Der Staub

v

            Идти было тяжело. К ногам будто привязали пудовые гири, и Риттер шаркал ими по земле, поднимая в воздух пыль — как будто ветра было недостаточно. И вместе с тем он дышал, дышал полной грудью, с наслаждением раскатывая на языке мелкие пылинки. Где-то на середине пути он деловито высморкался в ладонь — сопли были зловещего черно-красного цвета. Уголь и кровь.             — Блядство, — прохрипел Риттер и вытер руку о штаны. Он обернулся, но ничего не разглядел; присел и положил руку на рельсы — те вибрировали. Поезд шел. Может быть, задержался где-то в пути. Может быть…             Впереди возвышались башни Хартланда: стеклянное совершенное надгробие, приближающееся с каждым шагом, — но Риттер не смотрел на них. Не хотел их видеть. «Рихтер Шульце, Рихтер Шульце», — пульсировало в голове имя, которое до сих пор висит справа от входа в башню, выгравированное на отполированной золотой доске. Всех ли постигла та же участь? Каждый ли создатель окончил свои дни на пустошах? Риттер никогда не думал об этом — и теперь решил, что ответ не имеет значения. Кто они, в сущности, такие? Заменимые и повторимые…             Вскоре ветер стих, оставив лишь яркое пятно солнца и невыносимую жару. Риттер упрямо брел вперед, петляя влево и вправо. В какой-то момент дыхание перехватило, и ему показалось, что у него останавливается сердце; его пронзила острая игла страха — слишком рано, только не сейчас!.. — но приступ прошел, оставив лишь тянущее, звенящее чувство где-то под седьмым ребром.             Как долго ему идти?             Сколько миль понадобится Дьюку, чтобы разобраться с машинистом?             Сумеет ли он запрыгнуть на Поезд?             Риттер обернулся — как раз для того, чтобы заметить столб черного дыма на горизонте. Присел, коснувшись пальцами рельс — те ходили ходуном, и яркий солнечный блик на округлой грани сливался в ровную белую линию.             Можно было бы ускорить шаг и пройти вперед еще немного, но Риттер слишком устал и потому решил — хватит, просто хватит; и остановился, внимательно всматриваясь в горизонт. Он много раз видел Поезд — сначала в Хартланде, потом на пустошах, когда тот проходил мимо, призывно блестя армированными боками, — но он никогда не подходил настолько близко к рельсам. Облако черного дыма росло, приближалось, сливалось с черными тучами, и хотя Риттер не сводил с него взгляда, он все равно пропустил момент, когда Поезд показался в поле зрения. Казалось, что он просто материализовался из ниоткуда, в один миг возникнув на рельсах в облаке пыли, света и звука: отполированная до зеркального блеска сталь отражала солнце, колеса бились о рельсы, дым стлался за Поездом свадебным шлейфом…             (что?)             По коже Риттера невольно пробежали мурашки.             Поезд несся на всех парах, стремительно приближаясь и неумолимо увеличиваясь в размерах. От нетерпения Риттер сделал шаг вперед…             ...и чужая рука дернула его назад за шиворот, отчего тяжелое дыхание снова сбилось, а ноги заплелись, и Риттер позорно шлепнулся на четвереньки, разбив руки о валявшиеся тут и там камни. От удара его сразу же пробил кашель, и по телу раскатились мучительные конвульсии.             — Что?.. — просипел он, когда смог говорить. — Какого?.. Кто?..             Он поднял голову, трясущуюся от напряжения — и увидел длинный серый балахон и неопрятные пряди редких волос.             — Бегюм! — вторая фраза удалась лучше. Кое-как собрав в кучу конечности, он поднялся — перед ним в самом деле стояла она. — Какого хера… Ты тут… Делаешь?             — Где мальчик? — каркнула она, безжалостно хватая его за шиворот и встряхивая с силой, которую Риттер не ожидал встретить в тонких, покрытых язвами руках. — Где Дьюк?!             Риттер бросил взгляд на Поезд — тот и не думал сбавлять скорость — и психованная дура, конечно, истолковала его взгляд по-своему.             — Ты убил его! — пронзительно закричала она и наотмашь ударила его по щеке, пропоров длинными ногтями щеку. — Убил его, убил!             Риттер попытался перехватить ее руки, но ходьба измотала его, и он едва мог двигаться, не то что драться. Тремя точными ударами Бегюм оттеснила его к рельсам, и Риттер лишь чудом не потерял равновесие, ухватившись за лохмотья Бегюм.             — Жив он! — нашел в себе силы рявкнуть Риттер. — Жив! Там!             Бегюм рывком повернула голову в сторону Поезда и заулыбалась, оскалив серые страшные зубы.             — Там? — она разразилась хриплым хохотом. — О, какой ты идиот! И это меня зовут безумной!             — Заткнись, — устало посоветовал Риттер. Изношенные лохмотья скользнули сквозь пальцы, и он опустился на раскаленную землю в опасной близости от рельс. — Он сделает всё как надо.             Бегюм подобрала подол, как юбку, и села рядом с ним — без малейшего желания драться, с довольной улыбкой на лице, будто не бросалась только что на него, как бешеная сука. Да уж, кто же это тут безумный?             — Убеждай себя, Риттер. Убеждай. Он проедет мимо и окажется в городе, а ты так и будешь глотать пыль.             Риттер промолчал, хотя Бегюм попала в цель. И попала больно.             — Нет, правда — какой это дьюк по счету? Пятый? Шестой? Признай уже наконец: ты идиот! Ты предлагаешь этим ребятам билет обратно в город мечты и думаешь, что они всерьез променяют его на тебя? — она вновь хохотнула, и Риттер запоздало удивился: почему? Почему у нее хватает на это дыхания? — На это серое дерьмо? Я бы на их месте поступала бы точно так же!             — Именно поэтому тебе я никогда и не предлагал, — процедил Риттер сквозь зубы, проигнорировав вопрос. — Ты никогда ничего не желала сильнее, чем вернуться в эту стеклянную дыру.             Бегюм расправила балахон, растянув его на костлявых коленях.             — Как будто ты не желал.             — Никогда! — рыкнул Риттер, оборачиваясь к Бегюм. — Никогда в жизни — не после того, как об меня вытерли ноги!             — Потому что ты вдвойне идиот! — Бегюм улыбалась ему в лицо, скаля сточенные, сколотые зубы. — Что, лучше медленная смерть? О, ты не только идиот, ты еще и эгоист! Знаешь, сколько местных хотели вернуться? Отдали бы что угодно, чтобы вернуться?             — Вот именно поэтому! — Риттер тряхнул головой, и движение отозвалось тупой болью в переносице. — Именно поэтому! Я! Никогда, никому! Ничего не говорил! Я хочу разрушить этот чертов Поезд!.. Я хочу уничтожить Хартланд!.. А не организовать поток беженцев!..             Бегюм смотрела на него непроницаемыми черными глазами, и ярость шумела в ушах вперемешку с болью, но Риттер продолжал, упрямо выплевывая слова вместе с густой, тягучей слюной.             — Думаешь, Хартланд — город идиотов? У меня всегда… был только один шанс, — Риттер заставил себя говорить ровнее. — Вот этот. Если Дьюк не сделает того, что нужно… то мне плевать. Пусть ставят автоматоны. Пусть огораживают рельсы. Пусть усиливают охрану. Это уже не мои проблемы.             Грохот уже не просто слышался — он обрушивался на него, заставляя вибрировать кости и стучать зубы. Риттер хрипло вдохнул и сплюнул перед собой, и от резкого движения закружилась голова.             — Откуда в тебе столько ненависти? — спросила Бегюм, повысив голос, чтобы перекричать приближающийся Поезд. — Ты не хочешь спасать нас — ладно; но в городе полно таких вот дьюков, не говоря уже о детях. Тебе не жаль обрекать их на смерть?             — Городу давно пора понять, на что он обрекает нас, — рыкнул Риттер и сплюнул кровавую слюну. Грохот нарастал, смазывал слова, мешал думать; второй вопрос он оставил без ответа.             — Почему ты не убил мальчишку, как прочих? Пожалел? — Бегюм хихикнула, склонив голову набок. — О, неужели доверился?             Бегюм смотрела на него — а Риттер перевел взгляд на Поезд за ее спиной. Он приближался неспешно, но неумолимо,             (как смерть)             и на вибрирующих боковых панелях солнечный блик сливался в длинную слепящую полосу. Жаль ли — о, ему жаль; но разве он не думает на три шага вперед? Разве этих детей не ждет то же, что прочих — медленное мучительное умирание, когда город и их выкинет? Разве не милосердно умереть сейчас — здоровыми, беспечными, не знающими?.. Труба выпускала в небо клубы дыма — их немедленно подхватывал ветер и уносил к горизонту, складывая с тучами, и Риттер старался не думать, что без Поезда — без бесценного груза Поезда — они умрут так же, как пустынники, задохнувшись без кислорода и чистого воздуха. Со своего места Риттер видел кабину машиниста, огромное зеркальное стекло, отражающее уходящие вдаль рельсы и Хартланд — но не мог разглядеть, что происходит внутри кабины. Там ли Дьюк? Справился ли он? Остановит ли Поезд? Руки тряслись, и Риттер сжал их в кулаки, мысленно заклиная —             тормози, тормози же;             не думай о том, что ждет других, просто доверься мне,             давай же, давай!..             Бегюм дернула его за шиворот, оттаскивая от рельс, но Риттера все равно приложило хлестким ударом воздушного потока, перехватившим дыхание, забившимся в легкие по самые бронхи. Один короткий, ужасающий миг Риттер не мог вдохнуть, и его сознание затопила паника — а вместе с паникой пришел и воздух.             — Ну надо же, — в хриплом голосе Бегюм слышалось неприкрытое удивление. — Он тормозит. Он тормозит, Риттер!             Риттер хрипло кашлянул, сплюнул — и обернулся, щуря воспаленные глаза. Вначале показалось, что Бегюм ошиблась, ведь колеса по-прежнему стучали по рельсам, и дым шел вверх — и только спустя миг Риттер понял, что Поезд едет медленно, слишком медленно. Тормозит.             Он отцепил от себя пальцы Бегюм и быстрым шагом направился по ходу его движения, и к моменту, когда он, запыхавшийся и вспотевший, поравнялся с кабиной машиниста, Поезд остановился окончательно.             Риттер протянул руку, чтобы открыть дверь — но та распахнулась сама, едва не срезав ему кончик носа.             — Прости, Риттер! — выпалил Дьюк, вываливаясь из кабины вместе с волной горячего воздуха. — Я все сделал, как ты сказал, но там не было никакого машиниста — только робот! Я не знал, как вывести его из строя, и просто выломал его из креплений, но Поезд все равно продолжал ехать, и я долго не мог разобраться, как тормозить...             Риттер не слушал. Всё стало неважным, обратилось в ничто, ведь перед ним — твою мать, на расстоянии шага! — гордо блестел бронзовый             (на самом деле — сплав титана, никеля и стали)             паровоз, без единой царапины, без следа ржавчины, оскорбительно новый и свежий на фоне дерьмовых пустошей и самого Риттера.             — Ты молодец, — охрипшим голосом сказал Риттер, переводя взгляд на Дьюка. Тот все еще что-то лепетал, но осекся на этих словах. — Парень, ты просто золото!             — Я?.. — Дьюк хлопнул глазами, и Риттер перестал сдерживаться и сгреб его в охапку, прижимая к себе, похлопывая по худой спине и узким плечам. Он больше не думал о детях и людях, насрать на них; из груди рвался смех — впервые за… сколько? — и Риттер посмеивался, тихонько, хрипло, вперемешку с кашлем. Не соврал, не ошибся, не обманул… Сработало! Дьюк, кажется, неловко сомкнул руки за его спиной — не решаясь ни вырваться, ни обнять в ответ.             Именно в этот момент Риттер поднял взгляд — честно намереваясь отпустить парня и не мучить его больше, но замер, пригвожденный к земле внезапным открытием. За спиной Дьюка дышал жаром Поезд, и в отполированной изогнутой поверхности Риттер видел свое отражение — такое же изогнутое, искаженное, чересчур вытянутое в одних местах и забавно приплюснутое в других. Но оптическое искажение не мешало ему видеть — и Риттер видел.             Потрепанную, изношенную одежду.             Темную, не то грязную, не то загорелую кожу в верхней части лица, и восхитительно белые рот и подбородок, давно не видевшие солнечного света.             Круглую лысую голову, покрытую темными язвами.             Сморщенное, как смятая тряпка, лицо.             Риттер не ощутил — увидел в отражении, как отстранился от него Дьюк.             — Ты в порядке? — голос пробивался будто через плотный слой ваты, и Риттер рвано кивнул.             — Да. Я просто… — он выглядел плохо. Намного хуже Бегюм. — Задумался.             — Что теперь? — Дьюк обернулся, и Поезд послушно отразил его рядом с Риттером: высокий, светловолосый, он выглядел не то посланником небес, не то олимпийским божеством на фоне царящей разрухи — Риттер помнил иллюстрации на страницах древнегреческих мифов. Не то имя он ему дал. — Ты знаешь, как им управлять, Риттер?             Тот горько, криво усмехнулся и рывком распахнул дверь в кабину машиниста — чтобы не видеть больше самого себя.             — Конечно знаю, — он тяжело поднял ногу и грохнул стертой подошвой по подножке. На сияющую, отполированную поверхность посыпалась черная пыль вперемешку с дорожной грязью, и Риттер оскалился — и снова топнул по подножке, удвоив ее количество. Если бы он только мог...             — О-хре-неть, — голос Бегюм нарушил идиллию, и Риттер хрипло выругался — но вместо слов выплюнул кашель. Вечно она лезет, куда не надо; вечно она всё портит!             — Не слушай… — но его слова пропали впустую: Дьюк уже отступил от Поезда, выискивая Бегюм взглядом. Он слушал. С глухим рычанием Риттер опустил ногу на землю и прошкрябал по лысой башке пальцами. Под отросшие ногти мгновенно забилась грязь.             Или куски скальпа.             — Да чтоб вас всех, — каркнул Риттер чужим голосом и врезал кулаком по железной двери, захлопывая ее. — Бегюм, твою мать! Отойди от рельс, или я тебя перееду, богом клянусь!             Конечно, она стояла у начала состава, заслоняясь ладонью от яркого солнечного света, и ветер трепал подол ее серого платья, хлестко обнимая тканью костлявые ноги.             — Я никогда не видела его так близко, — она покачала головой и повернулась к нему. Редкие пряди волос порхали вокруг ее головы: конвекционные потоки струились из-под Поезда, не позволяя им безжизненно повиснуть. Риттер открыл было рот, но сказать ничего не успел — Бегюм его опередила. — Я хочу внутрь.             Набранный в грудь воздух вырвался наружу взрывом не то смеха, не то кашля, таким резком, что ребра Риттера прострелила острая боль, вынуждая согнуться и прижать к боку ладонь.             — Ни… хера… себе у тебя… запросы! — Риттер тряхнул головой, силясь унять кашель — но тот накатывал снова и снова, сотрясая тело и сбивая дыхание. — Я… что?.. Для… это… го… Ай! Нас… рать мне!             — Тише, — Дьюк подхватил его за плечи, когда Риттер стал заваливаться назад. — Тише. Дыши, Риттер.             И Риттер дышал, хватая ртом сухой пыльный воздух и сразу же извергая его наружу спастическим кашлем — а потом кашель застрял в горле и его вырвало желчью, забрызгавшей сапоги и штаны Дьюка.             После этого стало легче. Риттер сделал три глубоких вдоха — кашель еще клокотал где-то внутри, но теперь Риттер мог его сдерживать — и сплюнул, избавляясь от кислого жжения во рту.             — Прости, — хрипло сказал он, хлопая Дьюка по плечу. Из носа почему-то текло, и он вытер его тыльной стороной ладони. — Бегюм, нет. Я серьезно. Никакого «внутрь». Когда Поезд... не придет в город... по расписанию, они... вышлют сюда патруль. Мы не можем…             — Пожалуйста, Риттер, — тихо сказал Дьюк, все еще мягко сжимая его плечо, и сердце Риттера пропустило удар. Предатель!.. — Ненадолго. Я никогда не видел его… Вблизи. Я обещаю, мы быстро. Можно?..             Риттер коротко выдохнул через нос и оглянулся на кабину машиниста. Всего-то делов — заскочить, захлопнуть дверь, запустить двигатель… Но рука Дьюка все еще лежала на его плече, и Риттер качнул головой, сдаваясь.             — Ладно. Недолго! Про патруль... не шутил, — он рывком распахнул дверь — снова — потянулся и дернул рычаг, разблокировав двери.             Глаза Дьюка просияли.             — Спасибо!             Бегюм шла вдоль состава, едва касаясь пальцами стеклянных стен, оставляя грязные смазанные полосы. И Риттер мог бы запрыгнуть в кабину, наплевав на обещания, и рвануть вперед — но Дьюк шел следом за ней.             И Риттеру ничего не оставалось, кроме как пойти за ним — за ними.             Ноги увязали в рыхлом песке, заплетаясь друг об друга, но он упрямо переставлял их, продвигаясь шаг за шагом. Он мог строить из себя             (клоуна)             кого угодно, но ему тоже хотелось. Ему хотелось посмотреть. Сады Хартланда — знаменитые сады, обеспечивающие город кислородом, перерабатывающие тонны углекислого газа за год; сады, которые он не видел уже — сколько?             (да вспомнишь ты или нет?)             были прямо здесь, прямо у него под носом, но Риттер не желал смотреть и упорно не поднимал головы, разглядывая серый песок.             Как будто опущенная голова мешала видеть.             По левую руку от него, за прочным бронебойным стеклом, раскинулся лес. Ярко-зеленые листья, возмутительное цветное пятно на фоне бесконечной серости, сияли, прижимаясь к стеклу, и их было так много, что вагон даже не просматривался насквозь,             (все-таки посмотрел)             словно внутри него в самом деле был портал в лес…             Портал в Хартланд.             — Риттер, — Бегюм обернулась, постукивая серыми ногтями по стеклу. — Ты помнишь?.. Помнишь, как оно называется? У меня крутится на языке, но я не могу вспомнить.             Риттер пожевал губы. Слово крутилось на языке, ускользая при попытке его выговорить.             — Парник? — предположил он, прогоняя неуверенные интонации. Слишком уж не вязалось слово со сверкающим стеклянным великолепием; напрягшись, Риттер мог припомнить разве что конструкции из проволоки и полиэтилена, но это точно было не то.             Бегюм прищелкнула пальцами.             — Теплица! — ее лицо расцвело жуткой беззубой улыбкой. — Точно, теплица!             — Оранжерея, — чуть слышно сказал Дьюк глядя прямо перед собой, и Риттер замер, пронзенный внезапным узнаванием — да, именно это слово. — Бабушка говорила, они так называются, потому что когда-то в них выращивали апельсины…             — Апельсины, — мечтательно сказала Бегюм. — Как думаете, они есть внутри?             Риттер потер раскаленный лоб, но пальцы жгли еще сильнее, чем солнце, и вместо облегчения его затошнило.             — Какая нахер разница? — прорычал он, сглатывая кислую слюну. — Ты хотела зайти — так заходи!             — Только после тебя!             — Слушай, — Дьюк легко встроился в перепалку, сняв с языка Риттера пару крепких выражений. — Ты знаешь, откуда они? Растения?             — Конечно, знает! — Бегюм хлопнула в ладоши, словно услышав лучшую в мире шутку.             — Понятия не имею! — рыкнул Риттер, сверля сумасшедшую бабу свирепым взглядом — но та лишь показала ему белый язык.             — Знаешь. Всё ты знаешь, Ричард Шульце.             — Меня звали Рихард, идиотка, — рыкнул Риттер. — И это было давно.             — Но ты знаешь? — словно Бегюм ему было мало, в правый рукав вцепился Дьюк. — Ты знаешь!             — Я не знаю! — рявкнул Риттер и дернул плечом, сбрасывая руку Дьюка. Солнце било по макушке железным молотом, пот в три ручья струился по спине, а он все пытался понять: почему он продолжает болтать, когда Поезд вот-вот пропустит все сроки прибытия? Почему он не способен заткнуть обоим рот и сделать так, как планировал? Почему просто не послать их нахер? Риттер не знал ответов. Наверное, он сошел с ума — скоро Хартланд вышлет патрули, и они накроют и его, и Поезд, и пропадет к чертовой матери весь его охуительный план; но как же, черт побери, хорошо просто поговорить! Обсудить вещи, что мучили его гребаными годами без единого шанса поговорить о них с кем-нибудь, признать наличие слона в комнате — слона, который не брался из воздуха, а регулярно прибывал из какой-то точки пространства, существующей на самом деле.             Пустынники — на редкость ограниченные сукины дети.             Дьюк и Бегюм молчали, не перебивая, и Риттер тяжело вздохнул. Воздух был тяжелый, влажный, и Риттера вновь сотряс приступ кашля, который он не без труда подавил.             — Я не знаю, — хрипло повторил он. — Но у меня есть гипотеза.             Ни один, ни другая не проронили ни звука. Чтобы Бегюм, и заткнулась — с этой даты нужно начать новое летоисчисление.             — Я думаю, где-то там, — Риттер махнул рукой, — есть отдельный город. Не затронутый промышленным скачком. Скорее всего, его основа — натуральное хозяйство. Думаю, они обменивают растения. На деньги или товары.             — Но почему о нем никто не знает? — Дьюк тряхнул головой. — Даже не говорит? Это ведь не тайна — ведь все видят Поезд...             — Потому что о нем не хотят знать, — Риттер усмехнулся. — Большинство думает, что где-то там стоит лаборатория, изготавливающая деревья и цветы… Ха! В это верить проще, потому что не надо ничего менять. Можно тихо умирать, удобряя пустоши Хартланда костной мукой. Людям нужен миф. Легенда. Красивая сказка, которая заполняет основные пробелы. Никто на самом деле не хочет сниматься с места и идти искать Эльдорадо...             — Что такое Эльдорадо? — озадаченно нахмурилась Бегюм.             — Вымышленный город, якобы выстроенный из чистого золота, — фыркнул Риттер. Солнце припекало ему спину, сияя белым глазом среди черных туч, и он с силой хлопнул ладонью по стеклу. — Давайте уж дожидаться патруля внутри, там хотя бы есть тень.             Разблокированные двери гостеприимно распахнулись перед ними, обдав всех троих влажным теплым жаром.             — Я все-таки не поняла, при чем тут Эльдорадо, — пробормотала Бегюм, с трудом забираясь внутрь стеклянного             (гроба)             вагона. Вторым внутрь запрыгнул Дьюк, и следом за ним — Риттер.             Внутри было еще жарче, чем снаружи.             — Запах… Вы чувствуете запах? — воскликнул Дьюк. Он раскинул руки в стороны и прикрыл глаза, с наслаждением вдыхая через нос — и Риттер испытал непонятный прилив гордости, заметив, что повязку он так и не снял.             — Запах? — Бегюм повторила движение Дьюка, осторожно втянув воздух носом. — Разве тут чем-то пахнет?             — Да! — Дьюк распахнул глаза, сияющие, как само небо. — Такая свежесть!..             Он запнулся, наткнувшись на взгляды пустынников — и добавил, уже тише:             — Вы правда не чувствуете?..             Риттер усмехнулся и покачал головой. Бегюм обернулась к нему, яростно сверкая глазами — черными, как тучи на горизонте.             — Почему?!             Риттер качнул головой.             — Слишком много кадмия в атмосфере. И еще пары эфиров. Слизистой кранты.             Лицо Бегюм смешно исказилось. Она протянула руку и схватила зеленый лист, пропуская его меж заскорузлых пальцев, а затем сорвала его и смяла, скатав меж пальцами в круглый шар. Поднесла к носу, жадно вдыхая аромат — и подняла глаза, глядя на Риттера.             — Это несправедливо!             Ухмылка Риттера стала шире — и он качнул головой, мол, «что я могу сделать, милая».             — Несправедливо! — зеленый комок врезался Риттеру чуть выше левой брови и отскочил, исчезнув между листвы. — Несправедливо!             — Несправедливо, — согласился Риттер, с садистским удовольствием глядя в искаженное гневом лицо.             Бегюм топнула ногой — металлический пол отозвался низким гулом, — а потом еще раз, и еще, и еще, как истеричный ребенок.             — Несправедливо! Несправедливо, нечестно, несправедливо! — ее голос поднимался все выше, куда-то в ультразвук.             Как же она его достала.             — Держи ее, — Риттер неторопливо устремился вперед, нелепо растопырив руки — кто знает, куда она кинется. — Только аккуратненько.             Но Дьюк лишь приоткрыл рот, растерянно переводя взгляд с Бегюм на Риттера — и тот не мог его винить. В такие моменты Бегюм превращалась в ведьму, каргу из древних легенд; казалось — стоит только коснуться ее, и на твою голову падет проклятие. Риттер к этому привык. Дьюк — нет.             — Нечестно, нечестно, нечестнонечестноНЕЧЕСТНО! — бледно-серые ладони Бегюм порхали в воздухе, скрюченные пальцы пропарывали воздух подобно птичьим когтям. Она трясла головой, и редкие волосы метались влево и вправо, легкие, как перышки. На короткий миг Риттеру пришло в голову, что ее голова похожа на Сатурн с его кольцами -             (но где ее спутники?)             но он отбросил эту мысль и, улучив момент, подскочил к ней и схватил ее поперек туловища, бесцеремонно хватая тонкие руки и прижимая их к телу.             — Мать твою, Бегюм, как же ты заебала, — процедил он сквозь зубы. Тщедушное тело билось под пальцами, будто под током, и ломкие ногти вонзались в предплечья Риттера, сдирая чешуйки кожи и оставляя ярко-красные полосы. — Вот сука!             Не думая, Риттер сделал рывок, перехватывая Бегюм одной рукой — а второй зажал ей нос и рот, крепко прижимая голову к плечу.             — Рит!.. — Дьюк сделал полшага вперед, но Риттер тряхнул головой.             — Стой. На. Месте.             Дыхание срывалось, в глазах мелькали непонятные тени, но Риттер изо всех сил сжимал пальцы. Бегюм билась, и билась, и билась под ними — но с каждым рывком все слабее. Будь на ее месте кто угодно другой — Риттер бы не справился, но на нее его сил хватило. Он почувствовал, как костлявое тело стало оседать на пол и попытался ее удержать — но неожиданно обнаружил себя на полу, а сверкающий потолок кружился над ним, сливаясь в серо-зеленое пятно.             — Ты… Ты убил ее? — голос Дьюка доносился словно сквозь вату. Риттер кашлянул и раскинул руки в стороны, жадно дыша влажным воздухом, щекотавшим трахею.             — Просто... чуть придушил. Чтоб не орала, — ответил он через паузу. Скосил глаза на Дьюка — тот стоял в паре шагов от него, не решаясь подойти. — Думаешь, это первый… ее припадок? Как бы не так.             Он сделал глубокий вдох — ничего не почувствовав — и с третьего раза сел, обхватив колени руками. Голова кружилась.             — Запах-то как? Хорош? — Риттер вновь посмотрел на Дьюка, прищурив глаз. Он кивнул — самую малость растерянно, не отводя взгляда от Бегюм. Чуть обернувшись, Риттер тоже посмотрел на нее — раскинувшая тонкие руки и ноги, Бегюм казалась куклой, одной из тех, что мастерят городские умельцы. Разве что уродливее… Намного уродливее красивых розовощеких куколок с металлическими сердцами.             — Да? — окликнул его Риттер, возвращая в реальность, и Дьюк вздрогнул.             — Д-да.             — Хорошо. Тогда дыши, — Риттер усмехнулся. Нужно было встать, но Риттер медлил — ему хотелось лечь и… просто лежать здесь. Пусть он не чувствовал запаха, но его организм определенно распознал кислород, и его неотвратимо потянуло в сон. Руки и ноги налились тяжестью, веки опускались, будто к каждой реснице привязали по гире.             — Как думаешь, они уже поняли? — голос Дьюка тихо вполз в его уши.             — Мм? — Риттер вскинул голову — и когда успел ее опустить?             — В городе. Патруль. Помнишь, ты говорил?             — М… — Риттер бросил взгляд на запястье, но его часы — древние, найденные на свалке тысячу лет назад — остановились в двенадцать ноль три. — Скорее всего, да.             Бегюм за спиной слабо застонала и, кажется, дернула ногой.             — Ты не… Не передумал? — Дьюк подступил на шаг и присел на корточки, поравнявшись с ним. — Мы еще можем уйти. Я помогу унести Бегюм…             За спиной Дьюка, за распахнутой дверью, далеко на горизонте черные тучи разрезала яркая белая молния — и такая же молния осветила разум Риттера.             — Нет, — сказал он. Помедлил, прислушиваясь к себе, и, плюнув на гордость, протянул Дьюку руку. — Не передумал.             Дьюк помог ему подняться. Справа и слева от Риттера теснились растения, скрадывая пространство. Голова кружилась, пространство ускользало, листья едва заметно трепетали и тянулись к солнцу, невзирая на стекло.             — Они ведь хотят... жить, — пробормотал Риттер, прижимая к виску ледяную ладонь. — Тоже… Хотят...             — Кто? — громкий голос Дьюка вонзился в уши Риттера, как сверло.             — Они, — Риттер приподнял руку, но не стал завершать жест — вместо этого он ущипнул себя за руку. — Не слушай… меня, мальчик. Слишком… Много ртути. И сурьмы. И черт знает… чего еще. Воздух отравлен. Хартланд спасают… очистные… И вот эти… Вливания. Но рядом — ух. Лучше сразу застрелиться. Я пробовал как-то. Я пробовал… Отсыревший порох. Досада.             — Риттер…             — Рихард, — поправил Риттер. — Послушай, Дьюк…             — Алекс, — тихо сказал Дьюк.             Риттер воззрился на него — почему-то снизу вверх; но разве Дьюк был настолько его выше? Был ли?..             — Алекс, — повторил Риттер и поднял руку, коснувшись пожелтевшими пальцами белого лица над черным платком. Так много нужно было сказать, так много объяснить!.. — Уходи. Уходи отсюда. Ты молод… силен. Ты протянешь долго. Может быть, очень… долго. Но в конце… концов, здесь... ты все равно… Превратишься в меня.             — Рит… Рихард…             — Слушай, мальчишка, — раздраженно сказал Риттер и качнулся, но Дьюк подхватил его под локти. — Ты молод… и силен. Если ты протянешь… долго здесь — то ты сможешь… Сможешь узнать, куда идут рельсы.             Мысли Риттера путались — говорил ли он уже это или нет? Ему казалось, что да; но это было важно, слишком важно, чтобы рисковать.             — Рихард…             — Да дослушай… дослушай же ты! — рука Риттера соскользнула ниже и он вцепился в предплечье Алекса… Дьюка?.. — Когда они узнают… А они узнают… всегда узнают… что ты был тут… Тебя убьют. Ты не можешь остаться.             — Рихард!..             — Это… Это было несправед… ливо, — кашель сотряс его тело, и Риттер сплюнул на стеклянный пол кровавый сгусток. — Я знал. Что ты. Не сможешь. Вернуться. И не сказал. Я думал… Я хотел…             — Он хотел пустить тебя в расход, мальчик, — милостиво завершила фразу Бегюм, позволяя Риттеру больше не давиться языком. — Как прочих. Но похоже, в ком-то проснулись чувства.             Риттер затравленно обернулся. Бегюм лежала там, где он ее оставил, покачивая ступней левой ноги влево и вправо — и прожигая его черными глазами.             — Прости, — Риттер вновь повернулся, на этот раз к Дьюку, ловя взгляд его синих глаз. — Прости, Алекс. Я не думал… Я никогда не думал… Что доберусь сюда. Что буду стоять здесь. Я не думал… Я не думал.             — Его извечная проблема. Он никогда не думает.             — Рихард, — Дьюк протянул руку и показал куда-то вперед, за пределы оранжереи. — Они выслали патруль. Нужно торопиться.             — Да. Да. Нужно, — Риттер потерянно обернулся. — Мне нужно… Нужно…             — Беги, мальчик, — Бегюм с трудом приподнялась и оперлась спиной о стену. По бескровным губам блуждала странная, загадочная улыбка. — Беги и постарайся убраться как можно дальше отсюда.             — А ты? — Дьюк сделал было шаг к ней, но Бегюм подняла руку.             — Я не вернусь туда, — ее взгляд скользнул по профилю Риттера, очерченному на фоне черных туч. — Я устала, мальчик.             — Алекс, — сказал Дьюк. — Меня зовут Алекс.             — Самира, — Бегюм улыбнулась. В этот раз редкий частокол серых зубов почему-то не пугал. — Приятно познакомиться, Алекс. Жаль, что при таких обстоятельствах.             — Но я… Я не могу, — Дьюк вскинул руки, запустив пальцы в рыжие волосы. — Я не могу просто уйти и оставить вас тут, я не...             — Ты должен, — хрипло сказал Риттер и развернулся, тяжело и неровно дыша. — Ты не... умрешь здесь. С нами.             Риттер очень хотел закончить на этом.             — Но…             — Но? — повторил Дьюк.             — Мне не помешает... помощь. Я не хочу… — Риттер махнул рукой, признавая поражение, и тяжело опустился на пол — организм отказался стоять. — Я не могу. Я не могу дойти до кабины машиниста.             Дьюк понял с первого раза и присел на корточки. Его глаза горели — о, как они горели! Как у самого Риттера, тысячу лет назад, когда… Когда...             — Что я должен сделать?             — Иди… Иди в кабину, — Риттер всхрапнул, как лошадь. — Там есть рычаг. Переведи его... на «полный вперед». И выметайся. Скорость... будет маленькая. Ты сможешь. Выпрыгнуть.             — И только попробуй поиграть смертника, мальчик, — Бегюм улыбнулась, а потом ее взгляд смягчился. — Алекс. Обещаю, что стану призраком и буду терроризировать тебя до конца твоих дней.             — Я… — Дьюк взъерошил волосы. Риттер не видел его лица, но видел изломанные светлые брови — а за его спиной раскинулась черное море туч. Яркий луч солнца проблескнул последний раз, раздробившись о грани стекла, и исчез за черным саваном. Скоро будет поздно. — Риттер…             — Не заставляй… Меня. Выкидывать тебя. Пинком, — Риттер многозначительно посмотрел на него и тяжело улыбнулся. — Ненавижу... прощания. Сопли с сахаром.             Хотел бы он знать, какие мысли бродили в голове пацана, но для расспросов уже не было времени. Его, риттерово время, и так давно уже вышло, и шел дополнительный тайм, и скоро прозвучит свисток.             Дьюк вновь взъерошил волосы резким безжалостным жестом и решительно отступил на шаг, боясь задержаться, боясь оставаться рядом, боясь передумать.             Ведь смерть так заразительна.             — Прощай. Прощайте, вы оба, — его голос звучал глухо. — Мне жаль, что...             — Бегом! — гавкнул Риттер, вложив в выкрик всю силу легких — и бессильно откинулся на стеклянную стену, вжимаясь лопатками в ровную теплую поверхность.             Шаги прогрохотали по стеклу и оборвались тишиной — Дьюк выпрыгнул из вагона. Надо же, удалось с первого раза. Нет, со второго. Как-то слишком уж быстро, нет?..             — Хороший мальчик, — пробормотала Бегюм где-то под боком, а потом ладонь Риттера сжали чужие холодные пальцы. — Как думаешь, Томми был бы похож на него?             — Не-е, — Риттер мотнул головой. — У Томми был херовый отец.             — Ты вообще не был ему отцом, Риттер, — тихо фыркнула Бегюм.             Риттер вынырнул из тьмы, открыв глаза, и зажмурился от яркого света. Над головой — руку протяни, и достанешь — висели тучи, и Риттер видел их изменчивые контуры сквозь вязь ветвей и листьев.             — Думаешь, он дойдет?..             — Дойдет, — думать о другом исходе Риттеру не хотелось.             Яркая молния расколола небо где-то на западе — Риттер не видел ее, но видел, как осветились тучи — и гром раскатился по пустыне, сотрясая землю, сотрясая рельсы; казалось, даже Поезд дрожит...             — Тронулись, — прошептала Бегюм.             Нет, не гром. Всего лишь двигатель.             Риттер склонил голову набок и скосил глаза, тщетно пытаясь разглядеть за зелеными зарослями рыжую макушку. Если этот засранец не выпрыгнул из кабины… Лично вышвырнет его к чертовой матери…             — Здесь, — шепнула Бегюм и сжала пальцы. — Здесь, он здесь. Он вышел. Он здесь…             Поезд шипел, набирая скорость, колеса стучали куда-то в спину Риттера, попадая почему-то по почкам; и где-то между стуком, скрипом и шипением Риттер расслышал:             «Прощайте! Прощайте!»             — Прощай, — ответил Риттер, но спустя миг понял, что не проронил ни звука. Тяжело. Слишком тяжело.             — Прощай! — пронзительно вскрикнула Бегюм, прощаясь за них обоих — и померещилось ли ему, или между ветвей мелькнула-таки рыжая макушка?..             — Он спасен. Он спасен. Он спасен, — лихорадочно шептала Бегюм под боком, ерзая и суча ногами. — Он спасен.             Он спасен.             Риттер дышал — что еще оставалось? — но каждый последующий вдох давался труднее предыдущего. Однажды, еще в городе, он провалился в подвал и застрял, его зажало между плитами, и ощущение было такое же — колбаса в бутерброде между двух бетонных плит...             — Как быстро может ехать Поезд? — горячечный шепот Бегюм выдернул его из воспоминаний.             — Восемьдесят, — беззвучно прошептал Риттер, но Бегюм умудрилась его услышать.             — Быстро. Хорошо.             — Быстро, — одними губами сказал Риттер.             И хотя Поезд давно разогнался, пневматическое шипение все не утихало, порой заглушая даже стук колес; Риттер подумал, что это нелогично, а потом все-таки открыл глаза — и вместо завитков туч увидел серую размытую абстракцию, словно на холст плеснули растворителем.             «Я умираю».             Риттер прищурился и скосил глаза — чтобы заметить бегущие по стеклам потоки воды.             Нет.             Просто дождь.             — Я бы хотела… Знаешь, я бы хотела выйти за тебя замуж, — Бегюм тоже смотрела вверх и улыбалась серыми бескровными губами. — Жаль, что у нас это не было принято. Memento mori, да? Какой смысл жениться, если завтра умрешь… Но мне жаль. И Томми… Томас Шульце. Ему бы пошло. Больше, чем мне.             Шум дождя давил на уши, забивая их, как лежалая вата. Внутри царило приятное невесомое ощущение, словно от вибрации внутренности размягчились, превратившись в густую жижу, и теперь плавно перетекали по позвоночнику вправо и влево, равномерно заполняя пространство, затекая в мельчайшие впадинки и трещинки.             — Я хочу наружу, — Бегюм закусила губу, незряче глядя на стену воды. — Черт побери, Риттер, я так хочу наружу. А еще — быструю смерть. Не хочу разлагаться заживо, как ты. Слышишь? Слышишь меня?             Бегюм дернула рукой, и ладонь Риттера покорно поддалась ей. Бегюм не повернулась — лишь улыбнулась, улыбнулась во все восемнадцать уцелевших зубов, до боли оттягивая углы рта в стороны.             «Ну и ублюдок же ты, Риттер Шульце», — хотела сказать Бегюм, но дополнительное время кончилось — а свисток судьи утонул в металлическом скрежете.