ПРОПАЛ РЕБЕНОК Ун Ыну, 17 лет Ушел 25 мая, вечером, ссылаясь на дела для школы, так и не вернулся домой. <…>Ыну прилежный ученик 11 класса старшей международной школы Содэмун-гу.<…>
Гю с тревогой в груди смотрит на фото знакомого ему ученика. Ещё бы он ему был не знаком, ведь они учатся в одной школе. Бомгю вспоминает Ыну: высокий парень, его причудливо-милые русые кудряшки, которые он сочетал с выбритыми висками, выразительные чисто-зеленые глаза, помнит даже шрамик на верхней губе, еле заметные веснушки на носу и длинные, всегда бледные, пальцы. Ун один из любимчиков учителей — не смотря на плохую успеваемость, видимо, дело в обаянии — его часто ставят в пример, в качестве прилежного поведения, на что выпускники старшей, да и не только школы, должны равняться. Чхве с ним лично не знаком, точнее, так и не довелось подружиться. Единственный их разговор случился по проекту старост, а Ыну поставили Чхве в качестве помощника. Тогда разговор у них не клеился, как бы Гю не пытался разбавить беседу по делу чем-то ненавязчивым. Чхве задумался, даже слишком, даже по своим меркам. Его руки трясутся, далеко не из-за холода — от нервов. Личико побледнело, стало ровно бледным полотном, на котором забыли нарисовать что-нибудь красками. Почему такая реакция? Чхве — человек впечатлительный, он легко вспомнит что-то, что отдаленно напомнит ему о том, что его так впечатлило. В данном случае причина в кукле, снова в ней, даже с учетом, что вот уже четвертый день он не видел ее после пропажи. «Пропал в тот же день, что и кукла», — этого было достаточно, чтобы страшные мысли захватили его разум. Допустим, кукла и правда магическая — ожила, что-то сделала с подростком. Почему именно Ыну? Они никогда друг другу ничего плохого не сделали, даже не здоровались никогда, хотя часто сталкивались в школе. Бред, какой же бред. Чхве отрезвляет, пожалуй, как раз эта мысль: кукле нет причины убивать парня. Почему он вообще об этом подумал? Рассуждал об этом, уже вот как, три минуты? — Это из-за кошмара… Шепчет тихо, себе под нос, качая головой и как можно скорее закрывая вкладку с пропавшими детьми, подальше от пронзительного взгляда Ун Ыну. Чхве почему-то чувствовал себя виноватым в его пропаже, хоть и не имеет причин для этого. Возможно, он такой чувствительный сейчас, потому что, как он уже и сказал сам себе вслух, это из-за кошмара. Расчувствовался, распереживался, всё выдумал себе, а паникующий после кошмара мозг спроецировал всё на бедном худом парне. Повысилось чувство эмпатии, желание помочь хоть кому-то, страх, что он может испытаться смерть в реальной жизни, а не как Гю — в кошмаре. Снова сам себя напугал и сам же всё объяснил. Глупый… Чхве как-то нервно выключает подсветку мыши, потом и светильник, чтобы остался только приятный тусклый свет от монитора ноутбука. Снова спокойствие, потихоньку грудь заполняет чувство комфорта и уюта из-за привычной темноты в комнате, тишины, которая позволяла лишь тихое «шипение» работающего ноутбука и, всё те же, постукивания по клавиатуре, пока он, с прояснившейся головой, печатает текст на английском для урока послезавтра. Пять утра. Он вытягивается в кресле, откидывается полностью на удобную откидывающуюся спинку, прикрывая глаза, пока ненароком поворачивает голову к шкафу с куклами. Его недолгое спокойствие резко превращается в табун мурашек, а ведь он всего лишь раскрыл глаза. На него с той самой злополучной полки, с того самого места, где когда-то сидела последняя подаренная кукла, смотрели два огонька. Он еще не знает, что они смотрели на него так уже давно, ждали, когда он, наконец, заметит особое внимание куклы к своему хозяину. Если бы это существо могло сейчас улыбаться, оно бы скалилось. Зловеще, угрожающе, с противоречивой невинностью, в силу своего внешнего вида. Казалось бы, тряпичная кукла, а смогла вызвать оцепенение у относительного взрослого парня. Звучит так абсурдно, но вот она, сидит за стеклянной прозрачной дверцей, выжидающе не моргает, смотря на Чхве, который, если бы это было возможно, сидел бы сейчас седой от страха. Гю боится сделать хоть какое-то телодвижение: мысль, что на него в тот же миг могут наброситься и убить — не особо позволяет ему сменить позу. Он уже чуть ли не миллион раз успел убедиться, что там именно та самая кукла. Зрение у Чхве хорошее, тем более глаза уже давно привыкли к темноте, а тусклый свет светящихся глаз тряпичной куклы позволяет рассмотреть ее безобидное лицо. Сердце бешено стучит в груди, а из-за тишины в комнате слышится каждый стук. Это единственное, что позволяет ему быть уверенным в том, что он жив. Жаль. Тело начинает отекать спустя уже пять минут жутких гляделок, значит, уже вот-вот скоро он чисто физически не сможет больше так сидеть. От этого, казалось бы, ещё мрачнее, еще более страшно, а главное, кажется, будто спасения нет. Он уже не пытается придумать миллион оправданий против зловещести куклы, он смышленый и смог сложить факты в одну целостную картину, чтобы догадаться, что легенда, которую рассказал отец, реальна. Она, как минимум, имеет место быть, они связаны кровью с того дня, как Чхве уколол палец о что-то в кукле, проще говоря, буквально о саму куклу. Странный символ, какой-то кубик в самой твари, иначе он сказать не может. Повертев тряпичную куклу, Гю сильнее жмет на нее пальцами, чтобы понять, насколько она мягкая, и есть ли в ней что-то твердое. И нашел. В груди игрушки парень нащупывает что-то твердое, кажется, деревянное. По форме напоминает кубик, отчего Чхве хмурит брови. «Какого черта?» — крутится в голове парня, пока он снова начинает внимательно изучать ее, замечая на затылке, под, видимо, волосами куклы, какой-то рисунок. Он немного стёрся, возможно, повлияла грязь и пыль. Чхве осторожно начинает потирать узор, чтобы рассмотреть его получше. Внезапно, для Бомгю, в палец будто что-то входит, что-то острое. Бомгю тут же отдергивает палец, которым потирал рисунок, и охает. Струйка крови проявилась на бледной коже, начиная стекать по ней вниз. Чхве даже не сразу замечает, что капли попадают прямо на тот самый узор. Воспоминание об этом заставляет пробежаться ощутимому холоду по всему телу, пробираясь под теплую ткань. Он с ней связан, в самом деле связан. Поэтому Бомгю до сих пор жив, или эта тварь выжидает? Он не знает, впервые Чхве не хочет пытаться узнать именно сейчас. Обычно он с горящими от интереса глазами изучал бы всё вдоль и поперек, подобно ищейке находил бы всё новое и новое, пока не успокоит в себе любопытного ребенка. А сейчас… Сейчас этот самый любопытный мальчик слишком резко «повзрослел», столкнулся с тем, что перевернуло его мировоззрение с ног на голову. Чхве даже плакать боится, но одинокая слеза скатывается по бледной и ледяной коже. Он словно уже умер, настолько юношеское создание испугало его, а ведь это просто светятся глаза. Кому он врёт? Это не просто кукла… Существо медленно, как будто ему тяжело двигаться, наклоняет свою мягкую тряпичную головушку набок. Гю готов поклясться, что его изучают, привыкают к нему, такому неловкому, впечатлительному и трусливому Чхве Бомгю. С губ срывается нервный выдох, судорожный, словно последний, предсмертный, и он уже не чувствует собственных конечностей, они настолько напряжены, так «окаменели». Ему в какой-то миг даже кажется, что смерть — лучший выход, при чем не от рук куклы. Это есть безумие, когда одно накладывается на другое, накапливается в человеке, никуда не девается, а лишь растет и медленно готовит к чему-то ужасному. Гю сейчас как раз дошел до этого, его легко уничтожила эта кукла. Если бы мог говорить, если бы хватило смелости, проклинал бы день, когда это существо оказалось в доме семьи Чхве. Кукла всё это время, как в замедленной съёмке, для самого Гю, видоизменяется. Она словно меняет свою физическую оболочку на подобие дыма, черного и густого. Дым, как густая жидкость, стекает по стеклу вниз, к крошечной щели, через которую «вытекает». Дым крутится в воздухе пластично, завораживающе, поднимается выше, приближаясь к «парализованному» юноше. Постепенно черный цвет разбавляли новые краски, а эта живая субстанция вновь меняется. Из своего нынешнего состояния вновь в нечто твердое, но не настолько. Ещё немного, и кукла становится человеком, приняв четкие черты лица, как будто детально прорисованные. Густые, прямые и чёрные, как тот самый дым, волосы по подбородок красивой укладкой спадали на, казалось бы, идеально-красивое лицо. Пухлые губы, которые отдаленно напоминают по своей форме клюв утки, выглядят красиво. Этот чуть вздёрнутый аккуратный нос, в меру маленький, в меру большой, без горбинки. Эти густые идеальный брови, такие же черные, как и волосы. Эти глаза… Всё ещё светящиеся, но уже не так ярко и только на радужке глаз, от этого взгляд отвести нельзя. Не хочется. Гю всё ещё не в силах пошевелиться, то ли всё ещё страшно, то ли потому что боится спугнуть. Он путается в собственных мыслях, пока изучает представшего перед ним юношу, внешне ровесника Чхве, либо же незначительно старше него. Как в самый первый день, когда отец ещё не приехал с командировки, начинает кружиться голова, ноющей болью отдается в области макушки и лба. Он готов снова вот-вот сознание потерять, а принявшая облик человека кукла начинается казаться одной большой затяжной галлюцинацией. Юноша даёт чужому лицу приблизиться к его собственному, пока слезы всё ещё катятся по щекам. Видит, как рука этого юноши тянется к этой чертовой солёной жидкости, аккуратно ловит, чтобы на кончике пальца оказалась. Обычно такие маленькие капли быстро впитываются в кожу, но не в эту. Горящие глаза всматриваются в каплю, а лицом юноша напрягается, похож на ребенка, который идёт на поводу своего любопытства. Чхве снова выдыхает, протяжно, расслабляясь, опуская руки, которые всё это время на весу держал. Гю сошел с ума, но чувствует, что подобное изменение его успокаивает, потому что перед ним, по крайней мере внешне, не какое-то пугающее существо, а красивый человек. Парень, ощущая на губах горячее дыхание Чхве, заглядывает в его испуганные глаза, пока ладони устраиваются на шее словно загипнотизированного Гю. Это его он видел в кошмаре — нет сомнений. Единственное отличие лишь в том, что во сне был одет, сейчас же обнажен. Бомгю это, конкретно сейчас, не волнует, он, как заворожённый, смотрел в светящиеся глаза. — Ты боишься… — замечает существо, говорит ровно, немного удивлённо, не понимая, чем напугал Бомгю. Ладони же поглаживают холодную и бледную кожу, вовсе не душат, наоборот — успокаивают. Чхве доверчивый, расслабляется под действиями чужих рук, разворачивается в кресле к незнакомцу всем телом, не придавая значения ноющей боли в теле. Большие пальцы ожившей куклы смахивают слёзы, которые, в конце концов, перестают идти с чуть покрасневших глаз. Существо с любопытством рассматривает лицо вблизи, заостряя свое внимание именно на губах, которые от стресса пересохли, хочется их увлажнить, увидеть красивый блеск на них. Успокоить хочется. — Ох, ты не видишь меня? — говорит это подобно хищнику: спокойно, располагая к себе, чтобы в удобный момент наброситься на жертву. Вопрос же кажется абсурдным, странным, но Чхве не в силах об этом думать. — В…в…и…ж-жу… Бомгю отвечает охрипшим голосом, ставшим тихим, еле слышимым, но существо-то слышит. Видит, как его губки красиво дрожат, как дёргаются его реснички, когда часто-часто моргает. Достаточно ждать. Парень властно, словно только «власти» ждал, накрывает пересохшие губы Чхве, увлажняет, как и хотел, в поцелуе, пока последний снова замер. Они целуются с открытыми глазами, смотрят друг на друга, пока слышатся влажные причмокивания, заглушаемые поцелуями. Свет чужих глаз потухает, оставляя после себя тьму. В эту тьму Бомгю и проваливается как будто, пока длинные пальцы на шее чуть сильнее сжимаются, теперь уже душат.***
Ливням не рады не только Бомгю и его компания, на самом деле. Прямо сейчас начальник полиции, Ун Рой, дошел до стадии полной печали, ещё немного, и опустятся руки. Шансы найти пропавшего мальчика, его любимого старшего сына Ун Ыну, уменьшались, ливень смыл чуть ли не последнее. Мужчина тяжело выдыхает, максимально сдержанно, в силу своей профессии — нервы стальные, но даже так Ун разбит, убиваемый горем отец, который не спит ночами, вздрагивает от каждого звука и шороха с мыслями, что это сын возвращается домой. Этот ливень… Его не было дня четыре, как раз тогда, когда сын пропал, были шансы найти его, пока улицам Сеула вернулась сухость. Хотя кого он обманывал? По сути, изначально никаких зацепок и не было. По словам жены, Ун Ирэн, Ыну предупредил ее о том, что уйдет ближе к вечеру по делам для школы, якобы это нужно, чтобы помочь старосте одного из одиннадцатого класса. От этого и начали отталкиваться, нашли ту самую старосту, спросили про Ыну, а она лишь: «Слышала о нем, но лично не знакомы». И девушка лишь пожимала плечиками на вопросы: где юноша, что за то самое дело. Либо соврала она, напугалась бедная, либо сын, во что Рой верить вовсе не хочет. Что касательно друзей Ыну. Об Уне все его одноклассники говорят как один: тихий, молчаливый, не из тех, кто что-то расскажет тебе просто так, отсюда — скрытен. У преподавателей же наоборот: любимый ученик, хвалят его за активную школьную деятельность, хоть и неидеальной была успеваемость, говорят, что он душа компании, разговорчив — всегда поддержит любую тему для обсуждения. Начальник полиции впервые так вникает в жизнь своего сына, он знает его другим — сильным духом, любителем говорить только по делу, чем в отца пошел, отзывчивый, он никогда не лез в дела взрослых, всегда занят учебой. Только то, что узнавал о нем из уст учеников, рушило этот образ. Успеваемость плохая, друзей толком нет, разве что с учителями он в хороших отношениях, в остальном занят всегда чем-то другим, а чем именно — никто не знает. Но для следствия это не поможет, они как топтались на месте, так и топчутся. Всё даже хуже стало, ведь по итогу оказалось так — сынок не оставил отцу ничего, что могло бы помочь его спасти. Были, конечно, мысли, что его похитили, но это вызывало сомнения, ведь выкупа не требуют. А если на органы? Об этом мужчина старался не думать, веря в лучшее, благодаря жене, его светлому ангелу. На самом деле, благодаря связям, Рой добился не только огласки по новостям Сеула, еще и добровольных волонтёров смог найти: вышло несколько групп, которым поручили разные обязанности. Одна должна была выполнить одну из простых задач — развесить листовки о пропаже Ыну, вторая же, посложнее, опрашивала прохожих в людных подростковых местах, третьи, с подобным занятием, заглядывали в клубы и бары, даже наркопритоны, предположив, что подросток мог связаться с плохой компанией. Полиция же добивалась записей с камер видеонаблюдения магазинов, куда ходил Ун, вокзалов, аэропортов и автобусных остановок — мало ли, решил уехать из Сеула. По словам Ирэн, он ушел со своим школьным рюкзаком, вполне мог прихватить пару вещей, еды. Мотивы, конечно, не ясны, но исключать сейчас подобное нельзя. Печально еще и то, что младший брат Ыну, Минджун, знает даже меньше матери. Он понятия не имел, что Ун куда-то собирается уйти, не слышал, как он собирался, хотя у них одна комната на двоих, уж тем более, как ушел, не заметил. Глава семейства, из-за нагруженности по работе, только сейчас узнал, что его семья не такая уж и дружная, как он считал. Мужчина нервно стучит ногой по полу, сверля взглядом телефон. Ждет, что позвонят и скажут, что сын нашелся, а главное живым нашелся. Но тишина… Он бы с радостью покинул полицейский участок, сам бы сына искал, но не может, ведь Рой не только беспокоящийся отец, он начальник полиции. Если уйдет, то всё может пойти на самотек: расследования убийств, грабежи, всё те же пропавшие дети, взрослые и т.д. Раздается звонок, и мужчина оживляется, быстро трубку к уху подносит, не скрывая отцовской дрожи в голосе: — Весь во внимании. — Ун Рой, простите за беспокойство, но к вам просится на разговор с глазу на глаз гражданин, — деликатно начинает дежурный, поднимая взгляд на того самого гражданина, который решительно настроен, видимо. — Сэр, он по поводу Ыну… Тише добавляет он, прекрасно зная, что без этого бы мужчина и слушать не стал. Так и случилось бы, но услышав имя сына, Ун сжимает пальцы свободной руки в кулак, чувствует, как быстро забилось сердце в груди от волнения за Ыну. Нервно поудобнее усаживается в своем кресле, чувствует, как рука дрожит, которая трубку у уха держит. Спешно сглатывает, чтобы сказать сотруднику: — Немедленно пустите его. И тут же кладет трубку обратно, довольно громко, чуть не сломав старую аппаратуру, пока переплетает пальцы рук в замке, до побелевших костяшек, устраивая руки на столе перед собой. Взгляд тяжелый, от него не по себе, смотрит на дверь в ожидании человека, который поможет сына найти — он верит в это. Сотрудник кивает, подзывает охранника и просит его провести «гостя» в кабинет начальства. Зная ситуацию, его проводят быстро и, после стука в дверь, слышится всё так же нервное: «Войдите». Их оставляют наедине, вошедший парень кланяется Ун Рою, затем деловито в спине выпрямляется, всунув руку в карман черных джинс. Он неспешно прошел к столу Роя, с позволения сел на стул и решил приступить к делу, без трепания нервов горе-отцу: — Поспешу, для начала, представиться. Я Кан Тэхен, и я знаю, куда мог пойти ваш сын, — юноша поспешно достает телефон, с уже открытой фотографией, и подталкивает к мужчине. С фотографии на Роя смотрит ученик, наверняка ровесник Ыну, а присматриваясь к нему, Ун узнает в нем ученика старшей школы его сына. Чхве Бомгю…