Бесконечный Стикс

– Шурик пропал, – сообщила после завтрака Ольга Дмитриевна. – Вот как? – я не был обеспокоен пропажей пионера. Куда денешься с подводной лодки? Круг радиусом в три километра. Даже полный кретин найдет дорогу, – Что от нас требуется? Вожатая посмотрела с удивлением: – Ничего. И от кого это от вас? Точно. Кто мы? Я здесь один нафиг. Алиса сказала, что у нее дела и куда-то исчезла. Хорошо, хоть уборку провели до завтрака. Снова всем коллективом. Но, на этот раз обязанности распределяла вожатая. Поэтому, Славя впахивала и на раздаче инвентаря и возле склада. Еще пробежала по остальным. Контролировала. – Семен, хватит летать в облаках. Дело серьезное. Ты Шурика видел? Пожимаю плечами: – На уборке его не было. Электроник один убирал клубы. Вожатая заволновалась: – Плохо дело, Мара мне голову оторвет. – Мара? – Не обращай внимания. Ольга проговорилась о чем-то важном. Интересно, кто такая Мара? Знакомое имя. Один мой сослуживец после того, как мы прикрыли колонну, в госпитале шептал это имя. Он откровенно бредил. Его контузило и осколками посекло ноги. Мне тогда просто зарядило пулей в коленную чашечку. Кстати, сослуживец тот мой тезка. Тоже Семен. В бреду разговаривал с Марой, а потом не мог ее вспомнить. Ну, всякое бывает. Интересно. Почему я вспомнил Сеньку? Хороший был мужик. Так о чем это я? Не выспался. Слишком часто погружаюсь в раздумья. – Ольга Дмитриевна, тут невозможно заблудиться и к обеду Шурик найдется. Если нет, тогда и будем искать. – Твои б слова… ладно, иди отдыхай. – Есть! – я развернулся кругом и отправился дочитывать Стругацких. Ничего интересного не намечается. Алиса запропастилась, а другие мне неинтересны. Вот такой я однолюб. Провалявшись два часа, я все же решил прошвырнуться. Может, рыжую встречу. Не одну, так другую. Они почти всегда вместе. Я встретил всех, кроме рыжих. Мику и Лена купались на пляже. Славя с Женей кидали мяч на спортплощадке. Вожатая дрыхла на шезлонге возле домика. Встретил на свою голову и медсестру. – Пионер, ты как раз вовремя. – Что случилось? Насиловать будете? Виола похабно улыбнулась: – А хочешь? – Нет, не для вас моя ягодка цвела. Так, что случилось? – я перевел разговор со щекотливой темы. – Мне надо отлучиться до ужина. Не посидишь в медпункте? Если придет та, для кого твоя ягодка цвела, загляни во второй ящик. Держи ключи, я побежала. Интересно, куда убегает персонал? Тут в любую сторону три километра леса. И больше ничего. Хотя, я ходил только по дороге. А если пойти лесом? Какая разница. Я обещал одной рыжей бестии, что не брошу ее. Так что, будем ждать, чем все закончится. А пока посидим в медпункте. Только заскочить домой за книжкой. Медпункт встретил меня запахом лекарств и тишиной. На столе валяется странный журнал мод. От скуки я решил разнообразить досуг и узнать, чем интересуются женщины в этом странном мире на десять персон. Как ни странно, встречались вполне современные наряды. Причем, соседствовали они с типично совдеповской одежкой. Стоп. А какая одежда была в СССР? Да. Упор был на платья и юбки. В восьмидесятые все подсели на джинсу. Но, в целом, вкус у советской женщины был. И шмотки они выбирать умели. А смогу ли я вообще отличить современное платье от советского? Лет десять назад во времена безвкусицы, коротких юбок и блесток, непременно смог бы. Девяностые, пожалуй, тоже сильно отличались. Это джинса, шлюхи и спортивки. А вот и первый посетитель. Лена. – Милости прошу к нашему шалашу. Какими судьбами? Девочка потерялась, покраснела: – Я, это… а где Виолетта? – Сегодня я твоя Виолетта, пионЭрка, – сказал я самым бархатным голосом. – Я п-п-позже зайду. Лена уже собралась уходить. – Да погоди ты, может я смогу помочь? Лена пожала плечами: – Да нет, я просто зашла. Поболтать. – Нифига себе. Не знал, что у вас есть общие темы. – Она добрая, понимающая. Я хмыкнул. Это уж точно. Лена прервала молчание: – Я пойду. – Ну, если не хочешь составить мне компанию… – Нет. С-с-спасибо. Дела. И снова тишина. Снова одиночество. Полковнику никто не пишет. Полковника никто не ждет. Бедный полковник. Бедный я. О! Симпатичное платье. Интересно, Алисе такое понравилось бы? Красное, с широким поясом. Выглядит довольно вызывающе. Даже хищно. Кто там снова прется? Опа! Рыжая номер два. Ульянка. – Привет, малая. Какими судьбами? – Живот болит. Что-то на больную она не похожа. – И в чем это выражается? Просто боли или жиденькое льется? Мелкая окрысилась: – Не твое дело! – Хм, очень даже мое. Если ты не заметила, сегодня я медсестра. И зачем я только над маленькой девочкой издеваюсь? Злодей. Гореть мне в аду. Уля покраснела: – В общем мне нужен уголь. Ну, от угля вреда не будет. Я оторвал половину пачки. – Держи, на твой вес хватит. Ульянка убежала слишком резво для калича, а я продолжил любоваться платьем для своего рыжего счастья. Прогуляться бы с ней по Эрмитажу. Тем более, она тоже с Питера Время подходит к обеду. Наверно, пора закрываться потихоньку. Но, не успел я подняться, как вошла бледная Мику. Что им тут, всем медом намазано? – Что случилось, солнышко восходящее? – Голова, – коротко ответила девочка. Я, конечно, не доктор, но если болтушка-пулемет отвечает одним словом, значит дело дрянь. Либо перегрелась, либо что-то еще. – Давай руку, будем давление мерить. Тонометр валялся в шкафу за стеклянной дверцей. Я быстро намотал на тонкую ручку манжету, надел фонендоскоп и начал накачивать грушу. Спасибо бабушке, научила в детстве. – У тебя какое рабочее давление? Девочка пожала плечами, сморщилась: – Не знаю, а что? – В любом случае сто сорок многовато. Держи половинку таблетки и приляг на кушетку. Мику легла, но тут же заинтересовалась журналом: – Сенечка, ты увлекаешься модой? Я смутился. – Нет, просто за неимением горничной приходится любить дворника. – Смотри, все модельеры с дворников начинали. Я показал японке страницу с красным платьем: – Как думаешь, Алисе такое понравилось бы? Мику задумчиво посмотрела на страницу: – У тебя есть вкус, это платье очень подойдет ей – перевела взгляд на меня, – А тебе, что рыженькая нравится? Даже смущаться не буду. Я слишком окрылен вчерашним вечером: – Да. И думаю, это взаимно. Я не заметил, как открылась дверь. В медпункт ввалилась Алиса. Руки на груди: – Даже не надейся. С таким треплом мне не по пути. Я покраснел. Мику, спохватившись, пробормотала: – Спасибо, мне уже лучше, – и убежала, оставив меня наедине с разъяренной дамой сердца. – Ну и что ты успел натрепать про меня? Что я вешаюсь тебе на шею еще не сказал? Молчу, воздев очи к небу. Небо, подскажи, как быть, если твоя любовь шизанутая? – Ну что молчишь? Взаимно у него. Сопли распустил розовые! – Извини, если ошибся, – холодно произнес я. – Ошибся? Давай проясним ситуацию. Я тебе в любви не признавалась. Так? Киваю. – А с чего ты решил, что у нас любовь? У нас дружба. На большее я не согласна. – Я понял, – голос прозвучал глухо. Лаконичный ответ это все, что я смог из себя выдавить. Тишина. Вспышка гнева миновала и с Алисой можно вести конструктивный диалог. Вздыхаю: – Ты что-то хотела? – Уголь. Живот прихватило. Усмехаюсь. Достаю три пачки. – Держи и проваливай. Алиса удивленно посмотрела на меня: – Даже не спросишь, что мы с Ульянкой такое ели? Пожимаю плечами: – Мне плевать. Еще что-то? Да. Я веду себя, как скотина. Последняя мразь. Или предпоследняя. Но я слишком устал. Меня достали эмоциональные качели. Просто смойте меня в унитаз. Большего я не достоин. После использования скинуть в урну. Я ненавижу себя. И ее за мои неоправданные ожидания. Смотрит. – Семен, что с тобой? – Ничего. Мне не нужны друзья. Мне нужно большее. Ты этого дать не можешь, – я чеканю слова спокойно размеренно. С каждой фразой плечи девочки опускаются. Любительницы френдзоны ведут себя иначе. Но у меня нет сил анализировать. Все уходит на то, чтобы не заорать и не забиться в рыданиях. – Прости, – шепчет понурая девочка. Уходит. У меня столько было сказать. Столько боли можно было высыпать на беззащитного ребенка, который только учится любить. Какой же я урод. Прости. Алиска. Я шарю по всем шкафчикам. В медкабинетах он есть всегда. Нахожу презервативы. Как там говорила Виола? Если придет та самая? Или что-то вроде. Как давно это было. О! Спирт этиловый девяносто шесть процентов. Пять пузырьков по сто грамм. Идеально. Осталось найти тару и можно бодяжить. Бутылка из-под тархуна? Подойдет. Вливаю два бутылька спирта, добавляю кипятка. Так напиток становится мягче. Теперь в холодильник и ждать. Семь бед – один ответ. Да и давненько я не накатывал. Теперь только подождать. Обычно, когда я готовлюсь к пьянке, внутри все дрожит от предвкушения. Но не сегодня. Сегодня хочется лишь заглушить боль. О! Точно. Можно добавить аскорбинку и получится не военная водка, а врачебная. Горн прозвучал вовремя. Поболтать с поварихой. В первый день мы вроде нормально заобщались. Авось, даст с собой мясца какого. И дальше на охрану медпункта. Столовая встретила меня, как обычно, никак. Часть девочек улыбнулась, кто-то помахал. Алисы на обеде не было, ну оно и к лучшему. Мне слишком больно и ничего не вернуть. Дайте мне билет в один конец на поезд тоски. Или на поезд «блюз». Срочно выпить. Повариха не знала, для чего мне еда. Я сказал лишь, что мне придется пропустить полдник и, возможно, ужин. Теперь у меня полный пакет котлет и хлеба. Вежливость города берет. Медпункт встретил запахом лекарств и тишиной. Ненавижу бухать в тишине. Я достал смартфон, включил плеер и налил первую мензурку. Медик я сегодня или нет? Поднес стопку ко рту, выдохнул… Скрипнула дверь. Твою мать! Вошла Славя, увидела меня. Вопрос не успел слететь с ее пухленьких губок, как я сказал: – Я сегодня Виола. Чем могу? – Семен, ты… кто? – Виола. У нас в психушке так заведено. Кто первый халат надел, тот и доктор. Славя густо покраснела. Интересно, что может смутить нашу комсомолку, спортсменку и просто красавицу? Хотя, какая мне разница? – Можешь выйти на минутку? – Ладно, только под стол не заглядывай. Там водка. – Ха-ха, люблю, когда ты шутишь. Не буду спорить. Главное, чтоб стопарь не разлила. Вышла задумчивая: – Семен, откуда у тебя водка? Точно вожатой сдаст. И накроется мой банкет на одну персону. Делаю морду кирпичом: – Это не мое. Мне подбросили. Девочка лукаво улыбается: – Не по-пионерски это. Мог бы и с друзьями поделиться. – Так пойдем, красавица. Приглашаю вас на чудесную водочку с изумительными котлетками. Смеется: – Нет, извини. Я кодированная. Шутит или нет? – Ха-ха, ты бы видел свое лицо. Но, нет. Мешать не буду, однако и присоединиться не смогу. Я кое что вспоминаю: – Это, Славь, извини за вчерашнее. Отмахивается: – Я понимаю, что ты от доброты своей. Спасибо, что переживаешь за меня. Наконец-то один. Можно включить музыку, выпить стопарик. Только сигаретки не хватает для полного счастья. Следом идет второй. Я закрываю глаза и вижу лицо Алисы. Солнышко рыжее. Тварь. Стерва. Потихоньку развозит. Из развлечений только музыка. Журнал мод давно под столом. Дверь открывается. – Стоило мне отлучиться, как тут происходят безобразия. – Виола?! – я чуть не протрезвел. Но, нет. Мысленно машу рукой. Не получилось бухнуть, как следует, и ладно. – Да уж много лет, как Виола. Я думала, ты рыжую сюда приведешь, а ты… Машу рукой: – Была рыжая, да сплыла, – киваю на ополовиненный пузырь, – Будете? Какая все же у нее похабная усмешка. Или нет? На этот раз циничная, немного грустная. – Наливай. Устала я что-то. Достает вторую мензурку. Бахает залпом. Даже не занюхивает: – Молодец, умеешь разводить. Где научился? Хмыкаю: – Там, где научился, еще не учат. По моим прикидкам начнут учить лет через десять. – Понятно. Только твои прикидки тут не работают. Воевал? Ее вопрос застает врасплох. Как? Я в теле пионера. Или комсомольца. Отмахиваюсь: – Так, пара операций. В основном, охрана правопорядка. Заливисто смеется, догоняется второй: – А когда трезвый, не скажешь. Пионер и есть пионер. Тупо смотрю на нее: – Виола? Что это значит? – Да так, не один ты тут попаданец. – Вы тоже? – Копай глубже. Но, мы тут не за тем, чтоб тайны разгадывать. Между первой и второй… Через час в холодильнике настаивалась вторая поллитра, а мы уже распевали песни народов мира. – Вилка, скажи, почему бабы такие суки? Пьяно смотрит: – Тебя все интересуют или какая-то одна? Люблю таких. Настоящий друг. Надежная, как АК. И всегда поймет. Жаль, что такие остаются в одиночестве. Отчаянно мотаю головой из стороны в сторону: – Вообще все суки. Кроме тебя. Но интересует одна. – Алиса догадывается, что когда стукнет полночь, принцесса превратится в тыкву. И боится, что тыква тебе не нужна. Смеюсь горестно: – Дык я и сам тот еще принц. Бывший мент, бывший вояка, бывший человек. – А тебя не пугает? – Что? – мысли отказываются складываться. Во что не знаю, но отказываются. Слишком сильно меня разморило по жаре. – Что принцессе будет не нужен трижды бывший? – Пугает. Но ради нее я снова стану человеком. – Бедный Семен. Все будет хорошо. Ты здесь для того, чтобы все было хорошо. Я ничего не понял, поэтому решил налить. Так мы почти приговорили второй пузырек. Мы пели старую американскую песню про билет в один конец в тоску. Или в блюз? – Ван вей тикет, ван вей тикет, – тупо повторяли мы, когда раздался взрыв. Я мигом протрезвел, стал нащупывать автомат. Куда он, сука, запропастился? Твою мать, я в лагере. Бегом в сторону взрыва. Рвануло на площади. Я прибыл первый. От Генды шел легкий дымок. Стали собираться пионеры. Выпитое снова дало в голову. Теперь собраться. Глазки в кучку. Спинку прямо. Морду кирпичиком. – И кто это сделал? – раздался голос вожатой. Я увидел черные пальцы Двачевской и паззл сложился. Вот зачем им с Ульяной понадобился уголь. Один из ингредиентов для пороха. Стоп. А из активированного угля порох получается? Видимо, да. Блин, Алиску жаль. Сейчас у нее будут проблемы: – Это я сделал! – раздался мой голос неожиданно для всех, в том числе для меня. – Что?! – закричали хором дама моего сердца и вожатая. Как-то вылетела из головы наша ссора с Алиской. В моих фантазиях она снова была любимой. И любящей. Виола меня слишком сильно обнадежила. – А чего он тут стоит? Кто он такой? Тоже мне, Генда. А я Семен. Поставьте мне памятник. Что он делает в лагере? Разъяренная Ольга уперла руки в бока: – Семен, ты наказан! Завтра отмываешь памятник! И чтобы никого не заставлял, понял? – Есть, – понуро киваю. Кажется, я налип. Ну и хрен с ним. Пьяному море по колено. – А сейчас есть дела важнее. – Например? Ольга тяжело вздыхает: – Шурик еще не вернулся. Сыроежкин говорил, что он пошел в старый лагерь за какой-то электроникой. Я в этом не разбираюсь, да и оно мне, собственно… – безысходный взмах. – Я схожу поищу. Только мне бы в помощь кого. Кивает: – Возьмешь Сыроежкина. Он знает лагерь и друг Шурика. – Нет, Терминатора брать не буду. Пусть будет в кружке на стреме. Возьму Алису. Услышав свое имя, девочка вздрогнула. Посмотрела на меня так удивленно и снова потупилась. Хех, рыжая бестия потупилась. Приятное зрелище. – Семен, сейчас не время для детских игр. Ты не на свидание идешь, – терпеливо объясняет Ольга. – Оль, – я слишком долго просидел с Виолой и забыл, что мне семнадцать, а не тридцать пять, – Тут не в симпатиях дело. Алисе я верю, она толковая. В случае чего сможет помочь. С остальными на задание не вариант. – Ладно, дело твое, – и подманивает пальчиком, мол, скажу кое что на ушко, – И не думай, что я тебе поверила. – В смысле? Показывает глазами на рыжую. Палец к губам. Не дурак. Понял. От взрыва я немного протрезвел. Странное умение, выработанное на Кавказе. Когда стоишь на посту, к тебе, как к новенькому постоянно подходят старички. Они предлагают выпить. Даже настоятельно требуют. Но, при этом не дай Бог ты ослабишь бдительность. Вот ты пьешь уже вторую кружку, а вот начинается стрельба. Ты четок, собран. Мозг работает, как швейцарские часы. Наверно, от этого ветераны спиваются. Они надеются на умение быстро трезветь, на то, что при любом похмелье они смогут действовать. Ведь если пить в меру, ничего страшного. Только мера каждый день приводит к необратимым изменениям. В моей долагерной жизни были постоянные панические атаки, жидкий стул и приступы гнева. Этот организм еще не износился. Для него водка – яд. Я подошел к Двачевской: – Идем? – Куда? – спросила она прохладно. – Искать верблюда. Ты же все слышала. – Слышала. Спасибо за доверие. Развернулась и пошла в сторону домиков: – Алиса, ты куда? А Шурик? – За фонариком. Похоже, я не до конца протрезвел. Слишком туго соображаю. До старого лагеря, где предположительно засел очкарик, мы дошли молча. Наконец, девочка спросила: – Зачем ты это сделал? – Что? – Взял вину на себя. Я задумался. А действительно, зачем? Пожал плечами: – Я стремлюсь к минимизации ущерба. Ты и так на плохом счету у вожатой. Так что проблем будет больше, чем у меня.. – А твои проблемы тебя не волнуют? – Не особо. Что она мне сделает? Выгонит? Смешно. Отправит на кухню? Зато булочек наемся. – Тебе лишь бы поесть. Вторая Ульянка, – рассмеялась Алиса. Холода в голосе больше не было. Перед нами открылась поляна с классическим забросом. В бытность пэпсом регулярно в таких цепляли разных нариков, малолеток. Наверно, у каждого мента есть свой заброс, куда он время от времени ходит, чтобы нарубить палок. Но, это если сильно скучно или прям край необходимо подтягивать план. Позади скрипнули качели. Алиса вздрогнула. Я решил не обращать внимания. Мне и самому немного неуютно. Тем более, в наступивших сумерках любой звук таит опасность. – Ну что? Идем в барак, лисенок? – Не называй меня лисенком. Это пошло. Я пожал плечами. – Ну, ладно, нелисенок. В барак идем? Если очкастый где-то и есть, то только там. – Придется. Держи, – Алиса протянула мне фонарик. – Нет, с фонариком пойдешь ты. А я в темноте неплохо ориентируюсь. Изнутри барак выглядел, как типичная заброшка. Пыльные кучи хлама, втоптанные в пол огрызки журналов, затхлая вонь. Я оставил девочку внизу, сам поднялся на второй этаж. Несколько кабинетов, та же пыль. На полу валяется огрызок газеты. В заголовке мое имя. СЕМЕН СЕМЕНЫЧ УГОЩАЕТ ГОЛУБЦАМИ… С чем голубцы, я не разглядел. Огрызок слишком пожелтевший. Повезло друзьям моего тезки. Голубцами угощает. Не то, что я. Если ко мне кто-то решит намылиться, ему приходится везти пакеты с едой. И туалетную бумагу. Я ей не пользуюсь. Предпочитаю использовать бутылочку по-мусульмански. В одном из кабинетов обнаружилась куча плакатов. На одном нарисован значок инь-янь и подпись советским шрифтом СИЛА НОЧИ СИЛА ДНЯ ОДИНАКОВА ХЕРНЯ. Я хмыкнул. Справедливо. Со стены угрожающе смотрел усатый мужик. Подпись гласила БОЛЬШОЙ БРАТ СМОТРИТ НА ТЕБЯ ГРУСТНО И С НЕДОУМЕНИЕМ. – Да и пусть смотрит. Не жалко. А вот третий плакат меня озадачил. Фотография моего друга, с которым прикрывали колонну в Сирии. И подпись: «Обеспечим прирост счастья в мире во имя светлой памяти Генды». Начнем с того, что корефана того все звали Гендальф, так как у него фамилия была Серый. Никакой не Генда. Товарищ этот мой тезка. Тоже Семен. Что же с ним случилось? Почему его знают в этом странном месте? Вроде вернулись мы вместе. Правда, наши пути разошлись. По выходу на пенсию я его больше не видел. Хм… А памятник? Тоже он? Похож, чертяка. Наш Гендальф тоже ходил с мрачным лицом и сверкал очками. Как Шурик. Мои размышления прервал гневный окрик: – Ты там скоро? – Иду заинька, иду милая. Я быстро спустился вниз, едва не споткнувшись на лестнице. – Еще раз назовешь меня заинькой, кисонькой, – Алиса надвигалась с неумолимостью крейсера, – Кошечкой, собачкой, начнешь петь фальцетом. Ты меня понял? – Понял, рыжая, только не бей, – я примирительно выставил руки вперед. Девушка удовлетворенно кивнула: – Молодец, быстро учишься. Шурика нигде нет, зато есть подвал с выходом в какой-то туннель. Я вздохнул: – Придется идти. Извини, что втянул. – Не извиняйся. Вместе веселее А в лагере скука смертная. Туннель, темный и мрачный, оказался очень длинным. Света фонарика едва хватало, чтобы осветить ближайшие пять метров. Я шел впереди, Алиса с фонариком чуть позади. Минут через пять мы наткнулись на дыру в полу. Я вздохнул: – Придется лезть. Ты со мной? – Нет, блин, здесь останусь. Конечно, с тобой. Внизу обнаружился еще один туннель с рельсами, шпалами. Только подсветка не работает. А жаль. Батареек может надолго не хватить. И сдается мне, что туннель достаточно длинный. Значит, стоит поискать из чего соорудить факел. Чертов кибернетик. Сдались ему эти детали. Лучше бы зарядку мне соорудил на смартфон. Сегодняшняя пьянка убила половину заряда. – Так и знал, – проворчал я, уткнувшись в развилку. Алиса выглянула из-за плеча: – Что делать будем? – Да что тут делать? Повернем налево, только крестик поставим на стене. Молчание восстановилось. Меня потихоньку начало мутить от выпитого. Так всегда бывает, если после пьянки продолжаешь бодрствовать. Голова тяжелая, хочется спать. И при этом не отказался бы выпить. А сверху ложится легкая тошнота. Поэтому, обычно я нажираюсь перед сном. – Семыч, ты ничего не хочешь рассказать? – Например, – я обернулся. – Ну, например, откуда взял алкоголь? – Так сильно воняет? – Ага! – Алиса ухмыльнулась, – Как от старого алкаша, потеющего чистым спиртом. Я хмыкнул. Девушка продолжила допрос: – Так где раздобыл? – Там же, где ты взяла уголь. Рыжая округлила глаза: – Да ладно? У нее есть водка? – Нет, У нее есть спирт, а я сделал водку. Хулиганка посмотрела с уважением: – А ты не такой уж и тормоз. Виола не спалила? Я пожал плечами: – Спалила. – И что? – И ничего. Делиться пришлось. Слушай, не знаешь, скоро туннели закончатся? Алиса хмынула: – Ты от темы не уходи. Как ты спасся от пьяной озабоченной медсестры? – Ты спасла. Тем временем я отметил камнем третий или четвертый поворот. – Кстати, – вспомнил я, – Чем тебе Гендальф навредил? – Какой Гендальф? Ты еще пьян? – Ну, памятник. – Точно тормоз. Он не Гендальф, а Генда. Я осекся. Не стоит рассказывать, что лицо на памятнике сразу показалось знакомым.. Интересно, чем прославился Семка в этом странном лагере? Расспросить бы его. Из размышлений меня вывел голос Алисы: – Что делать будем, Сусанин? Туннель уперся в массивную металлическую дверь. Я потянул рукоятку на себя. Дверь, как ни странно, открылась легко. Мы попали в обустроенный бункер с двухъярусной койкой, столом, шкафом и даже работающим освещением. Неплохо. Только не отвечает на вопрос, куда делся Шурик. С противоположной от входа стороны я увидел массивную дверь с огромным медным колесом. Интересно, работает ли механизм? Кажется, такой называется кремальерный затвор. Единственный надежный способ легко и быстро герметизировать вход. Что ж, попытка не пытка. Я провернул винт и дверь начала открываться. Значит, путешествие продолжается. Дверь мы за собой закрыли и я на всякий случай подпер ее арматуриной. Мало ли, что? Нелогично, но не люблю оставлять за собой открытые двери. А то был случай на Кавказе. Да, я знаю, что здесь самое безопасное место в мире, но ведь Шурик пропал. При том, что опытным путем мы узнали. Пропасть далеко отсюда невозможно. Ну или это может сделать только персонал. Теперь точно тупик. Или нет? Тоннель вывел нас в небольшую комнату. На стене надпись ЛЕНКА ДУРА. Однако, на полу относительно чисто. Слева раздался истерический крик: – Уйдите! Что я вам сделал? Я присмотрелся. На полу сидит Шурик, испуганно сверкает очками. Кого-то он мне напоминает. Только кого? – Шурик, мы тебя битый час ищем. – Нашли все-таки, бесы, нашли! Кажется, у кого-то из нас беды с башкой. Видел и посерьезнее шок. Ничего. Надо просто говорить спокойно. – Сань, расскажи, что случилось? Алиса стояла в стороне и не вмешивалась. Умница. С ее экспрессией может все испортить. – Не-е-ет – протянул гений, – Вы меня не возьмете, вам не пройти! Лагерь мой. Он вскочил, в руке появилась арматура. Но бросился не на меня, а на рыжую. Единственное, что я успевал сделать, закрыть ее своим телом. Черный экран. Кажется, так описывают смерть атеисты. Я оказался в кинозале. Экран действительно черный. Наконец, картинка сменилась. Изображение блеклое. На берегу реки сидит знакомая девушка. Когда я видел ее в подворотне, где меня зарезали, у нее были кошачьи ушки и хвостик. Сейчас их не было. Простая девушка в черном платьице сидит у костра. Стройная костлявая фигурка. Бледное лицо. Огромные печальные глаза. Темно-каштановые волосы. Рядом лениво переваливаются черные воды самой древней реки. Давят мрачно-свинцовые тучи. На траве выступила красная роса. Вдоль берега протянулся редкий лесок. Деревья почти без листьев, угрожающе раскинули узловатые ветви. Позади хрустнуло. Раздался голос: – Присяду? Девушка подняла черные глаза: – Садись, не жалко. Парень в разгрузке поверх камуфляжа сверкнул очками, небрежно бросил автомат и плюхнулся, вытянув ноги. Осмотрелся по сторонам: – Хорошо тут у вас, тихо. Даже птички не поют. Девица удивленно хмыкнула, а парень осмотрелся, задержал взгляд на тяжелых черных водах: – О, можно фляжку наполнить. Девушка покачала головой: – Не стоит, вода мертвая. – Понимаю. Экология плохая? Изящная ладонь скользнула к лицу: – Откуда такие идиоты берутся? – А, так я родом с Питера. Сейчас вроде в Саратове колонну прикрывал, да вот заблудился. Парень беспомощно улыбнулся. – Это в Саратове, который город или который Сирийская Арабская Республика? – САР, а ты откуда знаешь? Была там? – Приходится по работе. Знаешь, что за река? Парень пожал плечами. Дескать, в географии не силен. – Это Стикс. Я Мара. – Очень приятно. Семен. А Стикс… Что-то слышал такое. То ли в Палестине, то ли в Греции где-то. Мара схватилась за голову. Да что с миром живых происходит? Мужику лет тридцать. Разгрузка сидит ладно. Видно, не первая командировка. Контрактник со стажем. А простых вещей не знает. Их там только убивать учат? Семен рассмеялся: – Да шучу я, Марушка. Знаю я все. И про Стикс и про то, что погиб. Но видеть твое удивление бесценно. Девушка улыбнулась. Ее бледному лицу, обрамленному каштановой челкой очень идет улыбка. Семен спохватился: – У меня же ИРП есть. Разрешите пригласить вас на ужин? Мара с улыбкой смотрела, как солдат распаковывает зеленую коробку, достает квадратные консервы: – Ага, единичка. Во, – протягивает ей, – Попробуй. Отменная тушенка. Так, шпик не рекомендую. Мы его в окопах ночью жгем. А есть это нельзя. Держи таганок. Девушка с удивлением взяла металлическую пластинку, какие-то таблетки. И как этим разогревать? – Вот глупая, а еще Смерть называется, – парень улыбнулся, – сейчас научу. – Вообще-то смерть тоже бывает глупой. И я не смерть, я проводница. – А чего ж меня не проводила? Девушка пожала плечами: – Сегодня не моя смена. Вот чья смена, к той и обращайся. – Да нафиг мне другая. Мне ты понравилась. После сытного ужина солдат побросал банки в костер и улегся, закинув руки за голову, на траву: – А хорошо у вас все-таки. Только деревья кривые и мрачновато. Мара покачала головой. Все-таки, он тупой. Тупой военный. – Смертный, ты точно понимаешь, где находишься? Сюда не пожрать приходят. Он обиженно вскинул брови: – А тебе не понравилось? – Понравилось, – проводница вздохнула, и начала объяснять, как слабоумному– но, это берег Стикса. Взмах рукой в сторону берега: – Там царство мертвых. Здесь долго не задерживаются. Или в рай или сначала в рай на Суд, потом в ад. – И что? С Богом у меня отношения не сложились. К черту тоже душа не лежит. Неужто прогонишь? Девушка махнула рукой. И что с этим кретином делать? Все же покормил. Сколько тысяч лет она не видела простого человеческого тепла? Только слезы, сопли. Изредка смирение. Или равнодушие. Были такие, что с радостью устремлялись к Создателю. А так, чтоб покормить, сказать доброе слово. Она улыбнулась: – Ну что с тобой делать? – Регулярно кормить, чесать за ушком и спинку. Пойду носки хоть в реке простирну. Никакого уважения к Стиксу. Река мертвых? Не, не слышал. Утром, отоспавшись и позавтракав, солдат увидел записку. «Ушла на работу, буду завтра. Не скучай. Твоя Марушка». Ну, скучать не придется. Нужно колодец вырыть, домик построить. Надоело спать под открытым небом. Поплевав на руки, он принялся за колодец. Закончил ближе к вечеру. В ход шли саперная лопатка, каска и матюки. Зато напился вполне нормальной воды. Осталось еды раздобыть. Жрать-то и в царстве мертвых надо. Закинул автомат на плечо, да пошел на охоту. Мара неслась с работы, как на крыльях. Странный день. Для каждого нашлось у нее доброе слово. Каждого смогла утешить, приободрить, словно вспомнила свою функцию, словно не было профдеформации, вызванной тысячелетиями монотонной работы. Приблизившись к Стиксу, почуяла неладное. От костра раздается запах мяса. Животные в роще словно с ума посходили. – Марушка, устала, солнышко? А я покушать сварил. Соли не нашел, да и мясо какое-то чешуйчатое. Но, я пеплом приправил. Садись завтракай и байки. Бедная гидра. Жила сотню лет, никого не трогала. А теперь мясо. – Семен, – она вздохнула, кажется, скучно больше не будет, – К нам тоже добралась цивилизация. Не поверишь, но у меня есть дом и есть холодильник. А гидра редкое животное, занесена в Красную Книгу. Ладно, накорми даму, раз уж старался и пойдем домой. Так они и зажили. Девушка в черном платьице, да парень в камуфляже. Он встречал ее с работы, рассказывал о том, что подправил крышу, забор подновил. Все намекал на то, что пора бы кур завести. А то живут в частном доме, и никакой живности. Однажды принес из леса трехголового щенка. Назвал Шариком. Проводница схватилась за голову. Шикарное имя для цербера. Махнула рукой. Чем бы дитя не тешилось. Прошло два года, а может, три. Счастливые часов не наблюдают. Да и откуда часы на берегу Стикса? Однажды, Семен встретил ее озадаченный. – Марусь, вчера подруга твоя приходила. Это сменщица? Какая-то странная. Мара осторожно спросила: – А в чем выражается странность? Пожал плечами: – Ну, когда я взял Шарика на поводок, чтоб не покусал, она чуть в обморок не упала. Я попробовал объяснить, что Шарик добрый, не кусается, побледнела. Сказала, что сама тебя найдет. Как бы там ни было, это стало началом конца. И нет, подруги не попрекали Семеном. Дело житейское. Сам Семен становился с каждым днем все мрачнее. С тоской смотрел в мрачное небо, пробовал построить часовенку, плюнул. Все чаще уходил в лес. – Тоскует, – сказала Маре Виола, когда они сидели окунув ноги в тягучие воды Стикса. – Чего ему тосковать? Домик, собака, любимая рядом. – Не понимаешь? Ему нужно действие, жизнь. В нашем прибрежье загнется он, станет мрачной тенью. Или головой поедет, как Вергилий. – А я здесь каким боком? Я его не звала, не приводила сюда. И даже не держу. Подруга посмотрела разноцветными глазами насмешливо так, ехидно: – Правда? Сдается мне, что без тебя он давно нашел бы дорогу. Мара тихо прошептала: – А мне как быть? Нам как быть? Подруга улыбнулась: – У тебя скоро забот прибавится. Помнишь, кем я была в прошлой жизни? – Ты о чем? – Да так, погода хорошая. Пойду я, а ты проводи парня. И забудь. Его кое что ждет. И мы в силах ему это подарить. Хотя бы за то, что он подарил тебе. Парень с девушкой прогуливались по берегу Стикса. Она крепко держала его за руку, смотрела под ноги и молчала. – Ну вот и все, Сенечка, пора расставаться. – Значит, мне к мертвым? Она вспылила: – Какие мертвые? Тебя в колено ранили! Проснешься в госпитале с легкой контузией, все у тебя хорошо будет. Семен растерянно хлопал глазами: – А ты как же? Он вообще понимает, с кем говорит? – А мне несколько тысяч лет. Жила как-то и еще проживу. Все, иди. Только умойся. Она смотрела с тоской, как единственный человек, подаривший ей кусочек тепла идет к реке, зачерпывает полные горсти воды, закидывает автомат за спину. Он удалялся беззаботной походкой, уходил в мир живых. Там его ждет одиночество, отчаяние и в награду настоящая любовь. Да, он может все испортить. Но, если человек смог покорить саму проводницу смерти, которую боится весь мир и которую изображают с косой, страшную бездушную… Он сможет построить счастье. Над Великим Прибрежьем раздался сильный голос, полный боли и тоски. Голос, выражающий многовековую женскую боль. Песня складывалась сама то ли из памяти, то ли из сердца: – По Стиксу гуляет, по Стиксу гуляет, по Стиксу гуляет солдат молодой… Песня льется над ленивой рекой, над равнодушной поляной, над старым кострищем, где они встретились. И долго раздавались последние слова: – Еще повторяла «прощай, милый мой, наверно, наверно, не быть нам с тобой». Живым здесь не место. И мертвым нечего делать. Пограничье. Прибрежные земли. Не место для любви. Воды Стикса помогают забыть. Он забудет их роман. Его ждет жизнь. А ее существование между жизнью и смертью. Но, скоро родится на берегу Стикса мальчик. И если он пойдет в отца, то маленький форпост ждут веселые времена. Экран погас, а у меня появились вопросы к Виоле. Главное, чтобы она первая меня не нашла. Можно гордиться, я бухал с проводницей смерти. Ну, это если верить фильму, очень странному фильму, при просмотре которого я воспринимал эмоции героев. Я очнулся от того, что надо мной кто-то отчаянно плакал. Алиса. – Лисен, хватит плакать, меня в колено ранили.То есть, Семена. – Ты бредишь? Я окончательно очнулся. Вокруг темнота. Приснится же такое. Сенька Гендальф, Виола и Мара. Хоть узнал, как кошкодевочку зовут. Надо все разложить по полочкам, но позже. – Шурик тебя не тронул? Из темноты раздалось: – Нет, как фонарик погас, он убежал куда-то. – Фонарик накрылся? Вспыхнул свет: – Я его погасила, когда ты упал. – Ясно, меня долго не было? – Пару минут, но я испугалась. Алиса шмыгнула носом и я, поддавшись порыву, крепко ее обнял. – Все, я рядом. Сейчас выберемся и спать, хорошо? Девочка кивнула. – Ну пошли? К счастью, выход оказался рядом, в этой же комнате. Я не приметил его сразу, отвлеченный Шуриком. Мы уперлись в скобяную лестницу. Что ж, была ни была. Придется лезть. Я полез первый, Алиса подсвечивала мне фонариком. Верхний люк оказался открыт, а за ним внезапно открылась лагерная площадь. – Алиса, залезай, мы дома. Я подал девушке руку. Наконец-то мы в лагере. Звездное небо над нами и непонимание внутри нас. Вспомнилось, как мы поссорились днем. Как бы мне ни нравилась Алиса, я для нее всего лишь друг. Что говорила мне Виола по пьяни, не в счет. Скорее всего, утешала. Я повернул голову к причине страданий: – Ну, что, дружище, по домам? – По домам, – прошептала как-то горько девочка. Я осмотрелся по сторонам. На лавочке мирно дремал Шурик. Алиса дернулась было его разбудить, но я махнул. Пусть спит. Тоже устал, бедолага. Уже почти дошел до домика, как в спину прилетело еле слышкное: – Прости за сегодня. Повернулся, но Алиса уже убегала. К черту. Все завтра. А сейчас спать.