой, назвали бы состояние изгоя абсолютно нормальным для человека, переживающего черную полосу (восемь лет подряд). Но большинство настояло бы на другом — это была озабоченность влюбленной девушки, которая разрывалась между ревнивой подружкой и безответными чувствами к Королю. Да, разворачивающееся на протяжении трех недель шоу порой и на Netflix не найдешь. Некоторые уловили, как Хартфилия постоянные прикрывает шею (новая мода свитеров обусловлена засосами?). Другие приметили, что у той красивое нижнее белье, чего никак не ожидаешь увидеть на изгое. Впрочем, в последнем вскоре убедится и другая часть школы. Благодарить за это стоило никого иного, как Сорано Агрию. — Хартфилия, ничего не потеряла? — спросила она скорее с нетерпимостью, чем с издевкой. На осознание пропажи одежды у изгоя ушло слишком много времени. Каждая присутствующая почувствовала укол ностальгии. Кто-то приятной, кто-то не особой. Они словно переместились в седьмой класс, когда Сорано с короткой стрижкой и обворожительной улыбкой в отсутствие своего парня Грея превращалась из милого ангелочка в «милого ангелочка». Могли бы тогда парни подумать, что именно Сорано придумала любое говно называть «Люси» или кидать в сумку изгоя всякий мусор? Почти все прекратили переодеваться или болтать. Они переводили взгляды на ухмыляющуюся Сорано и растерянную Хартфилию и жалели, что у них опять нет попкорна. Все предвкушали назревающий скандал и навостряли уши, готовые вкушать каждое оскорбление Агрии. А она, при желании, могла быть такой же стервой, как Флер Корона (на самом деле нет, но какая разница, дайте зрелищ массам!). — Отдай, пожалуйста, Сорано, — вежливо и робко попросила Хартфилия, осознавая бессмысленность этого лучше, чем кто-либо кто в комнате. Прежде невиданный хмурый вид изгоя развеивал шлейф ностальгии. И это затягивало зрителей лишь сильнее. — Не за что, — кратко и с кокетливой улыбкой, и никаких криков. В этот момент в женской переполненной раздевалке можно было увидеть забавное зрелище: у всех без исключения взлетели брови, а у некоторых раскрылись рты, и перехватило дыхание. Все потому что — подвинься, Netflix, и не пытайся повторить — вместо того, чтобы по старой традиции выкинуть вещи Хартфилии в мусорку, Сорано скрылась с ними за дверью. Понадобилось пару секунд, прежде чем Хартфилия прикрылась полотенцем и, чуть не поскользнувшись, подскочила к дверям: — Сорано! Новые зрители смотрели кто куда, пытаясь понять, что случилось. Сорано обернулась в дверях коридора и, кажется, хотела сохранить невинное выражение лица, но по мере того, как она говорила, ее лицо перекашивалось и покрывалось красными пятнами: — Что такого, Хартфилия?! Что-то не так? Я думала, тебе удобно ходить полуголой, решила помочь тебе раскрыться! Не нравится? Так позови Драгнила, пусть одолжит тебе свою кофту! Тяжело дыша, она враждебно смотрела на Хартфилию, пока остальные проходили мимо, заинтересовано оглядываясь. Сначала лучшая подруга Хартфилии напала на Драгнила, теперь сестра девушки Нацу издевается над Люси. Предположи кто-нибудь такие любовные драмы в начале месяца, его бы не просто высмеяли, а тупорылые предположения превратили в местную шутку — записали в психи, и составил бы этот кто-то компанию Хартфилии на дне школьной иерархии. Самодовольство, точно такое же, как и в средней школе, вновь просыпалось в Сорано. Ее тело расслабилось, вздернутый носик задрался. Она была хозяйкой положения, она опять насыщалась вкусом победы. И какая разница, что та была дешевой и легкой? Кому это важно? Уж точно не Сорано Агрии. Она преподала Хартфилии хороший урок — напомнила, где ее место. Напомнила, что ее предел — это молчаливое терпение да попытки спрятаться в темных, укромных углах. Унижение и беспомощность. От такого и вправду легко отвыкнуть, даже слишком. Люси стояла, высунувшись из косяка, чтобы не мешать другим заходить и выходить, и сверлила Сорано взглядом. Что еще ей оставалось? Надеяться, что над ней сжалятся и восставшая истязательница скажет: «Извини, пожалуйста»? Умолять и верить в снисходительность, ведь раньше иногда с Сорано такое работало? Уж лучше Люси в нижнем белье в школьный холл выбежит. — Найдешь свои вещи сама знаешь где, — это было последнее слово Сорано. Последние слово всегда оставалось за кем-то, кроме Люси, — это константа. Люси знала, где искать, и она знала, что делать дальше: звонить Флер или Леви, а, может быть, и Нацу, не зря его рыцарем прозвали: выдергивать их из дел, просить рыться по мусорникам, а потом искренне благодарить и стыдливо извиняться. Извиняться и благодарить. И еще раз повторять цикл: благодарить и извиняться на протяжении всего дня и ближайших недель. Как же легко и предсказуемо. Определенно, в толпе девушек не было неравнодушных. Некоторые собирались подойти к изгою и предложить свою помощь из чистого альтруизма. Однако не успела ни одна этого сделать, как Хартфилия выскочила из раздевалки.***
Одиннадцать двадцать семь. О том, что день сегодня будет пиздец, Нацу догадался, едва успев проснуться. Юкино, девушка по уши в него влюбленная и не смеющая ему в чем-либо отказать, написала с утра: «Не заезжай за мной». Вот так вот коротко и четко. Без «доброго утра, милый», без оправданий, объяснений, извинений. Ничего. Нацу несколько раз вчитывался в имя отправителя, потому что у Юкино такой стиль письма мог быть, только если ее взломали или у нее глючит телефон. Но нет — это была она. В школе Юкино не то что ни разу не подошла к нему, чтобы обнять или получить краткий поцелуй, она старательно делала вид, что не замечает его. Сам Нацу бегать за ней не собирался. В подобных ситуациях, которые за множество отношений повторялись неоднократно, шел по пути принципа — не умеет говорить, так пускай дуется, не моя проблема! Ему казалось, в прошлый раз она усвоила урок. Впрочем, что в этом было удивительного? Нацу не был парнем идеальным, скорее среднестатистическим: вроде, нормальный, но с перчинкой мудоства, и, как бы его не бесило, ревновать у Юкино были все права (даже если не совсем обоснованные). Да и встречались они больше трех месяцев, конфетно-букетный период подошел к концу, раскрывались новые стороны характеров. Бросать девушку, как начинаются первые глупости, — по детски? Определенно, но Нацу, вроде, и не строил мечты о серьезных отношениях. Одиннадцать двадцать семь. Тем не менее настроение он старался поддерживать веселое. В последнее время друзья косо на него поглядывали и называли «истеричкой», стараясь лишний раз его не трогать. К слову, Азира это раздражало: внимание, которое перетягивал Драгнил, переходило к нему. Фактически они поменялись местами, а уж он-то, Азир, этого не просил. Даже больше: сам Азир Рамал попросил, (а Азир Рамал никого не просит — все просят у него) прекращать этот спектакль, потому что оказывается — ну надо же два года дружил, а ты только заметил! — Стинг — надоедающая прилипала, Грей много ноет, а у него — бесспорно, самого важного человека на земле — нет на это времени (ах, его любимая фраза. Естественно, чем он занят, кроме как переписками, никто не знал, впрочем они, челядь, не поймут всю важность его занятости). — Иисус терпел — и нам велел, — ответил Нацу фразачкой, которую подцепил у Бикслоу (чертовы святоши!). Азир отвечать не стал, нет, у такого человека нет времени на препирания с этим дикарем, это слишком низко. Он передал эти слова Грею со Стингом, и теперь те могли шутить про то, что Лисанна его сломала и заманила в христианскую секту, заодно фальшиво плакались, что не успели его сберечь. К радости, у Нацу было не настолько отвратное настроение, и он устроил спектакль: сначала молится, а потом распевает госпел. Так что на время свое положение Нацу вернул. Одиннадцать двадцать восемь. Следил Нацу за часами не потому, что был чем-то раздражен, а потому, что проныра Макс в чат баскетболистов написал, что у женской раздевалки началась драка девчонок. Еда — это, конечно, святое, но не каждый день увидишь кошачьи бои, особенно, когда одна из девчонок в одном нижнем белье, а Сорано (что странно, ведь все ожидали рыжеволосую бестию) наверняка в юбке или платье. Стинг Эфклив, Грей Фуллбастер и Нацу Драгнил были людьми взрослыми добропорядочными (а один из них наполовину гей), но, твою мать, скажи им про полуголых дерущихся девчонок, и они сорвутся с места, как двенадцатилетние мальчишки, видящие женские трусы и лифчик разве что в интернете. И, блять, они потеряли почти полторы минуты представления. Какого хуя в их школе так много мешающегося народу? Стоять внизу среди столпившихся (их было не так много, как если бы все происходило в главном холе или около столовой) — близкий, но не лучший обзор, и без замешки они погнали на лестничный пролет. Там тоже было занято, но на самом верху бегущего впереди Грея пропустила парочка каких-то младшеклассниц, совсем мелких рядом с тремя амбалами. Обзор был не идеальным, но навряд ли лучше было найти. Вовремя: две белобрысе кошки, тянущие друг друга за длинные волосы, завалились (отчего стало чуть хуже видно) и приступили к более жестким ударам, заодно принимая более пикантные позы и виды (Макс хоть раз не обманул). По коридору разносили ругательства, не особо четкие, но несложно понять было их смысл. Коротко глянув друг на друга, парни улыбнулись. Преподователей рядом нет, и никто более не лез разнимать драку — когда в последний раз была такая удача? Однако скоро радость Грея сменилась смятением, таким же озадаченным, как и у остальных пришедших зрителей. — Это, что, Хартфилия?! — Хорошая шутка, — хотел сказать Драгнил, как оборвался на первом слове. На Сорано сидела полуголая Люси, хлестая ту. — Ебать! — неприлично громко воскликнул Стинг, избавив остальных от этого. Раскрывание рта от шока всегда казалось Нацу приемом исключительно глупых мультиков. Теперь на собственном опыте узнал, что это не так. Нацу так и застыл, не осознавая происходящее. Тихая, скромная Люси, чуть ли не Юкино два точка ноль (или это Юкино — Люси два точка ноль?), дралась с Сорано. Дралась с Сорано в одном нижнем белье. Дралась с Сорано в одном нижнем белье посреди школьного коридора. Люси? Хартфилия? Вы точно уверенны, что это Люси Хартфилия, потому что, как по мне, вы бредите? Одиннадцать двадцать восемь и пятьдесят восемь секунд. Одиннадцать двадцать восемь и пятьдесят девять секунд. Прежнее возбуждение испарилось, словно оно было лишь иллюзией. Вытащить, убрать подальше от Агрии и всех лишних глаз, — властвовал голос разума. Отвратительно. Злость вспыхнула в Нацу. Как остальные могли просто смотреть? Смотреть, обсуждать, зазывать остальных, таких же голодных до зрелищ? Их не воротило от происходящего насилия? Как же это отвратительно. Наплевав, что подумают остальные, Нацу собирался прекратить это. За эти недели было достаточно представлений, хватит с них. — Какая бедняжка! Несчастная жертва! — знакомый голос отвлек Нацу, отвлек от цели, обернувшись новой. Синяки на лице Шакала до сих пор не прошли. Они встретились глазами, нарочно или Табаки ожидал, когда на него обратят внимание, и оба сорвались, как по сигналу. Злость, до этого не оформившаяся, смазанная растерянностью, приобрела четкость, но самое главное — цель. Ох, каким же прожорливым становился гнев, когда его можно выместить на ком-то осязаемом и живом и когда этот кто-то был на расстоянии вытянутой руки. За прошедшие недели Нацу и забыл, как легко ему податься. Препятствия, сейчас не больше, чем мешки с костями, расступались или получали грубые толчки за свою медлительность. Даже несмотря на то, что дорогу прокладывал именно Шакал, ему удавалось держаться от Драгнила на расстоянии. Не зря был атакующим защитником, хоть и бывшая замена Стинга. На пролете третьего этажа Нацу все-таки споткнулся и едва не столкнулся челюстью со ступенькой. Однако Шакал не считал необходимым воспользоваться заминкой и заблудиться в коридорах, спрятавшись. Нет, он стоял над Драгнилом, и не сползающая с лица насмешка преобразовывалась новыми оттенками злости и обиды в оскал. — Серьезно, Драгнил? Не знал, что тебе по вкусу полоумные сучки. Но согласен, она ничего так, мне тоже нравятся мягкие и податливые, — Шакал даже не запыхался, пока распластавшийся на лестнице Драгнил дышал тяжело и жалел, что в прошлой драке не вырвал ему язык. Спасибо, есть шанс исправить старые ошибки. — Скажи, какая она в постели? Хартфилия должна была отблагодарить тебя по достоинству. Гнев Шакала был оправдан более чем: Драгнил избил его так, что он собственное лицо с трудом узнавал, и нихера за это не получил, благодаря папочке-копу, зато у него разрушена возможная карьера, потеряно место в университетских командах и на всю жизнь останется судимость. И за все это — ни-хе-ра! Драгнила, кажется, полюбили только больше. Шакал бы пнул бывшего сокомандника в лицо, но реакция Драгнила была быстрее. Схватив ногу Шакала, тем самым обескуражив того, Нацу резко потянул на себя. Какая-то часть его сознания смеялась — хотел отомстить, да, Табаки? Вот только в конце концов ты опять лежишь на земле. Ведь что было трудного в том, чтобы оказаться над ним, не дать и попытки встать и просто бить, хлестать по лицу, как это делала Люси с Сорано? Один раз это сработало, сработает и снова, главное не увлечься, не сцепить руки на шее. Ему же не нужны неприятности? «Я себя контролирую», — сказал себе Драгнил и решил, что прав. Если такие мысли, не замутненные гневом, еще пробиваются в сознании, он еще достаточно вменяем, а значит, может делать, что пожелает — черту он не пересечет. Просто Шакалу надо преподать урок еще раз. Повторение пройденного материала Шакалу избежать удалось. Верные друзья Драгнила не оставили его одного. — Нацу! Нацу! Хватит! — хаотично повторял Грей, удерживающий Драгнила одной рукой, другой держась на перила. Один резкий толчок, и оба они полетят вниз. — Эй, стоп! Стоп! Одиннадцать тридцать два и тринадцать. На удивление всех, особенно Шакала, который, несмотря на падение, продолжал выкрикивать: «Давай, вмажь мне за свою шлюху!», — Нацу успокоился. Относительно. Его лицо было красным, вены на шее вздулись и продолжили узор желваками на скулах. Один. Глубокий вздох. Два. Глубокий выдох. Три… Одиннадцать тридцать два и тридцать восемь. Тридцать девять. Пятьдесят. Эту ошибку Нацу опять не допустит. Он помнил главную причину всех его проблем, и, если в толпе не нашлось здравомыслящих, Сорано пытается выцарапать глаза Люси. Или наоборот. Без разницы. Главное — ему не хотелось видеть новых ран на теле Люси, как и того, чтобы вся школа узнала цвет ее нижнего белья. И без этого уже отвлекся. — Табаки! — рявкнул Драгнил и сжал со всех сил поручень, чтобы не сорваться. — Можешь нести свою хуйню, пока у тебя язык не отсохнет, гребанный ты сукин сын, но если попробуешь сунуться к Люси… Из горла вырвался резкий вздох, и дыхание участилось. Костяшки побелели. Перед глазами Нацу стояла картина пятничного рокового вечера. Бледная Люси с глазами полными еще не пролившихся слез. Она была перепугана до такой степени, что не могла ни кричать, ни даже прошептать мольбу о помощи. Нацу четко помнил самого наглого из ублюдков, не просто стоявшего рядом и ехидно наблюдающего — того, кто уже запустил лапы под одежду и активно исследовал девичье тело, как руками, так и ртом. — Я отрежу твой член и засуну его тебе по самую твою ублюдскую глотку. Вслед летели оскорбления и угрозы, возможно, Шакал двинулся за Драгнилом, но это была уже проблема Стинга и Грея. Вниз. К Люси. Одиннадцать тридцать три двадцать четыре. Пока Нацу спустился, Люси и Сорано уже растащили и, что удивительно — или нет? — сделали это другие девушки, парни в шоке наблюдали за происходящим. Кто-то еще на месте обсуждал, большинство уходили, уже уставившись в телефон, чтобы сообщить каждому знакомому, что они увидел. Шум, притихший и ставшим плотнее, наполнял коридор, как его неотъемлемая часть. Некоторые из подружек Агрии уже собрались около нее, обеспокоенные и лепетающие без умолку, другие, в меньшем количестве — среди которых Нацу узнал Лисанну, — собирали валящуюся одежду Хартфилии и укрывали ее ею, уводя в сторону раздевалок. Вот только сами зачинщицы словно не замечали ничего — кидая друга на друга злостные взгляды, они мысленно все еще продолжали драку. Одиннадцать тридцать три и тридцать два. Стоило Нацу решительным шагом приблизиться, все внимание перешло к нему. Ненадолго, но не для Люси. Ее суровый, воинственный вид, с которым каждый встретился впервые, как и сама Люси, стремительно таял. Плечи подались вперед, руки сильнее прижимали к груди одежду. Все черты ее лица вновь размякали, вновь были округлыми, без резких омрачающих углов, а краска стала ярче. Уволакивание Хартфилии облегчилось в несколько раз, и за пару коротких секунд девушки уже скрылись за дверьми другого коридора. Перед тем как двери закрылись, Нацу заметил подступающие к глазам Люси слезы. — Конченный мудила! — раскрасневшаяся, растрепанная Сорано с кровоточащими царапинами на лице и верхней части груди пихнула его в плечо сзади, и, вместо Шакала, продолжала его избивать. Одиннадцать тридцать четыре и семь. Жаль, это не был Шакал. Нацу сейчас хотелось бы кому-нибудь вмазать, а лучше использовать кого-то вместо груши, висящей у него в комнате не в самом лучшем состоянии. Без лишних реакций и истерик он схватил Сорано так, чтобы ее руки оказались прижаты к телу, и удерживал в «объятиях». Проходили уже не один раз. Даже Грей со Стингом подошли, когда к месту «вовремя» подоспели учителя.***
Семнадцать двадцать один. День еще не закончился, а вердикт был очевиден — день пошел по пизде. Полной. Конфликта Шакала с Драгнилом практически никто не заметил — и остальных не в чем винить, навряд ли что-то могло сравниться с фееричным появлением Хартфилии в нижнем белье в комплекте с неплохой дракой. Говорили об этом, без преувеличения, все. И опять, и снова Хартфилия в главной роли. Разумеется, она всегда была на виду, как изгой, однако сейчас другое дело. Сейчас она в действительности лучшая подруга Флер — ебанашки, от которой ты ждешь сюрпризы, даже если это будет треш в первородной консистенции (становиться участником этого, конечно, никто не хотел, зато понаблюдать — ммм, как вкусно). Иронично, презираемая всеми, своей популярностью она была близка к тем, кого называли «королями»; была популярнее чем те, кто к этой славе стремился, хоть и не в подобном ключе. Голодный до внимания Драгнил тоже получил свой кусок пирога, однако он не уминал его за обе щеки, не наслаждался, а нервно посмеивался на грани истерики и ожидал, когда под тестом начнут шевелиться жуки. Ему не понравилось, когда Ебанутая привлекла его в свой цирк, где он был всего лишь инструментом в ее острых когтях; сейчас ситуация стала еще хуже. Подстава — извините, пиздец — пришла откуда не ждали. Что самое смешное (обосраться можно) — то, чего Нацу боялся два с половиной года существования свой маленькой тайны, произошло. Их с Люси связывали романтической связью. Конечно, как и в большинстве случаев, всё обернулось иначе. А как иначе? Это же избитый штамп: девочка-изгой влюблена в популярного парня. Всем это было очевидно, а с каждым днем доказательств прибавлялось. И оборачивалось это все не больше чем потехой, новой дразнилкой над Хартфилией. Будто они в пятом классе, и высмеивание человека за симпатию — дело достойное, практически благородное; тем более если влюбленность изгоя обречена на успех в той же степени, в которой гей Роуг поведется на соблазнения Минервы или Сорано. При самом Драниле никто не осмеливался так шутить, ведь никто не хотел его оскорбить и нарваться на милость кувырком скатиться по лестнице школьной иерархии. Все видели рожу Шакала, и все боялись, что это повторится, в том числе лучший друг и подруга. Любой на месте Драгнила был бы оскорблен участью стать объектом вожделения изгоя. Нацу видел и слышал абсолютно всё. На часы он поглядывал чаще, количество таблеток перед сном увеличилось, груша и спортивные кроссовки выглядели всё хуже. Но на часах, сука, блять, только семнадцать двадцать один, ебанный в рот. До конца дня осталось шесть часов и тридцать девять минут — сплошное наебалово, — и это значит время сюрпризов не закончилось! (да лучше в канаве сдохнуть, чем все это) А ведь тренировка, вроде, начиналась неплохо. Насколько это могло быть в рамках сегодняшнего дня. Сокомандники не лезли с шутками о триумфе Хартфилии (скорее всего, были предупреждены, что в ебало получат через тридцать семь сотых секунды), по крайней мере пока что, потом, в любом случается, найдется какой-нибудь отставший в развитии (Тоби, например, пошутил про «благодарность» Хартфилии Нацу еще за неделю до Шакала — у гениев мысли сходятся). Перед баскетболистами тренировка была у черлидерш. Потные, разгоряченные девчонки в обтягивающих одеждах страдают и с периодичностью в две секунды, что они посматривали на табло с часами, глубже окунаются в пучины безнадежности и тлена бытия — до конца еще девять минут, за которые есть все шансы сдохнуть. Даже перед собственной тренировкой вид прекрасный (просто потому что среди тренеров в садизме никто не мог сравнится с Кьекой). Ровно до того момента, как в поле зрения Драгнила попали сидящие на трибунах Грей и Люси. Будь они в разных концах трибун, Нацу удивился бы, что здесь делает Люси, после нападения на одну на черлидерш. Однако Грей и Люси сидели рядом. Среди десятка пустых стульев, темно-зеленного и белого цветов, Грей и Люси сидели на расстоянии меньше полуметра. Грей что-то говорил, потирая шею, Люси смотрела на черлидерш. Стоит кому-то из них поддаться в сторону, они соприкоснуться плечами. А стоит повернутся друг к другу лицами, и расстояние сократится еще. — Что он там делает? — резкий вопрос, который Нацу произносить не хотел. Вспыхнувшая ревность вернула уже привычное раздражение, и оно устроилось удобно, точно змея на пригретом камне. — Разговаривает, — ответил Азир, заплетающий волосы в хвост. — Да ты что! — с преувеличенным удивлением Нацу ударил себя по щеке. — Ты хотел ответа, я тебе его дал, — Азир недовольно хмыкнул. — Не знаю, Фуллбастер не моя лучшая подружка. Может, он от тебя подцепил «трение вокруг Хартфилии». — Она дает списать домашку и тесты, а вот что с ним за херня? Брови Нацу сдвинулись к переносице. Он испепелял Грея взглядом, вскоре тот почувствовал это. Оба заметили это, и сразу засуетились: Люси в привычной манере отвернулась и вжала голову в плечи, Грей закончил разговор и пошел к выходу. Наверное, будь на месте друга кто-то другой из парней, реакция Нацу закончилась на удивлении и немного на подозрении. Однако это был Грей Фуллбастер. Идеальный Грей Фуллбастер, по которому тащилась половина школы. Самый красивый и крутой. И какого-то хрена этот мистер идеал лез к его, Нацу, неприкосновенному. — О чем ты с ней разговаривал? — незамедлительно пристал Драгнил в коридоре. Оно и лучше, не будет лишних ушей. — Да просто, — Грей продолжал потирать шею, что выдавало его с головой, как и то, что фразу он кинул не как привычно с безразличием, лишь бы до него не доколебались. Грей был взволновал, и в голове Нацу проскакивали исключительно мысли ревнивого характера. Семнадцать двадцать три. В этом семестре все наконец начали замечать ту красоту и очарование Люси, о существовании которых почти два с половиной года знал один Нацу. Это было его, исключительно его, а теперь каждый пытался урвать свой кусок. Это было нечестно. — Я извинялся перед Хартфилией, — спустя шесть секунд под прицелом нехотя признался Грей и скривился. — Ну, за все старое, среднюю школу и последние годы. В детстве Грей не мог без кривляний извиниться перед Нацу, просто потому что сделать это заставлял отец. Нацу, в свою очередь, делал точно также, и также в крайних мерах. И у обоих на такую гримасу был один и тот же ответ — дразнящая улыбка своего превосходства и незамедлительное прощение. Жаль, Грей давно перестал быть для Нацу другом. В неверии Драгнил нахмурился сильнее. — Хватит на меня так смотреть! Я извинился, ничего больше. Сам у нее спроси. — Зачем? Это обескуражило на несколько секунд. — Ты же это сделал. Общаешься с ней теперь, защищаешь вроде как, — невольно его рука опять зацепилась за шею, и голос понизился. — Мы были без преувеличения подонками и поступали с Хартфилией как подонки просто так. Когда я вспоминаю это, мне противно от того, что я был частью этого. Реально противно. Извинения будут лучше, чем их отсутствие. Думаю, ты понимаешь о чем, — усмешка коснулась губ Фуллбастера. — Уж если ты это сделал, чем я хуже? Драгнилу хотелось заржать в голос и вмазать Грею одновременно. От неопределенности он так и замер. Зато он прекрасно осознавал, что забыл одну важную вещь. Грей не только самый красивый и крутой, он еще и просто хороший парень.***
Не стоило это делать. Не стоило делать ничего.«Я знаю, что у тебя тренировка, и прости, что отвлекаю. Не могли бы мы встретиться? Пару минут, не больше. Если сможешь прийти, я в коридоре, где женская раздевалка. Тут никого нет.»
«Еще раз извини»
На составление смс-ки ушло несколько минут, в течение которых желание все стереть и убрать телефон на дно сумки не покидало Люси. Вместо этого она сидела в коридоре и перечитывала написанное. Боже, почему она просто не может провести всю жизнь в своей комнате, где ей не придется взаимодействовать с людьми и не будет возможности натворить глупостей?! «Это последний раз», — сказала сама себе Люси. Это будет последний раз, когда она поступает бездумно. Точно. Последний. Не считая этого. Смс она уже отправила, Нацу мог прочитать его в уведомлениях и уже на пути сюда, хоть это и мало вероятно. С чего вдруг Нацу будет срываться с тренировки ради ее прихоти? У него скоро соревнования, ему некогда отвлекаться. Да и как она неоднократно от него слышала в адрес Юкино или Лисанны: «Я ей не собачка, если надо, сама придет». Судорожный вздох вырвался из груди. Стыд проедал ее до мозга костей, сдавливал грудь. Люси хотелось расплакаться. Опять. Когда в последний раз она делала так много глупостей? Наверное, никогда, потому что иначе она бы не делала ничего этого сейчас. Идиотка. Идиотка. Идиотка. На контрасте вчерашнего вечера сегодня казалось резким прыжком с утеса. Нет, не до дна — дно она видела, и оно еще не близко, — но достаточно ниже, чем до этого. Вчера, когда Корона звала ее съездить в Бостон и отпраздновать скорую поездку в Чикаго, Люси отказалась. Скорее, из-за проявляющейся гордости — на соответствующее предложение Флер предпочла провести выходные не с подругой. Однако приехавший раньше с работы папа заставил изменить решение — уж лучше с подругой, чем заглушать музыкой в наушниках ссору родителей. Абсолютно все лучше, чем обсуждение Локи Астерона в ее доме. И все же на подругу было невозможно долго обижаться. Эта способность была ампутирована еще в начале их дружбы. И точно также было невозможно сопротивляться искушению стать другой Люси Хартфилией. Да, порой она ненавидела Флер за то, что та пыталась ее переделать, и в то же самое время только Флер давала ей почувствовать себя привлекательной и уверенной в себе. Флер давала Люси почувствовать себя значимой — и эта зависимость была сильнее, чем от алкоголя или наркотиков. Это чувство было настолько упоительным, что Хартфилия не смогла отказаться от поездки в клуб, где забыла о школе и скорой поездке, где больше не скрывала шею за свитерами, где отдавалась ритму. Ловя на себе взгляды незнакомых парней, Люси не душил страх, страшные воспоминания не всплывали нарушу. Сквозь заглушающие биты музыки и опьянение развязности наверх прорывалось сожаление и ожидание. Ей хотелось, чтобы это был Нацу. Хотелось ловить его взгляды. Хотелось, чтобы он положил руки на ее талию, вслед за ней двигался в такт, и именно он, — а не Флер — разделял с ней эйфорию этих моментов. Как ей хотелось этого и как она этого ждала, даже осознавая всю нереальность. Но ничего не мешало ей мечтать. И мечтала Люси о Нацу вчера много, непозволительно, стыдливо много. И началось это задолго до клуба. Даже комплект нижнего белья, который сегодня увидела половина школы, Люси купила, потому что думала о Нацу. В зеркале примерочной она открыто рассматривала изгибы своего тела с разных сторон, не стеснялась большой груди и откровенности белья. Она сменяла комплекты и снова крутилась перед зеркалом, то убирая, то распуская волосы. Она открыла в себе сексуальность, о существовании которой не подозревала. Ей нравилось собственное тело, в котором привыкла видеть лишние килограммы и следы прошедшей в детстве болезни. Люси нравилась себе без восхваляющей рядом Флер, зато представляя, чтобы подумал Нацу, увидь ее в этом. Что бы он сделал? Фантазии не оставляли, и ее соски встали, приобретя чувствительность сильнее, а внизу отдавалось легким томлением. Даже после выговора отца за позднее возвращение, беспечность и эгоистичность Нацу Драгнил до прихода сна не оставлял ее. Странно. Непривычно. Притягивающе и пугающе. Что с ней происходит, Люси не понимала, она стыдилась, будто кто-то может прочесть ее мысли, и пыталась рассеять образ Нацу, сосредоточиться на чем-то другом. Пыталась. Потому что стоило ослабить контроль, как она вновь вспоминала. Вспоминала улыбку Нацу, его голос и смех, его прикосновения. Вспоминала и ждала уроков биологии, свой не самый любимый предмет и новой смс-ки или голосового. Теперь она была в постоянном ожидании. Куда бы она не шла, она представляла, что, возможно, там она встретится с Нацу, поговорит с ним хотя бы пару минут спокойно, без давящих стен школы и осуждающих взглядов одноклассников. Ждала и представляла еще одной поездки с Нацу, неважно куда, просто рядом с ним, наедине, где нет иерархии, где они просто Нацу и Люси. До чего же глупо, но Люси не могла это остановить, не могла прекратить это. Нацу был уголком весны в долгой безжалостной зиме ее мира. Телефон в руке завибрировал. «Ок» О нет. Нет-нет-нет. Краска залила лицо Хартфилии. В который раз за день. Конечно, она хотела увидеться с Нацу. Но. Расчета, что это произойдет в самом деле, не было. Что она ему скажет? Чем объяснит свой вызов? Теперь душу Люси обволакивала тревога. Короткое «ок» говорило ровно ни о чем. Встреча пугала. Все два раза, что они сегодня виделись, Драгнил сопровождали эмоции, которые она надеялась больше никогда не почувствовать на себе — презрение и злость. Это душило ее, сметало окрыляющее чувство и утягивало в ураган, шатая, раскручивая и терзая. Она была источником. Она наложила на него тень позора. Это было разрушительно. Однако ожидая, когда Флер закончит разговоры с другими черлидершами, Люси решилась. Она испугалась сунуться к Драгнилу после разговора с Фуллбастером, хоть и слышала их голоса и ей ничего не стоило спуститься к ним. Однако навряд ли сможет выдержать эти метания до завтра, а подобные темы не были предназначены для переписок и телефонных звонков. Сегодня был знаменательный день «НЕтерпилы Хартфилии». Заслышав приближающиеся шаги, Люси вскочила. — Извини, что я… — начала она, но Драгнил ее тут же перебил. — Что-то случилось? Его легкая улыбка успокаивала, но явно недостаточно, потому что осознание своей глупости сдавливало, пальцев касался неприятный холод. Повела себя точно как истеричка, ведь какой резон вырывать Нацу с тренировки ради таких мелочей? — Да… — замялась. Что ей сказать? Она сама не знала, зачем позвала его. Просто ей было необходимо, чтобы все осталось как прежде, несмотря на то, что полшколы увидело ее в нижнем белье и считает такой же конченной, как и Флер. По привычке нервная улыбка расплылась на лице, и, натянув рукава кофты, Хартфилия уже готовилась просто выдавать первый приходящий в голову бред, ведь чем дольше она молчит, тем острее ощущалась неловкость. — Я… — Смотри мне в глаза, когда говоришь, — строго сказал Нацу, и сердце Люси упало. Ее обожгло, как если бы окатили ледяной водой. Она застыла и не могла сделать вздох. Многие грани Нацу Драгнила ей были известны, но на секунду он напомнил ей отца и одновременно с этим оказался жестче. Ее отец был просто угрюм, но в Нацу была жесткость и непреклонность, ослушаться которую навряд ли смог даже другой взрослый — строгость врача или копа. Теперь она смотрела на него и была испугана еще сильнее. — Извини, это было грубо, — он тряхнул головой и запутался рукой в волосах. И вот перед ней был Нацу беспокоящийся, смотрящий мягко с легкой полуулыбкой, сглаживающей углы. Точно как на уроке биологии. — Ты как? Что учителя сказали? Лучше, намного лучше, потому что он положил руку на ее плечо, также слегка поглаживая сквозь ткань. Встревоженность оседала, как пыль — Люси все еще было стыдно, что она вырвала его с тренировки. Но жадно хотелось больше. — Я представляла, что будет хуже. Провели воспитательную беседу, сказали, что позвонят родителям, и назначили дополнительные уроки. Я думала, дело дойдет до отстранения или запрета на поездку, но, кажется, над нами сжалились, — на удивление, относилась она к этому легко. Дома ей тоже выговор устроят, однако паники, как перед концом света, не было. Конечно, присутствовал страх, что мать Сорано может написать заявление, но Флер убедила, что в таком случае она попросит у отца разобраться с этим, и навряд ли это будет проблематично, с учетом, что как минимум двадцать одноклассниц видели, как Агрия украла ее вещи. Хотя какая-то часть Хартфилии надеялась, что в поездку после того ее не отпустят. Но так как все эти годы она вела себя хорошо, наказание смягчили и попросили пообещать, что такого больше не повторится. — Они тебе назначили штраф-уроки? А то, что весь этот пиздец устроила Сорано, ничего страшного?! Они, блять, там совсем поехали?! — реагировал Нацу практически так же, как и Флер, и в какой-то степени Хартфилию это успокаивало — понимала, как себя вести. — Справедливости ради, в драке участвовала я, и покалечила Сорано тоже я, — ухмылка тронула губы Люси. — И наказание ничего не стоит за такую возможность. Брови Нацу взлетели вверх, и он уставился на нее, чуть ли не рот раскрыв. Пригляделся с пару секунд, словно убеждаясь, что она не притворяется, и засмеялся. Так же резко, как сменилось его настроение, смешки переросли в громкий заливистый смех, когда голова закидывается назад и дергаются плечи. Так же неожиданно он обнял ее и качнулся из стороны в сторону, отчего Люси едва не вскрикнула. — Ты кто такая, и где Люси Хартфилия? — Драгнил все еще хохотал и прижимал ее к себе. Несмотря на секундный испуг и вцепившиеся в его футболку пальцы, она вовсе была не против. В коридоре стояла прохлада и сырость из-за продувавшего окна, за минуты ожидания ее кончик носа стал красным и холодным, а кожа Нацу была разгоряченной. На самом деле, хоть у Люси было мало телесных контактов с парнями, ей всегда казалось, что температура их тела выше, чем, по крайней мере, у нее. С теплой улыбкой он рассматривал ее лицо с разных сторон и коснулся оголенной шеи. — Только одно прошло, и у тебя опять новые царапины, — была в его словах некая горечь. Но он почему-то опять мотнул головой и усмехнулся. — Но наваляла ты ей — мое почтение! Видела ее? Ушла, чтобы никто не видел ее распухшее лицо. Кто бы мог подумать, что Хартфилия у нас такая бойкая? Драки это, конечно же, «непозволительное проявление агрессии», — при этих словах он цокнул и закатил глаза. — Но, бля, Люси, это было ахеренно. Просто, блять, — на этих словах он обратно притянул ее к себе. Может, Флер и Нацу терпеть друг друга не могли, зато вели себя практически идентично. Нацу разве что не сказал: «Моя девочка! Моя школа!» — и не предложил отпраздновать такое знаменательное событие. Хотя Люси не знала наверняка. — Так еще и сунулась к ним на тренировку! Не боялась, что эти змеи тебя в клочья разорвут? — все с тем же задором продолжил Драгнил, и все так же он не менял нахождение своих рук: не плече Люси и на ее шее. Тем не менее он не шутил. Понятие и устройство женского общества было далеко от Нацу, но опозорь кого-нибудь из их команды — самосуд свершился бы, и согласных было бы немало. Однако, как считал Нацу, лишенные физического преимущества и тяги к насилию девушки были опасней парней, если их достаточно хорошо разозлить. Он боялся за Люси. Был горд, что та наконец-то дала отпор и показала коготки, и боялся, что она спровоцирует на новые издевательства. От этого он защитить ее не мог. Тяжесть раздувалась в груди, поднималась до горла от осознания, как на самом деле мало он мог сделать для Люси. Первая догадка, которой можно было бы объяснить сегодняшнюю драку, то, что Агрии стало скучно или никто давно не уделял ей внимания, если бы не одно «но». Младшая сестра Агрии всячески избегала своего глубоко любимого парня. Нацу Драгнил должен был быть полным идиотом, чтобы посчитать это за совпадение. И на какую-то секунду Нацу хотелось им стать. Ладно бы Юкино обиделась на какую-то хрень по типу забыл «важную» дату, как три или четыре месяца с их знакомства/поцелуя/начала отношений, он бы забил на это огромный болт; в отношениях с людьми Драгнил руководствовался элементарной философией: не умеешь разговаривать — ну и пошел нахуй. Вот только дело касалось Люси Хартфилии и его отношений с ней. Юкино это задевало, и проявлялось это не только в пассивной ревности — ей было больно, и она начинала копаться в себе, пытаясь понять, что с ней не так, чем она хуже? Это было совершенно не то, чего она была достойна, и Нацу прекрасно знал об этом, оттого сильнее корил себя. Юкино была хрупкой маргариткой, чистой и невинной, и ему предстояло вырвать ее с корнем, растоптать и окунуть в реальный мир без розовых очков. Это была его роль — роль подонка — в жизни Юкино. Роль, с которой он прекрасно справлялся и которую ненавидел так же, как и все свои остальные. Причины и глубину ран своей девушки знать было необязательно — он уже их нанес и не собирался залечивать, — просто предстояло понять, как скоро оборвется связующая их нить. Недовольная, стреляющая взглядом, сразу отталкивающим всех непрошенных. Хотя кто для Сорано сейчас был прошенным? — И что ты устроила? — Нацу сам написал ей с предложением поговорить, рассчитывая, что в очередной раз услышит, какой он говноед и еблан. Аргия раздраженно рылась в сумке, что-то доставала или, наоборот, закидывала внутрь, хотя больше казалось, что ей нечем себя занять. Ее обычно бледная кожа (во время отношений она постоянно жаловалось Нацу, что загар на нее не ложится, обмазываясь разными кремами, и не без зависти разглядывала его смуглое с бронзовым отблеском тело) пестрила красными полосками. Разумеется, Нацу не приемлил, чтобы на представительницах прекрасного пола были те или иные раны и глубоко презирал мужчин, что сами наносили их, однако порой ему самому так хотелось втащить этой стерве, что в какой-то степени он с наслаждением любовался зрелищем. Возможно, ему стоило обо всем поговорить с собственной девушкой, однако ее реакцию нельзя было предугадать — прежде такого не случалось, да и Нацу боялся, что Юкино может расплакаться. Что ему тогда делать? Она захочет услышать обещания, что «такого» (чем бы это не было) больше не повторится, он станет лучше ради нее, а Нацу не хотел ей больше врать. Сорано же была типажом изученным и отработанным, с ней было легче, как бы она не бесила одним своим видом. Истерик, кажется, закатывать Сорано не собиралась. Она остыла и осталась без сил. Или все еще была обескуражена (почти вся школа пребывала прострации). Это облегчало задачу «нормально поговорить и не послать нахуй», во множество раз облегчало, больше к радости самой Сорано, потому что раздражение Нацу сдерживал тонкий слой спокойствия. Тринадцать пятьдесят семь и сорок. — Поговори со своей Хартфилией, наверняка ей очень плохо без тебя, — блять. У «гениев» мысли сходятся, особенно, когда мозгов не хватает ни у кого из них. Серьезно, не будь Сорано девушкой, получила бы сразу. — Ты согласилась поговорить. Отвечай на вопросы. — А если не хочу? Увидела тебя и сразу послать тебя захотелось, — это было довольно предсказуемо. — Тогда я поговорю с Юкино. Избегает меня весь день, как раз поболтаем. Стоило сразу начать с этого. Сорано оставила в покое бедный шкафчик и сумку и в упор посмотрела на Драгнила. Наверное, считала, что такое должно припугнуть. Учитывая, что Сорано младшую сестру недолюбливала, подобное проявление заботы выглядело сомнительным, будто с подвохом. Если Сорано и была из того типа старших, которые никому не позволяли никому обижать младшего, но с радостью сделают это сами, то исключительно в ключе: меня бесит, когда Юкино плачет и ноет, только если это я сама не довела ее до этого состояния («вот тогда самый кайф», Нацу сам в детстве любил бесить Зереф, так что знал не понаслышке). — Можешь трахаться на стороне сколько хочешь. Можешь трахаться даже с Хартфилией, как бы мерзко это не было. Но если изменяешь, то изменяй так, чтобы об этом не узнали, и выбирай кого-то с мозгами! — Поконкретней, — Нацу хотел бы поспорить, но во время отношений уже пытался и не смог переубедить Агрию в том, что все парни изменяют. Да и перед ней ли ему оправдываться? Тринадцать пятьдесят восемь и шесть. Перед тем, как заговорить, она посверлила его взглядом несколько секунд. Захлопнула шкафчик и резко развернулась, что Драгнил почувствовал легкий поток ветерка. Бежать за ней было почти что унизительно, и для успокоения он представил, как подбежавшая сзади Люси хватает и тянет Агрию за волосы так, что та запрокидывает голову и едва не падает на спину. — Сам посмотри. Поки-чмоки. В тринадцать пятьдесят восемь и пятьдесят четыре секунды на телефон Нацу пришло оповещение. Это была фотография по типу тех, что уже получал он прежде — с эротическим подтекстом, — правда с одним значительным различием: это была фотография лично сделанная Люси перед зеркалом, когда из одежды на ней было исключительно нижнее белье и его баскетбольная байка с нашивкой номер семь. — Флер бы разорвала их в ответ. Очередной смешок был новым маленьким сюрпризом, ровно как и скользнувшие руки на его грудь. Перед этим Люси пришлось слегка отстранится, и Нацу подумал, что ему не стоило хватать ее так резко, но стоило ему снова почувствовать, как ее мягкая грудь прижимается к его сильнее, а ладошки не отталкивают — его сердце забилось сильнее, и он был готов влюбиться в Люси Хартфилию опять. — Остальные не лезут? — Не особо, — Люси повела плечом. До нее доходили шептания и разговоры, она замечала взгляды и нашла одну записку, где красноречиво было написано «шлюха». В который раз это уже происходит за последние пару недель? И средней школе ее разве не обзывали? Иммунитет уже выработался, и Люси было просто-напросто все равно. — Меня это, по крайней мере, не беспокоит. Это была другая Люси, совершенно не такая, какой он привык ее видеть. Вместо создания, до мозга костей нежного, наивного и нуждающегося в его защите, та показала когти и не казалась озабоченной случившемся. Чем больше он узнавал о ней, тем больше он не узнавал ее. Произошедшее сегодня не вписывалось в концепт той Люси, о которой он мечтал уже третий год, как и самодовольная фотография в его кофте. Это словно рождественский подарок под елкой: он видел силуэт подарка и уже предвкушал увидеть то, чего он так долго просил. Однако красно-зеленая обертка скрывала нечто совсем иное. Нацу был в смятении. Разговор с Бикслоу дал пищу для размышлений, слишком много пищи для воспаленного скандалами и недосыпом мозга Драгнила. Образы, как много образов было вокруг них, и образ Люси Хартфилии, за которой Нацу два года просто влюбленно наблюдал, был в его сознаний четким, структурированным и заученным от и до. Юкино была близка, она практически не выбивалась из образа, добавляла больше граней и очерчивала границы более четкие — Нацу был готов и получал удовольствие от того, что мечты совпадали с реальностью (если забыть, что не тот человек должен был быть на ее месте). Но «Люси Хартфилия» оказалось лишь оболочкой настоящей Люси. С каждым днем она ломала сложенную мозаику, а сегодня до Нацу дошло, что он был идиотом, религиозным шизиком, чья религия строилась на его полоумном воображений. Однако, в отличие от них, гребанных святош, его не постигало разочарование, он не сходил с ума, отказавшись принять реальность. Нацу нравилась Люси Хартфилия, какая она есть, нравилось раскрывать ее и познавать иные стороны ее очарования, о которых он и догадаться не мог. — Слушай, зачем ты меня звала? — А, это… — Люси отвела глаза и подмяла губы. Это действие привлекло внимание Нацу. — Мне показалось, что ты злишься, когда я говорила с Фуллбастером, и тогда, в коридоре. Я ведь понимаю, что нас теперь связывают все остальные и теперь мои поступки частично откладывают след и на тебя. Я опозорилась и опозорила тебя в том числе. Это же не то, что ты ожидал от общения со мной? — она отступила, но его руки все еще удерживали ее. — Если бы ты не пришел или кинул меня в чс, я бы не обиделась. Я прекрасно понимаю свое положение и не строю никаких надежд. У меня, наоборот, иногда встает вопрос, почему ты общаешься с мной, зная кто я, и не могу отделаться от ощущения, что в этом всем есть подвох. Тяжелый вздох, даже в какой-то степени недовольный, вырвался невольно. Обнял опять, но на это раз крепко, достаточно, чтобы Люси почувствовала силу в нем, но не слишком, чтобы не ранить, только дать понять, что он заботится и хочет угомонить взращенного в ней зверя неуверенности и сомнений к любому добру. — Ты помогла мне, когда я был настоящим мудаком, которого тебе бы стоило ненавидеть до сих пор. Я не устаю от общения с тобой. Возможно, дело в том, что говорю в основном я, но, что тебе стоит знать: если бы ты бесила или мне просто было неприятно, я не терпел бы. Хотя стоит сказать, что меня все же иногда раздражает, когда ты накручиваешь себя или стесняешься меня. Я серьезно. Глубокий вдох, и ее запах проник в его легкие. Ему хотелось запомнить его, ее мягкость тела, все те физические ощущения, когда они вплотную прижимаются друг к другу, потому что в прошлый раз он сделал это слишком плохо, настолько, что иногда корил себя за подобную опрометчивость. Правда, как только отстранится, все равно будет корить себя, что оборвал объятия слишком рано, что никуда он не спешил, а каждый миг ценен. — Если ты ищешь подвох, то он только в том, что ты мне нравишься. Руки Люси все еще лежали на его груди, и Нацу боялся, что она почувствует его ложь — его сердце билось в бешеном ритме, навряд ли оно билось так быстро после пробежки, после которой он и ушел с тренировки, чтобы прибежать к ней. Так не бьется сердце человека, которому ты просто нравишься, не бьется так, что его удары разносятся по телу и отдается в уши, словно ты стоишь рядом с огромной колонкой. Он соврал, потому что попробуй скажи он все как есть, ему бы не хватило словарного запаса, а Люси бы убежала, посчитав его психом. — Ты не подумай, я ни на что не намекаю. Это просто факт. — Спасибо. Ее голос стал тише, не такой звонкий. Даже в тусклом свете коридора румянец был заметен, и Нацу, наверное, был все-таки рад сложившемся обстоятельствам. Он выговорился — выплеснул капли своих чувств и переживаний — и сблизился с Люси. День уже не казался таким отвратительным. Может, трава на улице зеленее будет? Однако дела реальные не исчезали. К сожалению. Драгнила ждала как минимум тренировка и придирка тренера, где он протирал штаны столько времени. Да и не стоило затягивать объятия, все-таки это может показаться странным. Пора было возвращаться, как бы не хотелось покидать оплот его успокоения и счастья. Случайным образом, когда Нацу отстранялся, Люси потянулась вслед. Поцелуй в щеку сместился чуть ниже, ближе к губам. Теперь и его щеки опалял жар; сердце, приходящее в «порядок», стучало, как после передышки, с новыми силами. — Извини, это случайно. Ее смешок был неловким и нервным, лицо, светившееся своим красным цветом, но, в отличие от своего обычного поведения, карие глаза с расширенным зрачком продолжали смотреть в его. Он улыбнулся в ответ. Все слова застряли в горле. Руки он не убрал, но чувствовал, что они вспотели, и надеялся, что это останется незамеченным. Как и его участившееся дыхание. Люси была рядом и не убегала, не стеснялась, не скрывалась. — Ты сказал, что ни на что не намекаешь? — все тот же полушепот, но глубже, одновременно стеснительный и играющий, что отдалось тянущим волнением и возбуждением в мышцы, до самых конечностей, обостренные осязанием. — Наверное, я соврал, — и, наверное, это был самый честный и простой ответ, который он мог дать. Правильно было бы уйти уже на чертову тренировку и прямо заявить: «У меня есть девушка». Однако все в Драгниле говорило, что это был бы самый глупый его поступок. Он не хотел расстраивать Юкино, вот только он ее забыл, словно никогда и не заменял ею никого. Поцелуй Люси был аккуратный. Невинный. Легкое касание губ, полное неуверенности и напряженности. Его майка смялась в кулачках Люси. Нацу поддался навстречу. Крепче, настойчивей, так чтобы показать, что все его естество этого желает, ей нечего пугаться. Но, черт возьми, эти робкие поцелуи, которых у него уже была не одна штука, трепетали его и кружили голову, как двенадцатилетнего подростка. Эпицентр его мира и сознания захватывала Люси Хартфилия своими мягкими губами с привкусом, который он не мог понять, поэтому это был вкус Люси — его любимый вкус. Где-то на подсознательном уровне Нацу понимал, что может сорваться, как в ночь нападения. Сдерживался, когда все в нем кричало, что он хочет больше, сильнее, глубже. И чем дольше он целовал, чем дольше его рассудок подавался чувствам, тем уверенней действовал Нацу. Запустил ладонь в длинные блондинистые волосы, как давно хотел, целовал чувственнее, сильнее, спутывая себя и Люси в поцелуях то коротких, то длиннее. Он был жадным, голодным и готовым съесть Люси. Остановило Нацу возбуждение, скатывающееся ниже, к паху, и уже накопляющееся. Покрасневший, часто глотающий воздух, которого не хватало. Это было так глупо, но переполняющие чувства восторга, волнения, эйфории и прочих ощущений, таких приятных и невероятных, что вышибало дух и подкашивались коленки. Они стояли посреди тусклого, продувающего коридора снова обнявшись. Люси уткнулась в его плечо, Нацу — в ее макушку. — Я не напугал тебя? — он заботливо пригладил ее волосы и, дождавшись покачивания головой, поцеловал в макушку. — Я немного не сдержался. — Это было неожиданно. Он промычал что-то похожее на «ага» и дальше стоял, пока тело охлаждалось, а к созданию возвращались мысли, пока что спутанные, в разнобой, и все еще сосредоточенные на Люси. Вскоре в тишине он, наконец, начал слышать звуки бега и ударов мячей. Отдаленных, все еще где-то далеко. Донеслась неподалеку вибрация, на которую отреагировала и Хартфилия. Подскочила и хаотично не подчиняющимися руками зарылась в сумке. Только подняв трубку, она быстро проговорила, что сейчас подойдет. Вид ее был рассеянный. — Меня ждет Флер. Она написала семнадцать смс-ок, — она опять нервно посмеялась. — Кажется, она в бешенстве. Говорила она опять робко, отведя взгляд, скованно заправив прядь за ухо. — Да. Мне тоже пора возвращаться, иначе тренер прибьет меня на месте, — почесал голову и нервно посмеялся. Обычно инициатором подобного был он и после всегда себя чувствовал уверено, даже проявлял игривость. С Люси все спуталось и перевернулось. Наверное, у него немного кружилась голова. — Тогда спишемся или увидимся завтра? Даже, если обоим не нужно было никуда торопиться, они явно были не в том состоянии, чтобы обсуждать какие-либо вопросы.